Des souvenirs d'amour

К сожалению или к счастью, жизнь продолжалась дальше своим чередом. В Версале всё также царили интриги, война за придворную жизнь, в чьей-то постели царила победа, а в чьей-то – поражение и маленькая смерть. Я стала сжигать все письма от герцога Орлеанского, все подчистую. Общение наше с ним также немного поутихло. Несмотря на нашу с ним духовную близость, я не решилась рассказывать Филиппу о том, что шевалье украл мои письма и передал их де Ментенон. Может и стоило сказать, но я тогда решила не втягивать его в нашу с ним войну. Да и толку-то? Он же не откажется от своего верного пёсика… Тут немного надо объяснять - да, шевалье и герцог были парой, чьи отношения разменяли на тот момент второй десяток. Они оставались друг другу преданы всегда, но они могли спокойно заводить других любовников параллельно. Шевалье было бы всё равно на меня, но при двух условиях - если бы я была мужчиной, тогда он вообще не воспринял бы меня как соперника. А второе - если бы он меня предложил герцогу сам, тем самым контролируя Месье. Так же у де Лоррена был с одной стороны неплохой бизнес - он мог подделывать подписи, за определенную сумму приставить ко двору, а также помочь лечь в постель даме - к королю, мужчине - к Месье. Спустя время, Франция подошла к порогу войны с Голландией и король отдал приказ своему брату возглавить командование французской армией. Филипп грезил о войне. Да, после предыдущих сражений спать с ним было непросто, он мог подскакивать посреди ночи, или вдруг закричать. Но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что является прекрасным и талантливым полководцем. Да, ему было не просто продумать удары и наступления, однако, они работали. И вот, было принято решение, что Филипп отправляется на войну. Я не буду описывать весь ужас, который со мной творился, когда я узнала о приказе короля, но видя как сияют глаза любимого и как он горит идеей завоевания территорий… Я понимала, что держать его при дворе во время войны это равносильно, что держать феникса в темнице. Он должен сиять своим талантом на войне и освещать путь войнам, как феникс. Утром его провожала супруга, несмотря на то, что ночью его страстно провожал шевалье… Я же смогла уснуть только под утро. Меня разбудила одна из служанок - Жанна, которая мне была очень близка. Она видела все мои истерики, слезы, порхание от писем с признанием в любви. Она всё знала, хоть я и не рассказывала. Вскочив, не одевшись, только в одной ночнушке, еще очень сонная и лохматая, я побежала по еще тихим и безжизненным коридорам Версаля. Тут, навстречу мне показалась пара людей, присмотревшись, я увидела королевских братьев. Когда я подбежала к королю и Месье, они прервались. Король был, как всегда, роскошен в своих нарядах, а Филипп был уже облачен в доспехи. С одной стороны их реакция была интересной - Филипп смутился от моего полуобнаженного вида. По нему было видно, что он точно не хотел, чтобы его брат меня видел такую и, будь его воля, давно бы меня уже скрыл. Как-то Филипп признавался, что он ревнует меня к брату, потому что тот не мог отвести от меня глаз, когда я была на балу или прогулке. Порой даже казалось, что передо мной не взрослые мужчины, которым вверено руководить страной, а два мальчишки, которые никак не могут поделиться друг с другом игрушкой. Потом, конечно, меня накрыл стыд, что я в таком неподобающем виде перед королем и его братом, отчего я обвила свои плечи руками и виновато прикусила нижнюю губу. Король явно порывался меня отчитать за столь неприличное появление перед Его Высочеством и то, что я так нагло помешала их разговору. Всяко ему давным давно донесли, что я неофициальная, но любовница его младшего брата и уже довольно продолжительное время. Видимо, прожигать взглядом - это у них семейное, потому что с одной стороны Людовику нравилась картина развернувшаяся перед ним, но с другой, я проявила хамство и полное неуважение к Его Высочеству. Однако, в последнюю секунду как начать меня ругать, он вдруг остановился, будто он понял, что нам надо поговорить с Филиппом вдвоём. Посмотрев понимающе на брата и, смерив меня предупреждающим взглядом он оставил нас одних. Филипп первым решил начать разговор: – Прости, что я… – Не надо, – перебила его я. – Я знаю. Да, мне обидно и я хотела бы, чтобы ночь перед войной была нашей. Я также знаю, что никогда не буду в твоём сердце одна и что мне придется тебя делить, – я прикусила губу, так как чувствовала, что ком в горле подступает. – Mon trésor caché… – он уже порывался подойти, но я отошла. – Я не договорила. Я прошу тебя, нет! Имею смелость приказать Вам, Ваше Величество! – мой голос стал серьезнее, ниже и холоднее. Я приказываю Вам, как герцогу Орлеанскому, брату короля Франции, Сыну Франции, отправится на войну со всей гордостью, честью и смелостью присущему французскому народу, разгромить армию врага и вернуться живым! С победой и славой. – Несмотря на всю смелость и серьезность с которой я это произнесла, меня трясло от страха и ужаса о потере любимого. Наверное только тогда я поняла насколько я его сильно люблю. По выражению лица своего любовника я поняла, что он был поражен прямо в сердце. Он мигом встал передо мной на колени и взяв мою руку поднес ее к губам. – Слушаюсь, – с губ он перенес мою руку к своему лбу. – Только тогда и я смею тебе приказать. Ты будешь ждать меня, верить в меня и в мою победу. Он поднялся с колен и въелся в меня своими небесными глазами. Миг - и я оказалась заключенной в его крепкие объятия, что стало последней каплей и слёзы предательски потекли из моих глаз. –Mon amour aux yeux verts… я вернусь, я обещаю и клянусь тебе. Я вернусь! – он сжал меня сильнее и прижался своими губами к моему затылку. – Ты уже вся замерзла, еще и босая, иди греться… – я лишь сильнее расплакалась и в протесте покрутила головой. Я плакала тихо, без воя и громких всхлипов, только подрагивала. Герцог продолжил: – Глупенькая, не плачь так… Будь сильной, моя девочка. Я войны не боюсь, я боюсь лишь фальшивого мира здесь, в котором тебе придется быть без меня. – Его голос был нежным, тихим и окутывающим. – Позаботься о себе.. береги себя, мой ангел, – в ответ я смогла лишь покивать. Отстранившись, я нервно сглотнула и произнесла: – Я обещаю тебе, – всхлипнув, я посмотрела ему в глаза. Улыбнувшись, он взял моё лицо в свои руки и стер мои слезы своими большими пальцами. – Умничка, а теперь, иди грейся. Пользуясь случаем, что Версаль еще спит, он отнес меня на руках до моих покоев дабы убедиться в моей сохранности и чтобы я не простудилась. Поставив на землю, я уже хотела зайти к себе, как Филипп меня остановил и поцеловал. Это был самый нежный, самый теплый, самый ласковый поцелуй, который я когда либо от него получала. Мы крепко обнимали друг друга, слегка покачиваясь, и вовсе не хотели прекращать это мгновение, однако, надо было прощаться. Нехотя отстранившись от меня, он еще раз напоследок взглянул в мои заплаканные глаза и произнёс: – Тогда, до встречи… – прошептал герцог. – До встречи, я буду ждать, – прошептала я в ответ и обнимаясь, мы прижались друг к другу лбами. Отстранившись друг от друга, мы нехотя разомкнули свои объятия, еще раз посмотрев друг другу в глаза, Филипп развернулся и гордо, смело, и с присущем ему королевским величием, начал удаляться от меня. Я провожала его взглядом, пока он в конец не скрылся из моего виду. Зайдя в покои, я просто рухнула на кровать. Обняв подушку, я уткнулась в нее и вновь горько заплакала. Тогда мне стало по-настоящему страшно… Насколько бы больно и страшно не было, а жить надо. Позже этим же днем, я проводила время в салоне Атенаис, где было все как обычно - сплетни ни о чем, карты и разговоры. Признаться, вообще было не до этого. – Вы как-то бледны и грустны, – отпивая вино, подошел ко мне шевалье. – Сложный период в жизни, – избегая встречи с его взглядом произнесла я. – Понимаю-понимаю. Как, сундук уже собран? – с ехидной улыбкой, он предстал ровно перед моим лицом. – Представляете, сундук украли. Не во что складывать, – с легким прищуром и явным презрением в голосе произнесла я. – Могу одолжить свой. – Сочту за ненадобностью. – Я вот тут подумал… а может Вас обвинить в колдовстве и сжечь? – Вау, Вы умеете думать, – прокашлялась я. – Кхм, с чего бы это? Вроде карт у меня нет, как и черной книги. – О-о-о, для этого не нужна книга, – слегка рассмеялся шевалье. – Достаточно Вас и Ваших поступков. – О Боже, что же Вы на этот раз на меня нашли? – с наигранным удивлением произнесла я. – Во-первых, у Вас зеленые глаза… Только что были, сейчас они стали серыми, – по глазам месье де Лоррена стало видно, что первый аргумент уже не вяжется. – Кхм, а во-вторых, герцог Орлеанский, которого интересовали только мужчины, до недавнего времени, – он смерил меня оценивающим взглядом. – Вдруг переметнулся на Вас, мадемуазель и стал будто околдованный. А это, знаете ли, наказуемо, – с лицом великого философа, наконец, констатировал он. – Ох, месье де Лоррен! Ну как-то неубедительно. Глаза у меня серые только из-за Вас, поскольку Вы можете очернить своей личностью даже самый солнечный день и принести дождь и слякоть. А то, что я ведьма… Хо-хо, увы, но и Вы тогда под моими чарами, поверьте, Ваши глаза говорят о многом. Хоть Вы и проводите ночи в постеле Месье, однако женской плоти вкусить Вы очень даже непрочь. Ах и да, даже если вы меня и сожжете, я буду именно к Вам приходить, кошмарить и звать Вас к себе - в загробный мир, – кокетливо хихикнула я и отпила из своего бокала. – Какая же ты, – желваки на лице де Лоррена задвигались. – Ну, какая же? Кто я? – уже я вплотную подошла к нему и смотрела прямо и дерзко в глаза. – Сучка? Шлюха? Давай, как меня еще назовешь? – мое лицо расплылось в коварной улыбке, когда я поняла, что шевалье загнан в угол и обезоружен полностью. – Готовься, скоро ты от меня получишь свой последний подарок, – осушив бокал с вином до конца, он с гневом кинул мне его под ноги и быстро удалился из салона. Я успела только отскочить и заметила, что все сразу же обратили на нашу сцену внимание. – У месье де Лоррена выдался трудный день… Совсем обезумел, на почве горя от отъезда Месье. – С искрикренностью, наверное, присущей только ребенку, прощебетала я и продолжила “увлекательные” беседы с другими фрейлинами и маркизами. Позже, по пути в покои герцогини, я услышала доносящиеся из покоев Елизаветы громкие мужские восклицания. Подойдя ближе я услышала: – Ну почему же Вы мне не верите, Ваше Величество! Они же спят! Нагло спят у Вас под носом!-уже явно уставшим от доказательств голосом чуть ли не молил мужской голос. Владельцем этого голоса оказался шевалье. Очень вовремя я решила подойти… – Филипп, я уже устала от твоей ревности! Ты уже в каждом видишь любовника моего супруга. Я еще раз тебе говорю, она не спит с герцогом. – Также устало молвила герцогине восседая на стуле. – А я Вам еще раз повторю, я видел сам! Я лично стоял в дверном проеме, – уже чуть ли не плача произнес шевалье и запустил руки в волосы. К счастью, дверь в покои оказалась приоткрытой и я могла даже подсматривать за происходящим. – Ты был чертовски пьян тогда! Я сама видела, ты на ногах не стоял! – герцогиня скрестила руки на своей груди и отвернулась от него, смотря в окно. Простонав от бессилия шевалье продолжил: – Тогда объясните мне, слепому-глухому-сумасшедшему, почему после бала и после поездки в этот чертов Сен-Клу! – почти воскликнул шевалье – Ваш супруг снова лег к Вам в постель, душа моя?! Когда он со мной он на Вас даже не смотрит, моя дорогая Лизелотта-а! – он встал перед ней на колени и развел руками. – Я Вам говорил, он может обратить внимание на женщин, только после ночи, или интриги с женщиной! – он был уже весь красный и измотанный. Mais la femme était catégorique. – То есть, ты хочешь сказать – герцогиня перевеля взгляд с окна и стала медленно подниматься со стула. – Что я не могу, как женщина, интересовать своего же супруга?! – она чеканила каждое слово жестко и с нескрываемой угрозой. – Я не… – Месье де Лоррен, мне кажется Вы уже очень давно не были в ссылке. – Ваше Величество! – взмолился шевалье и схватив ее руку прижал к своим губам. – Простите дурака! Я больше не разу не заикнусь про Вашу фрейлину! Клянусь! – Пошел вон! – сквозь зубы, почти рыча произнесла Лизелотта. Гнев в ней закипал с каждой секундой, не оставляя шевалье ни единого шанса. – Меня нет! – в секунду вскочив, он вылетел как та самая пробка из под шампанского из покоев герцогини, чуть не пришибив меня дверью. Хорошо, что я успела отскочить и он вообще меня не заметил. Меня просто распирало от смеха. Боже, как я хотела смеяться, но надо было идти к герцогине. Показавшись, я аккуратно заглянула и произнесла: – Ваше Величество, к Вам можно? – Свет мой, заходи! – в секунду ее голос стал милым, ясным и приветливым. Я прошла в покои и продолжила: – Я видела шевалье, который чуть не снес меня, это он от Вас так? – тихо хихикнула я. – Представляешь, да! – усмехнулась Лизелотта. – Он, по-моему очень сильно запил. Ему стало видеться, что ты… Только прошу, не пойми меня неправильно, – тут герцогиня явно замялась и сжала губы. – Да? – выжидающе спросила я Чуть промолчав она продолжила: – ...что ты спишь с моим супругом! Quelle absurdité! Его пора медикусу показать, – она поднесла руку ко лбу от всего это цирка. – О боже, это уже похоже на горячку, – не сдержавшись я уже заливисто засмеялась. – Ну! А я про что! Ты же не можешь спать с ним! – продолжила смеяться герцогиня. – Нет! Что Вы! – мой смех уже стал просто смехом отчаяния, в котором скрывалась истерика. Ну не плакать же мне при ней! Жизнь поменялась и надо было к ней приспосабливаться. Конечно, вечерами, я сидела у окна и часто подолгу в него смотрела, скучая по Филиппу. Утром я завела себе традицию ходить и молиться за него. Раз я не могу помочь ему, пусть Бог присмотрит за ним. А также и для себя просить помощи… Иногда я подолгу не могла уснуть, потому что боялась, что же для меня приготовили шевалье и де Ментенон.