Свет в кромешной тьме

      Жизнь — это бесконечная череда выбора, где каждый шаг приближает нас к свету или ввергает во тьму. Но что сильнее: страх перед потерей или жажда сохранить то, что дорого сердцу? Любовь и боль всегда идут рука об руку. Мы любим не потому, что это легко, а потому что это единственное, что наполняет смыслом даже самую жестокую пустоту.       Иногда кажется, что мир рушится, что всё, за что боролся, превращается в прах. В такие моменты сердце задаёт единственный вопрос: стоит ли бороться дальше? Но любовь — это не просто чувство, это выбор. Выбор продолжать, несмотря на боль, предательство или страх. Любовь не спасает нас от страданий, она даёт силы их пережить.       Каждый из нас рано или поздно оказывается на грани — между жизнью и смертью, светом и тьмой, верой и отчаянием. И именно в эти мгновения раскрывается истина: лишь любовь способна удержать нас на краю, стать якорем, не позволяющим упасть. Но её сила раскрывается лишь в том случае, если мы готовы бороться за неё до последнего дыхания. Судьба героев напоминает нам, что любовь — это не всегда путь к счастью, а скорее путь испытаний. В борьбе за своих близких мы сталкиваемся с самим собой, учим сердца открываться, несмотря на раны, которые оставляет этот путь. И возможно, именно в контрасте между тем, чем мы были, и тем, чем мы можем стать, кроется настоящий смысл жизни.

Спустя три месяца

Ноэ             Из покоев повелителя тьмы доносились душераздирающие крики его жены, разрывая тишину, которая раньше казалась вечной. В этих звуках было что-то первобытное, ведь сама жизнь и смерть сливались в одно целое. Они отзывались эхом в стенах, потрясая древние камни, заставляя дрожать, как если бы сам замок испытывал её боль. Вокруг царила неизведанная смесь света и тьмы, переплетение страха и надежды, словно сама судьба застыла в ожидании исхода. Несколько опытных лекарей, склонивших головы в молчаливой молитве, напряжённо стояли. Их лица, освещённые тусклым светом свечей, были полны тревоги. Каждый из них осознавал — ни одно знание не может соперничать с волей высших сил в этот миг. Время, казалось, замедлилось. Ночь, тёмная и бесконечная, затаила дыхание, будто сама природа была свидетельницей чего-то великого. Рождался новый наследник, а с ним — новая надежда для Валахии.       Влад стоял в углу. Его лицо, обычно непроницаемое, сейчас было наполнено противоречием. Он, привыкший к боли и крикам умирающих, чувствовал, как что-то внутри разрывается вместе с её муками. Лале кричала, и в каждом крике была не только боль, но и сила, что шла наперекор самой смерти. Сейчас даже замок, казалось, дышал вместе с ней. Свет от свеч боролся с сумерками, отбрасывая дрожащие тени на лица тех, кто осмелился быть свидетелем этого момента. И тогда, когда казалось, что сама тьма готова поглотить мир, раздался крик — не мучительный, а полный жизни. Детский плач. Он прозвучал как удар грома в тишине. Лале ослабла, её дыхание было неровным, но её губы дрожали в слабой улыбке. Новый свет появился в кромешной тьме, и он был сильнее любой темноты, что окружала их.       Влад медленно подошёл к кровати. Его руки дрожали, когда он принял в объятия маленькое тельце, завёрнутое в тонкое белое полотенце. Взгляд, полный неизведанного тепла, встретился с её. Лале, истощённая, но счастливая, смотрела на мужа, и в её глазах была нежность и любовь. Я стоял за стеной, но слышал и видел всё. В последнее время я, сам того не осознавая, привыкал к Лале. Влад часто покидал замок, оставляя её под моей защитой, и я не мог не задаваться вопросом: что это значило? Доверял ли он мне, пусть и не признавал того открыто?       В Лале жило столько света, что мне казалось — она могла разорвать саму тьму, которой я служил. Её доброта была несгибаемой, душа — чистой, будто все тени мира обходили девушку стороной. Она не держала обид, смотрела на жизнь с той самой наивностью, которую многие называют слабостью. Иногда я ловил себя на том, что вижу в её поступках черты, которые давно стерлись из моих воспоминаний, — черты моей матери. Но как могла человеческая душа быть столь непорочной? Это оставалось для меня загадкой.       Она называла меня другом. Звучало странно. Слово, лишённое власти и силы… Слово, которое даже Влад никогда не произносил в мой адрес. Хотя… в глубине души я, возможно, хотел бы этого. Столько раз я вытаскивал его из тьмы, спасал, когда он готов был утонуть в ярости, но тот никогда не замечал этого, как и, впрочем, все. Люди в основном ценят то, что боятся потерять, а Влад боялся потерять Лале.       Когда старший наставник приставил меня к новому связнику — так называли тех, кто недавно заключил себя узами тьмы, — я не скрывал презрения. Вампир. Ещё один смертный, жаждущий силы, чтобы скрыть свою слабость. Они все были одинаковы: умоляли о власти, будто она может исцелить их раны, даже не понимая, какую цену придётся заплатить в будущем. Но Влад был другим. Он не просил, а требовал силы, чтобы сокрушить врагов, отомстить за близких и найти справедливость.       Справедливость. Это слово всегда вызывало у меня горькую усмешку. Люди любят его, произносят с пафосом, но лишь немногие следуют ему. Для большинства это просто красивая ширма для прикрытия жадности или страха. Но Влад… он добился её. И сделал это так, что сам смысл слова перековался под его волю. Те, кто когда-то предали его, умоляли о смерти. В валашском правителе отныне не было милосердия. Я видел, как тьма затягивала его глубже. Зависимость от яда и лекарства в одном флаконе.       Мне нравилось это зрелище. О, как я наслаждался его жестокостью, безжалостностью! Но одновременно меня тревожило, что она однажды поглотит его полностью. Турецкие солдаты, пронзённые колами, словно гротескные плоды его мести, медленно гнили под солнцем. Те самые, кто вырастил его, теперь висели изуродованные, и это было предупреждением всему миру. Как вам такое зрелище? «Колосажатель» — так османы стали его называть. И это прозвище жгло их сердца страхом.       И всё же что-то в нём меня зацепило. Что-то большее, чем жажда мести или желание быть сильным. В его взгляде было нечто, что я слишком хорошо знал. Боль. Она была там, скрытая за гневом и холодным расчётом, но не исчезала. И как он сжимал кулаки… обещал себе больше никогда не быть слабым. Это обещание резонировало в нём, звенело, как давно забытый аккорд. С тех пор прошло несколько лет. Мы оба изменились, но его взгляд остался прежним. Таким же тяжёлым, как бремя, которое Влад нёс.       Двери резко распахнулись, и меня накрыло волной запаха — крови, боли и чего-то ещё, едва уловимого, но давящего на грудь, как тяжёлый камень. Я опустил глаза, ожидая, что Влад, как обычно, даст короткий и ясный приказ. Но тишина была оглушающей. Никаких слов, лишь шумное, прерывистое дыхание. Я поднял взгляд, обернувшись к нему, и замер. На его лице — следы слёз. Слёз! Этот человек, самый жёсткий из всех, кого я знал, плакал. Но от счастья ли?       — Что стряслось? — попытался я уточнить у него, не выражая эмоций.       Влад молчал. Его взгляд был отрешённым, пустым, как будто он смотрел не на меня, а сквозь, куда-то в бесконечность.       — Влад? — повторил я, делая шаг вперёд.       — Все пошли вон! Вон! — вдруг взревел он, оборачиваясь ко мне. Его глаза полыхали безумием, в котором смешались гнев, боль и отчаяние.       — Я задал вопрос, — твёрдо произнёс я, не двигаясь с места.       — Тебе нужно особенное приглашение? Сгинь, ублюдок! — прорычал он, и в его приказе звучала такая ярость, что воздух, казалось, задрожал.       Я закатил глаза, едва сдерживая раздражение. Влад всегда был безумен, особенно когда эмоции брали верх. Вероятно, он думал, что, ведя себя как зверь, сможет запугать меня. Как будто я не знал его достаточно хорошо, чтобы поддаться. Но внезапно меня осенило. Лале. Всё это — его ярость, слёзы, хаос вокруг — было из-за неё. И это состояние — единственное возможное оправдание.       — Что с ней? — выпалил я, обеспокоенно хватаясь за его плечо.       Он не ответил, лишь смотрел куда-то мимо меня, будто слышал вопрос, но отказывался его воспринимать. Сердце застучало быстрее. Желание ворваться в ту комнату стало почти невыносимым. Мне нужно было увидеть её, убедиться, что она жива, понять, что…       — Ребёнок жив? — вырвалось у меня, прежде чем я успел осознать, что произнёс это вслух.       — Жив. Его унесли лекари, — холодно пробормотал Влад, подрагивая от волнения.       — Лале?       Его взгляд вспыхнул, будто я только что наступил на запретную территорию.       — Как ты смеешь, пёс, произносить её имя? Кто дал тебе такое право? — прорычал он, угрожающе приближаясь ко мне.       — Как состояние госпожи? Ответь, Влад, — не отступал я, твёрдо встречая его взгляд.       Если бы ревность могла обрести физическую форму, то сейчас она явно жила в каждом движении, жесте Влада. Он буквально сходил с ума, не в силах сдержать бурю. Лале… Нет, она меня не интересовала в романтическом плане. Я уважал её за ум, за умение находить простые решения в сложных ситуациях. Благодаря ей мои отношения с Ларой уладились, даже если и немного. Она до сих пор беспокоилась за Есению, уверенная, что ту ждёт беда. А я просто соврал. Девушка была чиста, не связана ни с тьмой, ни с её последствиями.       — Критическое, — выдавил Влад, наконец ломая молчание. — Кровотечение. Сильное…       Слова звучали глухо, как у человека, который впервые столкнулся с реальной угрозой потери. Он совсем обмяк.       — Она сильная. Столько всего пережила…       Сквозь напряжённое молчание из покоев показалась Симона. Лицо женщины было бледным, а взгляд таким тревожным, словно несла весть, которую сама едва осмеливалась произнести.       — Господин, госпожа желает вас рядом… — проговорила она почти шёпотом, опустив голову.       Влад замер на мгновение, как будто пытался осознать услышанное. Его пальцы нервно скользнули по манжету, но взгляд оставался уверенным. Он медленно повернулся ко мне и, к моему удивлению, положил ладонь на моё плечо. Этот жест был неожиданно человеческим, точно он искал не только поддержки, но и подтверждения, что справится. Едва слышно вздохнув, Влад выпрямился, напустив на себя привычную строгую маску, и быстрыми шагами направился в сторону покоев. Я остался стоять у порога, слыша приглушённые звуки их разговора. Его голос был низким и ровным, но в нём пробивалась едва уловимая тень волнения. Симона осталась рядом, скрестив руки на груди, и напряжённо смотрела на дверь. Её беспокойство передавалось всем, кто находился поблизости.       — Влад, — хрипло прошептала Лале. Сейчас её можно было сравнить с отблеском пламени, который вот-вот погаснет. — Давай назовём его Мирча… Оно означает мирный…       — Лале, прошу, доверься мне… Всё будет хорошо… Я с тобой…       Влад едва сдерживал рвущуюся наружу боль, сжимая её ладонь так, будто это было его единственной связью с ней.       — Ты… всегда был со мной… Всегда… Знаешь…       Лале закашлялась, её дыхание становилось рваным, но она продолжала говорить, несмотря на слабость.       — Лале, прошу, молчи, держись… Я не смогу без тебя… Я без тебя погибну.       Влад впервые показывал страх, который раньше так умело скрывал.       — Когда… я встретила тебя… ещё во дворце… — её губы изогнулись в слабой улыбке, пока она вспоминала то время, — я влюбилась в тебя… Писала тебе письма… храня их глубоко у себя в сердце…       — Любимая… — Влад наклонился ближе. Его горячее дыхание касалось её щеки, а следующие слова звучали как молитва: — Ты — моя душа. Не оставляй меня, прошу…       Слёзы застыли в его глазах. Лале прикрыла веки. Её пальцы слабо сжали его руку, будто обещая, что она будет бороться до конца.       — Влад, твои глаза… В тот день я увидела их первыми… — Она сделала паузу. — Затем мне так понравились твои волосы… Ты выглядел как сердитый ёжик…       — Любимая, перестань.       Он склонил голову, пряча лицо. Слёзы скатились по щекам. Стены, которые он так долго возводил вокруг себя, разрушились в один миг.       — У меня внутри что-то возродилось… Я следила за вами… Так хотела подружиться… Но… куда хатун, а куда мужчины… — Её слова оборвались всхлипом, а губы изогнулись в слабой, горькой улыбке. — С каждым годом я любила тебя сильнее… Ты… не знал. Но если бы знал… полюбил бы меня, как любишь сейчас?       Влад поднял голову. Глаза сияли решимостью сквозь боль. Он провёл рукой по её волосам, стараясь придать силы своим прикосновением.       — Лале, ты — единственная женщина, которую я полюбил, — твёрдо произнёс он. — Я всегда буду любить тебя одну. Сейчас… через десять лет… и даже в следующей жизни… клянусь, каждое твоё желание исполню, звезду с неба достану, государства завоюю… Только выкарабкайся.       Её дыхание стало чуть спокойнее, как будто его слова принесли утешение. Лале слабо улыбнулась, а взгляд, полный любви, встретился с его.       — Я так счастлива сейчас… Быть с тобой вопреки всему. Ведь ты был моей мечтой…       — Ты мой свет, любимая. — Влад сжал ладонь жены, словно цепляясь за каждую её секунду. — Я без тебя не могу дышать, прошу тебя, не покидай меня… нас.       Её глаза наполнились теплотой, но в них уже отражалась усталость.       — Помнишь, я была в темнице…       Лале слегка содрогнулась, тело охватила лихорадочная дрожь.       — Перестань…       Влад закрыл глаза, словно хотел заглушить её слова.       — Ты ведь приходил ко мне?..       — Каждый день.       Он наклонился ближе, уложив голову рядом с её.       — Мне так холодно, Влад… Согрей меня… — шёпотом прохрипела она.       Влад мгновенно притянул её к себе, обхватив так, будто силой своего тепла мог вернуть ей энергию. Его дыхание обжигало её висок, а губы касались лба, пытаясь поделиться всем теплом, что было у него внутри.       — Ты не оставишь меня, Лале… Ты не можешь.       — Я хочу увидеть Мирчу… — прошептала Лале, и в этом шёпоте звучало столько любви и нежности, что даже моё сердце сжалось.       — Лале, ты увидишь его. — Влад наклонился ближе. Его губы дрожали, когда он говорил. — Он будет расти у тебя на руках. Будет сильным и храбрым… Защитит тебя, когда меня не будет рядом…       — Я так хочу спать…       Лале прикрыла глаза. Её дыхание стало едва слышным, но на губах осталась тень улыбки.       — Я люблю тебя. — Влад обхватил её лицо руками. — Я очень сильно тебя люблю. О, Боже… Ты не представляешь, как много значишь для меня… Лале. Не отпускай меня…       Она чуть повернула голову. Её пальцы слабо коснулись его щеки.       — Воспитай нашего Мирчу честным и порядочным… — прошептала она. Её слова звучали как завещание. — Пусть его души не коснётся тьма…       Влад закрыл глаза, а по лицу покатились слёзы, смешиваясь с её слабым дыханием.       Как людская любовь могла быть такой сильной? Я раньше не понимал, как люди могут признаваться в чувствах, считать кого-то частью себя. Но однажды в моей жизни появилась Лара. Я долго сомневался, отрицал, но в конце концов осознал: она — лучшее, что произошло за столько лет моей демонической жизни.       Я мог бы помочь. Мог бы забрать боль Лале, стереть страдания, но это означало бы связать её с тьмой. А тьма не прощает. Она бы медленно разрушала хрупкую душу, заставляя её свихнуться. Лале заслуживала света, а не вечного мрака, который я мог ей предложить. Она потеряла много крови. Я чувствовал, как жизнь ускользает из её тела, как дыхание становится всё слабее. Был способ дать ей шанс, но внутри что-то сопротивлялось. Это не было актом доброты, ничуть. Это было желанием удержать её, даже если ценой будет душа. Влад не позволит. Но и не позволит ей умереть.       — Лекаря! Лекаря позовите! Сейчас же! — взревел Влад так, что стены задрожали. Он был полон ярости и отчаяния, словно мир рушился прямо у него на глазах.       Симона быстро вошла в покои, бросившись к госпоже. Влад выглядел на грани безумия. Его движения были резкими, почти неосознанными, а взгляд метался между кровавыми простынями и бледным лицом Лале. Не выдержав, я ворвался в покои. Вокруг царил беспорядок: мебель перевёрнута, пол заляпан кровью. Простыни вокруг Лале были пропитаны тёмно-красным ужасом, а её слабое дыхание едва можно было услышать. Взгляд Влада остановился на мне. Его зрачки расширились, лицо — мокрое от пота, осунувшееся, почти мертвенно-бледное, волосы липли к щекам, напоминая рваные нити. Он больше не напоминал человека. Огромный мужчина, всегда излучаюший силу и власть, теперь был похож на загнанного зверя, который борется за свою жизнь.       — Тварь! Сгинь отсюда, ублюдок! Выйди из покоев моей жены, мать твою! Я тебя убью! — прорычал он, срываясь от боли и гнева.       Не сдержав ярости, Влад с рыком кинулся в мою сторону. Движения были быстрыми, резкими, как у дикаря, защищающего свою территорию.       — Она не умрёт, — произнёс я, глядя на её бледное, почти призрачное лицо.       — Конечно, не умрёт! — взревел Влад. — Если с её головы хоть волос упадёт, я каждого собственными руками казню!       Взгляд мужчины резко метнулся к Симоне.       Симона, сохраняя хладнокровие, продолжала аккуратно вытирать кровь с Лале. Её руки дрожали, но она не останавливалась ни на секунду.       — Госпоже нужен отдых, — наконец произнесла она, не поднимая глаз. — Она прошла самое тяжёлое. Не умерла. Она вас не покинет, господин. Потому что любовь сильнее всего.       Влад хрипло переводил дыхание, словно это были не слова, а спасающий глоток воздуха. Плечи тряслись, а взгляд беспокойно метался между лекарем и Лале. В этот момент в покои вбежала Лара. Её глаза расширились от ужаса, когда она увидела подругу. На секунду её взгляд задел меня — в нём были страх и мольба. Но, не сказав ни слова, она бросилась к кровати. Внутри меня что-то сжалось, чувствуя на несколько секунд облегчение, что вместо Лале не Лара… Это было чертовски эгоистично, но я не мог ничего поделать.       — Моя госпожа… О, Господь праведный… Всё будет хорошо… — пробормотала Лара, вскарабкиваясь на кровать. Её руки были быстрыми, решительными.       Она осторожно подняла тело Лале, стягивая из-под неё окровавленные простыни, и принялась помогать Симоне. На лице Лары читалась отчаянная решимость, граничащая с паникой. Я повернулся к Владу, чьё лицо было искажено болью и бессилием. Он больше не мог смотреть на эту сцену.       — Пойдём, — сказал я, выводя его из покоев.       Он не сопротивлялся, но взгляд оставался прикован к двери, за которой осталась его любовь. Его Лале, его свет во тьме, сражалась с болью, а он, бессильный, мог лишь ждать. Роды всегда были испытанием, но для женщины с такой хрупкой комплекцией это могло стать фатальным. Там, где жизнь и смерть переплетались в беспощадном танце, каждая секунда казалась вечностью. Вскоре явились женщина-знахарь и несколько придворных лекарей. Женщины несли отвары для остановки кровотечения и холодные компрессы. Влад бросил единственный, но зловещий приказ:       — Если с ней что-то случится… никому из вас не жить.       В покоях звучали обрывки слов:       — Ещё отвар!       — Нужна вода!       Время тянулось бесконечно. Влад не отходил от двери, а я, зная его, остался рядом, чтобы удержать от необдуманных поступков. Безэмоциональные глаза, обычно отражающие холодный рассудок, теперь были затянуты пеленой тьмы. Наконец дверь приоткрылась, и из покоев вышла женщина-знахарь. Её лицо было бледным и уставшим.       — Госпожа в порядке, Ваша Светлость, — произнесла она, но на секунду запнулась.       — Говори! — Влад не дал ей закончить, его гнев вспыхнул мгновенно.       Она вздрогнула, но ответила, стараясь держаться уверенно:       — Мы остановили кровотечение и зашили разрывы, но госпожа сильно ослаблена. Ей потребуется несколько месяцев для восстановления. Возможно, она больше не сможет родить…       Воздух между ними напрягся, как натянутая струна, готовая лопнуть. Влад замер, не произнося ни слова.       — Ребёнок? — уточнил он спустя несколько секунд тишины.       Женщина торопливо поклонилась, словно стремясь сгладить свои слова:       — Ребёнок полностью здоров. Крепкий мальчик, Ваша Светлость.       Её слова на миг разрушили стену гнева, но это облегчение было лишь поверхностным. Теперь, зная, что Лале жива, он был готов ждать её выздоровления сколько угодно. Потому что теперь у него было больше, чем жизнь — у него была любовь, для которой можно жить.       — Да, — пробормотал Влад, чуть расслабившись. — Как она?       — Госпоже дали немного макового отвара, — ответила знахарка, избегая его взгляда. — Чтобы унять боль и позволить ей уснуть. Прошу прощения, мы не могли ждать вашего разрешения.       Его взгляд стал холодным, как лезвие кинжала.       — Уберите эту дрянь подальше, — бросил он, отрезая любые оправдания. — Больше никогда не смейте давать опиум моей жене.       Слова, наполненные железной решимостью, повисли в воздухе. Знахарка торопливо поклонилась и отступила, словно боясь гнева. Я стоял неподалёку, прислонившись к холодной каменной стене, наблюдая за ними. Влад, казалось, чуть успокоился, но его напряжение всё ещё было ощутимо. И всё же хорошие вести о состоянии Лале немного развеяли мрак, окутывающий его.       Лара вышла из покоев, и моё внимание сразу же метнулось к ней. Тело напряглось, когда наши глаза встретились. В груди что-то сжалось, будто на мгновение я оказался на краю бездны. Сколько раз я пытался убежать от этих ощущений — и всё равно они снова брали верх. Кивнув, я сделал шаг вперёд, но, заметив это, Лара решительно повернулась, словно не желая даже смотреть на меня.       Я почувствовал, как эта дистанция давит, и внутренняя тревога начала нарастать.       — Лара, постой, — позвал я её.       Она остановилась, не оборачиваясь сразу. Медленно повернулась ко мне. Взгляд был как сталь. Эти холод, отчуждённость… Я знал, что она ждёт извинений. Но я не знал, как их преподнести.       — Чем могу помочь, господин Локид? — ровно, с оттенком насмешки проговорила она.       Складывалось ощущение, что она не просто отвергает меня. Она подавляла меня взглядом. Тело напряглось, но я не отступил, хоть и не знал, как начать разговор.       — Как там состояние госпожи Лале? — поинтересовался я, стараясь звучать спокойно.       Девушка нахмурилась, сглотнула, и её взгляд опустился в пол. Я заметил, как она собирается с мыслями, прежде чем ответить.       — Стабильное. Ей лучше. Заснула после настойки мака.       Я кивнул, но чувство беспокойства не отпускало меня.       — Хм… А ты… как?       Она подняла голову, и её взгляд встретился с моим. В его глубине читалась некая горечь, неясная, но явная.       — Зачем вы интересуетесь мною, господин? Я ведь не более чем пешка. Вы сами так говорили.       Её слова били как гвозди. Я заскрипел зубами. Лара снова огрызалась, хоть какие-то эмоции! Но я не мог позволить себе сдаться.       — Сильно испугалась?       Она не сразу ответила. Напряжение в воздухе возросло. Моя рука непроизвольно сжалась в кулак.       — Я замечу, ваш страх был яснее туч на небе, — зашипела девушка.       Стоп. Лара ревновала? К Лале?! Я невольно ухмыльнулся, осознав, что её слова были совсем не безобидными. Этот взгляд, эта интонация… Всё ещё не могла скрыть чувства. Лара до сих пор ко мне что-то испытывала, а значит, она не такая бесстрастная, какой хочет казаться. И в этот момент я понял: ревность — тоже чувство. А её чувства… Я хотел бы изучать их ещё очень долго, но ясно понимал, что это сложно для нас обоих.       — Спасибо.       — За что? — удивилась девушка, ожидая подвоха.       — За то, что оставалась храброй и отважной. Помогла ей.       Я смотрел прямо на неё, ловя каждое движение.       Лара фыркнула. Взгляд вспыхнул холодным огнём.       — В отличие от некоторых, я помогаю добровольно, а не требуя чего-то взамен.       В её словах было больше боли, чем злости.       — Лара.       — Что «Лара»? — огрызнулась девушка, скрестив руки на груди.       Мы стояли в пустом коридоре. Влад отправился к Лале, лекари разошлись, и тишина вокруг лишь усиливала напряжение между нами. Лара была натянута как струна, готовая оборваться. Я сделал шаг вперёд, а она отступила, прищурив глаза. Так продолжалось до тех пор, пока её спина не упёрлась в холодные камни стены.       — Заткнись и дай мне тебя поцеловать.       Её глаза расширились, приоткрыв рот для возражения, но было уже поздно. Я наклонился и врезался в её губы, жадно, с пылкой страстью, которая горела во мне. Рука скользнула к её талии, притягивая ближе, почти не оставляя пространства между нами.       Лара пыталась сопротивляться. Я почувствовал, как маленькие ладони упираются мне в грудь, желая оттолкнуть, делая вид, что я ей неприятен, противен. Но я не дал ей такой возможности. Я ждал этого момента слишком долго. И вот спустя несколько секунд я ощутил, как её тело перестало бороться, а руки мягко обвили мою шею. Ответный поцелуй был горячим, почти отчаянным. Пальцы скользнули вверх по моему затылку, и я услышал тихий, прерывистый вздох, который пробудил во мне что-то дикое и необузданное. Момент принадлежал только нам, и я уже не мог понять, было ли это проявлением страсти или скрытой, замаскированной ненависти, которая разрывала нас на части. Лале

Когда жизнь балансирует на грани между светом и тьмой, лишь любовь способна стать мостом. Но любовь — это не спасение, а испытание: ей нужно сгореть, чтобы возродиться, как феникс, из пепла наших страданий.

      Ощутив, что по-настоящему счастлива, я подумала, что больше ничего не боюсь. Но тогда страх закрался в сердце — ведь слишком сильное счастье всегда кажется хрупким. В тот же день я чуть не умерла, но родила самого красивого мальчика на свете. Стала матерью. Его тёмно-каштановые волосы контрастировали с чистыми голубыми глазами, которые так напоминали глаза его отца. Мой малыш пах счастьем, любовью и Владом.       Сейчас, держа крошечное, тёплое тельце на руках, я не могла отвести взгляд от его лица. Это всё казалось необычным… То, как он тихонько сопел, слегка приоткрыв розовый ротик, как его крошечные пальчики крепко сжимали мой палец… Я чувствовала, что он — моё всё, моё сердце, вынутое из груди и подаренное миру, ведь он — итог нашей любви.       Несколько недель прошли болезненно долго. Я тяжело восстанавливалась — каждое движение отзывалось ноющей болью. Едва ходила, а еда почти не лезла в горло. Но я заставляла себя есть, зная, что мой малыш нуждается в молоке. Мирча, мой маленький ненасытный Мирча, ел пять-шесть раз за день. Ночью он часто просыпался, но не шумел, не плакал громко. Его тихие всхлипы больше походили на едва уловимый зов.       Он был таким умным, моим мальчиком. Словно с самого рождения чувствовал мою боль и старался не создавать проблем. А я почти не выпускала его из рук, боясь, что кто-то заберёт его. Кроме Мирчи и Влада, у меня больше никого не было.       Мои мальчики.       Как же я их любила.       Мы назвали его в честь старшего брата Влада. Иногда, в тишине ночи или за едва слышным очагом свечей, он рассказывал о своём детстве. О том, как они с братьями играли во дворе, как отец возвращался домой после долгих поездок и первым делом крепко обнимал их мать, а затем каждого из сыновей. Они росли в любви, но и в строгости. И даже так мой Влад всегда оставался спокойным, уравновешенным. Их было трое… Интересно, сколько у нас будет детей? Будет ли у нас дочь? Полюбит ли он её так же сильно, как нашего сына, или он всегда мечтал только о сыновьях? Эти мысли кружились в голове каждый раз, когда я смотрела на Мирчу, когда он тихо сопел в колыбели.       Я часто возвращалась мысленно к тому моменту, когда увидела Влада, держащего на руках нашего ребёнка. В его глазах тогда отражались не только радость, но и страх. Страх, смешанный с болью. Он был так напуган… Моя любовь… Руки Влада дрожали, когда он осторожно коснулся крошечных пальчиков сына.       Каждое слово, каждая мысль были пропитаны болью и отчаянием. Я видела его — такого сильного, такого непоколебимого, — но слёзы на его лице разрушали меня изнутри. Хотелось обнять его, утешить, сказать, что всё будет хорошо, но внутри рос страх: что я уйду, так и не успев прижать к груди нашего ребёнка.       Надежды на жизнь не было. Тяжесть момента казалась невыносимой, а горечь того, что я могу потерять всё, оставляла едва дышащую пустоту. И всё же глубоко внутри я знала, что люблю его больше, чем могла себе признаться. Это чувство родилось задолго до малыша, задолго до всех сложностей. Оно появилось тогда, когда его голубые глаза впервые встретились с моими и оставили неизгладимый след в сердце.       После вечерней трапезы Мирча сладко заснул в колыбели. Я же, обессиленная, последовала его примеру, решив хоть немного отдохнуть, пока Влад занимался неотложными делами. Как только голова коснулась подушки, сон моментально окутал меня тяжёлым покрывалом.       Но он не принёс покоя. В груди разрасталась тревога, глухая, давящая. Казалось, что-то невидимое тянуло в пустоту. Мир начал расплываться, и всё вокруг стало странно искажаться. Небо потемнело, и я услышала плач. Детский плач. Это был Мирча? Где мой мальчик? Я оглядывалась, но вокруг видела лишь пугающую пустоту. Он звучал всё тише, как будто его забирали у меня. Захотелось позвать, но ведь он ещё такой крошечный — как он сможет отозваться?       «Влад…»       Имя сорвалось с губ почти беззвучно.       Мой защитник, моя опора… Где же он? Почему его нет рядом, когда я так нуждаюсь? Найди его, прошу. Найди нашего сына.       Я упала на колени. Не почувствовала ни боли, ни тяжести падения. Я больше не видела ни своих рук, ни тела. Всё растворилось, как дым. Потом исчезли все звуки — Мирча больше не плакал. Осталась только оглушающая тишина. В этой гнетущей тишине мир стал невыносимым. Я хотела закричать, позвать кого-нибудь, но не могла. Душа будто замерла. И тогда я ощутила холод, почти ледяной, у самого горла.       Вздрогнув, я вырвалась из оков сна, но то, что я увидела, было страшнее любых кошмаров. Передо мной стоял Аслан. Его лицо было спокойным, но в глазах горела тьма. Мирча — мой Мирча! — был в его руках, и маленькие голубые глазки смотрели на меня с невинной тревогой. Лезвие блеснуло в тусклом свете, и его холод касался моего горла.       — Не шевелись, Лале, — хрипло повелел он. — Ты ведь не хочешь, чтобы он пострадал?       Я замерла. Сердце, кажется, тоже остановилось. Мягкая, ещё такая детская головка была прижата к груди Аслана.       Нет! Это всё сон! Прочь-прочь из моей головы! Прочь!       — Аслан, — всхлипнула я, глядя на него мокрыми от слёз глазами, но он не отреагировал.       Его взгляд встретился с моим. В них не было прежней теплоты — только ярость и боль, спрятанные за холодной маской, от которой внутри всё переворачивалось.       — Аслан, — усмехнулся он, но его улыбка была мёртвой, пугающей. — М-м! Ты только сейчас вспомнила? Посмотри на меня! Столько месяцев гнил в той чёртовой темнице, пока ты спала в своей тёплой шёлковой постели. Узнаёшь меня хоть немного? Или я теперь совсем тебе противен?       — Отпусти… умоляю… — Я дрожала, а каждое слово давалось с трудом. — Не трогай его! Он ведь ребёнок!       — Чей ребёнок?! — Он внезапно взорвался, и нож в его руке угрожающе блеснул в свете свечей.       Он надавил тупой стороной клинка мне в горло, будто готов был сорваться. Сердце замерло и тут же болезненно сжалось от страха. Я не могла поверить, что это был тот самый Аслан. Яркий. Проказной. Весёлый…       — Это отродье Дьявола! — выкрикнул он, словно окончательно потеряв контроль.       — Нет! Он мой ангелочек!       Я вскочила с постели, не обращая внимания на оружие.       — Как ты могла…       Я шагнула к нему, и тогда… он резко приставил нож к Мирче.       — Нет, о, Аллах! Отпусти! Отпусти моего сына! Отпусти!!! — завопила я, хватаясь за волосы и падая перед ним на колени.       Слёзы застилали глаза, а в груди было так больно, что, казалось, я разрывалась на части. Но это было ничем по сравнению с внезапной резкой болью внизу живота.       — Аслан! Нет-нет-нет! — хрипела я, срываясь в истерике, схватившись за живот.       Его рука замерла. На мгновение как будто через толщу ненависти и ярости он увидел меня. Увидел ту, кем я была. Но это длилось мгновение. Мой малыш хныкал, испуганные рыдания превращались в истерические всхлипы.       — Что ты хочешь от ребёнка?! — закричала я, собравшись с силами и пытаясь подняться, но Аслан отходил всё дальше, словно хотел забрать его у меня.       Боль внутри становилась всё сильнее, пронзая живот с каждой секундой, но я знала: мой маленький сын был важнее. Важнее, чем всё остальное в этом мире.       Мужчина отшатнулся, его лицо застыло в шоке. Его взгляд упал вниз, под мои ноги. Я последовала примеру — кровь. Опять кровь. Тёплые алые ручейки стекали по моим бёдрам, собираясь в лужицу на полу. Дыхание стало прерывистым, перемешиваясь со всхлипами. Паника, страх… Только не кровь! Нет! В этот раз я умру!       Мой ребёнок… или я. Конечно же он!       — А-а! — вырвался мой дрожащий крик. — Умоляю, убей меня, но не трожь его! Он не виноват ни в чём! Я перед тобой… Убей меня…       Я схватилась за живот. Боль усиливалась, но я не сводила глаз с Мирчи.       Так больно… Больно…       Мир вокруг плыл, всё казалось нереальным, как будто это кошмар, из которого я никак не могу вырваться.       — Чёрт! Чёрт, Лале! — выругался Аслан. Он отбросил нож и бережно положил моего малыша на кровать.       Мирча заплакал ещё сильнее. Его рыдания эхом отзывались у меня в груди, рвали сердце на куски. Аслан бросился ко мне, подхватывая на руки. Его лицо исказилось от тревоги. Я видела эту перемену, но мне было уже всё равно.       — Если… с его головы упадёт хоть… один волос… — выдохнула я едва слышно. Глаза закрывались, и я боролась, чтобы не потерять сознание.       Внезапно дверь резко распахнулась, громкий звук ударился об стены. Влад ворвался в комнату, словно буря. Его глаза почти метали молнии, а вокруг витали едва уловимые тени.       — Лале! — проревел он, полный боли и ярости.       В тот миг, когда он увидел меня на руках Аслана, я ощутила, как напряжение в комнате стало осязаемым. Искры полетели в воздухе, словно столкнулись две силы, которые вот-вот обрушатся друг на друга. Мой Влад трясся от напряжения, его глаза метались между мной и Мирчей. Он пытался убедить себя, что всё под контролем, но лицо выдавало внутреннюю борьбу.       — Что ты с ней сделал, ублюдок?! — проревел он, обращаясь к Аслану.       Аслан не отводил взгляд от моего лица. Он осознал свою ошибку, но уже было поздно. Его руки всё ещё осторожно поддерживали меня, как будто боялся, что я рассыпаюсь, если отпустит.       — Лале, слышишь меня? — тихо прошептал он, пытаясь привести меня в чувства.       Влад, заметив кровь, окончательно вышел из себя. Он с яростью вырвал меня из рук Аслана, как будто тот был причиной всего. Его сильные руки прижали меня к груди. Я почувствовала тепло, и оно на мгновение укрыло меня от боли.       — Любимая, слышишь?.. Я здесь… Лекаря! Позовите лекаря! — Его голос наполнился отчаянием.       — Мирча… — прохрипела я, с трудом открывая глаза.       Влад мгновенно обернулся, взгляд метался в поисках сына. Увидев, что Мирча был в безопасности, он немного успокоился, но только на мгновение.       — С ним всё хорошо, — пробормотал он, прижимаясь губами к моему лбу.       — Мирча… — повторяла я, словно это единственное, что я могла произнести.       Он понял. Осторожно уложив меня на кровать рядом с сыном, он приложил голову малыша к моей груди. Ткань постели быстро пропиталась кровью. Её алый цвет разрастался, как зловещая тень. Влад заметил это, и его лицо побледнело, но он не позволил панике захватить разум. Верил, что всё будет хорошо.       — Где чёртов лекарь?! — Рык эхом отозвался в каменных стенах.       — Влад…       Аслан подошёл ближе. Его шаги были тяжёлыми, а лицо казалось маской, скрывающей собственную борьбу.       Но в глазах Влада бушевала буря. Он обнажил меч. Его рука дрожала не от страха, а от ярости, сжигавшей изнутри. Ладонь, привыкшая к холодной стали, сжала рукоять так, словно от этого зависела вся жизнь.       — Ты посмел… — Влад шагнул вперёд. Зловещие тени упали на Аслана. — Ты посмел угрожать ей! Моему ребёнку!       — Влад, — выдохнул Аслан, поднимая ладони в попытке остановить неизбежное. — Послушай меня…       — Послушать? — холодно произнёс он. — Я слышал достаточно. Помнишь, ты сказал, что я не способен убить тебя? — Его глаза вспыхнули ненавистью. — Тогда я не смог. Но лучше бы смог.       Словно ураган, Влад ринулся вперёд. Меч со свистом рассёк воздух. Аслан успел уклониться, но отступление было на мгновение — и этого мгновения хватило, чтобы в воздухе повис запах крови.       — Ты сломал клятву! Ты погубил всё! Даже я не забывал её! — ревел Влад, вновь замахиваясь.       Но сквозь этот яростный вихрь вдруг прорвался мой слабый стон:       — Влад…       Тихий, почти незаметный звук пробрался сквозь шум битвы. Влад замер, как будто удар грома прошёлся по комнате. Его взгляд тут же метнулся в мою сторону. Я с трудом шевельнула губами, дыхание становилось всё тише.       — Лале!       Влад отбросил меч, словно тот обжигал его.       Он рухнул на колени передо мной, бережно поднимая лицо, будто боялся, что одно неловкое движение разобьёт меня на тысячи осколков.       — Влад… береги… его, — слабо прошептала я.       — Нет, ты сама его будешь беречь! Ты слышишь меня? Ты нужна нам обоим! — Мой муж дрожал, выглядел почти неузнаваемым. — Лекарь! Позовите лекаря!!!       Слёзы выступили на глазах, и он не пытался их скрыть.       Мирча жалобно хныкал, уткнувшись в мою грудь. Его крохотные ручки судорожно цеплялись за одежду, словно понимал, что я ухожу.       — Нет! Нет, ты не оставишь нас!       Влад обхватил моё лицо, губы мягко коснулись лба.       — Она… всё ещё дышит, — с горечью сказал Аслан.       Влад обернулся, его глаза метали молнии.       — Убирайся, пока я не прикончил тебя, — прорычал он. — Если она умрёт…       Аслан молчал. Его лицо исказилось, будто он и сам не понимал, почему сделал то, что не должен был. Но он не стал оправдываться, а лишь медленно отступил, уходя в тень, где его фигура быстро растворилась.       Дверь с грохотом распахнулась, и внутрь вбежал лекарь, держа в руках необходимые травы и инструменты.       — Спасите её, — прошептал Влад, с трудом сдерживая рыдания. — Спасите её любой ценой.       Он крепко прижал меня к себе, словно это было последней нитью, удерживающей его сердце от падения в бездну. И тогда я закрыла глаза…