Свет в кромешной тьме

1456 год. Между июлем и августом

      После нескольких лет изгнания и борьбы за власть Влад смог собрать силы и вновь захватить трон при поддержке Яноша Хуньяди. В это время Влад Цепеш вернулся в Валахию и начал кампанию против тогдашнего воеводы Владислава II Данешти, которого он одолел в сражении и убил. Эта победа позволила ему восстановить своё правление.       Теперь, оказавшись лицом к лицу с многочисленными сложностями в стране, он вынужден был противостоять постоянным нападениям османских войск и других иностранных захватчиков, которые истощают и без того шаткую государственную систему.       Что касается отношений с Владом III, Янош был замешан в убийстве его отца, Владислава II Басараба, и старшего брата, Мирчи Басараба, в 1447 году. Несмотря на свои прошлые конфликты с венгром, Хуньяди в конечном итоге стал союзником Дракулы, когда тот вновь попытался восстановить власть в Валахии. Однако их отношения оставались под давлением, поскольку Цепеш был известен своей жестокой политикой и часто использовал тактику устрашения, что вызывало недовольство даже среди его союзников.       Османский султан Мехмед II, завоевавший в 1453 году Константинополь, потребовал от Валахии, как у вассального государства, уплату дани. Данешти принимал условия османов как их защиту и покровительство. Влад, собственно говоря, в первое время тоже соблюдал вассальные обязательства, отплачивая туркам ежемесячную дань, но потом резко перестал, сопротивляясь давлению со стороны османов. Турецкие отряды, стремясь ослабить Валахию и забрать дань, регулярно совершали набеги на её земли. Они могли действовать как через мелкие вторжения и грабежи, так и через более масштабные военные кампании. Эти набеги разоряли сельское хозяйство и дестабилизировали экономику. Правитель прекрасно знал, что численность османских войск многократно превосходит силы Валахии. Он осознавал, что его государство не сможет долго противостоять турецким армиям в открытом бою. Однако, несмотря на всё, он не сдавался. Применяя изощрённые тактики обороны и внезапных нападений, Влад умудрялся избегать крупных потерь и сохранять власть. Ему удавалось за одну ночь отразить атаки с минимальными потерями, действуя с удивительными ловкостью и хитростью. Никто не мог понять, как ему это удаётся снова и снова. Поговаривали, будто вместо воинов на врагов нападает нечисть карпатская: дикие кабаны и волки с горящими глазами, сжирающие плоть османских солдат. Эта легенда вселяла в сердца противников суеверный ужас.       Такие нападения не были сюрпризом для него, даже если всё происходило внезапно. У Влада имелись свои методы защиты, и наутро всё, даже если и с трудом, должно было стабилизироваться. Однако никто не догадывался, что для этого он готов жертвовать собой. Разумеется, каждый правитель шёл на жертвы, но у Басараба подобное происходило иначе. Тьма поглощала его снова и снова, когда он обращался к Её услугам. Вскоре от него останется лишь пустая оболочка, если кто-то не протянет ему руку помощи.

1457 год. Вблизи крепости Дракулы. Конец мая

Влад       Отрываться от Лале было невероятно сложно, но долг перед моим государством, отцом и братом всегда оставался превыше всего. Эти подлые османы, вновь вернувшиеся в свой привычный репертуар, вынуждали меня постоянно отвлекаться от важных дел. Мне приходилось без усталости напоминать им, кто здесь истинный хозяин, показывая, что их место — далеко за пределами моих земель.       Да, их территория в разы превышала земли моего государства. И их войска были обучены мастерству намного лучше, чем мои воины, которые сражались так, как умели. Но у них был я, их предводитель, а «великий» султан османов лишь отсиживал яйца в тёплом шатре, наблюдая, как его люди падают под ударами моих солдат. Каждый меч, поднятый против моих земель, лишь усиливал мою решимость быть жёстче.       Добравшись до полыхающего огнём леса, я спешился с Тайфуна и опустился на корточки, сжимая сырую землю в кулаке, словно это единственное, что удерживало меня на краю пропасти. Ржание коня и топот копыт по земле выдавали его настороженность, наполняя воздух напряжением. В тот миг я ощутил, как тьма, словно слизкими лапами, подкрадывается к моему разуму, заваливая его зловещим покрывалом. Она всегда забирала больше, чем отдавала, и с каждым разом доза яда в моей крови лишь росла, обвивая меня, как змея — кольцо. Чистое ночное небо, некогда безоблачное, укрылось тучами, и раздался гром, оглашая лес своей мощью. Резкие вспышки молний вырывались из ниоткуда, сжигая всё на своём пути, словно проклятие. Хлынул ливень, смывая остатки света и надежды.       Необычный.       Капли дождя падали, как раскалённые лезвия, расплавляя стальные мечи и доспехи османских воинов. Мои люди метко пускали стрелы, пронзая их издали, но этого оказалось недостаточно. Их было бесчисленное множество, а нас — всего горстка. Я глубоко вдохнул, ощущая вкус горящей земли, и медленно выдохнул, как будто вместе с воздухом выпускал наружу ярость. Ветер завыл, и с ним пришла моя тьма: табун ядовитых шершней взвился в воздухе, летучие мыши и вороны поднялись, готовые рвать плоть врагов.       Я выхватил меч и бросился в сердце битвы, одержимый яростью и жаждой мести. Это был как вихрь, как затопившая меня тёмная сила, не знавшая ни страха, ни пощады. Первый турок упал с рассечённой головой, второй лишь успел взглянуть на меня, прежде чем кинжал вонзился в его грудь. Горячая кровь брызнула в лицо, пропитывая воздух смертью. Повсюду звучал лязг металла — стрелы находили своих жертв, тела падали одно за другим.       Я пнул ближайшего врага и не глядя метнул нож, который врезался между его глаз. Руки чужого схватили меня сзади, но я с лёгкостью вырвался, ударив его тупой стороной меча по лицу. Проклятье слетело с его губ, но он так и не успел договорить — мой меч безжалостно разрезал ему горло, и тело турка безжизненно рухнуло на землю. Разум был настолько затуманен, что я никого не видел. Впившись клыками в шею османского солдата, я втянул его солёную кровь в себя, отрывая плоть зубами.       Молнии резались на тёмном небе, со свистом вонзаясь то в землю, то в незащищённые тела. Ледяной дождь стекал по моему лицу, смывая грязь и кровь, оставляя лишь холод внутри. Испуганные лошади, потерявшие всадников, метались по полю, словно их вела невидимая рука, расталкивая бесчисленные тела. Вороны рвались к безжизненным солдатам, клюя, терзая, поглощая их останки. Над полем носились летучие мыши, атаковали тех, кто ещё двигался, давая моим солдатам миг на передышку.       Османские воины, жалкие и израненные, падали один за другим, ужаленные ядовитыми шершнями, пронзённые стрелами… Многих удалось взять в плен — тех, кому судьба уготовила встречу с кольями. Я скользнул взглядом по полю, дым и кровь застилали мне глаза. Рядом упала стрела, вонзившись в землю у моих ног, как немой знак конца этой битвы — или, возможно, её начала.       — Влад Дракула! — раздался издалека знакомый голос, проникающий в самую глубину моей души.       Я резко устремил взгляд вперёд, сосредоточившись на мужской фигуре, и увидел рыжую гриву давнего товарища. Живой. Капля облегчения, подобно холодному дождю, смыла тяжесть тревог с моих плеч. Я всё думал, где он и как судьба обошлась с ним, а он здесь, на поле битвы, как в самые давние времена. Но теперь мы стоим по разные стороны баррикад.       Аслан.       Его зелёные глаза не сводили с меня взор, пронизывая меня вниманием. Отбросив меч в сторону, и оставаясь безоружным, я подошёл ближе к мужчине. Он не был напуган, но явное удивление бросалось в глаза. В этом же взгляде промелькнуло что-то тёплое, хотя рука его крепко держала меч, направленный прямо в мою сторону. Несмотря на то, что тьма внутри меня стремилась овладеть всем, я не собирался причинять ему вреда.       — Убегай. Я не трону тебя.       Пнув в бок мёртвого солдата, я перешагнул через него.       — Я знал, что тебе не хватит мужества поднять на меня меч.       В моём взгляде заиграла тень сухого веселья. Он давно стал мне безразличен. Так ли это на самом деле? Я мог бы без труда лишить его жизни, но чёртово любопытство сдерживало мою руку. Схватив лук со спины, я натянул стрелу на тетиву, прицеливаясь в Аслана. Его выражение лица изменилось, но вместо страха в нём читалось лишь удивление. Стрела пронеслась в миллиметре от его уха, вонзаясь в спину моего солдата, медленно подбирающегося к нему. Если бы Аслан хоть на мгновение пошевелился, он бы почувствовал холодное дыхание смерти, но я не мог позволить этому случиться. Эта картина наполнила моё сердце странным удовольствием, но я быстро отбросил такие мысли.       — Схватить его, — приказал я, и кольцо валахов окружило его.       — Убей меня сейчас, трус! — прорычал он, изо всех сил пытаясь вырваться из захвата, но безуспешно.       В груди разгорелось желание исполнить его последнее желание, доказать Аслану, что я не трус. Показать ему, что я больше не тот Влад, каким он меня запомнил. Теперь я был пропитан местью и тьмой. Сделав шаг ближе, заметил искорку боли в его взгляде и вспомнил слова Лале. Как же не вовремя!       «Умоляю, береги себя и не дай тьме обуздать твоё сердце».       Я был не прав. Я оставался тем же Владом, просто с тьмой внутри меня. И я ничего не смогу доказать Аслану.       — Я сам решу, что мне делать и когда.

***

1447 год. Где-то недалеко от резиденции Османов

      Солнце палило так ярко, что даже в тени было невыносимо. Листва не шевелилась, словно мир замер в ожидании. Воздух наполнялся сладковатым ароматом свежескошенной травы, но именно здесь, в нашем тайном убежище, не ступала чужая нога. Это было место, где мы могли укрыться от тягот военной службы и тяжёлого взгляда командующего. Аслан разлёгся на земле под широкими ветвями дерева, отпивая из фляги. Зажмурился от солнца, и я не мог не усмехнуться. Точно ли это была вода?       — Будешь? Только никому не говори, — весело произнёс он, его зелёные глаза блестели на солнце, как драгоценные камни.       — Тебе влетит, если кто-то узнает, — отозвался я, прищурившись.       — Вот именно. Если кто-то узнает. Но никто не узнает. Возьми, — настойчиво протянул Аслан фляжку с вином.       В другой день, с другим человеком, я бы, возможно, отказался, но сейчас, когда вокруг царила только дружеская атмосфера, мне было сложно устоять.       Аслан стал моим единственным товарищем, который терпел моё угрюмое состояние, как никто другой. С ним я забывал о тяжести обязанностей, и каждый день казался обыденной рутиной. Порой мне удавалось ускользнуть от мыслей о мести, но долг всегда напоминал о себе. Когда я впервые встретил его, мы подрались. Он здорово меня потрепал, и синяки на теле не проходили несколько дней, напоминая о том, как я недооценил его.       Я сам виноват, что огрызнулся тогда, но всё равно не был виноват, что оказался в совершенно чужом мне месте, которое впоследствии стал называть домом. Второй раз, когда мы встретились, он швырнул в меня стопку грязи, а в третий — толкнул в реку, и я ударился головой о камень. Я не питал злобы к этому парнишке, но всё же выжидал момент, чтобы отомстить.       Аслан не был из турецких краёв. Рыжие волосы, конопатое лицо и зелёные глаза выделяли его среди остальных, словно яркая вспышка света в тёмной толпе. Турки над ним тоже издевались. Возможно, он искал себе соперника, чтобы доказать свою храбрость перед турками, но, к счастью, нашёл меня — лучшего друга.       Однажды, когда османские дворцовые мальчишки окружили Аслана, я не удержался и вмешался. Рядом со мной была Бату — собака, которую все боялись, но не я. Эта пушистая хищная тень всегда была на моей стороне. Турки, испугавшись, разбрелись в разные стороны, как стадо испуганных овец, а я протянул Аслану руку. Его зелёные глаза сверкнули в темноте, полные злости и… сожаления. Сначала он разозлился, но мы все знаем, что гнев начинается с безумия и заканчивается осознанием своих ошибок.       В тот момент я не упустил шанса задеть его словом, и так началась дружба. Да, наши первые встречи не были особенно впечатляющими, но со временем мы стали ближе. Два отшельника. Два изгоя, искавшие друг в друге опору. И теперь мы стали одними из самых значимых среди солдат, готовыми защищать один другого в любой ситуации.       Время шло, и дружба с Асланом становилась всё крепче, словно нити, сплетённые в прочный канат. Однажды, когда мы сидели у реки, он вдруг сказал: «Ты знаешь, Влад, в этом мире главное — не месть. Главное — сохранить свою человечность». Я лишь усмехнулся в ответ, но его слова оставили отпечаток в сердце. В тот миг я понял, что Аслан не просто товарищ; он — тот самый друг, брат, который мог вытащить меня из бездны, когда я уже начинал тонуть. Я всё ещё чувствовал, что в конце концов мне придётся выбрать сторону — ту, что будет отражать не только мою ненависть, но и мои страхи. В глубине души я знал, что преданность Аслана подвергнется испытанию, когда мы встретимся на поле боя…       Я схватил флягу и отпил несколько глотков. Вино было хорошее, подержанное, с кислинкой и ноткой горечи, которая как будто отражала все испытания, что мы пережили.       — Где ты его нашёл? — спросил я, поднимая бровь с лёгкой недоверчивостью.       — Ты ведь знаешь, что здешние девчонки с ума сходят по мне, — заявил он с довольной кошачьей улыбкой, будто бы это было его священное право.       — Ну, и? — отмахнулся я, стараясь скрыть зависть к его беспечности.       — Ну, я подмигнул одной красоточке, чтобы она что-то придумала для меня, — сказал он, словно это было чем-то совершенно естественным.       — Так, это уже меня не интересует.       Я прижал флягу к его груди и привстал, будто пытался напомнить ему о серьёзности нашего положения.       — Ой, да брось ты, Влад. Ты такой серый из-за того, что не бываешь так часто с девушками, как я.       Он залился звонким смехом и ударил меня по плечу.       — Нет такой девушки, которая сумеет завладеть моим сердцем, — смеясь, ответил я, но внутри нарастало чувство, что я всё больше погружаюсь в собственные мрачные мысли.       — Да что она — любовь? Только в книгах. Перестань так много читать, а то подумаю, что ты в душе романтик, — поддразнил он, но в его голосе я уловил нотку искреннего беспокойства.       Я замер на мгновение, вдыхая тёплый воздух, наполненный ароматом свежескошенной травы и старыми ранами, которые так и не зажили. Аслан был прав: в мире, где месть и тьма стали моими постоянными спутниками, трудно было поверить во что-то светлое.       — Может, ты и прав. Но сейчас у меня есть более важные дела, чем думать о девушках, — сказал я, глядя на его смеющееся лицо.       Так и было. Тогда. Но я тоже мечтал обрести счастье. Любовь. Женщину, которую сделаю счастливой. За которую не прочь убить. И ради неё пожертвовать всем.       — Ты как та глупышка Лале. Говорят, её хотят выдать за Мехмеда, но она всё отказывается и крутит носом. — Аслан подмигнул и пригубил ещё вина, с любопытством продолжая: — Представляешь? Любая женщина мечтает стать женой султана, а эта — настоящая диковинка.       — Я бы тоже не хотел.       Мой голос прозвучал чуть тише, чем хотелось.       Звонкий смех Аслана разнесся вокруг, но меня это не развеселило.       — Может, у неё есть свои причины? — сказал я, стараясь скрыть внезапно накатившую волну защищённости.       — Мне всегда Лале казалась какой-то особенной. Может быть, именно поэтому она и не хочет. Я был бы не прочь стать её мужем.       Моя грудь сжалась. Эти слова вызвали у меня смешанные чувства. Неужели у Аслана есть возможность, которую я не осмеливался даже представить?       — Это надо спросить у неё самой. А то видишь, какая Лале девочка с характером.       — По мне пускают слюни даже девушки в гареме.       Он поднялся с земли, полный гордости, но я не мог избавиться от назойливого чувства… ревности?       — Я знаю-знаю. Успокойся, рыжий.       Я усмехнулся, но в голове уже прокручивал, какие именно причины могут быть у Лале и почему она так тянет время.

***

1457 год. Вблизи крепости Дракулы

      Воспоминания оставили неприятное послевкусие, словно я натёр рану солью. Они ударили по болезненным местам, которые ещё не успели зажить, коснулись самых далёких, недоступных уголков меня, где всего одна трещина могла бы разломать меня на куски. Лицо не выдавало эмоций, но внутри бушевал дикий шторм, готовый вырваться наружу.       Уже светало. Вокруг не осталось ни единой души. Воздух пропитался болью и смертью. Мёртвые тела лежали друг на друге, их лица застыли в агонии и страхе, отражая последние мгновения жизни. Я почувствовал, как тьма отступила, оставляя меня — одинокого — со своими мыслями. Они разъедали меня, медленно и мучительно, словно хищные звери.       Полная Луна ещё не скрылась за облаками, дожидаясь встречи с лучами взошедшего Солнца, как будто сама была свидетелем этой трагедии. Птицы защебетали, словно не осознавали, что всего несколько часов назад здесь происходило сражение.       Я дал волю эмоциям, усевшись на обугленную землю. Провёл рукой по волосам, чувствуя, какие они липкие от пота и крови. Левой рукой коснулся сердца. Господи! Оно так невыносимо ныло, хоть и давно не билось. Я сдержал рёв, но не смог остановить поток слёз, хлынувших, словно река, вышедшая из берегов. Чувства накрыли одной большой волной, снося всё на своём пути. И это было не только из-за Аслана, а из-за всего, что произошло в моей жизни за последний период. Так трудно всё сдерживать в себе, а ещё труднее — собраться, когда после столь долгого терпения ты разлетаешься на куски.       Жестокость постепенно проникала в меня, как тьма, пускающая корни в душу. Я не хотел быть таким и вовсе не желал править. Обстоятельства заставили убивать, ранить, калечить. Я обрёл силу и власть, но отдавал взамен себя. Отдавал любовь и счастье, дружбу и обыденность. Но самое горькое — я стал монстром в глазах народа, который я всеми силами старался защищать.

Одинокая, пропитанная тьмой,

Моя душа,

Спросил я: кому она нужна?

Прошептал мне голос украдкой:

Жизнь твоя скверна,

Душа — черна,

Пропитана тьмой твоя душа,

Но она больше не одна.

Одинокая, сотканная солнцем,

Её душа,

Спросил я: разве ей она нужна?

Ответил голос мне дорогой:

Жизнь твоя разрушена,

Душа неизлечимо больна.

Пропитанной тьмой, твоей душе

Я стану Раем и никогда Адом.

      Она появилась, как Солнце, восходящее на горизонт после кровопролитного сражения. В тот миг мне казалось, что я вижу мираж — Ангела без крыльев. Облачённая в белое, она шагала ко мне, излучая свет ярче, чем Солнце в полдень и Луна глубокой ночью. Лазурный свет, исходящий от неё, ослеплял меня, и, клянусь, я прищурился, чтобы не потерять это мгновение. В тот момент я забыл о боли и лишь восхищался тем, что кто-то столь светлый мог полюбить мою пропитанную тьмой душу.       У меня не возникало мысли потушить этот свет; напротив, я всем сердцем желал бы проиграть ей и выиграть её. Если бы она только знала, как ценна стала для меня за этот короткий промежуток времени… Лале стала воплощением Рая, однако было одно большое «но» — меня бы туда не впустили.       Пусть проклято будет всё на свете. Я бы выломал двери Рая, свернул все круги Ада наизнанку, если бы кто-то посмел забрать эту женщину у меня. Я бы умер и возродился снова, лишь бы она была со мной на протяжении всей жизни. Я бы прожил без сердца, умирал каждый день, лишь бы слышать её сердцебиение. С ней я находил тот самый покой, который искал так долго. Каждый момент, проведённый рядом с ней, становился ярким мазком на серой палитре моей жизни. Она была светом в моём мрачном мире, и за это я был ей безмерно благодарен. Но даже это понимание не избавляло меня от ужаса, что однажды она может исчезнуть. Тогда бы я не вынес этого.       Лале уселась рядом, а её платье аккуратно коснулось земли, словно это было самое хрупкое создание на свете. Одежда на девушке, несмотря на свою простоту, выглядела восхитительно, подчеркивая её грацию и изящество. Длинные кружевные рукава, доходившие до половины её кистей, едва прикрывали незначительную часть пальцев, придавая её рукам воздушный, почти сказочный вид. Подол платья струился за ней, соприкасаясь с землёй, как будто земля сама жаждала этого. Волосы, распущенные и доходившие ей до поясницы, развевались под лёгким дуновением ветра, создавая впечатление, что она сама была частью этой природы, вплетённой в её мгновения.       Одна её рука опустилась на моё плечо, словно даря поддержку, а другая обхватила мою грубоватую ладонь, наполняя её теплом и нежностью. Девушка молчала, и это молчание казалось бесконечным, словно весь мир замер, чтобы мы могли отдаться этому мгновению. Тишину между нами нарушали лишь щебетание птиц и вороны, склонившиеся к падали, что не добавляло красоты, но присутствие Лале меняло каждый миллиметр Вселенной. В её компании даже самые мрачные уголки моей души светлели, и в этом мгновении я осознал, что она стала спасением среди мрака, который окутывал меня.       Я не мог не думать о том, как она перевернула весь мой мир, заставила забыть о боли и мести. Лале была светом, который я искал так долго, и даже в этот момент, когда вокруг царила тьма, я чувствовал, что с ней рядом жизнь вновь приобретала смысл.       — Пойдём со мной, Влад, — едва слышно пропела она.       Её голос был подобен нежному шёпоту ветра. Если бы она звала меня на верную смерть, я бы всё равно пошёл за ней, зная, что в конце истории я погибну, но как будто это было бы оправдано.       Я повиновался. Впервые за многие годы я подчинился кому-то, а самое главное — женщине. Хотя я и думал, что Лале станет моим концом, на самом деле она стала новым началом. Мои силы отступали, по телу пробежал холодок, будто сама тьма отодвигалась, позволяя свету проникнуть в самую глубь меня. Я измотал себя, позволив тьме полакомиться мной больше, чем было необходимо.       — Ты устал, милый, пойдём…       Она сказала это так нежно, и мы шли рука об руку, как самая романтичная пара, сливающаяся с окружающим миром.       Но скажите мне, какая пара может быть из Ангела и грешника? Я чувствовал, что наша связь была обречена на противоречия, как свет и тьма, которые никогда не смогут стать одним целым. Но в данный момент, несмотря на все страхи и сомнения, я не хотел думать об этом. Я желал лишь идти с ней, позволить ей вести меня в место, где тьма не могла бы добраться до нас.       Мы медленно шли по тропе, по которой она, очевидно, и явилась ко мне. Дорога к замку казалась бесконечной, словно тянулась в никуда. Тёплые лучи солнца падали на её кожу, словно обнимая её, а ко мне Солнце даже не поворачивалось, хотя мы шли рядом. Зато меня согревала её улыбка, которая была гораздо теплее, чем лучи какого-то огненного шара.       Лале подняла на меня глаза, и во взгляде сверкнули тысячи звёзд. Я никогда не любил ни звёзды, ни Луну, ни какие-либо другие природные явления. Не увлекался ими. Но сейчас, в этот миг, все они обретали новый смысл. С каждым её взглядом, каждой нежной улыбкой, каждым сердитым выражением лица, каждая крошечная деталь становилась значимой.       В эту минуту я осознал одну важную истину: если моя мольба исполнилась, то Лале — самое прекрасное желание, которое я когда-либо загадывал. С ней я был готов оставить позади свои страхи и сомнения, готов был встретиться с собственными демонами, лишь бы быть рядом с ней… Лале       Было страшно оставаться одной в такой буре, а ещё страшнее — скрываться, когда вокруг раздавались звуки разрушения. Любой крик, лязг металла и раскатистый гром словно разрывали мою душу на части. Я чувствовала, как стонет земля под гнётом боли и страдания людей, слышала каждую пролитую слезу, каждый последний вздох, что уносила в бездну безжалостная тьма.       Замок, подобный величественному соколу, был надёжно защищён, и, казалось, мне нечего было бояться. Я заперлась в своих покоях, как велел мне Влад, и попыталась найти покой в объятиях Морфея, но тщетно. Каждый мог бы осудить меня за это, назвав эгоисткой, но как ещё успокоить трепещущее сердце? Мои мысли всё равно находились с Владом, и мне было ужасно страшно за него. С тех пор, как я оказалась здесь, этот страх словно распустил зловещие когти, не оставляя шанса на спасение.       Битва продолжалась, бесконечная и жестокая, но с первыми отблесками зари я услышала звук солдатских шагов, наполнивших крепость. На сердце легла печать страха, но я знала, что Влад жив. Я чувствовала его, как ощущают прикосновение тёплого ветра, приносящего с собой аромат далёких цветов. Влад был бессмертным, и всё же моя тревога не ослабевала, и я тянулась душой к нему, будто в преддверии судьбоносной встречи. Я была привязана к нему, как нить к игле, и каждый его вздох становился моим, каждый его страх — моим. И хотя он превосходил меня по силе, я не могла избавиться от чувства беспокойства, что однажды его мощь может иссякнуть, как и мои надежды.       Отперев тяжёлую резную дверь, я плавно выскользнула в коридор, словно тень, и направилась туда, куда звало сердце. Я знала, что он нуждается во мне. В моём свете.       Не спрашивайте почему — ответ на этот вопрос был как шёлк, ускользал из моих мыслей. Шагая по извилистой тропе, я приближалась к Нему. Когда мои глаза нашли его, меня будто разбили на тысячи осколков, словно тонкий фарфор. Влад сидел посреди груды мёртвых тел, на которые слетались вороны и летучие мыши, и, спрятав лицо в ладонях, казался потерянным, точно застывшим среди теней. Руки мужчины были исчерчены тёмными линиями, будто разрисованы нездешней чернотой, проступающей сквозь кожу, вместо привычных зелёных жил. Он тяжело дышал, а лицо, осунувшееся, стало бледным, как полотно. Так тьма брала своё, заполняя его собой.       Я медленно приближалась к мужчине, едва касаясь земли, боялась нарушить покой — или, наоборот, усугубить страдания, которые переполняли его. Когда он почувствовал моё присутствие, я увидела, как Басараб поднял взгляд, встретив меня глазами, полными раскаяния и боли. Чёрные тонкие венки расчертили его лицо и руки, потускневшие зрачки смотрели на меня с мольбой. Теперь его потемневшая кровь, вбирая в себя силу, чуждую миру, заставляла выглядеть Влада не простым смертным, а самим олицетворением мрака. Он не сводил с меня взгляд, пока я не уселась рядом и не прикоснулась к нему. Он втянул воздух, но не проронил ни слова.       — Пойдём со мной, Влад, — прошептала я, обвивая его пальцы своими, словно пытаясь вернуть его к жизни этим прикосновением. В моих словах звучал не просто зов, а обещание укрытия и покоя после долгих тягот.       Его рука, крепкая, но едва ощутимая, замерла в моей, как будто он сомневался, можно ли довериться даже этому теплу. Когда наши пальцы переплелись, я заметила что-то блеснувшее в его правой руке — мой кулон. Он сжимал его в кулаке точно так же, как в эту ночь, когда я отдала его ему, отправляя в самое жерло битвы, убивать людей моей империи, и тайно молясь за его возвращение. Сердце болезненно сжалось, когда я увидела, что даже теперь он носит его с собой. Этот кулон — символ обета, который мы дали без слов, моего обещания ждать и его обещания вернуться. Он стал словно ниточка, связывающая нас сквозь время и пространство, даже когда нас разделяли свет и тьма.       В этот миг он был для меня не только воином, потерявшимся в своих собственных боли и мраке, но тем, кем я его знала всегда. Как никто другой, он нуждался в защите — и сейчас я защищала его своей любовью, светом, которым могла оберегать. Для других он, возможно, был кем-то устрашающим, как волк, сбившийся с пути, но в моих глазах — теплом после долгих ливней, солнцем за тёмными тучами.       И пусть мир считал иначе, Влад — мой, и любовь моя была крепче, чем любые сомнения.