Сто йен

      Конечно, это был не мой Риндо. Странно было бы, будь это так.       Этот Хайтани был крепче и взрослее. С татуировкой на шее и с фиолетовыми волосами. Из-за слез мне даже показалось, что вместо волос у него какой-то осминог на голове, а не волосы.       — Всё хорошо? Мне, конечно, приятно, что ты первым делом бежишь плакаться ко мне, но, может, хватит? Коконой, ты же взрослая баба, прекращай, а.       Что я там должна была прекратить, знать не хотелось. Просто утопала в раздраженном, чуть хриплом голосе любимого. И плевать, что сейчас главным раздражителем являлась я сама. Сажусь потихоньку, дергая головой. Рваная, осветленная краской челка падает на глаза. Прекрасно.       — Ты же согласишься?       — С чем? — спрашиваю недовольно, оглядывая спальню.       Ничего лишнего. Встроенный в стену шкаф, стены под дерево, какое-то высокое растение в горшке в углу и широкая кровать.       — Здесь правильнее: на что? — шутит Риндо, подпирая голову ладонью. Смотрит насмешливо, не скрываясь. — Шутишь? Тебе же Хитто предложение сделал.       Сука. В этой временной линии Хайтани очень горяч. Даже одетый в домашнюю футболку и пижамные штаны. И я почему-то одета.       — Кольцо.       — Какое кольцо?       — Что у тебя на руке? — ещё немного, и Риндо взорвётся. — Я же говорил тебе ничего не брать из рук Санзу, дура!       — Не ори, — прошу я, рассматривая явно помоловочное колечко с каким-то черным камушком.       «Хитто его выйграл в каком-то автомате? И кто такой Санзу?»       — Я одолжу твою одежду и машину?       — А ещё деньги и очки? — вспоминает любимый культовую фразу из фильма, а я чувствую, как меня затошнило. От происходящего или постоянных прыжков?       Зажимаю рот ладонью, вскакивая на ноги. До туалета добегаю вовремя, падая на колени рядом с унитазом. Плевать на волосы. Плевать, как это может выглядеть со стороны. Упираюсь лбом на прохладный пластиковый ободок, зажмуривая глаза до разноцветных точек. Надо убираться отсюда. Неважно куда. Вытираю рот ладонью и поднимаюсь на ноги.       Риндо не маячит сзади. Ему незачем переживать обо мне. Не в этой временной линии.       Смываю и протираю ободок унитаза туалетной бумагой. И уже стоя под душем, позволяю себе разрыдаться. Тихонько, чтобы не слышно было. Но какой толк от этих слез? Запрокинув голову, ловлю ртом горячие капли. Сколько я смогу так прыгать туда-сюда? «Наверное, надо было задержаться в том подвале и не париться по пустякам».       На ребре безымянного пальца правой руки татуировка уробороса — змеи, пожирающей саму себя. Наверное, я сейчас как никогда на неё похожа.       Не знаю, сколько прошло времени, но когда я выключила воду и вышла из душа, на бельевой корзине, рядом со скинутыми моими вещами, лежал комплект чистой одежды. Футболка и спортивный костюм. «Мог бы одолжить один из своих дорогих костюмов, а не этот шерпотреп», — морщусь я, не понимая, когда стала такой брюзгой. Просушиваю волосы полотенцем. В этой временной линии они были длинными, белыми и ломкими. На виске татуировки не было. Не было и шрама. Да и очки я не носила.       Представлять или знать, кем я была в этой временной линии, не хотелось. Да и не было никакого желания, если честно. Всё равно надолго я здесь не задержусь.       Одевшись и скомкав свой брючный красный костюм с отделкой из золотых нитей, я вышла из ванной комнаты с гордо поднятой головой, оставив после себя только пар и брошенное на кафель полотенце. Я ждала, что Риндо всё же окажется на кухне или в гостиной, но он засел в кабинете. Чётко слышала, как он с кем-то разговаривал по телефону. Так что чего и мне задерживаться в этой квартире, раз мне здесь не рады?       В одном из шкафчиков на кухне нахожу пакет из-под мусора, в который я и складываю свою одежду. В коридоре стоит дипломат с какими-то бумагами и лаптопом. «Слово интересное», — подмечаю умно. В нем же находится телефон: плоский и странный. Ключи от автомобиля.       Меня здесь ничего не держит, но почему я продолжаю ждать? Чего? Кого? Обуваюсь и выхожу из квартиры. Иду сразу к лифту, держа в руках дипломат и ключи.       Я не знаю, что делать дальше. Может, броситься под поезд? Или?.. Столько возможностей, что дух захватывает.       Белая Toyota Land Cruiser Prado приветливо моргает фарами, щелкая замком. Никогда бы не подумала, что пересяду с двух колёс на четыре. В салоне приятно пахнет вишней. Не самый лучший аромат.       Будущее пугало. Во всех смыслах. Выезжаю с парковки, бездумно направляясь в никуда, прочь из душного города. Подальше от себя и остальных.       На часах дисплея передней панели 14:34. -13 по фарингейту. Самое оно, чтобы искупаться в море или выпить тёплого вина. А может, то и то?       Специально опускаю немного окно, вдыхая холодный воздух полной грудью. Проезжающие мимо автомобили слились для меня в маленькие разноцветные точки. Я могу легко съехать с дороги, въехать в ограждение или в любую машину. Не все ли равно на остальных? На себя?       Спустя три часа паркуюсь на автостоянке у минимаркета. Из бардачка достаю картхолдер.       В магазине тепло. Только сейчас понимаю, как я сильно проголодалась. В корзину бросаю сразу несколько бутербродов. В овощном беру виноград. Вино. Сразу три бутылки. Плевать на цену. Штопор.       Кроссовки не скидываю, усаживаясь на берег. Звук накатывающих волн на берег нагоняет тоску. Вино сладкое и терпкое. Бутерброды сытные. Самое оно для последнего ужина. Нос щиплет от соли.       Никого не жду. Ни Кенчика, ни Хитто. Но почему-то последний находит меня на пляже в Кимакуру. Я не особо-то и пряталась. Слышу, как кто-то направляется в мою сторону, и поворачиваю голову.       Местный Хитто тоже был подвластен изменениям, как и все вокруг.       — Я волновался, — сипит Какучё, снимая с себя куртку и укутывая в неё меня, — ты не отвечала на звонки.       — Не смогла разобраться, как им пользоваться, — и ведь не вру же. — И как ты справился со всем этим, проживая каждый раз новую жизнь? Сколько, кстати?       — Пятьдесят четыре.       — Пятьдесят четыре, — повторяю умно, делая глоток. Погодите, — Сколько? — вино идёт носом, заставляя захлебнуться. Кашляю, вытаращившись на Хитто. — Ты сейчас это серьёзно?       Какучё в ответ забирает из моих рук бутылку и садится рядом. Делает глоток.       — А говорил когда-то, что не пьёшь, — я, наверное, сейчас красная и нелепая, как и вся ситуация в целом, в которой мы оказались, — были же времена. Да и я раньше могла только переместиться, когда меня кто-то зарежет ножом, а не…       — Кого ты убила?       — А ты уверен, что после всех этих перемещений смог остаться самим собой? Цельным? Что ты — это ты? — игнорирую его вопрос, продолжая глядеть на безмятежное серое море. — Я вот больше не чувствую этого. Скажи, я ведь умерла там, на берегу, возле дома? Так ведь?       — Я не знаю, Широ, — отвечает мне Какучё честно, — возможно. Но раз ты здесь, со мной, то…       — Я не она, — качаю головой, — и ты это знаешь. Я это знаю. Эта временная линия убьёт меня рано или поздно.       — Не убьёт, — чувствую, как он пододвигается ко мне ближе, — раз ты забрала способность полноценно путешествовать во времени.       — По временным точкам, — поправляю Хитто недовольно, — это другое.       — Не всё ли равно? Что толку, если мне тебя никогда не догнать? Тебя — настоящую, а не подделку. Но и к подделкам привыкаешь. Изана. Ты. Родители. Остальные. Какая разница, если счастлив? Если больше не один?       — Прости меня.       — Тебе не за что извиняться, Широ. Я сам выбрал этот путь.       — Я так не могу, — отодвигаюсь от Хитто, вскакивая на ноги. — Не могу, — повторяю упрямо. — Это всё неправильно. Так не может быть. Это не наш мир, не наша временная линия. Мы здесь чужие!       — Мы везде чужие, дорогая, — его осунувшееся лицо разделяет шрам, как прежде. — Какая разница, в какой из временных линий проживать оставшееся время? Петлю не замкнуть. Майки никогда не убьёт Ханагаки.       — Ты говорил мне другое.       — А был ли это я? — смеётся и делает глоток из бутылки. — Всё это теперь бессмысленно. Но ты можешь остаться здесь со мной. Возьмём отпуск и слетаем куда-нибудь.       — Ты это сейчас серьёзно? — спрашиваю нервно. — Предлагаешь это так легко, будто ничего не случилось. Ты никогда не хотел вернуться обратно в свою первую временную линию? До всего этого? Как-то исправить всё это дерьмо?       — Я пытался. Раз за разом. Не сосчитать, скольких людей я убил и спас. А толку? Ты не устала, Широ? Не устала бороться сама с собой?       Хочется разрыдаться.       — Остановись и оглянись, — просит Какучё, — просто замри на месте. Тебе не нужно больше бороться. Просто живи, Широ. Ради себя, а не других. Не нужно никого спасать.       — А зачем тогда жить? Зачем тогда всё это? — не понимаю я. — Для чего? Может, ты и прав, Кокосик: нам только и остаётся проживать бесцельно одну жизнь за другой раз за разом, но это так тяжело, — качаю головой. — Тяжело оставлять за собой дорогих сердцу людей. Я не могу так. Не хочу. Не могу не оглядываться назад и не сожалеть. Я скучаю по ним. По каждому. Из каждой временной линии. Я не могу их всех забыть и отпустить. Это неправильно. Но и неправильно жить вот так, застряв. Я не могу больше рушить чужие жизни, — уже не сдерживаю горьких и обидных слез.       — Но тебе придётся, — Хитто не был впечатлен моими словами или слезами, продолжая смотреть куда-то за меня. — Просто прими это, Широ.       — Нет, — говорю упрямо, разворачиваясь. Иду прямо к воде.       Какучё вскакивает на ноги, оставляя бутылку, и бежит за мной, заходя в воду. Ему так же плевать на холод, как и мне.       — Я буду перемещаться столько раз, насколько это возможно, пока не найду тот мир, где никого из вас не будет. Ни Ханагаки, ни Майки, ни Кенчика, ни тебя или Риндо. Где буду только я одна и чёртово море! — ну вот опять меня заносит не туда. — И я верю, что когда-нибудь у Ханагаки получится спасти Хинату и Манджиро, спасти нас всех, — воды уже по пояс, а из носа хлынула кровь. — Я верю в них.       — А у меня ничего, кроме веры, и не осталось, — смеётся Какучё, и меня почему-то тоже пробивает на смех.       Нам нигде нет места, но отчего-то Хитто не унывает и двигается вперёд. Всегда. Пока я остаюсь позади. В каждой из временных линий.       Какучё прав: нужно остановиться. Но не сейчас, когда перед глазами мелькают тысячи возможных вариантов событий.       — Надеюсь, мы больше никогда не увидимся, Какучё, — улыбаюсь я, поворачиваясь лицом к мужчине.       — Я буду ждать тебя, Широ. Всегда.       — Лжец, — усмехаюсь я, чувствуя его горячие ладони на своих плечах.       Закрываю глаза. Рывок, и меня поглощает холодная, колючая темнота.       Я справлюсь.