Отпусти меня!

7 декабря 2004 г. Дождь. Слякоть. Промокшие насквозь кеды. Ветер гонит по асфальту мокрые листья, больше похожие, конечно, на бесформенные комки непонятно чего. В лужах виднеется собственное отражение — побледневшее, с множеством синяков, кровоподтёков и ссадин. А ещё, кажется, у меня сломан нос. Хотя, на первый взгляд, так и нельзя сказать, мой нос и в обычном виде похож на сломанный. Одним словом, видок так себе.       Поправляю наушники и продолжаю идти. Мой зонт, итак весь ломанный-переломанный, едва справляется с таким натиском дождя. А капли, те ещё падлы, находят способ добраться до кожи, причём не только через дырки на старых кроссовках. Они падают и за шиворот куртки.       Наконец, захожу на территорию нашего академгородка. Мне навстречу идут люди. Они прячут лица в воротники и шарфы, кто-то идёт вместе под одним зонтом. А кто-то старательно пытается избегать луж. И только одно их объединяет в этот момент — все взгляды были прикованы ко мне. Были ли они с издёвкой или же сожалением? Не знаю, я стараюсь не смотреть им в ответ. Типа, нельзя смотреть в глаза хищнику, чтобы не раззадорить его ещё сильнее.       Я натягиваю капюшон, прям поверх шапки и наушников, и ускоряю шаг. До входа в общагу остаётся совсем чуть-чуть. Буквально пару метров.       Вдруг, мимо меня проходит парень, маленький, крупный такой. Настолько большой, что из-за своих габаритов он не может обойти меня и потому случайно задевает меня, отчего я падаю в лужу. Мой зонт улетает куда-то к ступенькам. Вот же проклятье! Я смотрю ему вслед, он даже не обернулся. Видимо, его центр тяжести даёт ему право обращаться так с другими людьми.       Поднимаюсь, немного отряхиваюсь и забираю зонтик. Подхожу к лестнице и, проскакивая ступеньки, за один шаг сразу две, уже через пару секунд захожу в общагу. Вытираю ноги о коврик и с трудом закрываю зонтик.       Оглядываюсь, вижу лысую макушку за столом. Значит сегодня на охране Жека. Чёрт бы его побрал! Придётся теперь искать пропуск. Пошарившись по всем карманам, я нахожу его — мятый, будто его из чьей-то жопы достали, что в целом было недалеко от правды, и полностью промокший.       Показываю его Жеке, он отвлекается от разгадывания кроссворда и, косо взглянув на меня, показывает своей лысиной «мол, проходи скорее и не мешай мне». Я прохожу чуть дальше по коридору и заглядываю в небольшое окошко, возле доски с объявлениями. Там обычно сидит кто-то из вахты.       Сегодня смена Чикули. Такое прозвище она заработала среди студентов, поскольку была самой молодой из женщин-вахтёрш. Ну, и ещё потому, что она жить не могла без косметики и различных модных побрякушек. Даже сейчас она сидит на диванчике (а не как положено на стуле около окошка) с кем-то болтает по своей розовой раскладушке и параллельно красит ногти. Я замечаю, что на её крашенных рыжих волосах голубые бигуди. Кажется, у кого-то сегодня намечается свиданка.       Сделав музыку в наушниках потише, я стучу по стеклу дабы обратить на себя внимание. Она отвлекается, после чего быстро прощается со своим собеседником, обещая «обязательно перезвонить ему через пару минуточек».       — Явился — не запылился! — она встаёт с дивана и начинает подходить к окошку. И хоть она выглядит так, словно сошла со страниц одного из девчачьих журналов, всё-таки в ней есть один изъян. Когда она улыбается, у неё выступают зубы вперёд, прямо как у кролика. Но и это отнюдь не портит её. — Тебя вообще где носило, Серёж? На трое суток пропал, я тут вся извелась, между прочим. Больше так… — тут она на секунду замолкает, а её маленькие лисьи глазки судорожно бегают по моему лицу — не делай. Батюшки! Что с тобой стряслось? Это кто тебя так?       — Не важно… — отмахиваюсь я.       — Только не говори… — Чикуля запинается — только не говори, что это сделали те уроды.       Я понимаю, что не смогу скрывать это от неё, но и всю правду рассказывать сейчас не особо спешу.       — Можно ключ от 501-й комнаты? — тихо спрашиваю я.       — Сейчас посмотрю — она, словно изящная бабочка, аккуратно ускользает за угол. Там, насколько мне не изменяет память, хранятся ключи от всех комнат в общаге. Я мысленно молюсь, чтобы нужные мне были там. Потому что если они не там, то тогда всё очень плохо.       Через время Чикуля возвращается обратно со связкой ключей в руке. Я уже тяну руку, чтобы взять её, но она резко прижимает её к себе.       — Если тебе… — неожиданно начинает она, — вдруг нужна помощь, то обязательно обращайся ко мне. Чем смогу, тем и помогу!       — Спасибо — тихо бурчу я, стараясь не смотреть ей в глаза. Почему-то становится стыдно. — Можно ключ забрать?       — Да, конечно — она кладёт их на подставку и возвращается к прерванному разговору. Вот только уже более поникшей.       Я забираю их и направляюсь в сторону холла. На моих глазах почему-то выступают слёзы. Кому-то в этом месте всё же на меня не плевать. Хотя это может и притворное сопереживание А, впрочем, какая разница? Не плевок в лицо, и хорошо!       В общей комнате на первом этаже всегда множество людей. И каждый занят своим делом: смотрит телевизор, болтает по телефону, делает доклад, обложившись книжками, или лобызается на диване. Это всё становится не так важно, когда туда захожу я. И все сразу же обращают на меня внимания.       Начинаются перешёптывания, которые с каждой секундой становятся всё громче и громче. Настолько, что они перекрикивают музыку в моих наушниках. Я повышаю громкость и решительно шагаю в сторону лестницы. Не хочу слышать о чём они говорят. Вернее, о ком. Но всё равно всё слышу.       И с каждым этажом эти обсуждения как будто бы увеличиваются в геометрической прогрессии. Хочется убежать. Я ускоряю шаг, практически перехожу на бег — и вот он, родименький пятый этаж. Забегаю в свой блок и сталкиваюсь со соседом из 502-й комнаты. Не помню, как его зовут. Он в резиновых перчатках и со шваброй в руках. А ещё он с явным презрением смотрит мне в глаза. Наверное, ему противно жить с таким, как я, в одном блоке.       Я обхожу его, открываю шкаф, бросаю туда куртку, шапку, наушники, разуваюсь и раскрываю зонтик. Судорожно открываю дверь, забегаю в комнату и закрываюсь на ключ, на два оборота.       Оглядываюсь по сторонам. В комнате с прошлого раза ничего не поменялось. Те же выцветшие стены светло-голубого цвета. Сейчас это ощущается даже какой-то насмешкой. Та же мебель из тёмного дерева. Но вот только мой угол как будто чище и светлее. Вон, даже кровать идеально заправлена. Когда я уходил пару дней назад, такого и в помине не было.       Он всё прибрал.       Быстрым шагом направляюсь к кровати и сажусь на неё, поджав к себе ноги. И плевать, что в мокром, и плевать, что в грязном — так я чувствую себя в полной безопасности.       Начинаю размышлять — как я докатился до жизни такой. Когда это всё началось? Уже даже не знаю. Может в день заселения, когда мы стали соседями? Или первого сентября? А может всё началось с посвята? Или вообще с той новогодней тусы? Не важно. Самое главное — я влип по уши.       И что только мною движило, когда я признавался тебе во все услышание? Знал же — где и когда мы живём, знал — что никто это не примет, в особенности ты, знал — и всё равно сказал. Вот же дурак! Влюблённый в тебя…       Я обхватываю руками голову и ещё сильнее прижимаюсь к коленям. Я чувствую, как быстро бьётся сердце и как вокруг становится всё жарче. Я пытаюсь хоть как-то успокоить этот хаос внутри себя, начинаю, например, медленно и размеренно дышать. Но вот только сомнения легко и быстро заволакивают абсолютно все мои мысли. Из-за этого тишина в комнате кажется нестерпимой, а лёгкие горят от каждого моего вздоха.       Я закрываю глаза, надеясь найти долгожданное спасение в темноте, но и здесь ничего не выходит. В моей голове всё ещё продолжают мелькать картины прошедших дней. Тогда всё казалось гораздо проще.       Мой разум закипает, и страх, как непрошенный гость, завладевает мной полностью. Кажется, будто надо мной кружит стая чёрных воронов, так сильно желающих растерзать меня на мелкие кусочки. Но мне не страшно. Только хочется кричать.       Из меня вдруг вырывается вопль. Громкий и истошный. Его, наверняка, слышат все в общаге. Такой, что в горле начинает першить. Он, как дикий зверь, пытается вырываться на свободу, броситься в бездну — чтобы остаться там навечно.       В кармане джинс вибрирует телефон. Достаю и смотрю в маленький экран. Это звенит будильник, с подписью — «через три часа поезд».       Вытираю подступившие слёзы. Пора вернуться к тому, ради чего я сюда пришёл. Встаю с кровати и первым делом открываю окно нараспашку. Моему организму просто необходим сейчас приток свежего воздуха. Потом подхожу к шкафу. Открываю дверцы. Хватаю с полок пару футболок и спортивные штаны. А, ну и пакет с нижним бельём. Кидаю всё на кровать. С вешалки снимаю красную поношенную олимпийку — подарок от дяди. А снизу забираю рюкзак и чёрный чехол с гитарой.       Начинаю всё складывать, и вдруг слышу из коридора чей-то разговор и чей-то смех. Его смех. И почему ему угораздило прийти именно сейчас?       Бросаю сбор вещей и подхожу к двери. Он явно сейчас заходит в блок, снимает своё новенькое дорогое пальто и чёрные замшевые ботинки. Что-то напевая себе под нос, он подходит к двери и дёргает за ручку. Я захлопываю щеколду.       — Серёж, это не серьёзно — хихикая, говорит он и опять пытается открыть дверь. Снова неудача. — Открой дверь!       — И почему это я должен? — спрашиваю его я, прислонившись ухом к двери.       — Потому, что это и моя комната тоже — отвечает он. Здесь он, конечно, прав. Комната ведь не только моя, часть действительно принадлежит и ему тоже. — Я имею право зайти туда.       — Ну, конечно, — с насмешкой говорю я, — тебе же все двери открыты. Ты же у нас привилегированный!        Слышу тяжёлый вздох за дверью. Я попадаю точно в цель — ударяю по самой болезненной для него точке — его семьи и их положении в обществе.       — Что опять началось-то? — он, наверняка, сейчас поправляет дужку очков. Он всегда так делает, когда злиться. — Ну, в самом деле, Серёж, ты из мухи слона раздуваешь!       — Да ты даже не понимаешь в чём собственно дело!       — Только не говори, что дело в той ситуации? Мне казалось, что мы всё это перевели в шутку тогда. Нелепую и очень глупую. Разве нет?       Его слова меня парализуют, моим лёгким нужен свежий воздух, хотя он итак отлично поступает в комнату. Так для него это всё было просто неудачной шуткой, которая вышла из контроля? Он стучит по двери и просит впустить его. А я не знаю, как мне быть.       Я стою у двери, прижав ладонь к груди. Будто бы это удержит моё хрупкое сердце от разрыва. Каждое его слово для меня сейчас — как нож, который вонзается в уже открытую рану. Для него это была шутка. Шутка, которая чуть не сломала меня. Хотя почему «чуть» …       Я закрываю глаза, пытаясь успокоить дыхание. Но оно всё такое же сбивчивое, как если бы я бежал. А ведь я стою на месте. «Почему ты не сказал этого раньше?» — хочется крикнуть, но слова застревают в горле. Вместо этого я молчу, слушая, как он продолжает стучать.       Может, мне и правда стоит открыть. Может, это единственный способ понять, что он действительно чувствует. Но страх сковывает меня. Страх, что за этой дверью я увижу не того человека, которому я верил. А того, кто всё это время считал мои чувства игрой.       Мне становится по-настоящему страшно.       Тогда я ещё не знал, чем это всё обернется.       Например, что ни на какой поезд я не успею.              Потому что, меньше чем через час, меня уже не будет в живых.