Слушай сердце

      С официального возвращения Белого в стаю, прошло ни больше ни меньше двух дней. Сама новость о его уходе перевернула весь дом. Шли слухи, что Белый перебивается у Крыс. Слухи распускали сами Крысы покоренные тем, что рядом со спальным мешком Вожака устроился еще один, удивительно чистый. И Рыжий гонял Крыс вычищать крысятник каждые два дня. Оказывается, Белый очень чистоплотный. А еще у него аллергия на пыль.       И если в Четвертой существовал Македонский, который проводил влажную уборку каждую неделю, то у Крыс такого человека не было. Но с приходом Белого все изменилось.       Шли слухи, что Белый прячется на чердаке, что блондина видели со своей тростью в Кофейнике. Шли слухи, что Вожак прогнал его. Но сам Слепой опровергнул их, когда в столовой взял за руку парня. Что-то прошептал, а после Белый последовал к столу Четвертой. Тогда он вернулся. Официально.       В Четвертой было шумно, в общем-то, как обычно. Пахло чем-то едким, тоже обычно. Табаки возился с чем-то, но резко вскрикнул. — Ежемесячный обвал пауков! — визжал бедняга. Рядом сидящий Толстый напуганно дернулся.       Белый вздохнул. На его памяти это будет третья попытка пауков и паучих запереть их в Могильнике. Потому что результаты у многих были неутешительные. Так вот, у Белого были некоторые проблемки с легкими. Что, кстати, вполне логично! Его таскали по разным проверкам, а у других дела похуже…       Совсем скоро Четвертая уже выстроилась в строй, за ними Третья, за ними Шестая, перед ними - первая… А вторую, как всегда, и насильно не затащишь.       Сфинкс с натяжной улыбкой пропустил Белого вперед, но тот подтолкнул его вперед и зашел за ним. Стройненькие, маленькие паучихи услужливо искали их личные дела, осматривали и задавали вопросы.       Сфинкс лишь мельком видел свое досье, чужие и подавно. Но сейчас, он удивленно смотрел на два красных кружочка в деле Белого. Чего-чего, но от него он не ожидал. А чего он вообще ждал? Что досье одного из них будет предельно чистеньким, а в описании немногословное «Спокойный, агрессивности не наблюдалось»?       Но в досье Белого было измазано имя, дата рождения и портрет. Поверх старой фотографии было приклеена новая, сделанная уже в Доме. Сфинкс удобно пристроился рядом с паучихой, искосив взгляд, чтобы прочесть описание мальца.

«В психиатрической больнице имени (умалчивается) было замечено агрессивное поведение, нападки в сторону персонала и озлобленность на мир. Улучшений не наблюдалось.

**.**.****.

При выписке был спокоен, что непривычно дома пациента.

**.**.

Был направлен в частный интернат для детей с ограниченными возможностями. После наблюдались улучшения в состоянии.

**.**.****.

В интернате агрессивное поведение не замечено. Пациент идет на поправку.

**.**.****.

(Примечания воспитателей: приближен к вожакам. Близок с Рыжим, Слепым, несколько раз замечен со Стервятником.)

      Сфинкс хмыкнул, совсем не видя Белого агрессивным. Но почему-то попытался представить. Вспомнилось, буквально на минутку, его первый день здесь. То, каким звериным взглядом он смотрел на всех. Будто выискивая шакалов, не в обиду Табаки. И образ агрессивного Белого начала казаться правдивее. Сфинкс перевел взгляд на него, а тот лишь улыбнулся. Быстро. Натянуто.       Сфинкс рылся в своих воспоминаниях, старался вспомнить, когда улыбки Белого казались такими. Но, оказалось, что легче было пересчитать его минуты искренности. На душе сделалось очень обидно, что не доверяет мальчик. Казалось, что они знали своего состайника, а вот оно как…       А Белый тем временем, весьма не прозаично, стоял полуголый пред медсестрой. Худющий, бледнющий, так еще и с разновидностью гематом. Паучиха, нахмуренная и беспокойная, приставила к ребрам стетоскоп. Слушала, оставляла прибор, записывала о чем-то и снова слушала. Она громко цокнула, да так, что другая паучиха, рядом с которой стоял сейчас Сфинкс, дернулась. Их освободили еще несколько процедур спустя, и если большинство из Четвертой уже могли идти в комнату, то у того же Белого было посещение психиатра. На самом деле, не у одного его, но остальные смело прогуливали этот пунктик. Просто Белому не повезло.       Ему вообще с работниками больниц не везло.       Белый редко думал о таком, самому себе желая не признавать страшный секрет. Он панически боялся не больниц, а самих их работников. Бывали исключения, да, например та самая медсестричка, которая осматривала его сегодня, а еще после стычки с ножом. По ней сразу видно было: жалеет, готова обнять и приласкать. Таких он не боялся. А вот, например, таких строгих и серьезных мужчин, который являлся его «надзорником» в психиатрической. Они были старого склада ума и считали, что все ментальные болячки от безделья.       И сами воспоминания о его пребывании в психиатрической больнице были не из приятных - почти все время он был связан усмирительной, а сколько таблеток в него пичкали… От одних воспоминаний на языке появляется горький привкус. Ну, да, был он чуть-чуть агрессивным. Но было это не от сладкой жизни ведь! А сейчас и причин для злости нет.       В общем, память штука умная, большинство из ужасных ситуаций он не помнил. Наверно, только по этой причине он здесь и сейчас.       Белый молча покинул психиатра, который на прощание помахал. Хороший был дядька, работу свою, видно, любил. Но его ждали в Четвертой, которых любил Белый.