Teacher's gold butterfly

POV: Эмилия

      Закончив последние приготовления стола и убедившись, что вся еда аккуратно разложена, я заметила, что на кухне не хватает только двоих — Люмин и Чайльда. Я решила направиться в комнату, чтобы позвать их к столу.       Подойдя к двери их комнаты, я как-то даже не подумала постучать; я уважаю личное пространство людей, но на этот раз все прошло как-то на автомате. И когда я вошла, увидела то, что меня удивило и немного смутило. То, что предстало передо мной, можно было сравнить с кадрами из романтического фильма. Люмин, моя милая падчерица, откинувшись на подушки, выглядела неожиданно хрупко и нежно: ее золотые волосы рассыпались вокруг лица, создавая ореол света. Чайльд, мой старший сын, нежно склонился над ней, прикасаясь губами к ее губам с трепетной осторожностью.       Этот момент застал меня врасплох, и я ненадолго потеряла дар речи. Внутри боролись разные чувства и мысли. Как должна я была поступить? Уйти, чтобы не нарушать их уединение? Я не собиралась ругаться, кричать и проводить поучительные беседы. Отчасти такая ситуация была предсказуема. Красивая взрослая девушка и такой же красивый взрослый парень остались вдвоем проживать в одной квартире. К чему же еще это могло привести, если ни к этому? Я предупреждала Доминика, своего мужа, о вероятности такого развития событий, но он всегда улыбался, отмахиваясь от моих слов с пренебрежительным: «Чайльд никогда не обратит внимания на ходячий хаос» — так он иногда насмешливо называл Люмин. И тем не менее, он ошибся.       Они оба взрослые, самостоятельные, и если их сердца нашли общий язык, кто я такая, чтобы вмешиваться? Я уважала их право на счастье и собственные чувства, даже если они бросали вызов традиционным ожиданиям. Поэтому, приняв на себя роль понимающей матери, я собиралась было уйти незаметно, как вдруг предательский скрип пола выдал мое присутствие. Чайльд и Люмин оторвались друг от друга и посмотрели на меня с видимым волнением в глазах. Они, вероятно, думали, что я буду ругаться.       — Я… Я просто хотела сказать, что ужин готов. Извините, что прервала вас, — с легким смущением и улыбающимся лицом проговорила я, спеша выйти из комнаты, стараясь сделать это максимально быстро и тактично.       Эта ситуация выбила меня из колеи, и я задалась вопросом: были ли в моей жизни еще такие моменты, когда я чувствовала себя так неловко?       

POV: Люмин

      Мы с Чайльдом стояли посреди комнаты, изнывая от внутреннего напряжения. Сердца колотились, и мы бросали тревожные взгляды на закрытую дверь, словно за ней скрывалась опасность. Я никак не могла понять, почему Эмилия так отреагировала. Что скрывалось за этой спокойной реакцией? Возможно, для нее отношения сводных брата и сестры не представляли никакой угрозы моральным устоям, или, что пугает гораздо больше, она просто не успела осознать увиденное или задумала нечто не менее страшное, чем тайно готовящаяся месть.       Когда я, наконец, нарушила тишину, мой голос дрожал от едва сдерживаемой паники.       — И что будем делать? — спросила я, искренне ужасаясь тому, что могли повлечь за собой наши действия.       Чайльд старался сохранить спокойствие, хотя его неопределенность выдавали нервные движения.       — Да, получилась неловкая ситуация, но, думаю, это все не так страшно, как тебе кажется. Мама у меня понимающая.       — Понимающей можно быть во многом, но только что она увидела, как ее сын целует ее падчерицу! — мой голос непроизвольно повысился, отразив все мои страхи и сомнения.       — Люмин, ты слишком беспокоишься о пустяках. Мы взрослые люди. Она не для того терпела мое взросление, чтобы бросаться с упреками сейчас.       — А если она расскажет отцу? — в отчаянии прошептала я, и страх разлился липким холодом по моей спине. — Даже не пытайся мне сказать, что он тоже поймет. Он убьет меня. Может, это не очевидно для всех, но у нас очень натянутые отношения.       Чайльд задумался, осознав, что, возможно, я была права. Мы действительно находились на тонкой грани, и шаг влево или вправо мог бы стать роковым.       — Давай попросим ее не говорить пока ему? — предложил Тарталья. — Расскажем сами, подумав, как бы это сделать корректнее. Но, Люмин, ты же понимаешь, что если мы хотим продолжать отношения, то рано или поздно твой отец должен узнать?       — Я понимаю, понимаю. Но сейчас я не готова к тому, чтобы он узнал, — я махнула рукой, желая закрыть эту тему. — Пойдем лучше к столу, все нас ждут.       За ужином, который проходил в непринужденной обстановке, Эмилия вела себя так спокойно и уверенно, что могло создаться впечатление, будто недавние события вообще не произошли. Она улыбалась, оживленно беседовала на различные незначительные темы, и даже не было ни намека на недовольство в ее взгляде или движениях. Вся сцена выглядела столь прозаично, что я не могла избавиться от ощущения надвигающейся опасности. Казалось, что вот-вот она встанет, с беспечностью предложит детям отправиться в свои комнаты, чтобы самим обсудить что-то важное, и тогда, за плотно закрытой дверью, начнется настоящий страшный суд. В моей голове рождались самые разные сценарии: вдруг Эмилия предпочтет разобраться со мной наедине, поговорит в более интимной обстановке, чтобы выразить все, что думает по поводу ситуации?       Нервное напряжение нарастало с каждой минутой, и казалось, что не только я, но и сама обстановка в комнате становилась все более напряженной. Боковым зрением я продолжала следить за Эмилией, готовая к любому развитию событий. Как будто бы слова Чайльда о том, что его мать может быть весьма понимающей и чуткой женщиной, были призрачной надеждой.       Неожиданно я почувствовала прикосновение на плече и вздрогнула так резко, что едва не перевернула тарелку. Подняв глаза, я встретила добрый и едва заметно взволнованный взгляд Эмилии.       — Люмин… — мягко проговорила она. — Поможешь мне убраться после ужина? Я хотела бы с тобой поговорить.       Страх и беспокойство мгновенно накрыли меня волной, и я подумала: «Ну всё, это конец». Сердце забилось быстрее. Казалось, что сейчас все собравшиеся за столом встанут и покинут кухню, оставив нас наедине. И тогда, как в сценах из моего воображения, улыбающееся лицо Эмилии начнет меняться, проявляя скрытую ярость, и меня будут ожидать все претензии, касающиеся моих отношений с её сыном.       — А, да… Конечно… — пытаюсь ответить непринужденно, но все равно получается скованно. Затем встречаю смеющийся взгляд Чайльда. Вероятно, моя напряженность выглядела забавно. Но если все будет так, как я себе нафантазировала, посмотрим, как весело ему будет потом…       Отец встал из-за стола с тяжелым вздохом и тепло поблагодарил Эмилию за ужин. Затем он обратился к Тоне и Тевкру с требованием собраться на занятия на их каких-то секциях. Тарталья тоже поспешил ретироваться, оставив меня наедине с тишиной, окутывающей кухню.       Чтобы хоть как-то разбавить эту неловкую и тихую обстановку, я быстро принялась собирать со стола грязную посуду. Подцепив несколько тарелок, я направилась к раковине, стараясь сосредоточиться на этой простой, но умиротворяющей задаче. С легким нажимом я выдавила немного моющего средства на губку и начала методично очищать тарелки, наблюдая за тем, как пена мягко омывает их поверхность.       И вот, когда я была полностью поглощена своим занятием, Эмилия заговорила, прервав мое уединенное занятие. Ее голос прозвучал неожиданно, пробудив во мне легкое волнение. Сердце дрогнуло и, казалось, застыло на мгновение.       — Знаешь… — начала она, в то время как мое сердце ухнуло вниз, как и тарелка в раковину. — Я рада, что Тарталья с тобой.       Мои руки замерли, а разум закипел в недоумении. Я не могла поверить своим ушам. Она рада? Неужели мне не послышалось?       — П-правда? — с трепетом в голосе спросила я, бросив на нее ошарашенный взгляд. Внутри бурлило непонимание, и я искала на ее лице признаки лжи или насмешки. Но она была вполне искренна.       — Расслабься, Люмин, — улыбнувшись, она тихонько рассмеялась, разрушая остатки напряжения, что царило во мне во время ужина. — Я заметила, какой ты напряженной была весь вечер, и решила, что нам стоит поговорить. Все в порядке, правда. Если вы с Чайльдом любите друг друга, то никто не имеет права этому мешать. Просто хотела, чтобы ты знала, что я совершенно не против ваших отношений, а то ты наверняка уже надумала, что я разверну из этого целую трагедию.       Сказать, что я была удивлена — ничего не сказать. Беспокойство, терзавшее мою душу, стало покидать, и волнение уступило место легкому, но приятному ощущению понимания.       — В конце концов, — продолжила Эмилия, — я и Доминик сошлись совсем недавно, а вы с Чайльдом уже взрослые люди, стали сводными братом и сестрой поневоле. Но ни в одном документе это не указано. Так что не думай, что наш брак с твоим отцом как-то вас ограничивает…       С ее словами пришло облегчение, как поток свежего воздуха, ворвавшийся в душный день. Я наконец-то позволила себе облегчённо вздохнуть, чувствуя, что груз с плеч постепенно испаряется.       — Но не думаю, что отец окажется таким же понимающим, как и вы, — тихо добавила я, осторожно подбирая слова. — Вы могли бы пока не говорить ему? Я бы хотела подобрать более подходящий момент для того, чтобы сообщить ему.       Эмилия кивнула и подняла руки в знак капитуляции. Этот жест напомнил мне о Чайльде, настолько они были похожи в своих мелочах.       — Конечно. Обещаю, я могила, — с улыбкой заверила она, подмигнув, словно говоря, что секреты между нами надежно спрятаны. — А теперь давай закончим сражение с этой посудой.       Смеясь, мы обе вернулись к своей работе, а невидимые стены, ранее стоявшие между нами, начали рушиться.       После того как мы навели порядок на кухне, я, довольная выполненной работой, прошла в гостиную. Комната была залита мягким светом заходящего солнца, и я успела оценить её уют, как вдруг из ниоткуда появился Чайльд. Он, с ловкостью, подобающей только ему, схватил меня за талию и в мгновение ока перенёс на диван, усадив на свои колени.       — Ну что, убила тебя моя мама? — с игривой ухмылкой спросил он, подмигнув.       — Не-ет, — протянула я, слегка улыбнувшись.       — А я говорил, а ты боялась. Трусишка, — продолжил он, дразня меня игривым тоном. Его слова сопровождались легким щекотанием по моей талии, от чего я не удержалась и дала слабый шлепок по его плечу. — На самом деле, я слышал ваш разговор и очень рад, что она одобряет наши отношения. Это для меня значит намного больше, чем ты можешь представить. Осталось дело за малым, сообщить твоему отцу.       — Не сегодня, — настойчиво, но с ноткой волнения в голосе, сказала я. Меня очень пугала мысль о разговоре с ним.       — Конечно, не сегодня, — согласился Чайльд, обняв меня крепче, чтобы убедиться, что мне спокойно рядом с ним. — Потому что я распланировал наш вечер! — заявил он с энтузиазмом, который у него просто невозможно было не перенять. — Мы идем в парк аттракционов.       

      POV: Ёимия

      Я лежала на кровати вниз головой, закинув ноги на стену, размышляя о прошедших событиях. С потолка медленно стекали тени, скользя по стенам и обволакивая мои мысли. Мой взгляд снова уперся в экран телефона, на котором были высвечены цифры — это был номер телефона Кадзухи. Я всматривалась в эти цифры уже на протяжении нескольких часов, даже не знаю, какая сила заставляла меня это делать. Быть может, это было простое любопытство, а может, что-то более глубокое, нераскрытое и неосознанное.       В ту роковую ночь, когда мое отчаяние достигло своего апогея, именно он остановил меня, выдернул из лап сиюминутного безрассудства. Вспоминая ту ночь, я помню, как суматошно стучал мой пульс от адреналина, как неровно било сердце, но рядом с Кадзухой я почувствовала неожиданное спокойствие. Это было странное чувство умиротворенности, будто я нашла какой-то утерянный пазл в своей душе. Возможно, этот комфорт был иллюзией, попыткой ухватиться за ту искорку нормальности в череде моих хаотичных дней. Но с той памятной ночи мысли о Кадзухе не покидали меня.       Я переписала его номер с листочка в свой телефон, собираясь с мыслями, но не решалась ни написать, ни тем более позвонить. Слова застревали в горле еще до того, как успевали оформиться в предложения. Под каким предлогом обратиться? Сказать: «Ой, это я, девушка, которая бросилась под твои колеса. Помнишь меня?» Прозвучит нелепо. Но даже если я так начну разговор, что скажу потом? Как объясню свой звонок, какие найду слова, чтобы звучать адекватно и непринужденно?       Я перевернулась на бок, чуть пониже спустила ноги со стены и легла поудобнее, погрузившись в размышления. Что же делать дальше? Почему мои мысли так упорно возвращаются к человеку, который, возможно, помог мне лишь из обычной вежливости и доброты? Но в конце концов, какая разница? Ведь это он тогда остановил меня и сейчас, даже на расстоянии, своим невидимым присутствием дает надежду.       Зажмурив глаза, моя рука остановилась над телефоном, сердце колотилось в груди отчаянным ритмом. Я резко нажала на кнопку вызова, и в следующий миг меня охватило волнение. «О нет! Как я могла это сделать?!» — пронеслось в моей голове. В панике я думала отключить звонок, но тут же осознала, что это лишь усложнит ситуацию. Тогда он наверняка перезвонит, и мне придется придумать что-то, чтобы объяснить причину моего первого звонка. В груди поселилось мучительное беспокойство: что же лучше — надеяться, что он не ответит, или всё же желать разговора?       Палец вновь потянулся к кнопке сброса звонка, но в этот момент из динамика донеслось чуть хрипловатое и, одновременно, нежное: «Алло?». Моё сердце, словно тяжелый камень, ушло в пятки. «О нет! — паника вновь овладела мною. — Что же мне теперь ему сказать?»       — Я… Ну… Кадзуха, ты помнишь меня? — произнесла я, волей-неволей выдавив из себя каждое слово с трудом, словно они застряли у меня в горле.       На удивление, его ответ пришёл незамедлительно и прозвучал удивительно уверенно:       — Ёимия, это ты? — в его голосе слышалось тепло и узнавание, что тут же разбавило леденящее напряжение в груди. — Ты в порядке?       Как он узнал меня по голосу? Этот факт поражал и, в то же время, приводил в замешательство. Мой внутренний голос продолжал подсказывать, что я не должна была звонить, но диалог уже пошел, и другого выбора, кроме как продолжить, у меня не оставалось.       — Да, у меня все хорошо, — солгала я, саму себя пытаясь в этом убедить. — На самом деле, я бы хотела извиниться за то, что доставила тебе проблем в тот вечер, и поблагодарить за все, что ты сделал…              — Ёимия, — мне показалось, будто он улыбается, даже через телефон. — Я не сделал ничего такого. Думаю, на моем месте так поступил бы каждый. Но твой голос грустный. Ты уверена, что все в порядке? Может, тебе стоит как-то развеяться?       — Может, и надо… — промямлила я, просто чтобы продолжить разговор, сама чуть сомневаясь в своих словах. Но не ожидала, что он воспримет это всерьез.       — Тогда собирайся, мы поедем в парк аттракционов. Я заеду за тобой, — с лёгкостью предложил он, словно это было само собой разумеющееся.       — Что, но ведь… — попыталась я протестовать, сконфуженно подыскивая нужные слова. — Тебе не обязательно…       Но Кадзуха быстро развеял мои сомнения уверенным голосом:       — Расслабься, я давно хотел сходить на аттракционы, а одному скучно, а тут выдался такой случай. Так что не беспокойся. Можешь считать это знаком своей благодарности мне.              Звонок кончился и, отложив телефон, я буквально подскочила с кровати, охваченная смесью волнения и лёгкого беспокойства. Передо мной был открытый шкаф, полки которого ломились от вещей, но, как это обычно бывает, «нечего надеть». Осень вперемешку с прохладным ветром задавала свои правила: хотелось чего-то уютного, но в то же время стильного. Я тщательно перебирала вешалки, пытаясь найти баланс между теплом и элегантностью. Одновременно я старалась не нарядиться так, чтобы Кадзуха подумал, будто я слишком стараюсь ради него. Мне нужно было выглядеть непринужденно — не нарочито изысканно, но и не как неуклюжий медведь, затерявшийся в слоях одежды. В глубине души я все еще не до конца понимала, почему мне так важно его мнение. Ведь наша единственная длинная беседа ограничивалась пятнадцатью минутами после того инцидента, когда я оказалась на грани отчаяния.       После долгих раздумий, я остановила свой выбор на светлых джинсах, подчёркивающих талию, и тёплом белом свитере. Волосы, которые я обычно убирала в высокий хвост, сегодня решила распустить, позволив им свободно спадать на плечи. Это решение придавало мне определённую женственность и уверенность. Ноги я облачила в осенние сапожки на шнуровке, добавив завершающий штрих с помощью короткой курточки. Весь образ получился одновременно простым и продуманным.       Макияж я оставила почти минимальным — лишь чуть подкрасила ресницы и слегка скрыла следы недосыпа под глазами с помощью консилера. Вспоминая, как Кадзуха видел меня в тот вечер с размазанным макияжем и следами от слез, я понимала, что сегодня выгляжу, по крайней мере, на порядок лучше.       Телефон внезапно ожил, вибрируя в ожидании моего внимания — звонил Кадзуха. Он сообщил, что уже подъехал. Распылив немного своих любимых духов, я глубоко вздохнула и направилась к выходу. Прохлада подъезда слегка остудила мои беспокойные мысли. Мы обменялись неловким приветствием в его машине, а затем ехали в тишине. Этот путь заставил меня усомниться: была ли встреча с ним действительно хорошей идеей? Я отчетливо осознавала, что не знаю, как начать разговор, какие слова выбрать, чтобы разрушить этот молчаливый барьер между нами. Глупая ситуация, но, может быть, мы обо всем поговорим, стоит только начать.       Мне нестерпимо хотелось исчезнуть на какое-то время, раствориться, чтобы не сталкиваться с реальностью, тяжелой и давящей. Но, казалось, Кадзухе эта затянувшаяся пауза в общении нисколько не мешала; напротив, он выглядел совершенно спокойным и умиротворённым в этой немой беседе. Спустя несколько томительных мгновений, он всё же нарушил тишину своим мягким, успокаивающим голосом:       — Я рад, что тебе всё-таки лучше, — произнёс он искренне, в его глазах отразилась неподдельная забота. — Ты сделала правильный выбор, решив не сдаваться и продолжать жить, несмотря ни на что.              — Меня очень тронули твои слова о том, что ты хотел, чтобы я улыбнулась… — призналась я, опустив взгляд. — Когда рядом есть человек, которому действительно важно, как ты себя чувствуешь, жизнь кажется не такой уж суровой. Твоя поддержка значит для меня больше, чем могу выразить словами. Наверное, именно благодаря тебе я сумела удержаться на плаву в этом бурном океане жизни.       — Возможно, — продолжил он, задумчиво глядя на дорогу, — но я не должен быть твоим спасательным кругом, на который ты рассчитываешь в трудные моменты. Очень важно, чтобы ты сама научилась плавать в этой непростой стихии жизни. Ты ведь понимаешь, о чём я говорю?       Я слушала его, глаза недовольно закатывались, когда он произнёс эту, уже знакомую мне, истину:       — Да, да, не живи ради кого-то, а живи ради себя, — повторила я с оттенком сарказма, но тут же осеклась, почувствовав неловкость. За этой небрежностью скрывалось осознание: без него, возможно, меня уже не было бы в этом мире. Надо было отбросить своё негодование и признать, что он искренне старается помочь мне.       — Но это правда, что ты должна сама научиться ценить жизнь, а не жить, потому что кому-то не все равно на тебя.       Я неопределенно пожала плечами, и на этом наш диалог закончился. Наверное, это все-таки было не самое лучшее начало: говорить о желании жить. Хотя о чем Кадзухе заводить диалог, если он просто знает меня как девушку, которая хотела покончить с собой?       Когда мы вошли в парк, нас тут же окружили яркие огни и разнообразные звуки, напоминающие о беззаботном детстве. Даже поздней осенью здесь кипела жизнь: шум множества голосов, пронзительные крики и весёлый смех заполняли воздух, словно в этом месте время и пространство слились в одном бесконечном празднике.       — Пойдём на американские горки? — предложил Кадзуха с ноткой азарта в голосе. — Говорят, это самые страшные в нашем городе. Получим море адреналина и поднимем себе настроение.       Его энтузиазм был заразителен, но во мне зародилось лёгкое беспокойство. Эти металлические конструкции вздымались ввысь, как символы моих собственных эмоций — неуправляемых и непредсказуемых. Взглянув на эти головокружительные спирали из стали, я ощутила, как сердце забилось немного быстрее. Как будто эти аттракционы отражали мою жизнь: свои взлёты и падения, мечты и их стремительное крушение. Последние месяцы я жила в тумане бесконечных тревог, так редко находя повод для настоящей радости.       Но, встретившись взглядом с Кадзухой, я вдруг поверила, что стоит рискнуть, и кивнула.       Мы подошли к стойке с билетами, и уже через несколько минут заняли свои места в первом вагончике аттракциона. Инструктор тщательно проверял страховочные ремни, его серьёзный взгляд успокаивал, как подтверждение, что всё будет в порядке. Вдохнув глубоко, я приготовилась к предстоящему путешествию.       Аттракцион медленно тронулся с места, и вместе с тем поднялась волна ожидания. Нас поднимали вверх, и город потихоньку уходил вниз, оставляя нас наедине с головокружительными видами. На вершине мы на минуту замерли, словно весь мир затаился в ожидании. А потом мы резко рванули вниз.       Воздух наполнился визгами — кричали кто от страха, кто от восторга, и я тоже не удержалась — вскрикнула сначала от неожиданности, а потом почувствовала, как что-то теплое и светлое распахнулось внутри. Темнота, давившая на меня столько времени, вдруг начала рассеиваться, уступая место ощущению жизни. Этот короткий миг свободы, когда всё суетное отступило и осталась только чистая эмоция, запомнится мне навсегда.       С каждым поворотом аттракциона я ощущала, как напряжение и грусть, накопившиеся за последние месяцы, постепенно исчезали. Они словно растворялись в воздухе, уступая место чистому, всепоглощающему наслаждению моментом. Вокруг меня люди, стиснув поручни до побелевших костяшек, с затаившимся ужасом переживали каждый вираж, каждую неожиданную смену направления. Но я, напротив, подняла руки вверх, ощущая встречный поток воздуха каждой клеточкой своей кожи, и с душевным восторгом прокричала от радости.       Этот крик был не просто выражением радости, но настоящим освобождением, словно с каждым моим звуком я разрывала цепи, сковывавшие меня.       Когда поездка подошла к концу, и вагончики начали плавно замедлять свое движение, унося нас обратно на твердую землю, я была переполнена эмоциями. Мы с Кадзухой выбрались из вагончиков, и, ступив на землю, я почувствовала легкую дрожь в коленях от пережитого всплеска адреналина. Кадзуха, казалось, был воодушевлен не меньше меня, но в его взгляде было что-то особенное, некое сочетание интереса и искренней радости.       — Ёимия… — он произнес мое имя так, словно хотел запечатлеть момент в памяти. Его голос был чуть тише, чем обычно, и это сделало его слова более значимыми. — Ты улыбаешься…       Эти слова застали меня врасплох. Я действительно улыбалась, и осознание этого слегка смутило меня. Я попыталась сделать серьезное лицо, но под теплым и проницательным взглядом Кадзухи это оказалось почти невозможным. Улыбка всё равно упорно возвращалась на мои губы.       — Тебе идет, — сказал он с таким теплом в голосе, что мне стало немного легче от этого признания. — Улыбайся почаще.       Эти слова затронули что-то в моей душе, словно он произнес то, что я давно хотела услышать. Моя улыбка теперь была не только на лице, но и в сердце, и я хотела быть уверенной в том, что она останется там как можно дольше.

      Однако вскоре улыбка незаметно сползла с моего лица, как только я взглянула за спину Кадзухи. Там, вдалеке, шел Чайльд, и был он в компании Люмин. Они оба казались такими счастливыми, беззаботно шли рука об руку, деля одну большую сладкую вату. Да, именно одну, объемную и мягкую как облако.       Взгляд Люмин вдруг упал на нас, и она, кажется, узнала меня. В ее глазах мелькнуло любопытство, и она мгновенно дернула Тарталью за рукав, зовя его подойти вместе с ней. Интересно, зачем она это делает? Может, хочет высказать мне за всё то, что произошло между нами? Я чувствовала, как нервозность начинала поражать меня. Не хотелось выслушивать это, особенно когда рядом был Кадзуха.       — Эй, Кадзуха! Это ты? Какая встреча! — неожиданно произнесла Люмин, махая ему с радостью в голосе.       Я была сбита с толку. Вскользь глянув на Кадзуху, я спросила, пытаясь скрыть свою тревогу:       — Вы знакомы? — я чувствовала, как внутри меня медленно закипает странное чувство, такое, словно кошки скребли мою душу.       Кадзуха улыбнулся своей характерной добродушной улыбкой и начал рассказывать:       — Да… Люмин года два назад ехала в электричке поздно вечером. У них как раз тогда вышел косяк с объявлениями, и по ошибке объявили неверное направление. Она начала паниковать, думая, что едет совсем не туда и может потеряться. Я случайно оказался рядом и успокоил её, объяснил, что поезд следовал по верному маршруту. Так и познакомились — разговор поддержали и выяснили, что нам на одну станцию. Оказалось, у нас много общего, поэтому всю дорогу держались вместе, болтали и смеялись.       Люмин засмеялась, вспомнив те моменты:       — Да, если бы не ты, я бы, вероятно, в панике выскочила из вагона на неизвестной станции и осталась бы ночевать на неосвещённом перроне. Спасибо, что был рядом.       Я почувствовала, как лёгкая зависть и раздражение закрадываются в мою душу. Значит, Кадзуха помогает всем, кого встречает? Такое добродушие могло означать, что я не была для него хоть сколько-нибудь особенной. Меня внезапно охватила злость при мысли, что Кадзуха лишь один из многих, кого притягивает Люмин. Почему, скажите мне, рядом с ней всегда оказываются лучшие парни?       Но несмотря на мои тревожные мысли, Люмин, похоже, не хотела задерживаться надолго. Она махнула рукой, сказав с улыбкой:       — Ладно, Кадзуха, было приятно перекинуться словами, мы пойдём, — и после этого они с Чайльдом направились к американским горкам, тем самым, на которых только что катались мы с Кадзухой.       Всё происходящее глубоко тронуло меня, и эмоции переполняли. Я не удержала их в себе, больше не могла скрывать, и они, кажется, отразились на моем лице. Кадзуха посмотрел на меня удивлённо:       — Эй, что тут за хмурое личико? — с ухмылкой спросил он, касаясь моего плеча.       Вздохнув, я выдала всё едва сдерживаемое:       — Эти двое — причина, по которой в тот вечер я бросилась под колеса твоей машины… — я сокрушённо закатила глаза, сжимая кулаки. — Я была влюблена в этого парня долгое время, но он отверг меня. Из всех существующих вариантов он выбрал её…       Кадзуха невозмутимо ответил, по-прежнему улыбаясь:       — Ну что ж, выбор не из плохих, она действительно ничего себе такая.       Шлепок. Даже не успев осознать собственное действие, я залепила Кадзухе пощёчину. Это было импульсивное движение, в котором взыграла смесь ревности и недоумения. Чайльда я уже отпустила, пусть Люмин будет с ним счастлива, но с Кадзухой я не готова была так просто расставаться. Люмин его точно не получит!       Кадзуха стоял неподвижно, прикасаясь к своей щеке, на которой отчётливо выделялся красный отпечаток моей ладони. В его глазах застыли удивление и одновременно какой-то новый интерес, словно он собирался исследовать глубины моей души.       — Это было… неожиданно, — произнёс он, тщательно подбирая слова, будто опасаясь спугнуть мои чувства. — Я не знал, что всё настолько серьёзно.       Моё сердце продолжало лихорадочно стучать, как будто стараясь выпрыгнуть из грудной клетки. Приступ смущения окутал меня словно пожар, и я ощутила, как щеки загорелись ярким румянцем. Я опустила глаза, уставившись на свои руки, сжимающие край куртки, надеясь, что так смогу успокоить бурлящий внутри океан эмоций.       — Прости, Кадзуха, — пробормотала я, чувствуя, как сложно мне поднять на него глаза. — Я не знаю, что на меня нашло. Иногда в порыве эмоций делаю совершенно нелогичные поступки, как какая-то истеричка.       — И что же вызвало у тебя такой всплеск эмоций? — спросил он, его голос был мягким, почти нежным, но чувствовалось, что он действительно хочет понять, что всколыхнуло меня.       Я крепко зажмурила глаза, проклиная себя за то, что позволяю эмоциям выходить из-под контроля. Если я расскажу всё как есть, он может посчитать меня странной, особенно с учётом того, что это был всего лишь второй раз, когда мы увиделись. Мужчина, который слабо знал меня, становился тем, кому я доверяю своё эмоциональное состояние.       — Я… Я не знаю, как это объяснить, — начала я, перебирая слова, словно надеясь найти среди них нужные. — Твое доброе отношение очень располагает к себе. И, наверное, именно потому что я давно такого не ощущала, я невольно ухватилась за тебя, как за спасательный круг в бушующем море, как ты уже выразился.       Я попыталась взглянуть ему в глаза, желая, чтобы он понял весь хаос, который разрывал меня изнутри.       — Это вроде детской ревности или страха потери. Когда ты сказал, что «Люмин ничего такая», я почувствовала неожиданный всплеск этих эмоций — гнева и… ревности? Когда-то она уже забрала у меня человека, что был мне дорог. Я не хочу, чтобы она забрала и тебя.       Каждое слово давалось мне с трудом, но я продолжала говорить, пытаясь найти нужные слова.       — Конечно, я не имею в виду, что ты или кто-то другой — вещи, которые можно забрать. Это скорее образное выражение… Знаешь, мне кажется, что ты стал для меня важным, пусть даже в краткий миг нашего знакомства… Ты, наверное, посчитаешь, что я сошла с ума.       Моя искренность вырывалась наружу, и всё, что я могла сейчас делать, это надеяться — надеяться, что Кадзуха поймёт и не отвернется от меня, а увидит ту глубину чувств, которую я пыталась скрыть за вспышками гнева и смущения.        Кадзуха по-прежнему внимательно смотрел на меня, и я заметила, как его взгляд постепенно смягчается.       — Понимаю, — наконец сказал он тихо, и его голос был полон искренности. — Мне неизвестно, что именно ты пережила, но я вижу, что эти чувства для тебя значимы. Я не хочу, чтобы ты думала, что мне это безразлично.       Я подняла глаза и встретила его взгляд, полные сострадания и неожиданного понимания, которое согревало мою душу. Казалось, будто первый раз за долгое время я не была одна в борьбе с собственной бурей эмоций.       — Ты не утонула в своём море, — продолжил он, — и я не позволю тебе утонуть. Мы только начали узнавать друг друга, но я ценю твои чувства и откровенность. Это не сумасшествие — каждому из нас иногда нужно, чтобы кто-то выслушал и поддержал.       — Спасибо, — произнесла я, и это простое слово несло в себе всё, что я не могла выразить иначе. — Спасибо за понимание, за терпение и за то, что не отвернулся.       Кадзуха кивнул и, сделав шаг вперед, предложил:       — Тогда продолжим наш вечер и прокатимся еще где-нибудь? Например, предлагаю колесо обозрения…

POV: Люмин

      Когда мы обменялись парой фраз с Кадзухой, которого я вспоминала с улыбкой на лице за его доброе сердце, мы с Чайльдом устремились к аттракционам. Первым испытанием были американские горки, где нас трясло так, будто мы — жидкость в блендере. Ветер свистел в ушах и придавал нам лохматый вид, как у злого ерша, а мир вращался вокруг так, будто мы кувырком долго-долго катились с какой-то горы.       После этого мы направились в «Комнату страха», где царила темнота и пугающие звуки, максимально обостряя моя чувства. Дверь затворилась за нами с кошмарным скрипом, и мы начали продвигаться по узким, извивающимся коридорам, едва освещенным тусклым светом. В каждом проблеске туманных ламп кроился очередной ужас: то неожиданно оживленный манекен, то резкий всплеск тревожной музыки. Вскоре, в одном из этих зябких коридоров, на нас из-за угла выпрыгнул скелет. Я, не ожидая такого поворота событий, взвизгнула от испуга и инстинктивно вцепилась в рукав Чайльда, который лишь рассмеялся, оценив ситуацию как забавную.       — Ну вот, — хитро прищурясь, слукавил он, когда мы в конце концов вырвались из этого лабиринта страхов, — а ты так уверенно заявляла, что и не пикнешь, когда встретишься с привидениями. В итоге вцепилась в меня как клещ!       — Да этот скелет так неожиданно выскочил, что я чуть инфаркт не получила и уже составила завещание в голове! — возмущенно отмахнулась я, и, несмотря на дрожь в руках, не удержалась от улыбки.       — Ага, только помню, как ты чуть-чуть не проломила череп одной из этих фигур своим «идеальным» движением с сумкой, — смеялся Чайльд, напомнив тот момент, когда я, испуганная до смерти, ударила сумкой по пластиковому черепу.       — Это было чисто из инстинкта самозащиты! — заявила я, важно уперев руки в боки. — О, неужели тебе совсем не было страшно?       — Да детские страшилки, я давно из такого вырос, — сквозь смех прокомментировал Чайльд с улыбкой на лице. — Тебя ещё можно этими хитростями напугать, мелкая ты моя.       — Кто тут ещё мелкий, дедушка-гигант? — игриво щипнула я его за ухо, подмигнув. — Смотри, как бы песок с тебя не посыпался.        — Ой-ой, а тебе подгузники не пора менять, малышка?       Мои щеки надулись, словно два воздушных шара. Я злилась, но не знала, как ему ответить, в итоге лишь позабавила Тарталью своим выражением лица.       — Ладно, пойдем в тир, — предложил он, потащив меня за руку в сторону стойки с разноцветными мишенями, которые чуть ли не кричали о том, чтобы их сбили.       Чайльд, словно настоящий джентльмен, деликатно уступил мне первой попробовать свои силы. Взяв пистолет, я сосредоточилась на мишенях, но мои старания не принесли особых результатов — я сбила всего одну из них.       Чайльд, который стоял рядом, только беспечно махнул рукой, словно говоря: «Что с тебя взять, неумеха, что ж поделаешь».       — Смотри и учись, — сказал он, подмигнув мне с озорной искоркой в глазах.       Он уверенно подошел к стойке и сосредоточился на стрельбе. Я стояла сзади, скептично скрестив руки на груди, заранее прокручивая в голове его возможные промахи. Однако, вопреки моим ожиданиям, Чайльд показал себя настоящим мастером. С удивительной точностью он поразил все мишени одну за другой. Зрители одобрительно зааплодировали, а управляющий тиром предложил выбрать любой приз на выбор.       — Можно вон того белого большого медведя, — ответил Чайльд, указывая на огромного плюшевого мишку, царственно сидящего на верхней полке.       Его выбор вызвал у меня легкую усмешку, и я не удержалась от шутки:       — Что ж, поздравляю. Теперь ты можешь использовать этого медведя как дакимакуру и спать с ним.       Чайльд, не теряя своего игривого настроения, поднял брови вверх и прокомментировал с веселой ухмылкой:       — Зачем мне спать с медведем, если есть ты?       Прежде чем я успела ответить, он нежно вручил мне плюшевого мишку со словами:       — А этого мишку я дарю тебе, ты же тут у нас мелкая и самая очаровательная.       Я прижала медведя к себе, едва справляясь с его огромными размерами. Это плюшевое счастье было настолько большим, что мне приходилось выглядывать из-за его ушек, чтобы видеть дорогу впереди. Чувствуя себя немного неловко, но безмерно благодарной, я сказала:       — Спасибо. Медведь очень красивый.       Мы продолжили нашу прогулку по парку аттракционов, наслаждаясь запахом попкорна и сладкой ваты. Однако спокойствие внезапно нарушил звонок. Телефон Чайльда, находившийся в его кармане, зазвонил громко и неожиданно, словно предупреждая о чем-то важном. Он взял его и быстро прижал трубку к уху.       С каждой секундой выражение лица Чайльда менялось. Сперва это было легкое удивление, но вскоре его черты исказились сначала в недоумение, а затем в нарастающее беспокойство. Он глубоко нахмурился, и от этого его лоб пересекли массивные морщины, что придавало ему серьезный и сосредоточенный вид. Его голос, обычно уверенный и спокойный, сейчас звучал взволнованно и растерянно, когда он задавал вопросы в трубку. «Что? Кто это мог быть? Как это вообще могло случиться?» — настойчиво расспрашивал он, стараясь собрать всю информацию, которая, казалось, ускользала от него, как песок сквозь пальцы.       Казалось, время застыло, когда он стоял посреди шумного парка, полностью поглощенный разговором, который явно нес в себе плохие новости. Наконец, он кивнул, лаконично ответил что-то утвердительное и отключился. Его глаза, обычно яркие и живые, теперь были полны смятения и тревоги. Он перевел ошарашенный взгляд на меня.       — Люмин… Твой отец в больнице, — сказал Чайльд, тяжело вздыхая. — На него напали какие-то хулиганы.