Даст

*** «Греховное». — Ну, нападай, ублюдок!       Сумка Бакуго валялась в стороне (точнее, аккуратно лежала под деревом), сам же мальчишка встал в какую-то свою боевую позу, предварительно сняв куртку и оставив рядом с сумкой.       Моя сумка (единственная, школьная), да и одежда, были на мне. Вместе с ретранслятором, подарком от Ёшино, который я так и не открыла, и ещё каким-то хламом, таящимся в серых и потёртых тканевых недрах. Костыль тоже находился при мне, выступая молчаливой поддержкой (как и всегда).       Снег падал хлопьями, кружился, налипал на волосы и ресницы Кацуки, превращал мою чёлку в нагромождение сосулек (я, в отличии от Бакуго, была более благоразумна и носила шапку, чтобы не заболеть, так что от замёрзшей воды страдала только чёлка), забивался во все щели и холодил шею и спину. Холодный воздух уже почти сроднил мои пальцы по температуре с собой. — «Я не стану этого делать.» — С чего бы это? В прошлый раз ты первый полез в драку! Чё, зассал?! — «Нет, просто уверился, что ты для меня слабоват, а я не очень люблю драться с теми, кто не может дать мне сдачи,» — я вздохнула, снимая сумку и кладя её рядом с собой на снег. Уверена, сейчас мне придётся отыгрывать старика Нетеро. Ну или Сукуну в его первой «личной» встрече с Мегуми.       Мы были в каком-то ближайшем парке, никого не было, новый год, все либо на фестивалях, либо дома, празднуют, одни мы как два идиота собираемся пиздиться. Точнее, Бакуго идиот, который хочет быть отпизженым, я же просто тот самый «мальчик с последней парты», у которого в чехле от гитары припрятан травмат. — ДА ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ!       У меня не было совершенно ни какого желания драться. Мне хотелось прийти домой, удостовериться, что Ёшино весело празднует с семьёй Мидория и завалиться спать. В этом году праздники я, походу, как-то случайно пропускала. Да и праздновать не хотелось. — «Если бы я издевался, то давно бы уже избивал тебя, так и не дав совершить ни одной атаки,» — я почесала затылок. — «Успокойся, на том уровне, на котором ты сейчас, ты меня не победишь.» — Сдохни!       Бакуго бросился ко мне, в то время как его ладони превратились в маленькие поля взрывов. Я продолжала стоять на месте. Мне стоило бы подумать, где найти пыль, чтобы остановить его, но вокруг был только снег, а снежная пыль в этот вечер практически недоступна, так как погода не та. Да и снежная пыль легко деформируется в водяные капли, а я не Аквамен. Ну или кто там воду контролирует. Русалка из Н2О?       Тем временем Бакуго был уже совсем близко и я поморщилась от его громкого крика. И вот зачем он так далеко от меня встал? Я же сейчас в очередные раздумья могла уйти.       Пыль в большом количестве была мне недоступна, так что я использовала тот небольшой процент, что хранился у меня в карманах, для поддержки ноги и как только Кацуки оказался достаточно близко, чтобы не иметь возможности увернуться, но так же ещё не взорвав мне лицо, я ударила его опорной частью костыля в грудь.       Мальчишка почти упал, но это было только от неожиданности, потому что удар был не слишком сильным (ну, мои физические характеристики, без использования причуды на руках, были весьма и весьма «человеческими»), да и я не ставила целью вырубить шпица. Всё же, Изуку просил, чтобы если мы с «Каччаном» встретимся ещё раз, я не применяла слишком много силы. Ну и, в конце концов, оставлять его бессознательную тушку почти ночью зимой на улице в не самом людном (совершенно безлюдном) месте я не считала чем-то хорошим. Не то, чтобы я была положительным персонажем, но всё же переходить черту в праздник как-то не хотелось.       Бакуго бросился в новую атаку, но в этот раз я просто отошла в сторону. М-да, по сравнению с его способностями в Юэй сейчас он выглядит совсем хиленьким. Даже жалко как-то над ним издеваться так…       Откинув костыль в снег, я, не дожидаясь, пока Кацуки придёт в себя, после неудачной атаки, примерилась и пнула его чуть пониже спины. Сначала я хотела исполнить подобие лоу-кика или хай-кика, но передумала. Могла не рассчитать силу, а Бакуго точно был не готов к подобному. Да и я у него за спиной стояла. Так что просто толкнула в снег.       Выматывать шпица мне пришлось долго, я даже сама начала уставать, а вот Бакуго с завидной яростью и активностью пытался наброситься на меня снова и снова. — Сдохни! — снова прозвучало где-то впереди и я отошла в сторону, выставляя подножку Кацуки и наблюдая за тем, как он в очередной раз падает в снег. — «Может на сегодня хватит?» — я зевнула. — «Мне ещё домой идти. А я, как ты видишь, калечный немного. Ножка болит.»       Потешаться над тем, что «великого и непобедимого самого крутого» Бакуго валяет в снегу какой-то калека мне казалось интереснее, чем драться с ним. Набить морды я, почему-то, могла кому угодно, но вот каноничных персонажей (ладно, только Изуку и его окружение, ну и Шото) мне было то ли жалко, то ли ещё что-то. А в прошлый раз я просто была в том расположении духа, в котором могла отпинать кого угодно. Но я всё ещё не считала это издевательствами. — Да какого хрена?! Ты издеваешься! — взревел мальчишка, с новыми силами (какое там, по очереди, дыхание у него открылось?) вскакивая на ноги и не обращая внимания на промокшие джинсы и свитер. Если задуматься, то из-за мокрых вещей и холода, Бакуго мог и заболеть. — Так, всё блять, натягивай куртку и пошли, — я «притянула» куртку Кацуки, найдя в её недрах мелкие, ещё не осыпавшиеся кусочки нитей и какую-то пыль (это что, раскрошившиеся прошлогодние листья?) в карманах, после чего бросила мальчишке. — Разъебать себе мордашку о камень под снегом ты ещё успеешь, а я не хочу чтобы Изуку ебал мне мозг тем, что ты заболел по моей вине. Ну или он доебётся, что я задерживаюсь, — философски вздохнула я, поднимая свою сумку и очищая костыль от налипшего снега. Чёрт, пора искать перчатки, иначе я отморожу себе пальцы.       Бакуго что-то там ещё возмущался, пытался воззвать к моей пацанской гордости (трижды «ха») и ещё что-то, но я только помахала ему и пошла к выходу из парка. — Да подожди ты! — меня догнал злой и мокрый шпиц. Я начала всерьёз опасаться, что он заболеет. И я даже не могла сказать, почему переживаю за человека, который столько лет издевался над Изуку. Издевался над моим другом. Первым в этой жизни. — Я это… Поговорить ещё хотел… — «И о чём же?» — я немного замедлилась, ожидая, пока Бакуго поправит одежду и поравняется со мной.       Кацуки не ответил, я закатила глаз, после чего он мигом вернулся в исходное положение, метнувшись в сторону маленького семейного магазинчика, который, почему-то, был ещё открыт. Желудок повелительно взвыл, я поняла, что чая ему было недостаточно. *** «Нежеланное пасторство». — «Ну, говори уже, что хотел. Чё мнёшься как Хината?» — Как кто? — не понял Бакуго, с описывающим его эмоции лицом посмотрев на меня. — «Забей, ты всё равно этого персонажа не знаешь,» — я откусила ещё один кусок булочки со свининой.       От горячего теста и мяса шёл пар, а по пищеводу в желудок ползло тепло. Когда я устроилась подрабатывать в библиотеку (чёрт, даже я уже с этим Бакуго думаю о своём месте работы как о библиотеке!), денег стало чуть больше, да и поездки к сестре сократились до пары раз в неделю, так что я могла покупать нам с Ёшино нормальную еду (учитывая то, что готовить мы оба пусть и умели, но у Джунпея это получалось посредственно, а я свою готовку просто не воспринимала за еду, покупать оказалось куда выгоднее). Точнее, в основном за покупками ходил мой подопечный, я же была ударником труда и зарабатывала копеечку малую (зарплата у меня была немного больше чем у Ёшино, это придавало мне некоторую долю весомости в своих глазах). — Ага, я щас тебе всё расскажу, а ты потом пойдёшь Дэку всё вывалишь? — фыркнул Кацуки. — Нихрена подобного, — вздохнула я. Рот обожгло холодом, вверх поплыло облачко пара, я снова укусила булочку. — «Представь что я кто-то типа пастора в католической церкви. Сижу такой, за стенкой с деревянной решёткой, меня не видно, тебя не видно…» — Да понял я, понял, завались уже, — рыкнул мальчишка, а на его ладонях появились искорки.       Я продолжила есть булочку, Кацуки продолжил молчать. Мне не нужно было ещё что-то говорить, чтобы вывести его на разговор, я уже всё сказала, теперь дело было за самим Бакуго. Типа «достаточно ли у него накипело, чтобы высказать всё мне».       Молчание затягивалось, я растягивала последние кусочки тёплого хлеба, Бакуго тянул кота за «самое ценное». — Да задрал он меня уже, — пробурчал Кацуки, насупившись и сунув руки в карманы куртки.       Я откинулась на спинку лавочки, так же сунув всё ещё тёплые кончики пальцев в карманы. Куртка была осенняя, зимнюю я почему-то не нашла, а шарф отдала Ёшино. Было холодно, но в желудке на какое-то время поселилось тепло, так что мёрзла я не сильно. — Зачем ему становиться героем? — снова попробовал начать Бакуго.       Снег падал на запотевший монокль, медленно таял стекал к оправе. Небо тёмное, но совсем не такое бесконечное, какое показывала мне уБожество. — Если бы он принял то, что не имеет причуды… Если бы вместо «я хочу стать героем, как всемогущий», хотел помогать полноценным героям… — бормотал мальчишка рядом со мной, явно сжимая кулаки в карманах и стыдясь того, что выговаривается мне, сидя на скамейке в каком-то пустом парке. Да, херовый из меня пастор… Ну или психолог… Не, всё же пастор, я же обещала просто выслушать и «отпустить грехи». — Он просто дурак… Хочет стать героем, когда у него ни причуды, ничего… Мозги есть, а он ими не пользуется, придурок…       Я не особо вслушивалась, прикрыв глаз и наслаждаясь такими редкими секундами подобия спокойствия. Да, я часто оставалась одна или в тишине, но это была тревожная тишина, тревожное одиночество. Я переживала о том, что Ёшино сильно заболеет (он и так с соплями и кашлем ходит, спасибо, что не температурит) и придётся тратиться на лекарства. Конечно, Инко-сан и кошко-доктор помогут мне, но тогда меня будет грызть ещё не сдохшая совесть. Я боялась за сестру — она уже полгода не приходит в себя. Что, если у меня закончится страховка? О том, что большую часть счетов покрывает Старатель, и я могу оказаться в долговой яме, я старалась не думать. В конце концов, Сато-сан может в любой момент позвонить мне и сказать, что раз я единственная подозреваемая в деле о смерти того уёбка, то мне могут вылепить ещё один условный срок, штраф или, что ещё хуже, действительно посадить за решётку. И кто тогда будет заботиться обо всех «якорях», которыми я успела обзавестись в этом мире? Как я ни старалась не притрагиваться к социальным связям и не ввязываться во всё это, я, в конце концов, нуждалась в хотя бы одном реальном собеседнике… Не с «шизой» же разговаривать. А в итоге оказалось, что меня окружают очень социальные люди, которые забрались ко мне под кожу и привязали к этому всему. Это даже подбешивает временами. — Ну вот как мне донести до него, что не стоит просто так рисковать собой?! — наконец чётко сказал Бакуго, спустя бесконечность обрывочных фраз о том, как он переживает за жизнь Мидории.       Наверное, он ждал от меня ответ. Я продолжала сидеть с закрытым глазом и запрокинутой головой. — Ты меня вообще слушал? — как-то горько спросил Кацуки. Наверное, у него надломленные выражение лица. Ну или типа «я тут тебе открылся, а тебе похуй, мразота». — «Слушал.» — Ничего не скажешь?       Хотелось хмыкнуть и выдать, что я обещала только слушать, а не раздавать советы, но это могло вылиться в ещё одну драку, а мне сейчас драться совсем не хотелось. Только ведь нормально поговорили… Или типа того. — «Скажи, что ты всё это время делал для того, чтобы донести до Изуку мысль, что он не может стать героем из-за отсутствия причуды и ему лучше выбрать другую, смеждую с геройской, деятельность?»       Рядом на какое-то время стало очень тихо, Бакуго обдумывал мои слова. А потом он взорвался потоком нецензурщины и явно заискрился, раз вокруг стало немного светлее.       Я хотела сначала заставить его самого перечислить то, чем он занимался, но его реакция подсказывала, что тогда мне точно придётся скрутить этого неуравновешенного подростка и отнести в полицейский участок, чтобы его забрала мама. — «Вот видишь, ты делал всё в точности да наоборот.» — Чё?! — «Это не твоя вина,» — я наконец открыла глаз и повернула голову вправо, смотря на пышущее праведным гневом лицо Кацуки. — «Просто ты на тот момент не знал, как уберечь своего «друга» от глупой смерти.»       На какое-то время воцарилась тишина, после чего мальчишка сел ровнее и подозрительно посмотрел на меня: — Хочешь сказать, теперь я знаю? — «Типа того,» — я пожала плечами. — «Скажи, каким способом ты доносил информацию до Изуку всё это время? Кратко.»       Бакуго молчал. Он явно знал ответ. Он знал, что я тоже знаю ответ. Но он не мог произнести его. Я понимала, почему так происходит. Гордость, стыд, страх… Как когда тебя спрашивают, зачем ты утащил из детского сада какую-то игрушку или принёс что-то, принадлежащее другому человеку, из школы. Как вопрос «зачем ты взяла шапку своей одноклассницы и увезла её в другой конец города?». Этот вопрос был адресован не мне, и жертвой была не я, но в силу «чего-то», я прекрасно помнила этот случай из младшей школы и временами анализировала его. Мотивы были, однако мне они были неизвестны. — «Тебе нужно начать делать всё наоборот,» — наконец «сказала» я, упираясь локтями в колени и сцепляя пальцы в замок. Не знаю, на что я в тот момент смотрела, вероятно, продумывала варианты стратегий и исходов, если Бакуго начнёт говорить с Мидорией «словами через рот», как любили говорить психологи (да и не только) в моём времени. — Типа… — Да. Блять, тебе просто надо начать разговаривать с Изуку, — я спокойно вздохнула и поднялась на ноги, поворачиваясь к Кацуки. — «Наша с тобой задача не допустить того, что Изуку поступит на геройский курс. Куда угодно. Юэй, другие академии — мне плевать. Изуку не должен поступить на геройский курс. Общее образование, поддержка, что угодно. Он не станет героем в самом разрекламированном смысле этого слова.»       Какое-то время мальчишка смотрел на меня, после чего поднялся и со звонким хлопком пожал мою протянутую руку. *** «Заблудший».       Деку смотрит на свою парту. Всю изрезанную обидными надписями и залитую клеем. Учитель безразлично одёргивает его и приказывает садиться. Деку повинуется.       Деку смотрит на алые капли, выступившие из порезов на пальцах, смотрит на полные швейных лезвий школьные ботинки. За углом шкафчиков ржут одноклассники, которые туда их и подбросили.       Деку смотрит на покрытый линолеумом пол, на который он упал, когда кто-то из пробегавших учеников толкнул его. Ладони и коленки саднит, а мимо проходят ухмыляющиеся одноклассники.       Им всем весело издеваться над ним, им безопасно издеваться над ним. Он не сможет им ответить, он ведь беспричудный.       А ведь когда-то всё начиналось с безобидной лягушки в ящике для обуви и фальшивых конвертов с признаниями в любви, на встречи в которых никто не приходил и Деку стоял по два-три часа на заднем дворе школы в полном одиночестве. Всё начиналось с безобидных детских подколок и «я не хочу с тобой играть, у тебя причуды нет!».       А теперь…       Почему-то только после того, как Хокори избила Каччана (даже не самого главного задиру, она ведь просто неправильно услышала имя — Деку назвал другого человека, да и вёл он её к другому человеку. Почему-то им не повезло наткнуться именно на Бакуго), Деку наконец начал понимать, насколько велик масштаб его проблемы. Всё это время он избегал мыслей о ней. Он фокусировал всё своё внимание только на желании стать героем и попытках наладить (хотя бы не ухудшить) отношения с Каччаном.       Теперь Деку… Нет, Изуку. Теперь Изуку хотелось кричать. Кричать так громко, чтобы все услышали. Чтобы все поняли — он не слабак, он не тот, кого можно вечно безнаказанно унижать. Изуку — не Деку! Он не бесполезен!       Но Изуку снова молчит, когда учитель (почему даже учителя не хотят понять его? Почему они сами издеваются над ним? Он ведь хорошо учится…) задаёт ему какой-то неприятный вопрос. Когда одноклассники потешаются над ним. Когда Каччан цокает и проходит мимо… Проходит мимо? Его дружки тоже…       «Воспитательные пиздюли». Хокори сказала именно так. Может быть, Изуку стоило самому научиться драться, чтобы давать отпор своим обидчикам? Он ведь видел, у Хокори кроме защищающего её пылевого доспеха ничего не было. Только она и её познания в использовании собственного тела, как боевой единицы.       Изуку снова что-то бормочет, строча на тетрадном листе. На этой тетради нет номера, да и не подписана она никак. Эта тетрадь — о нём самом. Немного о Хокори. Эта тетрадь хранится под матрасом и скорее похожа на папку с файлами, чем на тетрадь, потому что он каждый день подкладывает в неё новые листочки, ведь не может вынести из комнаты.       На плечо падает тяжёлая ладонь, но Изуку даже не оборачивается, продолжая строчить в тетрадь. Задира, пришедший поиздеваться над ним, резко разворачивает Изуку к себе, но вместо обычного пустого и жалкого взгляда встречается с практически безумными глазами… Безумными, но не такими, как у психов-убийц. Парень щерится и уже собирается врезать Изуку, как того за шкирку выхватывает матерящийся на все лады Бакуго и тащит в коридор, а там и в туалет, где подталкивает к стене, возле которой Изуку так часто избивали, но не нападает, останавливаясь напротив и скрещивая руки на груди.       Изуку весь помятый и побитый — прошлым вечером его подкараулили хулиганы, когда он выходил из магазина, — он смотрит на Бакуго каким-то пустым взглядом и словно мысленно снова пишет в свою тетрадь без опознавательных знаков. Каччан фыркает и, пригрозив Изуку расправой за болтовню, уходит.       В тот день Изуку так и не узнаёт, что Кацуки хотел поговорить с ним и постараться извиниться за издевательства.       В тот день Бакуго так и не узнаёт, что после его ухода по мужскому туалету гулял тихий смех, полный приближающейся истерики от пережитого испуга и облегчения, что его не избили.       В тот день Изуку так и не представилась возможность самому за себя постоять. Он просто не смог решиться ответить. Но он обещал себе работать над этим.       Приближалась весна. *** «Рыба».       Я сделала глоток кипятка (ладно, просто горячей воды), поморщилась и выдохнула облачко пара, продолжая смотреть в темноту. Шторы были задёрнуты, так что кипящий в квартире Изуку праздник не касался меня своим светом, даже звуки я особо не слышала. Было огромное желание перебраться на свой балкон и пойти спать, но я продолжала стоять и пить горячую воду.       По перилам проползла полоска света, на какие-то секунды звуки стали громче. Я закрыла глаз. — Эм… Ичиго-семпай?       Я вздохнула. — «Что такое?» — Тебе понравился подарок?       Несколько секунд я продолжала молча стоять, осмысливая то, что сказал Ёшино, после чего вздохнула и вынула из кармана маленький свёрток. Я наконец открыла глаз и посмотрела на него. Крафтовая бумага, похоже, она хранилась где-то много лет, и пластиковая белая верёвочка, словно срезанная с упаковки торта.       Джунпей что-то говорил, видимо, оправдываясь, но я его не слушала, развязывая холодную ленточку и разворачивая тихо и почти неслышно хрустящую бумагу.       Развернув тонкий слой пупырчатой защитной плёнки (и где только он её достал?), я увидела маленькую фарфоровую рыбку. Белую, расписанную под гжель, пятнистую от обилия круглых голубых цветов и ягод на ней. Я не могла пошевелиться. Не могла сказать хоть одно слово. Я просто продолжала смотреть на форфорового карпа кои. — Я… Думал, что подарить тебе. А потом я случайно посмотрел на полку с рыбками, сработала моя причуда, и… Вот.       Ёшино выжидающе смотрел на меня. Я смотрела на рыбку. — И… Ичиго-семпай, ты… Плачешь?       Я подняла глаз на мальчишку. Ёшино расплывался. — «А что, не видно?» — я фыркнула, отворачиваясь к перилам и стараясь сморгнуть выступившую слезу. Чёрт, ещё и Ёшино справа от меня стоит. — С-семпай, я… Я не хотел! — вдруг переполошился мальчишка. — Если хотите, я-я могу подарить что-то д-другое! — Дурак, — я повернулась обратно к Ёшино, прижимая его к себе и закрывая глаз. Как удобно, что он ниже и меньше меня, — «я не плачу, просто…»       Пыль замерла над телефоном. Я тоже не двигалась, чувствуя, как обеспокоенно завозился мальчишка в моих руках. Я не знала, как сказать ему. Это был даже не вопрос «надо или нет», я просто не знала /как/ сказать. — Моя сестра коллекционирует фарфоровых рыбок, — выдохнула я в тёмные волосы, пахнущие моим шампунем. — На неё напал какой-то уёбок и теперь она в коме.       Я сильнее прижала к себе Ёшино и зажмурилась. В какой-то момент я поняла, что Ёшино тоже меня обнимает. Как будто у меня снова есть младший брат… Он ниже меня, такой солнечный, добрый, и волосы у него мягкие и пушистые. Вот только в отличии от Ёшино, когда прошлой мне было четырнадцать, ему было всего лишь пять.       Я приоткрыла глаз. Даже не верится, что скоро этому телу исполнится пятнадцать… А мне… Забавно, я даже не помню, сколько лет мне было, когда я оказалась здесь. уБожество постаралась? — Семпай, я никому не расскажу что здесь случилось, — пообещал Джунпей. Через ещё какие-то пару минут молчания он вдруг произнёс: — Знаешь, семпай, ты мне как старший брат, которого у меня никогда не было.       Я сдержала желание фыркнуть.       Послышался шум штор и открывание оконной двери, я тут же отодвинула от себя удивлённого Ёшино. На балконе появился Изуку. — Мама спрашивала, всё ли в порядке? — слегка обеспокоенно, но с надеждой на отсутствие проблем, спросил Мидория. — Да, всё в полном порядке, — кивнул Джунпей. — «Ага,» — я направилась в квартиру, проходя мимо Изуку. — «Инко-сан, простите, думаю я сегодня слишком устала. Не хочу портить вам праздник, пойду домой,» — я склонилась в коротком уважительном поклоне, направившись к двери.       За спиной было слышно обеспокоенную речь мамы Изуку. Она переживала за меня и сокрушалась, что из-за комы Хай, мы не можем отпраздновать Новый год все вместе, как в прошлом году. Я со вздохом покинула квартиру семьи Мидория и направилась к своей. — Давно не виделись.       Я остановилась, посмотрев на стоящего возле моей двери Михаши. Он всем корпусом был повёрнут ко мне, как будто шёл по коридору и мы вот так случайно оказались друг напротив друга. Специально же так встал, поганец. — Я соскучился.       Я не успела среагировать. Кэзухиро подошёл ко мне и прижал к себе так же, как до этого я прижимала Ёшино.       В коридоре было тихо. Поразительно тихо. Ни фейерверков с улицы, ни дуновения ветра, ни редких голосов прохожих. Даже машины как будто замерли и не издавали ни звука. Всепоглощающая тишина. Я слышала как бьётся моё сердце. Я слышала сердцебиение Михаши.       Он отстранился, с грустной улыбкой посмотрев мне в глаза. — Чью беду предскажешь в этот раз? — немного нахмурилась я, проходя мимо парня к своей квартире и открывая дверь.       Кэзухиро так и стоял посреди коридора с поднятыми руками и втыкал в пустоту. Чёртов провидец. — Ты заходить планируешь или этого в твоём будущем не предвидится?       Михаши как-то странно вздохнул и развернулся ко мне, со всё той же грустной улыбкой проходя в квартиру. *** «Осколки божества».       Ичиго с показным недовольством гремела чайником, бокалами и дверцами навесного ящика и холодильника. Она со стуком поставила перед Михаши высокий стеклянный стакан, которому бы больше подошло быть наполненным каким-нибудь молочным коктейлем, чем дымящимся чаем. — Из-за тебя он здесь оказался, значит ты и будешь из него пить, — хмуро заявила Хокори, с шумом отодвигая стул и садясь на него. Перед ней стоял внушительных размеров бокал, которым, при желании, можно было бы и убить кого-то. — Да, как скажешь, — он снова грустно улыбнулся.       Молчаливое чаепитие началось. Они не говорили ни слова. Совсем. Ичиго молчала. Михаши молчал. Будь в комнате кто-то третий, ему стало бы неуютно и неловко, но третьего не было, а потому чайник пустел, терпению Хокори завидовал сам Ждун, а Кэзухиро молча грустно улыбался. — Либо говори, что хочешь, либо допивай и проваливай, — наконец произнесла Ичиго, прожигая взглядом тёмное отражение в чае на дне бокала. — Возьми это, всегда носи с собой. Вот вообще всегда, когда не дома. Сама можешь не курить, но пачку вскрой. Дома они должны лежать там, где ты их легко возьмёшь, если будешь быстро собираться.       На стол перед Хокори легла пачка Мальборо и простенькая потёртая зажигалка. — Больше указаний по проживанию этой жизни не будет? — фыркнула Ичиго.       Михаши вздохнул, растирая лицо ладонями, тёплыми от соприкосновения с горячим бокалом чая. Он понимал, что теперь, после того, как он не сказал ей о нападении на Хай, Хокори не хочет с ним связываться. Понимал, что ей больно и ни одно его слово не сможет загладить вину, пока Хай не очнётся. Он проходил через этот разговор уже сотни и сотни раз, но ни как не мог подобрать нужных слов. Как он может сказать этой девочке, волком смотрящей на него, что цена монеты — Хай или всё человечество?       Иногда он думает, что было бы лучше, если бы Божество не давало ему причуду провидения, а даже если и даровало, то не запускало этот бесконечный цикл «перерождений» Ичиго Хокори, где она проявляет весь спектр чувств и решений, от становления сильнейшим и величайшим героем и до падения в пучины такого Зла, что даже Все За Одного мог бы нервно курить в сторонке. Хокори была не просто одной из переменных в уравнении идеального будущего Михаши. Она была иксом. Всё строилось от неё. Она была неизвестным значением после знака равно, но даже так все остальные «пешки» не имели для Кэзухиро особого значения. Ичиго Хокори была точкой центра на линии горизонта. Божество явно знало, что делало, когда впервые являлось к нему с историей того, что будет в его будущем. — Я так не могу, — прошептал Кэзухиро. — Чего? — Я так не могу, — выдохнул он. — Я не могу заставлять тебя идти тем путём, который выбираю я. Я не могу… Прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости…       Отражение разбилось. — …жизни не будет? — фыркнула Ичиго.       Михаши снова грустно улыбнулся. — Можешь звать меня Хиро. — Типа ты герой? — Типа я твой друг.       Хокори нахмурилась. — Мы не друзья. — Я знаю, просто… А, ладно, забудь, — Михаши улыбнулся, старательно пряча за улыбкой осколки разбитой реальности. — Я пойду, пожалуй. Можешь не провожать.       Он прислонился к закрывшейся двери спиной и закрыл глаза. В голове впервые за долгое время было пусто. Пусто до писка крови в ушах. — Ой, извините, а вы кто?       Рядом с ним стоял невысокий и тощий как ветка мальчишка с непослушными чёрными волосами и выученно-испуганными глазами. И как Михаши мог забыть, что этот мальчишка вернётся как раз сейчас? — Да так, знакомый, заходил проведать твою… Твоего брата. — Ах! Нет, извините, но мы не братья, семпай просто заботится обо мне… — тут же всполошился мальчишка. — А, точно, я знаю, — хмыкнул Михаши, отворачиваясь от него и уходя. Значит, ещё не братья. — А вы… Кто вы такой? — вопрос нагнал Михаши, когда он уже отошёл от квартиры Ичиго на порядочное расстояние.       Кэзухиро остановился, смотря перед собой. Зажмурился. — Можешь звать меня Камихаши.