Коридор

Отабек прижимает Юру к себе, и восторг от проката, от реакции Исы, Лилии, публики множится, наполняясь этим теплом, Юриным голосом и тем, как можно это с ним разделить. Это снова то, о чем говорил Виктор: «Каждый его выход на лед, когда получается что-то лучше — это успех.» Отабек горд своим и ждет разделить будущий успех Юры, не задумываясь о турнирной таблице. В ответ на пламенные слова Юры, он говорит свое обычное: — Юра… — чуть крепче сжимая руки, прежде чем их разжать. И вдруг понимает, что может не успеть проводить Юру просто физически, и добавляет тихо, но твердо: — Люблю тебя. Ни в чем не сомневайся, мой герой. — Всегда, — обещаю я и тут же добавляю: — Я с тобой, это ведь… место специально для нас! — и я, конечно, настаиваю, говорю громко, так что слышат и твой тренер, и Лилия с Яковом. Лилия решительно шагает вперед: — Юра… Но я не даю ей сказать, я и так знаю, на что отвечать: — Я не пропущу свой выход, пока они все объявят, пока дети соберут все дары Бека… Я не выдумываю, ты не собирал букеты и игрушки: лед завален теперь цветами и плюшевыми медведями — их долго собирать, как бы ловко малышня это не делала. — К тому же, — я довольно усмехаюсь, — они будут готовить лед, так удачно именно перед моим выходом. Я все успею. Я уверен в своем плане, так же как в тебе и в себе, и крепко сжимаю твою руку: — Пойдем? Я хочу быть с тобой, когда они объявят тебя лидером… И просто хочу, — добавляю я шепотом, только для тебя одного. Отабек теряется: и от самой идеи, и от того, что вот, кажется, прямо сейчас, перед Юриным выходом — они поругаются. Потому что Юра не простит отказа, а Отабек не хочет соглашаться. Скорее даже не может. — Боюсь, это поймут неправильно, — вступает Иса. — Пойдем, Бек. Если все так, как распланировал Плисецкий, ты непременно успеешь к нему прийти. Отабек кивает, но взгляда от Юры не отводит. Это может и лучше ссоры, но ненамного, и Отабек ждет Юриной вспышки. — Что? — вот единственное, что вырывается у меня. Тренеру ты не возражаешь, даже наоборот — забираешь у меня свою руку, и… мой мир рушится, сужается, но я встречаю твой взгляд и чуть склоняю голову. Глаза мои расширяются, и все внутри требует: «Ну! Ну же… Ну, пожалуйста!» — одними глазами. Слов этих я сейчас себе позволить не могу и прикусываю кончик языка. Хотя у меня масса вопросов к твоему тренеру: «Это как же именно неправильно это можно понять?» Все ведь так просто и… разве же это не само собой разумеется, если только я успею? Лилия опускает руку мне на плечо и сжимает сильно, до боли, я чуть морщусь и повожу плечами, скидывая ее. — Не трогай, — говорю я Лилии, не оборачиваясь, но Лилия не отступает, возвращает руку обратно и сжимает снова: — Плисецкий, нет. Не сейчас. Не надо, остановись. Ты не можешь… Я, как ни странно, точно знаю, о чем она. Я ведь и правда не могу сейчас — не могу себе этого позволить. Ничего не могу себе позволить, если только не собираюсь поставить тебя в неловкое положение или провалиться с треском — прямо под лед, все еще такой сияющий. Я смотрю на тебя и сжимаю зубы. А Лилия все еще сжимает мое плечо, я больше не прошу ее перестать и не говорю ей о том, что мне больно. Лилия не теряется, наоборот — все в ней собирается и становится четким и отточенным: каждая мысль, каждое движение, каждое слово. Наверное, даже взгляд. Она смотрит на Отабека и видит так ясно: он встревожен и расстроен. Хорошо хоть после программы, а не до. — Отабек, Иса, идите, судьи не любят ждать. Все в порядке. Все под контролем. Плисецкий сейчас вспомнит, что ему не шесть лет, а целых шестнадцать, и что не все его «хочу» исполнимы. Лилия одновременно хочет успокоить Отабека, расставить все по местам и собрать Юру. Ему она говорит тот единственный текст, который услышала бы сама в такой ситуации. — Не стоит омрачать успех Отабека, Юра. Подари ему немного радости, если это и правда важно для тебя. Слова Лилии попадают точно в цель, обезоруживая меня, лишая хоть какого-то шанса… Я чуть приоткрываю рот для вдоха и пытаюсь улыбнуться. — Юра, — зовет меня Яков, — ты слышишь? — Я слышу. Все хорошо, — говорю я, хотя из голоса пропадают всякие интонации. — Правда хорошо, — и лицо все же кривится улыбкой, но я не знаю, как жалко это выглядит. Я делаю, как мне сказали — отпускаю тебя. Прощаюсь с правом разделить с тобой победу. И уже точно знаю: мне с тобой свою тоже не дадут разделить. Это полное дерьмо, но… Не время для того, чтобы злиться или обижаться — скоро мой выход. И это все еще важно. Тем более, что… я должен пройти, я ведь тебе обещал. Как и ты мне. И ты свою часть выполнил. Отабек все не двигается и смотрит, ему кажется, что мир рассыпается: он уже и сам не готов куда-то идти. В конце концов, КИК скорее ход для зрителей, оценки судьи выставят в любом случае. И Отабек замирает весь внутри, каменея и немея, не замечая, что руки его сжимаются в кулаки. Он не берет олимпийку, не надевает щитки. Из всего мира вокруг остается только лицо Юры с неестественной улыбкой. И это означает только одно: Юра потерял настрой. И виной тому Отабек. Справится с этим почти невозможно, и Отабек неожиданно для себя оказывается в точно той же точке, что Юра, когда тот не вышел на награждение. Отабек не сбегает и не прячется, он садится на скамейку, но вместо того, чтобы надеть щитки, остервенело дергает шнуровку коньков. От них, к сожалению, почти невозможно избавится быстро, но Отабек надеется, что никто просто не рискнет ему мешать. Я отворачиваюсь: не смотрю, как ты уходишь — это сейчас слишком для меня. Ведь я честно, со всей ответственностью стараюсь не думать о том, что ты уходишь от меня. «Это не правда!» Но ты точно уходишь без меня, и даже это я могу пережить с трудом. Но все же суть в том, что я должен, и я… справлюсь. Я не смотрю теперь на экран, который должен показывать тебя и Ису в КИКе. Я не хочу знать и закусываю губу, глядя только на гладкую и такую… скользкую, ослепительную почти поверхность льда. Он всегда был со мной — я стараюсь за это зацепиться и, вынимая плеер, запихиваю наушники в уши. Сколько у меня времени? Несколько минут — так много и так мало. Слишком долго для «без тебя» и слишком мало, чтобы вернуться в нужное настроение. Если это вообще возможно. Но я честно пытаюсь, и Лилия теперь гладит меня по плечу, не мешая. Лилия смотрит, как Отабек делает пару шагов, за которые Юра успевает обернуться ко льду, и… Отабек не уходит с Исой, а расшнуровывает коньки, а это непростая задача. Лилия таращит глаза и мысленно просит… Она ждет, что кто-нибудь справится, сделает хоть что-то, но все в шоке смотрят на Отабека и не… мешают ему. А потом он все же уходит, босым, а Иса просто идет за ним, и Лилия выдыхает, гладит Юру по плечу — слова не нужны, она знает такого Юру. Он и так старается, и можно сделать только хуже. Вот только потом Лилия не видит Отабека в КИКе, и глаза ее сами ползут на лоб. Она усилием не говорит ничего, лишь выпускает воздух из груди, в которой теперь так больно. А Иса в странном, но полном достоинства, одиночестве, выслушивает высшие оценки — Отабек превосходит свой рекорд, и это бесценно. Как и то, что теперь он лидирует по очкам. Но Юра не смотрит, значит, знает — из его наушников во всю гремит его музыка. И Лилия думает только об одном: он не должен понять. Узнать потом, искать — да, но после… Лилию почти трясет, и Яков, оказавшись рядом, чуть обнимает ее за плечи. Его губы вдруг касаются уха, ужасно интимно, как много-много лет назад, и Лилия слышит его шепот: — Я с тобой, сейчас будет твой выход, — словно ничего не происходит. «Яша!» — Лилия точно знает, о чем это для нее. Она однажды вышла так, словно ничего не изменилось. Но сейчас Лилия стремительно теряет Отабека, которого у нее в общем-то и не было. Так же как и своего ребенка. Лилия уверена, пойми Юра, — он не выйдет — сбежит, пойдет за, станет искать. Она не может его обвинить, значит… У нее нет никого вернее и надежнее, а может и вовсе — никого, но есть Яша. Лилия ищет слова, но Яша говорит сам: — Я пойду за ним, найду и поговорю, — обещает он, и Лилия кивает. Дышит глубоко — собирается. Юра разворачивается в ее руках, такой решительный, смелый, сосредоточенный, накаленный как сталь: в глазах его что-то такое, что не назвать, и решимость. Непоколебимая решимость — он не сдается. Я слушаю музыку где-то с минуту и понимаю: нет ни единого шанса — я больше не чувствую так, как ни стараюсь. Во мне слишком много злости. Злости на себя на самом-то деле. Лилия держит меня за плечи, а я говорю ей: — Измени музыку, пусть в этом костюме, но я откатаю предыдущую. Ее я смогу. Я вдруг понимаю, что в нее влезет все это напряжение, весь гнев, все то, как мне приходится… Так часто приходится быть кем-то другим. Я неизменно сдерживаю много, но этого всегда недостаточно. Что со мной не так? Возможно… все? — Это невозможно. Мы и так ее уже поменяли, и не можем сделать это второй раз, да еще и сейчас. Я только до звукооператора буду бежать дольше, даже если соглашусь. Нет, Плисецкий, ты не похеришь все эти усилия. Наши усилия, свои усилия, усилия Отабека, — Лилия делает ударение. Она знает, что давит, но выхода у них нет. Я сжимаю кулаки, закусываю губу и выдаю тихое, но полное чувством: — Блядь! Но я не смогу! Я не могу, я не откатаю, а я хочу… С этой программой все должно быть так — она… бесценна. Я стараюсь, но я… просто не могу. — Забудь это слово. Для тебя ведь не существует «не могу», Юра, только — «не хочу». — Не правда, я хочу! Я так сержусь, что она не верит! Лилия смотрит на меня внимательно, а потом вдруг предлагает: — Расслабься, не ищи того, чего нет. Этот костюм, эта музыка. Любая программа. Просто иди и танцуй. Танцуй так, как в последний раз, пусть будет то чувство, что сейчас. Мы… концентрировались на «с тобой», но… — Я могу исполнить «без тебя», — выдыхаю я, понимая. И захлебываясь свободой. Она вдруг безгранична и пугает. — Что значит, что угодно? — выдыхаю я растерянно. — Старая программа, новая, элементы одни и те же, хореография одинакова — не важно, что ты выберешь, просто — танцуй, — эти слова Лилии — таинство: то пожелание, которое говорят артистам балета. Отабек сворачивает в раздевалку без всяких объяснений, его уже почти не волнуют оценки. Он не хочет их знать, лишь злится на себя за этот успех и самоуверенность. Все ощущение победы, чуда и того, что Юра вот здесь, с ним рядом, исчезает. Теряет значение. Отабек не пытается повредить костюм или что-то еще, просто методично расстегивает его, чтобы переодеться. Он не думает, что повторит поступок Юры с побегом после короткой, просто больше не верит в победу. И не хочет ее, даже маленькую, на бронзу. Яков застает Отабека, уже скинувшим пиджак, не встречает его взгляд — Отабек избегает смотреть — и говорит просто: — Не делай этого. Не уходи сейчас. Не отбирай у себя победы. Яков не утверждает, что ничего непоправимого не случилось, ведь Юра и правда потерял настрой, и для Отабека в этом что-то такое большое, что не дает уже и ему быть на вершине. — Я не собирался уходить, — стеклянно произносит Отабек. — Просто занимаю время. Я приду к Юре. Только переоденусь. Отабек многозначительно замолкает, ожидая, что Яков просто уйдет. — Отабек, когда выставят пьедестал, ты не можешь прийти к нему в футболке, джинсах и кедах, — Яков прислоняется спиной к шкафчикам. — Я не уверен, что понимаю тебя, но для меня всегда было очень трудно не следовать за эмоциями Лилии. И когда мы были моложе, и даже теперь. Это очень заразно. Но Юре и правда — не шесть. И он все-таки должен понимать, что не все и не всегда приемлемо, и что, даже отвлекшись от традиционности, очень редко возлюбленные встречаются в КИК, если только они собственно и не являются парой, которой ставят оценки. Яков явно готов объяснять дальше, но Отабек перебивает: — Вся новая программа зависит от его настроя, от его взгляда. И неважно, что вы правы в этих рассуждениях. Для Юры не так. Для него — я предал его. Отабек не договаривает, но Яков легко понимает продолжение этой мысли: «И тогда я не заслуживаю победы.» А, судя по поведению сейчас, Отабек решает не заслуживать и льда вообще. Оставить его одному Юре. — Ты сейчас собираешься бросить Юру, — Яков говорит спокойно, он не обвиняет, просто пытается донести до Отабека, как этот, в его голове благородный, жест будет выглядеть для Юры. — Я знаю, ты уступаешь ему, потому что не оправдал его ожиданий, но для Юры ничего не будет иметь значения, кроме как бежать за тобой. Он даже за Витей побежал, а это было совсем другое. Юра ждет тебя, — поясняет Яков, чтобы сомнений совсем уж не осталось. — Как обещал Иса: раз уж ты не взял его в КИК, так проводишь. Ждет и не знает, но когда дождется — ему станет легче. Эта программа — его чувства к тебе, ну, что же… Отабек, они не просты и противоречивы. Есть место и разочарованию, и безумной радости. В первые дни отношений это естественно и ранит, но с годами становится удивительно, и пусть так же ранит — но только это одно и имеет смысл. Отабек не спорит, даже с последним весьма странным утверждением, зато спрашивает прямо: — То есть вы считаете, мне мало просто прийти к Юре? Пусть в джинсах и футболке. — Да, — Яков кивает. — Ты его чемпион и… Не только его герой: нечего тут прибедняться. Он хотел разделить твой момент, а не чтобы ты вдруг ушел. Ты разве, правда, хочешь оставить Юру? Сейчас, прямо перед выходом? Просто потому, что тебе… Тут Яков замолкает, он не хочет обидеть и уронить Отабека, но все же сейчас, в этот момент от того, соберется Отабек или нет, зависит по-настоящему много. — Я же сказал, что приду, — упрямо отвечает Отабек. — Только… И Яков вдруг ловит его за грудки: — Не смей вот так отдавать ему место! Юра может сам его получить! Без твоих уступок, без того, что ты сходишь с дистанции! Яков разжимает руки почти мгновенно и продолжает спокойнее: — Его так расстроила эта малость: возможность быть с тобой, когда ты побьешь свой рекорд и его, кстати, тоже, когда обойдешь всех, сразу войдя в тройку - и ты всерьез считаешь, что, если ты покинешь лед, он обрадуется? Нет же, он в точности повторит твой поступок, считая себя виноватым перед тобой! Отабек слушает, не перебивая, но глядит хмуро, как будто не веря, и Яков наступает: — Ты не виноват, что Юра расстроился. Это просто реальность. Он вырастет, и его результаты перестанут так зависеть от настроения. А вот расти, тренироваться и побеждать он хочет с тобой. А ты с ним. Не дури, Отабек, и не будь как Юра: одна неудача или ошибка ничего не решают. Отабек закусывает на мгновение губу, а потом все же поднимает свой пиджак и перекидывает его через руку. Яков хмыкает — то была самая длинная его речь за долгое время, и по-своему забавно, хотя вроде и логично, что сказал он ее такому немногословному Отабеку, который зато очень решителен. Поравнявшись с Яковом, Отабек вот теперь смотрит ему в глаза, но говорит коротко: — Спасибо еще раз, — и идет к выходу на каток. Яков смотрит ему вслед, странно думая о том, что, несмотря на это длинное объяснение о чувствах, если бы он тренировал Отабека, им, видимо, хватало бы одних только жестов и названий элементов.