Коридор

Отабек, чуть вздохнув, протягивает Юре руку, помогая сойти со льда. — Пойдем в раздевалку, — просит он тихо. — А то я ничего не успею. Отабек оборачивается, чтобы взять со скамейки щитки, а потом повинуясь порыву, опускается рядом с Юрой на одно колено, чтобы помочь ему их надеть. Я моргаю, глядя как ты… у моих ног? И что-то в этом есть… неправильное? Точнее не так. Вот теперь я ужасно смущаюсь и едва шепчу: — Что ты делаешь? — но позволяю тебе помочь. И, конечно, не могу больше перечить. Мы уходим в раздевалку, и я отчаянно стараюсь не мешать тебе. Хотя хочется… Но я все же ловлю тебя за шею, только когда ты уже полностью готов и не жду, время ведь уходит: целую тебя сам. Меня бьет в лихорадке, пока я чувствую твой язык и снова забираю его себе. Я отпускаю тебя первым и тяну к выходу из раздевалки, пока еще… вообще возможно остановиться. Ты выезжаешь на лед, а я зависаю у бортика, опираясь на него. Мне нравится смотреть, как ты катаешься. Такой решительный, смелый и сильный. Мой? В это почти невозможно поверить, но я стараюсь себя успокоить: «Да, да… Да! Только мой.» От внезапных собственнических чувств перехватывает дыхание. Твой тренер входит в зал. И так странно не один, а… с Лилией? Они о чем-то переговариваются, и Лилия присаживается в отдалении от меня, тогда как твой тренер встает на кромке льда, в проходе. Напряжение внутри Отабека становится все ярче и ощутимей, он подъезжает к тренеру, и у него есть вопрос, но он ничего не спрашивает про Лилию, только здоровается с ними обоими, а после кивает и отправляется исполнять указания Исы. Отабек знает, что Юра смотрит, но сейчас это вызывает противоречивые чувства. Да и вообще: чувств становится как-то слишком много — настолько, что привычно удерживать их не выходит, потому, наверное, Отабек и падает. Он поднимается быстро и повторяет элемент уже без ошибки, прежде чем перейти к следующему. Сейчас как-то резко начинает иметь значение, что Отабеку недоступны все четвертные и некоторые каскады, но желания немедленно, сейчас их попробовать не появляется, зато рождается яркая злость на себя за то, что он так и не сумел научиться этому. Отабек старается отрешиться от мыслей о Юриной программе, но выходит плохо — вместо собственной мелодии в голове действительно звучат, сменяя друг друга, те песни, что кажутся Отабеку, подходящими для Юры. Он гораздо больше перебирает в голове их, чем думает о том, что делает, и, конечно, падает снова. А потом ошибается еще пару раз. Иса в отличии от Лилии отличается большим терпением, но Отабек видит, и его удивление, и взгляд на трибуны — Иса недоволен. — Соберись, — коротко говорит он Отабеку. — Эти люди не впервые на тебя смотрят. Раньше это не мешало… Отабек только кивает и снова выезжает в центр катка. Я успеваю содрать почти всю кожу с внутренней стороны нижней губы. Я болею за тебя и вот теперь замечаю, как ты напряжен. Никогда не думал, что могу понять такое, но я точно знаю — ты не думаешь о своем катании, ты… думаешь обо мне? На самом деле, это ужасно меня беспокоит. Потому, что из всех я, конечно, болею за тебя. И точно не хочу помешать, но… Я не знаю, что делать. Уйти? Остаться? Все это оказывается ужасно сложно, и я просто ничего не решаю, позволяя себе оставаться. Мне так жалко отдать хоть кусочек времени с тобой, а я чувствую, как его… отнимают? У тебя такое лицо, что я не понимаю даже… Хочешь ли ты, чтобы я встретил тебя? Я и мои желания огромны и ужасно… неуместны? Таким это окажется и на льду? Я слишком. Лилия как-то сказала мне, что неграненые камни прекрасны, но их почти никто не может оценить. Она создала огранку — запихнула меня в определенную форму. Но если я позволяю себе выйти за грань, тогда… Я не подхожу? Режу? Огорчаю? И вот я уже снова боюсь потерять тебя. Боюсь, что ты рассердишьсяи не захочешь дальше быть не то, что моим… Но даже просто моим другом. Во рту привкус крови, и мне вдруг так странно не хватает советов старика! Проклятый вездесущий Виктор — вот он бы знал, что делать и как правильно. Я опускаю голову, и волосы падают, полностью закрывая лицо. Лилия не удивлена. Она впервые видит тренировку Отабека, но помнит его прокаты. Практически совершенные в своей техничности и наполненности: сила и воля, грация дикого зверя, замершего перед прыжком, а потом и в прыжке. Очень выдержанного зверя. И Лилия точно знает, что значит выражение лица Отабека сейчас. Лилия чуть с ума не сошла, снова и снова обнаруживая ЭТО на лице Юры! Но стоило Отабеку оказаться рядом, как все прошло — закончилось, как страшный сон. Кататься и выигрывать снова стало для Юры важно. Отабек не гасит, не отвлекает Юру, скорее вдохновляет и стимулирует Юрино стремление быть лучшим. Но, оказывается, они очень разные. Потому, как реагирует Иса, Лилия сразу понимает — он расстроен. И точно знает, в чем, точнее в ком — причина. Юра занимает Отабека сейчас много больше его собственного выступления. И… Как бы Юре ни было трудно, он должен понять. Пусть Юре не стоит уходить сейчас, это может быть неверно истолковано, но ему нужно убедиться, что Отабек хочет видеть его на дальнейших тренировках. Лилия не разочарована Отабеком. Лишь тем, что… Ей неуместно вмешаться. Хотя она, кажется, знает, как научить Отабека тому, что он еще не умеет. К ней даже приходит шальная мысль, что совместные тренировки Юры и Отабека, о которых Юра наверняка уже мечтает, могут быть полезны обоим. Лилия не загадывает про будущее, но планы уже строит. Потому что будет потом или нет, но сейчас между Юрой и Отабеком искрит так сильно, что только слепой не заметит. Отабек не то чтобы собирается, но выравнивается. Он больше не падает, а недочеты становятся незначительными, но для того требуется все большее напряжение, просто другое. Против первого проката, Отабек наоборот сосредотачивается на том, что Юра на него сейчас смотрит и стоит соответствовать. Но теперь в этом скорее злой запал, чем желание впечатлять и нравиться. Видно, оттого и не выходит идеально. Отабек не любит что-то доказывать другим — только себе. Юра всю его тренировку стоит у бортика, почти не шевелясь, но вот он роняет голову, а когда поднимает… Взгляд у него… несчастный. Отабек знает, что и его расстроил. Я любуюсь тобой, и все внутри дрожит. Так нельзя, но я мысленно стягиваю с тебя футболку. Это так… мало, но так много. Что же со мной? Может, я ненормальный? Тренер показывает тебе, что время вышло, поразительно, но он даже не выглядит недовольным. А я… так хочу к тебе, и тело мое рвется вперед — останавливаться почти больно. Мышцы сводит от напряжения. Я… так виноват. Я ненавижу это, и мгновенно начинаю злиться. На все, особенно на твоего тренера, что встречает тебя вместо меня, и на себя. За то, что испортил тебе тренировку. И от чувства вины сводит не только челюсть и пальцы, но и все внутри. Я все же подхожу, но так, чтобы у тебя с тренером было много только вашего пространства. Любовь — это ужасное чувство. Я не знаю, что с ним делать, особенно тогда, когда вокруг нас есть целый мир и целая жизнь, задачи и цели, а не только уютная темнота твоей спальни. И мне совершенно не у кого попросить совета. От этого тоже тяжело. Черт! Я же никогда-никогда не ждал ни чьей помощи! Так почему сейчас я такая размазня?! Мне хочется ударится лбом о стену и кричать тоже хочется. Я выхожу из себя, потому что оставаться в себе невозможно. Мне тесно в чертовом теле. И я просто жду, как идиот, боясь разговора, что будет потом. Боясь, что ты больше меня… не выберешь. Иса удерживается от комментария, что это была худшая тренировка, и Отабек с готовностью признает это сам. Он не видит смысла мусолить эту тему и особенно убиваться, зато хочет уже закончить — чтобы Иса ушел, оставляя их с Юрой… Отабек не знает, что ему сказать, просто понимает — надо поговорить. Не о программе, а о том, как Юра сейчас выглядит. На самом деле, почти так же, как вчера вечером в туалете. Иса с Отабеком не спорит, как не утешает, лишь напоминает, что в данном случае это вопрос концентрации. Иса возлагает надежды на характер Отабека, а потом отпускает, и Отабек присаживается на скамейку. Я не позволяю себе всего, держу себя в руках, крепко — до хруста ребер — но осторожно сажусь рядом. Это лишь жалкая тень того, что я хотел бы сделать. А все слова странно исчезают. Я не могу найти ни одного, а сердце стучит, и его — проклятое — не унять, я знаю точно. Прическа, что ты сделал мне, держится отлично и свободных волос слишком мало, за ними не спрятаться до конца. А ты так удивительно сдержан, что… Я, что же, один чувствую так? Это кошмарно нечестно! И я все же начинаю первым. Нелепым и детским: — Ты сердишься на меня? — это мой коронный вопрос. Уникальный в своем роде. До того его слышал только дед, зато часто. До того я любил только его, точно зная, что… он никогда не оставит и не разлюбит меня. У него было уже столько поводов и возможностей, но он все еще всегда ждет меня дома. Я его звезда и пользуюсь этим нагло, в полную силу, и мне… Почти не стыдно. С тобой все не так. И я жалок, наверное. Мне снова холодно и снова жарко, а высокий ворот тренировочной футболки сжимает горло. Отабек мотает головой, потом вздыхает: — Нет… Он не уверен, что это правда, но даже если он и сердится, то не настолько, чтобы хотелось уйти или чтобы ждать, что уйдет Юра. — Просто… как-то все… не по плану… Юр, я не уверен, что это такая уж хорошая идея обсуждать все со мной. Показательные — это одно, а тут… Я недостаточно хорош… для твоих ожиданий, вот и все. И я… я рад быть с тобой и помогать, но… «Вообще-то у меня есть своя программа и думать я должен о ней,» — вот верное продолжение, но озвучить его Отабек не может. Он хочет думать о Юре, готов к тому, что Юра займет все его мысли — Отабек привык. Ему и правда важно то, что Юре, даже какой образ тот хочет на выступление, но… Когда они все задержали Отабека… он оказался частью их команды — это, конечно, лестно, только вот Отабеку не нравится место в тени Юры. Может, он и не может его перекатать, но все же он тоже фигурист. Свой собственный, ну и казахский. Почти каждое твое слово — взрыв мозга. — О чем ты? Что значит… недостаточно хорош для моих ожиданий? Это… какая-то шутка? Бек, я… — я сжимаю кулаки и бью ими по коленям. — Я никогда не мог без тебя… быть… на льду собой. И ты! Ты поддержал меня после соревнований, ты подарил мне… меня. Никто такого не делал. И ты… не прав. Ты чувствуешь меня, и те тренировки с тобой — самые лучшие в моей жизни. Я помню, как это было, помню каждую секунду: эти моменты уже часть меня, такая крепкая, неотъемлемая — самая важная. Она живет на подкорке. То, что ты дал мне, сложившись с потрясающей хореографией Лилии, стало… Да не важно стало ли оно шедевром, оно было мной. Мной таким, каким я… выходит, уже тогда мог быть только с тобой и для тебя. И я не знаю, как все это объяснить, я, вообще, не умею говорить о таком. — Ты считаешь, я должен выполнить произвольную, как есть, и менять только показательную? Я прикусываю язык, как-то так выходит, что я не сомневаюсь, что снова выиграю, что смогу эту самую показательную продемонстрировать. — Я сейчас помешал твоей тренировке? — спрашиваю я прямо, потому что не знать — невыносимо. Отабек, уже надев щитки, поднимает на Юру взгляд: — На оба вопроса — нет. Я сам плохо откатал. Это бывает. А программа это просто очень быстро, Юр. Большая нагрузка на тебя. И при этом… Я не уверен, что могу помочь по-настоящему, как Лилия и Яков, потому что… Юр, потому что я не катал показательную, и у меня была бездна времени. Я хочу тебя поддержать, но я не ты, я бы и никогда не рискнул менять программу в такой короткий срок, у меня не было бы и шанса… Как ты не понимаешь? Отабек стискивает зубы, а потом встает. — Пойдём, — зовет он. — Джей-Джей уже идёт. По-русски он не понимает, зато по лицам читает отлично. Отабек обхватывает Юрино запястье и тянет его за собой к раздевалкам. Ты себя недооцениваешь, вот что я понимаю. А нагрузка — это что-то, что не пугало меня никогда. Все, что угодно, ради победы… Но теперь все иначе: все, что угодно, ради любви. И только после — победы. Я все еще теряюсь в словах, но послушно иду за тобой. Твоя хватка на запястье заставляет меня теряться в мыслях. Ты затмеваешь собой даже фигурное, и это — нонсенс. — Именно ты помогаешь мне по-настоящему, — выдыхаю я. Никто не может так, как ты. Именно то, что ты делаешь со мной и есть настоящее. — Бек, ты пройдешь дальше, я это… ну… я просто знаю, понимаешь? Уверенности моей нет конца и начала — она бесконечна. — Я не хочу большей помощи, чем… чтобы ты был со мной, твоего мнения по поводу музыки и костюма. И я готов — я хочу делать для тебя все! Я пораженно осмысляю собственные слова. Такие странные, но так и есть. Я готов для тебя на все. И могу стараться не меньше, а даже больше, чем на тренировках — вот и все. И теперь, когда мы говорим, мне сразу становится легче дышать. — Ты — мой герой, — сообщаю я тебе. Это очень по-собственнически, но… правда: ты прежде всего мой герой и только после — герой Казахстана. Отабек чуть сжимает Юрину руку и чуть улыбается: — Твое доверие очень большая честь для меня. Я надеюсь, что справлюсь. Через минуту они оказываются в раздевалке, и Отабек позволяет себе больше: касается Юриной щеки. — Ты такой… красивый, — все же просто говорит Отабек, потому что сейчас это ненадолго затмевает все остальное. — Сильный, отчаянный, смелый… любимый, — признает Отабек с очередным вздохом. — Переоденемся и пойдем куда-нибудь? Или просто в кафетерий? Я задерживаю дыхание, а на выходе выдаю: — Куда-нибудь, — и уточняю: — Куда-нибудь, где поменьше народу. Я не опускаю взгляд, хотя снова краснею, зато, чуть поворачивая голову, ловлю твои пальцы губами. Не знаю, откуда я взял этот жест, но он рождается сам собой и выходит ловким. Что бы ни сказала Лилия, она не может следить за мной постоянно и не станет держать свечку, а твое прикосновение к щеке и твои слова обещают так много. Значит… можно найти хотя бы полчаса на то, что не касается фигурного. Только для нас. — А потом уже пообедать и погулять. И найти тихое место, где можно беспрепятственно слушать музыку. На самом деле, это принципиально, и улица лучше любого другого места. Парк какой-нибудь, например. Я ничего не знаю в этом городе, но есть же здесь парк или набережная? А у нас есть навигатор — чудесное изобретение, делающее меня королем мира, не меньше. А если мы останемся в комнате только вдвоем, я не смогу мыслить достаточно ясно. Отабек вздрагивает от Юриного жеста, но не останавливает, только впитывает горячий язык Юры на подушечках пальцев. — Юр, ноябрь же, а это тебе не горячие источники и не Барселона, — усмехается Отабек. — Давай поищем просто хорошее кафе. Я боюсь в кафетерии неизбежны Виктор и Юри, иногда кажется, что они на тебя маячок повесили. Так что кафе выберем подальше. Они переодеваются и, держась за руки, покидают ледовый дворец. Юра последние минут пять не отрывается от телефона, время от времени предлагая варианты, где поесть, и Отабек соглашается на все, чем немного Юру раздражает, но, в конце концов, они выбирают, и Отабек ловит им такси. Там Юра приваливается к нему, незаметно обнимая, и Отабек почти счастлив.