Бочка яда и ложка но-шпы

На стуле я сижу недолго, еще на середине попыток Олега объяснить, что было не так с третьей личностью, вскакиваю и начинаю ходить по комнате. Уложить в голове всю эту информацию кажется нереальным. Надо полагать, Волков забил на свои же слова о том, что он не вправе рассказывать об этом, потому что на все возникающие вопросы честно отвечает. Надеюсь, что честно. Когда Олег замолкает, я останавливаюсь прямо рядом с кучей оружия на столе. Поежившись, отхожу чуть дальше. — Тебе здесь не место, Ася, — тихо говорит наемник, когда тишина между нами затягивается. — Ты ведь слышала. Я искренне считаю тебя хорошим человеком, и мне бы хотелось, чтобы так оно и было. С нами сохранить это не выйдет. Хорошо, если живой останешься. — Подожди, — прошу я и возвращаюсь за стол. — Об этом потом. Ты… Ты действительно думаешь, что стрелял в тебя тогда не он? Олег пожимает плечами, неловко дергается от движения, которое явно причиняет ему дискомфорт. Жестом просит подвинуть к нему ближайший ствол. Опасливо покосившись на оружие, беру его двумя пальцами обеих рук и аккуратно передаю Олегу. Тяжелое. — Думаю, — наконец отвечает Волков. — Думаю, что тогда третий попытался захватить контроль окончательно, но не смог. — С чего ты это решил? — Серый отлично стреляет, Ась, — говорит Олег, разбирая автомат. Или не автомат, я понятия не имею, если честно. — Ни одна пуля не стала смертельной, не задела жизненно важные органы. Он бы не промахнулся, если бы хотел. — И что это значит? Он сопротивлялся? Или третий просто паршиво стреляет? — Что-то вроде. Я с подозрением приглядываюсь в занятому делом Волкову, и меня посещает ужасающая догадка. — Вы что, даже не поговорили о том, что случилось? — Мельком, — нехотя отвечает Олег. — Он рассказал, как все было. Мельком? Это такое проявление суровой мужской дружбы? Чувак, ты меня подстрелил пять раз, но обсуждать ситуацию нормально мы, конечно, не будем. Я со стоном опускаю голову на сложенные на столе руки. Масштабы того, во что я вляпалась по чистой случайности, кажутся просто катастрофическими. При этом Олег верит, что сейчас с его другом все относительно нормально, несмотря на прошлое. И все равно он уверен, что Разумовский легко доломает мою жизнь, поэтому предлагает просто уйти, когда все закончится. — Ася, я был бы рад, если б рядом с Серым был кто-то вроде тебя, — произносит Волков, будто мысли прочитав. — Но я еще не полный эгоист. Ты не заслуживаешь всего того, что последует за твоим решением быть с ним. — Я ничего еще не решала, — глухо замечаю, не поднимая головы. — Знаешь, то, что ты уговариваешь меня свалить подобру-поздорову, — выглядит странно. — Будь я последним мудаком, то убеждал бы тебя, чтобы ты дала всему этому шанс, — бормочет Олег. — Подай еще один. Я выпрямляюсь и двигаю к нему следующий автомат или что оно там. — И что, если я останусь, будешь продолжать гнать? — скептически спрашиваю, глядя на сосредоточенное лицо наемника. — Нет, буду просить тебя проявить к идиоту немного снисхождения, потому что Серый раньше ни за кого так не цеплялся, все было мимолетно, поэтому он понятия не имеет, как себя вести, и косячит. Косячить он будет много, кстати. — Сваха из тебя так себе. — Знаю. — А третий… Его точно нет? — Точно. Ася, я уверен, что если бы не его влияние, то все обернулось бы иначе с терактами и прочим. — Хуже? — Возможно, — нехотя признается Олег. — Не знаю. Поэтому и прошу тебя подумать как следует, а потом уйти. Он переживет. Тяжело, но переживет. — Ты говорил, что я не выдержу пять выстрелов, — робко напоминаю, двигая к нему очередное оружие, теперь пистолет. Вроде бы. — Сорвался, — морщится Волков, вынимая обойму. — Хреново получилось, надо будет извиниться. Я не хотел задевать его. Мне вдруг становится очень весело от этих слов, я даже не выдерживаю и нервно смеюсь. Вспомнились советы из интернета по поводу принятия измены. О том, что если вы решили простить, то никогда не стоит попрекать партнера прошлым. К попытке убить тебя это тоже относится, интересно? Волков откладывает оружие и с беспокойством рассматривает меня. Качаю головой, поднимаясь на ноги. Пожалуй, стоит хотя бы позавтракать, а потом уже возвращаться к мыслям о том, как сделать себе больнее. Остаться с человеком, который, по-моему, сам не знает, чего хочет, и может растоптать то, что от меня осталось. Или уйти от того, к кому каким-то чудом привязалась за прошедший месяц с лишним. Вот ведь дура-то. Оставляю Олега в компании оружия и иду на кухню, гадая, как все могло так повернуться. Я просто поговорила с симпатичным покупателем, которому очень понравились мои картины. Кто же знал, что у этого человека в голове полнейший бардак? Олег, конечно, утверждает, что сейчас ему получше, ведь в итоге, через тернии и недобросовестных врачей, он все-таки прошел нормальную терапию. Это заявление тоже вызывает у меня нервную усмешку. Получше? Да он же срывается на ровном месте, что ж тогда раньше было? А, ну да. Я выливаю в раковину чай из кружки, куда случайно насыпала соль вместо сахара, и делаю все заново. Ситуация до того стремная, что кажется почти комедийной. Или меня уже кроет не меньше, чем Разумовского. На что я вообще рассчитывала? Как это должно было выглядеть в моей голове? Он же по всем документам мертвец и вынужден скрываться, какое будущее может быть при таких условиях? Вместе будем в убежище сидеть? — Ася, все нормально? — спрашивает Олег, застыв в дверях кухни. — Да, — отстраненно отвечаю и подношу кружку ко рту. Волков подходит и забирает ее, выливает содержимое в раковину. Молча указывает на соль. Опять. Похоже, наблюдал за мной какое-то время. — Мне жаль, что ты оказалась втянута во все это, — грустно говорит Олег. — Знаешь, а я все понять не могла, почему Разумовский так не похож на того, про кого в новостях кричали. — Он рядом с тобой не похож, — бормочет Волков и добродушно усмехается. — Впечатление пытается произвести хотя бы так. Произвел. Просто кучу впечатлений. Вопрос только в том, достаточно ли я с ума сошла, чтобы забить на логику и пойти на поводу у своих желаний?

***

Разумовский и Волков уходят молча, даже не сообщив. Только записку на столе в гостиной оставляют, где размашистым почерком написано о том, что они отправились решать проблему. Я задумчиво чешу затылок, читая ее уже раз десятый. Забавнее было бы, если б они ее на холодильник прилепили магнитом. Прямо образцовая семейка, где рядом с пожеланиями удачного дня и сообщениями про суп на плите, оставляют записки с предупреждениями о том, что пошли бить кому-то морды. Прелесть какая. Спокойствия хватает еще на час. Когда никто так и не возвращается, я начинаю потихоньку нервничать. Вдруг с ними что-то случилось? А если Колесников и его люди оказались сильнее? Я ведь даже не узнаю, нужна ли им помощь! А если их полиция схватит? Да тут куча «если» может быть! Побродив по первому этажу, я поднимаюсь на второй и иду в серверную, мрачно смотрю на темные экраны. Хоть бы оставил возможность как-нибудь наблюдать за вылазкой! Наверняка же мог. Хлопнув дверью, иду дергаться дальше. Их нет и через два часа, и через три. На четвертый я уже всерьез начинаю паниковать, хотя до этого почти убедила себя, что разборки с бандитами просто занимают много времени. Я продолжаю изображать привидение и ходить по дому, потому что не могу сидеть на месте. Меня разрывает от желания позвонить кому-то из них и страха, что вот они сейчас в засаде сидят, а тут как заиграет какая нибудь «What is love», и все. Наличию такого рингтона у Разумовского я бы даже не удивилась, если честно. Отпускает только тогда, когда в пятом часу утра мне приходит сообщение от Олега о том, что все нормально, и они едут домой. Я кидаю телефон на стол в гостиной и обессиленно падаю на диван. Чокнуться так можно. Что я только уже себе не навоображала! Открывающаяся входная дверь звучит очень громко в пустом доме. Я вскакиваю и чуть ли не бегу в холл, заставляю себя идти нормально уже перед самым выходом из гостиной. Застыв посередине, оглядываю обоих. Живы, относительно целы. Волков скидывает грязные армейские ботинки и вешает куртку, под которой сплошь черная одежда и ремни с кобурой. Выглядит как заправский спецназовец. Я замечаю ссадину на скуле, внутри волнение закручивается с новой силой. Разумовский швыряет черное пальто в сторону вешалки, но то, конечно, просто падает рядом. Не обращая на него внимания, он проходит мимо меня, бросив: — Можешь ехать домой. Скривив в ухмылке губы, из-за чего из ранки на нижней начинает течь кровь, направляется в сторону лестницы. Я разворачиваюсь и даже делаю шаг за ним. — Оставь, — тихо говорит Олег. — Не надо сейчас. Это заявление представляется мне весьма сомнительным, потому что глупое сердце совсем не хочет оставлять его одного. Тряхнув головой, соглашаюсь и поворачиваюсь к Волкову, спрашиваю, чем помочь и что еще разбито, кроме щеки. Олег улыбается и говорит, что все пучком. Я все равно тащусь за ним в гостиную. Там он вытаскивает из шкафа большую аптечку и ставит ее на стол. Я исподтишка наблюдаю, как Волков расстегивает ремни и снимает бадлон, под которым оказывается майка. Вроде движения нормальные. — Давай, — говорю я, когда он собирается заняться щекой. — А ты пока расскажи, как все прошло. — Проблема решена, — сообщает Волков. — Серый сказал правду, ты можешь вернуться домой. — Что вы с ним сделали? — все-таки спрашиваю, хоть и зарекалась. Олег лишь смотрит на меня. Другого ответа я и не жду, все и так понятно. Полагаю, те, кто стал жертвами Колесникова, не сильно расстроятся. Закусив губу, берусь за антисептик. Волков отмахивается, говорит, что просто пластырь хотел прилепить, чтоб не раздражало так. Под моим взглядом сдается. Обрабатывать всякие ссадины мне не впервой, после двух-то братьев. Да и я была не самым спокойным ребенком, особенно после того, как на роликах научилась кататься. Я сосредотачиваюсь на механических действиях, но мысли постоянно уползают наверх. — Чего он злой-то такой? — решаюсь спросить, закончив. — Сама как думаешь? — морщится Олег. — Всю дорогу обратно сидел мрачнее тучи. — Он же не ждет, что я в пять утра рвану на улицу сразу? — Ждет, — хмыкает наемник. — Он считает, что достаточно испугал тебя, чтобы ты сбежала тут же. — Я бы, может, и сбежала, если б не бессонная ночь, — мрачно бормочу, закрывая аптечку. Неуверенно смотрю наверх. — Иди, Ась, — вздыхает Олег. — Ты точно в порядке? — спрашиваю, опустив на него взгляд. — В полном. Аптечку захвати. Может, тебе дастся. Я отвезу тебя домой, только посплю пару часов, договорились? — Хорошо, — отвечаю уже на пороге. Я очень стараюсь подняться по лестнице нормально, а не перешагивать через ступеньку, чтобы побыстрее было. Заглянув без стука в пустую серверную, иду дальше. Вот в спальню уже стучусь. На всякий случай. — Заходи, — коротко раздается из комнаты. Все, поворачивать назад поздно. Я открываю дверь и шагаю внутрь, готовая ко всему, хоть толком и не знаю, что сказать. Разумовский как раз кидает полотенце на кресло, по пути оно сметает со стола карандаши. Тряхнув мокрыми волосами, он зачесывает их назад и не смотрит на меня. На мое счастье, одеться Сергей успел и теперь щеголяет в пижамных штанах и расстегнутой рубашке. Я замечаю крестообразный шрам на груди, но тут же отвожу взгляд. — Это мне не нужно, — презрительно цедит Разумовский и указывает на аптечку. — Ты почему еще здесь? Могла бы не прощаться, я не просил. — Что, выгоняешь меня из дома в пять утра? — насмешливо уточняю, пристроив аптечку на небольшом диванчике у стены. — Ты же этого и хотела, — фыркает он и лезет в стол, что-то передвигает. — Иди. Позже обговорим твое молчание. Он оставляет в покое ящик и идет к шкафу, копается там. Потом опять возвращается к столу, после уходит в ванную, возвращается и открывает тумбочку у кровати. Разве что под нее не заглядывает. Я понимаю, что это не закончится, и перехватываю его на полпути к шкафу, взяв за руку. — Уймись, — спокойно прошу, после чего иду к дивану. Разумовский не сопротивляется, даже молча садится, только угрюмо наблюдает, как я копаюсь в аптечке. — Можно? — спрашиваю, помахав перед ним бутылкой с антисептиком. — Можно, — говорит он и отводит взгляд. Осел упрямый. Я аккуратно прикладываю салфетку к разбитой губе и не знаю, что сказать. Не понимаю, почему не бегу домой. Мы не пересекались с той сцены в столовой, а я так и не поняла, что делать дальше. Точнее, я не поняла, почему не хочу принимать верное для себя решение. — Больно? — уточняю заметив, как Разумовский морщится. — Нет. Ты здесь из-за того, что Олег тебе наплел про третью личность? Что это он во всем виноват? — Не совсем, я… — Так вот: не слушай его. Мои руки держали пистолет и делали все остальное, еще до возвращения Олега! — запальчиво выкрикивает Сергей, в доказательство показав мне ладони и подрагивающие пальцы. — Я не собираюсь все спихивать на ДРИ. — То есть ты нажал на курок? — спрашиваю, одним толчком вернув его в прежнее положение. Он затихает и опять отворачивается. Я возвращаю антисептик и салфетки в аптечку и перекладываю ее на другую сторону, чтобы она не была между нами барьером. Их и так полно. — Иди, Ася, — тихо говорит Разумовский. — Олег прав, наверно. Я думал только о себе, как обычно. — Я бы хотела остаться еще ненадолго, если не возражаешь. Пара дней погоды не сделает, так? Он перестает уничтожать взглядом кровать и поворачивается ко мне, смотрит недоверчиво, с опаской. Ага. Я бы тоже, наверно, на себя так сейчас смотрела, но зеркала поблизости нет. Пожав плечами, говорю: — Не против? — Зачем? — настороженно спрашивает он. — Ну, ты же вроде собирался меня обольщать. Посмотреть хочу. — Издеваться надо мной не обязательно, — морщится Разумовский и встает. Успеваю уцепиться за рукав его рубашки и тяну обратно, он послушно садится, смотрит исподлобья недовольно. Я же понимаю для себя, что все доводы рассудка были зря. Поздно. Нужно было отстраняться от него гораздо, гораздо раньше, потому что сейчас я не нахожу в себе сил. Просто не хочу этого делать. Глупая, безрассудная, возможно, чокнутая, но я не хочу сбегать от него. Рекорд безумия в моей жизни успешно побит. Не представляя, как выразить все это так, чтобы в его дурную голову не пролезла мысль о том, что все дело в жалости или в чем-то подобном, двигаюсь ближе и обнимаю Разумовского. На несколько секунд он застывает в моих руках, затем резко отстраняется, смотрит в глаза. — Прошлое в прошлом, — тихо предлагаю, убирая влажные рыжие волосы назад. — И ты угадал, это взаимно. Только с одним условием. Если кто-то из вас теперь уже двоих, — я стучу пальцем по его лбу, — решит меня под кустом прикопать, то скажи заранее, пожалуйста. — Такого не будет, — растерянно шепчет Разумовский и тут же трясет головой, нахмурившись. — Верю на слово. Сережа. — Беру его лицо в ладони, осторожно глажу, следя за тем, чтобы не задеть припухшую ранку на губе. — Я хочу быть с тобой. Он подается вперед, прижимается своим лбом к моему и, усмехнувшись, спрашивает: — Ты решила отомстить за все обманом? — Укушу, — беззлобно предупреждаю и вновь обнимаю его. На сей раз он не пытается отодвинуться, льнет к рукам, ткнувшись лицом мне в плечо. — Это не обман. Я правда хочу быть с тобой. — Ужасное решение, ты же понимаешь? — глухо шепчет Сережа, стискивая меня в объятиях. — Подумай лучше. Потом я тебя уже не отпущу. — Да ты сам взвоешь через неделю, — улыбаюсь и глажу его по волосам, никак не желающим лечь нормально после душа. — От одной только сотни фоток с Московской выставки. Штук двадцать из них будут точно изображать лимонад с разных ракурсов. — Присылай, — очень серьезно говорит он и поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. — Мне интересно. Что угодно присылай. — И фото крысы под мостом? У меня есть одно, давно ищу, с кем бы поделиться. — И это тоже, — кивает Разумовский. — Умеешь же ты произвести впечатление на девушку, — сообщаю и осторожно целую его в уголок губ. Он тут же поворачивает голову, но я напоминаю: — Опять ранка закровит. — Ну и пусть? — предлагает Разумовский, чуть улыбнувшись. Цокнув, касаюсь его губ еще раз, все еще аккуратно, ведь ему должно быть чертовски больно. Почти сразу целую щеку, висок и вновь спускаюсь к губам, чувствуя, как в животе устраивают вечеринку чертовы бабочки. Из всех мужчин на свете они выбрали себе, похоже, самый интересный и нескучный вариант. Я отстраняюсь и осторожно стираю кровь, которая все-таки выступила из ранки. Сережа опять пытается поцеловать меня, но я уворачиваюсь. — Тебе больно, — укоризненно говорю в ответ на обиженный взгляд. — Вовсе нет, — возражает он. — Чем чаще беспокоишь ранку, тем дольше я буду отказываться целовать тебя нормально. — Ты жестока, — шепчет Разумовский в притворном испуге. — Да, — серьезно отвечаю и все-таки опускаю взгляд на крестообразный шрам на груди. — Кто тебя так? — Один доблестный страж правопорядка, — отвечает Сережа, притягивая меня к себе. — До первого ареста. Не бери в голову. Кивнув, расслабляюсь и просто наслаждаюсь ощущением его рук на своем теле. Он обнимает крепко, будто я вот-вот собираюсь вырваться и убежать, гладит по спине размеренными движениями. Повернувшись, бодает носом в щеку и все-таки целует еще раз. Ласково проводит ладонью по щеке, чуть улыбнувшись. Выглядит уставшим, и я вспоминаю про то, что сейчас раннее утро, а мы всю ночь не спали. Кто-то, возможно, не первую. — Тебе нужно отдохнуть, — говорю я и отодвигаюсь. — И мне тоже. — Оставайся, — просит Разумовский, так до конца и не выпустив меня из рук. Я бросаю неуверенный взгляд в сторону кровати. Так, этого в планах не было. Нет, от возможности еще большей близости даже дыхание перехватывает, но… — Не думаю, что я готова, — рассеянно озвучиваю промелькнувшую мысль, невесть откуда взявшуюся, потому что мне казалось, что после годичного перерыва кинусь на первого встречного. Разумовский выглядит оскорбленным. — Ася, я не это имел в виду, — сердито заявляет он, убирая прядь волос мне за ухо. — Да, я… Конечно, извини. От недосыпа туплю. Сережа мягко поворачивает меня за подбородок к себе, я виновато улыбаюсь и целую его в уголок губ, опять. — Я могу проводить тебя до твоей комнаты, — говорит он. — Знаешь, я бы хотела лично проследить за тем, что ты ляжешь спать, а не как обычно. Только в душ сгоняю и переоденусь. — Хорошо, — улыбается Разумовский и выглядит таким счастливым от моего заявления, что все сомнения куда-то улетучиваются. Угораздило же.