Бочка яда и ложка но-шпы

Можно было бы использовать нож. Всего пара росчерков. Разумовский сделал бы это быстро, она бы не мучилась. Зато половина геморроя бы сразу решилась. Он сможет снова вернуться к своему проекту. С Олегом поссорятся, но в итоге тот примет его сторону, всегда принимает. Просто взять нож, повернуть лезвие и перерезать горло. Либо в сердце, чтобы точно не мучилась. Сережа перекатывает в уме эту мысль, пытается представить, как жизнь уходит из таких привлекательных карих глаз, как бледнеют щеки, теряя весь свой румянец. Как буквально через считанные часы ее красота начнет увядать, рушится. Он мог бы. Да, мог бы. Но идея ему совершенно не нравится, удивительно, но от нее даже становится противно. Тошнит от самого себя. По многим причинам. Стоит лишь подумать о том, как лезвие касается ее кожи… Охватывает не азарт, а желание сломать руку, которая его держит. Понятно. Вредная стерва все-таки немного запала в душу. Впрочем, было бы вопиющим преступлением лишить мир такого таланта. Таланта к живописи и к выебыванию мозгов. Ну, хоть с Олегом не надо ругаться. Волков с самого начала четко обозначил свою позицию, и состояла она в том, что девчонку — не трогать. Видимо, у него кинки на маленьких запуганных блондинок, проникся. Сережа-то думал о том, чтобы убрать ее, всего ничего. Изначально вообще не собирался, он ее трахнуть хотел, а не убивать. Одно с другим не смешивают. Он и сам себе объяснить до сих пор не может, почему полез защищать девчонку от стрельбы, а потом еще и в особняк притащил. Проще было оставить там. Но Сережа не оставил. И теперь она устраивает ему качели. В очередной раз. Разумовский отстраненно наблюдает за ее перемещениями по веранде. Третий день. Или второй? Вроде третий. Олег уехал, а его драгоценная Ася опять ходит мрачнее тучи. Как же Сереже все это дорого. Как же он заебался смотреть на это. Он-то думал, что они поладили. Разумовский, вздохнув, переключается на ее звонок. Едва ли там что-то важное, но имя абонента ему не понравилось. Вертя в пальцах карандаш, он слушает, как девчонка объясняет своему бывшему мужу, что заседание нужно будет отложить, либо провести без нее. Рановато она. Сережа, может быть, и успеет. Мысль о ее убийстве все еще внушает отвращение, поэтому придется отпустить. Заплатить или шантажировать? Пожалуй, сойдут оба варианта. Может, даже одновременно. — Скажи мне, Ася, ты сошла с ума? Сережа кривится, втыкая карандаш в блокнот рядом. Какой же мерзостный голос. Что она вообще нашла в нем? — Нет, — отвечает Ася, переложив телефон. Нервничает, это видно. — У меня действительно появились срочные дела. — Ага, слышал. Ты свалила на Бали с очередным любовником, а я должен пойти тебе навстречу? Вот, уебок же. — Андрей, все это длится уже очень долго. Давай просто закончим это. Пожалуйста. — Славно поешь, дорогая жена. Но нет. Это тебе нужен развод, я его не хочу. И пока ты не появишься в зале суда, будешь оставаться замужней женщиной. Удачного отдыха. Звонок обрывается. Ася смотрит на телефон, а затем резко замахивается, явно собираясь кинуть трубку стену. Или в стекло. Эффект будет примерно одинаковый. Девчонка опускает руку, сидит, сгорбившись. Сережа несколько секунд смотрит на нее, затем лезет смотреть, что там с этим разводом. Найти выход на судью для него будет не сложно, по идее. Пара рычагов, нужная сумма, все в шоколаде. Может, Ася перестанет так загоняться. И его загонять. Не то чтобы ему было дело до этого. Но они живут в одном пространстве сейчас, и смотреть на вечно кислое лицо ему не хочется, утомляет. Пожалуй, самое время поднять переписки заодно, глянуть, чем там провинился этот Андрей. Сережа находил статьи, у него даже интервью брали, но там грязь лилась только на Асю. Так, здесь уже Вьетнам, нужно дальше, еще. Вот, пожалуй, отсюда можно начать. Сережа рассеянно листает сообщения, но пока ничего интересного не находит. Впрочем… Значит, благоверный оказался не благоверным. Понятно. Разумовский, сморщившись, пропускает ушат дерьма, которым пропитаны сообщения этого мудака, видимо, после того, как все вскрылось. Сережа скучающе водит карандашом по открытому блокноту. В принципе, суть конфликта ясна, можно закрывать. Но на глаза попадается кое-что еще. Это переписка с братом, с которым она улетела во Вьетнам. «Димка» спрашивает, как она себя чувствует, а в ответ Ася присылает фотографию. Карандаш тонкий. Поэтому ломается в пальцах сразу. Сережа, наклонившись ближе к экрану, рассматривает багровые отпечатки пальцев на бледной шее. Это?.. Да, это. С какой же силой?.. Нет, Сережа знает, с какой, но ее?.. Он на автомате листает ниже, видит другую фотографию. На ней ступня со швами. Порез небольшой, но кривой, явно не ножом. Чем тогда? Сережа возвращается к первой фотографии, вновь смотрит на следы. Блять. Чувствует, как внутри разгорается давно знакомая жажда. Стоит лишь представить, как это было… Сережа отталкивается от стола и встает. Ладно. Хорошо. Найти его будет не сложно. Сложнее выбрать, что именно сделать. Он не должен сдохнуть сразу, значит, придется немного умерить бушующую в груди ярость, а заодно выбрать место, где никто не помешает. К тому же… Девчонку придется оставить в особняке одну. Это откровенно херовая идея, она может натворить дел, попробовать сбежать. Ее-то и не держит никто, конечно. Но все равно. Дождаться возвращения Олега? Долго. Выпустить кишки ублюдку хочется уже сейчас. Ночью? Да, неплохой вариант. Сережа медленно оседает обратно в кресло, кое-как перебарывая желание сорваться с места и поехать чинить расправу. Позже. Немного позже. Он выдыхает, швыряет остатки ебаного карандаша в мусорную корзину под столом. Трет лицо ладонями, пытается восстановить немного душевного равновесия. С чего так завелся-то? Это вообще не его дело. Ася ему никто, они просто вынужденно пока живут в одном особняке, потому что у Сережи рука не поднялась убрать ее как ненужного свидетеля. Вот и все. А еще он пропустил звонок ее сестры, слышит только конец диалога, и там ничего интересного. Опасно вот так терять бдительность. Ася могла бы с легкостью рассказать о том, что сейчас происходит. Сережа наблюдает, как ее телефон приземляется на кушетку. Вряд ли разбился. Девчонка забирается с ногами на кресло, сидит там, свернувшись. Сережа представляет, как именно она себя чувствует сейчас. В западне. Со всех сторон, и стены будто сжимаются. Ему, конечно, нет дела до этого. Девчонка жалобно стонет, вцепившись пальцами в волосы. Ревет или что? Сережа наклоняется ближе, смотрит. Вроде нет. Пожалуй, стоит спуститься. Только сначала заказать доставку. Заодно пообедают. Впрочем, есть вариант еще лучше, чтобы точно вытащить ее с веранды. Сережа оставляет компы работать, а сам отправляет вниз. По пути раздумывает, как именно разберется с ее бывшим мужем. Впрочем, пока ведь не бывшим. Разумовский останавливает себя на этой мысли. Зачем ему вообще в это лезть? Ася для него чужой человек, какое дело, что у нее там было в прошлом и с кем? Сереже, конечно, повод не особо нужен, чтобы расправиться с этим… как там его? Да похуй. Разумовский сейчас просто не может объяснить свою вспышку гнева в серверной. Его это вообще волновать не должно. Он останавливается на пороге, смотрит на съежившуюся фигуру в кресле. Сюда тоже вряд ли стоило приходить. — Ты здесь, — говорит Сережа, не придумав ничего лучше. Ася, дернувшись от его голоса, поднимает голову и смотрит на Разумовского. Сережин взгляд поневоле опускается чуть ниже подбородка, он вспоминает фотографии. Не только ту, с синяками, но и несколько, где был изображен ее бывший муж. Бывший муж, будущий труп. Отличная ирония. Но сейчас не смешно, сейчас Сережа представляет, как тот боров нависал над ней и хватал своими отвратно грязными, блядскими лапами за шею. Как он это делал? Прижал к стене? Повалил на пол? И чем порезал ей ногу? Разумовский едва останавливает себя от того, чтобы спросить. Вместо этого решительно заявляет: — Я хочу есть. — Держи в курсе, — бормочет девчонка и отворачивается, опять утыкается в колени. Глухо добавляет: — Там есть еда, разогрей просто. Или закажи доставку. — Мне не нравится то, что лежит в холодильнике и доставку не хочу. Приготовь что-нибудь. Ася вновь смотрит на него, сейчас так, будто у Сережи вторая голова выросла. Ну что? Иначе она отсюда не выползет. — Что? — уточняет он, цепляя на лицо самую надменную маску из всех возможных. — Я работаю над спасением твоей жизни, вот и будь благодарна. Ася отворачивается, молчит некоторое время. А в чем он не прав, собственно говоря? Она жива, он зад надрывает, чтобы так и осталось, так она потом еще и уйдет отсюда в целости и сохранности. Есть, за что благодарить. Не только Олег тут ее заботой окружает. Однако ценит она только Волкова. Все так же молча Ася вскакивает на ноги и пулей вылетает в коридор, задев Разумовского плечом. Вот. Вот! И он ее терпит! Еще и смотрит, чтобы не загнулась, вон, она ж не ест нормально третий день, торчит на этой блядской веранде и курит. Не рисует даже. Он, получается, опять спасает ее, на этот раз от голодного обморока, видимо. Сережа, потоптавшись на веранде, идет следом. Нужно проследить, чтобы она не свалила наверх. Уже по громким хлопкам шкафов он понимает, что девчонка все-таки пошла на кухню. А они с доводчиками, кстати. Разумовский заходит как раз тогда, когда Ася берется за нож. Несколько секунд смотрит на то, как ее пальцы обхватывают рукоять, скользит взглядом по лезвию. Вот только она явно нервничает и, кажется, еще немного, и точно отрежет себе полпальца. — Тебе обязательно здесь стоять? — уточняет Ася, не глядя на него. — Что-то не так, ma cherie? — вполне учтиво интересуется Сережа. Нет, определенно хочется назвать ее иначе. Ася застывает, не донеся лезвие до морковки. Разумовский ждет, а потом следит за полетом ножа, который приземляется в раковину. Девчонка резко разворачивается и гневно смотрит на него. Ну что опять? Он вроде бы не успел ее обидеть. — Ты издеваешься? — цедит она. — Разве?.. — вздыхает Сережа, порядком утомленный этим мозгоебством в своем же особняке. — Ты! Все из-за тебя! — Уточни? — предлагает он, махнув рукой. — Из-за меня много чего происходит. — Моя жизнь из-за тебя в заднице! — Я как раз твою жизнь и спасаю, — напоминает Разумовский. Один росчерк. Ну вот один же росчерк, и она заткнется, а он перестанет быть у нее виноватым. Один. Росчерк. Но нет. — Зачем?! — кричит Ася, и Сережа отчетливо слышит дрожь в ее голосе. — Чтобы потом убить?! Зачем тянуть?! — Убить? — ошарашенно уточняет Разумовский. Он же… Он же правда не собирался! — Ты думаешь, что я собираюсь убить тебя? — А что еще ты собираешься сделать? — тихо-тихо говорит девчонка и отворачивается. — Просто отпустишь? Ты? Все и так разваливается. Действуй. Я устала. Ася отходит в сторону, при этом даже не боится, что встала к нему спиной. Разумовский растерянно смотрит на нее. Значит, все это время она думала, что Сережа просто убьет ее в конце? Но… Какой в этом смысл? Если бы собрался, он бы сделал это сразу. Зачем ждать, пытаться обезопасить ее, чтобы потом горло перерезать? Он думал, но ведь это не всерьез, это лишь мысли. Разумовский устал, раздражен из-за неудач, и просто… Он бы не стал. Не из-за Олега или каких-то убеждений, нет. Он просто не хочет. Сережа шагает ближе, тянет руку, чтобы коснуться ее спины. Но опускает. Она сейчас явно не оценит такой жест. Нахмурившись, он подходит к раковине, берет нож и сполоснув его, собирается порезать морковь. Свет играет на лезвии. Если бы он хотел сейчас… Но он не хочет. — Олег сказал, что тебя нельзя к готовке подпускать, — говорит Ася. — Он правильно сказал, — кивает Сережа. Особенно к ножам. Удивительно, насколько Олег ему доверяет, что оставил девчонку и уехал. А может, Волков как раз заметил то, чего не заметил он сам. — Дай сюда, — произносит она и мягким и осторожным движением забирает нож. Их пальцы соприкасаются на мгновение, и это… хорошо. Ася продолжает резать овощи, но больше не пытается отпилить себе ничего. Похоже, успокоилась. Либо слишком устала переживать. Смирилась. И ведь она думала об этом… Сколько уже? С самого начала? Или дурные мысли пришли потом? Да и стоит ли удивляться их появлению? И при этом Ася все-таки пыталась с ним взаимодействовать. Нарисовала упоротую птицу. Понятно, почему ее настроение так шатает. Она же каждый день ждет смерти. От его руки. Но Сережа… Сережа не хочет. Не ее. — Я не собирался тебя убивать, — говорит Разумовский. Ася дергается, чуть опять не съездив себе ножом по пальцу. Пожав плечами, бормочет: — Ну да. — Я выбираю между шантажом и подкупом, — честно признается Сережа. — Если ты из-за этого дергалась, то надо было просто спросить. О таком, конечно, не спрашивают обычно. Но ведь и у них ситуация не самая обычная. — Раз мы все выяснили, можешь больше не прятаться сутками на моей веранде, — заключает Разумовский. — Я не прячусь, — сердито поправляет Ася. — Нет? — удивляется Сережа, даже не скрывая, что не всерьез. — Ты там последние три дня сидишь. Не рисуешь, не спишь, не ешь почти. — Интересно, почему? — язвительно отзывается девчонка. — Не знаю. Почему? От проблем, наверно, прячешься. — У меня только одна проблема, и это ты. Прятки не удались, — заключает Ася. Разумовский кивает. Да, еще как не удались. Он продолжает молча наблюдать за ней, думает. И все-таки. Как именно ублюдок оставил следы на ее шее? Сереже нужно знать. Он не может точно сказать причину, но нужно. Андрей уже обречен, Разумовскому просто нужно несколько деталей. Для полноты картины. — Если б я заказал доставку, ты бы не выползла с той веранды, — нарушает тишину Сережа. Ася опять дергается от его голоса, роняет ложку. Подняв ее, смотрит на него. — А тебе так меня не хватало, — протягивает она с откровенным скепсисом на лице. Немного. Наверно. — Я решил, что это тебе меня не хватает, — усмехается Разумовский. — Раз ты так тоскуешь. Мрачная такая. — Ты нормальный? — тоскливо спрашивает Ася. — Спорный вопрос. Даже очень. — Где твоя тарелка? — уточняет Сережа, когда она начинает раскладывать приборы на столе. — Вот. Ася пальцем двигает ее в противоположную сторону, берется за вилки. — По поводу твоего развода, — произносит Сережа, глядя почему-то на столовые приборы, а не на нее. — Я кое-что сделаю и застопорю процесс. Временно. — Зачем? — Чтобы помочь, — широко улыбается он. — Разве не очевидно? — Ни разу не очевидно. Ты людей пачками убивал, что тебе до моих проблем с разводом? — Кто старое помянет. Дальше ты знаешь. Мы сейчас в одной лодке, Ася. Сережа садится за стол, девчонка занимает место напротив. Да, они в одной лодке. Но почему-то Разумовский нутром чует, что с его стороны посудина медленно, но верно тонет. Поймав Асин взгляд, он снова улыбается. Девушка смотрит к себе в тарелку. Она явно так и не поверила ему. Ладно, все. Он устал. Он сам о себе все знает. А еще он ее не убил, решает проблему со стрелявшими в нее уебками, присматривает за ней и… И пить вместе чай ему понравилось. — Ася, — заставляет себя произнести Разумовский. — Давай просто пообедаем. Сделай вид, что не знаешь, кто я. Почему бы и нет? Один спокойный день ее не убьет. И он. Тоже ее не убьет. Однако ловить на себе постоянные косые взгляды надоело. Они с ней могут общаться нормально, Сережа теперь знает и хочет этого. — Передай соль, пожалуйста, — наконец говорит Ася как ни в чем ни бывало. — Кстати, на днях интересную статью прочитала. О том, почему античные статуи все белые. — Они не белые на самом деле, — кивает Разумовский, присматриваясь к ней. — Представляешь? Я видела возможные реставрации в той статье. Погоди, сейчас найду, там такая жуть. Слушай, давай десерт закажем? — Какой ты любишь? — уточняет Сережа, кивнув. Она стучит пальцем по подбородку. — Да-а-ай подумать… Честно? Мне сейчас хочется той дурацкой шоколадной колбасы, которая прям из детства. Ее тогда, кажется, вообще в любой семье хоть раз, но делали. Не помнишь? Сережа не помнит. Может, и было. Но это и не важно, он уточняет, где ее можно заказать. — Не знаю, — пожимает Ася плечами. — Я могу приготовить. У нас мама часто делала, всех научила. Там еще орехи и сгущенка. У тебя нет аллергии? — Нет. Называй ингредиенты, я закажу. Ася улыбается. И становится так похожа на те свои фотографии, которые были еще до Вьетнама. И Сережа теперь знает, кто на это повлиял. С этим он разберется, а пока, продолжая завороженно смотреть на нее, соглашается на вопрос: — Поможешь мне?