Гнездышко

К большому ужасу Сережи – он не помнил суд. От слова совсем. Память заканчивалась на моменте, когда к нему в комнату допроса заходит человек, а дальше мрак. Головная боль, что в этот момент поразила весь затылок, активно намекала, что двойник вновь хочет захватить тело и натворить различного рода непотребств. И Сережа сопротивлялся. Честно. Очень старался. Но он, словно вцепился когтями в первые позвонки и под конец выдрал его сознание из тела вместе с позвоночником. Дорогу до места назначения Сережа тоже помнит урывками. Вот их вроде везут на поезде, а вот уже на машине. Соседи его, такие же немногословные, с плывущим рассеянным взглядом и серыми расслабленными лицами смотрели вне куда, погружая весь фургон в атмосферу отвратительного липкого страха неопределенности и бессилия. Разумовскому в пору выяснить, куда их так долго везут, но по разговорам мужчин с первого сидения ничего не понятно. Те либо молчат, либо обсуждают кто в каком подразделение проходил службу и моменты оттуда же. Конечно, можно спросить у него. Но Сереже очень прозрачно видится как его вопросы закончатся очередным актом унижения его умственных способностей в разных интерпретациях, поэтому лучше промолчать. Не буди лихо. Заняться было особо нечем, поэтому он находился в тревожной полудреме. Раздумывая над сценариями того, что же мог наворотить двойник и какие планы строит. Удивительно даже, как их заключение в клинике не повлияло на его мироустройство и способы решения конфликтов. - Я решаю конфликты так, как мне вздумается, Тряпка; и не тебе меня судить, - вкрадчивый шепот раздается за Сережиным плечом. Двойник просто обожал шептать ему оттуда гадости. Разумовский отворачивается к стенке фургона, стараясь не вслушиваться в шорох перьев рядом с собой и очень сожалея, что сидит на скамье один. На удивление, он почти не доставал Сережу во время поездки. Лишь несколько раз вставлял острые фразочки на его безрадостные мысли о новом месте заключения. И в целом казался каким-то удовлетворённым…? Этот факт вновь возвращал мысли Разумовского к суду. Может попытаться в клинике выяснить подробности? По идее, вину за провалы в памяти можно свалить на двойника. Да и законодательно он имеет право знать о назначенном приговоре. - Тебе-то какой смысл от этого? – растянувшись почти на всей лавке, хмыкает он, - Все равно будешь как ручная собачка, чинно сидеть в клетке, до момента пока я сам не позабочусь о том, чтобы нас выпустили на свободу. Сережа иногда забывает, как отвратителен тот факт, что двойник может спокойно видеть все его мысли, а вот он словно пророк должен по звездам строить догадки какое настроение сейчас у его второй личности. И о чем можно думать, а о чем нет. Приступ удушающего кашля вновь прерывает поток мыслей. Сережа кутается в халат женщины-проверяющей сильнее. Он перестал хранить её чарующий аромат, но все еще являлся тканью, которая могла хоть сколько-то согреть. В моменты приступов Разумовский боялся, что двойник просто выкинет данный предмет гардероба, но на удивление халат все еще на нем. Примерно в такой атмосфере и проходила вся поездка. Сережа сидел в углу и старался слиться со стеной автомобиля, двойник активно ему в этом мешал, постоянно подкидывая колкости на привлекавшие его мысли, а двое его временных сокамерников, тихо сидели напротив, казалось наблюдая за перформансом творящейся у Сережи в голове. Счет времени он давно потерял и когда фургон наконец остановился, а военные вышли на улицу, то почувствовал, как страх неизвестности вновь атомным ледоколом проходиться по всей его сущности, чинно разрывая застывшую совсем недавно корочку ледяного спокойствия над океаном отчаяния. Он тоже трепещет, но скорее в предвкушение, чем страхе. Гасимый таблетками двойник совсем не долго мог находиться рядом, а уж в присутствие Рубинштейна стремился вновь уйти во тьму. Но сейчас другое дело. Любовь к познанию нового и опасного всегда была прерогативой двойника. И после всего произошедшего он точно не наступит на те же грабли. Дверь фургона открывается, но Сереже не хочется поворачиваться. Если посмотрит туда – вновь встретиться с ужасающим ликом. - Елена, срочно скорую, у нас тут скорее всего печеночная недостаточность, - Сереже на секунду кажется, что этот голос он уже где-то слышал. Такой звучный, но при этом на грозном железобетонном фундаменте. Горло и легкие вновь дерет приступом кашля. Будь Сереже под силу, он бы с удовольствием привлекал к себе как можно меньше внимания. Но сдерживать такой порыв долго не получается. И тут в его пространство врывается чужое присутствие, а именно такая незыблемо знакомая рука, активно трясущая его за плечо. И до Разумовского доходит, что это та самая девушка-проверяющая, которая попала к нему в палату во время своей проверки. В такую удачу поверит было сложно и Сержа пару секунд мешкает, стараясь понять не играет ли двойник с его разумом очередные театральные постановки. В прошлый раз он точно так же воспользовался лицом Олега, для продавливания своих идей в его голову. - Сергей, вы меня слышите? – голос у девушки стал чуть мягче с прошлой реплики. Разумовский отрывает голову от стенки фургона и поднимает на нее, когда та прикладывает свою руку к его голове. Хочется ей ответить, но Разумовскому так нравиться открывшийся вид, что мысли его хаотично скачут от: «У нее сегодня другая прическа» до «Интересно, наши дети будут такие же красивые?». И кажется последнюю мысль явственно слышит не только он. Скрежет металла разноситься совсем рядом, а потом длинные пальцы двойника, увенчанные острыми пиками чернющих ногтей, обхватывают голову девушки. И Сережа прекрасно знает, что он собирается сделать, от того сам не понимает, как быстро хватается и сдавливает ее кисть. - Нет, – вскрикивает он, пытаясь остановить двойника. Он не хочет этого видеть, просто не хочет. Как жаль, что Птице все равно. Он впивается ногтями в очаровательное лицо врачихи, сдирая лицевые мышцы со скул и щек, оставляя розово-белые своды черепа без защиты кожи. Отдельное внимание двойник уделяет глазам, ногти сначала просто дерут плоть век, из-за чего глаза становятся похожи на смешные анатомические пособие, круглые и открытые. А после втыкает один из ногтей прямо в глазницу и вытаскивает измученный орган на свет, - Нет! Сережу сейчас стошнит. Он чувствует, как желудок сокращается в тонических позывах, и благодарит судьбу, за то, что кормили их достаточно давно. Иначе его бы точно вывернуло. - Сергей, все в порядке. Вы в безопасности. Не переживайте, - мягкий слог девушки совсем не вяжется с тем, что натворил он с её лицом, поэтому Разумовский старается сосредоточься на мысли, что все это только в его голове. Если бы он сделал это по-настоящему, то его давно бы скрутили и пристрелили военные. «Все в порядке, ничего не произошло» - мантрой повторяет Сережа у себя в голове. Этому помогают вернувшиеся на плечи руки врача, они не сильно оглаживают и успокаивают, помогая удостовериться в реальности происходящего. Кто-то сзади подхватывает и тащит его. Сережа не сопротивляется. Зачем черт возьми он, это делает? Неужели нет другого способа взаимодействия нежели вечно вредить ему и окружающим? Разумовский отстраненно рассматривает коридоры клиники, пока его под руки ведут куда-то. Они спокойного пастельно-серого оттенка. - Что бы ты, не думал словно у тебя тут есть хоть кто-то кроме меня, способный помочь, - клекочет двойник, утробным голосом, тихо следуя за ним. Шорох крыльев, что преследовал его в кошмарах, разноситься по коридорам вокруг. Сережа и не думал, что ему кто-то сможет помочь. От двойника не спрятаться, потому что он занял самое неразрушимое убежище, которое только можно придумать – свил гнездо непосредственно у него в голове. И убрать его - означало согласиться на лоботомию. А у Разумовского кишка тонка, признаться честно. Еще тогда нужно было покончить это, а не угрожать двойнику их общей жизнью, стоя с осколком бутылки в руках около бессознательного тела Грома. - Безхребетный идиот, - смеется голос. И Сережа с ним абсолютно согласен. *** Палата, в которую его приводят, светлая и чистая. На третьем этаже, с видом на небольшой парк, состоящий сплошь из каких-то хвойных деревьев. Сережа хотел было усесться на подоконник, потому что за время, проведенное у Рубинштейна, он успел соскучиться по ярким цветам зелени, но двойник подлетает туда быстрее, и Разумовский отступает. В чем они схожи, так это в любви к высотам, оттого жили на самой верхушке башни, любуясь видом города, затянутого тучами почти весь год. Сережа скользит беглым взглядом по палате, отмечая кровать, тумбочку около нее, стол и два стула, и все это прикрученное к полу. Что удивительно, в отличие от предыдущего места жительства, тут были не мягкие полы, а самые обычные. Приятным фактом стала комфортная температура, здесь, как и во всей больницы, впрочем. Но каковы бы не были плюсы этого места, все равно чувствовалось - он здесь уголовник. Человек, что убил людей по приказу голоса в голове и теперь должен быть оставлен на содержание, подальше от нормального общества. - Если ты считаешь, то общество нормальным, то у меня хорошие новости, - вновь отвечает на его мысли двойник, не поворачивая от окна головы. На самом деле он уже сто раз слышал его монологи про несправедливость и коррумпированность системы, и итог у них всегда был один. «Если не можешь возглавить и удержать, то передай это в руки другого, иначе власть заберут насильно.» Типичный диктаторский слог, который почему-то был очень близок его двойнику. Иногда Сереже думалось, что он просто выбирает самый простой путь из предложенных. Нет в жизни черных и белых фигур, а свержение вражеского короля не сделает тебя победителем. Но двойник, играющий толи Бога, толи мессии, словно понимать этого не хотел. Сережа пока думал, успел разместиться около стола на пол, оперевшись спиной о стену. Выбрал место, руководствуясь принципом – чем меньше ты попадаешься на глаза двойнику, тем меньше он изводит тебя. Чудище, к слову, заинтересованно глядел в окно, рассматривая что-то внизу. И для него полной неожиданностью становится приход врача. Он вновь как контуженный дергается, стоит знакомому голосу появиться в поле его слышимости. - Сергей Викторович, здравствуйте. Вы помните меня? – Сложно забыть человека, который вызволил тебя из лап мучителя, думается ему. Сережа оглядывается на двойника. Тот, казалось совсем не настроен слушать их беседу, продолжая стоять у окна. На заданный вопрос он кивает, радуясь тому, что иллюзия разодранного лица тоже прекратилась. - Прекрасно, давайте еще раз представлюсь. Я Полонская Аида Алексеевна, главный врач этой больницы. Вас поместили сюда по решению суда, поэтому надеюсь на наше продуктивное сотрудничество. Что ж, теперь он знает, как её зовут. Даже удивительно, что человек с подобным именем работает в психиатрии. Сережа вновь опасливо смотрит в сторону окна и в этот момент двойник поворачивает на него голову, хищно наблюдая за Разумовским, словно за полевой мышкой, выбежавшей на открытую дорогу в поисках еды. - Как вы себя чувствуете? – их перегляди нарушает Аида, подходя чуть ближе. Ей же, наверное, нужно заполнить какие-то бумаги и опросить его? Так, как минимум, делал Рубинштейн, когда он только попал к нему в лечебницу. Сережа вновь скользит взглядом по застывшему двойнику, а после по доктору. Под пальто на улице не было видно, но сегодня она в почти таком же халате и специальной темной униформе. Он опускает взгляд на вещь, в которую кутался все это время и понимает, что не «почти такой же», а «точно такой же». В моменте становиться стыдно за то, что он до сих пор его не вернул, поэтому Разумовский просто сдергивает бедный халат с себя и кладет на стол, подталкивая ткань к девушке. - Ваше, - голоса у Сережи из-за болезни почти не было, это вгоняло в еще большее смущение. Не успел он обжиться на новом месте, а уже создает проблемы. Взглядом скользит по своим открытым рукам и вновь борется с накатившим чувством неприязни к собственному телу. На руках вены обколоты так, что создавалось ощущение, словно Разумовский плотно сидел на тяжелых веществах, по кистям разбросаны шрамы от тока, а от запястий до локтей идут какие-то непонятные белые пятна, что после заключения в клинике проявились еще отчетливее. В общем, приятного там мало. - Сергей, могу я посмотреть? – Голос у Аиды ровный, словно подобные контузии не редкость, она перемещается чуть ближе к нему, протягивая раскрытую ладонь с очевидным намеком. Он старается убедить себя в том, что ничего плохо врач не замышляет. Но получается, если честно, не очень. Рубинштейн тоже был медиком, и он оставил на нем эти шрамы. И ладно бы только физические, Разумовскому можно сказать не в первой. Задеты оказались мягкие потаенные уголки души, в которых жило прекрасное. То, ради чего он поднимался по утрам и шел к рабочему столу. Теперь Сережа даже не особо помнил, чего же такого важного хранил в этих самых углах. Борясь с собственными мышцами, он отрывает от себя одну из рук, вверяя ее врачу. Первым же соприкосновением ощущает, что пальцы у Аиды намного более теплые чем его. Они аккуратно оглаживают кожу около пястных костей и вертят его руку так и эдак. Сереже физически больно смотреть на то, как его недостатки подвергаются осмотру. Но терпит и тешит себя невесомыми успокаивающими поглаживаниями. Ощущаются они скорее, как хороший тон, чем реальная ласка, потому что такие прикосновения в пору применять на чьи-то похоронах, в надежде успокоить печалящегося родственника. - Сергей, мне нужно вас осмотреть. Вам может понадобиться помощь специалиста, поэтому следует определить источник проблемы, - за голосом Аиды следует пугающий шорох крыльев. Двойник вновь переместился, оказавшись у доктора за спиной. Сережа с усилием старается смотреть на лицо врача, а не в искрящие яростью глаза, и кивает на заданный вопрос. Осмотр он стоически терпит ровно до момента, пока его не просят раздеться. Да, снять нужно только майку. Но Сережа просто тонет в смущении, теперь уже не только по поводу своего тела (там даже приличного ничего не было, не то, что красивого), но и оказаться в подобном виде перед… кем-то. - Удивительно, каким образом ты собрался её трахнуть, ничего с себя не сняв, - издевательски подает голос двойник, смотря на его попытки отвертеться от осмотра. Сережа в каком-то ужасе таращиться на него, и кажется не верит, что правильно все расслышал. И когда это он собрался… кхм… заняться чем-то непристойным со своим лечащим врачом? – А ты думал люди почкованием размножаются? – цедит он, явно забавляясь от всей этой ситуации. А Разумовский вспоминает про мысль о детях, что случайно проскользнула еще в машине. - Давайте я хотя бы так вас послушаю, - Сережа смущенно застывает, когда Аида вновь подает голос, и начинает убеждать себя, что она точно не могла слышать похабных реплик его двойника. – Обхватите себя руками и глубоко дышите. Разумовский концентрируется на задании и старается не думать, что его издевательства хоть как-то произвели на него эффект. Потому что если наоброт, то двойник с радостью продолжит работать в том же направлении. Придумывая все более и более изощренные методы и образы для внушения и иллюзий. Пока Аида записывает что-то в свой блокнот, около двери раздается характерный писк и в комнату заходит еще одна женщина, неся за собой в металлическом контейнере шприц и различного рода колбы. Разумовского прошибает холодный пот, синяки на руках начинают вновь зудеть. И Сережа хватается за плечо доктора как за спасительную соломинку, в надежде, что это поможет. - Отдай контроль! – гаркает на него двойник. Вместе с его криком по затылку начинает ползти давящая, сжимающая, схожая с невыносимой мигренью, боль. Сережа старается не обращать внимания на это, лишь тянет Аиду в угол, подальше от опасности. Но Птица не успокаивается. Начинает злобно юлить около него, поддевая ногтями мышцы на руках. Кажется, девушка ему что-то говорит, но из всего сказанного он понимает только: «лечить». - Сергей, мы же оба с вами хотим вашего скорейшего выздоровления, - глаза, скрытые за дужками очков, поблескивают в свете аппаратуры, - А этот метод лечения давний и всеми признанный. Не волнуйтесь, больно будет лишь в первые минуты. - Отдай контроль! – вновь кричит двойник, отрывая лоскут мышечной такни от локтя. Сережа жмуриться, пытаясь прогнать отвратительные белые пятна перед глазами и выровнять четкость зрения. Аида перед ним расплывается в непонятное туманное пятно с проблесками очков и мужским голосом. Боль, уже расползлась по всему затылку, и казалось еще немного и его череп не выдержит этого и треснет где-то посередине. - Вы же знаете, что надо сделать, чтобы получить лекарство. Пять минут мучений, в обмен на целый день спокойствия. Сережа слышит треск, голова взрывается новогодним фейерверком. И его поглощает блаженная темнота, выпуская на свет его второе я.