Things you'd better never know

      На золотой табличке печатными буквами значился номер кабинета и имя. «Психиатр, доктор Говард Дуглас» Её могли отправить на полиграф, чтобы убедится в достоверности показаний, но вместо этого послали к психиатру, работающему с пострадавшими от влияния доппельгангеров. Со своим удивлением Джун обратилась к агенту Боул, гораздо более просвещённой, нежели она, на что получилась короткую и исчерпывающую справку. Она узнала о том, что на каждое региональное управление и полевой офис приходится по меньшей мере два психолога или психотерапевта с расширенным профилем работы. Хвастаются подобным штатом не все, дефицит кадров особенно виден в отдаленных офисах, таких как Даймон и Принстон, где проблема не только с людьми, но и с финансированием. Правда, достаток последнего не решил бы многого: есть захолустья, куда не затащишь ни за какие деньги. Что касается Орегона, то на настоящий момент в управлении работают два специалиста: психотерапевт с пятнадцатилетним стажем Аманда Бёрн и 30-летняя, окончившая с отличием Колумбийский университет, один из восьмёрки Лиги Плюща, психолог Оливия Голд, чья фамилия не менее презентабельна, чем диплом и приложенный к нему список научных достижений. Сложно сказать, по какой причине людей, как она, с прекрасной рекомендацией в лице восседающей на троне Alma Mater, тянет на Запад. Вероятнее всего, ведущие экономические центры страны попросту не способны предложить им хорошее трудоустройство, по крайней мере, без связей, а их, как понимала Джун, не было. Из Манхеттена с его небоскрёбами и атакующим быком с Уолл-стрит Оливия Голд попала в штат, известный своими мостами, озёрами и пивоварением, где и осела, устроившись к ним в Бюро. По мнению агента Боул, мисс Голд некомпетентна. Слабая заинтересованность в работе, слабая теоретическая база и, наконец, слабое понимание проблем, с которыми сталкиваются сотрудники. У неё не было припасено слов для неотрицательной характеристики, положительной будто не существовало вовсе. Было либо плохо, либо ничего. Третьего не дано. Небольшая лёгкость появилась от осознания, что зашкаливающая критика касалась Джун исключительно потому, что она попадала под горячую руку, как и каждый, кто находился в непосредственной близости от женщины. Проще говоря, доставалось всем, кроме тех немногих, по пальцам считанных, кого агент Боул действительно, пусть и по-своему, уважала. Всё лучше прицельной враждебности, на которую Гринвуд от души насмотрелась. Джун впервые сидела в кабинете психиатра в качестве пациента, потому с предельной дотошностью впитывала в себя детали внешности и поведения расхаживающего перед ней человека. Доктор Дуглас был лишь немногим выше неё. Коренаст, со светлыми редеющими волосами, приплюснутым носом и смешной, шаркающей походкой, при которой он раскачивался, как маятник метронома. Ассоциация с прибором планомерно возникла после того, как она заметила лакированный метроном, сделанный из тёмного дерева, на полке за стеклом, между новыми томами по нейрофизиологии и высшим мозговым функциям. Судя по всему, его нечасто использовали по назначению. Для комфорта пациентов кабинет был обставлен минимальным количеством мебели, что визуально расширяло пространство, делая помещение просторным. На стенах висели призванные разбавить пустоту абстрактные рисунки, и изображённые на них круги, полосы и пятна различных оттенков зелёного и синего лишь отдаленно напоминали о реальности. Голубой шенилловый диван успокаивал цветом и мягкостью, рядом с ним у стены стояло такое же кресло для врача. Лампы оставались выключенными – хватало естественного освещения. В окно заглядывало безоблачное небо. Оно дополняло цветовую палитру кабинета, и теперь всё в нём смотрелось гармонично и на своих местах. Перед началом сессии предстояло определить уровень гипнабельности Джун, чтобы дальше делать выводы, возможно ли проведение процедуры как таковой. Минут сорок она заполняла тесты, к которым присоединился тест на выявление и оценку когнитивных нарушений. Самый объёмный, более чем на сто вопросов, с ним девушке пришлось поработать больше всего. Совместное чирканье ручкой объединяло и устанавливало определенную степень доверия. Доктор методично заполнял истории болезни, а она – бланки. Просмотрев листы, Дуглас одобрительно кивнул. – Скажите, пожалуйста, я могу обращаться к вам по имени? – Да. – Джун, результаты вашего первого теста демонстрируют высокий уровень гипнабельности. Для нас это хорошие новости, – положив на колени обе ладони, он ободряюще улыбнулся. Улыбка и вкрадчивый голос подкрепили её положительный настрой. – Скажите, когда будете готовы. – Я готова, доктор Дуглас, – тихо произнесла она. – Располагайтесь как вам удобно. Закройте глаза. Почувствуйте, как постепенно, начиная с кончиков пальцев на руках, ваше тело расслабляется. Сконцентрируйтесь на моих словах. Я буду вести вас. – На коленях лежал диспенсер с бумагой и ручкой, который Дуглас придерживал одной рукой. Другая рука покоилась на мягком подлокотнике. Сквозь закрытые веки пробивался дневной свет. Перед глазами не было привычной темноты, только серость наступающего утра. Когда всю ночь ворочаешься в кровати, чувствуешь чугунное тело и думаешь о том, как долго осталось до будильника. Можно ли полежать ещё, пусть в этом не было никакого смысла. – Представьте дом, в котором вы выросли. Вы, маленькая, проснулись в своей комнате. На часах одиннадцать утра, но вы никуда не спешите и не торопитесь. Вы заслужили летние каникулы. Вы заслужили отдых. Встав с кровати, вы идёте на кухню, где мама приготовила любимый завтрак. Она много работает, но никогда не забывает о своей замечательной дочери... От изъеденного страхами и недоверием сердца отступило напряжение, сковавшее его невидимым замком. Слова Дугласа затронули в ней нечто столь чувствительное, отчего Джун испытала странный трепет. Её сокровищницу самых светлых и нежных воспоминаний. Перед ней предстали родительский дом и детство, такое далёкое, какими кажутся звёзды на ночном небе после того, как впервые узнаешь о космосе и миллионах световых лет между крохотными белыми точками и Землёй. Ей было доступно практически всё, чего она могла пожелать в своем возрасте. В холодильнике всегда стояла домашняя еда, на полках всегда можно было найти пачку Haribo или M&M's. Одежда не накапливалась в корзине для белья больше, чем наполовину – грязь мама не переносила в любом виде, но даже её стремления к чистоте не хватало на все дни в году. На выходных папа возил на рыбалку и учил волейболу. Сейчас она даже не посмотрит на мяч, бесцветного воспринимая его как то, с чем нравится играть детям и подросткам...что когда-то нравилось и ей. – Дом и есть ваша безопасность. Его не разрушит никакая гроза, ветер не сорвёт с петель входную дверь. Всё страшное осталось снаружи, далеко-далеко, оно никогда не проберётся внутрь. Дом не позволит, чтобы что-то причинило вам боль, – одинаковая интонация, с которой говорил доктор, убаюкивала. Глухие звуки коридора растворились в созданном вакууме, в котором остался только его голос. Джун погружалась в себя, из-за чего не почувствовала, когда Дуглас подошёл к нужной теме: – ...час давайте поговорим о происшествии, в котором вы недавно пострадали. Напомню, что это всего лишь ваши воспоминания, они не причинят вам вреда, какими бы ужасающими ни были. Что вы чувствовали, когда попали в Оаксайд? – Мне тяжело сказать...было грустно, и я плакала. – Вас принуждали поехать к этому месту? Голос, необъяснимая тяга? Поэтому вы расстроились? – Ничего такого. Я устала от долгой дороги и хотела сократить путь. Мысль поднялась из глубин и потревожила зеркальную поверхность сознания. Ниже челюсти она почувствовала, как каменеют мышцы. Хоть бы она не услышала вопрос, знала ли Джун о парке. Гринвуд не будет подставлять агента Уокера, а заодно и себя тоже. Новый вопрос заставил отбросить прочие мысли. – Расскажите о доме. Каким он был для вас? – Брошенным, но хорошо сохранившимся. В районе моего патрулирования было много мест с заброшенными постройками. Из-за бездомных и наркоманов они выглядели отвратительно. Я не могла отмыться от вони и грязи, она будто въедалась в кожу. В доме пахло разве что пылью и известью, было видно, что в нём давно никто не живёт. – Остановимся на извести. Вы пытались понять, что там произошло? – Да. Я решила, что в доме убили человека. После убийства хозяева обычно выкидывают мебель, иногда полностью меняют полы, чтобы потом выставить участок на продажу, и на повороте к парку стоит старый баннер с номером телефона. Однако ремонт был непоследовательным. В двух местах стены перекрасили разными материалами, это показалось мне странным. – Джун, во дворе вы впервые встретили доппельгангера. Какую бы оценку вы ему дали? Ваше личное мнение, я не прошу детального анализа. Какое-то время она помолчала. – Есть существа гораздо хуже него. Я ощущала их присутствие в лесу. Этого монстра можно сравнить с мужчиной средней комплекции или достаточно крепкой женщиной, вот почему я думаю, что он был одним из слабых. Ранее я ознакомилась с некоторыми делами и увидела в них закономерность: чем меньше они напоминают людей, тем бо́льшую опасность представляют. На это он покачал головой. – К сожалению, всё не так просто. В каждом правиле имеются исключения. Но вы правильно подметили. Можете поподробнее описать момент с присутствием в лесу? – Там кто-то был. До преследования и, – вялая жестикуляция помогала подобрать правильное слово, – и пугающих звуков. Я встречала наблюдателей, и это можно сравнить с тем, как пристально они на тебя смотрят. Будто чувствуешь кожей. Отложив диспенсер на подлокотник, мужчина расслабленно закинул ногу на ногу. – Знаете, время от времени я встречаю таких, как вы. Я имею в виду сотрудников, которые хотя бы однажды сталкивались с наблюдателями. У меня есть предположение, что по этой причине к вам и проявили большой интерес. Последнее предложение смутило, однако Джун не могла заставить себя проанализировать сказанное, настолько расслабленным и размякшим был мозг. Следом она вспомнила, как в конце лекции подходила к агенту Уокеру. – Из-за моего психического состояния? – Да, Джун. Позвольте вернуться к моменту с дорогой. Насколько я помню, вы упоминали, что на обратном пути она изменилась. Вы осознавали тогда реальность происходящего? – Не знаю...не было времени. Телефон садился, а дорога служила единственным ориентиром. К тому же я была напугана, – просто сказала Гринвуд. – Вы позволите задать ещё один вопрос? Она настроилась на то, чтобы услышать, что скажет доктор. Он, в свою очередь, принял молчание за согласие. – Как вы считаете, почему, по-вашему, вам удалось сбежать? – Я не сбежала, – Джун помедлила. Слова на губах отдавали знакомым. Она повторяла то, что слышала в госпитале. Не только потому, что они принадлежали Тому. Когда эйфория спала, Джун стала задаваться вопросами. Им ничего не стоило раздавить её, как маленькое насекомое, растерзать и бросить тело рядом с дорогой. Тропа могла свернуть куда угодно, и смерть от замерзания наступила бы намного быстрее смерти от голода, если бы её не нашли дикие животные. Прямо сейчас вывод воспринимался как неопровержимая истина. – Меня отпустили.

***

      Попрощавшись на хорошей ноте с доктором Дугласом и выйдя из здания, Джун прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Ещё утром, когда они выходили из общежития, девушка обратила внимание на воздух: мягкий и совсем не колючий, несмотря на небольшой минус. Он не царапал, почти не стягивал кожу и уж точно не пробирался до костей, выламывая их от боли. Тело отказывались покидать остатки сонливости, руки и ноги были вялыми, словно она пролежала на диване не два с лишним часа, а все десять. В голове поселилась приятная пустота, и Джун, заметив на скамейке женский силуэт, с чувством выполненного профессионального и гражданского долга стала спускаться по ступенькам. Много лет назад на этой лестнице стояли люди, заложившие фундамент Академии и сделавшие Бюро таким, какие его знают на сегодняшний день. Памятные фотографии висят в галерее музея истории ФБР, куда их постоянно водили на экскурсии и при желании можно сходить самостоятельно. Патриотическим воспитанием в Куантико занимались не меньше, а иногда даже больше, чем физическими тренировками и теоретическим базисом вместе взятыми. Одна на краю скамьи, в персиковом пальто, с красивой, правильной осанкой Сьюзен Боул выглядела изящно. Джун видела узкие плечи и маленькую спину, которая сейчас казалась ещё меньше, и поражалась тому, как за внешней хрупкостью прятался непробиваемый характер. В эти минуты она была так не похожа на себя. Гринвуд проследила за взглядом и сама засмотрелась на молодых смеющихся ребят. Возможно, Джун была не единственной, кто видел прошлое на каждом углу. На секунду Гринвуд растерялась, не зная, как поступить, но затем направилась к ней, выбрав середину широкой дороги. Слева её ограждала стена из светло-жёлтого кирпича, за которой находился внутренний двор. Попасть в него можно только из здания. Его основное предназначение заключалось в том, чтобы не выставлять напоказ входы в служебные помещения. По внутреннему двору перемещаются сотрудники, которые не должны появляться в средствах массовой информации, поэтому на его территории, как и на большей части Академии, строго запрещено вести фото- и видеосъёмку. Вот почему в Сети встречаются однотипные фотографии, не заходящие дальше красивого входа, и редкие кадры, снятые с высоты. Каменные горшки справа чередовались с лакированными скамейками, позади них открывались высаженные рощи клёна, ореха и бука. Весной и летом кроны деревьев закрывали парковку, однако сейчас за ветвями легко проглядывались красные и белые крыши машин. Агент Боул повернулась к ней. На лице призраком промелькнула задумчивость, прежде чем к ней вернулась привычная собранность и категоричность. Она не любила пустые разговоры, поэтому вместо того, чтобы лишний раз её раздражать, Джун сходу предложила пойти в столовую. Агент Боул поддержала идею, что неудивительно – обе пропустили завтрак. В сумках рядом с открытой упаковкой печенья лежали закупленные в Вашингтоне пакетики с сахаром, чаем и кофе, то немногое, что осталось после поездки. Не сговариваясь, они совместно пришли к мысли, что потерпят до обеда, а там докупят в комнату необходимое. Женщина встала, поправляя полы задравшегося пальто. По дороге к нужному зданию она не задала и вопроса о приёме у психиатра, но Джун не придала этому большое значение. Не то чтобы вчера ей было интересно слушать о чаепитии с двумя докторами наук. Просторное светлое помещение было полно людей, и среди них тут и там попадались «зелёные» курсанты. Джун хорошо помнила их форму: футболка цвета хаки с обозначением ФБР и бежевые брюки с ремнём, который натирал живот до глубоких багровых полос, повторяющих очертания кожи и металлической бляшки. Помнила, как летом, обливаясь потом, проклинала цвет и материал верха, из-за которого плотная ткань нагревалась до состояния раскаленной гальки. Надел, и бесплатный поход в сауну обеспечен. Желание ныть и жаловаться отбивали ещё на первом месяце обучения мотивирующими криками о том, что здесь они полюбят боль. Поэтому она проклинала и допоздна засиживались на стрельбище, пока не попадала в восьмёрку и девятку. Другого варианта в её случае не было. Та Джун не могла оставаться офицером полиции и сбежала из Департамента, когда на горизонте замаячила возможность пойти дальше. Она была готова раскрошить зубы, сжимая челюсти и терпя подготовку, инструкторов, преподавателей, ради работы, о которой грезила с подросткового возраста, когда открыла для себя «Твин Пикс» и «Секретные материалы». Она не была готова к тому, чем работа в Бюро оказалась на самом деле. Джун устроилась в июне – месяце, в честь которого её назвали родители. Тогда ей никто не помогал, и она, держась на грани срыва, не понимала, что всем от неё надо. Летом в штате стояла аномальная засуха, видимо, потому, что на её рыдания ушла вся вода, полагающаяся Орегону, и, пока она заполняла мусорное ведро бумажными платочками, на востоке от Сейлема горели леса, а в Портленде мелел Уилламетт. Потом появился Адам, который объяснил, как правильно пользоваться системой, чтобы Коллинзу не пришло уведомление об аномальной активности персонального компьютера сотрудника, и оформлять отчёты. Рассказал о подводных камнях, о том, писать или не писать, и дал для примера свои, заверив, что списывание в Бюро ничем не отличается от списывания в школе или полиции. А затем он пропал, также внезапно, как и появился. Один раз она порывалась звонить, но не дозвонилась и бросила. В то время Джун ещё не общалась с Томом, попросить помощи она не могла. Пришлось полагаться на собственные силы. Она выжила в отделе ценой заработанного невроза, хронической усталости и недосыпа, и встретила возвращение Мура единственным словом, высказанным на эмоциях, за что моментально получила билет в кабинет заместителя. Адам же сделал вид, что всё нормально. Для него так оно и было. Он был старше, взрослее. У него была своя жизнь, у неё своя, и он не обязан перед ней отчитываться. Кроме того, из них двоих именно Джун забыла, чем чревато выносить личный конфликт в коллектив. Осень добила. Честно признавшись себе, Джун поняла, что её амбиции превратились в пыль после того, как листья тронуло желтизной. Она плыла по течению, не зная, куда её вынесет, и надеялась, однажды ей удастся за что-то зацепиться. Может, так в том, чем она занимается, появится чуть больше смысла. Смотря на курсантов, бурно обсуждавших какую-то тему, Джун осознавала, как сильно сдала за эти полгода. Набрав блюда, они нашли место в углу возле окон, где и заняли стол. В этой части столовой собрались агенты Бюро и преподаватели. За ними небольшой группой сидели полицейские и криминалисты. Джун стыдливо опустила голову. Её стояли целых три тарелки: с курицей в кляре и картофельным пюре, томатным супом и салатом, тогда как на половине агента Боул скромно расположилась небольшая тарелка с лазаньей и кофе. Разительные отличия проявлялись даже в том, как женщина ела: медленно и манерно, будто находилась в ресторане, а не в столовой, где приходится по второму кругу слушать шутку за соседним столом. Гринвуд расправлялась с блюдом и быстро переходила к следующему. Её тяга к кусотничеству появилась в полиции и окончательно закрепилась на государственной службе. Промежуток между этими событиями занимала Академия, где регулярно заставляли питаться нормальной едой, а не химозными полуфабрикатами. В окружающей их мешанине из голосов выделялся нью-йоркский акцент, узнаваемый по характерной непроизносимой букве «r» и опусканию согласных на конце слова, из-за чего Нью-Йорк становится сливающимися Ньюйоком, а глагол want превращается в wan. В штате располагается самое крупное, не считая штаб-квартиры, управление в стране, насчитывающее около двух тысяч сотрудников, поэтому приезжающие оттуда на обучение всегда затмевают остальных своим количеством и скоростью речи. Южан было меньше. Северное произношение, схожее с бостонским, Джун не могла уловить вовсе. Неужели никого с Висконсина или Миннесоты? Вашингтона? Постепенно люди стали расходиться. – Агент Гринвуд, – Джун поставила чай и перевела взгляд на агента Боул. – С вами хотят поговорить. За чашкой кофе, неподалеку от их стола, агент Уокер разговаривал с мужчиной в таком же сером, как и у него, костюме. Кивнув собеседнику, он мельком посмотрел в их сторону. Он был здесь, в Академии, за тысячи километров от Орегона и управления, где наверняка хватало забот. Агент Уокер был занятым человеком, занимавшимся подготовкой новых специалистов и консультирующим группу Коллинза по делу №1. Гринвуд охватило одновременно волнение и теплая, искрящаяся радость. В его приезде читалось многое. Но главное, что в этом жесте ощущалась поддержка. Решимость крепла с каждой секундой. Она должна поговорить с ним. – Я посижу здесь какое-то время, после буду ждать вас снаружи. – Хорошо, – ответила Джун, вернувшись к остывающему чаю. Когда агент Уокер ушёл, она убрала поднос с посудой, собрала вещи и вышла за ним на улицу. Гринвуд обнаружила мужчину прогуливающимся вдоль неработающих фонарей. Заложив руки за спину, он шёл, наслаждаясь погодой. Тёмно-серое пальто как нельзя лучше подходило его фигуре и красивой благородной седине. Сзади она бы спутала его, если бы не шрам. Кривой рубец обрывался за ухом, его частично прикрывала коричневая дужка очков. Джун поравнялась с ним. Не оборачиваясь, он поднял подбородок и поправил сползающие очки. – Зимой на водохранилище Лунга почти нет людей. На мой взгляд, зря. Я бывал там много раз. Красивое место. Нужно поговорить без посторонних. Джун подхватила: – Мне рассказывали о нём, но самой так и не удалось туда съездить. – Предупредите агента Боул, что вы задержитесь. – Конечно, сэр, – Джун быстро отписалась и, не дожидаясь ответа, отключила телефон. Недавно помытый белый мерседес не блестел чистотой. На порогах и дисках налипла грязь, делая их серо-бурыми, однако в остальном кроссовер выглядел опрятно. К нему относились бережно, чего не скажешь о других машинах на парковке. В салоне её встретил слабый хвойный запах, от которого девушку на мгновение передёрнуло. Коврик под ногами был стерильно чист, как и панель, на которой всегда заметны следы от пальцев. От новой кожи пахло средствами для ухода, и этот запах вместе с автомобильным парфюмом говорил ровно о двух вещах: что владелец не любил сложные ароматы и что не дай бог она хоть где-нибудь оставит полосу своими ботинками. Агент Уокер аккуратно закрыл дверь и, пристегнувшись, тронулся с места. Ехали в тишине. Радио было выключено, и Джун стало интересно, что он слушает. Но она тут же отмахнулась от мысли. Это не его автомобиль, номера столичные. Родственника? Когда Академия скрылась из виду, он заговорил: – Вы понимаете, зачем вас проверяли? Она подумала. Тесты, вопросы доктора Дугласа и материал лекции связались воедино. – Чтобы проверить, повлияли ли на мою психику, как это было с Тейлором Брауном? – Джун замялась. – Думаю...вы наслышаны об этом деле. – Да, – ответил он на всё разом. – Я рассказала обо всём, кроме того, что знала о Тонком человеке и его связи с Оаксайдом. Мужчина не ответил, однако ей показалось, что к её поступку отнеслись с одобрением. Прямая дорога уходила вправо, открывая вид на серо-голубую гладь воды, которую со всех сторон, за исключением некоторых участков, обступали лесные массивы. Они проехали парк и свернули с Лунга-Аксесс-роуд. Вплотную подобравшиеся к асфальту деревья теперь нависали над машиной. Боковое окно она старательно игнорировала. На скорости ветви двигались, как живые, протягивая к ней острые лапы. Мог ли кто-то прятаться за стволами? Смотря вперёд, на дорогу, Джун не заметила, как стиснула ручки сумки. Вот она выходит к дороге, вот перед ней резко тормозит машина... Наваждение исчезло, стоило пару раз сморгнуть. Опустив взгляд, она уткнулась в телефон. В уведомлениях висело непрочитанное сообщение. «Напишите, когда будете подъезжать. Я встречу» – Вас проверяли на полиграфе? – она подняла глаза на агента Уокера. Рука кинула телефон в раскрытый зев сумки. – Нет, направили к доктору Дугласу, – глаза за очками прищурились. – Не думаю, что им есть до меня дело, не после того, что я сказала, – агент Уокер молчал, поэтому она продолжила. – Я думаю, профессор Бьюкенен и профессор Митчелл рассчитывали услышать о существе без лица, но я не видела его. Он повернулся. Джун впервые видела в нём столько растерянности. – В Оаксайде были другие доппельгангеры? – спросил Уокер, чётко и медленно произнося слова, словно она могла неверно их расслышать или истолковать. Устав от пересказа, ставшего за последние два дня заезжей пластинкой, Гринвуд ограничилась кратким: – Да, сэр. Промёрзлая земля сменила ровный асфальт. От мелких кочек мерседес потряхивало, он, как медведь, переваливался то на правый, то на левый бок. Глухие места на то и были глухими, что сюда приезжали разве что пару раз в год рыбаки с лодками, поэтому никто не озаботился тем, чтобы проложить дорогу чуть дальше. Несмотря на то, что клиренс кроссовера подразумевал езду по бездорожью, днище периодически царапали камни и ветки. В нескольких метрах от плещущейся воды колёса замерли, а вместе с ними встала и вся машина. Выйдя из неё, он остановился возле зарослей тростника. Развесистые, похожие на хвосты коричневые метёлки мерно покачивались на ветру и кивали в ответ на шум воды и шелест длинных узких листьев. В стороне от тростника находился старый деревянный пирс. Где-то далеко стучал дятел. В такой ясный день увядание природы не вгоняло в тоску. Напротив, в лучах зимнего солнца оно казалось по-особенному красивым. Агент Уокер был прав, и водохранилище было в самом деле прекрасным. Джун хотела насладиться поездкой, но не могла. – Не распространяйтесь о деталях того, что произошло в Оаксайде. К слову об этом. Агент Боул известно о чём-либо? – Нет, мы ничего не обсуждали, – она решила не уточнять характер их общения и о то, что они лишний раз стараются друг с другом не пересекаться. – Хорошо. И да, агент Гринвуд, – голос стал серьезнее, острее. Мужчина опустил голову вниз, останавливая на лице взгляд серых глаз, и Джун стало от этого не по себе. – Я ничего не слышал, а вы ничего мне не говорили, – Уокер отвернулся к водохранилищу. – У меня нет доступа ко многому, что касается Тонкого человека, поэтому я не смогу вам помочь. Однако буду признателен, если на обратном пути вы поделитесь подробностями, которые сможете вспомнить. Если вас не затруднит. Я могу представить, сколько вас спрашивали об этом. И не один раз. Гринвуд кивнула, зацепившись за фразу. – Что вы имели в виду под тем, что не сможете помочь? – В этом состоит цель моего визита. Я помню ваш интерес к доппельгангерам, поэтому у меня есть для вас предложение.