Ушки, Хвост, Два Топора

Прозвучал щелчёк замка, новенькая дверь совсем без скрипа отворилась. Она появилась здесь совсем недавно, когда план по облагораживанию церкви стал осуществим. Жаль, до сих пор доски под ногами нещадно трещали и пищали, но пока до них дело не дойдет, ведь после тренировок жильцы этого уютного пристанища веры божьей занимались стенами, сбитыми ступенями, трещинами и дырами, а так же окнами, дверями и мебелью. — Мы дома! — оповестили в спуск около алтаря, из которого доносился чудесный аромат домашней стряпни, очень непривычный. Ответа не последовало. — Заработалась видимо, не слышит. — кивнул Лекс и отправился к себе в комнату, чтобы скинуть броню. Его спальня тоже обзавелась обновками: новая дверь, вместо сломанной им старой, односпальная кровать с матрасом, вместо мелкого дивана, большой стол, вместо пустоты посредь комнаты, и конечно же окно, вместо покосившейся и разбитой рамы. Мужчина оглядел уютную комнату и усмехнулся — теперь дома по-настоящему уютно... Остался лишь верх и низ: починить крышу и заменить пол; а так же много других мелких дел ремонтных. Лекс спустился в подвал, где Белл уже закончил переодеваться (раздеваться) для тренировки. — Пойдём, спартанец? — Пойдём! Гестия выскочила из кухни в фартуке и с поварёшкой в руке: — Эй, а покушать? И как ваш день прошёл? — она была недовольна тем, как её детишки себя изводят. Они, конечно, компенсируют все тренировки плотным, частым питанием, но любящей матери всё равно неприятно лицезреть каждодневный надрыв своих детей. — Чуть позже, у нас сегодня быстрая тренировка. Тем более у нас есть что рассказать. — Что-то случилось? — А то! Потом расскажу. Пойдём, Белл, сегодня у нас спина! Ребята ушли по лестнице, а Гестия донесла вслед: — Смеешь меня игнорировать?! Твой суп будет острым! Очень острым! Уже наверху Лекс скривился: — Упс... Запомни, Белл, никогда не зли человека, который готовит тебе еду. — Я запомню, спасибо, — сдерживая смех ответил юноша. Их тренировка и правда длилась недолго, ведь за неимением тренажёров они не могли вдоволь «прокачать» мышцы спины, приходилось работать с доступными упражнениями до отказа, а так же включать проработку иных групп мышц. Как бы то ни было, они закончили быстро и после смыли с себя Подземелье, да крошку от каменных глыб для тренировок. Наступил долгожданный ужин и суп Лекса правда оказался очень острый. — Боги-и-иня-я-я! — с замечанием протянул Белл. — Он сам виноват, мог бы и повежлевие со мной! — Ничего, я тот ещё любитель острого... — Не в том дело! — возразил Белл, — Тебя и без того всё время лихорадит, а ты острое ешь... — Ой! — опомнилась Богиня, — Прости пожалуйста, давай я заменю! — сразу же замельтешила, но Лекс её остановил. — Не переживайте так. Хуже чем после камня Виолы не будет, поверь. Да и в красном перце содержится вещество, которое ускоряет обмен веществ, поэтому после тренировки это самое то! — с новой силой напал на безумно вкусный, но чудовищно острый суп. Услышав, и Белл изъявил желание испробовать остроты адской, чем и занялся, вот только не учёл — чем меньше человеку лет, тем сильнее он чувствует остроту, а Белл, к тому же, и так был чувствителен к ней, потому резко откусив половинку красного перца, начал небольшое шоу... За ужином проходили разговоры. Ребята рассказали всё сегодняшнее: о спуске в Подземелье, о Лили, о Вельфе и естественно о броне Белла, которую он успел снять и спрятать быстрее, чем Гестия заметила его в доме. Он сделал это специально, чтобы натереть каждую пластинку и показаться Богине в полной красе — так он позже и сделал, за что получил то, о чем Лекс и говорил: «В тебя влюбятся во второй раз». Гестия рассматривала своего бронированного крольчонка с глазами-сердчеками, всё воздыхая от красоты. Белл смущался, а когда это стало невыносимым, спрятал краснеющее лицо в меху на воротнике — Гестия была поражена в самое сердце и ещё долго не могла прийти в себя. После ужина и забавных сцен начались серьёзные диалоги: — Вы уверены, что ей можно доверять? — Нет. — сразу же отрезал Лекс. — Тогда почему?.. — резонно спросила Гестия. — Она воришка, копит на то чтобы уплатить штраф за выход из семейства, и копит она самым эффективным способом... Не знаю, украла она что-то у нас или нет, но пускай, мне не жалко — за то сработала она сегодня отлично. — Поспевала за нами, работала быстро и хорошо, — подтвердил Белл. Богиня естественно была осведомлена о семействе Сома — Лекс рассказал. Сама она никогда не имела дел с безумным Богом виноделия, потому полностью полагалась на своих детишек, хоть и предостерегала. — Я бы хотела посмотреть на неё как-нибудь... Вы понимаете о чём я. Парни переглянулись, одночасно почувствовав невероятную заботу своей милой Богини: — Постараемся, но наверное не в ближайшее время... После важного семейного совета настала пора не менее важно дела. Это каждодневная процедура, после которой прошедшие сутки можно считать официально законченными — обновление Фалны: Лекс Уровень 1 Сила F-382 Выносливость B-735 Ловкость B-724 Скорость E-406 Магия I-40 Богиня не стала напрягаться и выписывать бывшие показатели, а просто написала всё как есть. Она уже почти не обращала внимания, на безумные характеристики своего с старшего дитя; он стал авантюристом неделей позже Белла, ему и месяца в этой профессии нет, а показатели такие, что загонят в депрессию любого начинающего авантюриста. Она выдала листок с ещё невысохшими чернилами Лексу и принялась за Белла. Он рассматривал свою Фалну и шёпотом смеялся: «Показатель «B» на ловкости и выносливости... Я монстр!» — ну не мог этому не радоваться, хотя то всего лишь самый логичный исход. Дело в том, что ловкость, как показатель со стороны навыка «Сытость Фенрира», самая простая, ведь она сразу же стала расти из-за своей доступности: гоблины, что составляли основной рацион Кролика, давали по целых пять пунктов к показателю; боевые тени по шесть пунктов; иглокролики по десять, потому не было вопросов отчего же она такая высокая. Выносливость была ровно такой же, однако с небольшим грехом: ловкость среди сердцевин монстров встречалась чаще и должна быть выше этого несомненно важного параметра, но судьба распорядилась иначе — камень Виолы, подаривший Лексу навык, подарил и огромный, аномальный скачок выносливости. Те сто двадцать пунктов к показателю вышли за пределы лимита и пригвоздили Лекса к постели. Он не знал, что простая лихорадка может быть настолько болезненна; Миах всеми силами бился за его здоровье, но так ничего и не смог противопоставить Фалне. В итоге, болезнь отступила ровно в полночь, будто подсказывая, что лимит сброшен. Лекс тогда пребывал в неописуемом удивлении, ведь эти двадцать лишних пунктов почти сварили его заживо... Что будет если он случайно съест камень сильного монстра и получит ещё больше характеристик? Скорость и сила же были почти равны, ведь встречались крайне редко. Чудом Лексу удалось сохранить эти показатели в балансе, но и без удачи тут не обошлось: сладкие сердцевины боевых теней помимо ловкости давали и скорость, и если бы не они, то пришлось бы старшему кролику волочиться по Подземелью со скоростью улитки, довольствуясь лишь тремя пунктами скорости, что так же давали кислые камни кобольдов. С силой ситуация обстояла плачевно, как для самого важного Лексу параметра, однако спасение нашлось как только браться спустились на шестой этаж, в простонародье зовущийся «Порог Муравейника». Старший ненавидел это место всей душой, как и монстров его населяющих, но полезности, скрепя зубами, отрицать не мог: муравьи давали разом восемь пунктов выносливости и пять пунктов силы, отчего стали мессией для жаждущего быть полезным Лекса. Хоть роль «крепыша» больше ему не принадлежала и принимать слишком много ударов он не мог, а всё-таки продолжал это делать, потому волшебные камни муравьёв-убийц для него были на первом месте. Магия — самый интересный параметр Лекса, глядя на который он убил несметное количество часов. Прошло много времени с момента получения «Правой Руки Тюра», ещё больше было потрачено нервов на попытки разгадать чудную магию, которая должна активироваться без слов. Исходя из ответов Эйны на аккуратные вопросы и некоторых книг о магии, такого за всё время Эпохи Богов не существовало. Творить вошлешство без заведомо известных слов, облегающих энергию разума в ману невозможно — гласила логика и закономерность Фалны. У Лекса были догадки, но упирались они в границу этикета, ибо для их подтверждения нужно было провести занимательный диалог с представителем прекрасной, редкой рассы — эльфом. Эти остроухие долгожители являются единственной расой, которая может пользоваться магией без Фалны, и Лекс хотел пообщаться с кем-нибудь из таких, да только знал лишь Риверию... Обратится к королевской особе просто ради совета, при этом будучи для неё никем, было бы слишком нагло. Но он уж готовился и к этому, потому как никакие рамки этикета не виднелись в бесконечном раздражении от невозможти использовать такую невероятную силу. Лекс тренируется ей всегда: на утренней пробежке, в Подземелье, во время вечерних тренировок, даже во время уроков Эйны и перед сном, но всё одно — ничего. Сколько не пытался, а пробудить то чувство вязкости и одновременно лёгкости, будто вторую кровь, когда в тело проникла магия Лефии, он не мог... Эту эльфийку тоже хотелось где-нибудь подловить и расспросить, да только как? Наплевать на неписанные правила отношений меж семьями и авантюристами тоже не представлялось возможным. Оставалось лишь сидеть, гадать... Даже сопротивляться ограничению не выходило — Лекс падал в небытие мгновенно, касаясь того же кухонного ножа — магия не давала и шанса на попытки сопротивления, хотя такова возможность чётко прописана на широкой спине мужчины: ×Сон Морфея. Пользователю запрещено использовать какое-либо оружие кроме собственного тела. Касание ко всему, что сочтётся орудием, приведёт к долгому сну. Возможно сопротивление при достаточном количестве энергии разума. Потому приходилось гадать, но больше всего мириться со сложностью бытия. И всё же, без поблажек со стороны природы не обошлось; откуда же появились невероятные сорок пунктов в показателе магии? Самый ценный монстр для Лекса, это фиолетовый мотылёк, который встречался ему лишь четыре раза. Волшебный камень этого ядовитого, но прекрасного монстра прибавлял к самому мелкому параметру авантюриста десять пунктов! Для него это стало настоящим сокровищем, но увы монстр тот редкий настолько, насколько и опасен: внезапное облако ядовитой пыли на поле брани — тот ещё сюрприз. К счастью, Лекс не был расстроен столь огромным разрывом между своими показателями, ведь в этой досаде и крылся повод для счастья. Руки чесались от желания бросить в гиперзаботливую эльфийку листок с Фалной и посмотреть на её реакцию: «Уровень «B» за месяц?!» — предвкушал Лекс тот дрожащий голосок, что разнесётся по всему Пантеону. Жаль, сделать подобное равно глупости, потому как отношения семейства Гестии и Гильдии в данный момент натянуты. Все старались о том не думать... Из размышлений Лекса вырвал довольный голос Белла. Хоть мальчишка и не обладал такими особенностями, как у старшего, а радовался тому, что имеет: Белл Кранел Уровень 1 Сила G-201→G-205 (+4) Выносливость H-189→H-191(+2) Ловкость F-305→F-313(+8) Скорость G-299→F-304(+5) Магия I-0 Гестия для него, всё же, утруждалась выписывать изменения параметров со стрелочками. Юноша воскликнул: — Ура! Скорость наконец-то стала «F»! Лекс, смотри! — он шустро выбрался из-под Богини, оттого недовольно нахмурившейся, и показал папирус старшему. Тот бегло осмотрел Фану, в надежде увидеть навык, или что-то подобное; снова в аномальных характеристиках Белла нашлась странная нестыковка... Если смотреть на мальчишку, как на авантюриста без навыков, то его каждодневный прыжок на пятнадцать-двадцать общих пунктов — аномалия. Обыкновенные авантюристы так не растут, закон природы не может позволить им получить за жалкие сутки больше семи общих пунктов к характеристикам (только в редких случаях)... Такого не должно быть в Фалне без специальных навыков, и потому Лекс подозревал Гестию в сокрытии важной информации, но так уж вышло, что они всей семьёй условились не скрывать ничего друг от друга; и сколько он не пытался надавить на это, но Богиня лишь разводила руками: «Белл особенный» — говорила. Всё же, Лекс доверял, принимал как есть и надеялся, что это Судьба и Удача разом посылают их семье дары в виде дополнительных цифр к фалне Белла, но в характеристиках была одна деталь, которую никак не получалось привязать к снисхождению высших сил, не мог он её понять: Минув ожидающих похвалы взгляд парнишки, Лекс повернулся к Гестии и помахал листком. — Богиня, я что-то не пойму как распределяется Экселия по параметрам... Вы сами её направляете, или что? — сказал он с явным возмущением. Та опешила. — Н-нет, Экселия это лишь сила, которую я преобразую в показатели Фалны. Тип её зависит от источника... Например, если сильно бить, то повысится сила, если получать удары, то заработанную от этого Экселию можно преобразовать в выносливость. Зачем ты спрашиваешь, ты ведь знаешь? — Знаю-то-знаю, но... никак этого не пойму! — ответил с нотками раздражения в голосе, — Почему выносливость Белла повысилась только на два пункта? Богиня возразила: — Конечно она не возрастёт больше! Бельчонок ведь ловкач, а значит не получает ударов и разит быстро! — Гестия не скрывала своей гордости, отчего названный смутился. — Вот только проблема есть... — после взятой паузы он порвал оба исписанных листка и продолжил, — Сегодня Белл сошел с ума: все удары лицом получал! Новенькая броня так вскружила голову, что уклоняться забывал, да? — юноша узнал себя и виновато ухмылялся. Его щёки были красными вовсе не от привычного румянца, а то десятка затянутых с помощью зелья ран и царапин — монстры разили в единственное открытое на его теле место. — Поэтому я не пойму почему выносливость нашего рыцаря толком не возросла... Он правда слишком мало получил? — Лекс смотрел на Гестию многозначным взглядом. Та ёрзала на месте от создаваемого им давления и мялась ответить. Кажется, она была сбита с толку и парня это бесконечно удивило. — Только не нужно специально подставляться под удар, чтобы повысить выносливость, хорошо? — Богиня явила причину своей тревоги и Лекс тут же успокоился. — Не будем, не будем... — он швырнул бумажки в ведёрко под столом и раскинулся на диване. Отчего-то атмосфера в комнате потяжелела, однако продлилось это недолго, ведь единственный человек не умеющий видеть напряжение в воздухе воскликнул: — Я буду аккуратнее, обещаю! И Лекс... Не мог бы ты... Ну... — Чего? — Поиграй на гитаре. — Нет. Я ещё учусь. Мне стыдно. — ответил односложно. Музыкальный инструмент в его руках лишь с прошлого вечера, потому он стеснялся прямо таки «играть», как от него хотели домашние, особенно Белл: — Пожа-а-алуйста... — протянул мальчишка. — Нет. Я только аккорды научился зажимать... Не буду. — Лекс признанный Богиней талант в музыке, но того факта он пока принять не мог — за один вечер научиться ловко скользить по грифу, это явно достижение вровень с показателем выносливости «B», но парень, за неимением опыта, этого не понимал. Гестия поддержала: — Давай, Лекс, не упирайся! Мы не против послушать как ты учишься, у тебя отлично получается! Названный покраснел, а юноша глядя на него продолжил гнуть своё: — Пожа-а-алуйста. — Нет. Белл, видя неприступную стену с ушками, решился на отчаянный шаг. Техника «щенячьи глазки»: — Ну Пожа-а-а-а-алуйста... — Лекс попался в ловушку рубиновых, очень грустных, больших глаз. В очередной раз вытерпеть оного не было сил. Он поднялся с дивана и поплёлся за гитарой, ругаясь на своём языке: — Засранец, кто ж тебя этому научил... Когда он ушёл, Гестия одобрительно кивнула: — Молодец, мальчик мой, всё как я учила. — тот показал «палец вверх», а в холле церкви раздалось недовольное ворчание. Вскоре, из уютного подвала доносилась красивая, но слегка неуверенная музыка: прерывистые мелодии, перебор струн, методичное постукивание в ритм. Белл сидел напротив Лекса и натирал новенькую броню до блеска, а Гестия лежала на кровати и читал книгу; иногда подсказывала неопытному музыканту: — Здесь тон чуть выше. — сказала не отрываясь от книги. Тот сбился и начал заново. Он штудировал мелодию, которую помнил наизусть, ведь слушал сотни и даже тысячи раз. П.А. Включаем и наслаждаемся: «Metro Last Light — The Farewell (Guitar)» В этот раз он собрался, глубоко вздохнул, перебрал расслабленными пальцами и ударил по струнам... Грусть и нежность — музыка, это отражение внутреннего мира человека, его эмоций. Спустя десяток попыток, к удивлению семьи, Лекс смог, чем оторвал всех от своих занятий. Уютную комнату захлестнула грустная мелодия, где высокие тона — словно душа далёкая от дома. Он играл почти без ошибок, а когда сбивался — продолжал, не прерывая поток искусства, ведь наконец, за два десятка лет жизни, подобрался к истине: «Для чего же музыка? Для наслаждения?» — и хоть мелодия звучала обречённо, играл с улыбкой, будто кроме их милой церкви в мире не осталось ничего. Белл и Гестия смотрели заинтересованно, с вопросом, ведь слышали эту мелодию уже от и до, когда Лекс учился, но впервые она звучал так грустно, грустно и красиво. Ещё не привыкшие, неумелые пальцы промахнулись по струне и финал мелодии получился рваным; он накрыл струны ладонью и остановил песню инструмента — выжидающий взгляд на Белла и Богиню. Те застыли в ступоре, а после начали рукоплескать. — Я же говорила, что у тебя талант! Если переводить на манер авантюристов, то по музыке у тебя ранг «S». — гордо отметила Гестия, но без сил скрыть удивление. Даже она, распознав его способности с первого взгляда, такого не ожидала. Белл не имел крупного словарного запаса, поэтому ограничился простым: — Круто! Ты молодец, Лекс! Тот не ответил на похвалы, лишь почесал за ушком в смущении. На лишённом нежности лице играла многозначная улыбка. — Но мелодия была такой грустной... — Потому что она и должна такой быть, Гестия. — он перехватил инструмент. — Помню, как слушал её лёжа на кровати и думая о жизни... Дома. — слушатели напряглись. Гитара выудила из Лекса того, с кем им встречаться было больно: брошенного, раненого человека. Но не успели они сказать и слова, даже обнять, как он продолжил: — Вот оно, значит, что такое музыка... Опасная вещь. — и снова ударил по струнам, начав новый виток той же мелодии. Снова зазвучал нежный и грустный ритм. Лекса лицо сияло спокойной улыбкой. Белл не знал куда податься, не знал как подойти и утешить явно грустного брата, как вдруг почувствовал слабое касание со спины. Гестия потянула юношу за рубашку: — Дай ему побыть одному. 2 Бледный лунный серп скрылся из виду — облака закрыли последний, самый яркий свет этой ночи. Орарио проглотила тьма и ветер. Откуда-то издалека нагнало тучи — скоро будет дождь; далеко в горах срывался гром. Самый западный район города, царство разрухи, укрывался видом этой ночи, как любимым одеялом: руины выглядели жутко, покосившиеся акведуки возвышались, разрезая темное небо холодным камнем, а ветер завывал, гуляя по тёмным, страшным остаткам зданий. Здесь не было людей, не было тепла, все пережидали жуткую ночь в кроватях и во снах, лишь самые смелые и отчаявшиеся решились бы отойти от светлых главных улиц к подобному пейзажу, но некоторых это не касалось, кое-кто любил природу во всех её проявлениях, даже когда повсюду тьма. На берегу рукотворного озера, жемчужене порушенного района, сквозь ветра свист звучала грубая гитара. Вода не отражала света неба, как тогда, во время важного разговора, ныне просто слушала музыку начинающего, талантливого человека; иногда он пытался петь: — ...Мы светом залили мир... — стиснение сковывало сильный голос, ведь никогда прежде Лекс не считал себя музыкантом, а тем более певцом. Коли играешь на акустике — пой. Так сказала ему мать давным давно, когда он, бойкий юноша, упрашивал родителей купить гитару для получения заветной популярности среди девочек в школе. Лекс вспоминал об этом с улыбкой; расслабился, ведь представил, словно все герои его воспоминаний рядом, слушают. — ...Мы светом залили мир, Он заревел и застыл... Цинтроп-кролик, ранее бывший вовсе не таким, пускал свои скованные песни на ветер. Он сидел здесь уже долго, ведь никак не мог уснуть дома. После того, как заставил грустить и беспокоится свою новую семью, на том и распрощался, даже обнял их, чего прежде не делал, но после не смог отправится в мир снов. Внутри всё смешалось: грусть и счастье, радость и горесть, свет и мрак. Он был бесконечно рад, что наконец-то добился участия Лилируки Арде в их спусках, что резко обнаружился талант к музыке, что Белл не прекращает каким-то образом набирать характеристики, что Гестия уволилась с работы и заботится о них... Но как не музыке из прошлого вернуть то, о чём зарёкся не думать? Ничего не пошло крахом — всё идёт по нужной колее, просто душа захотела грусти. — ...Осталось в сердце тепло, хоть много лет утекло... — на зло в голову приходили воспоминания только о таких песнях и мелодиях, о тех, колыхавших его душу давным давно в прошлом; связанных со многими вещами, которым нет места на этой земле. Лекс опустил руки с инструмента и раздосадовано вздохнул, ветер потрепал волосы; снова он сбился и перепутал строку, ещё запел гортанно, сдавленно — всё ещё стеснялся. Голос его был красив, звучен, груб и одновременно нежен, тембр не срывался, не приходилось напрягаться, чтобы звучать уверенно — прекрасный голос, мир Богов постарался, но от старых привычек и убеждений быстро не избавиться, потому вместо сна он приходил сюда, как и вчера, да учился играть. Домашние об этом не знали, Лекс не спешил их посвящать, ведь как только ночь попала под струны, осознание ритуала пришло яркой вспышкой — это место для него одного, для души, подумать и забыться. Посиделки в одиноком раздумье ночью помогали быть собраны днём — без этого Лекс бы не справился. Звук дрожащих струн внезапно и навсегда прилип к душевным самокопаниям, ведь одновременно усугублял мысли, но не давал думать. И продолжал бы белый Кролик в темноте играть на собственной душе, да только раздался громкий шорох — с ближайшей стены осыпались кусочки камня. Раздала тихий, унявший ветер голос: — Лекс? Тот обернулся, обомлел, чуть не выронил гитару. Месяц показался из-за туч лишь на миг, чтобы осветить лицо лишённое изъянов и волосы цвета живого серебра. — Ф-фрейя? Дама, в пурпурной накидке по самый пол, с удивлёнными, прекрасными глазами, рывками подошла к Лексу. Он был поражён, потому не удосужился встать с камня, на котором играл; Фрейя села к нему, прижавшись. — Не знала что ты играешь... И поёшь. — Я-я только вчера начал... Не стоило слушать. — Вчера? Ты молодец. — Спасибо... Зачем ты здесь? — Искала тебя. — Меня? — Твой дом. — Зачем? — Мы давно не виделись. Их взгляды пересеклись. В фиалковых глазах Богини не было волшебных ярких вспышек, она просто смотрела, так же просто говорила, без чудных смертным очарований; просто обняла его за руку. Мужчина поёжился на месте, в ночи не видно было его покрасневшего лица: — Прости за тот раз. Полнолуние было со дня на день... Извини. — Ты был очень настойчив. Я не могла отказаться. — Прости. — Не думай, будто я этого не хотела. Ты очень меня удивил... Лекс. Богиню и растерянного мужчину обдул ветер, первая поёжилась от холода. Гром звучал ближе. — Чем я тебя заинтересовал? Разве ты не душу Белла так хочешь? Фрейя не прекращала смотреть на него удивлённо: — Ты загадочный... Слишком много знаешь. — И всё? — Этого мало? Душа твоя иная. Не видела таких во всём мире. — Душа, да?.. Понятно. Они затихли, но сидели молча совсем недолго: — Я хотела извинится за тот раз, за нашу первую встречу... Я не сдержалась, не нашла управы на себя. Прости. Лекс вспомнил, как из-за её очарования у него пошла кровь глазами, носом: — Ничего... Сам виноват. — И Аллена прости. Я не хотела, чтобы он заходил так далеко. — Его не прощу. Тебя — да. Шкодница. Фрейя нежно посмеялась и положила голову ему на плечо: — Спасибо. Лекс слабо зажал гриф и коснулся струн. Первые порывы ветра после затишья подхватили ту самую мелодию, которую он играл Беллу и Гестии. В этот раз она звучала легче, ведь ошибки скрывал воющей ветер да гром в дали. Богиня приятно удивилась стремлению мужчины сделать эту ночь приятнее и потому наслаждалась, грея его плечо. По завершению песни инструмента, Фрейя отстранилась: — Ты грустишь? — Самую малость. Она нащупала сумку под мантией, а затем, под интересующийся взгляд Лекса, достала оттуда книгу: — Держи. Он принял толстый талмуд без задней мысли: — С-спасибо, а... — и лишь потом понял, что Фрейя, величайша из ныне живущих в мире Богинь, не стала бы дарить обыкновенную книгу. Он встрепенулся от одной единственной догадки. — Это... — Это гримуар. Он застыл. Руки отягощяло целое состояние. — С-серьёзно? — Это мои извинения, прими их, прошу. — Н-но... Нет, я тебя простил, но это слишком. — он попытался отдать книгу, но Богиня забрала руки за спину. — Пожалуйста... — Такие подарки это через чур... Ты хочешь задобрить меня, чтобы я вступил в твою семью? Не буду этого делать, не буду. — Ты вредный. — Кто бы говорил... — В таком случае считай это за плату. — Плату? Фрейя обвила руки вокруг его шеи и подалась вперёд. Лекс успел отвернуться, чтобы её губы коснулись лишь его щеки. — Почему ты отвернулся? — снова удивил до глубины души. — Это было только на раз... Я не такой. — слегка надулся, но не мог скрыть ребячекой улыбки от сложившейся ситуаци. Впервые ему приходилось строить из себя недотрогу: — Хотя бы после первого свидания... Богиня сперва молчала, а после от души рассеялась. — Ох, Лекс... Ты милый. — Лесть тебе не поможет. — Жаль... Неужели всё что я получу, это поцелуй в щёку? Тот повертел в руках гримуар, усмехнулся: — Говоришь, будто я проститутка какая... — а за тем так же, от души рассмеялся, — Ну и цены у меня! Хах, можешь ушки ещё потрогать. — Фрейя воспользовалась предложением и двумя руками крепко ухватилась за пушистые, милые уши. Их лица поравнялись нос к носу. Она, как и Лекс не могла сдержать смеха от двусмысленной ситуации. — Не шевелись... — её голос был прекраснее пения любой гитары, а смех... Мужчина лишь на секунду растерялся, задумался, как она словила этот момент и клюнула его в губы: сначала раз, потом и второй. Он не мог извернуться, ведь она крепко держала основания его ушек. — Не-го-дни-ца, — сказал прерывисто, меж мелкими поцелуями. Он запустил руки в её мантию, но вовсе не поддавшись страсти — изувеченные Подземельем пальцы начали нежно щекотали бока Богини. Она вздрогнула, выгнулась, кристальным голосом замурчала: — Прекрати... — Ты тоже. Но долго противостояние ребячества и любви не продлилось. Мир так и не узнал победителя, ведь во время очередного нападка Лекс почувствовал насколько холодны её губы. Он опомнился от нежности, как вдруг ветер с новой силой заревел и внезапно сверху упала капля: одна, вторая, третья. Они разом посмотрели в небо, но кроме темноты ничего не разглядели. Постепенно, тут и там, забарабанил холодный весенний дождь. Лекс вернул книгу, поднялся, подхватил гитару, а Фрейю взял за руку и повёл в темноту руин. Эта холодная, дождливая ночь подарила тёплой церкви ещё одну Богиню.