Дом белого древа

«Живи как можешь, раз нельзя как хочется»

— Цецилий Стаций, римский поэт и писатель

      Многие мейстеры учили своих подопечных тонкому искусству письма, показывали, как правильно вырисовывать хитросплетения букв с их сложными формами, и требовали соблюдений общепринятых правил. Они добивались от учеников такого почерка, который не грех выставить на всеобщее обозрение, чтобы каждый проникся завистью и благоговением к столь кропотливому труду.       Но кое-кто послал эти правила в прекрасное далёко. По скромному мнению нарушителя установленных традиций, они никому не нужны, и аргументировал он это тем, что фраза «Ты дурак» ничем не отличалась от готически написанного «Ты дурак». Разве что читающий преисполнится восторгом и восхищением к потенциальному мертвецу. Посему Эдмунд пренебрегал вычурностью письма, использовал старую добрую латиницу с ее строгим и, в то же время, простым стилем. По крайней мере ему казалось, что он еще помнил, как она выглядела, а не придумал на ходу.       Наконечник пера на треть окунался в чернильницу, возвращался к светлому пергаменту и под свет из окна комнаты в Трех грошах быстро выводил на нем целые предложения. Получалось понятно, не криво, строчки не налезали друг на друга — для юноши этого было достаточно.       В своем письме к отцу он старался вкратце изложить необходимость покинуть восточные земли Чернолесья и отправиться в Девичий Пруд. И, так как были подозрения, что мерзкие и недостойные купеческие дела не стоили даже ломаного гроша столь благородной особы, как Хостер Блэквуд, Эдмунд без угрызения совести вписал туда и другой мотив. Вернее сказать, он выдвинул его на первый план: «В своем странствии посещу родовые имения Рутов, Дарри и Мутонов, дабы подыскать себе достойную невесту».       Конечно, под словом «достойную» имелись в виду не личностные качества благородной леди, не обладание высокими нравами и полезными навыками, — но мечи и приданное, которые получит дом Блэквуд, а вместе с ними влияние и укрепление собственных позиций. То, чего так сильно желал лорд-отец. Однако Эдмунд даже не думал спешить: со следующей луной начинался пятнадцатый год жизни, и у него было еще три года на раздумья. Он не собирался игнорировать требования отца, как и выбирать первую попавшуюся. Но время шло, и следовало определиться до восемнадцатых именин, дабы на своих условиях поставить точку в этом вопросе.       А пока юноша поставил ее в конце последнего предложения, после чего положил на держатель гусиное перо. Аккуратно поднял за края пергамент, легонько подул на свежие чернила и бегло пробежал глазами по тексту: хотел убедиться, что ничего не забыл.       На мгновение взгляд обратился к ворону, что коготками зацокал к нему от края стола. Очень любопытная птица заглянула в письмо, словно пыталась понять, чего такого интересного рассматривал человек. Сидевший напротив Каспер увидел в этом возможность говорить:       — Итак, милорд, — начал он с ехидной усмешкой, ненароком вызвав у юноши тяжелый вздох. — Представь, что ты зашел в курятник. Кого выберешь: квочку или гусыню?       — Что я там вообще делаю? — недоуменно нахмурился Эд и отложил письмо.       — Как что? Ты — петух.       Мгновенно в комнате воцарилась тишина, в которой маленький лорд долго всматривался в друга и многозначительным взглядом выражал все, что сейчас про него думал.       — Каспер.       — Да, милорд?       — Иди в пизду.       — С радостью, милорд. — Сияние его улыбки нисколько не померкло, когда Эдмунд бросил в него скомканный лист. — А пергамент-то дорогой.       — Он испорченный, — ворчливо объяснил тот и добавил со взглядом исподлобья: — Как и любая девка после тебя.       — Зато брюхатых нет, — ловко парировал Каспер с триумфально приподнятой головой, оставив витать в воздухе несказанное «В отличие от тебя».       Блэквуд тактично промолчал. Понимал, что, в силу их возраста, для друга это обычная забава. Сам же до сих пор не знал, как к этому относиться, ибо не мог назвать ни плохим ни хорошим: в прошлом его бы осудили, но здесь относились спокойно; вера леди-матери порицает внебрачных детей, но Эд не скован ее цепями; старое воспитание твердило о грубой ошибке, а новое всего лишь понимающе кивало, да хлопало невидимой рукой по спине.       А ведь мог этого избежать, знал же о беременности гораздо больше Квинса и Вилеона, если не всей Цитадели. Эти знания как-то помогли? Нет: когда многие тратили целые луны, а то и годы, чтобы завести одно дитя, Эдмунду хватило провести с Линдой всего пару ночей.       Если быть точным — три, но последняя произошла уже по возвращению дорнийки. Тогда он и все понял.       И семья непременно узнает, но этот замечательный момент оттягивался им до последнего. И хоть ничего еще не случилось, Эд уже слышал тяжелый вздох лорда-отца и видел укоризненный взгляд леди-матери. Только старшему брату будет плевать с самой высокой башни Красного замка, что стал для него темницей, да любимая сестрица разразится радостными возгласами: ей только-только исполнится одиннадцать.       А пока письмо в Воронодрев не содержало таких подробностей, и Эдмунд мог относительно спокойно спать. Осталось лишь отправить его гонцом, но это действо уступило место незатейливому эксперименту:       — Держи.       Недоуменный взгляд ворона уперся в протянутый ему сверток. Примерно так же сейчас Каспер смотрел на птицу.       — А он вернется?       — Пусть для начала возьмет.       Эта была не первая попытка наладить связь с крылатыми тварями, что украшали знамена его семьи: одна или три птицы прилетали на зов маленького лорда, реагировали на его мысли; когда он с ними говорил, то те что-то отвечали либо карканьем, либо темными глазами, но практически всегда непонятно. Но когда он хотел от них чего-то конкретного, как сейчас, то те либо не понимали, либо не хотели слушать.       Зато команду «жрать» выучили с первого раза.       Неудачи юношу не останавливали, он снова и снова старался добиться от птиц если не послушания, то хотя бы понимания. Однако, как и прежде, ворон растерянно вертел клювом от протянутого сверстка к Блэквуду и обратно, пока не посмотрел на последнего и не огласил на всю комнату:       — Жрать! Жрать! Жрать! — И требовательно захлопал крыльями. Надеялся получить лакомство, по глазам было видно, но вредный человек с разочарованием согнал его со стола. Тогда он закружил под потолком. — Жрать! Жрать! Жрать! — Влетел своей тушей в прикрытые ставни, что те аж раскрылись, и сел на подоконник. — Жрать! — И улетел, когда маленький лорд кинул в него еще один скомканный лист.       — Тупая псина…       — Это ворон, — к раздражению Эда проявил наблюдательность Каспер.       — Неважно. На, — протянул он письмо другу, — займись отправкой, раз такой умный.       Издевка не зацепила сына ленного рыцаря: он встретил ее самодовольной улыбкой и однозначно подмигнул, мол, он-то как раз таки умный. Налегке поднялся центурион, пружинистой походкой уходил к дверям, пока что-то не заставило остановиться на полпути.       — Ты точно веришь кальмарам? — Неуверенность слышалась в его тоне, виделась в полуобороте к маленькому лорду и в том, как пальцы мягко мяли пергамент. — Это плохая идея.       Медленно Эдмунд отклонился на спинку стула и глубоким вздохом обозначил легкое раздражение: снова и снова они возвращались к этому вопросу. Не только друзья, но и другие, кому хватало храбрости, высказывали озабоченность о принятии на службу железных людей. Юноша понимал их неприязнь и недоверие, ведь не первый раз пираты ступали на берег Чернолесья ради разбоя и грабежа.       — Больше «да», чем «нет», — честно признался Эд, задумчиво разминая пальцы левой руки. — Есть такая вероятность, что они вернутся к жизни разбойников, но я верю, что Зигфрид прислушается к моим словам: они смогут получить желаемое.       — Золото? — предположил Каспер к легкому смеху мальчишки. — Что?       — Не золота они хотят, — со снисхождением объяснял маленький лорд, — а нормальной жизни. Каспер, пираты в море ничем не отличаются от бандитов на дороге — это обездоленные люди, которые стараются банально выжить. По большей части, конечно же — многим просто нравится такая жизнь, — но именно по этой причине кальмары устраивают налеты и стараются урвать себе клочок земли: Медвежий остров, Щитовые острова, Арбор, мыс Кракена, западное побережье. Но основательно у них получилось при правлении Хоаров.       — Да, получилось, — старший центурион кивал без согласия, ядом же сочился его вопрос: — И чем это закончилось?       Но не о кончине последних владык Трезубца говорил он — о жестокости и насилии, память о которых поколениями передавалась в семьях простого люда, что для Блэквуда было лишь верхушкой айсберга.       — Они селились в наших краях, — в противовес ему, Эдмунд относился к прошлому намного спокойнее. — Бесчинствовали их лорды и капитаны, но большинство просто получало землю и возможности, которых нет на Железных островах. Их кровь течет в жилах речных людей, посмотри хотя бы на Тристана: он не из наших краев, хотя родился и вырос в крепости моей семьи.       — Может быть, — неопределенно повел плечами центурион. — Но это ничего не значит. Ублюдок может и вернется, но с огнем и мечом, а не клятвой верности. Они все такие.       — Если они хотят сражаться, — проигнорировал приятеля Эд, — то пусть сражаются за меня, а не против. Неважно, кто держит меч — важно, куда он смотрит.       — Все равно это плохая идея.       — Каспер, — с небольшим нажимом позвал его Блэквуд, — они приплывают к нам когда находятся в полной жопе. Они приплыли в Жестокую зиму и грабили амбары. Приплыли сейчас и точно так же обчистили закрома. Да, увели людей в рабство, но чтобы донести награбленное до своих ладьей. Даже кальмар понимает, что стриженая овца лучше мертвой: за шерсть можно купить точно такое же мясо, как если ее убить.       — Вот именно. — Эд понял что «именно», только когда тот уточнил: — Они — кальмары, а он еще и бастард. — «Началось…», вздохнул юноша на старую как мир стратегию, но Каспер проигнорировал его. — В глазах Семерых этот Пайк — плод греха, и грешить только может.       Эд, в свою очередь сделал флегматичное замечание:       — Не забывай, что я поклоняюсь Старым богам.       — А что, Старые боги не считают ублюдков таковыми? — Не сразу понял центурион своих слов, лишь когда встретился с выразительным взглядом маленького лорда. — Извини.       — Как видишь — нет, не считают. Даже в Дорне, хотя там веруют в Новых.       Очередной спор ни к чему не привел: как бы юный Блэквуд ни отстаивал свою позицию, не в его было силах пробиться сквозь неприступную стену тупоголовых баранов, коими он порой видел свое окружение. Те, вероятно, считали так же. Даже отец, несмотря на свое разрешение, был в их числе: он выделил младшему сыну еще десять всадников во главе с Аленом, якобы для усиления границ с Бракенами. На деле же, как прознал Эд, лорд Хостер отдал рыцарю приказ перебить кальмаров за любой намек неповиновения. Если те все же вернутся.       Многое прощали маленькому лорду, со многим могли смириться, кроме железных людей.       — Твоя воля, милорд, — слегка бурчащим тоном обозначил Каспер повиновение и оставил Блэквуда один на один с тяжелыми думами.       А ему было о чем размышлять, особенно в последнее время. Блэквуд мог подолгу не выходить из раздумий, из-за чего линии мыслей навеки оставили на лбу свои шрамы в виде несвойственных молодому возрасту морщин. Очень часто его внимание уходило на заседание Сената у себя в голове, где воображаемые сенаторы вели бурные дискуссии и не собирались идти на покой. В такие моменты Эдмунд начинал бесцельно бродить, как и сейчас: со скрипом стула поднялся из-за стола, подхватил со спинки плащ из овчины и позволил ногам увести себя на свежий воздух.       Соврал он Зигфриду: не пять, а семь лет прошло с основания Рима, с того самого дня, когда был построен первый дом в Трехлетнюю зиму, так же называемую Жестокой; сугробы по колено, постоянная вьюга, жуткий мороз, болезни и смерти. Волей случая или Богов, а может быть благодаря упорству, но поселению суждено было быть, а не остаться в памяти как неудачный каприз ребенка. Маленьким ручейком стекались люди, и число жителей неуклонно выросло с пятидесяти до сотни, если не почти двухсот.       И то, что планировалось как островок иного мира, где каждый желающий мог бы иметь возможность приобщиться к фантазиям Эдмунда о несуществующей реальности, превратилось в опорный пункт защиты восточных земель Чернолесья: именно здесь квартировались конные патрули, и отсюда совершались выезды; набирались добровольцы из свободных людей в небольшую гвардию маленького лорда, обучались копью, мечу и топору под присмотром старых воинов и рыцарей; ковались наконечники копий и стрел, простые конусные шлемы и железные шляпы, шились стеганки, сколачивались щиты.       Конные были первыми, кто откликнулся на зов: ленники, что получали компенсацию за свою службу, их младшие сыновья, и безземельные, не имевшие какого-либо дохода. Пришло семь рыцарей разного достатка, что увидели в своем числе благословение Новых богов. За ними приходили пешие, тянулись со всей округи тонким ручейком. Число их непрестанно росло, по одному или два человека в седмицу, чему способствовали зима и отсутствие работы. Изначально свободные мужи приходили в Рим за заработком, кому было в тягость пережить холода, и брались за любой труд.       Лишь немногие проявляли желание отбросить плуг и встать в ряды копий: кто ничего не имел, получал лишь треть от полного оклада в уплату снаряжения, но гарантированно ел и спал под крышей, а их семьи опускались до статуса крепостных, но лишь формально.       Таким образом маленький гарнизон из десяти человек, который хранил покой местных, увеличился до семидесяти конных и сорока пеших, и все как один в подчинении у юного Блэквуда.       Но ему нужно больше, гораздо больше людей. Не мечта о легионе теперь двигала Эдом — люди Бракенов время от времени устраивали на новых границах беспредел. Если раньше благородные дома разделял только Красный зубец, то теперь к нему присоединились пограничные камни, которые конелюбы постоянно передвигали по ночам. Пару раз патрули заставали недругов на горячем, и дело заканчивалось кровью. Такими темпами все могло обернуться новыми, более серьезными стычками.       — Двоих потеряли, м’лорд, — две седмицы назад докладывал один из семи рыцарей, — поблизу Господской мельницы столкнулись с ними.       — Опять камни двигали, — тремя днями ранее говорил другой, — хотели луга для своих коней раздвинуть. Я вызвал сира Мальдера на поединок, и Отец признал меня правым.       Однако Эд понимал, что одних людей для обеспечения защиты недостаточно: им нужно оружие и какой-никакой доспех, не говоря уже о содержании и муштре. И если со всем остальным можно было разобраться самому, то первые два решались одним человеком — Зигфридом Пайком. Наивно было полагать, что он согласится служить дому Блэквуд, но для Эдмунда это было бы своего рода убийством сразу двух зайцев: много дешевого железа и банда головорезов.       Но не войной желал жить мальчишка — веселые смертоубийства с неоправданным риском более не привлекали его, — а созиданием, привнесением в этот мир чего-то хорошего и полезного. И вновь этим чем-то выступил Рим: идея, что когда-то объединяла разношерстные народы; место, где каждому положен шанс и право, неограниченные издержками данной эпохи. И для его существования необходима, как воздух, золотая кровь, из которой Эдмунд даже капли не брал: все, что умудрялись зарабатывать цеха, уходило на нужды поселения.       Ибо познавший смерть единожды никогда не будет похожим на других, ведь знает истинную цену мимолетной жизни.       Выбранный им путь был труден, имел множество преград и головной мороки. И Эдмунд честно старался их решать, делал всё по мере своих сил.       И чужих…       — Нет-нет-нет! — разогнал его думы девичий протест с дорнийским акцентом.       Только сейчас Блэквуд обнаружил себя возле цехов, где вовсю готовилась повторная отправка каравана. Под надзором угрюмых из-за легкого мороза мастеров не менее хмурые ученики загружали пять повозок разными изделиями. Сам процесс контролировала не понаслышке знающая о рынках востока дорнийка: именно она решала, какие вещи, по ее мнению, годились для продажи, а какие не стоили даже «капли пресной воды».       Не сказать, что мужчины были рады находиться в подчинении у женщины, да к тому же худородной уроженки далекого Дорна. Просто благоразумно не подавали виду своего недовольства, чему способствовали две причины: первая — не полное, но все же признание ее знаний в купеческих делах, а вторая — статус любовницы маленького лорда. Пожалуй, именно последнее сыграло свою роль.       — Это — в первую, — указала Линда на какие-то закрытые корзины из плетеной лозы, — а это — в третью, — сместился ее пальчик на точно такие же, но размером больше.       — А одеяла? — поинтересовался рядом стоявший Лим, мастер ткачей, покуда его коллега из цеха кузнецов с умным видом разглаживал усы.       Интересная получилась компания: два уважаемых в Риме человека, когда-то оказавшиеся не у дел в Ланниспорте, и беглая дочь разорившегося купца. Смешно или нет, но именно им доверена торговля, в которой Эдмунд ни сном ни духом не понимал.       — Семь благословений, милорд, — по канонам своей веры приветствовал Тим маленького лорда, когда тот медленно подошел. Лим ограничился поклоном. Линда никак не могла научиться реверансу: если раньше старалась, то после знакомства с простодушием юноши делала его разве что ради забавы.       — М’лорд, — игривой кошкой улыбалась она и пристроилась рядом, — мы почти закончили. Ждем лишь наказа отматывать концы.       — Хорошо. — Эдмунд с искренним удовольствием наблюдал за работой учеников, словно это его труды появятся на рынках, а не стоявших рядом мастеров и их коллег. — Вещи взяли? Книги? Лютня? Подарки? Доска для кайвассы?       Пока Линда утвердительно кивала, ремесленники заметно смутились последнему слову:       — А что это? — в недоумении сошлись у Лима брови.       — Кайвасса? — Уточнение маленького лорда было встречено кивками. — Эссосская игра, напоминает поле битвы: два игрока в роли полководцев передвигают по доске фигуры воинов и пытаются убить вражеского короля.       Вряд ли мужчины что-то поняли, но в их глазах загорелся интерес и человеческое любопытство к чему-то новому и необычному.       — Сможете показать? Мы про такое никогда не слыхали.       — Достаньте и приходите на заре. — Юноша обвел рукой повозки, не зная, куда именно сложили его вещи. — Сыграем пару партий, пока ждем, а там обсудим одно дело.       Сколько бы гильдмастеры ни были знакомы с маленьким лордом, они никак не могли привыкнуть к его неожиданным затеям, что врывались в их жизнь, словно гром средь ясного неба. Только что их переполняло воодушевление от предстоящей игры, как вдруг, будто бы по щелчку пальца, их охватило нешуточное смятение и растерянность. Не понимал их юный Блэквуд, ощущал себя как в тот день, когда он с дальним заходом убеждал ремесленников в необходимости собрать налог для лорда-отца. Естественно, под видом даров.       Тим деловито покашлял в кулак и подобрался, принял более чем сосредоточенный вид, сложив на груди массивные руки.       — И… какое?       — На самом деле ничего особенного: просто я подумал, вдруг у вас есть знакомые мастера серебряных дел? Они бы могли у нас поселиться.       — М’лорд, — осторожно покосилась на него Линда, как если бы перед ними стоял десница, коего Эд ненароком спутал со свинопасом. — У твоей семьи нет серебряных шахт.       — Они есть в холмах Пендрика. — Троица удалых мастеров смущенно переглянулись. — Я сморозил какую-то глупость, да?       — Нет, что вы, милорд, — Лим показал самую добродушную улыбку, на которую был способен, хотя взгляд с лихвой выдавал его конфуз и согласие с вопросом. — Это очень дельная мысль… вот только…       — Запрет, — тон кузнеца прозвучал ударом молота по наковальне. — Раньше, помню, серебряные и золотоносные руды вывозили за пределы Западных земель, но я тогда еще под столом щеголял в одной тунике, да пальцем в носе ковырял. Сейчас так не делают, давно как: либо в Ланниспорт везут, либо в Королевскую Гавань для монетного двора.       — Наказ лорда Тайвина, насколько помню, — поделился в свою очередь ткач, на что кузнец тут же добавил:       — Так и есть, ещё при живом батюшке, да упокоит его Отец.       — То есть, вариантов вообще нет? — Увы, на вопрос Эда оба мастера скептически покачали головой. — А если договориться с кем-нибудь из лордов? Кто там на холмах сидит… Хоторны, Футы… Эстрены?       Ответ мужчин остался прежним:       — К сожалению, милорд, — со всем почтением отвечал кузнец, — никто не согласится: у каждого лорда, у кого есть копи, владеет ювелирным цехом, либо имеет долю с чужих.       — Ну вот, доля, — тут же указал на, казалось бы, очевидную выгоду Эд, но их хмурые лица оптимизма не добавляли. — Ладно, хорошо. Будем работать с тем, что есть.       — И этого вполне достаточно, — нараспев протянула Линда и обхватила его руку, чтобы прильнуть к юношескому плечу. Если раньше она смотрела на него сверху вниз (В такие моменты Эду становилось неловко), то сейчас они были практически одного роста. — Помнишь, я говорила, что Трезубец своего рода ракушка, в которой спрятана жемчужина? Она раскроется, когда мы привлечем купцов из Эссоса и пригласим местных не только сбывать, но и скупать товары. А отсюда уже рукой подать можно как до Западных земель, так и по рекам к Простору — даже в Мандер заплывать не нужно.       — Это все хорошо только если идти в обход Талли, — показал Эд, что сам не дурак, и заглянул в ее смеющиеся глаза цвета весенней листвы.       — Но и твоя идея проложить путь в Закатное море через Сигард такая себе. — Медные уста посетила снисходительная улыбка, обворожительно захлопали ресницы. Чары ее должны были мягко осадить юношу безмолвной просьбой оставить эту задачу знающим свое дело людям.       Если бы они работали, Блэквуд не вперил бы в нее тяжелый взгляд.       Спустя несколько дней Гарольд и Тристан привезли из Воронодрева дозволение лорда-отца и его настоятельную рекомендацию попытать удачу с Дарри. В который раз игра на чужих желаниях давала свои плоды, но в некоторых случаях она оставляла у Эдмунда неприятный осадок. Одно дело Вилеон, молодые центурионы, Линда, и даже Зигфрид — юноша всего лишь дал им возможность жить, как душа пожелает, и делать то, что получалось лучше всего: творить и созидать; вести и возглавлять; продолжить дело всей своей жизни.       Но вот с отцом, конечно, все было иначе. Быть разменной монетой для влияния и величия не сильно приятно. Однако эта «монета» обладала редким для себе подобных преимуществом: она сама выбирала, за что платить.       А караван, меж тем, отправился в путь вдоль северного берега Красного зубца, подальше от разъездов южного соседа. Колонна двигалась вслед за маленьким лордом, под знаменем его дома — Каспер удостоился этой чести за длинный язык.       — Выше, — отыгрывался на нем Эд, наслаждаясь каждым мгновением его мучений.       — Та куда выше-то? — недоуменно возмущался старший центурион, чья рука под весом шеста время от времени начинала дрожать. Тогда он перекладывал его в другую, но маленький лорд постоянно заставлял напрягаться. — Милорд, это уже слишком, ты не находишь?       — Нет, — коварно улыбался тот. — Поднимай, и не дай Боги упадет.       — Тебе Линда то же самое говорит?       Джаспер прыснул со смеху куда раньше, чем Эд успел сообразить что к чему. Ехавший рядом Гарольд сохранил каменное лицо, тогда как Тристан не понял шутки.       — Со мной хотя бы разговаривают, — попытался тот извернуться, но оруженосец быстро нашел ответ:       — Понятное дело, что ж еще остается? — И сжал голову в плечи от прилетевшей затрещины.       По колонне прокатились смешки двадцати конных мужей, под чьим присмотром тарахтели колеса пяти повозок. В первой, словно валирийская царица, развалилась довольная дорнийка: умостилась на шерстяных одеялах и завернулась двумя плащами из овчины, лишь голова торчала в песчаном палантине. На словах центуриона она обернулась к нему с многозначительной улыбкой, одарила таинственным взором, который тот в жизнь не видал.       — С м’лордом сил не остается на что-то еще, — почти что блаженным мурчанием пропела она, и глянула на Блэквуда: — А ножки так подкашиваются, аж вставать тяжело. — Хоровое «Ооо!» перешло в одобрительный смех и изрядно побаловало самолюбие дорнийки. — Вот не могу я бегать, как те девицы после тебя.       Удачно запущенный камень в чужой огород остался безнаказанным: не смог Каспер отшутиться, ибо сильно смущали его гоготания всадников и нескольких мужей в других повозках. Эдмунд же обернулся к дорнийке, чей чрезмерно довольный вид самого заставил улыбнуться и медленно покачать головой: такого комплимента он еще не слышал.       На каждом закате каравану приходилось останавливаться, и не всегда получалось встретить на пути какое-нибудь селение. В таком случае лагерь разбивали под открытым небом, в чем каждый принимал участие. Даже Эдмунд не чурался работы и делил тяготы зимней дороги: ставил палатки (их было всего три), собирал хворост, разгружал вещи, проклинал влажную древесину и периодически принимал участие в приготовлении пищи. Первые ночи на него косились, как на ненормального, ибо где это видано, чтобы благородный отпрыск пачкал в грязном труде свои чистейшие руки? Десятник Харви и сир Гарольд так и говорили ему: «Милорд, вы не обязаны этим заниматься», — на что получали краткое: «Я знаю».       Ко многому низкородным мужам пришлось привыкнуть, особенно к простоте сына их господина. И в какой-то день — никто не мог сказать, когда именно, — замешательство начало их покидать, перестали смущать выходки мальчишки, и все больше и больше воспринимали его за своего: набрались смелости для дерзких, но аккуратных шуток; чаще вызывались помочь не по зову долга, а личному желанию. Но никто не переходил впитанных с молоком матери границ и не забывал о пропасти между простым человеком и высокородным юнцом.       Она разве что стала меньше, чем раньше, однако Блэквуд по-прежнему оставался чужим среди своих.       Само путешествие пришлось Эдмунду по душе, ибо не в военном походе он принимал участие и не для разорения посещал крестьянские дома. Наконец-то выбрался из дома по собственному желанию, а не нужде, чему не мог нарадоваться. Хотя бы так исполнилась его мечта. Всё нравилось в их дороге, всё, кроме одного: треклятая, отвратительная и мерзкая зима.       Да, она была куда легче предыдущей, но еще не закончилась, о чем неустанно напоминал мокрый снег, обледеневшая земля и холодные ветра, не знавшие пощады к простым смертным. Иногда Эдмунд жалел о решении отправиться в путь именно сейчас, ибо перспективы подцепить лихорадку, воспаление легких или бронхит (он не особо помнил, что это такое) радости не внушали.       Однако у маленького лорда было то, чего лишены остальные: ему было с кем согреться в холодную ночь.       — Сказания рек и холмов… — с акцентом прочитала Линда название книги.       Третья палатка была их — в теории только Эда, — небольшая, в которой можно было только спать. Они лежали на подстилке из необработанной оленьей шерсти, укрытые теплым овчинным одеялом. Лёжа на боку, маленький лорд читал книгу, одной рукой подпирал голову, другой держал за корешок, когда как дорнийка покоилась на его плече и неосознанно игралась с веревками его туники. Сгущались сумерки, а мрак в палатке разгонял маленький огонек масляной лампы, поставленной чуть поодаль от их голов.       — Как и в люб’ом уголке Вес-стероса, — нараспев читала она, периодически запинаясь на некоторых словах, — от Штормовых земель д’о За… падных, от холодного Севера до горяч’их песков Дорна — Речные земли полнятся сказками, суеверной м’лвой и небы… лицами, коих придумал подверж-женный страхам люд. Даже в наше время… А когда он жил? — заинтересованный вопрос Линды заставил Эдмунда на миг вернуться к заглавной странице:       — Две сотни лет назад.       — Так давно? — Он не видел, как удивленно изогнулись ее брови. — Не наше, получается.       На точное замечание маленький лорд ответил согласным мычанием, покуда уставшие глаза вычитывали из старого текста ценные крупицы знаний. И хоть он давно ушел вперед, это не мешало Линде вслух зачитывать то, что он уже прочитал:       — Не вижу смысла рассказывать о грам’кинах, гномах и мифи… ческих детях леса, коих знают чуть ли не в’зде. Внимание твое, дор-рогой ч’татель… направлю на более интересных тварей: рыболюдов… А ты видел рыболюдов? — Эд отрицательно покачал головой. — Ладно… Рыболюдов, златых лягушек, водяных и злове… счих морян, но начну с варгов, пускай о них я уже писал. Причиной тому служит благородный дом Блэквуд, вокруг коего м’лва всякая ходит у простых крестьян…       На этом моменте наступила тишина, нарушаемая возгласами мимо снующих мужей, да еле слышным треском костра на сырых дровишках. Недолго молчала дорнийка: любопытство оказалось сильней предвзятого страха суеверий.       — Ты читаешь про себя?       Она приподнялась, из-за чего кончики черных, как смоль, волос защекотали юношу по щеке. Тот нахмурился то ли от вопроса, то ли от их касания, и с легкой растерянностью посмотрел на любовницу:       — Что?       — Ты ведь… варг. А тут про варгов сказано.       — А, — пришло к нему осознание, после чего вернулся к тексту и сдул с глаз ее волосы. — Я пытаюсь понять, как это работает: вся эта магия или колдовство — называй как хочешь. Но в нашей библиотеке была лишь эта книга…       Удрученный вздох смутил ее, за ним должно было прозвучать объяснение, которого Эдмунд так и не дал.       — И? — решила направить его Линда, вернув голову на его плечо.       — Ничего.       — А я думала, в умных книжках есть всё.       — Эту умную книжку, — с неприкрытым ворчанием говорил он, — написал очень глупый мейстер, который, похоже, за всю свою жизнь смог овладеть только магией воды.       — Как ройнары? — вдруг оживилась та. — И чего ж тогда он глупый? Как по мне наоборот: очень даже учёный.       — Представь, что ты получила письмо с деловым предложением, но вместо конкретики тебе приходится читать какую-то чепуху.       — А я думала, в книжках сокрыты большие знания… — с каким-то разочарованием бормотала Линда, словно ей, как маленькой девочке, рассказали правду про серого волчонка и укушенный бочок.       — К сожалению, не всегда.       — Тебе виднее, м’лорд. — Эд почувствовал как она пошевелила плечами. — У моей семьи никогда таких не было, и подобного никогда не читала. Счетоводные были, морские, да по купечеству, но и только… — И после глубокого вздоха произнесла, с мечтательными нотками: — Всегда хотела чего-то такого прочитать, о чем толкуют вельможи всякие, да знатные господа.       — Читай.       Одной рукой захлопнул Эдмунд книгу и равнодушно приподнял за все тот же корешок. Не спешила Линда ее брать, неуверенно потянулась к ней маленькой ладошкой, но так и не коснулась.       — М’лорд? — неуверенным тоном уточнила она.       — Бери: она все равно бесполезная.       Девичий смешок был ему ответом, когда ее пальчики аккуратно взяли книгу и утащили в другой край палатки.       — Такая стоит не один дракон, а то и десять.       — Если знать, что внутри — грош, ломаный.       — А кому об этом стоит знать?       Когда Блэквуд перевернулся на спину, то встретил сверкающие хитрецой глаза ушлой торговки, которая нашла способ обогатиться, с улыбкой радостного ребенка, чья маленькая мечта только что исполнилась.       — Я вот все равно прочитаю… но… потом.

***

      Выложенные светлым камнем стены соляриума лорда украшали вычурные гобелены, что повествовали о том или ином событии в истории дома Дарри: о войне, о мире, о влиянии Семерых. Миррийский ковер устилал практически весь пол, и только Боги знали, какую цену пришлось за него уплатить. Явно больше всей мебели, что сделана из ореха. И если посмотреть на рабочий стол, заваленный кучами золотых и серебряных монет, на наполненные ими сундучки, то вопрос о возможностях лорда тут же отпадал.       Найди какой бедняк столько денег в одном месте, то непременно посчитал бы себя самым богатым человеком на всем белом свете: от Западных земель до далекой империи И-Ти; хвастался бы, что он во много раз богаче львов. Драконы, олени, луны и звезды старой и новой чеканки несомненно вскружат многим голову, но не Родерику Дарри. В иной ситуации, будь это собранный налог или прибыль из Королевской Гавани, в аккуратно подстриженной бороде пряталась бы довольная улыбка, а в ореховых глазах танцевали алчные огоньки.       Однако лорд был хмур, сосредоточен, и, как уставший от постоянных разбирательств бейлиф, подпирал левой рукой голову, запустив пальцы в зачесанные назад волосы цвета светлого каштана. Он не испытывал радости от подсчета монет для приданого своей дочери и не уходил в пляс от предстоящей свадьбы с ее невероятными расходами на каждого гостя и членов обеих семей. Даже согласие старого Уолдера покрыть половину трат не облегчило положение казны его дома: чертовых Фреев было слишком много.       — На женитьбу Элдрика ушло в три раза меньше, — недовольно бурчал он и, словно браавосийский банкир, с неохотой расстался с еще одной монетой: нервным броском отправил дракона в ненавистный ему сундучок. — Такое ощущение, будто не хорек, а кронпринц попросил ее руки, и мы готовимся принять половину Семи королевств.       Он достал еще одного, но не рассчитал силы для броска: звонкая монета перелетела через сундучок, отскочила от края стола и почти бесшумно упала на ковер. Казалось бы — маленькая неприятность, однако вместе с ней у Родерика рухнуло терпение: он позволил потяжелевшим векам опуститься на уставшие глаза, с силой оттолкнулся от стола в глубокую спинку мягкого кресла и замассировал переносицу. Счеты-пересчеты, дополнительные расходы и все новые пожелания как молодоженов, так и старого хорька в край раздражали речного лорда.       Но всем этим дурным мыслям было суждено развеяться от одного лишь касания маленькой ладошки его плеча. Леди Элинор заставила Родерика обратить на себя внимание, и, хоть не в ее силах было развеять охватившее мужа напряжение, нежной улыбки коралловых губ и теплоты в серо-голубых глазах оказалось достаточно, особенно после ее слов:       — Вспомни, как плевался мой отец. — Невольная ухмылка спряталась в бороде лорда, но леди-жена на этом не остановилась: с хитрым прищуром наклонилась к нему, словно собиралась выдать какой-то секрет: — А как был против выдвинутых условий. Шесть тысяч золотых! Он несколько дней бегал по коридорам и рвал на себе волосы.       — Мне больше запомнились крики о твоей беременности, — в свою очередь напомнил Родерик о маленькой лжи, что никак не смутила его жену. О нет, она была до гордости довольна своей интрижкой, о которой юный наследник, а ныне лорд, узнал уже после брачной ночи. — Обещания меня убить, — продолжил перечислять он, — требования поединка, проклятия и гневные письма. А писем было так много, что слуги всю седмицу разжигали ими отцовский камин.       — Ни о чем не жалею.       Хитрой лисой усмехнулась его леди и позволила положить на свою шею руку, но не стала ждать приглашения для короткого поцелуя — сама прильнула к Родерику. Колючая борода никак не смутила Элинор, ведь ей удалось хотя бы чуть-чуть отвлечь своего мужа.       Однако стоило ему посмотреть на учетную книгу в ее руках, на монеты из серебра и золота, как из груди вырвался обреченный вздох.       — На чем мы остановились? — Лорд Дарри старался не смотреть на большой сундук в другой части соляриума, под чьей крышкой пряталась баснословная сумма. Это его не спасло, ибо Элинор все равно напомнила:       — Семьсот тридцать шесть драконов, четыреста семьдесят оленей и сто семнадцать лун. — Леди-жена отложила книгу на колени, убрала за ухо выбившиеся пшеничные локоны и с сочувствием посмотрела на него. — Нужно отсчитать еще около восьми сотен монет, чтобы было семь тысяч.       — Мой отец получил гораздо меньше…       — Потому что я уменьшила сумму.       — А он хотел уменьшить меня. Хвала Матери и Отцу, что все ограничилось словами.       Атмосфера немного разрядилась, и супруги продолжили подсчет приданого и расходов на свадьбу старшей дочери со своей стороны. Родерик вообще не горел желанием этим заниматься, и будь у него такая возможность, он бы передал это дело мейстеру. Вот только тот отбыл в северные владения за Трезубцем спасать скот от какой-то болячки. Тогда можно было бы обратиться к старшим сыновьям, если бы эти предатели заранее не учуяли счетоводное дело и не разъехались кто куда: Элдрик с молодой женой в их поместье на юге, Виктор на небольшой турнир в Росби, а Аддам… А Аддам был пьян. Оставался Реймен, самый младший, которому еще опасно доверять дела с большой ответственностью.       Потому Родерик был несказанно благодарен своей леди-жене, не только за помощь, но и за то, что была рядом. Ведь, помимо теплых чувств, Элинор хорошо управляла хозяйством и с первых лет доказала свою надежность практически в любом деле, чем не гнушался пользоваться лорд. Например, сейчас она избавила его от основной рутины и позволила, грубо говоря, бросаться деньгами. Одна монетка перепрыгнула из его рук в сундучок. Вторая. Третья.       В какой-то момент их прервал настойчивый стук в дверь. Пришелец еще не явил себя, а Родерик уже знал своего гостя: во всем замке так делал лишь один человек. С его разрешения порог переступил немолодой рыцарь и, по совместительству, мастер над лошадьми. Воин был не по годам стар, морщины не щадили его лица, а редкие седые волосы остались лишь на висках. Тем не менее он держался ровно, напоказ выпячивал широкую грудь и почти никогда не размыкал сложенных за поясом рук.       — Милорд, миледи, — легким поклоном уважил их сир, — к вашему замку с Королевского тракта приближается небольшой обоз. — Заинтересованные вельможи переглянулись, но не стали прерывать доклад уточняющими вопросами. — Двадцать четыре конных, пять телег и в них несколько человек. Они движутся под знаменем дома Блэквуд.       Блэквуды? Как неожиданно. Вот кого меньше всего ожидал встретить в своем доме Родерик, так это владык Чернолесья или их послов. Хотя… никто даже не думал, что они явятся: визит не запланирован, ворон с предупреждением не прилетал. И кого же встречать у ворот?       — Возможно… — задумчиво протянула леди Элинор, пока ставила в книге последнюю запись и бережно отложила ее на стол. — Возможно лорд Хостер пожелал возобновить переговоры о помолвке.       — И не сообщил? — лорд Дарри скептически выгнул бровь.       — Видимо посчитал, что подарки скажут об этом лучше, чем бесхозная ворона.       — Ну, мы это скоро узнаем.       Предстоящий визит приободрил Родерика, подарил ему гордую осанку и выпрямил плечи. Такая легкость посетила его, что аж глаза прояснились: наконец-то у него появилась достойная причина сбежать от подсчета монет. Не война (а жаль), не пожар (к счастью), но все равно важная.       — Их кто-то встречает? — Даже тон его стал властным, и более не походил на то бурчащее недоразумение, присущее скупому ростовщику. Эти перемены вызвали у леди Элинор теплую улыбку.       — Сир Кристофер выехал навстречу.       — Замечательно. Пусть въезжают. — Родерик отвернулся к жене раньше ухода рыцаря, а потому не смог восхититься несвойственной его годам прыти. — Моя леди, проследи, чтобы слуги накрыли на стол: уверен, гости захотят теплой еды.       — И теплого вина? — вопрос прозвучал риторически, ведь она прекрасно понимала, куда все идет.       На выходе из соляриума разошлись их пути: Элинор направилась следить за приготовлениями, а Родерик по коридорам Дома Пахаря вышел на замковую стену к воротным башням. Оттуда он намеревался рассмотреть, кого именно завело в его дом, а главное — для чего. Этот визит захватил его мысли своей неожиданной формой: неужели лорд Блэквуд решил, что сможет купить прощение за проступок своего полудурка? В таком случае ему следовало явиться лично, но, стоя у каменных зубцов башни, Родерик его не наблюдал: только неизвестных ему людей и четверку юнцов во главе колонны.       И вестников дурных вестей. Не впервые лорд Дарри видел воронов, знал, что те прилетали из преисподней, когда как другие птицы улетали на луну [1]. Но дюжина крылатых тварей над обозом странно себя вела, словно сопровождала его: будто бы страшное проклятие манило их и заставляло над ним кружить. Представшая взору картина внушала неприятное беспокойство, ненароком вспоминались все слыханные ранее басни и небылицы. Даже дозорный рядом неуверенно сжал копье и с немым вопросом покосился на своего господина.       От маленькой стаи отделилась птица, устремилась прямо к ним и села на зубец башни. Черные, как ночь, глаза посмотрели на лорда, и в них Родерик увидел окна в самое глубокое пекло, куда Старица однажды приоткрыла дверь и выпустила этих тварей.       Не время думать о всякой ерунде, говорил себе немолодой муж, ведь давно перерос все эти сказки для пугливых детей.       Только прислуга считала иначе: беспокойство застыло на их лицах, и опаска виделась в глазах. Косились на прибывших гостей, как их колонна тонким ручьем проезжала ворота и растекалась по двору, словно впадающая в море река. Посматривали наверх, на то, как стая черных птиц разлеталась по всему замку и садилась то тут, то там.       Лишь слуг дома Блэквуд ничего не волновало.       — Милорд! — услышал Родерик задорный оклик какого-то юнца и огляделся, но вскоре понял, что звали не его. — Позволишь посетить городок неподалеку?       Замеченный лордом отрок с угольными волосами и смазливым лицом обращался к другому, который остался в седле гнедого жеребца. И ничего в нем не было, всем походил на прибывших гостей, лишь ворон на плече выделял среди остальных. Вестник дурных вестей поглядывал на руки хозяина и каждый раз радовался, когда тот давал ему какое-то лакомство.       — Оруженосец обязан быть подле своего господина, — с твердым наставлением присоединился к ним статный муж, чьи каштановые волосы тронула седина. — Блюди свой долг, Каспер.       — Так мы вместе пойдем.       — А член не отвалится? — спросил хозяин птицы и неспешно спустился с коня, чему та совершенно не обрадовалась и с недовольством захлопала крыльями к ближайшему навесу.       — Не отвалится. Я быстро.       — Конечно быстро: по-другому ж не умеешь.       — Ну так, — слишком нагло усмехнулся оруженосец, чего не позволял ни один слуга со своим лордом. — Зато без потомства.       Что бы это ни значило, юноша встретил колкость с каменным лицом и ответил долгим, тяжелым взглядом. И не сразу бросил едкое:       — Вали. Чтобы через два дня вернулся.       После чего смазливый победоносно задрал подбородок и растворился среди прибывших гостей. Только тогда мальчишка и крепкий с виду муж заметили неспешное приближение хозяина замка, на чьем лице застыло легкое недоумение.       — Милорд, — поклоном уважил его мужчина, когда как юнец ограничился легким кивком. — Сир Гарольд, на службе лорда Хостера Блэквуда, а это сын моего господина — Эдмунд.       — Приветствую в стенах моего замка, — как можно приветливее отвечал Родерик, с любопытством поглядывая на мальчишку. — Если бы я не знал твою леди-мать, то усомнился бы в правде этих слов: ты очень на нее похож.       «И на своих людей», — промелькнула у лорда невысказанная мысль, ибо Эдмунд и вправду мало чем отличался от своего сопровождения. Любой уважающий свое происхождение человек будет подчеркивать это, чтобы ни одна шваль не смела путать его с себе подобными. Но этот… слишком скромен для отпрыска благородных кровей: обычная с виду стеганая куртка, черные сапоги и ремень с ножнами без всяких украс, и лишь меч намекал о каком-никаком достатке, да добротный плащ из меха.       — На мне закончилась краска, милорд. — На хохму мальчишки лорд ответил легкой усмешкой. — Но в остальном я — сын своего отца.       «Который отправил тебя разгребать собственное дерьмо», — мысленно закончил за него Родерик с доброжелательной улыбкой.       — И примите благодарность за разрешение остановиться в ваших стенах.       — Воспользуйся моим гостеприимством, юноша, и раздели со мной хлеб. За столом и расскажешь цель своего визита.       — Если позволите, я бы хотел сначала привести себя в порядок.       — Конечно. Слуги покажут твои покои и разместят твоих людей. Я прикажу нагреть воду и разгрузить твои вещи.       — А, в этом нет нужды: у меня их немного. — Несмотря на признательность Эдмунда, у Дарри невольно выгнулись брови, а вопросительный взгляд метнулся к груженым телегам. Тот заметил это и уточнил: — Это товары, которые мы хотим отправить в Эссос. У моих людей возникли трудности с начальником порта в Девичьем Пруду, и потому мне пришлось идти вместе с ними…       От прежнего ажиотажа у Родерика практически ничего не осталось. Лишь тлеющая благодарность за возможность забыть о счетоводстве позволили ему сохранить непринужденное лицо.       — Что ж… в любом случае, прими мое гостеприимство.       — Но мне есть что предложить, — поспешил сообщить юный Блэквуд и махнул кому-то рукой.       Только сейчас Родерик заметил за его спиной дорнийку, словно она с самого начала ждала приглашения. Не каждый день лорду доводилось видеть уроженцев жарких дюн, а потому несказанно подивился присутствию девицы в свите мальчишки. С легкостью пера ступала она на носках, в руках же несла два свернутых плаща. Лишь подойдя ближе, Родерик узнал в них соболиный мех с подбивкой из лисьих шкур.       — Очень хорошая работа, — не стал лукавить лорд, ибо признал в них работу городского мастера.       — Вам же я предлагаю разделить со мной медовуху. Она согревает куда лучше вина со специями…       Немногим позже они встретились за столом в великом чертоге, где, помимо благородных, разместились и слуги двух благородных домов. В рамках приличия члены семьи Дарри расспрашивали у юного Блэквуда про проделанный путь, о визите к Рутам перед ними, о новостях с западных земель речного края. О набеге железных людей, в отражении которого тот принимал участие.       — Поговаривают, что железнорожденные коварны и не знают милосердия, — рассуждала леди Элинор, покуда дочери с интересом и толикой восхищения поглядывали на молодого воина. — Мы часто слышим о их разбоях как в ваших землях, так и в Узком море.       — Должно быть, они чудовищно опасны, — присоединилась младшая Джейн.       — И чудовищно воняют тухлой рыбой, — прятала улыбку Мария, на что их леди-мать строго произнесла:       — Не за столом, милая.       Но Эдмунд не проявил того хвастовства, что присуще практически каждому мужчине:       — Все люди опасны, миледи: как разбойник с топором, так и рыцарь в крепких доспехах. Но кровь у всех одинаково красная.       В его потухшем взгляде Родерик словно бы видел воспоминания пережитых битв, а их, к его зависти к ребенку, было немало. Но эта скромность нравилась лорду куда больше ударов кулаком по груди с громкими заявлениями о полчищах убитых врагов. Не так интересно для того, кто сам хотел сыскать славы на поле брани, но зато без выдуманных сказок и прикрас, коих наслушался от ветеранов Войны Девятигрошовых Королей.       Но если с его семьей Эдмунд вел себя подобающе своему положению, то со своими людьми общался как с равными. Какие-то странные детские игры и непотребство, но в них виделось отношение к юнцу, что многое говорило о нем.       — М’лорд, сыграете с нами в кости? — звали его простые рубаки, на что Блэквуд с энтузиазмом соглашался.       — Конь какой-то странный, — жаловался один из слуг, — мордой воротит и жрать отказывается.       Это работа конюха, считал Родерик, и он бы согласился отдать приказ позаботиться о больном животном, если бы его попросили. Если бы мальчишка не пошел сам.       — Милорд! — звали его оруженосцы из его же свиты. — Дай денег. — На что тот безмолвно показал два пальца тыльной стороной ладони. — Ну милорд! Не жадничай!       Все это смущало лорда на протяжении пары дней, что гости пребывали в его доме, но сильнее всего смущала неясность цели визита. С самого начала Родерик считал, что отец послал сына исправлять его ошибки, и он все ждал, когда Эдмунд затронет тему помолвки. Видел же интерес к младшей Джейн, замечал их встречи и разговоры — все в рамках приличия, естественно.       И тогда он решил лично сдвинуть это дело с мертвой точки…       — Вот оно, значит, как.       В задумчивости пребывал лорд Дарри, наблюдал за закатом из окна своего соляриума и слегка разбалтывал теплый мед в позолоченном кубке. Смотрел на ленивое солнце, что решило явить себя миру живых; как оно медленно клонилось за горизонт, а его тусклые лучи разбивались о зубцы замковых стен. Как тень укрывала богорощу под окном и постепенно погружала ее во мрак. Еще было достаточно светло, и лорд видел снующих в сумерках придворных, как они разжигали фонари для его ненаглядных дочерей. Мария и Джейн укрыли себя новыми плащами, что подарил мальчишка, и читали недавнее письмо из Близнецов. Мерретт писал невестке, а та делилась с сестрой.       — А я-то думал, лорд Метис прекрасно понимает положение своего старшего сына. — Лорд Дарри неспешно повернулся к окну спиной и присел на каменный подоконник. Эдмунд, с его молчаливого позволения, расположился на краешке рабочего стола. — В принципе, как и твой лорд-отец: твой старший брат так же пользуется гостеприимством Его Милости.       Они поднялись в соляриум, где Родерик желал поговорить с юношей без лишних ушей и всяких формальностей.       — Наш король очень любезен с Титосом. В последнем письме брат писал, что его удостоили чести назначить ловчим.       — Старшим?       — Нет, просто ловчим. Для старшего он оболтус.       Легкий смешок сорвался с уст лорда, в глазах же засверкали смешинки. Он поднес к губам кубок, но прежде произнес:       — Хорошего же ты о нем мнения.       — Самого лучшего, — вернул тот улыбку и невзначай отсалютовал своим. — Честно говоря, он бы сказал вам то же самое: такая вот она, братская любовь.       — Прекрасно тебя понимаю.       Удивительно ли, но простота юноши и непринужденность его слов располагали к себе, привносили некую легкость в их разговор. Сначала они казались чем-то необычным, а оттого странным и неуместным для благородного отпрыска. Но чем дольше Родерик находился рядом с юным Блэквудом, тем больше проникался его манерой.       — Мы с братьями постоянно соревновались. — Родерик позволил себе отдаться воспоминаниям и слегка отклонил голову, рассматривая потолок. — Кто лучший верхом, кто в стрельбе из лука или арбалета, кто загонит вепря и кто кого одолеет на ристалище. На мечах Джонотору не было равных, только Виллем мог хоть как-то противостоять ему. Помню, их поединки нередко тянулись до середины дня, чему наш отец не сильно был рад: братья почти всегда ломали мечи. А теперь Джон рыцарь Королевской гвардии Его Милости, а Виллема призвали занять должность мастера над оружием Красного замка.       Улыбка медленно сошла на нет, когда лорд опустил взгляд на юношу, внимательный и любопытный:       — Но ты ведь понимаешь разницу между моими братьями и твоим? Если ваши дома вновь предадут доверие Железного трона, то никакая удача вас не спасет. Король Эйрис не прощает измен.       Очень тонко Родерик намекнул на судьбу дома Дарклин и на тот пожар, что охватил Сумеречный Дол по приказу дракона. Но то ли Эдмунд не понял его слов, что было более вероятно, то ли не воспринимал всерьез последствия нового кровопролития между его семьей и Бракенами. Однако юноша задумался над ответом и с осторожностью произнес:       — Как верные вассалы нашего короля мы неуклонно следуем его воле.       — Всей ли? — туманным вопросом лорд смутил мальчишку, на какое-то мгновение. — Слухами земля полнится: топор войны закопан, да только навершие торчит.       В повисшем молчании прищурился на него Эдмунд, словно пытался что-то разглядеть. Медленно, почти что аккуратно заговорил в ответ:       — Право кровной мести никто не отменял, а где-то она практикуется и по сей день. Только глупец поверит, что в Семи Королевствах царят мир да покой: уверен, что дорнийцы все так же спускаются со своих гор, просто мы про это ничего не знаем. Как и не знаем о бесчинствах железнорожденных, или о вражде северных дикарей. Кровь, что лилась веками, не остановится, пока не иссякнет, а гниющую рану не залечит даже самый опытный мейстер.       — Интересно… — задумался Родерик над его словами, с интересом всматриваясь в потускневшие глаза ребенка. — Не берусь опровергать тобою сказанное, лишь замечу, что ты хорошо рассуждаешь.       — Опыт, — будто бы от балды ляпнул юнец, чем слегка рассмешил лорда:       — Опыт?       — Ну… мне многое довелось повидать. Наталкивает на разные мысли.       И вновь в соляриуме воцарилась тишина, в которой каждый отдался собственным мыслям. О чем бы ни думал сейчас юный Блэквуд, для себя Родерик многое уяснил и узнал. Как и то, что солнце практически скрылось за горизонтом и их разговору пора положить конец.       — Касательно моей дочери, Джейн, что ты решил? — бестактным вопросом озадачил мальчишку лорд и неспешно допил почти остывшую медовуху. Мягкая на вкус, приятная и теплая, которой надо будет заполнить погреба.       — Только просить вас обождать с другими домами. Отец позволил мне выбирать самому… — он запнулся, после чего поспешил добавить: — Не сочтите за грубость, милорд. Ваша дочь умна, начитана и порядочна и станет хорошей женой. Просто я хотел бы попытать удачи, как вы.       — Два года. — Без раздумий ответил Дарри. — Два года у тебя точно есть, но не из-за просьбы: у меня свои планы.       «Зависящие от приданного», — с душевной болью была его мысль о той сумме, что необходимо отдать старому Фрею. К новым переговорам его казна еще не готова, но юноше об этом знать не следовало. К тому же, судя по расслабившейся позе, ему этого было достаточно.       На том они закончили и покинули кабинет, когда в богороще остались двое в тусклом свете масляных ламп.

***

      Покуда двухмачтовый корабль плавно покачивался на ленивых волнах Крабового залива, взгляд юноши был прикован к гладкому горизонту далеких вод на востоке, за которыми начиналось Узкое море. Казалось, не слышал он скрип палубы под ногами моряков, что поднимали на борт груз каравана, не замечал перекриков капитана с членами команды. Ничего не привлекали его внимания кроме синих вод, за которыми наблюдал, поставив на борт локти, и будто бы старался заглянуть за самый край. Словно старался увидеть Эссос, куда теперь лежал его путь.       — И долго нам плыть? — озвучил Каспер волнующий остальных друзей вопрос и с беспокойством покосился на холодную гладь. — Мне это совсем не нравится.       — Мы еще даже не отдали концы.       На укоризненное замечание Линды друзья Эда ответили единодушным ворчанием, в коем не смогло скрыться охватившее их волнение. К тому же, равнодушие юного лорда и насмешки от дорнийки лишь раздражали их: первого совсем не пугало покинуть не то чтобы дом — покинуть сушу, а вторая своим спокойным видом, с которым читала книгу, просто нервировала.       — И в плаванье нет ничего страшного, — продолжила Линда и нехотя оторвалась от «Сказаний и мифов Рек и Холмов». — При попутном ветре мы причалим к Пентосу не более чем за две седмицы.       — А если его не будет?       — Тогда три или чуть больше.       — То есть мы окажемся в Эссосе не ранее следующей луны? — и до того пессимистичный вопрос Джаспера прозвучал еще хуже из-за его тихого тона. — Это слишком долго.       — Не о том думаешь, Джесс: штиля в Узком море практически нет, а это самое главное.       — А что есть?       — Шторм, — как ни в чем не бывало повела та плечами и вернулась к книге. — И когда он наступает, когда видишь черные тучи и слышишь гром, стоит задобрить морских богов и дать им вина. Мой отец так делал.       Понимание, на что их подписали, ясно отразилось на перекошенном в недоумении лице Каспера и слегка побледневшем Джаспера. Лишь Тристан оставался далек от осознания возможной беды, а Эдмунд и вовсе хмыкнул себе под нос:       — Не пугай их так.       — Вот кто бы говорил, м’лорд, — вновь подняла голову дорнийка, но на этот раз прикрыла книгу и с ехидным прищуром произнесла: — Не я заставила начальника порта трястись, как флюгель [2] на ветру, рассказывая басни о крепкой дружбе с м’лордом Мутоном.       — Но ведь это правда. Мы подружились.       — Трехдневной попойкой? — вопросительно изогнулись ее брови, на что Эд медленно покачал головой.       — Ты не знаешь, как работает мужская дружба. К тому же не попойка это была, а вполне обыкновенная встреча двух благородных особ. — Блэквуд повернулся к ней, продолжая облокачиваться на борт, и с серьезным видом говорил: — Как хозяин дома лорд Мутон предложил свое гостеприимство, а я поделился медом. Кто ж знал, что он ему понравится?       — М’лорд, — как к неразумному дитю обратилась к нему Линда, с легким упреком в ярко-зеленых глазах, — мы его брали для рынков Эссоса, а не для того, чтобы ты раздавал его направо и налево. Такими темпами нам нечего будет предложить.       — Поумерь свой нрав, девочка. — Они повернулись на грубый глас Гарольда, у коего было не менее черствое выражение морщинистого лица. Стареющий рыцарь присоединился к ним, с осуждением недовольного родителя смотрел на дорнийку, словно сдерживал себя от того, чтобы снять с пояса ремень. — Может ты и понесла от него ребенка, но это не дает тебе права так говорить с сыном лорда и твоим господином.       — Гарольд, — в строгой манере позвал его Эд, — именно поэтому ей можно так себя вести.       — И о каждой шлюхе ты будешь так говорить?       — Гарольд, — заиграли в его тоне металлические ноты, к которым мастер над оружием остался равнодушным, лишь закатил глаза, потому что мог себе это позволить.       — Твой лорд-отец будет недоволен.       — Он всегда недоволен, — простодушно заметил Эд, не испытывая к этому какого-либо сожаления. — Сколько себя помню. Однажды похвалил, когда я рассказал про свою идею с Римом, но то был первый и последний раз.       — И тебя это совершенно не беспокоит, — с тонким намеком произнес Гарольд, хотел, чтобы юноша задумался над этим, но добился разве что неопределенного пожимания плечами. — Хотел бы я тогда знать, как лорд Хостер позволил тебе отправиться на другой край света.       — Я очень убедителен, — заиграла у мальчишки ехидная усмешка, и только взгляд говорил об обратном. К его радости, рыцарь не умел читать по глазам, чтобы обнаружить ложь.       Никто не разрешал. Эдмунд наплел отцу о желании погостить у Мутона, с которым де-факто уже все решил: лорд Уильям дал в аренду один из своих кораблей, что стояли без дела; обещал обдумать затею юноши направить речные суда по Красному Зубцу в Рим; согласился, как треклятый лавочник, под залог одолжить книги о магии из своей библиотеки; наказал следить за их лошадьми.       И вроде бы все было хорошо, лишь совесть не давала покоя.       А когда начался отлив, матросы отмотали концы, позволили кораблю поймать парусами попутный ветер. Многие из свиты Блэквуда собрались на корме, с тоской в сердце наблюдали, как отдалялась за ними земля, молчанием же словно бы прощались с ней. Лишь двое стояли на носу, словно завороженные взирали на открытый горизонт залива, предвкушая каждый что-то свое.       Это пробудило в Блэквуде детскую мечту о странствиях, о новых землях, о том, чего так сильно желал в первые годы этой жизни. Он так увлекся фантазиями о предстоящем визите на Восток, что даже не заметил, как Линда прильнула к нему и положила на плечо голову. Только после порыва ветра, что подхватил ее черные волосы и затмил ими взор. Да и в носу защекотало.       — Теперь дело за малым, — монотонно произнесла она, чем вызвала у юноши скептический смешок:       — Малым? По-моему самое сложное: найти кому можно втюхать.       — Ну, втюхивать ты и так умеешь, м’лорд, — ехидным взглядом одарила его дорнийка. — А я знаю, кому: почти в каждом портовом городе у отца есть знакомые купцы, и они, поверь мне, не упустят возможность озолотиться. Только говорить с ними буду я.       — А я тогда зачем? — откровенное недоумение отразилось на лице Эда, что позабавило будущую мать.       — Для веса: одно дело, коль я одна там буду, а другое — вестеросский лорд.       — Я не лорд.       — Но ты его сын.       Недолго думал Эдмунд чтобы вынести вердикт:       — Звучит так себе.       Но у той было иное мнение.