Звёздный Предел

      — Этот человек был глуп, Повелитель. Хорошо, что он мёртв. Но его смерть разделила людей, и многие из них ушли на запад, на поиски Валар.       — Он был глуп, если думал, что сможет перехитрить меня. Всё, что он сделал — всё пошло на пользу Замыслу, — Вала лениво отмахнулся от донесения одного из майар. — Смертные больно уж нерасторопны… Идти проторенной, непроторенной ли тропой — с вершины, куда вознес их Эру, путь идет только вниз. И скоро они выучат этот урок.       — Следует ли нам поймать кого-то из оставшихся, дабы допросить?       — Нет необходимости. Пока — нет. Они довольно хороши в том, что они делают. В угоду мне или по собственному почину — всё едино, ведь их привела сюда Моя воля.       Майа отвел взгляд. Лангон внимал с трепетом, Каура стоял чуть поодаль и презрительно щерился ему в лицо. Именно ему было поручено отыскать мятежного майа и выкурить его из Фангорна. Слишком долго этот бунтующий дух путался под ногами. Не ему спорить с Владыкой. И раз уж этим «раньяр» нужен повод, чтобы покинуть насиженные места и вернуться туда, где им следовало пребывать до той поры, пока они не понадобятся Владыке, он найдется.       Отчитавшийся Лангон и принявший приказ Каура растворились во мраке, тонкими тенями проскользнув под ногами Валы и тотчас покинув Ангамандо. Аулендил остался один на один с Повелителем. Тот стоял у огромной клети на подставке, где внутри копошилось что-то длинное и скользкое. Над ним и клетью клубились чары, сверкало золото.       — Владыка, что надлежит делать этому покорному слуге?       Черный, тяжелый взгляд остановился на нём.       — Разве я не говорил тебе, Аулендил, что ни одна душа не должна покинуть мою крепость? Среди моих врагов крепчает беспокойство.       Майа поклонился. Приказ как никогда ясен… и странен. Но Владыка мудр и прозорлив, и раз приказано, ему лично надлежит зачистить долину Ард-Гален от снующих по ней орков. Любой ослушавшийся приказа будет пущен в расход. Мысли Валы непостижимы… *       Даже взращённые майарской магией цветы подчас кололись. Лютиэн некоторое время наблюдала, как её мать собирает цветы в саду. Раньше она не задумывалась о таких вещах, но теперь наблюдала, как Мелиан срезает розы, и шипы их ранят кожу. Майэ задумчиво вертела цветок на длинном стебле, а после бросила его в корзину. Следом полетели редкие, лунные цветы с едва проступившей позолотой на лепестках. Мелиан однажды дорожила ими.       Разумеется, она сделает из них венок, или может даже вплетет в корону — зима уступала место весне, и мотивы последней всё больше проглядывали в повседневной жизни Дориата. Но разве нуждались первозданные духи в подобном украшательстве? Однако Мелиан носила ожерелья, которые дарил ей Тингол, струящиеся платья из шёлка, украшала волосы.       — Ветер переменился, — сказала мать, заметив её присутствие, но не обернувшись. — Темный ветер поднялся, но он гонит дым на восток. Однажды он переменится вновь, и дым с востока придет обратно в Белерианд.       — Это то, что ты предвидишь?       — Перед моим взором будто встала пелена, — Мелиан вздохнула. — С каждым днем я всё меньше вижу, и всё больше подвергаюсь земной слепоте. Струны Арды ускользают от моего осязания, и я не чувствую их, как старая птица больше не чувствует силы ветра под крыльями. Время пустилось вскачь, вожжи выскользнули из рук.       — О чем ты, мама? — в голосе принцессы прозвучала тревога. Мать говорила странные вещи. Впрочем, и сама Лютиэн чувствовала нечто подобное — будто воздух Дориата сопрел, и светлые высокие деревья стали глухой непроглядной стеной, подобно лесам Нан-Эльмота.       — Спустившись в Арду, я знала, что рано или поздно разделю её судьбу, — продолжила королева, задумчиво вертя в пальцах срезанный стебель. — Арда была создана для Эрухини, и лишь надев земную личину, мы могли постичь «жизнь», — Мелиан запрокинула голову — туда, где был потолок пещеры, инкрустированный горным хрусталём. — Так гномы представляют ночное небо. Но они его видели. Представляли ли айнур жизнь в полной мере? Нет.       Лютиэн молчала. Внезапная откровенность матери пугала, но вместе с тем она редко бывала так разговорчива.       — С Элу я познала любовь. Я познала радость земной любви, радость жизни и рождения жизни. То, чего айнур никогда не знали. Это нечто иное, чем любить мир в неосязаемой форме, в его чистой ипостаси. Фанар познают любовь, судьбу и рок в полной мере. Но всё же, надев личину, мы не можем стать Эрухини. Это притворство — уже не быть айну, но еще не быть кем-то другим. Порой мне кажется, что наша жизнь есть вечный поиск — поиск того, что наполнит нас и даст нам земное сердце.       Лютиэн вдруг обратила внимание на растения, лежавшие ровным слоем в корзине. Длинные стебли, ощетинившиеся длинными и тонкими листьями, похожими на стилеты. Не так давно они стояли в высоких инкрустированных камнями и эмалью вазах на балу, где даже были гости из-за Завесы. Принцесса оглянулась: в саду не осталось ни одного папоротникового побега. Мать срезала также и свои любимые лунные цветы.       — Я чувствовала в твоей помощи неискренность, мама, однако не могла понять её до конца. Словно ты сама не знала до конца, что делаешь.       Мелиан прижала палец к губам.       — Только не говори об этом отцу, дочь моя. Тогда Я почувствовала горечь. Горечь от принесенных и неотвратимых перемен, что они дали мне ощутить. Арда будто спала; с приходом смертных её время перешло на бег. Ты почувствуешь — когда час придет, ты не будешь в силах что-либо изменить. Рок свершится до конца. *       Огромный лесной массив, древнейший из когда-либо произраставших в Смертных землях, раскинувший свои крыла к востоку и к западу от рассекавшей его горной гряды и тянущийся дальше на юг, стремительно седел. Далеко востоке у него уже зияла огромная пепельная рана, на западе пепел и высасывающий жизнь мрак отмечал погоню.       — Ты еще не устал бежать? — бесплотный голос расстилался легким мороком, заволакивая осколки неба. Он путался в кронах, обволакивал невесомой дымкой посеревшие стволы и опускался на землю. — Скрываться?       Деревья всколыхнулись, издавая тонкий звон — в одно мгновение в них еще теплилась жизнь, подбадриваемая сторонней силой, и в следующее она уже угасла. Тёплая длань, согревающая землю своей силой, исчезла, и на замену пришел ледяной, клубящийся мрак, спустившийся с дымящихся гор.       — Тебе некуда бежать, — насмешливый шёпот петлял среди мертвеющих стволов, скрывался в игольчатых лапах высыхающего можжевельника, срывался с уст коченеющих белок со стеклянными глазами.       Лес был бел, потом был черен и стал сер. С неба струился пепел, и ветер подкидывал хлопья, словно лепестки весенних цветов.       Впереди забрезжил свет. Там, где ветви многосотлетних дубов и ясеней сплетались как змеи, образовывая красивую арку, маячил Древопас. Он дремал; его тело на пару десятков футов в высоту опасно кренилось и покачивалось, наталкиваясь на стволы то там, то там.       Его вдруг что-то разбудило. Ветер залепил серым, грязным до черноты снегом едва поднявшиеся веки и энт неуклюже взмахнул ветвями-пальцами, и вдруг почувствовал скользнувшее мимо нечто, а потом некто сказал, выдохнув последние крохи мерцающего нечто ему в ухо:       — Затвори проход.       Оно исчезло, и древопас, оклемавшись, побрел к арке. Из глубин леса навстречу мчала мгла: чернильная ночь, засасывающая пустота.       Жизнь, что теплилась в древесной плоти, забилась в отчаянии, требуя бежать, спастись.              Ему велели запереть врата. Энт встал спиной к просвету и сплелся пальцами-ветвями с дубами и ясенями, осинами и клёнами, его волосы превратились в свежие побеги, заволакивая последние проблески льдистой синевы, и лес встал мрачной, непреодолимой стеной.       С последним выдохом из мертвеющего тела Древопаса слетели вложенные в него искры чар, и Каура натолкнулся только на глухой тупик.       Со всех сторон его окружали мертвые дети Йаванны, и тела их еще хранили тепло, отвратительные всякой твари.       Каура зашипел и повернул обратно. Проклятый предатель, мятежник, он хорошо освоил науку всех Валар, которых он предал.       Но ему всё равно не уйти. Раньше или позже — ему предстоит ответить перед Властелином.       Силы были на исходе. Он почти физически ощущал, что тает, пусть у него не было тела — так, видимость. Фанар для айнур роскошь и риск, на которую не каждый способен пойти.       Арда изнывала. Её стоны слышал каждый, кто имел слух. Её раны видел каждый, кто умел видеть. Исцелить — не исцелял никто. Она была так молода, и так истощена. На пути еще попадались островки первозданности, осколки блаженного Альмарена, память о котором хранил теперь лишь Владыка Вод да его народ.       Вода, ему нужно к воде. Прислужники Темнейшего страшатся Ульмо, и ему нужно идти туда, где она все еще оставалась.       Каура, неутомимый и прозорливый хищник, будет преследовать его по пятам. Он выкурил его из Хильдориэна, едва он успел завидеть спящие крохотные лица в траве, он разорил его дом в Фангорне, где он обретался столько времени, что уже и позабыл, что лес ему прежде заменял тихий чертог Мандоса.       Зыбкая ладонь шлёпнула по воде. Пошли круги. Туво возвратился мыслью к блаженным дням Альмарена, к первому восходу солнца, спугнувшего его, заставив покинуть спящих фиримар, и перебраться под сень Фангорна. Но теперь и Фангорн стал небезопасен. Искажение, как желчь, заполонило его и выжгло. Остался лишь смрад и пепел.       Но здесь… здесь он соткёт чарующие туманы, легкую дымку, наполнит дол отголосками любимых песен. Щебет птиц и неторопливый плеск вод заглушит слабое дребезжание его струн. Здесь он сможет отдохнуть, оправиться от ран.       Никто, даже Каура, не найдёт его…