Колесо Фортуны

      Женевьева резко села. Сердце бешено билось, а дыхание прерывисто обрывалось. Девушка уставилась в одну точку на белой каменной стене и застыла. Спустя некоторое время послышался тяжелый вздох. Опять кошмары. Ну как же без них!       Нашарив пальцами под подушкой волшебную палочку, девушка взмахнула ей, проверяя целостность купола тишины, наложенного на ее полог. К счастью для нее, он был в полном порядке. Волшебница откинулась на подушки и натянула на себя одеяло повыше. В башне сейчас было прохладно, несмотря на то, что камины работали круглосуточно, прогревая школьные спальни. Может быть, если бы полог был задернут не настолько плотно, то тепло попадало бы к кровати, но увы, Женевьеве совсем не хотелось раскрывать его. Через невидимые щели и холодное стекло проходил ранний утренний морозец. За окном уже щебетали вороны, летали между трибунами квиддичного поля, описывая невероятные пируэты, словно они сами члены сборной команды. Небо застилали знакомые серые тучи.       С момента проникновения Женевьевы в Запретную секцию прошло почти две недели, принесшие путешественнице во времени с собой странное послевкусие спокойствия и постоянного напряжения. Ее рука постоянно тянулась за склянкой с успокоительным, которую она успевала отдернуть за миг до того, чтобы до нее дотронуться.       Мысленно волшебница уже много раз продумывала кучу планов более смелых, быстрых, но она постоянно давала себе мысленные оплеухи за одну только мысль о том, чтобы поступить непродуманно и нелепо. Эти две недели помогли Женевьеве намного лучше понять обстановку в школе, и она ей совсем не нравится. Как бы ей не хотелось снова включить ту взбалмошенную гриффиндорку, коей была в свои шестнадцать, Женевьева не могла себе этого позволить. Она не могла попасться, не могла позволить себе подвергнуться риску. Но каждый раз сдерживая свою отвагу и желание сделать все побыстрее, она разочаровывалась и теряла надежду все больше.       Что она успела сделать за эти две недели? Женевьева могла бы сказать, что ничего, но это было вовсе не так. Девушка смогла найти в общей библиотеке пару книг посвященных времени. Какова же была ее досада, когда она поняла, что все эти толстые талмуды — коих было целых три штуки, — были просто про маховики времени, про которые Женевьева итак знает достаточно, причем во всех писалось одно и то же! При этом они дали ей пищу для размышления.       Если маховик переносит в недалекое прошлое, то, наверное, есть какой-то иной артефакт, способный перенести в «далёкое»? Это скорее всего требует очень много магии, но, верно, есть такой? В это очень хотелось верить.       Кроме того, Женевьева успела понять, что тот Хогвартс, в котором она сейчас, и правда очень сильно отличается от того, в котором она училась. Это было понятно еще в самый первый день здесь. В ее время вряд ли проводили бы тестирования, чтобы установить уровень знаний будущего студента. Правила здесь были жестче, и следили за ними более тщательно. За эти дни Женевьева уже раза три видела, как других студентов порят розгами. Она не хотела этого видеть. Однако то, что она увидела, подстегивало ее найти выход в свое время все быстрее и все чаще заставляла саму себя вспоминать, что она не в безопасности, несмотря на то, что находится в знакомых стенах. Мысль о том, что она мертва или это все еще какой-то дикий план Волдеморта, проявлялась в мыслях вновь все чаще и чаще. Девушка старательно отмахивалась от нее. Смерть сейчас ей не нужна, а Волдеморт… А зачем ему такое? Незачем. Он вряд ли бы устраивал нечто подобное. Смысла никакого.       Даже если она сейчас в Малфой-мэноре в отключке, то что с того? Волдеморту проще было бы легиллименцией выжечь ей мозг, достав из него все, что ему нужно. Все-таки Робеспьер была букашкой перед могущественным темным магом. И окклюмент из нее посредственный, если сравнивать ее с Волдемортом, а не с какой-нибудь Беллатрисой. Хотя и против нее она вряд ли бы выдержала. Лестрейндж просто не додумалась бы лезть в голову, совсем погрязнув в своих мерзких желаниях причинить боль, запытать до смерти и потом еще и поглумиться над свежим трупом, мол, вот слабая человечишка! Неделю под Круциатусом не смогла выдержать, ха-ха, вот умора!       Женевьева сморщилась, ущипнув себя за щеку. О ней думать совсем не хотелось. Эта сумасшедшая итак ей снится каждую ночь, со своими догонялками с окровавленным кинжалом в руке и безумным истеричным хохотом! А теперь с ней еще и слабая фигура Волдеморта добавилась, со своим хвойным парфюмом, от которого чихать хочется. К счастью, он уже почти забылся, оставив только неприятный осадок.       Волдеморт все это время вел себя слишком тихо. Он был прилежен, добродушно обходясь со всеми вокруг. От одного воспоминания о его теплом вежливом выражении лица по спине пробегали мурашки. Как же это все выглядит смешно, зная, кто он, кем станет в итоге и на что он способен! Иногда пробегала предательская мысль, что еще не все так плохо и, возможно, Женевьева сможет понять что произошло, раз он стал таким жестоким и злым. Но параллельно она вспоминала, что он уже убил по меньшей мере четверых человек.       Все время Женевьева не могла отделаться от мысли, что за ней следят. Даже когда она проводила время с Прюэттами, Аббот и Блэком. Хотя с ними становилось легче, а назойливая паранойя немного сглаживалась. С ними было так просто! Веселый Игнатиус всегда был готов пошутить, развеселить, сделать что-то смешное или скорчить театральную драматическую рожицу, лишь бы никто рядом с ним не ходил поникший. Реган оказался истинным когтевранцем до мозга костей. В отличие от своего брата он постоянно готов чуть ли не жить в библиотеке и закапываться в них, словно в песок на пляже. Он был очень умным и, несмотря на то, что был только на шестом курсе, с легкостью мог объяснить непонятную тему за седьмой курс и даже показать на практике! При этом в нем не было этого навязывания, что Женевьева помнила в Гермионе. Нет, ему вообще было все равно до ума других.       Джейн же была жизнерадостной девушкой, что Женевьева и так знала, вдоволь наобщавшись с ней летом в своем полумертвом-полуживом состоянии, стараясь понять, где она, кто она и зачем она здесь, в сороковых. За чашечкой чая Аббот могла рассказывать кучу сплетен, только-только вылетевших из уст какого-нибудь гриффиндорца или пуффендуйца. Чего только она не поведала! Иногда ее сплетни доходили до абсурда, и она сама это понимала, посмеиваясь над глупостью слуха. За сигаретой она могла с серьезным лицом обсуждать политику. Вот чего Женевьева не ожидала, так этого. С мальчиками Джейн даже не заикается об этом, ибо это считается вульгарным, ведь культурной девушке не пристало говорить о мужских вещах! Аббот оказалась заядлой центристкой. С одной стороны, она в сердцах отзывалась о том, что магглорожденным нужно больше свободы, а с другой — она презрительно фыркала, говоря о титулах, родах и судьбе чистокровных, заявляя, что никто, кроме чистокровных, не сможет более правильно управлять государством, ведь магглорожденные совсем ничего не смыслят во внутреннем механизме магической Британии! Женевьева старалась не спорить. Она совсем не любила таких разговоров, однако она не останавливала словесные тирады Джейн, вслушиваясь в каждое ее слово и пытаясь понять, почему она так считает.       Абсолютно спокойным оказался член безумной семейки Блэк. Альфард — человек уравновешенный, сдержанный, вежливый, образованный. Эта сдержанность была удивительной для той компании, что собиралась в этой тайной комнате в заброшенной части Хогвартса. Он мог пошутить, мог засмеяться, но это выглядело настолько иначе, чем у Прюэттов и Аббот, что Женевьева ненароком задумывалась: а на своем ли месте Блэк? Несомненно, Альфарду было комфортно в их компании, а братья Прюэтты, как узнала вскоре Робеспьер, вообще жизни не видят без Блэка, так как они чуть ли не всю жизнь вместе провели. При этом волшебница все равно не понимала как они дружат.       Тем не менее Блэк не отталкивал своей натурой, а совсем наоборот. Была в нем какая-то таинственность. Смесь безэмоциональности, пустоты с игривостью и притягательной романтичностью завораживала. А то, что он был слизеринцем, желание Женевьевы ближе с ним познакомиться и понять его подстегивало все больше и больше. Этот с иголки одетый мужчина, в всегда добела накрахмаленной рубашке, идеально черном костюме и таким же идеально завязанным изумрудным галстуком стал почему-то глотком свежего воздуха в этом затхлом подобии Хогвартса. Впрочем, свежего воздуха все равно не хватало, потому что Женевьева зажимала себе свой нос и захлопывала рот, напоминая себе о том, что он может быть не тем, кого она уже представила себе в голове.       А с другой стороны были еще Аланис и Элизабет. Высокая веснушчатая ярко-рыжая красавица часто начала прятаться в библиотеках, погрузившись в учебу. Она часто могла рассказывать всякие небылицы, звучащие как детские сказки, однако Женевьеве постоянно казалось, что она просто веселится, притворяясь дурочкой. В некоторые моменты ее глаза становились слишком проницательными, а сказки ее всегда были о каких-то базовых бытовых моментах, которые в итоге помогали решить какую-то проблему или сделать выбор, в основном помогая Элизабет. Женевьева не могла мысленно не согласиться с тем, что Аланис на самом деле была очень умной и понимающей девушкой. Может, ей просто легче вести себя как легкомысленный ребенок?       Элизабет же была ее полной противоположностью. Серьезная, такая взрослая, если судить по поступкам. Всегда всем поможет, вечно всем занята. У нее даже есть забавная, по-мнению Аланис, привычка гладить кого-то по голове или по плечу, если она стоит за спиной сидящего. А Женевьева пару раз даже стала этому свидетелем.       За всей своей ответственностью она действительно забывает про себя. Если в первый день, когда Женевьева только-только познакомилась с Маккиннон, та была с красивой прической, ровной белоснежной кожей, то сейчас она могла завернуть волосы, заколов их своей же волшебной палочкой, а челка всегда спадала из этого подобия пучка на лицо, скрывая его часть. Лицо побледнело и осунулось, под глазами залегли круги. Вечерами-ночами, оказалось, что она читала не книги, а письма, что приносили во время ужина совы, и потом тихонечко плакала. С каждым днем ее ночные рыдания сказывались на ней все сильнее. В конце концов лицо болезненно порозовело и опухло. Женевьеве, может быть, и хотелось бы поинтересоваться, — хотя, будем честны, ей было не интересно и это желание появлялось из чистой вежливости, — но в моменты, когда она собиралась спросить, на нее вдруг грозно глядели синие глаза Аланис, будто она знала, что Женевьева захочет узнать.       К слову о письмах, однажды Женевьева получила письмо от мисс Бэгшот. Она совсем забыла, что должна была написать первой, и почувствовала стыд. В своём письме Батильда выражала сожаление, что Женевьева не написала ей ни строчки, но не винила её в этом, списывая всё на то, что девушка могла забыть об этом из-за смены обстановки.       Вместе с письмом мисс Бэгшот прислала ещё мешочек с деньгами, надеясь, что Женевьеве этого хватит. Девушка прикусила губу, вспомнив, что предыдущий мешочек она вообще не потратила, а просто положила в свой дипломат. Вскоре она нашла применение этим деньгам, выразив благодарность за это Макмиллан. Путешественнице во времени не нравился приторный сладкий запах мази, которым пользовалась Аланис и иногда намазывала на волосы Женевьевы. Поэтому в первый же день посещения Хогсмида Робеспьер уговорила девочек отвести её в местный ларёк с зельями. К счастью для Женевьевы, их не пришлось долго уговаривать.       Теперь на общей тумбочке рядом со склянками и баночками Маккиннон и Макмиллан стояли и баночки Женевьевы с масками для волос. Их аромат нравился волшебнице намного больше и напоминал ей о зельях, которыми она мылась у мисс Бэгшот. От её волос теперь веяло приятными ароматами красного апельсина, малины и мандарина. Цитрусовые запахи понравились волшебнице больше, чем конфетные.       Уроки же шли спокойно. За исключением некоторых. На ЗОТИ Женевьева чувствовала, как профессор Вилкост часто на нее поглядывает. Она оказалась действительно строгой, на ее лекциях всегда была гробовая тишина. Единственный, кто мог иногда что-то с места выкинуть, так это Лестрейндж. Он оказался совсем не таким, каковым Женевьева запомнила его в своем времени, и дело касается совсем не во внешности и возрасте. Здесь, в кабинете ЗОТИ, в Хогвартсе, он был самым простым студентом. Веселый парень со Слизерина, можно было бы так про него сказать, если бы, смотря на него, Женевьева не видела того самого Лестрейнджа-старшего, которого боятся чуть ли не на ровне с Волдеморотом. Хотя этот страх был скорее из-за того, что у Лестрейнджа было больше свобод и он был самым доверенным лицом Темного Лорда за все время. Чуть ли не буквально его правая рука, верный советник, помощник, и по-мнению некоторых, что, естественно, Женевьева считает полным бредом, самый близкий друг.       На зельеварениях вообще все шло настолько спокойно, что Женевьева ничего, кроме просторной аудитории со студентами всех факультетов и профессором Слизнортом в странном фраке за профессорским столом громко вещающим о самых опасных ядах на планете, не запомнила. Практика, как оказалось, будет назначаться позже и она добавится в расписание немного далее, ближе к концу октября. А на чарах, как и ожидалось, профессор Джонсон нагрузил Женевьеву дополнительными заданиями, почувствовав, что она слишком легко справляется с основной программой. После этого Робеспьер часто начала видеть профессоров Джонсона и Вилкост вместе, что-то обсуждающих. Декан и Замдиректора, на вид, были чем-то озадачены. И Женевьева очень сильно надеялась, что это не из-за нее.       А на Древних Рунах профессор Лон-Фан, видимо, окончательно обиделся на Женевьеву. Элизабет дошла до профессора Вилкост с доносом еще в тот день, когда он из мухи раздул слона и влепил Робеспьер месяц отработок. Как только Женевьева села за парту, этот нахохленный шоколадный петух сразу же подошел к ней, перегибаясь через стол, почти точно так же как и в прошлый раз.       — Вы довольны, фройляйн Робер? — спросил профессор с непонятным акцентом. Он словно с трудом выталкивал слова из своей широкой челюсти. — Вы обиделись на меня за то, что я просто так вам сделал замечание. Но теперь мне приходится оправдываться перед начальством. Позвольте узнать, кем вы себя вообразили?       — Я студентка школы чародейства и волшебства Хогвартс и имею право на уважительное отношение, — без колебаний ответила Женевьева, глядя прямо в глаза профессора. Его глаза-пуговицы яростно сверкали от влаги, словно он был готов расплакаться.       — Вы, женщины, всегда ведёте себя так, будто вы королевы, — сказал профессор. Его ноздри гневно раздувались, а скулы от напряжения стали острыми. — Хотя на самом деле вы ничего особенного не представляете. Не поэтому ли вы уехали из Австрии, чтобы потешить своё самолюбие и поверить, что где-то к вам, женщинам, будут относиться иначе? Как же это самонадеянно!       — А вы из своего племени сбежали, потому что вам самка отказала? — не сдержавшись, с иронией спросила Женевьева.       На несколько секунд в классе воцарилась тишина. Женевьева ощущала на себе взгляды десятков одноклассников. Она осознавала, что воспитанные и сдержанные девушки не должны говорить в таком «вульгарном» тоне и использовать подобные слова, подобно ночным бабочкам, как выражалась когда-то леди Эльфрида. Но она больше не могла терпеть это ужасное отношение к себе.       — Десять баллов с Когтеврана! — закричал профессор, и его голос сорвался на писк.       — Хоть сто, — ответила Женевьева, и ее тут же дернула за рукав Элизабет.       Робеспьер прикусила губу, сдерживая себя, чтобы не выкинуть что-нибудь более грубое и неуместное. Профессор Лон-Фан сжал кулаки.       — В прошлый раз вам помог мистер Реддл, неужели вы думаете, что он снова придёт на помощь? — брызжа слюной, раздраженно прошипел профессор.       — Нет, профессор, на его помощь я не рассчитываю, — Женевьева усмехнулась, почувствовав на себе заинтересованный взгляд Волдеморта, — Однако вы можете не беспокоиться, к профессору Вилкост я бегать не устану.       — Месяц отработок! — завизжал профессор.       Женевьева не выдержала и вскочила, подбирая за собой свои вещи и, растолкав Элизабет, вышла из-за парты и двинулась на выход. Такого отношения ей от Снейпа хватило, больше она терпеть не будет. У самого выхода она остановилась и с самой теплой улыбкой произнесла:       — На ваш урок я больше не приду, — и невольно метнула взгляд в сторону учеников. Элизабет и Игнатиус смотрели на нее с изумлением, хотя Прюэтт, наверное, со всей силы сдерживался чтобы не вскочить следом за ней.       Случайно столкнувшись со взглядом Реддла, по спине Женевьевы пробежали мурашки. Он смотрел на нее с интересом, словно наблюдал за театральным представлением. Волшебница развернулась, толкая закрытую дверь.       — Два месяца отработок и минус пятнадцать баллов с Когтеврана! — не унимался вопить профессор в спину Женевьеве.       В тот день Женевьева много корила себя. А могла ли она поступить иначе? Обязательно ли было включать свою гриффиндорскую натуру девяностых годов конца двадцатого века, или стоило смолчать? Ну, нет. Разве можно такое терпеть? Именно поэтому девушка сразу же после того, как дверь кабинета Древних рун за ней захлопнулась, направилась быстрым шагом в сторону кабинета профессора Вилкост, в надежде, что эта строгая серьезная женщина не выставит ее за дверь. К сожалению, Галатея Вилкост на вид была настолько строгой и серьезной женщиной, что даже у Женевьевы немного подкашивались ноги от ее взгляда, хотя волшебница через многое прошла и мало чего теперь боится.       Ее кабинет был рядом с аудиторией ЗОТИ, совсем недалеко, почти в десяти шагах. Женевьева остановилась возле нее, переводя дух. Отсчитав у себя в голове до двадцати, она поднесла руку к двери, чтобы постучать, но не успела. Голос позади нее заставил Женевьеву встрепенуться.       — Мисс Робер? Почему вы не на уроке? — тон был холодный.       Женевьева обернулась. В ее сторону со свитком и волшебной палочкой в руках шла профессор Вилкост, к коей Робеспьер собиралась нанести визит. Волшебница сразу же потерялась. Из головы на мгновенье вылетело абсолютно все, что она собиралась ей сказать, но так же быстро как все пропало, с той же скоростью она собралась и с уверенным видом заговорила.       — Я больше не буду посещать лекции профессора Лон-Фана, если он продолжит нести чепуху и снимать баллы с факультета за просто так, — отрапортовала Женевьева и приготовилась, вдруг профессор сейчас заклинаниями метаться начнет?       Вилкост пару секунд рассматривала лицо студентки. Прищурившись, женщина поправила свою темную как ночь мантию, чем-то напоминающую официальный брючный костюм с черной накидкой в пол, свисающей с плечей. Она прошествовала к двери, не смотря на Женевьеву. Девушка отодвинулась и застыла. Вилкост открыла дверь и вошла, попутно бросив:       — Чего встала? Заходи.       С пару мгновений путешественница во времени анализировала ситуацию, после чего юркнула в проход, закрывая за собой дверь. Там, в кабинете, Галатея Вилкост уже сидела за своим столом, отбросив остроконечную шляпу на вешалку, что с огромной скоростью пронеслась по кабинету к рабочему месту, а после с такой же скоростью, но с шляпой на ней, вернулась на свое место рядом с огромным фикусом.       Кабинет замдиректора был почти таким же просторным, как и аудитория ЗОТИ. По центру помещения расположился длинный стол, рядом с ним высокое кресло — в нем сидит профессор, — и еще два с низкой спинкой, напротив. У стен стояло много полок с книгами и артефактами. На окнах не было занавесей. Сквозь стекла в помещение проникал солнечный свет, освещая все вокруг.       — Ну? Рассказывай, — отложив от себя свиток, произнесла профессор, проницательным строгим взглядом окатывая Робеспьер, — И присаживайся. Не стой истуканом.       Женевьева выдохнула и опустилась в одно из кресел. Недолго подумав, она начала свой рассказ. Конечно же, она начала не сразу с рассказа, а сначала вежливо извинилась за то, что отвлекает и доставляет проблемы, после чего уже доложила о том, как себя ведет профессор. В конце волшебница добавила, что отработки, может быть, она и заслужила, за свое хамское поведение, однако, по нерасторопности своей гриффиндорской, она еще добавила, что профессор сам виноват. Осознав, что она сказала, девушка прикусила губу и замолчала.       Молчала и профессор, задумчиво оглядывая студентку. Она выглядела так, словно что-то обдумывала, принимала некое решение. Наконец, цокнув языком, она заговорила.       — Десять баллов Когтеврану. За находчивость. — после чего совсем не по аристократичному откинулась на спинку стула, — От двухмесячных отработок вы также освобождены, но… — Женевьева замерла, — В течение месяца вы, мисс Робер, вместо Древних Рун будете приходить ко мне в аудиторию ЗОТИ. Вам ясно? После решим, что вам делать. Но вы же понимаете, что я не смогу вас полностью освободить от выбранного вами предмета? Это возможно только с разрешения ваших родственников, а их у вас…       — Я знаю, да, — кивнула Женевьева, прерывая профессора, — Но к ЖАБА я способна подготовиться самостоятельно.       Профессор только выгнула бровь, не особо веря в слова Женевьевы.       — Значит так, Жизель Робер, — выдохнув, начала она, — Вы готовитесь самостоятельно, ответственность лежит на вас. Надеюсь, вы понимаете?       — Да, профессор.       — Превосходно. Идите, мисс Робер. И чтобы я вас в своем кабинете больше не видела.       Тогда Женевьева, искренне поблагодарив, выбежала из кабинета. Проблема с профессором Лон-Фаном была, наверное, решена. По крайней мере в это очень сильно хотелось верить.       На замену Древних рун Женевьева уже успела сходить. Когда девушка вошла в пустую аудиторию ЗОТИ, у нее ненароком проскочила мысль о побеге. Однако она осталась. Профессор Вилкост вскоре пришла сама и дала дополнительное задание по ЗОТИ, которое волшебница должна была выполнить во время урока, а после ушла, вернувшись только за пять минут до конца. Заданием было прочитать пару глав учебника, которым пользовались лет двадцать назад, а сейчас убрали из образовательной программы, и проанализировать их, а после Женевьева должна была пересказать. Собственно, она это и сделала, после чего вдруг засыпала профессора вопросами, удивив ту. Но, тем не менее, Вилкост отвечала, подробно объясняя все то, что могла не понимать студентка седьмого курса факультета Когтевран.       За голубым пологом зашуршало. Встала Аланис. Женевьева, потянувшись, залезла еще глубже под свое одеяло, с надеждой на то, что оно скроет ее полностью, словно мантия невидимка, и Аланис смилуется над ней, не трогая волосы Женевьевы хотя бы день. К несчастью полог отворился, а одеяло с Женевьевы оказалось скинуто. Аланис с веселой жизнерадостной улыбкой подхватила Женевьеву, заставляя встать ту с кровати.       — Не-е-ет! — мученически протянула Женевьева, вцепившись в кровать, — Помилуй!       — Жизель, пошли-и-и! — не унималась Аланис, стягивая ту с кровати за ноги, вместе с простыней и подушкой.       С громким стуком Женевьева свалилась с постели, больно ударившись затылком о корпус кровати. Аланис ойкнула, выронив ноги Женевьевы, а вторая прошипела что-то нечленораздельное потирая ушибленное места. С раздраженным мычанием из полога высунулась Элизабет, с опухшим лицом рассматривая случившийся кавардак.       — Шумите потише, будьте добры, — хрипловатым забавным голосом выдавила из себя староста.       — Конечно-конечно! — закивала Аланис, поднимая на ноги Женевьеву, — Жизель, давай, вставай.       Робеспьер сразу же оказалась посаженой на стул. Макмиллан тут же принялась распутывать волосы Женевьевы из кос, сделанные ею же еще прошлым вечером, дабы волосы красиво вились.       — Куклу тебе подарить что ли? — закатила глаза Женевьева, и айкнула, почувствовав, как Аланис дернула ее за прядь расческой, начав прочесывать получившиеся волны.       — Даже так она не отстанет, — промычала Элизабет из-за полога.       — Какое разочарование! — покачала головой Женевьева, за что получила легкий хлопок расческой по голове.        На голове Женевьевы начала вырисовываться красивая прическа, напоминающая нечто, что делали дамы конца девятнадцатого века. Шпилька за шпилькой высокий красивый пучок собирался в шедевр парикмахерского искусства.       — И все же я не понимаю зачем мне такие прически, — глядя в зеркало вздохнула Женевьева.       — Как зачем? Это же красиво! — ответила Аланис, приступая к своей прическе.       — И муторно, — закатила глаза Робеспьер, подхватывая блузу.       — Зато красиво, — зевнула Элизабет, наконец вылезшая из-под одеяла, — Нисси, сделаешь мне потом что-нибудь? Но легкое, без этого пафоса как у Жизель.       — Конечно! — весело улыбнулась Аланис, бросив свою прическу на половине и подскочила, чтобы посадить Маккиннон на стул.       — И ничего не пафосная у меня прическа, — притворно-обиженно надула губки Женевьева.       — А у вас в Австрии еще более претенциозные прически делают? — с искренним интересом вдруг спросила Аланис, затягивая на голове Элизабет узел для косички.       — Чего? Нет, — отрицательно махнула головой Женевьева, хотя на самом деле она понятия не имела какие прически делают в Австрии в сороковых, — У нас мода на простоту, — смело соврала Женевьева, чувствуя, как сердце противно сжимается от отвращения к себе за очередную ложь, — Чем проще, тем лучше.       — Правда? — в сердцах изумилась Аланис, после чего словно расстроилась, разглядывая прическу Женевьевы, — А я так старалась!       — В любом случае очень красиво, — вздохнула Женевьева, затянув пояс длинной юбки.       В зеркале отражалась леди, леди, которую хотела сделать из Женевьевы некогда ее тетушка Эльфрида. Печальным разочарованным взглядом обведя свою фигуру, облаченную в длинные одежды, волшебница сжала челюсти. Это был совсем не ее стиль и она чувствовала себя как рыба без воды. Женевьева растянула на лице улыбку, совершенно неискреннюю, но со стороны выглядящую настоящей; волшебница не знала, зачем ей сейчас улыбаться, однако окружающие бы вряд ли поняли ее, начали бы приставать, что увы, с одной стороны обоснованно — человек совсем без настроения, значит что-то произошло, а с другой стороны так раздражает! Какая вообще разница?       Сегодня намечался второй поход в деревню Хогсмид. Если честно, то Женевьева совсем не хотела никуда идти, желая остаться в стенах холодного Хогвартса, где-нибудь в районе библиотеки, или, быть может, «тайной комнаты», которую Робеспьер уже успела обозвать в шутку штабом. Это название очень понравилось братьям Прюэттам, поэтому они теперь постоянно звали Женевьеву не в «тайную комнату», а в штаб. Альфард на это только посмеивался, но согласился, а Джейн продолжала называть его по-старому. Однако, несмотря на все свое нежелание, Аланис уговорила ее сходит с ними, а главным ее аргументом было: «Ну ты же еще не пила нашего сливочного пива!»       Спорить, естественно было бессмысленно, а придумывать легенду тому где и как она могла попробовать британский напиток, она не хотела. Поэтому Женевьеве пришлось согласиться, променяв тихое времяпрепровождение наедине со своими мыслями и книгами на людей и бессмысленное общение. Может быть, если бы волшебница была сильней, то не соглашалась бы так просто, меняя собственные планы ради кого-то… на ум сразу же приходил небезызвестный Поттер. Сколько же крови она с ним потеряла, стараясь ему что-то доказать, помочь, а в итоге получала чуть ли не плевок в лицо! А хотя… с другой стороны всем тогда было плохо, может быть, на самом деле он правда имел ввиду то, что говорил и думал, а не врал, стараясь удержать ложью рядом с собой? В любом случае Женевьева должна вернуться обратно и покончить с Волдемортом.       А может, его убить здесь? Просто убить и все? Без возвращений обратно? Неужели она бы с этим не справилась бы? Просто убить. Школьника. Еще не Темного лорда. Разве это будет сложнее, чем покончить с ним версией Волдеморта, а не Тома Реддла? А если вдруг вылезет какая-то другая проблема, не касающаяся Волдеморта и Пожирателей, то скинуть все на других и не лезть?       Подумать легко, а сделать сложно. И что, Женевьева будет делать это в одиночку? Без Рона, с которым она постоянно совершала вылазки, благодаря которому оставалась незамеченной? Без Гермионы с ее безграничными познаниями в магии? Без Гарри?.. Просто без Гарри? Он ведь тоже ей уже давно не чужой человек и, несмотря на все невзгоды, обиды и проблемы, остается самым близким человеком для нее. Почти как брат.       Женевьева сжала кулаки, оглянулась на девочек, начавших о чем-то щебетать, схватила мантию, накинув ее к себе на плечи и выскочила из комнаты, бросив своим сожительницам что-то вроде: «Я ненадолго».       Ноги принесли ее на пустую утреннюю смотровую площадку. Женевьева добежала до самого края, встав перед невысоким кирпично-каменным ограждением и свалилась на колени, оперевшись руками о холодный ограненный камень. Прохлада середины сентября нежно обдувала незакрытую от ветра шею, проникая под мантию. До боли сжав руки в кулаки и прикусив язык, девушка изо всех сил старалась не заплакать. Нет, ей нельзя плакать. Слезы — слабость, а если есть из-за чего плакать, значит есть то, за что можно ее потянуть, чтобы сломать. А ей нельзя ломаться. Это все только усугубит.       Волшебница вскинула голову к небу. По нему проплывали густые серые тучи. Словно как назло, за все то время, что она была в Хогвартсе, почти никогда не было солнечной погоды. Только пасмурное небо, дождь и неприятный колючий ветер. Ничего светлого здесь не было. Ничего доброго.       Женевьева со всей силы ударила кулаком по каменной кладке, содрав с костяшек кожу. Волшебница замерла, опустив голову на неповрежденную руку, которой она оперлась локтем о камень, и стала рассматривать другую. Из маленьких красных точек ранки превращались во все более большие, покрывая кожу вокруг розовой пудрой воспаления. Костяшки пощипывали, пульсировали, а холодный ветер обдувал, словно хотел успокоить боль, однако она только усиливалась. В конце концов, почти вся тыльная сторона ладони покрылась красной теплой жидкостью. Волшебница с тяжелым вздохом опустилась головой на камень и прикрыла глаза.       Со стороны винтовой лестницы, ведущей на смотровую площадку, послышались шаги. Женевьева встрепенулась, поднимая голову. Оттуда показалась одинокая рыжая макушка. Сердце Робеспьер застучало быстрее, и девушка разом вскочила с колен. Волшебник завидев Женевьеву, остановился, сначала рассматривая ее удивленно, а потом улыбнулся и приблизился.       — Доброе утро, Жизель, — махнул рукой он и осмотрел ее с ног до головы, — Выглядишь… превосходно.       — Доброе, Реган. Ты хотел сказать, пафосно? — попыталась искренне улыбнуться Женевьева.       — Честно? — хмыкнул парень, почесав кончик носа, — Ну, если честно-честно говорить, то ты с такой прической похожа на портрет моей матушки, сделанный на ее шестнадцатилетие.       — Так и знала! — сложила руки на груди Женевьева и только потом вспомнила, что одна из них в крови. Резко отдернув руки от себя, девушка посмотрела на то, как на мантии остался темный влажный след от ее крови, а по руке размазалась красная масса.       Реган тут же нахмурился.       — Что с рукой? Покажи.       — Все нормально, — Женевьева спрятала ладошку за спиной, отходя на полшага назад.       — Жизель, — строго позвал ее парень, что волшебница даже растерялась, — Покажи.       — Нет.       Он лишь выгнул бровь, совсем не принимая ее отрицательный ответ. Поджимая губы, Женевьева вздохнула и убрала руку из-за спины, показывая её, да еще и с таким видом, словно делала одолжение. Реган обхватил запястье Робеспьер пальцами, облаченными в темно-синюю замшевую перчатку. Он прищурился.       — Как это случилось? — произнес он, попутно доставая волшебную палочку.       — Ударилась.       — Не верю, — закатил глаза Прюэтт-младший, совсем как Рон, — Sanare!       — Это правда! — фыркнула Женевьева, смотря на то, как маленькие ранки понемногу начали затягиваться, — Мне перед тобой оправдываться еще?       — А почему нет? — вдруг хмыкнул он и посмотрел ей в глаза, — Не бери в голову. Мне просто правда интересно что случилось. Такая расстроенная тут стоишь. Глаза грустные.       — Ничего особенного, — отмахнулась она, — Все нормально.       Он прищурился, но спорить не стал и кивнул. Реган приблизился к ближайшей скамье и опустился, приглашая жестом присесть девушке. Сам он из внутреннего кармана своей мантии достал книгу, кажется, какую-то маггловскую, что очень удивительно для чистокровного мага, и погрузился в чтение. Женевьева решила согласиться на его немое приглашение и села рядом, устремляя свой взгляд на все еще зеленый Запретный лес.       Невольно рука потянулась в карман. Пальцы нащупали картонную коробочку и сразу же вынули ее на холодный осенний воздух. Мгновенье — и зажженная сигарета оказалась зажата между указательным и средним пальцем. Реган поднял взгляд от книги и хмыкнул.       — Что вы все в этих сигаретах нашли? — шутливо покачал головой он.       — Не знаю, — пожала плечами девушка и затянулась, после чего ради интереса протянула коробочку парню, — Будешь?       Тот молча еле заметно кивнул и вытащил сигаретку. Мгновенье — и она зажглась, еще одно — и он затянулся. Ненадолго повисло молчание. Женевьева прыснула.       — Действительно, что мы в сигаретах нашли?       — Да, — кивнул он и затянулся, — Они знаешь какие вредные для здоровья? Ужас, — и еще раз, — Ты знала, что из-за сигарет у некоторых волшебников сокращается магический потенциал?       — А у мужчин не только магический потенциал, но и кое-что ниже пояса, — не удержалась Женевьева и затянулась прямо в тот момент, как на нее с изумленным взглядом посмотрел Реган, и выглядело это так смешно, что девушка не выдержала и закашлялась дымом от смеха, — Прости, кха-кха!       — Я точно с аристократкой из строгой австрийской семьи разговариваю? — насмешливо выгнул бровь, как только пришел в себя после осознания того, что именно она имела ввиду.       — Так точно, — кивнула она.       — Странное у вас воспитание, фройляйн Жизель.       — Не буду спорить, мистер Прюэтт. А то невольно вас, британцев, скучными назову, а вы в сердцах обидитесь.       — Ах! — изображая драматизм Игнатиуса, прижал ладонь к сердцу Реган, делая вид, будто ее слова его до смерти задели, — Как вы резки, фройляйн! Как вы позволяете себе такую грубость?       Женевьева выгнула бровь, переглядываясь с голубыми глазами Прюэтта, после чего оба широко улыбнулись и рассмеялись. Ветер подул сильнее, и если бы челка у волшебницы не была бы собрана умелыми ручками Аланис в стойкую прическу, то точно бы разлетелась по всему лицу.       — А почему ты здесь? — вдруг задала она интересовавший вопрос, — Где брата потерял?       — Да он там, — протянул гласные Реган, указывая рукой куда-то вниз, в сторону спален, — Он с Брауном решил нервы Крауча потрепать: изобрели опять какой-то артефакт. Сидят, испытывают. И артефакт, и нервы Крауча. Благо мисс Маккиннон там нет, всех разогнала бы к Моргане.       — Как ты выражаешься при даме! — неприминула театрально изумиться Женевьева, на что Реган смешно скорчил лицо, после чего искренне поинтересовалась, — А ты почему не испытываешь?       — Да там скукота как и всегда. Тиус все артефакт, меняющий погоду хочет изобрести. Начитался древних рукописей, что когда-то такие были, а теперь сам хочет изобрести. Вон, мисс Маккиннон борется с этим уже несколько лет, все ругается на него, когда что-то идет не так и гостиные в очередной раз либо затапливаются, либо зарастают травой, либо покрываются снегом. В основном у него только дождь вызывать получалось.       — Ого-о… — протянула Женевьева и затянулась, — Но есть же заклинания тепла, воды и прочие…       — А Тиус хочет артефакт, — поднял указательный палец Реган, — Заклинания тепла, воды и прочие накладывать и проверять постоянно надо, а артефакт можно оставить и проверить через более долгий период. Он зиму вообще не любит, а сад в нашем поместье — очень. А оранжереи ему мало, поэтому хочет хотя бы маленький участок сада сделать как летом, на свежем воздухе.       Женевьева не нашлась что ответить. Никто из ее друзей таким не занимался. Для нее это было чем-то удивительным, но в хорошем плане. Гарри и Рон большую часть их дружбы были зациклены совсем на другом: Гарри очень любил ЗОТИ и квиддич, буквально дышал этим, а Рон очень любил шахматы. Гермиона ни о чем кроме учебы не думала. Возможно, ей бы и пришла идея в голову о создании артефакта с неизвестным применением, но это было бы только в случае, если можно было убрать из ее жизни учебу.       А Женевьеве это попросту не нравилось. Она всегда восхищалась людьми, способными что-то создавать, но сама творцом не была. Волшебница, на самом деле, даже не помнит чем увлекалась до войны. Может быть, если усиленно вспоминать, то она вспомнит, но сейчас этого у нее не получалось. Из-за этого Женевьева ощущала себя странно, словно она просто пустая оболочка без собственных увлечений и мыслей.       Волшебница дернула рукой, останавливая этот поток мыслей. За то время, что она размышляла, Реган уже успел погрузиться в чтение. Она прищурилась и нагнулась.       — Что ты читаешь? — тихонечко поинтересовалась Женевьева.       Парень поднял голову, после чего закрыл тоненькую книгу, перед этим вставив закладку, и показал обложку. На ней красивыми печатными буквами было высечено название — «Сверчок на печи». Женевьева вскинула брови.       — Детская маггловская сказка? Серьезно, Реган? — волшебница не выдержала и рассмеялась.       — Ты почему смеешься? — сделал жалобный взгляд Прюэтт и испепелил остаток сигаретки, — Мне Джейн ее сунула, сказала, что я обязан ее прочитать.       — У Джейн определенно есть чувство юмора! — выдавила из себя девушка, успокоившись.       — Она не выглядела тогда, как-будто она шутит, — буркнул он.       — Ладно-ладно! Верю.       — А выглядишь так, будто не веришь.       — Верю я! — скрестила руки на груди Женевьева, перед этим испепелив окурок, — И как тебе?       — Честно? Мне пока не нравится… — расстроенно протянул парень.       — Эх ты, ничего в маггловской литературе не понимаешь!       — И не хочу понимать, если честно.       — О, Жизель, вот ты где! — по лестнице поднялась Маккиннон, — Ну что, пойдем? Аланис уже вся извелась.       — Куда это ты ее от меня забираешь? — насмешливо выгнул бровь Реган.       — В Хогсмид, — фыркнула Элизабет.       — А я думал, что ты сегодня с нами в штаб пойдешь. — понизив тон, обратился к Женевьеве парень.       — Я обещала Аланис, — пожала плечами Женевьева и поднялась. Вслед за ней поднялся и Реган.       — Тогда желаю вам, прекрасные дамы, хорошо провести время, — улыбнулся он, снимая с себя невидимую шляпу на прощание.       — И тебе! — кивнула Женевьева, махнув рукой и последовала в сторону Элизабет.       — Реган, если еще раз твой брат устроит пробы своего артефакта на территории общежитий, то вся ваша спальня, включая тебя, будет спать у пуффендуйцев. Я вас не впущу, — вместо прощания бросила Элизабет и развернулась.       Девочки скрылись внизу, а Реган продолжал стоять на смотровой площадке, глядя на опустевшую лестницу. Покачав головой, он сел обратно на скамью, открывая книжку, и пробормотал:       — Хоть раз от этой женщины я что-нибудь хорошее услышу?

***

      Колючий ветер бил в лицо. Женевьева недовольно щурилась, оглядываясь по сторонам. Аланис, как и всегда, шла впереди, оставляя позади себя плетущихся Элизабет и Женевьеву. Она была, наверное, единственной из получившейся компании, кто искренне хотел посетить Хогсмид. Робеспьер понятия не имела зачем она так туда рвется, но поделать, увы, ничего не смогла.       Элизабет хмурилась. Ее лицо стало менее опухшим, чем когда она только-только проснулась, да и в целом стала лучше выглядеть. Красивый пучок, сделанный руками Аланис, украсил ее голову, а на лице оказался легкий слой макияжа. Если не приглядываться, то его можно было бы и не заметить, но Женевьева отчего-то загляделась, досконально изучая каждую клеточку ее лица.       Деревенька была все ближе и ближе. И с каждым мгновеньем желание сорваться и вернуться обратно в Хогвартс, отчего-то увеличивалось. Женевьева упрямо выдохнула и резко подхватила за локоть споткнувшуюся о ямку Элизабет, задумчиво и молчаливо до этого вышагивающую, глядя на ярко-рыжую макушку подруги.       — Осторожней, — покачала головой Женевьева.       — Спасибо, — неловко улыбнулась Элизабет.       — Все хорошо? Ты слишком задумчивая, — тихо поинтересовалась Робеспьер, отпустив локоть старосты.       — Я… да. Все хорошо. Я просто думала о… — она запнулась на полуслове и вздохнула, — О родителях. — и после поспешно добавила, — Соскучилась уже.       Женевьева выгнула бровь, но более ничего не сказала. Ей совсем неинтересно. И это не ее дело.       Наконец, когтевранки вошли на территорию деревни Хогсмид. Возле «Сладкого королевства» столпились третьекурсники, весело щебеча что-то друг другу, и передавали друг другу разные конфеты. У книжного ларька, «Дэрвиш и Бэнгз» и местного ателье маленькими кучками расположились пятые и четвертые курсы. Шестые и седьмые курсы же находились в ином месте, куда с ярым рвением тянула Женевьеву и Элизабет Аланис.       Перед глазами вырисовалась знакомая Женевьевиному взгляду вывеска паба «Три Метлы». Она казалась даже новой, как-будто ее недавно заменили. Аланис мигом открыла дверь и вошла внутрь. Элизабет переглянулась с Женевьевой, улыбнулась и оказалась внутри паба. Женевьеве ничего не оставалось, кроме как пойти вслед за ними.       Старый средневековый паб встретил когтевранок приятным ароматом еды. За столами уже давно расселись старшекурсники, кто за чашкой чая, кто за кружкой пива, а кто за бокалом бренди — это были совсем отчаявшиеся люди, решившие хоть как-то расслабиться в этой школьной рутине. За барной стойкой мужчина разливал напитки, выставляя их перед официанткой. Гомон голосов немного давил на голову, однако Женевьева упрямо выдохнула, удерживая уверенный вид.       — Это наш паб, — тихонечко начала объяснять Аланис, разведя руками, — Он в Хогсмиде с самого его основания, поэтому выглядит таким старым, — Аланис села за один из старых деревянных столов.       В горле очень некстати встал ком. С этим пабом у Женевьевы достаточно воспоминаний. В основном они были, конечно же, хорошими. О плохих помнить не хотелось, особенно в такое трудное время. Но сейчас, когда, казалось бы, время для Женевьевы всё такое же трудное, даже хорошие воспоминания заставляли чувствовать себя плохо. Казалось, повернешь голову, и за столом рядом с окном увидишь знакомые макушки, весело о чем-то переговаривающиеся. В один момент темноволосый парень в очках повернет голову в ее сторону и махнет ей рукой, подзывая к ним, ведь как такое может быть, чтобы Женевьева была не с ними? Кудрявая девушка обязательно скажет что-то о мятой Женевьевиной рубашке, которую девушка позаимствовала у шестого Уизли, а тот в ответ заступится, весело пошутив.       — Я бы с удовольствием сюда не ходила, если бы здесь было заведение получше, — призналась Элизабет Женевьеве, опускаясь на скамью напротив Аланис.       Женевьева села следом рядом с Маккиннон, стараясь не смотреть на тот стол, некогда ставший единственным в этом пабе, занимаемым «знаменитой четверкой».       — А чем же вам не угодила тогда «Кабанья Голова»? — вдруг раздалось громкое веселое восклицание из-за соседнего стола. Там, в темно-зеленом костюме и черном пальто, за столом одиноко восседал Брендис Лестрейндж, совсем не по-аристократичному отсалютовавший деревянной кружкой со сливочным пивом девушкам-когтевранкам, как бы приветствуя их. — Я слышал, там из эксклюзивных блюд — бифштекс с козлиными опорожнениями.       — Очень смешно, мистер Лестрейндж, — насупилась Элизабет, раздраженно откинув длинную голубую ленту своей шляпы с груди на спину.       — Право, мисс Маккиннон! Я не хотел вас обидеть, — парень поднялся из-за своего стола и приблизился к девушкам и вдруг опустился рядом с Аланис, прямо напротив Женевьевы, — Просто, знаете, удивительно такое слышать. Ведь всем очень даже нравятся «Три метлы».       Женевьева выгнула бровь и прищурилась, всматриваясь в будущего — или уже нынешнего? — Пожирателя Смерти, пересевшего к девушкам, забыв обо всех правилах этикета. Удивительным было, наверное, больше не это, а то, что он был здесь совсем один. За то время, что Женевьева успела понаблюдать за слизеринцами, именно он никогда не находился в одиночестве. Рядом с ним были либо Малфой, либо Волдеморт. А сейчас, с чего-то вдруг, он совсем один в питейном заведении с кружкой пива.       — Они всем нравятся только потому что ничего лучше них здесь нет, — фыркнула Элизабет.       — В этом есть доля правды, пожалуй, я соглашусь с вами, мисс, — подмигнул Лестрейндж и вдруг обратил все свое внимание на Женевьеву. — А с вами я еще не знаком. Мое упущение. Вы здесь уже больше двух недель, накануне Мабон, а я все еще не знаю вашего имени. Ох, извиняюсь, знаю. Однако, я бы хотел познакомиться с вами лично.       — Мабон? — с подозрением выгнула бровь Женевьева и переглянулась с девочками.       — Наш британский праздник, — пояснила Элизабет, — Осеннее равноденствие.       К своему удивлению, Женевьева слышала об этом празднике в первый раз, словно это не она около семи лет прожила в Британии рядом с коренными британцами. Ну не могла же Магическая Британия за пятьдесят лет измениться настолько? Чем еще Великобритания сороковых годов ее удивит?       — Очень скучный праздник, я уверяю вас, — приложил к груди ладонь, облаченную в черную кожаную перчатку, Брендис. — Йоль вас удивит больше, фройляйн. Так ведь к вам в Австрии обращаются?       — Не утруждайтесь, мистер, — с совершенно незаинтересованным видом выдавила из себя Женевьева, — Мне неприятно смотреть на то, как вы пытаетесь вылезти из кожи вон, чтобы привлечь этим внимание.       — Ох, — покачал головой тот, — Зовите меня Брендисом. Мало кому я позволяю так обращаться к себе, но для вас я сделаю исключение.       — Не стоит, мистер Лестрейндж.       — Какая вы странная! — словно довольный кот, Брендис широко улыбнулся и расслабленно собрал пальцы обеих рук домиком, — Но! Так уж и быть, я сделаю одолжение и не замечу этого. Ах! Вы, кажется, так и не представились?       — Отстань, Лестрейндж, — строго вмешалась Элизабет.       — Жизель Робер.       — Прекрасное имя! — восторженно выдохнул он, но его театральность выглядела не так, как у Игнатиуса; в нем не было радости и безмятежности, а только хитрость и притягательная таинственность. К тому же, его драматизм не был так до смешного гиперболизирован, а наоборот, словно его и не было, если не задумываться. Лестрейндж понизил голос, — Прекрасное имя для прекрасной дамы. Впрочем, о вашем имени судачит уже, по меньшей мере, весь Слизерин.       — Действительно? — вскинула брови Женевьева.       — Право слово, не лгу ни единым словом. Ваше мастерство привлекло немало внимания. Скажите, как вы добились такого успеха?       — Тренировалась.       — Действительно?       — Действительно.       За столом повисла тишина. Аланис молчаливо косилась на Лестрейнджа, сидевшего по левую руку от нее, Элизабет раздраженно щурилась, а Женевьева сделала вид настолько непроницаемый и незаинтересованный, что невольно становилось от ее пустого взгляда не по себе. Брендис вскинул брови и вдруг коротко рассмеялся тихим смехом.       — Глядя на ваше личико впору подумать, что вы не австрийка, а русская. — покачал головой он. — Как же сменить ваше выражение на что-то более привлекательное?       — Если вас не устраивает мое лицо, то вы можете не смотреть на него.       — А я все же попробую. Что насчет ма-а-аленькой игры?       — Нет, Лестрейндж, — вклинилась Элизабет, принявшая вдруг очень раздраженный и злой вид, — Никаких игр с тобой не будет.       — А это уже решать мисс Робер. Правда, фройляйн?       Раздался глухой стук каблучков. Наконец-то к столу подошла официантка и поинтересовалась у сидящих об их пожеланиях. Аланис сделала заказ за всех троих, сразу определив, что каждый будет есть и пить. Женевьева на мгновение удивилась ее решению. В заказе оказались любимые сконы Аланис и Элизабет, а для Женевьевы она выбрала бланманже, которое редко заказывают посетители. И, конечно же, в меню было сливочное пиво — то, ради чего они здесь собрались. Как только официантка удалилась, Женевьева немного прищурилась, оглядывая лицо Лестрейнджа.       Она никогда бы не подумала, что будет вот так с ним лицом к лицу разговаривать, пускай и в такой странной беседе. Чувство того, что ему определенно что-то нужно от нее, не покидало волшебницу. Странно все это как-то выглядит. Женевьева никогда не поверит в искренность слизеринца. Она даже Альфарду не верит, хотя, что уж там говорить, она не верит Прюэттам, Маккиннон, Макмиллан и Аббот, несмотря на то, что те совсем не слизеринцы.       — Как же я могу играть в эту игру, если не знаю правил? — спросила Женевьева, подперев рукой подбородок.       — О! Не беспокойтесь. Правила игры просты. Один из нас первым угадывает личность второго, строя свои собственные догадки на основе вашего внешнего вида, а после второй делает тоже самое. Если хотя бы два факта окажутся неверными, то проигрываете.       — И какой будет выигрыш?       — Выигрыш интересует больше? — удивился Лестрейндж. Он хмыкнул и сказал: — Проигравший в этой игре должен будет выполнить желание победителя.       Вот оно. Ради чего весь этот цирк. Все ради того, чтобы навесить не нее желание. Чтобы она стала должницей. Должницей Лестрейнджа-старшего, самого ближнего к Волдеморту Пожирателя Смерти. Какая мерзость!       Принесли еду и напитки. Бланманже сразу же оказалось перед Женевьевой. Кружки со сливочным пивом тихонечко пузырились, издавая легкий шелест. Волшебница вздохнула и попробовала местное блюдо, попутно делая вид, будто раздумывает над его предложением.       — М-м-м, — задумчиво протянула она, уперевшись в потолок, — А как я пойму, что вы мне не солгали о том, что сказанные мной догадки на самом деле не верны? Вдруг вы солжете, мистер Лестрейндж?       — Мы заключим Обещание. А милые мисс Маккиннон и Макмиллан станут его гарантами.       Еще один пазл встал на свое место. Хитрец Лестрейндж продумал все до мелочей и явно думает, что он окажется прав на все свои сто процентов. Где-то в области груди закипало раздражение, заставляя Женевьеву вздохнуть и выпрямиться. Она не сдержалась и посмотрела прямо в глаза слизеринца. Маленький рывок — и она оказалась на границе с его мыслями. Однако, что-то встало у нее на пути, заставив ее и испугаться, и разозлиться. Она вынырнула из его головы, так ничего и не узнав.       Лезть к нему в голову она, конечно, смогла бы, однако тогда он бы почувствовал вмешательство извне. А этого ей совсем не надо. Пока что. Нейтралитет обязывает вести себя подобающе.       Уголки губ вдруг приподнялись. Женевьева расслабила плечи, сдерживая свою злость и внезапно произнесла.       — Ну давайте сыграем.       — Жизель! — возмущенно выдохнула Элизабет. Аланис испуганно переводила взгляд с Брендиса на Женевьеву.       — Вам это доставит незабываемые эмоции, мисс Робер, — довольно оскалился Лестрейндж и протянул ладонь.        Женевьева уверенно вложила свою в его и с вызовом блеснула глазами. Элизабет возмущенно выдохнула и сделала глоток сливочного пива, с подозрением поглядывая на слизеринца.       — Зря, Жизель, зря, — пробормотала она, вздохнув.       — Я, Брендис Лестрейндж, обещаю Жизель Робер, что во время игры буду говорить только правду, а за свой проигрыш понесу наказание и позже выполню ее любое желание, — парень взмахнул палочкой, над соединенными ладонями возникла маленькая волшебная ниточка белого цвета, связывающая Лестрейнджа с Робеспьер обещанием.       Женевьева улыбнулась про себя и закусила губу. Её точно ждут незабываемые эмоции. Скрестив нити, она повторила аналогичное обещание, только поменяв имена местами, и в тот же момент на их запястьях появились тонкие белые полоски, свидетельствующие о заключении соглашения. У одного из них эта полоска исчезнет сразу после победы, оставшись только у проигравшего — она ознаменует о том, кто будет должен желание.       Брендис начал первым.       — Вы достаточно интересная личность, Жизель. Очень закрытая, что ведет к тому, что в вашей жизни было немало проблем, например, война, — Женевьева сжала челюсти, но удержала лицо; Брендис продолжил. — Вы очень внезапно оказались здесь, сами, наверное, того нехотя, — по языку Робеспьер растекся знакомый металлический привкус от нервно прикушенной нижней губы — пока что Лестрейндж говорит в точку, и это ее очень раздосадовало, — Вы хорошо владеете той магией, что мало кто сможет понять хотя бы на теоретическом уровне, значит, вас этому кто-то обучал, — уголки губ невольно приподнялись — никто ее этой магии не обучал, она сама научилась, — И возможно, этот кто-то, был темным магом, прислуживающим Темному Лорду.       — Жизель не шпион Теневых Жнецов! — гневно прошипела Аланис.       — Вы можете это доказать? — усмехнулся Брендис.       «Ну пиздец.» — не выдержала Женевьева.       Это было последним, что хотела сейчас Женевьева. Ее подозревают в том, что она Теневой Жнец! Это точно поттеровское проклятье, передающееся после долгого с ним общения, точно! Не может быть иначе. И об этом подозревает весь Слизерин, она в этом уверена. А Альфард за ней следит в компании Прюэттов, он ведь тоже слизеринец. Будь он сколько угодно лучшим другом Игнатиуса, он от этого не перестает быть частью змеиного факультета, где все в один момент готовы ополчиться против всего мира, включая и самых близких людей!       — Вот значит как? Я, значит, главная подозреваемая на роль шпиона? — цокнула языком Женевьева.       — А почему нет? Так ведь интереснее. — наклонился через стол Брендис, — Это же так романтично! Загадочная когтевранка, владеющая магией на уровне взрослых волшебников, умеющая себя выгодно, а иногда не очень, не будем вспоминать Лон-Фана, подать! Это же так интересно, подумайте сами, мисс Робер!       Сердце тревожно застучало. Словно рой пчел, разные мысли гудели в голове путешественницы во времени, стараясь придумать, как из этого вылезти. Ведь она еще хотела надавить на Лестрейнджа тем, что знает о нем и его семье, о принадлежности к Гриндевальду и темной запретной магии. Но при этом она должна еще и предотвратить распространение слухов о том, кем она, по сути, не является.       Женевьева вдруг улыбнулась и рассмеялась.       — Какая интересная догадка! — девушка покачала головой и наклонилась вперед, — Но вы явно очень высокого мнения обо мне.       — Вы также высокого мнения о себе, — хмыкнул Брендис, — Возможно, ваша уверенность в себе подкрепляет желание думать о вас так, как мы думаем.       — Мне это льстит, — начала волшебница.       Под столом Женевьева незаметно достала палочку и направила в колено Брендиса. Она максимально сконцентрировалась на заклинании и послала мысленный импульс Конфундуса.        — Но вы же мне пообещаете больше никому об этом не говорить? — расплылась в улыбке Женевьева, — Понимаете, у меня очень плохие ассоциации с… со всем что связано с Темным Лордом.       — Ну что же вы, мисс Робер, в самом деле!       — Нет, правда! Пообещайте, что не обмолвитесь об этом никому! — сделала испуганные глаза Женевьева.       Элизабет и Аланис переглянулись, в удивлении рассмотрев Женевьеву, ведь до этого таковой они ее не видели. Мысленно Маккиннон уже подбирала слова, чтобы потом все из Робеспьер выпотрошить, но молчала, внимательно вслушиваясь в каждое ее слово.       — Как скажете, фройляйн, — покачал головой Брендис, делая вид, что соглашается, — Я обещаю.        Сердце ускорило свой темп еще раз. Трясущейся рукой Женевьева быстро сделала пасс палочкой, удерживая ее под столом так, чтобы эта махинация оставалась для остальных совсем незаметной. Незаметно для Брендиса, на его запястье появилась тоненькая полосочка, знаменующая заключенное обещание, о котором он вскоре узнает, но это будет намного позже.       — Ох, вы так милы со мной, — убрав палочку обратно, Женевьева приложила освободившуюся руку к груди.       — Ваша очередь.       — Хм, с чего бы начать… — отвела взгляд Женевьева, притянув к себе кружку со сливочным пивом. Она немного отхлебнула, после чего заговорила, — Вы единственный сын своих родителей, являющихся выходцами из древнего рода.       Брендис лишь хмыкнул на это. Это было слишком очевидно для него.       — Вы и ваши родители всегда были приверженцами чистоты крови, политики господства над теми, чья кровь смешана или грязна.       Плечи слизеринца немного напряглись, однако он остался непроницаемо вежлив в своем выражении лица.       — Порой вы бываете слишком самоуверенны, и это приводит к необдуманным поступкам, например, к присоединению к организациям, которые не всегда приветствуются в британском обществе.       Тишина, обволакивающая стол, стала тяжелой, густой. Элизабет прищурилась, а Аланис нахмурилась. Каждый сейчас пытался понять что-то свое, но все их мысли приводили практически к единому концу.       — И порой вы занимаетесь пособничеством, передачей информации этой организации, очень удачно скрывая это от ненужных вам лиц и…       — Довольно, — внезапно прервал её Лестрейндж. Он резко взмахнул палочкой в сторону Макмиллан и Маккиннон, и они сразу же погрузились в сон.       Холодное древко палочки Женевьевы легло в ее ладонь. Она была готова защищаться даже в этом заполненном людьми пабе. Ей не впервой. Проходили. И тогда бороться было намного сложнее — там были элитные Пожиратели, а здесь только один Брендис, если, конечно, по углам не расселись в качестве группы поддержки другие слизеринцы. Хотя в это верилось мало — Лестрейндж наверняка думал, что сам с ней справится.       Лестрейндж резким движением снял перчатку и посмотрел на своё запястье. На его скулах заходили желваки. Внезапно он громко рассмеялся, привлекая внимание других посетителей. Однако вскоре он замолчал, и всем снова стало неинтересно наблюдать за тремя когтевранками и одним слизеринцем.       — Обдурила меня, ведьма! — понизив голос, произнес он.       — Хочешь жить — умей вертеться, — с лица Женевьевы спала улыбка, возвращая знакомую безучастность и холодность. — Я всего лишь обезопасила себя от ненужных слухов.       — Слухов? — язвительно процедил Лестрейндж. — Похоже, это совсем не слухи. Откуда ты знаешь такую информацию про мою семью?       — Мои родители примкнули к лорду, ты забыл? Пока я от них не сбежала меня во многое посвящали, — смело солгала Женевьева.       — Хорошо врешь, шпионка.       — Где доказательства?       — Поверь мне, они у меня есть.       — Правда что ли? А мне кажется, это больше похоже на сказочку, выдуманную на коленке. Где осязаемые доказательства? Почему я не могу быть просто беженкой из Австрии?       Ответом была тишина. Брендис раздраженно сжал кулаки. Рвано выдохнув, он надел свою перчатку обратно, кинул обливейты в уснувших девочек и встал из-за стола, намереваясь уйти. Волшебница невольно покосилась на свои трясущиеся мелкой дрожью руки и хмыкнула.       — Ах да, пока ты не ушел, — Женевьева повернула голову в сторону Брендиса и кивнула на его руку, на которую он только-только надел перчатку. — Проверь запястье. Ты проиграл.