Серые слёзы. Серая кровь

Человек бежал быстро, задыхаясь и постоянно оборачиваясь, но преследователь его бежал еще быстрее, и он уж точно не задыхался, не спотыкался и тем более не оборачивался. Только посмеивался. Денсен загонял зайца в угол. В «Ободранном коте» кормили отвратно, пойло было еще хуже, а освещение совсем никчемное. Его вообще-то хотели прогнать, но стоило Денсену с умным видом заявить: «Тут медом не намазано!», как хозяин, понурив голову, сказал, что конечно все открыто. Решив воспользоваться ситуацией, наемник потребовал поесть и выпить, а потом попросил позвать «того господина, что прибыл раньше нас, потому что мы к сему субъекту серьезный разговор имеем». «Мы» он решил величать себя, потому что так только благородные господа о себе говорят, а Десу страсть как хотелось иногда почувствовать себя благородным перцем. Ну, хозяин и позвал. Тот глупец, что припустил прямо перед его носом, наивно надеялся уйти от погони, но его незваному посетителю почему-то казалось, что ничего из этого не получится. И нет, вовсе не из-за того, что он, несравненный красавчик, отличный воин и невыносимая язва бегал куда быстрее этого болвана, а из арбалета стрелял и того лучше, о, нет, хотя и это, разумеется, сыграло немаловажную роль. Но соль на самом деле была в другом. Бежать было не сложно — на самом деле это было проще всего. Легко выследить этого типа — он такой шумный и предсказуемый, да и запах его страха распространялся на милю вокруг. Сложнее всего для преследователя оказалось сдержать свою жажду крови, так чтобы нагнать жертву одним прыжком, сшибить с ног, головой о мостовую, и лупасить до потери сознания, до тех пор, пока кровью плевать не начнет. Но нельзя. Нет, нет, так точно нельзя, потому что потом ему будет гораздо хуже, потом она его так отделает, что он и встать не сможет. Денсен перемахнул через забор, и меч за его спиной слегка зашатался, стукнувшись о маленький арбалет. Человечек впереди свернул за угол, надеясь скрыться, но его преследователь прекрасно понимал, куда тот направляется — прямо к площади, за которой начинается район бедняков, где никого никогда невозможно найти. Дес выругался, сплюнул на ближайшую стену, выражая свое недовольство, и ускорился… *** Йоль выдохнула облачко пара и зажмурилась. Она уверена, что оно там было. Ситхри их не приветствовал. Даже наоборот — он, казалось, делал все, чтобы их немедленно выжить и отослать подальше. Погодой он походил на Аберон, который, если быть совсем честной, она ненавидела. Это был какой-то неправильный город: днем там было слишком жарко, ночью слишком холодно. При солнце чересчур шумно, под луной — оглушающе тихо. Город контрастов, город противоположностей. Площадь лежала перед ней как на ладони, совершенно открытая, совершенно обнаженная, и даже черный кот не смог прошмыгнуть незамеченным. Лук её златокрылый, как и вытащенная стрела покоилась на коленях. Йоль ждала гостя. «Ну где он там?» – недовольно подумала она, почувствовав, как холодок пробирается под накидку. Надо было одеваться теплее, а вот теперь она страдает. Шрамы от ожогов давно уже заныли, и девушка ощутила, как они потихоньку отекают. Она выругалась себе под нос и вдруг как в награду услышала почти оглушающий в этой неестественной тишине топот. Человек выбежал на открытое пространство площади и уже не оборачивался, а лишь несся как ошпаренный пес, надеясь скрыться в самом отвратительно преступном месте Ситхри. Йоль натянула тетиву и выстрелила. Цель упала с громким криком. Как обезьянка Йолле спрыгнула с крыши дома и неспешно пошла к подстреленному мужчине, который разразился последними ругательствами и безуспешно пытался уползти. Она пнула его, чтобы не рыпался, и рывком стянула с пальца увесистый золотой перстень с оттиском черной руки. — Привет, красавчик, давно не виделись, — злобно произнесла она, вытягивая стрелу. — А ты, как я погляжу, не прочь с кавалером пофлиртовать! — насмешливо произнес подоспевший Денсен. Йоль молча показала ему украшение. — Вот Бездна! — отдернулся он, но тут же схватил трофей дабы рассмотреть со всех сторон. — Я был прав! Бездна тебе в глотку! Прав! Что за бредятина?! Сзади кто-то стоял. Йоль резко обернулась и увидела Синге, как всегда подошедшего так тихо, что только шестое чувство и могло оповестить о его присутствии, потому что сам он подобными вещами никогда не заморачивался. Йоль сделала ему знак, и он все так же молча подошел к поверженному человеку и принялся того связывать, предварительно воткнув в рот кляп. — Ну что, отдадим малыша крошке Трианне? — пакостно усмехнувшись, поинтересовался Денсен. — Или Хальфреду подарим? — Мы не будем его никому дарить! — помотала головой Йоль. — Но и «крошке Трианне» его отдавать я тоже не собираюсь. Сначала сами поговорим, вдруг он не один действовал. Уверена, так и есть. Поднимай его, Син. — Что значит «поднимай»?! — То и значит. Поднимай. Денсен, ты-то чего лезешь? Тогда тоже поднимай! — Почему мы с Сином его тащить должны, а? Пусть сам идет! — Если ты не заметил, то он в отключке! — Это потому что ты его так приложила! — ЭЙ! Синге протащил парня уже на приличное расстояние, прежде чем их окликнул, и пристыженные Денсен и Йоль тут же поспешили за ним. На улицах города снова установилась колючая тишина, будто ничего никогда не происходило. *** Йоль открыла глаза и прокляла весь мир, в который раз не позволивший ей просто взять и уйти, скинуть свою ношу и успокоиться. Потолок куда-то плыл, земля качалась, и потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, что это реальность, а не больное воображение ушибленной головы и сотрясенного мозга. Вокруг все двигалось, скрипело, жужжало, кричали дети, переговаривались люди, все жило и шебуршалось, но что происходит конкретно, несостоявшаяся самоубийца понять так и не смогла, потому что мысли путались, закручивались в клубки, сцеплялись друг с другом в отчаянной схватке, пытаясь занять лидирующие позиции. Начав с размышлений о своей несчастной доле, Йоль вдруг поймала себя на мысли, что она никогда в жизни не пробовала клубнику. Внезапно в голове кольнуло особенно больно, а потом молнией прокатилось по позвоночнику, и девушка глухо застонала, ощутив в то же время, как сильно жжет запястья. Сверху показалась голова Анжелы. — А, очнулась, — довольно протянула она, тихонько пощелкивая спицами. Потолок продолжал двигаться, поэтому Йоль хриплым голосом поинтересовалась: — Что происходит? В конце концов, прежде чем предпринять новую попытку побега от этой несносной штуки под названием«жизнь», следует хотя бы разведать обстановку. — Великий Исход варденов из Тронжхайма в Сурду. — Анжела, ты знаешь, что такое «удар милосердия»? — Понятия не имею, — травница усиленно и вполне успешно делала вид, что ничего такого не произошло. Однако Йоль даже не сомневалась, кто вытащил её с того света. — Мне мой учитель рассказывал. Это когда победивший рыцарь добивает проигравшего противника, чтобы тот не мучился от боли, не умирал в одиночестве. — Но я не рыцарь, а ты не мой противник. Так что я и не подумаю тебя бросать, а добивать уж тем более. Йоль вновь застонала, ощущая, насколько покалечено её тело, все сожженное, изрезанное, истерзанное. Сколько крови она потеряла, что теперь от любого движения кружится голова? — Ты не можешь решать за меня! Я сама выбрала это, зачем ты меня вытащила?! Никто не может что-то решать за других! — Ты ошибаешься, милая моя. Все только и делают, что решают за других, как ты выразилась. Короли, например, только этим и занимаются, и ничего, живут же как-то. Кто слабее, тот пускай терпит. — Я вовсе не сла… Барзул, меня тошнит! После весьма нелицеприятных действий Йоль вознамерилась продолжить спор, но Анжела решительно прервала её возмущения, влив внутрь какую-то гадость, приговаривая при этом: — Раз не хочешь быть слабой, прекрати подставляться и калечить себя. Да и к тому же, только слабаки сбегают от жизни. Да и от всего остального тоже. Дальше шли еще какие-то слова, но Йоль ничего больше не услышала, потому что так сильно захотела спать, что тут же и отрубилась. *** — Я требую, чтобы ты меня отпустила! — заявила Йоль. — Ой, да, пожалуйста, иди себе на здоровье! — хихикнула Анжела, перебирая травки. — Я тебя не держу, можешь отправляться, куда пожелаешь! — У меня ноги не двигаются, я даже пальцем пошевелить не могу. Думаешь, я идиотка? Ты же сама это со мной сделала! Хижина, где их поселили, была на удивление приземистой, но зато широкой, с несколькими помещениями, так что у Йоль удалось получить свою собственную комнату, которую она, впрочем, называла тюремной камерой. — Ты будешь сидеть тут, пока твои мысли не придут в порядок, и пока я не буду уверена, что ты больше не сделаешь такой глупости, которую недавно учудила! — Но я свободный… — Тихо! Анжела подскочила к двери и распахнула её настежь, прежде чем незадачливый посетитель смог постучать. — А, это вы, господин Бельве. Ну, что? Как ваши колики? — Спасибо, госпожа, все в порядке. Только у меня вот голова что-то в последнее время побаливает. Нет ли у вас такого же чудодейственного средства… — Отчего ж нет, есть конечно! Травница подошла к внушительному шкафу, порылась и достала какой-то пузырек. С довольным видом вручила его посетителю, посчитала денежки и мило попрощалась. — И вот эту сцену я должна наблюдать каждый день! Отпусти меня! — недовольно проворчала Йолле, связывая болиголов в аккуратные пучочки. — Вот и наблюдай, балда. Подумаешь, любовник её кинул! И не такое люди переживали, а она сразу вены резать кинулась! Подобные истерики Анжела устраивала ей каждый день, по всей видимости, испытывая какое-то особое удовольствие от каждой возмущенной гримасы. После того завершающего удара у Йоль часто болела голова, все кружилось, а мысли путались. Да еще и тошнило периодически. Анжела настояла, чтобы девушка жила у неё, объяснив это тем, что, во-первых, за больной нужен уход, а во-вторых, она намерена следить, чтобы неудавшаяся самоубийца не занялась подобной ерундой снова, что исполняла с особым тщанием, подкрепляя медицину постоянными подколками, которые, по всей видимости, в исцелении играли одну из главных ролей. Сколько дней прошло в подобном лечении, Йоль не знала. Да и не хотела знать, ибо все они были серыми и однообразными, днем стояла невыносимая жара, а ночью пробиравший до костей холод. Она ненавидела Аберон. Ненавидела Тронжхайм, наполненный мертвым воздухом. Все ненавидела. Ей так нужен был лес, горы, ветер, бьющий в лицо, а здесь, в пыли, она задыхалась. Ей так нужен Спайн. — Хоть пройтись меня отпусти. Мне опостылели эти четыре стены, надоело сидеть и ничего не делать. Прошу! Анжела подозрительно прищурилась, выискивая подвох в её словах, но не нашла и только сказала: — Если ты снова что-то такое выкинешь, я вообще твои ноги сращу! И тут Йоль поняла, что тело её вновь слушается. Все абсолютно. Она встала и попробовала пройтись, но потеряла равновесие — ватные мышцы не желали правильно работать. Но кое-как удалось вернуть контроль происходящего, и Йоль, гордо выпрямив спину, пошагала к двери. Эффект, впрочем, был подпорчен тем, что она совершенно бесславно споткнулась о свою же ступню, рухнула, издав страшный грохот, а потом, ругаясь, кое-как поднялась и снова направилась к выходу. Потом будто что-то вспомнила и обернулась, вопросительно глядя на свою тюремщицу. — Даже и не думай, не получишь! — не терпящим возражений тоном ответила она, продолжала стучать спицами как ни в чем ни бывало. — Но это же мое оружие! — Брысь, пока я не передумала! И хлеба купи! Она кинула ей денежку. Йоль снова почувствовала себя маленькой девочкой, которую охотник выгоняет на месяц с тремя стрелами, но спорить с Анжелой не решилась, ибо в гневе эта женщина страшна. Поэтому, не медля, девушка распахнула дверь. Улица тут же обдала её огнем солнца, выжигающим глаза, душу и все мысли. Она ненавидела Аберон. Туда-сюда сновала толпа людей, кто-то кричал, кто-то что-то тащил, и вообще, все оказались такими занятыми, что даже не по себе становилось от собственного лентяйства. Йоль вздохнула и побрела куда глаза глядят, а глядели они прямо в сторону главного рынка, где располагалось большинство таверн, кабаков и прочих мест скопища разных подозрительных личностей. А она безоружная. Это же будто голой оказаться, стыд-то какой! Маленький пацаненок прошел мимо, и Йоль сразу сообразила, что такие вот оборвыши просто так не проходят. И правда, через мгновение он попытался стянуть ту деньгу, которую с таким командным тоном ей вручила травница. Йоль хотела было отделать пацана как следует, но вместо этого вдруг легко ударила его ментальной атакой. Он закричал как резаный, упал, держась за голову и расплакался, а потом убежал со скоростью ветра, которого тут, в Абероне, не наблюдалось, наверное, с самой войны драконов и эльфов. Окружающие недоуменно посмотрели сначала на воришку, потом на Йоль, но оказались такими занятыми, что через минуту уже ушли по своим делам. А она долго бродила туда-сюда, бесцельно слоняясь по улицам. Думать не хотелось, потому что обо всем, о чем можно, она успела подумать уже очень давно, и теперь стыдилась того порыва, который полностью ей завладел, когда она резала себе вены. Теперь она презирала саму себя за этот поступок. Как ей тогда Анжела сказала? «Только слабаки сбегают от жизни». Это значит, что она оказалась слабачкой. Но все-таки травница была права — ей, дочери Спайна, волчьему выкормышу, нужна своя стая. Такая, чтоб прикрыла если что, чтобы остановила во время очередного приступа подобной дури. И она, идиотка такая, подумала было, что это Роу сможет стать её стаей. Роу… Каждый раз, когда она вспоминала его, внутри все переворачивалось и завязывалось узлом. Она ненавидела его. Вроде бы… Но за что? Разве это он убил Джейлин? Разве он её пытал? Она искала для него оправданий, пыталась что-то объяснить, а потом снова срывалась, била по воспоминаниям, напоминая, что он предатель, а она, как маленькая глупая девчонка, повелась на него, на его улыбочки и заботу, а потом снова пыталась его обелить. И кто знает, смогла бы она его простить, встреться они снова? Йоль сжала зубы и, вскинув руку, посмотрела на запястья, где виднелись шрамики прямо над венами. Это её успокоило. Всегда успокаивало. Презрение к себе оказалось сильнее любых переживаний. Теперь Анжела разрешала ей уходить, давала всякие поручения по доставке, а в перерывах между делами Йоль читала книги, множество самых разных книг, те, которые написали люди, оказались на диво хороши, хоть и суховаты, эльфийские произведения пестрели метафорами, иносказаниями и воздушными оборотами, но мало рассказывали правды, если это, конечно не трактаты по истории, медицине или других науках, гномьи были тяжелы как камень, но смысл там виднелся сразу, он был на поверхности, на ладони, хотя в сущности, всегда находилось еще полдюжины скрытых смыслов, словно руды в горных породах. Она потеряла себя, сгорела, теперь ей требовалось создать что-то новое, что-то, похожее на прежний вариант, но все-таки неуловимо отличное. Она отпустила свое прошлое, позволила мертвым уйти в небытие, смирилась с тем, что их нет, но был якорь, так крепко привязавшийся к пеплу старой души, что избавиться от него не представлялось никакой возможности. Его лицо посреди огня она видела в кошмарах. К сожалению, с этим Йоль справиться не могла, как бы не хотела. И видения перестали приходить. Сны Серых, что так мучили её. Но Йолле знала, что это не навсегда — они выжидают, пока её тело вновь наполнится энергией, ибо явись они сейчас, это просто убило бы её. Однажды, когда Йоль читала эльфийский трактат о лечебных травах, попутно делая записи, чтобы не забыть, влетела, словно укушенная фурия, Анжела. Подскочила к девушке и строго заявила: — Знаешь, милочка, я тебе вообще-то не мать! Йоль непонимающе воззрилась на немать. — Чего? — Не мать, говорю. И не отец, вроде бы. Так что хватит жить за мой счет. Милочка, ты совсем обнаглела, ясно? Сколько ты уже тут проживаешь? Может, пора уже отправиться и начать собственную жизнь, а? Ты так не считаешь? — Но ты ж сама мне запрещала… — Цыц, когда я говорю! Не перебивай! Как по мне, ты давно уже выздоровела, а работать не хочешь. Чтобы духу твоего к вечеру в моем доме не было! Я все сказала! Она развернулась, намереваясь уйти, но вдруг резко продолжила: — Нет, ну, что же такое в мире творится, а? Вот девка здоровая, а ничего не делает! Ужас! А я, бедная травница, горбачусь тут за каждую монетку, кормлю, пою её! — И правда, ты ж у нас такая старенькая, тебе много волноваться нельзя, так что не беспокойся, к вечеру меня не будет. Через секунду до Йоль дошло, что она только что ляпнула. Анжела тут же перестала причитать, сощурилась и холодно произнесла: — Выметайся сейчас же! Йоль сразу сообразила, что сморозила глупость. Это ж надо было упомянуть её возраст! Ууу, и правда идиотка! Но делать было нечего, поэтому она пошла, собрала свое оружие, и, так как вещей у неё больше не наблюдалось, «вымелась» из дома травницы поскорей. Куда идти, она понятия не имела, хотя был вариант заявиться к Джормундуру и ввиду его бывшей дружбы с её отцом… нет, пожалуй, лучше напомнить про Джейлин. Только вот где располагается военачальник, Йоль не имела не малейшего понятия, а потому решила начать с самого явного места — королевского дворца. В конце концов, военачальник — это тебе не простой часовой, который только пароли спрашивает. «Возможно, — подумала она, щурясь от солнечных лучей и в который раз проклиная жару, — он во дворце. Ну, конечно! Где ж ему еще быть-то? В конце концов, он же главный!» И она пошла во дворец, вдыхая пыль и жару, вздыхая по дороге и разгоняя возникавших на её пути субъектов. Как же она ненавидела Аберон...