Старшая Кровь бывает горячей

Эредин Бреакк Глас, король Народа Ольх, всегда получал своё. Сегодняшний день не стал исключением. Когда солнце выбралось на несколько коротких – особенно в концепции его народа – минут из-под сероватых туч и окинуло Тир-на-Лиа бледным светом, совсем не похожим на солнечный, Эредин поспешил выйти в отдаленную оранжерею, оборудованную ранее для Ауберона. Он давно отпустил сожаления и вину, глодавшие его самолюбие. Там ждала девушка. Прекрасная и хрупкая, словно бутон розы, что покрылся ледяной коркой. Эредин не знал и не хотел знать её имени, избегал его, как избегал того факта, что вместе с желаемой властью получил ответственность. Ответственность максимально уродливую – следующим вечером здесь, в оранжерее, будет ждать его Ласточка. Прекрасная, как Шиадаль и Лара Доррен. Отвратительная, как самая обычная человеческая самка. И как только Креван находит терпение носиться с ней? Девушка подняла на него глаза и тут же опустила в покорном равнодушии. Всадник дотронулся до острого подбородка, оглянул: лицо обрамлялось идеально ровной линией и продолжалось изумительно тонкой, длинной шеей. Скулы и веки девушки поблёскивали, дополняя и без того идеальную кожу. Светлые волосы невесомым шелком легли в его ладони. Эредин поднёс прядь к лицу, вдыхая ненавязчивый цветочный аромат. — Завтра, если пожелает успокоиться, на твоём месте будет находиться она. Девушка не ответила, но подняла глаза. В них мелькнуло пренебрежение. — Вот и я о том же, — ответил на её взгляд Эредин, — так горестна мне одна только мысль о том, что увижу её в этих шелках. Надеюсь, наша Ласточка будет пахнуть так же, как ты. Или как-нибудь иначе, только сбить бы с неё этот дурной человеческий запах. — Не думай об этом, luned. Всего одна ночь и твоя миссия будет выполнена. — Одна ночь… Если приживётся в её теле с первого раза – всего одна ночь, а кто знает, сколько ночей потребуется. Ауберон не смог из-за преклонных лет, что будет, если я не смогу из-за омерзения? — Ты всегда можешь подыскать кого-нибудь другого для её оплодотворения. В конце концов, важная составляющая Гена, что нам так требовалась, пала вместе с Аубероном. — Ох, сладостный мой фрукт, дело ведь не только в генетических формулах. Я – Вождь. Дитя с такой силой, пусть лишь с десятой, сотой частью того, что мы могли получить при скрещении Ласточки и её кровного предка, должно нести мою кровь. — Не думай об этом, luned. Сейчас перед тобой я. Она могла бы дотянуться к нему в поцелуе, но знала, что лишь разозлит его. Эредин всматривался в прекрасные голубые глаза и представил на их месте глаза Ласточки. Лары Доррен. Единственное, что он находил красивым в этой девчонке. Он коснулся мягких губ, начал нежно, но быстро иссяк. Девушка спустила едва слышный стон под грубым натиском властного поцелуя.

***

Цири сдержала удивлённый вдох, когда они оказались в лаборатории. Той самой, которой ей некогда угрожали, если она не согласится лечь под их короля. Попали они сюда, блуждая тайными ходами, что пронизывали замок, и конечно, о которых знала чуть не половина его обитателей. Поэтому похождение по узким коридорам выдалось весьма волнующим. Свод в потолках толковал свои догмы эльфской науки, постулаты, о которых даже архив Аретузы никогда бы ей не рассказал. Стены, что закручивались лабиринтом, покрывали выбитые мраморные полки с великим множеством жидкостей, порошков, шприцов, скальпелей, экспонатов, кусочков тканей, книг и свитков, и прочего чисто лабораторного оборудования. Аваллак'х блуждал меж ними словно уж меж камнями. Цири не до конца понимала, как столь огромное помещение занимало столь маленькое пространство в замке. Впрочем, учитывая тот факт, что Аваллак'х являлся чародеем, а лаборатория – отчасти магической, отвечал на её вопрос. Она остановилась, когда на глаза попалась серо-нефритовая ампула. — Здесь ты планировал меня оплодотворить, когда у меня с Аубероном ничего не выходило, — девушка не отрывала глаз от сосуда. «Интересно, вещество, убившее Короля Ольх, внутри?» Аваллак'х повернулся к ней. На его лице уже не осталось и толики былых эмоций. — Верно. — Ты… теоретически, ты всё ещё можешь это сделать. Уверена, такой как ты, ни за что не даст наследию Ауберона пасть зря. — Я слышу в твоих словах двугранный вопрос. — Твой слух подводит. Мой вопрос имеет куда больше граней. — У нас нет времени на обсуждения, Зираэль. Пойдём. — Он отвернулся и вновь заскользил по узким и широким коридорам. Цири злилась. Руки чесались схватить эльфа за ворот, развернуть к себе и заставить отвечать, заставить так, как это делали люди, и пусть это опозорит Лару Доррен хоть сто крат. Девушка отметила, что испытываемые ей чувства к этому Знающему весьма противоречивы: она доверяла и принимала его помощь, даже редкую заботу, однако горделивая и напускно-таинственная натура эльфа заставляла её вскипать от гнева. И всё же, его отношение к девушке с начала их совместного путешествия сильно изменилось. Хотя бы внешне. Эльф выглянул из-за тяжёлой двери, и, хотя его сенсорные способности никогда не подводили, всё же оглянулся. Стены молчали. Тяжёлая дверь с цветочным рельефом идеально сливалась со стеной. Цири видела подобные уловки во многих замках, когда была младше, и всё же, она успела потерять стык, имитирующий один из многочисленных стеблей. Перед ней оказались те самые тяжёлые двери, перед которыми она когда-то тряслась, взволнованная и загнанная в угол. Почему-то появилось чувство дежавю, но Цирилла не смогла приглушить страх, свернувший внутренности. Почему она так боится войти? Неужели Эредин, даже если она застанет его в кровати, голым, пьяным и в объятиях мужских вместо женских, превратит её кровь в лёд? Она заметила сторонний, но пронзительный взгляд Аваллак'ха. — Боишься? — Нет. Вовсе нет. — Зайди же. И Цири зашла. Никого не было. Даже балкончик, на котором она когда-то нюхала порошковый наркотик вместе с Аубероном, пустовал. Комната не походила на ту, какой она её запомнила: холодное, безмятежное величие ушедшего Короля Ольх вытеснили красные материи и шкура единорога, покрытая рыжими пятнами, лежащая подле кровати. Эредин пронзил это место кричащим, жестоким, властным духом. Кровать, на которой её ранее мучал Муиркетах, была зашторена. Кое-как отпустив воспоминания, Ласточка тщательно, на грани паники осматривала каждый угол королевской спальни, умудрившись тоном, которому Креван не смог возразить, отправить его обыскивать правую часть покоев. Креван, не ожидая от себя такой безропотности, беспринципно заглядывал в шкафы, в футляры под столом, даже силился сдвинуть мраморную мебель – безуспешными оказались его попытки, равно как и поиски. Он нашёл себя в положении давно невиданном: его, как и Ласточку, охватил страх, вызвавший странное подрагивание рук, немного скованные движения и некую путанность странных иногда мыслей. Одна из таковых была мысль, что в его страх примешалось… возбуждение. Страх более не казался холодным и липким, а сладким и лёгким, словно ягодное вино. Безуспешные поиски вывели его на балкон, откуда открывался красивейший вид на внутренний сад и оранжерею. Истинно, человеческий вид никогда бы не сумел создать что-то нечто прекрасное. Зимний воздух принёс свежесть мысли и ясность зрению, которое, совершенно случайно, сфокусировалось на ледяных стеблях, покрывающих стены оранжереи и на двух эльфах, ритмично двигающихся друг на друге. Один из них обладал длинными чёрными волосами и красным шёлком, обволокшим сильное тело. — Аваллак'х! Я не могу найти его! Он не здесь! Аваллак'х, что ты там хуи пинаешь?! Креван повернулся к ней, взволнованной и потерянной, явно вопрошающей, зачем они вообще забрались сюда и кто в здравом уме решит хранить чей-то меч в собственной спальне. Он не стал заострять внимание на лексиконе, давно знал – в таких ситуациях это даст обратный эффект. — Взгляни над кроватью, внутри. Ласточка оторопела, но быстро пришла в себя и, бросая на Знающего недоверчивые взгляды, заглянула за балдахин. И восторженно вдохнула, после чего отошла от кровати, зачарованно глядя на меч, что уже нелепо держала перед лицом. Ведун позволил себе тень улыбки и отвернулся к оранжерее. Эредин закрыл телом светловолосую эльфку, что опустилась на колени. Он заметил, как подошла Ласточка и уставилась в том же направлении. Восторженность от находки сменилась отвращением. — Вы, Народ Ольх, любите делать это… красиво? — Твой вопрос весьма непосредственен. Да, любим. — И всё же я не понимаю. Ауберон не смог сделать этого со мной, потому что он видел во мне свою дочь… Горечь и сожаление осели в груди и мозгу. Но за кого? За Ауберона или Ласточку? А может, за них обоих? — …Но почему вы не дали ему шанса сделать это со мной там, например? Креван долго, насколько позволяла ситуация, молчал. — Эти сады хранят воспоминания о Шиадаль и Ларе, Зираэль. Воспоминания, что для нас, Народа Ольх, ещё свежи и тяжки, а ваш вид не живёт столь долго, чтобы помнить и, тем более, понимать. — Тогда почему вы пытались? Почему сразу не отправили в лабораторию, заставили его мучить себя? — Тебе не понять. Ты мыслишь как dh’oine, ты не способна хранить память долго и ярко, ты не способна увидеть разницы между оплодотворением через акт любви и лабораторным методом, тебе сложно представить наши чувства и понятия, концепции. — Что-то я не видела любви в его глазах – лишь ненависть. — Ненависть – часто плод сильной, безвозмездной любви. — Любви к тем, кто давно ушёл. А Ауберон, как и ты, видел во мне своего врага и то, что враг сделал с той, кого называл дочерью. И, уверена, ту часть, что напоминала ему о Ларе, он никогда бы не смог тронуть… так. — Ты права, Зираэль. — Чтоб тебя. Тогда почему? Надеялись, он увидит во мне ещё и Шиадаль? — Тебе не понять. Идём, Зираэль. Цири гневно промолчала, и Аваллак'х развернулся было к выходу из балкончика, как ведьмачка одёрнула: — Подожди. Ещё не всё. Эредин Бреакк Глас, сбившись в дыхании, хрипло простонал, грубо зарылся в золотые волосы эльфки и оттянул её голову назад. По сильному телу стекал пот, зелёное пламя в глазах сменилось туманом экстаза, и всё же в каждом его взгляде читалось упоение: собой и той властью, что он имел, дабы притворно поинтересоваться её именем. «Запомню» – говорил он. Ложь в приторно-хриплом мужском голосе заставил эльфку скривиться, не заметив зелёной вспышки далеко позади головы Ястреба. Эредин оттолкнул её, сбросил с себя мягкую ткань, до этого прикрывавшую спину, и, не взглянув на любовницу, развернулся к фонтану умыться. Вдалеке отворились ворота оранжереи. Он не взглянул на идущих в его сторону Карантира со слугой, прикрыл, не торопясь, багровой тканью бёдра. Эльфка, чьё имя он не запомнил, в спешке обогнула фонтан и замерла, тревожно вглядываясь в прибывших. Страх и замешательство, смешавшиеся на её лице, чуть смутили Эредина. Эльф обернулся, взглянув на прибывших. И замер, встретившись с парой изумрудных глаз, полных насмешки. Глаза оценивающе прошлись по его телу, и девчонка безуспешно попыталась спрятать одобрение. — Ну и уродец же ты, — бросила та. — Славно, мне с тобой спать более не придётся! Ласточкины слова не проникали в поражённый мозг. Спустя пару секунд Эредин скривился в злом недоумении, и медленно перевёл взгляд на Кревана, очень, даже слишком усиленно вглядывающимся в даль крыла по правую сторону. Ласточка крепко держала его за локоть. — …и какой холеры ты повесил меч мой у себя над кроватью? Это у тебя ритуальная реликвия, для удачных оплодотворений? Или чтоб на меня не смотреть? Может, тебя заводят лезвия? Но Эредин не слышал её. Он дробил взглядом живого Кревана, столь усердно не смотревшим на него. — Я здесь только ради цветов, — молвил, наконец, Лис. Очень напряжённо. — Каких цветов? — медленно, чётко спросил Ястреб. — Вот тех, — указал рукой Лис расплывчато. Замешательство на лице Эредина постепенно сменилось безумным гневом. Он вновь медленно повернулся к уже бывшей пленнице, что вытаскивала свой меч из ножен. В следующий миг ему пришлось уворачиваться от ведьмачьих манёвров. Безоружный, эльф отбежал, краем глаза заметив блондинку, вжимавшуюся в миниатюрное дерево, и в какой-то момент упал, почти обездвиженный. — Креван! — злоба читалась в голосе и прыскала из глаз. Ласточка подскочила, почти вонзила лезвие ему в грудь – промахнулась. Эредин свернулся на земле, и меч задел плечо, коротко заскрипел по камню. Креван, безусловно, был сильным Ведуном. Но недостаточно сильным, чтобы покорить своим заклинанием Ястреба. Эредин, всё ещё сопротивляясь магическим путам, резко поднялся, прямо под локоть Ласточки, и повалил её на спину, прижав руку с оружием к земле, и опираясь предплечьем в горло девчонки. Та зашлась кашлем. Креван поспешил было к ней, но резко остановился под опасным взглядом. — Я переломаю ей шею, — грозился Ястреб, всё ещё дёргаясь от заклинания, наложенного Ведуном. — Ещё один шаг, Креван! — он перешёл на крик, — Ещё один! Лис поджал губы, но смутился всего на секунду, и выставил было руку, чтобы метнуть шар… Что-то обожгло спину, отбросило эльфа вперёд. Он приземлился на камень, взглянул за плечо: Карантир спешил к сцене столкновения, полный решимости. В этот раз он не оступится. Креван выбросил в него линзу, поднялся, не обращая внимания на боль, и увидел почти дрожащего Эредина, скрючившегося на земле с ладонью между ног. Ласточка вскочила, замахнулась вновь, но снаряд магии выбил меч из её рук, и оружие отлетело в фонтан, скрывшись под водяными струями. Ястреб вновь метнулся к ней, раскачиваясь, но та будто прошла сквозь него, оказавшись за спиной, и побежала к воде. В панике залезла под падающую воду, полностью вымокнув, кое-как нашла меч, развернулась, чтобы выйти. Встретилась с Эредином взглядом. — Ну, коний хер тебе в задницу… Он потянулся было к её горлу, но она поднырнула под сильную руку, навершием врезав тому в пах. Снова. Эльф гневно зарычал, рухнув на каменный бордюр. Вода неприятно намочила чёрные волосы. Ласточка схватила ладонь Ведуна. — …бывай! Вторженцы исчезли, и только зелёные искры коснулись спины новоиспечённого короля народа Ольх. Они материализовались где-то в снежном саду, грузно упав наземь. Цири вскочила быстро, принялась тревожно поторапливать Ведуна. Аваллак'х поднялся тяжело, хмурясь от жгучей боли. — Почему здесь, Зираэль? — отрывисто проговорил эльф. — Надо к воротам! — Я не знаю пути, Аваллак'х! И… там барьер! — Зираэль, — с одышкой, он всё-таки поднял на неё взгляд. — Тебе не страшен барьер. Ты уже сбегала отсюда. — Он указал ладонью в направлении ворот. Изумрудные глаза блестели в страхе, надежде и азарте. Она взяла его за оба плеча, и нить Силы протянулась от сада к воротам. Молча, путники взобрались на спины единорогов, и понеслись через лес. Ни Аваллак'х, ни молочный единорог, похоже, не возражали. Цири знала: эту историю она обязательно расскажет Геральту. Креван склонил голову перед единорогами, отмечая странность действа, которое, как ему казалось, было слишком низким для его великой натуры. Ласточка же крепко обняла шею Иуарраквакса, единорога истинно белой масти, и пролепетала ему благодарности, смешанные с бранью Эредина и его всадников. Единорог, определённо, поддерживал забавный диалог в голове у Ласточки, великодушно не приглашая Кревана присоединиться, хотя интерес их дискуссия всё же вызывала. Другой единорог, молочный, коротко скомандовал путникам собраться и вскоре они стояли на берегу моря. Белёсое солнце пряталось за пиками Тир на Лиа. Ласточка прыгнула в лодку, что принесло с морского горизонта, как – Креван не стал уточнять. Ценим твою помощь звездоокой, противный Лис. Надеюсь, больше нам встречаться не доведётся. — Благодарю, ynn՚corneh, твои надежды взаимны. Единороги ушли, взрыхляя мягкий песок копытами. Ласточка баюкала меч, словно дитя, но убрать с него ладонь не решилась. Она также поведала, что дельфины сопроводят их в иной, безопасный мир. Лодка, как и когда-то в Тир на Лиа, тронулась, поплыла сама, плавно, не изменяя скорости или направления. Вскоре из воды показались серо-синие гребни, и ещё позже, воду разрезали спины и гейзеры. Дельфины, как заметил эльф, также давали тепло, ведь ни накрытая его плащом Ласточка, ни лишённый плаща Креван не чувствовали холода. Рана на спине отдавала покалываниями, но наложенное заклинание сильно уменьшало боль. — Вы давно убиваете единорогов? — Ради шкур не убивали, только если происходила стычка. Эредин ввёл новую традицию. — И как тебе? Креван перевёл взгляд с воды на Ласточку, встретился с взглядом, буравящим душу. Она, очевидно, хотела прочесть его мысли. Он честно признался: — Разочарован. Варварские, человеческие потехи нашёл себе Эредин. Ласточка ожидаемо усмехнулась: ядовито и с невероятной иронией в глазах. Она отвернулась к воде, перекинулась телом за борт и потянулась к ближайшей дельфиньей спине. Животное резко отпрянуло в сторону, заставив смущённо поджать губы. — Ты водил меня на охоту во время моего первого пребывания здесь, почему именно единорожьи шкуры вызывают в тебе отвращение? Креван прищурил веки, пристально глядя на Ласточку, с притворным спокойствием высматривающую дельфинов. Эта девчонка научилась задавать слишком точные вопросы. — Ты не остановишься на единорогах, верно, Зираэль? Она не взглянула на него и не ответила. Очевидно, помнила, вопросы, шедшие из уст AenElle, часто были риторическими. — Потому что Aen Elle не ведёт войны с другими существами. Единороги напоминают своих примитивных парнокопытных сородичей, однако, как ты уже наверняка убедилась сама, строение тела – единственное, что роднит их со скотом. Ласточка коротко закивала, призывая продолжить. — И, как некоторые из твоего рода додумались, сдирать с почти равноправно разумных существ шкуры противоречит цивильному мышлению. — О нет, только некоторые до этого не додумались, и эти некоторые не сидят по тронам в замках. — Ты, вероятно, многих на троне знаешь? — Парочку знаю. — Слышала о Радовиде Свирепом? — Это исключение, — скривилась она. — Некоторый, исключение – ассоциативы. — Пусть так, — выдохнула Ласточка, сдавшись, — но ты не можешь отрицать иронии, с которой некоторые из AenElle подозрительно точно подражают некоторым dh’oine. Скучающий тон её сильно противоречил аргументу, что она привела. Лис готов был поклясться: в мыслях дерзкая dh’oine тешилась о свой колкий язык, и понял, что не ошибся, когда, не выдержав, Ласточка выжидающе уставилась на него. — Уверен, если провести анализ количества «некоторых» относительно количества популяции и статистически сравнить относительности, разница окажется статистически значительной. Но тебя, Зираэль, научный метод не интересует. — Ты проиграл, Аваллак'х. Действительно, малое сходство совершенно не нуждалось в статистическом анализе, чтобы тронуть его эго. Поэтому он прикрыл глаза, признавая поражение со всевозможной гордостью Народа Ольх. Потом, вновь встретившись с горящим взглядом подопечной, невозмутимо продолжил: — Ты правильно разгадала наш план, Зираэль. Предполагалось, что Ауберон увидит в тебе Шиадаль, хотя тебе, человеческому дитя, сложно будет понять причины за таким расчётом. Огонь победы сменился озадаченностью, и Ласточка, поглядев на него несколько секунд в тщетных попытках уловить хоть какое-то обоснование, растерянно и даже бессильно произнесла: — Почему? Креван снова прикрыл глаза и достал, чувствуя на себе испепеляющий взгляд, флейту. Когда принялся играть мелодию, он знал, что, если бы взглядом можно было убить, эльф превратился бы в фарш. Знал он также, что истинной причины попыток соития девчонка узнает не от него, и знал, что после окончания их миссии он обязан прийти за ней вновь и сотворить нечто ужасное, то, чего Ласточка косвенно коснулась при визите его лаборатории. Что-то внутри него переворачивалось и всей сутью противилось этим мыслям. Мелодия лилась, почти заглушая неловкое молчание и шуршание воды, окутывая его душу, что слишком сильно приоткрыла занавес недостойной; окутывая тем, чем всегда должна была быть полна его душа: беспрекословным равнодушием. Но пролитые чувства, ненавистные и совершенно нерезонные, навсегда оставят след под закрытым занавесом, след, говорящий о слабости, которую вызвала эта девчонка. Ему хотелось избавиться от сладкого послевкусия, оставшегося после издёвки над Эредином, хотелось избавиться от навязчивой мысли о том, что это было великолепное развлечение придуманное ею. Ненужные, ненавистные и такие приятные думы утекали из-под контроля. Лис хотел бы верить, что мог наглухо закрыть этот сосуд чувств и закутать душу, но почему-то знал, что, в конце пути, успехом его попытки не увенчаются. И тогда в голове созрела мысль, за которую несколько месяцев назад Креван посчитал бы себя тупиковой ветвью эволюции: Мий'Эллин. А пока он с ней не встретится, пусть сосуд проливает содержимое – он тщательно будет вытирать следы.

***

Мий'Эллин заканчивала инкрустированные записи, уже не скрывая усталости на лице. Креван молча приходил в себя. Наконец, она констатировала: — Здесь. Точка отправления. Он вопросительно взглянул на неё. — Здесь ты решил стать на путь умственно отсталый, и вместо того, чтобы как любой уважающий себя AenSaevherne принять факт, ты пустился в бегство. — И какой же факт ты предлагаешь мне принять? — Ты прекрасно знаешь, Креван, и очень скоро ты сформулируешь его. Однако, будь добр, в следующий раз не веди себя как 20-летний dh’oine, теряясь в своих детских заблуждениях. — Быть может, я хочу провести с тобой время в постели? — Сгинь, — бокал нарочито громко звякнул о камень. — Детское заблуждение, — равнодушно подытожил Креван. Эльфка отвернулась, что стало своеобразным согласием. Он встал, вышел из бассейна, и, не оборачиваясь, продолжил. — Спасибо, Мий'Эллин. Я что-нибудь предприму. — Предприми начало, милый Креван. Начни с себя. Слова, словно инкрустации, отпечатались в мозгу. — Я понял тебя, Мий'Эллин, — твёрдо ответил он. — Не ошибись. — Я не ошибаюсь. Он ушёл. Мий'Эллин, довольная работой, пригубила вина. Почувствовав давление тишины, которая, несомненно, надолго станет её спутником, и запах лилий, в последний раз разбавленный запахом тела Знающего, – обняла колени руками. В груди потяжелело. Эльфка спрятала лицо в согнутые колени, и громко, горько заплакала. И лишь эхо неумолимо сочувствовало ей.