Тень Востока

Позже Альвион никогда не мог толком вспомнить, что было дальше. То есть понятно, что он выбежал из пещеры — он помнил, как стремглав несся мимо черепов с пылающими пастями и глазницами, — но почему следующее, что сохранилось в его памяти, — лес темных деревьев, чьи замшелые ветви изгибались, точно змеи? На корнях вывороченного из земли древнего тиса висели, словно страшные плоды, человеческие черепа. Альвион помнил, как звенел в воздухе его крик, когда он бежал прочь. Потом — или до того? — он оказался на вершине горы, возвышавшейся, словно остров, над морем тумана. Посреди невысокого, выложенного из камней лабиринта он увидел валун, затянутый алым лишайником, — и снова бежал. Он ни разу не видел луны, хотя она должна была светить большую часть ночи, а звезды… Это было страшнее всего: восточный ветер так быстро гнал по ночному небу клочья облаков, что казалось, будто яркие разноцветные звезды летят не на запад, а на восток. Как будто время поворотило вспять, и самый небесный свод вращается противосолонь. И он слышал пение множества голосов, видел мерцание факелов — и знал: это король-чародей грядет, чтобы добыть каменным ножом соленое вино, чтобы принести двуногую жертву, чтобы… Чтобы преклониться перед Морготом. И Альвион снова закричал и обратился в бегство. Проснулся Альвион от того, что ему старательно вылизывают лицо. Пахло псиной. Разлепив веки, он увидел над собой знакомую рыже-подпалую морду в ореоле солнечных лучей. Зажмурившись от яркого света, юноша пробормотал «Отстань…» и отпихнул Доставалу, но гончий пес принялся тыкаться холодным мокрым носом ему в руку. Только Альвион уронил тяжелую голову обратно на землю, как услышал голос отца: — Альвион! Альвион, ты здесь? И он тут же пришел в себя. Приподнявшись, Альвион увидел, что прикорнул на обращенном к югу некрутом склоне, в редком ельнике, среди зарослей брусничника и черничника, в корнях поваленной вековой ели. — Отец! — крикнул он, оглядываясь по сторонам. — Где ты? Я здесь! Ниже по склону зашевелились еловые лапы, и из-за них показалось встревоженное лицо Асгона. Доставала радостно залаял — дескать, он тут, я его нашел! — и принялся лупить своим толстым хвостом по еловым корням так, что во все стороны полетели кусочки коры. Альвион сел — и резко втянул воздух сквозь зубы, у него, казалось, все болело: руки, ноги… Он взглянул на свои руки и увидел, что снаружи кисти исцарапаны, как будто он продирался сквозь терновник, а ладони грязные и в нижней части кожа на них содрана: так бывает, когда падаешь на руки. Доставала тут же принялся лизать ранки и царапины. Асгон опустился на колени рядом с сыном: — Что случилось? Ты в порядке? Альвион отвел глаза. — Ничего… — пробормотал он. — Судя по твоему виду, — произнес отец, пытаясь звучать бодро, — ты всю ночь бродил по болоту и сражался с дикими зверями. Альвион оглядел себя. Его роскошная одежда была в земле, паутине и трухе, заляпана мокрой грязью и смолой, усажена репьями, местами на ней виднелись дыры, какие бывают, если зацепишься за острый сучок и дернешь. Сбоку болтался обрывок ремешка, на котором вчера висел оправленный в золото рог. Плащ тоже куда-то делся. — Скажи мне, что случилось, — произнес Асгон. — Твой дед вернулся на стоянку на рассвете и очень невнятно объяснил, что ты потерялся и он не смог тебя найти. При упоминании о деде Альвион закусил губу и отвернулся. Отец вздохнул. — Пожалуйста, посмотри мне в глаза, — сказал он. — Мне надо проверить, не ударился ли ты головой. Альвион послушался, и Асгон, глядя сыну в глаза, принялся осторожно ощупывать ему голову, ища следы удара. Растрепанные рыжие волосы от смолы местами слиплись в колтуны. — Головой ты не бился, — сказал Асгон и достал из поясной сумки фляжку с эликсиром. — Вот, хлебни. Альвион медленно пил медово-травяной напиток. Каждый глоток был как якорь, которым он цеплялся за это теплое солнечное утро, шелест хвои и запах псины, который сейчас казался таким родным и уютным. Доставала зевнул, свернув язык в розовое колечко, потом опустил морду на ногу Альвиону — но тот охнул от боли: оказалось, что у него под разорванной штаниной сильно разбито колено. Асгон, покачав головой, промыл рану водой из фляги, а потом перевязал колено полосой льняной материи. — Сынок, — сказал он, закончив, — я очень тебя прошу: расскажи мне, что случилось. Я так беспокоился! Даже от Короля-Лиса я такого не ожидал. Что он сделал с тобой, что он сказал тебе?! Альвион порывисто обнял отца и прошептал ему на ухо — Пожалуйста, не спрашивай меня больше об этом, никогда! Асгон посмотрел в глаза сыну. — Обещай, что не будешь об этом спрашивать! — настаивал Альвион. — Обещаешь? Тот тяжело вздохнул. — Хорошо. Обещаю. И Асгон обнял сына и прижал к себе. Альвион уткнулся лицом в волосы цвета пшеничной соломы. Золото народа Хадора… У него защипало в глазах, и он больно закусил губу, чтобы не заплакать. — Не надо было мне отпускать тебя с ним… — тихо произнес Асгон. — Ведь я знаю, что он за человек… Альвион резко выпрямился и с тревогой уставился на отца. — А что он за человек? — Человек, который может сделать очень больно одними словами, — тяжело сказал Асгон. — Что он сказал тебе? — Когда мы с твоей мамой уходили отсюда в Виньялондэ, король на прощание сказал, что у нас будет только один ребенок. Асгон снял с алой рубахи сына репей и отбросил его. Лицо у него было застывшее, словно вытесанное из камня. — Давай пойдем домой, — сказал Альвион. — Прямо сейчас, немедленно. — Да, конечно, как скажешь, — откликнулся отец. Альвион думал, что забрел в какую-то несусветную даль. Но оказалось, что от того места, где его нашли отец с Доставалой, до стоянки было не больше часа пешего хода, пусть даже Альвион из-за разбитого колена хромал и шел медленно. Когда отец с сыном вышли на поляну, где стояли шатры охотников, им навстречу вдруг выбежали несколько человек с копьями наперевес. При виде Альвиона они нерешительно переглянулись и опустили оружие. — В чем дело? — резко спросил Альвион. — Перед тем как отправиться на поиски, — раздался скрипучий старческий голос, — твой отец, танеште, пообещал убить короля, если с тобой что-то случилось. Голыми руками. Альвион, оглянувшись, увидел Эхвара Чернику, который стоял, опираясь о посох. Альвион обернулся к отцу. Тот смущенно нахмурился. — Когда я уходил, я был очень... я был вне себя от ярости. — Зять короля, — заговорил Эхвар, обращаясь к Асгону, — ты знаешь, что нарушил закон, отправившись туда, куда никому нет хода без дозволения короля. Твое наказание — изгнание. Ты должен навсегда покинуть земли народа холмов. И сделать это до наступления полуночи. — Сейчас это мое единственное желание, — угрюмо отозвался Асгон. — И мое, — добавил Альвион. Эхвар вздохнул. — Мне жаль, танеште, что мое пророчество сбылось так быстро и так… внезапно. Одно могу сказать: это было прови́дение, а не делание, потому что я не имею власти слова огня и тьмы. Старик повернулся идти прочь. — Родич, — вдруг произнес Альвион ему в спину, — ты был прав, что не пошел дальше стража Куны. Я жалею, что поступил иначе. Через полчаса, когда отец с сыном уже почти собрались в дорогу, появился Конра. — Мне бы с танеште поговорить… — просительно произнес королевский оруженосец, заглядывая в шатер. — Нет, Конра, ты не будешь говорить с моим сыном, ты будешь говорить со мной, — твердо сказал Асгон. Он вышел из шатра и отвел Конру в сторону. Скатывая подбитый овчиной спальный мешок и затягивая его ремешками, Альвион прислушивался к их разговору. Слов было не разобрать, но Конра явно о чем-то просил отца, все жалобней и жалобней. Под конец в его голосе прорезались едва ли не слезы. Альвион не выдержал и вышел к ним. — Что тебе надо, Конра? — спросил он. Асгон мрачно посмотрел на обоих молодых людей, но ничего не сказал. — Мой господин послал меня за тобой, танеште. Он просит, чтобы ты пришел к нему. Пожалуйста! — взмолился Конра. — Я не хочу ни видеть его, ни говорить с ним. Конра вдруг рухнул на колени. — Он лежит в постели! И очень плох, клянусь семерыми моими предками! Он может умереть! — Нет. — Если тебе не жалко его, так пожалей меня! — слезно взмолился Конра. — Король пообещал, что проклянет меня словом огня и тьмы, если я не приведу тебя! — Ах так?! Ну тогда я с ним поговорю! — рассвирепел Альвион. — Послушай, не надо… — Асгон, пытаясь удержать сына, мягко взял его за локоть. — Нет, я с ним поговорю… — сквозь зубы повторил Альвион, вырвал у отца руку и бегом бросился к шатру деда. Он ворвался королевский шатер, пылая яростью… и остановился, как вкопанный. Дед и впрямь лежал в постели: точнее, полусидел, опираясь о сложенные грудой вещи. И выглядел так, как будто с прошлой ночи для него прошло десять или двадцать лет — и за эти годы пожилой, но крепкий и бодрый мужчина превратился в дряхлого старика. Голубые глаза, еще вчера блестящие и яркие, потускнели и выцвели. Рука, бессильно лежавшая на меховом одеяле, казалась перчаткой из истончившейся кожи, натянутой прямо на кости. — Я умру в Первозимье… — тихо произнес дед. — В эту ночь слабеют замки и запоры врат, которые хранят людей от внешней тьмы. Хватит легкого сквозняка, чтобы задуть гаснущий огонек… — Ты не можешь знать таких вещей! — гневно воскликнул Альвион. — Ты просто хочешь меня разжалить! — Отчего же не могу? — удивился дед, к нему даже вернулось что-то от того, каким он был вчера. — Пророчествовать-то нетрудно, небось, это смог бы даже Доставала — умей он только говорить… — Зачем ты меня звал? — резко спросил Альвион. — Я больше ничего не хочу знать из того, что ты можешь мне сказать! Я слышал достаточно, клянусь тьмой и… — и он резко умолк. Король издал странный звук — булькающий, кудахчущий, — и Альвион понял, что старик смеется. — Как видно, нет нужды что-то тебе говорить… — произнес дед, отсмеявшись. — Кровь, бегущая в твоих жилах, уже все нашептала тебе, так, лисёныш? — Я не лисенок, я ондатра! — в отчаянии воскликнул Альвион, — Ондатра? Что же, знай, Король-Ондатра: на роду написана тебя великая удача, великая — и нет смертного, которому судьба сулила бы больше… Но рыщет тать, хочет похитить и золотую удачу твою, и королевскую власть, и богатства твоих пращуров… Кто он - темноволосый, статный, высокий, словно сосна над ивняком? Должно быть, Сета… первый воин… — Пусть Сета забирает себе королевскую власть, она мне не нужна! — крикнул Альвион. — Я не буду королем-чародеем! — Ничего не стоят твои слова, ничего не значат твои слова, — заговорил дед нараспев. — Ты наречешься королем-чародеем, будешь ходить в Железный дом и говорить с теми, кто там жительствует, будешь проклинать словом огня и тьмы, будешь пророчествовать, — все это предсказываю я, говорю верное слово. И нарекаю тебя королевским именем, которое носили все короли-чародеи, а ты станешь носить после меня. — Какое имя? — прошептал Альвион. — Свет солнца померк, и великая тень пала на мир…— дед помолчал, а потом тихо добавил: — Черное Солнце. — Нет, — сказал Альвион. — Нет, — повторил он и сделал шаг назад. — Нет. Повернулся и вышел из шатра. Но сделав несколько шагов, остановился. Должно быть, он так кричал, что на поляне собрались едва ли не все охотники: вожди и старейшины, их люди, слуги… несколько человек с копьями в тревоге поглядывают на мрачного, как полночь, Асгона… Конра стоит, открыв рот. — Подойди ко мне, Конра, — обратился к нему Альвион. Все глаза устремились на королевского оруженосца, который шел к Альвиону, как по болоту, — медленно и осторожно. Когда он приблизился, Альвион расстегнул пояс с золотой пряжкой и золотыми бляшками, снял его и сунул оруженосцу деда: — Вот, держи. Это тебе. — Мне?! — в ужасе воскликнул Конра. — Да как же… Альвион уже снимал с себя алую с золотом рубаху. — Это тоже тебе. За алой рубахой последовала черная. — И это, — сказал Альвион, оставшись в нижней льняной рубахе и штанах. К ним подошел хмурый Асгон, ведя в поводу их с сыном вьючную лошадь. Достав из притороченного мешка рубахи, шерстяную и кожаную, и оружейный пояс с кинжалом в ножнах, подал их сыну. Одевшись в свое и застегнув пояс, Альвион заметил на своем левом запястье витой бронзовый браслет со звериными головами. Он снял его и положил поверх вороха одежды, который держал королевский оруженосец. — Да, Конра, еще передай Сете, что лавина, которая похоронила под собой Диама, сошла возле Рогатой Лошади, — сказал Альвион. Рот Конры раскрылся еще шире, и все, что он держал в руках, попадало на землю. Альвион отвернулся, достал из ножен нож и перерезал ремешки, которыми к грузовому седлу была приторочена шкура убитого им кабана. — Пойдем, — сказал он отцу, возвращая кинжал в ножны.