драбблы по лендерам

Сегодня четверг. Обычный, ничем не примечательный четверг. В который на улице солнечно и приятно, не смотря на недавно начавшуюся зиму – правда, солнце нихера не греет и голые деревья не то, что уродливы, а гнетущие, – и хочется улыбаться каждому прохожему, встретившемуся на пути. И как только вечереет, а вечереет рано, хочется укутаться в плед дома – у которого трубу прорвало и отопление отключили – и попивать горячий чай, который закончился. Мда. Как-то, кажется, хотелось найти плюсы, а нашлось только... если выражаться цензурно, то всё не так уж и плохо, в целом. Но только в этот обычный четверг у клиента Зендера заседание. Заседание, на котором ему абсолютно все вымотали нервы так, что он даже не был уверен, хочется ли ему смеяться или плакать больше. Что судья вёл себя как умственно недоразвитый, что истец... ладно, нет. Жаловаться на жизнь он будет своему парню, а не голосам в голове. Потому что когда он заходит домой, то первое, что он видит, это Люка. Заходит домой уставший и злой, как собака, и смягчается в лице при виде Петерсона. — С возвращением! — он подходит ближе. Так улыбается, мягко и по любимому, что Зендеру самую малость становится легче. И тот помогает ему снять его пальто, словно видит, как ему бесконечно лень двигаться, а после вешает на крючок, — как всё прошло? — Тебе с матом? — Люк тихо смеётся, осторожно тянется к нему и чмокает его в щечку. Пожимает плечами, мол: "говори так, как тебе удобнее", и уходит в сторону кухни, — если цензурно, то могло быть и лучше. Если с матом, то это пиздец. Уикхем разувается, ставя свои туфли на полку для обуви. Недовольно хмурит брови: потому что кое-кто – интересно же, сука, кто, – вновь поставил свои кроссовки невесть где. И он поднимает их заместо него, ставя рядом, и вся нежность по отношению к парню пропадает по щелчку пальца. — Люк! — он надевает тапочки, развязывая галстук. Заходит на кухню и почти что заводит речь о том, как он задрал оставлять свою обувь где попало: но только озадаченно хмурит брови, склоняя голову в бок, — это что? — Я решил приготовить кексов, — он щурится, довольно утыкаясь ладонями в свои бока. Зендер вскидывает одну бровь; опирается о дверной проем плечом и складывает руки на груди, оценивающим взглядом окидывая кексы. Если это... можно назвать кексами, — ну, да, некоторые получились не очень... но я хотел тебя порадовать, поэтому... вот. Люк смущенно улыбается, показывая на бесформенную выпечку. То, что они веганские, он вслух не произносит, потому что Уикхем знает это и так. Но только он в общем-то, если быть откровенным, не особо в эти кексы верит. Без обид, но они такие... никакие, что ему немного страшно их пробовать. Однако он смотрит таким искренним взглядом, что вынуждает его представить, как сильно он старался. Потому что он лишь сейчас замечает висящий на спинке стула фартук: испачканный в тесте и муке, грязный и с мокрыми пятнами. Растяпа. Думает Зендер и подходит к нему ближе, касаясь его груди ладонью. — Ты молодец, — он соприкасается с ним губами. Господи, как он соскучился, — но я не голодный. Люк кивает. Мягко улыбается и заставляет его улыбнуться в ответ. Боже мой, какой же он заразный. — Можно попросить тебя поставить набираться ванну, а? — Зендер устало тянет за развязанный галстук, снимая его с шеи. Ему, если честно, хочется на нём больше повеситься, чем раздеваться сейчас. Он уходит из кухни и слышит в ответ только чужое «оки-доки»; тихие шаги в сторону ванны и собственный, усталый вздох. На данный момент ему хочется только две вещи: сдохнуть и поспать. Но здравый, едва-ли работающий ум шлёт его нахер и заставляет найти в себе силы помыться. — Я сколько раз просил обувь на полку ставить!? — Прости!