Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава XXIII

Несмотря ни на что

      Письмо Александру I с вестью о неверности его жены Мария Федоровна действительно отправила, причём нашла возможность незамедлительно уведомить об этом саму Елизавету Алексеевну.       Императрица испугалась, но не за себя, а за своего возлюбленного, ибо была вероятность того, что их роман приведёт к крушению его карьеры. Елизавета твёрдо решила, что будет просить Александра о милости для Сперанского. Но для этого было нужно дождаться его возвращения в столицу, а тем временем вдовствующая императрица продолжала постоянно напоминать невестке о ее провинности. Лизхен уже не выдерживала подобного волнения, а потому ей было необходимо снова увидеть Сперанского.       Он же находился в счастливом неведении о том, что знает Мария Федоровна и о том, что она сделала. По крайней мере, он прекрасно понимал, что это подвешенное, но сладостное состояние не продлится вечно: либо их любовь стремительно потухнет, либо их роман станет достоянием общественности и приведёт к печальному концу. Эти мысли сильно терзали его, но он старался не думать об этом.       Поздно вечером, когда Луна проникала серебристыми лучами сквозь окна, Сперанский работал. Михаил лежал на диванчике, вытянув ноги и записывая что-то в свой блокнот.       Мягкий свет свечи падает на его записи, создавая уют, который нарушается хрустящим звуком половиц — кто-то к нему идет. Наверное, опять маленькой дочке не спится, и она идет к папе, чтобы рассказать ему свои страхи, но шаги были другими, мягкими и нечастыми. Кто же это мог быть?       Это была Елизавета Алексеевна. Тихий стук в дверь послышался Сперанскому, а затем от него последовало разрешение войти.       Елизавета осторожно, неуверенной походкой, вошла в комнату и остановилась у дивана, на котором сидел Михаил.       — Здравствуй. Я, наверное, не вовремя?       Сперанский замер в удивлении — перед ним была Елизавета. Он снял очки, не веря тому, что видит. Затем, когда его настигло озарение, Михаил мигом спрыгнул с дивана и почтительно встал, отряхивая стёганый халат.       — Нет, милая. Ты всегда вовремя.       Он взял ее нежную ручку и оставил на ней долгий поцелуй, его глаза неотрывно и нежно смотрели на нее. Елизавета тепло улыбнулась и склонила голову на его грудь, замерев так на несколько секунд. Она думала, стоит ли сразу ошеломить Сперанского своей новостью или же начать издалека. Но правильные, достаточно деликатные слова никак не могли прийти ей на ум.       — Оказывается, нас видела вместе вдовствующая императрица, — все-таки решилась Елизавета.       Ее близость к нему дала ему спокойствие, уют, который он давно потерял. Ее объятия были теплее огня и нежнее лепестка розы, их он всегда ждал и грезил о них. Но слова, грянувшие, словно рок, заставили выйти его из блаженной сказки.       — Господи… — смог прошептать он, и в голове начали представляться сцены их грядущего расставания и мучений. Все, чего он добивался усердным трудом было перечеркнуто, а люди, которых он любил, подставлены. Сперанский прошептал хриплым голосом:       — Прости меня, Лиза… Я не должен был этого делать.       Елизавета сердцем ощутила, как он был напуган, и горько пожалела, что так прямо все высказала. Еще тяжелее ей было слышать то, как он обвинил во всем себя, взяв на себя ответственность за их неосторожность, хотя по нему это ударило бы гораздо больнее.       — Я более твоего виновна в этом, — прошептала она, сильнее прижимаясь к Сперанскому. — Я была неосмотрительна, и теперь доставляю тебе большие неприятности. Но Боже мой, хуже всего то, что она написала о нас императору!       Как будто что-то острое прорезало израненное сердце Сперанского, но он остался также сдержан. Его губы вновь прильнули к ее ручке, словно пытаясь отвлечь голову от страшных мыслей.       — Мы оба были неосмотрительны, как подростки. Но получим мы, как зрелые личности… — после пары секунд молчания прошептал он. Слова застревали в его горле. — Когда меня отправят в ссылку, можешь, пожалуйста, взять мою дочь под свое крыло… Я не хочу, чтобы она страдала из-за своего отца.       — Я боюсь даже думать о таком исходе, — Елизавета помотала головой из стороны в сторону, как будто отказывалась верить словам Михаила. — Я уже решила: когда мой муж вернется в Петербург, я буду говорить с ним о прощении для тебя. Иначе… Иначе я буду вечно корить себя за то, что я, глупая, погубила тебя.       Михаил почувствовал, как его сердце забилось быстрее от её слов. Он с трудом сглотнул, начиная понимать все глубину его чувства. Взгляд его метался от её губ к глазам, полным надежды и страха.       Он шагнул ближе, инстинктивно притягивая её к себе. Золотые кудри Елизаветы играли на серебряном лунном свету, создавая образ загадки. Михаил поднял руку и осторожно коснулся её плеча, медленно скользя вниз по руке, ощущая тепло её кожи.       Чувствуя, как его сердце колотится в груди, он наклонился чуть ближе, чтобы улавливать её дыхание.       Ему хотелось быть ближе к ней, ведь она означала все для него. Рука его скользнула по её спине, притягивая всё ближе, а в его груди нарастал азарт. Его губы встретились с её, и в этот момент всё забылось — только она и он.       Елизавета, словно в забытьи, неспешно отвечала на эти ласки, полностью отдаваясь переполнявшему ее отчаянию и страху за того, кто прижимал ее к сердцу и целовал ее уста. Вскоре она совсем позабыла и о ядовитых нападках свекрови, и о скором возвращении мужа в столицу с последующей опалой ее и ее возлюбленного. Сейчас только он один занимал все ее мысли. — Я люблю тебя, — впервые Елизавета Алексеевна произнесла это в отношении Сперанского.       Сперанский, услышав от любимой эти трепетные слова, еще крепче обнял ее и опустил нежный поцелуй на ее губы.       Сердце его замирало от радости и блаженства. Он уже давно испытывал к Елизавете Алексеевне сильное чувство любви, но только сейчас эти чувства нашли свое яркое отражение в ее словах.       Сперанский прижимал любимую к себе еще крепче, словно боясь потерять ее, и немного печально улыбался, приговаривая:       — И я люблю тебя, моя Элиза. Ты для меня самое дорогое на свете, и я никогда не позволю никому причинить тебе зло. Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой, физически или душевно.       — Я мечтаю о том, чтобы быть свободной от брачных уз, чтобы принадлежать только тебе. Я никогда не испытывала ни к кому такой глубокой, трепетной любви. Только ты пробудил ее в моей душе, мой милый.       Елизавета обхватила руками лицо Михаила, начав покрывать его мелкими и быстрыми поцелуями. Ее пальцы зарылись в его короткие волосы, мягко вороша их.       Сперанский, поглощенный волной эмоций, ласково держал ее лицо в своих руках.       Он ответно прикасался к ее плечам, проводя пальцами по нежной коже. Сперанский наклонился ближе, приложив свои губы к её устам, чувствуя, как её дыхание становится всё глубже и горячее.       Его руки, легкие как перо, переместились к её талии, обхватив её нежно и уверенно, притягивая к себе.       Постепенно его губы начали скользить вдоль её шеи, оставляя легкие поцелуи, вызывающие у неё мурашки. Он чувствовал, как она реагирует на каждое его прикосновение, и это подстегивало. Сперанский вновь и вновь прерывал эти моменты, чтобы взглянуть ей в глаза, видя в них отражение тех же чувств.       Он знал, что это мгновение — всего лишь начало того, что они могли сделать в эту ночь.       Елизавета читала в его глазах желание, совпадающее с ее собственным. Она сгорала от ласковых прикосновений Сперанского, постепенно оставляя смущение и позволяя ему все больше и больше. Ее руки судорожно сбросили с него халат и стали торопливо расстегивать пуговицы на его одежде, в то время как губы не переставали осыпать поцелуями его лицо и уста.       Она уже знала, что этой ночью не вернется в Зимний дворец.       Сперанский почувствовал, как руки Елизаветы продолжили исследовать его тело, становясь всё более уверенными. В скором времени они, все еще ласкающие и целующие друг друга, оказались в спальне, где Лизхен, павшая на постель, утянула за собой Михаила. В его объятиях ей было тепло от нежности его прикосновений, и она была готова целиком отдаться поглотившему ее дурману чувств. Искренняя, светлая, всеоживляющая любовь переполняла сердца их обоих.       Эта ночь была для них особенно прекрасной. Когда Сперанский, осыпая ее тело бесчисленными поцелуями, срывающими стоны с ее губ, и повторяя ей на ухо самые сокровенные признания, она думала о том, что еще никогда и ни с кем ей не было так хорошо. И вспоминать о том, что совсем скоро, наверное, этому безграничному, только обретенному счастью будет положен конец, хотелось меньше всего, а потому Елизавета гнала от себя эти мысли. Пока она лежала в постели Михаила, который в порыве страсти стал Мишелем на французский манер, не было пределов ее беззаботности. Страх за его судьбу и скорое возвращение императора Александра в тот миг были какими-то далекими, нереальными.       В этом безмятежном блаженстве влюбленные встретили рассвет.