your problems are blue

      Костяшки пальцев у Джонхана совсем красные, фаланги предательски опухают — тренировка вновь заканчивается травмой для него. Он только шипит, прикусывает губу и щурится, когда пытается левой рукой перебинтовать пальцы на правой. Получается плохо, особенно когда после тренировки голова уже кружится от усталости, тело сдаётся, перенапряженные мышцы почти дрожат.       — Агх, — злится Юн тихо, когда неловкое прикосновение к указательному пальцу причиняет боль. Он опускает голову и тяжело выдыхает, блондинистые волосы падают на лицо.       — Хэй, ты как? — слышится знакомый голос. Джонхан сразу невольно поднимает голову: Сынчоль, вставший перед ним, выглядит непривычно взволнованным. — Надеюсь, не сломал?       Но выбить, вывихнуть пальцы в баскетболе — слишком обыденная травма. Неудачная подача, удар мяча по руке — и вот костяшки больно-больно хрустят. У Джонхана они почти всегда перебинтованные — он прячет каждую рану и травму, ненавидит чувствовать, как болят суставы.       — Да нет, ничего страшного, — отнекивается Юн, пытаясь согнуть руку, — Неудачно принял подачу от Мингю.       — Он вечно бросает мяч слишком сильно в запале игры, — и Сынчоль пожимает плечами с какой-то виноватой неловкостью — будто это он виноват в чужой травме. Осторожно он садится на скамью рядом с Джонханом и ближе всматривается в чужую руку — а у Джонхана пальцы перебинтованы совсем криво-косо. Сынчоль выдыхает.       — Давай помогу.       — А? Да нет, не надо, и так пройдет, — Джонхан отнекивается и бормочет себе под нос, будто в легком страхе.       Но его не слушают.       Прикосновения у Сынчоля совсем легкие, аккуратные. Даже не верится, что кто-то настолько мощный и сильный с виду может прикасаться с такой мягкостью: бинт в его руках легко скользит, почти не сдавливая кожу. За время игры в баскетбол Сынчоль уже наизусть выучил, как правильно защитить каждую фалангу, как лучше перейти от одного пальца к другому, завязать крепкий узел, раздвоив конец бинта.       — Не больно? — отчего-то шепотом спрашивает он.       А Джонхан в эти несколько секунд почти перестает дышать. Руку ему хочется вырвать из чужой хватки и уйти, в груди быстро закипает неясная злость. Но он не двигается и только наблюдает со стороны, как напуганное животное наблюдает за ветеринаром: будь его воля, Джонхан бы зашипел, как агрессивный кот.       — Нет, всё хорошо, — кивает Юн. — Но я же говорил, что всё в порядке. Не стоило, я тебя не просил.       Его слова словно пропускают мимо ушей.       — Будь аккуратнее. И если боль не пройдет, то лучше съездить к травматологу, — Сынчоль слишком довольно улыбается, — И я скажу Мингю, чтобы он был поосторожнее с подачами.       «Да, но… Я не просил тебя об этом. Какого черта?» — крутится у Джонхана в мыслях, но ответить ему не дают. Чхве Сынчоль разворачивается и совершенно спокойно уходит в сторону раздевалки. Тренировка уже давно подошла к концу.       Прошло несколько месяцев с того момента, как Чхве Сынчоль вернулся в их команду — жаркое лето сменила жгуче-туманная, пыльная осень. Все вокруг стало серым — улицы, люди, и, кажется, сердце внутри. По крайней мере, так Джонхан это ощущал — словно кто-то выжал из мира все краски. Он почти привык быть теперь «запасным капитаном команды» — так это было для него. Ведь все стали равняться на Сынчоля, любить, обожать его, слушать его советы, приказы, правила. Да, он не стал официальным капитаном команды — он был кем-то гораздо более важным, значимым, будто… отцом?       Джонхан ненавидел ощущать, как вдруг исчезла вся былая власть. Даже тренер Уджи, казалось, теперь прислушивается к мнению Сынчоля больше, чем к Джонхану.       — У тебя есть один явный недостаток в игре, — как-то сказал Джонхану тренер. — Ты слишком низко прыгаешь. Это не позволяет тебе проводить мощные данки. Так что тебе лучше быть в стороне от кольца и проводить грамотные подачи.       Джонхан тогда застыл в полнейшем шоке — прежде Уджи никогда не называл его прыжки «низкими».       — Раньше вы мне такого не говорили, — пораженно пролепетал Юн.       — Да, я… — и Джихун задумчиво опустил взгляд, — Я посоветовался об этом с Сынчолем.       — То есть это он надоумил вас сменить мою позицию? — у Джонхана руки затряслись от накатившей волны злости.       — Он создал эту команду. Я доверяю его мнению, — и Джихун прищурился, звуча с привычной себе строгостью и ядовитой властью.       Джонхан слишком быстро сдался, не привыкший скандалить. Он слишком благодарен Джихуну, слишком уважает его, как тренера. Да и дело здесь вовсе не в нём.       Всё дело в Сынчоле.       В этом раздражающем, всеми любимом Чхве Сынчоле.       — Я его убью! — кричал в тот вечер Джонхан, когда вернулся домой.       — Ты хотел сказать «люблю»? — Сынкван пытался подавить довольную улыбку, но глаза у него все равно горели хитрым довольством. За эти месяцы он стал просто обожать слушать рассказы Джонхана о тренировках — и невзначай довольно комментировать все его злостные выпады на Сынчоля.       — Заткнись, Сынкван! Ты не представляешь, что этот Сынчоль сделал!       Джонхан был готов скидывать с полок вещи, настолько злость его переполняла (сдержался только потому, что Сынкван обожает свою коллекцию статуэток-лабрадоров, а расстраивать его нельзя). Юн только разозлено стукнул кулаком по кофейному столику, когда сел рядом с Сынкваном на диван в гостиной.       — Что такое?..       И в тот день даже Сынкван был зол — а он из тех, кто почти никогда не злится по-настоящему.       — Поверить не могу, что он правда это сделал, — совершенно пораженный, Бу пытался осмыслить всё то, что Джонхан ему рассказал.       Тогда они оба решили, что Сынчоль не настолько хороший, насколько казался всё это время. А Джонхан захотел ему отомстить.

      Но идея для мести никак не приходила в голову, все казалось глупым и нелепым (подсыпать ему горчичный порошок в нижнее белье? испачкать форму? подставить подножку? глупость глупость глупость). Да и злость медленно отступала.       В какой-то момент Джонхан даже задумался о том, что правда низко прыгает. Ведь он не высоченный Мингю, не громадный Вону, которым ничего не стоит прыгнуть выше баскетбольной корзины. Для достойного прыжка Джонхану всегда был нужен разбег и много-много силы — больше, чем другим в команде. Даже тонкий быстрый Минхао, казалось, прыгал выше за счёт длиннющих ног. А Джонхану будто не хватало этой мощи и природных данных.       Но вместо того, чтобы сдаться и просто принять новую роль — роль подающего, который никогда не забивает мяч в корзину сам — Юн стал тренироваться. Когда все после тренировки уходили, он задерживался в зале в одиночестве и отрабатывал прыжки и данки, пока боль не загудит в ногах.       Каждый вечер почти до поздней ночи он проводил в зале.       Так хотел поступить и сегодня, вот только травма пальцев вдруг изменила планы. И еще этот Сынчоль выбесил снова.       — Подожди, — неожиданно для себя, Джонхан твёрдой походкой идёт за Сынчолем следом. Останавливает его на полпути к раздевалке, обхватив за предплечье сзади — от этого вновь болят пальцы. — Подожди, Сынчоль. Ты не мог бы потренироваться со мной немного?       — Потренироваться? — Сынчоль удивленно вскидывает брови.       — Да. Думаю, мне не помешает больше практики, — пытается объяснить Юн и отпускает чужую руку.       — Но у тебя же пальцы травмированные, не стоит, Хан. Ты должен отд…       — Да фигня это, а не травма! — голос звучит неожиданно раздраженно и громко, — Уже почти не болит. Давай сыграем немного.       — Ладно.       Они возвращаются в зал.       Скрип кроссовок по глянцевому полу. Джонхан слишком привык к этому звуку — он почти не замечает его, слышит только биение собственного сердца — быстрое, громкое, почти кричащее. Дыхание сбивается от бега, прыжков. Твердыми и уверенными ударами Юн отбивает мяч от пола, так же легко подхватывая его в руки. Секунда, легкий прыжок — но мяч предательски не достает до корзины.       Джонхан так часто оставался в зале в одиночестве, что уже слишком привык играть один. Поздними вечерами он продолжал тренироваться — зал в такие минуты казался другим, огромным и странным. Больше не было шумной команды, криков, смеха, людей, несмолкающих голосов. Была лишь пустота и эхо — только мяч, кольцо, собственное дыхание и бешеное сердце. Он обожал такие вечера — ему будто чуть легче дышалось, а лишние часы тренировки не изнуряли. Он не изводил себя, его тело, уже уставшее от долгого дня, слушалось плохо — изнуренные мышцы ног будто дрожали, прыжки были ниже, а броски — слабее.       — Спокойнее, Джонхан, — и Сынчоль не знает, как вести себя. Джонхан всегда был одним из самых яростных и эмоциональных игроков в команде. «Он ненавидит проигрывать и ошибаться» — это Сынчоль понял о Джонхане ещё давно, на их первых совместных тренировках. И это правда так — от каждой ошибки, недочета, неудачи Джонхан всегда так искренне наполнялся агрессией и злостью — иногда он даже кричал на других игроков в этой злости, или уходил от всех в сторону. Чтобы не ругаться, бил мяч так, будто это он виноват.       Джонхан всегда играл очень эмоционально — и к этому Сынчоль уже привык. Но почему Джонхан так зол даже сейчас — этого Чхве не понимает.       Юн стоит у кольца, отбивая мяч: удар сердца — удар мяча, удар сердца — удар мяча. Этот ритм, уже выученный наизусть, успокаивает, усмиряет кипящую внутри кровь. Перед броском всё должно быть напряжено, всё наполнено сосредоточением, спокойствием, концентрацией. Он встает на цыпочки, собираясь прыгнуть — как вдруг чужой голос резко и стремительно сбивает всё — Юн прыгает слабо, мяч его лишь слегка касается оранжевого ободка кольца, падая мимо.       — Почему ты так злишься? — вдруг раздается вопрос.       — Злюсь? — и Юн выпускает мяч из рук. Тот, отскочив слегка от пола, медленно катится в сторону.       — Да, — Сынчоль подходит ближе, смотрит Джонхану в глаза, — В последнее время ты сам не свой.       Джонхан замолкает на пару мгновений, не зная, должен ли отшутиться, соврать — или может самое время наконец открыто поговорить друг с другом. Он выдыхает, отходит в сторону к скамье, берёт с неё бутылку с водой. Несколько мелких глотков, прежде чем снова продолжить диалог.       Сынчоль только подходит ближе и садится рядом на скамью.       — Почему ты посоветовал тренеру сменить мою позицию? — прямо спрашивает Юн. Его искусанные намокшие губы слегка блестят в тусклом свете ламп.       Сынчоль меняется в лице, будто тускнеет — в его глазах вдруг проступает жуткая усталость. Дыхание словно становится глубже, грудь заметно вздымается от вдоха. Видно, что начинать об этом разговор он явно не хотел.       — Я правда думаю, что позиция подающего для тебя лучше. И я просто поделился мнением с Уджи, я не думал, что он сразу…       — Выбросит меня за борт? — заканчивает Джонхан чужую фразу.       — Нет, Джонхан, это не так, почему ты…       — Ты вернулся сюда несколько месяцев назад и стал ломать все мои правила, ходить тут как самый главный, вмешиваться везде, раздавать советы, — в этот момент Джонхан словно взрывается, слова льются неконтролируемым потоком. Он почти задыхается от эмоций и захлестывающей злости. — Даже сегодня ты повел себя, как капитан. Я не просил тебя говорить с Мингю о его подачах.       — Правда? Я не знал, я… Я просто вёл себя так, как привык, — и Сынчоль правда выглядит растерянно. Он опускает голову, стыдливо рассматривая собственные кроссовки, а гигантское горькое чувство вины вдруг замирает комком в горле.       — Но ведь в той команде, к которой ты привык, не было меня, — и Джонхан вдруг с усталостью выдыхает сам. Вся злость резко сошла на нет — вместо нее проступило какое-то мутное сожаление, почти сочувствие.       — Ты прав, — лишь соглашается Сынчоль. Он вздрагивает, когда вдруг чувствует прикосновение к своему плечу — это Джонхан похлопывает по нему здоровой рукой.       Они сидят так рядом несколько минут, сконфуженные и неловкие, не понимающие, как теперь стоит поступить и что стоит сказать. Джонхан только вновь нервно пьет, тишина ненадолго прерывается звуком глотков.       — Почему ты вообще решил вернуться? — вдруг тихо спрашивает Юн, закрывая бутылку.       Сынчоль медлит с ответом. Осторожно он массирует свое колено, слегка морщась — оно всегда не вовремя напоминает болью о себе.       — Хотел доказать себе, что ещё на что-то способен, — и он поворачивает голову, чтобы вновь посмотреть Джонхану в глаза, — что меня ещё рано «выбрасывать за борт».       Юн вдруг мягко улыбается, а взгляд его теплеет. Он понимающе кивает.       — Я тоже пришёл в баскетбол, чтобы доказать себе, что на что-то способен. Что я не такой слабый и нежный, каким меня видят.       — Ох, Джонхан, ты ни капельки не слабый, — Сынчоль с добротой усмехается, — Иногда мне кажется, что ты способен мне хребет сломать. Такие у тебя бывают злые глаза, что страшно становится.       — Серьёзно? — в голосе звучит искреннее удивление.       — Ага. Я даже говорил ребятам никогда тебя не злить.       — Они тоже заметили?..       — Что ты в последнее время злой? Ещё как. Мингю даже шкафчик в раздевалке сменил, подальше от твоего, потому что ты как-то злобно сказал ему, что тебя бесит запах его дезодоранта. Ты не увидел?       У Джонхана глаза расширяются от удивления. Он смешно хлопает ресницами и судорожно вспоминает мелкие события и диалоги за прошедшие недели. В последнее время все участники команды и правда стали с ним тише, общались меньше, будто сторонились — но Юн думал только о том, что всё это из-за Сынчоля. Ведь зачем как раньше общаться с капитаном, если вернулся старый любимчик.       — Так вот почему Минхао больше не зовёт меня к себе на чаепитие в выходные. А Вону с Мингю не жалуются мне друг на друга, как раньше. Они все… держались от меня подальше, потому что…       — Потому что я попросил. Ты был такой злой и раздраженный все время. Мы решили, что лучше сильно не трогать тебя, пока ты не в духе. Дать тебе время привыкнуть к изменениям.       Джонхан стыдливо закрывает руками лицо и издаёт какой-то пищащий высокий звук. Его щеки краснеют от неловкости.       — Какая глупая ситуация, как всё нелепо вышло. А-а-а-а! — продолжает он бормотать себе под нос и пищать. Замолкает, только когда слышит чужой смех — это Сынчоль вдруг начинает тихо хохотать.       — Ты очень милый, — и в этих словах звучит тепло. Сынчоль улыбается.       — Я — милый? Замолчи, — наигранно огрызается Юн, теперь совсем без злости.       — И очень нежный. Это правда. Ты один из самых чувствительных игроков в нашей команде, — продолжает Чхве.       — Замолчи, замолчи, замолчи.       — Я просто говорю правду, Хан, — голос Сынчоля вновь приобретает серьёзные ноты, — А насчёт того, что ты сказал сегодня… Ты прав. Мне и правда стоит подумать над тем, что я больше не могу вести себя как раньше, когда здесь не было тебя. Я постараюсь изменить своё поведение. Извини меня.       Сынчоль почти кланяется, когда заканчивает говорить — ему и правда искренне жаль.       А Джонхану хочется провалиться от стыда под землю. Исчезнуть, растаять, раствориться в душном воздухе этого зала. Всё это время он вёл себя так глупо: им обоим просто нужно было сразу поговорить друг с другом.       — И ты извини меня. Иногда я могу вести себя слишком жёстко, — Юн виновато улыбается.       — Ничего, всё хорошо. Надеюсь, теперь на тренировках ты будешь хоть немного менее злой, — Сынчоль усмехается, его большие карие глаза блестят какой-то нежной, почти родительской заботой и прощением. — Можно тебя обнять?       Прозвучавший вопрос вводит Джонхана в ступор. Он привык, что люди просто обнимают его сразу, не спрашивая.       — А? Да, — он отвечает почти неосознанно.       Тут же Джонхана крепко обнимают — чуть крепче, чем он ожидал. Сынчоль будто излучает спокойствие и силу — сердце у Джонхана сразу начинает биться немного медленнее, словно убаюканное чужой заботой. Все плохие чувства окончательно уходят, только нежность разливается по телу теплом. Сынчоль пахнет своим Old Spiсе с мандарином, дышит ровно и глубоко, прижимается крепко. Джонхану ничего не остаётся, кроме того, чтобы обнять в ответ и положить голову на чужое плечо.       — Прости ещё раз, — добавляет Сынчоль вновь, когда первым размыкает объятье. — Уже так поздно. Ты далеко живёшь отсюда? Давай я вызову тебе такси.

* * *

      Джонхан вновь возвращается домой, когда на улице уже совсем стемнело. Он пытается тихо-тихо прикрыть входную дверь, прокрасться к себе в комнату на цыпочках, но не успевает — из своей комнаты быстро выходит Сынкван.       — А, я думал, ты уже спишь, — неловко поясняет Юн.       — Я сплю, не узнав, как у тебя дела? Ещё чего, — и взглядом Бу зовёт Джонхана на диван в гостиной.       Они садятся друг с другом рядом — это уже вошло в привычку. Только в этот раз Джонхан выглядит таким спокойным, нежным — не хватает только глупой (не)влюбленной улыбки на лице.       — Рассказывай, — Сынкван сразу понимает, что его ждёт интересная и долгая история. Не помешало бы большое ведерко попкорна и кола без сахара.       Юн старается рассказать каждую деталь сегодняшнего дня, и особенно — разговора с Сынчолем. Речь его быстрая, немного сумбурная и сбивчивая, иногда он прерывается на писк и неловкое хихиканье.       —… И он согласился с тем, что правда вёл себя неправильно, и извинился. А ещё он назвал меня милым. И чувствительным. И… — Джонхан прерывается, на секунду продемонстрировав Сынквану свою перебинтованную руку, — Пальцы мне забинтовал тоже он. Обнял меня. И такси вызвал до дома, даже сам оплатил, хоть я и отнекивался. Он… он…       — Очень хороший, да? — И Бу ухмыляется, как довольный мартовский кот.       — Кто разрешил ему быть таким? А-а-а-а! — Джонхан утыкается в подушку, прячет раскрасневшееся счастливое лицо и не перестаёт громко пищать.       — Вас с ним ещё ждёт долгая история… — и Сынкван только счастливо похлопывает друга по плечу, улыбается в каком-то нежном умилении.       Они ещё немного сидят так, продолжая болтать и шутить друг с другом, а после сонно расходятся по своим комнатам. Но Юн долго не может уснуть — в голове его кружится ощущение чужого объятья, аромат тела Сынчоля, его голос.

* * *

      — Выглядишь счастливым, — произносит Джошуа, улыбаясь с мягкой вежливостью. Они сидят с Джонханом в небольшом кафе, лениво обедают вместе, обсуждая последние новости.       — Правда? — Юн неловко опускает взгляд, глупая улыбка не сходит у него с лица.       — Ага. Как там твоя команда? Слышал, к вам вернулся прежний капитан.       — Да, Сынчоль снова с нами. Я бесился вначале, но теперь вроде немного привык, — Юн очень старается выглядеть и звучать естественно, но от одного упоминания Сынчоля ему сразу хочется пищать и улыбаться ещё больше. Он морщится от своих мыслей и чувств, набивает едой рот и старается почти не смотреть на своего собеседника.       А Джису просто тонет в своей лисьей хитрости, глаза его сразу загораются заинтересованным блеском — он чувствует, что в истории Джонхана и Сынчоля больше подробностей и нюансов, и о них ужасно любопытно расспросить.       — Он тебе нравится?.. — прямой, бестактный вопрос, ощущающийся для Джонхана как пощечина.       Они с Джошуа слишком хорошо знают друг друга. В прошлом играли в одной команде, даже были парой, и хоть их отношения оказались провальными и быстро привели к расставанию — Джису всё равно как никто другой знает Джонхана. Каждую его нелепую попытку солгать, скрыть свои чувства — понимает и легко распознает.       — Не знаю, всё так сложно… Может, немного? Или я просто хочу его. Я ещё не понял, агх. У меня такой бардак в голове, — наигранно Джонхан опускает уголки губ вниз, строит расстроенную милую мордашку и выдыхает. — Я ещё сам не понимаю до конца, что чувствую. Давай не будем об этом, ладно?..       — Хорошо, — хоть Хон и соглашается, он всё ещё пристально изучает Джонхана проницательным, внимательным взглядом, — Только смотри, чтобы ваша интрижка не навредила команде. Как это случилось с нами.       — Да нет у нас с ним никакой интрижки, хватит! — Юн, как и всегда, легко вспыхивает — злость мгновенно закипает огнём в теле, но он очень старается сдержать себя. Вновь устало выдыхает и отводит взгляд, молчит и смотрит куда-то в сторону.       Они сидят прямо у окна — можно рассматривать проходящие мимо по улице людей, пока жуешь жареное мясо. Людей в кафе много, чужие разговоры смешиваются в неразборчивый шум, мешают думать. Пахнет мясом, острым перцем и кимчи.       А на улице сегодня дождь — мелкий, он падает противными холодными каплями, раздражает, мучает.       Сынчоль ненавидит такую погоду — когда небо серое-серое, тоскливое, но дождь никак не может начаться нормально. Он был бы больше рад ливню, чем липким каплям, то и дело падающим на голову, но слишком редко, чтобы открыть зонт. Чхве идёт по улице — в ушах наушники с любимой музыкой, на голове черная кепка, рюкзак за плечами. В выходной он занят типичными взрослыми (скучными) делами — нужно купить продукты, забрать с почты посылку от родителей, заскочить в ателье за своим пальто (у него постоянно карманы рвутся с внутренней стороны, бесит неимоверно).       Он идёт, глубоко о чём-то задумавшись, как что-то вдруг заставляет резко остановиться на месте. Через дорогу, на той стороне улицы, в окне кафе он замечает знакомое лицо. Сынчоль щурится, хлопает глазами, присматривается — и только больше убеждается, что там за столиком сидит Джонхан. Вот только — погодите-ка — с кем это он? Черт.       Чхве переходит дорогу, чтобы присмотреться и увидеть лучше. Почти думает зайти в кафе и поздороваться, но сомневается — будет ли это уместно? Он был бы рад услышать голос Джонхана, поболтать с ним немного, спросить, как он — потому что Юн все выходные не отвечает на сообщения. Но что-то заставляет Сынчоля замереть на месте — какое-то липкое, мерзкое чувство появляется в груди. Теперь, подойдя ближе, он отчётливо узнаёт второго человека, того, с кем Юн сейчас так мило общается — это Хон Джошуа, игрок баскетбольной команды Kidult. Той самой, в которой до этого был Юн и которая теперь — их самый главный соперник на пути к национальным соревнованиям.       Зачем Джонхану общаться с врагом? Разве он всё ещё дружит со своей прошлой командой? Неужели он не понимает, что так ворковать со своим соперником и ходить с ним на свидания — плохая идея?       Сынчоль старается быстро уйти, пока его не заметили. Он просто идёт вперёд, вдоль по улице — а шаги тяжёлые, быстрые, злые. Это даже не похоже на ярость, на агрессию — чувство будто другое, новое, больше полное тревоги, боли. Ревность?..       Чхве встряхивает головой, сжимает руки в кулаки и медленно, плавно выдыхает. Это всё — просто волнение капитана за своих игроков — так объясняет себе Сынчоль свою реакцию. Ведь в его жизни, кажется, нет ничего важнее баскетбольной команды. И если Джонхан действительно из тех, кто мило общается с врагами — вполне нормально злиться на него. Может, Юн не такой уж простой и милый капитан, каким старается казаться.

* * *

      Когда наступает день товарищеской игры в соседнем городе — Юн чувствует себя совершенно разбитым. Он ненавидит все эти разъезды: проснуться безумно рано; ехать несколько часов в душном, пропахшем бензином автобусе, слушая болтовню участников всю дорогу; потом сыграть игру (которая просто товарищеская и даже ни на что не повлияет); затем снова долго-долго ехать назад. Было бы здорово всегда принимать баскетбольные матчи только в своём университете — и никогда никуда не ездить. Но в баскетболе это невозможно — и для Джонхана это главный и, возможно, единственный минус этого спорта.       — Я сяду рядом с тобой, ты не против? — Юн, услышав голос Минхао, разлепляет веки и сонно кивает. Он уже почти начал дремать — как обычно сел в автобус одним из первых, и теперь нужно долго-долго и нудно ждать, пока все погрузят свои вещи, сядут, успокоятся и будут готовы ехать.       Ждать Джонхан, конечно, тоже ненавидит.       Юн занял место в последнем ряду, в углу у окна. Он всегда старается сесть именно сюда — можно спокойно наблюдать за всеми или просто подремать. Минхао, севший сейчас рядом — тоже идеальный попутчик — тихий, спокойный и всегда в наушниках. Вот только сегодня Джонхан был бы рад сесть рядом кое с кем другим.       Джонхан осматривается по сторонам — автобус ещё полупустой, здесь только он, Минхао, водитель и кто-то на первом ряду. Кажется, у багажника шумят ребята — ругаются, потому что все сумки с формой снова не влезают. Юн выдыхает, уже собираясь встать и ненадолго выйти, как вдруг знакомый силуэт быстро поднимается в автобус — Сынчоль проходит вдоль рядов, садится в середину, довольно далеко от Джонхана, и устало натягивает капюшон худи на голову.       Юн раздражённо шипит и отворачивается в сторону. Сынчоль даже не поздоровался, не заговорил. После того разговора он вообще стал держаться подальше — сторониться, много молчать, не заговаривать первым, как раньше, говорить односложно. И Юн всё никак не найдёт в себе сил спросить, что не так. Внутренне он уже слишком устал перебирать возможные причины — да и в целом, казалось, что никакой причины избегать друг друга и не было вовсе. Ведь они тогда в конце всё выяснили, извинились, обнялись. Всё было хорошо. А потом были выходные, и между ними тоже ничего не произошло.       «Почему теперь он ведёт себя так, будто ненавидит меня?» — вновь этот вопрос тревожит голову, Юн громко и тяжело выдыхает. Плевать. Может, Джонхан просто надумал себе, что после того диалога они теперь подружатся, может Сынчоль вообще никогда не хотел общаться. Да к черту его.       Пытаясь мысленно успокоить себя, Юн закрывает глаза и чуть наклоняет назад голову — нужно хоть немного поспать и набраться сил, чтобы хорошо сыграть в матче сегодня.       В автобус медленно садятся люди, все спорят, кричат, смеются. Всё как всегда — шумно, уютно и весело.       — Все пристегнулись! — громко звучит низкий голос водителя. Пассажиры автобуса послушно пристегиваются, звучат щелчки ремней безопасности. Не двигается и не пристегивается лишь Джонхан — он уже задремал, сонно посапывая в конце салона. Они едут, и едут, и едут — дорога будто нескончаемая. Небо вдруг разражается громом, начинается дождь и быстро набирает силу — капли барабанят по окнам, стучат по крыше автобуса, дорога покрывается лужами. Шум ливня заставляет Джонхана проснуться. Он зевает и смотрит по сторонам — кто-то из ребят тоже спит, кто-то залипает на ютуб в телефоне, кто-то тихо болтает. Джонхан не может удержаться — смотрит на Сынчоля, пристально сверлит его взглядом. Чхве, кажется, дремлет — у него тихо дрожат во сне веки, грудь медленно вздымается и опадает. Он выглядит очень мило — и Юн успевает улыбнуться, подумав об этом, как вдруг резкий поворот автобуса заставляет всех зашевелиться.       И внезапно — крики, суматоха, страх. Автобус кружится на дороге, колеса скользят по мокрому асфальту. Раздаётся резкий и сильный удар — другая машина врезается в конец автобуса, жуткий шум оглушает.       Джонхан не успевает ничего осмыслить, осознать — он только чувствует резкий, сильный толчок — и вылетает со своего места, падает, ударяясь головой. Перед глазами всё быстро темнеет, не смолкают чужие крики.       — Джонхан? Джонхан?! Очнись! Черт, черт! Вызовите скорую!       Юн слышит знакомый голос — но будто сдавленный, потухший. Чьи-то сильные руки прикасаются к лицу, к груди, пытаются поднять. Волосы почему-то кажутся мокрыми, во рту вкус металла. Звуки медленно приглушаются, пропадают, картинка жутко чернеет в глазах. Джонхан теряет сознание.