Истории Глассенрайха: Эхо Величия

11 мая 1996 года

Суббота, 12:09

Перед жандармским участком района Лассенгар

      Шляпа набекрень. Взор — усталый. Лицо — не выбритое, убитое; хотя бы не пропитое, Слава Оку.       Сложно представить, что творится в голове человека, которого в три ночи, прямо во время интересного и увлекательного сна, разбудили идиотскими вопросами из разряда «Как включить компьютер?» — хотя, кого мы обманываем. — Нет, серьёзно, блять… В субботу. Ночью. В выходной день… Ты тварь, Иванъ Калашъниковъ. Тварь до последней секунды своей жизни.       В голове Кострова проносились всевозможные ругательства, сквернословия, проклятия и иные средства уничижения достоинства своего товарища и коллеги по ГРКИОП. Символично, что ровно в тот момент, когда он начал раздумывать о том, как бы отомстить Калашу, да пожёстче, но без перегибания палки, он чуть не свалился ногой в открытый канализационный люк. А потом, минут пять спустя, чуть не попал под колёса гражданина-велосипедиста, яростно критикующего шляпника за то, что он своими «кривыми ногами ступил на священные земли велодорожки».       Но цель достигнута. Жандармский участок. Главный вход. Табличка на двери гласит о коротком рабочем дне — до 17 часов. Всего ничего, не успеешь прогнать даже пару десятков-других бумаг, отчётов и иных уже ненавистных бюрократических приспособлений через свою тщательную проверку… Да только есть ли смысл? — Ну суббота же… Ещё и отпуск… На кой я вообще сюда пришёл?..       Расследования? Какие к Дьяволу расследования, когда у тебя законный отпуск? Правильно — никаких. Сюда Костров пришёл, наверное, лишь по старой привычке, чтобы потрепаться с коллегами, теперь стоящими ниже по званию, чем он. Ну, или позалипать в локальной сети участка и увидеть, как очередной гоблин скинул в неё очередной самодельный прикол про своего начальника… за что после получил по шапке и лишение премии.       Других дел ему здесь сегодня не найдётся. Не сейчас уж точно.       Но вот из дверей выходит пара товарищей в форме, явно на вызов, после этого отдают воинское приветствие — ведь честь отдают только граждане и гражданки с низкой социальной ответственностью, — и придерживают своему теперь-уже-начальнику дверь. К сожалению, чтобы не упасть в грязь лицом, Кострову ПРИШЛОСЬ зайти.       Вытереть ноги, пройти через металлодетектор, кивнуть бойцу дежурной части, расположенной прямо у входа, подняться на второй этаж и выйти в общий зал 1-го отдела. Путь недлинный, выученный уже до автоматизма — кажется даже с закрытыми глазами здесь уже не заблудиться.       Благо сегодня никто не просил предоставить своё удостоверение — Кострова, даже в таком состоянии, узнают.       Металлическая дверь, магнитный замок, быстро нырнуть внутрь, тихонько, почти бесшумно пройти мимо кабинета старкома фон Абена, чтобы, не дай Око если он там сидит, князь не затянул подчинённого к себе на «интеллектуально-воспитательные беседы», быстро перерастающие в многочасовые монологи без права на ответное мнение… И, наконец, общий зал. Пара компьютеров, примерно столько же бойцов… И опустелый кулер с водой. Знакомая картина. Единственное, разве что родного аромата сигарет нет — видимо, окно всё-таки открыли на проветривание. — Здорова, бандиты, — как-то безэмоционально сказал Костров, усаживаясь за своё некогда рабочее место, — Что, как успехи с работой? — О, Костров! — сказал один из жандармов, в звании младшего комиссара, — Слышал новости? Гниду вчерашнюю-то хлопнули! — М? Какая гнида-то?.. Какая ИЗ? — Пф-ф-ф-ф! И это говорит правая рука товарища плантатора! — по-дружески усмехнулся ещё один жандарм, старший оперативник, — Ту гниду, которая вчера утром в Секретаря шмальнула. — В смысле?.. Его, что, УЖЕ поймали?!. — Не, ты не серьёзно… Ну ещё ж часа два назад объявили!.. — удивлённо добавила третий боец, тоже старший оперативник, — Костров, ну блин! Как мимо ТЕБЯ это могло пройти?! — У меня БЛЯДЬ отпуск, даже официальный! Как ты думаешь?! Есть ли мне дело до сраных газет, телика или радио?! Да нихера! Я спать хочу! А меня в три ночи одна шваль паранская будит! Чтоб ему эту трубку телефона куда поглубже!.. — Это Калаш, что ты хотел, — хлопнув ильтенийца по плечу, сказал младший комиссар, — Он всегда такой буйный! Его ещё, кстати, в чёрный список архива записали. Бумаги испортил важные, — однако затем младший комиссар удивлённо взглянул на шляпника, — Так, минутку. А зачем ты тогда сюда пришёл?.. Ты ж говоришь, что у тебя отпуск. — Честно? Сам не ебу. Абсолютно без понятия — ноги сами в участок несут.       Раздался стук в магнитную дверь. Костров, как старший по званию, решил выйти. Снаружи ждала гражданка Дун, с достаточно недовольным лицом и папкой бумаг. — Удивительно, что первым делом ты пошёл не к ГРКИОП, а к себе. Трепаться времени нет. За мной! — Гражданка Дун, напомню, вы говорите со старшим по зва-... — То есть обсуждать со своими про жизнь — это норм? А как я тебя на дело — так фиг? Молчал бы лучше, пока тебя не сломали, как Калаш свой большой палец в архиве. Да и вообще, какая нахрен младшая по званию? Мы коллеги по ГРКИОП, все под Президиумом ходим. — … Ладно, да, молчу, — желание делать хоть что-то лишнее отпало полностью, потому, Костров лишь хмыкнул и пошёл за Дун в отдел особо тяжёлых преступлений, к её братцу.       Вновь бесконечные коридоры, и наконец дверь. Обычно, открывая её, по ту сторону раздавались крики «Хана Тайгонского», но не в этот раз… Гробовая тишина, редко прерываемая абсолютно спокойным голосом тайгонского старкома. — О, Костров явился. Я уж думал, до тебя никто не достучится. Садись. Важное дело, — монотонно, как фон Абен, проговорил Дун, явно поседевший за последнюю ночь, что видно по его вискам.       Помимо него в кабинете также были Охика Токидо, занявший вакантное место на кресле у выхода, закинув ногу на ногу, словно молодёжный озорник; фон Абен, сидевший напротив Ханна Дуна, сложив руки в замок и опустив голову, видимо, будучи погруженным в свои мысли, либо просто дремавшим, а также неизвестное Кострову лицо, что удивительно — девушка лет тридцати, в очках и с каре. — А… Собственно?.. — Муамор-Ватсон Эмма Иллиновна, сторонний специалист по криминалистике, — машинально ответил фон Абен, даже не смотря на заспанного Кострова, — Дун, можем начинать? — Нужен ещё Калаш. Он обещал сейчас прийти. «Летит» с поимки пташки-соучастницы человека, которого все уже прозвали «стрелком», — Дун продолжил говорить монотонно. Всё ещё чувствуется, что вчера голос он всё-таки сорвал, а, потому, на столе даже можно заметить кружку не то кофе, не то какао, — Будешь, комиссар? — Откажусь, пожалуй. Бурду вашу тайгонскую не пью, алкоголь тоже — на работе ведь. — Тоха, официально ты в отпуске, тебе вообще может быть плевать, — съязвила Эмма, сидевшая относительно рядом с фон Абеном, — Да и то, это не у нас тут принято начальникам спирт распивать. — На брудершафт мы с вами не пили, чтобы меня «Тохой» называть, гражданка. «Антон», а лучше «Костров». Но в вашем случае «товарищ-комиссар Костров», старший оперативник Муамор-Ватсон. — Ну вы ещё пособачьтесь, блин, — недовольно буркнула Мэй, усаживаясь рядом с Токидо, — Брат, когда там паранец уже придёт? — Да вон уже, внизу… — Дун посмотрел в окно и увидел убегающего от малиново-красного пятна амбала, кричащего «СПАСИТЕ, УБИВАЮТ!!!» столь громко, что это отчетливо было слышно даже внутри здания. В отделе по нарастающей начал подниматься еле сдерживаемый гогот. — И это у вас… всегда… так?.. — со смесью искреннего шока и разочарования задала вопрос Эмма куда-то в пустоту. — Ты задала ровно тот же вопрос, что вчера задал старик ван Бартуэйн. Смотри по сторонам, пока тебя не снайпнули, Эмма, — вдруг сказал Токидо, открыв своей рукой дверь в кабинет, после чего крикнул в коридор, — КАЛАШ, ШЕВЕЛИ БУЛКАМИ, МЫ ТЕБЯ ОТ НЕГО СПРЯЧЕМ! — Д-да иду… Иду я!.. — послышался запыханный голос амбала, еле различимый в очередном взрыве всеобщего хохота, после чего он и сам появился на пороге с какими-то бумагами… и патроном. — Вот теперь можно, — кивнул Дун, предлагая Калашъниковъу место за своим столом, — Посидишь за моим, мне расходиться надо. Отвёл? — Так точно, товарищ начальник, — запыханный, Иванъ плюхнулся в кресло, после чего сказал, — Может сами и скажите, что происходит?       Тут со стула встал князь морхемский, впервые за долгое время снявший свой плащ, тем самым полностью полностью освободивший свою форму от лишнего, после чего, пару раз кашлянув в согнутую в кулак ладонь (сдержать порывы не смог даже его интеллигентный гений), он вытащил из сумки отчёт по пуле Эммы, а также фотографию истинного виновника вчерашнего переполоха. — Прошу любить и жаловать. Тот, кто поистине виновен в ранении господина ван Бартуэйна. Ханзаар Бэйчол, старший оперативник 2-го отдела. Тот товарищ, которого сегодня убили при оказании сопротивления — маньяк и изверг, но вовсе не стрелок. Единственная улика, указывающая на убийцу. Её нашёл Иванъ Романъович вчера на месте стрельбы… патрон, талисман. С отпечатками Бэйчола. — Стоп-стоп-стоп! — тут Токидо скривил лицо, — Бэйчол?! А как он?!. Он ведь был с нами в одном зале! Его ведь!.. Товарищ Дун, как это понимать?! — Так и понимать. Он — предатель и особо опасный преступник, которого необходимо взять живым и допросить, чтобы не вызывать резонанс в обществе, — чётко и вдумчиво произнес князь, после чего указал ладонью на паранца, — Может поведаете нам, как пересеклись с таким особо опасным преступником в кафе, товарищ Калашъниковъ? — Да что тут говорить, товарищ фон Абен? — удивлённо зыркнул он на своего прошлого начальника, — Ну, да, мы как и обычно по субботам сходили в кафе… Поели, выпили. Хоте-... — Подробнее, Калаш. Когда, где, — прервал его Ханн, после чего встал рядом с окном и закрыл его, а затем попросил сестру закрыть дверь на замок, — И я не шучу. Максимально подробно, будто это произошло только что.

***

Кафе «Заветы Праудмура»

Район Глассонгем, на северо-западе столицы

6:58

«Заветы Праудмура», кажется, единственное место во всём городе, работающее с шести утра и до полуночи — такого широкого графика у точек общепита не сыскать нигде в столице. Разве что в новомодных «ресторанах» быстрого питания, которые вообще круглосуточно работают, но и цены там о-го-го!.. Да и, говоря честно, так не хотелось ехать в Лассенгар в участок из своей окраины, ещё и в такую рань… А тут и Бэйчол, с которым мы по субботам обычно проводим время, обсуждая тактики по поимке всяких тварей, нарисовался. Грех было не воспользоваться возможностью вкусно поесть!       Мы вдвоём зашли в почти пустой зал, к нам тут же подошёл официант — старичок лет шестидесяти пяти, ждущий момента выхода на пенсию — наш уже общий знакомый. Он дал нам меню и попросил нас позвать его, да погромче, как определимся. Но у нас всё всегда стандартно, так что мы тут же ему всё и выдали: две тарелки пюре картофеля, 4 сосиски по-плаумандски, корзина хлеба, ему — чай, чёрный, мне — компот из паранских яблок. Он учтиво кивнул, записал всё, после этого удалился на кухню. Мы же начали беседовать о том да о сём… — Ну шо, как те? Уже ведь сколько, с десяток лет в столице, да, Бэй?— помню точно как спросил его. Бэй — он так любит, когда его называют. — Агап. По дому конечно скучать сильно, но вполне хорошо. Радует, что тут я не один такой, тагарец. Тот ж товарищ Дун… Да и многие другие, — радостно ответил он, после чего немного помолчал, смотря в окно.       Виды там классные были… На реку Глайс, такую широкую… С красивыми набережными, садами… А учитывая, что солнце ещё невысоко, в глаза не так сильно светит. Идеальное утро с лучшим товарищем. — Понятно. Ну, эт хорошечно. Помню сам нервничал, когда сюдой переехал во времена войны… Прям какая-то паника была везде. Хотя, немудрено. Война ж,— усмехнулся слабенько я,— Кстати помню ты говорил про какое-то дело важное… Про своих друзей из Тайгоны. Накопал что-то? — Къ сажеленью. Все погибнуть ещё во времена войны… Воевали за генерала Ваанчига против «Госпожи Могильщик». Бедные пацаны… Говорил же им, не лезть в армию… Да толку?— грустно улыбнулся он, после чего выдохнул,— Ладно, чё грустное вспоминать? Лучш скажи… Как удивить человека, который те приглянулся? — М? Это кто ж так тебе запал? — Да так… Хотя, знаешь… Не бери в голову. Сам подумать…       После нам принесли покушать. Мы ели, говорили о погоде, о службе… Как оказалось, сам Бэйчол воевал сначала на стороне Тайгоны, токмо потом перешёл к Конфедератам, прочитав книги товарищи Праудмура… Захотел помочь защитить страну, идущую к светлому будущему, где все равны… И защищал ведь! Один из немногих в жандармерии столицы, кто делал работу не спустя рукава, несмотря ни на что!..       Бэйчол… Я, правда, поверить не могу, что ОН способен на такое. Он всегда с уважением относился к товарищу ван Бартуэйну… Помню я его даже лично с ним познакомил… Бэй мне потом ещё целый месяц рассказывал, как много они обсудили за всего час!       Когда мы закончили с едой, было 7:28. Мы уже собирались уходить, но ждали официанта. И в этот момент ко мне на пейджер от товарища начальника фон Абена пришло сообщение: «Свяжись как можно быстрее с Бэйчолом». — Ха, прикинь. Плантатор написал, чтобы я с тобой связался,— ухмыльнулся я,— Во блин повезло, даже за тобой ехать никуда не придётся. Ну-с, погнали?       Но он почему-то резко побледнел, на его лбу прошёл пот… А затем он закашлял и ушёл в уборную. Вышел лишь через пять минут, весь кислый… — Прасти, друх. Не сёдня… Плохо што-та… Поеду домой,— отрывисто говорил он, после чего заплатил за свою часть завтрака и поковылял домой. Как только я вышел, его след уже и простыл…       И лишь тогда я понял. Пуля… Я ведь пулю нашёл. Пулю, на которой тагарскими буквами было выбито «ХБ»… Аббревиатура.Ханзаар Бэйчол.Да и не стал бы товарищ фон Абен мне писать связаться с кем-то срочно…       И лишь тогда я понял… Что упустил преступника. Истинного преступника. Тоже тайгонца, тоже мускулистого телосложения… Умеющего скрывать следы, так как он жандарм и знает, как и что работает…       Он… Он водил меня и нас всех за нос.

***

— Простите меня, товарищи… Я… Должен был сам догадаться, ещё раньше, — Калаш вновь понурил голову, после чего продолжил, — Я… Итак всех подвёл. Сначала не образцовое поведение, затем камера эта злоебучая, потом пуля… Я… Дун, внимательно следивший за рассказом Калашъниковъа, лишь подошёл к нему и положил руку на плечо, после чего несильно, по-товарищески, его сжал. — Эх… Что ж ты, Калаш, сразу-то не сказал?.. Быть может не сидели бы тут щас всей оравой. — Думал, вы меня убьёте за такое, товарищ Дун, — удручённо промямлил Иванъ Романъович, — И правильно сделаете, но… Я пытался быть полезным. Для отдела, для страны… А в итоге… Опять посмешище… . Да и вас ещё, не подумав, оскорбил вчера…       Весь кабинет замолчал. Эмма, уже слышавшая историю о пуле, лишь понимающе кивнула и легонько улыбнулась. Остальные не желали говорить и слова. Обвинять паранца можно, и, возможно, даже нужно — но и его понять можно, так, просто по-человечески. — Хотя я и должен по-хорошему доложить об этом в Президиум, — князь посмотрел на амбала, — Но, пожалуй, я оставлю это между нами всеми. Взамен на это будешь работать так, чтобы от тебя вообще ни одного пререкания не было. Ясно?       Калаш, удивлённо посмотревший на Эммериха Вальтера, кажется, чуть не уронил свою челюсть, но после вежливо поклонился и отчеканил«ТАК ТОЧНО, ТОВАРИЩ СТАРШИЙ КОМИССАР ФОН АБЕН!» — Не мне спасибо говори, а своему начальнику, которого жалко лишать сразу двух «образцовых» помощников, — фон Абен пошёл в сторону окна, встав рядом с Дуном. — А теперь, ГРКИОП, слушайте команду. Оставлять всё это так нельзя. Потому… Мэй, Охика — на вас отследить, куда делся Ханзаар Бэйчол, засветился ли он при покупках чего-то или попадал на камеры. Костров, Калашъниковъ — на вас будет поимка виновника этого торжества. Учтите, что Бэйчола нужно схватить живым, — скомандовал достаточно чётко тайгонец, поправив собственный галстук, — Он нам ещё понадобится. — Это точно. Все свободны, кроме Муамор-Ватсон. Тебя попрошу остаться по особому поручению. — Ну начинается…       Уже хотела девушка начать пререкаться, как была остановлена убийственно-холодным взором князя, не то стремящегося заглянуть куда-то в глубину души (если у Эммы она ещё есть), не то просверлить пару дыр. Кабинет постепенно опустел, и последний вышедший, собственно, Антон Костров, на прощание легонько кивнул головой и закрыл дверь, хотя и лишь с третьего раза.       Лишь когда их осталось трое, Эмма продолжила. — Сначала непосильные поручения за условное вознаграждение. Потом ночные переработки за «спасибо». А теперь что? Труд, за который я буду обязана заплатить?.. Абис, напомню, я НЕ твой подчинённый. Ты не можешь и не должен вынуждать работать меня столько, сколько заставляешь в последние годы. — Не моя беда, что ты единственная с мозгом и способная к деятельности. Мне понадобится твоя помощь. Точнее твои связи, — тут морхемарвытащил из сумки свою записную книжку и вырвал из неё листок, — Мне понадобится товарищ-«псих». Чую я, Бэйчол не расколется быстро… Не он, бывший солдат Тайгоны, которых тренировали держать язык за зубами даже в самых ужасных и критичных сиутациях. — И?.. Ты думаешь, я хоть как-то связана с хоть какими-то специалистами психотерапевтами? Напомню, я КРИМИНАЛИСТ, — Эмма раздражённо фыркнула, — Я перебираю улики, анализирую их, выдаю факты по ним. По сути я даже не должна строить хоть какие-то глобальные умозаключения, чем, в отличие от других, занимаюсь медь её регулярно. Откуда у МЕНЯ будут связи с врачами? — Хочешь сказать, что не знакома с доктором де Коттуре, буквально работающего вместе с твоим лучшим и единственным товарищем, именуемым «Засморским лисом»? Хочешь сказать, что не флиртовала с ним, если не хуже, не работала вместе с ним над расследованием около 15 разных дел по всему Востоку, от холастрейского Оседета до Йильсбрюка и самого Засмора? — фон Абен сохранял абсолютное моральное спокойствие, раскрывая всё больше личных «грешков» эварфальдки, — Хочешь сказать, что сама никогда не обращалась к нему за психологической помощью в связи со своими-... — Откуда ТЫ это знаешь?! — возмутилась она, — Шпионишь за мной, а?! ДА?! — На всех всегда и без шпионажа можно нарыть, Эмма Иллиновна, — буркнул Ханн, вытащив из собственного портсигара сигарету, — Особенно вот это создание в чёрном так умеет. Профессиональная привычка со времён Конфедерации. Вам ещё повезло, что он не нашёл фотографии на вас. А то мог… — Нет, вы серьёзно, да?.. — крайне раздражённо пробормотала она, — Следить и шпионить за девушкой и даже ни капли не стесняться этого?!. Верх цинизма, ебитесь вы в три прогиба. — И вам того же, дамочка! — огрызнулся Дун, указав на выход, — Абис, будь другом, поговорите с ней за пределами кабинета. Мне тут ещё переговорить надо с начальством. Внеплановая, медь её, проверка от младшего советника Никтау… — Знаю. Со мной уже побеседовал, вот, видимо, и к тебе заглянуть решил… Урод моральный этот Никтау. Половину утра читал лекции о том, какие наши отделы «ужасные», будто мы сделать что-то можем по факту уже случившегося нападения на Секретаря ван Бартуэйна.       Девушка и князь, чуть не забывший свой плащ, вышли из кабинета и пошли на улицу. Благо там теперь тепло, а значит можно и прогуляться… Заодно обсудить многие накопившиеся темы… И все по их взаимно полезному сотрудничеству… По крайней мере, так думал Эммерих Вальтер. На деле же, лишь выйдя за двери участка, старший оперативник Муамор-Ватсон уже хотела дать дёру от человека, что буквально признался о том, что следит за ней, но недовольное «Кхм-кхм» вынудило её обернуться. — Я с тобой дел иметь не хочу. Отъебись. Я думала ты, блядь, наконец-то стал нормальным, а твои повёртуные привычки тебя всё никак не покинут. Не просто так Яван тебя опасался!.. — Не смей упоминать это имя при мне, — крайне грозным басом гаркнул он на жандарма, — Не смей. И точка. — А то что?! Премии лишишь?! «Спасибо» очередное зажмёшь, будто ты их хоть когда-то говорил?! Я устала работать на тебя, фон Абен! Ты невыносим. Твой цинизм, твоё высокомерие, твоя повёрнутость на деле!.. Даже твои привычки, и те невыносимы и омерзительны! Как ты вообще так живёшь?!       Не успела она даже договорить, как фон Абен схватил её за подбородок, не давая открыть ей рот, и, с довольно маниакальным лицом, будто только что сошедшего с икон, посвящённых сюжетам борьбы Творца с Дьяволом, полным не то отчаяния, не то злобы и ненависти, а затем сорвался. — А теперь послушай меня, ты, псина безродная! — он приподнял её над землёй — разница в росте и силе очевидна, — Я уже сам устал с тобой работать, если ты не поняла, и терплю я тебя лишь потому, что у тебя есть МОЗГ и СВЯЗИ. Не будь у тебя хоть чего-то одного, я бы уже как лет десять бы обрезал с тобой ВСЕ контакты! — сосуды в глазах князя лопнули, от чего глаза покрылись тонкими красными нитями крови, — Поэтому не вынуждай меня, если тебе так не понятно, делать это СЕЙЧАС! Тебе до сих пор очень везло! Я в один миг могу тебя и всю твою компаху загнать под суд и отправить вас гнить в чёртовом карцере Форт-Агбиса! Но я это не сделал! Поэтому будь благодарна и РАБОТАЙ, а не НОЙ!       После прочитанного монолога, он опустил её на землю и стремительно ушёл восвояси. Муамор-Ватсон молчала, обхватив себя за подбородок, сидя на асфальте с чётким осознанием, что сейчас над ней будто бы надругались… — Урод… Полный… Урод.

***

Международный аэропорт «Глассенрайх»

Терминал C, служебная часть

19:23

      Костров чуть ли не с ноги вошёл в кабинет главы службы безопасности аэропорта, полностью облачённый в форму жандарма со своими теперь уже новыми погонами комиссара, с лакированными туфлями, кожаным портфелем со своей одеждой, а также металлическим чемоданчиком, на котором было выгравировано «Государственная собственность. Не вскрывать!»       Такую дерзость ему могла позволить ситуация, накаляющаяся всё сильнее и сильнее с каждой минутой, если не секундой. Всего 40 минут назад Охика Токидо и Мэй Ланфен Дун доложили о местоположении Бэйчола — старший оперативник отправляется в отпуск домой, в Тайгону. Поймать его там будет уже невозможно; как никак, другое государство, не особо ладящее с правительством Глассенрайха… Потому, даже при поступлении запроса на выдачу преступника, тайгонцы лишь ухмыльнутся, разведут руками да скажут:«Ханзаара нет, но вы держитесь!», если не плюнут вовсе послу в лицо… Такой уж суровый народ — эти тагарцы. — Здравия желаю. Комиссар 1-го отдела по городу Глассеограду, Антон Костров. Доложите обстановку, срочно! — отчеканил он, подходя к мужичку лет 45-50 в форме охранника. — Здравия желаю, товарищ комиссар! План перехвата проходит в штатном режиме! Бойцы готовы к захвату террористов!       План был до невозможного прост… Устроить «фееричное» шоу с поимкой «террористов», пока под шумок ГРКИОП будет ловить особо опасного Бэйчола, явно собирающегося перевезти через границу в том числе и своё оружие. Поимка же тайгонца должна осуществляться крайне тихо… И у Кострова, как у достаточно хорошего тактика, уже назревала идея. «Притвориться охранником таможни, обнаружить что-то опасное, отвести в комнату охраны, где его повяжут. Либо же предложить дать взятку… Если заплатит — на камерах будет всё запечатлено, а следовательно его повяжут по статье… Прямо на месте»— мыслил Костров, несмотря на сегодняшнее ночное происшествие, весьма и весьма неплохо, раз додумался до такого пируэта, — Это хорошо. Начинайте операцию!       Как только команда была дана, Кострову открыли записи камер видеонаблюдения, и лишь тут он понял, что значит та власть, что теперь сосредоточена в его руках… Десяток бойцов, вооружённых до зубов и облачённых в самую современную защиту, вышла из разных служебных помещений и направилась в сторону места, которое станет «основной точкой спектакля» — зал ожидания… Достаточно многолюдный. — Ошибок быть не должно. Гражданские не должны пострадать. Преступников брать только живьём, — сказал Антон, после чего в срочном порядке удалился из помещения и направился в сторону таможенной зоны.       Первая попавшаяся дверь — мужской туалет. Идеально. Заперевшись в кабинке, ильтениец в спешке переодевается из одежды комиссара в форму таможенной службы — по факту, меняет лишь свой пиджак с погонами на другой пиджак, куда более светлый, без погон, но с нашивками «Таможенный контроль», да надевает фуражку. Поверх всего этого безобразия, кое-как вправленного в штаны, Костров также напяливает специальный пуленепробиваемый жилет с карманом для рации, которую он, к счастью, взял, чтобы связываться со своим коллегой… Тоже присутствующим в аэропорте сейчас. — Это Антон. Что по Бэю? Приём. — Стоит в очереди, скоро его обработать должны. Резче булками. Приём, — донёсся с шумами голос паранца, стоявшего относительно недалеко от цели. — Принял. Конец связи.       Приняв наблюдения Калашъниковъа к сведению, Костров ускорился со сменой имиджа. Последней, заключительной чертой должны были стать накладные усы и распущенные длинные волосы. Хоть где-то его хвост да пригодился — так быстро сменить свой вид ещё надо уметь. Теперь, заместо почти тридцатилетнего мужчины, на глазах появился какой-то потомок хиппи, явно не парящийся о своём виде. С таким образом его точно не узнают… Провалиться ещё и с поимкой будет непомерно глупо и опасно для здоровья — князь явно не примет ничего другого в рапорте, кроме как «Преступник пойман и доставлен в целостности и сохранности, товарищ старший комиссар!»       Мимо, в обход, сквозь толпу — как только комиссар не пробирался к красной ограничительной ленте, что ограничивает зону пассажиров и зону досмотра… Ноги нещадно отдавили, туфли превратились из с трудом очищенных в грязные, будто после полного рабочего дня на улице, пару раз мужчину толкнули, отчего он чуть не отправился клевать носом пол, но… — Да блядь… — прошипел Костров, увидев, что Бэйчола уже завели в участок досмотра багажа. Поняв, что сейчас или никогда, он начал распихивать зевак, желавших как можно скорее протиснуться и улететь из Глассеограда куда подальше… Некоторые пытались кричать, возмущаться на наглость Кострова, но ему уже было глубоко плевать на всё, кроме задачи, за невыполнение которой ему точно сделают секир-башка. «Не в этот раз. Ещё раз облажаться я не имею права…»— настраивал себя Костров, подбираясь все ближе и ближе, сквозь недовольную толпу, к двери участка досмотра —«Ни перед Плантатором, ни тем более перед ней!»       Резким рывком Костров открывает дверь в помещение таможенного осмотра багажа. Перед его глазами предстал он — Ханзаар Бэйчол, метр восемьдесят натуральной тайгонской крепости и силы, по меркам академии жандармерии считающейся выше среднего. Неприятный противник, потому очень важно сразу не провоцировать драку, заведомо проигрышную для такого, как Костров, человека с куда меньшей комплекцией и силовыми показателями. — Товарищ старший скриптор! Вас вызывают! ЧП в зале ожидания номер 3! Осмотр приказано провести за вас мне! Пожалуйста, поспешите! — почтительно произнес Костров, обратившись к щуплому жандарму, по сравнению с крупным тайгонцем выглядящим будто ребенок. — Ч-ЧТО?!. Кх-х… Х-хорошо. В таком случае займитесь им, курсант, — с этими словами нежелательный элемент в плане Кострова покинул помещение, оставив ильтенийца наедине с человеком, хладнокровно стрелявшим в Секретаря.       Подавать вид было просто нельзя, однако лишь на миг заметив Ханзаара, в голове Антона промелькнуло множество различных мыслей и чувств. Сложно было сказать, ненавидит он, уважает или боится за своего товарища, хотя и не настолько близкого, как тот же Токидо или Калаш, однако «закон суров, но это закон». — Прошу, положите сумку на ленту, — Костров указал рукой на начавшую движение подвижную ленту. Бэйчол скосил своё лицо в недоумении, будто говоря о том, что он уже прошёл через эту процедуру, но сопротивляться не стал и лишь кинул свою сумку, напоминавшую спортивную, на ленту. — В щом проблема, товарищ курсант? — удивился Бэйчол, — Неужели что-то нашли? — Просто мера предосторожности, прошу прощения за неудобства, товарищ старший оперативник… Предъявите свои документы, пожалуйста. Мне нужно отметить, что вы покидаете страну… В отпуск, я так полагаю? — Не ваше дело, таварищ, — гаркнул Ханзаар, но покорно вынул свою паспортину, цвет которой не то бирюзовый, не то морской волны, прямо под стать цвету на флаге Глассенрайха. — Вообще-то учитывая, что вы в международном аэропорте, Вам следует отвечать на такие вопросы. Всё-таки пересекаете границу. Мало ли Вы невыездной сотрудник? И в случае, если это так, мне потом начальство плешь проест, уж извините за слова. — Ладно… Я обычный сотрудник, отпуск согласован с начальством жандармерии столицы в лице старкома Дуна. Еду к родственникам. Ещё вопросы будут? — на удивление достаточно чистым общим глайгардским, без ярко выраженного акцента и ошибок, выдал Ханзаар, уставившись на рентген-сканер, — Ну и долго вы там проверять будете?       Костров же сидел за монитором, на котором не видно абсолютно ничего подозрительного — тайгонец явно знал, что его будут пытаться поймать, потому взял лишь всё необходимое и даже без нарушений в лице большой тары с напитками или подобным. Но как в таком случае вынудить стрелка пройти дополнительный, полный осмотр багажа, со вскрытием, чтобы его прилюдно «раскусили»?       У ильтенийца всегда был, ну или по крайней мере есть в этот раз козырь в рукаве — хотя так делать не стоит, но сейчас решение проблемы куда более важно, чем следование закону… Как двусмысленно, учитывая, что всего пару минут назад Костров ратовал за работу «строго по правилам».       Рука в перчатке юркнула в собственную сумку и достала оттуда пару упаковок запрещённых таблеток, сегодня изъятых у какого-то барыги. И вот они уже дают право сэру с косичкой запросить дополнительную проверку… — Боюсь Вам придётся пройти за мной на полную проверку багажа в комнату безопасности, товарищ старший оперативник, — спокойно, подавляя внутреннее желание кричать от радости, огласил Антон, после чего вручил сумку обратно Ханзаару. — Слушай меня сюда, курсант, — нахмурился Бэйчол, — Я знаю, что я везу, сколько я везу, а также знаю, что весь мой багаж соответствует всем требованиям и его содержимое легально. С какого перепугу ты вынуждаешь МЕНЯ, старшего по званию, заниматься этой ерундой?! Ты в курсе, что ты задерживаешь очередь?.. — Боюсь, что мне в любом случае придётся это сделать, так как сканеры выдают что-то странное, — продолжал Костров, — Пожалуйста, не задерживайте других, и просто пройдём на дополнительную провер-... — Костров, — раздался холодный, как вода в проруби, бас Бэйчола, абсолютно без акцента, после чего массивная рука тайгонца оказалась на плече, — Не вынуждай меня. Думаешь, твои накладные усы и распущенные волосы делают тебя незаметным? Разочарую. Нет, ни капли. «Ч-ЧТО?.. Т-так, тихо… Не подавать виду. Вдох-выдох… Спокойно, он ничего не сможет сделать, ибо иначе его точно повяжут…» — Что, рыбой стал, а? Если нет, то ответь хоть. Не культурно заста-... — Зачем, Бэйчол?.. За-чем?.. — шёпот Кострова вывел грузного стрелка из уверенного морального положения, и, пока он искал хоть какие-то слова, ильтениец нажал кнопку тревоги и буквально через пару мгновений в помещение ворвался всё это время ждавший сигнала Калашъниковъ. — Давно ждал такого шанса! Работает таможенная служба охраны, немедленно сдавайтесь!       Уверенный Калаш, напялив на себя фуражку и протянув наручники в сторону Ханзаара, указал тайгонцу, чтобы тот подчинился и положил руки на стену Однако Бэйчол не на шутку разозлился, его лицо скривилось до неузнаваемости, глаза будто потемнели, зрачки расширились как у кошки, когда та начинает бесноваться. — Ах вы паскуды ёбаные! Чтоб вас Суура на оси судьбы провертел!       Он тут же ухватил свою сумку и попытался выбежать в сторону дальнейшей стадии оформления полёта, но Калаш, имевший больший вес и будучи куда выше и тренированнее своего друга-тайгонца, просто навалился на него и прижал к стене своими руками. — Чё пялишь, блин?! Доставай наручники давай! — крикнул Калаш, пытаясь сдержать Ханзаара от побега, — Бэй, не усугубляй ситуацию! Пожалуйста!.. — КАКОЙ Я ТЕБЕ БЭЙ?! — рявкнул тайгонец, после чего со всей злобы укусил Калашъниковъа за руку, на которой буквально сегодня ночью Иванъ сломал палец, отчего тут же, не успев даже поняв, закричал и застонал от нестерпимой боли, после ударил ему кулаком прямо под солнечное сплетение, — ТЫ МЕНЯ УЖЕ КОНКРЕТНО ЗАЕБАЛ, ПАРАНСКАЯ ШАВКА! — К-К-КОСТРОВ БЛ-!..       Не успел даже Калаш опомниться, как Бэйчол уже лежал на полу. Один весьма сильный удар резиновой дубинкой Кострова прямо по виску тайгонца, наверняка, мог бы привести к крайне неблагоприятному для отряда исходу, но самому комиссару уже плевать. Такой наглости от своего товарища ждать он точно не собирался… — Калаш? Живой хоть?.. — наконец-то выдохнув, протянул ильтениец, снимая со своего лица накладные усы и завязывая свои длинные волосы в уже обыкновенный для своего образа и стиля хвост, — Давай, домушник паранский, нам ещё его везти обратно к князю… Фу-у-ух… Вставай, солнце ещё… высоко.

***

Улица маршала Лискатиоса, дом 69

Район Бафогтен, на севере столицы

Квартира фон Абена, 21:20

      Квартира… Мягко сказано — «квартира». Такое слово больше подходит всяким однушкам на краю спальных районов разных крупных городов, с полувековым ремонтом, осыпающейся штукатуркой, покрытой сантиметровым слоем пыли мебелью и другим удручающим по своему виду небогатым убранством. То, что предстало перед глазами ГРКИОП можно было назвать не иначе, как «хоромы».       Первым делом любого гостя всегда встречает малюсенькая прихожая… по крайней мере, так привыкли большинство людей. На деле же, у фон Абена прихожая площадью сопоставима с квартирой не самого бедного инженера или клерка — тёмные рифлёные обои с деревянными панелями по низу стены, достающие среднему человеку по пояс, тоже весьма тёмные, платяные шкафы из тёмного, чуть ли не угольно-черного дуба, набитые всевозможными одеждами, костюмами и обувью, пара кресел для удобства переодевания, огромное ростовое зеркало с подсветкой, до зеркального блеска начищенный паркет «ёлочкой» и, наконец, единственная светлая часть помещения — натяжной потолок, идеально ровный и чистый. — Серьёзно, да?.. У меня квартира меньше, чем у него прихожая… — завистливый шёпот Кострова разнёсся по прихожей.       После оба героя, вместе с отключившимся около полутора часов назад Бэйчолом, которого они взяли под руки, прошли дальше, в, видимо, гостиную, напоминавшую не то бальный зал в особняке, не то номер в семизвёздочном отеле где-то под носом у Председателей Президиума. Абсолютно такое же убранство стен, что и у двери, но только здесь, к этому достаточно тёмному интерьеру, добавляется чёрный гранит, редкие акцентные вставки из белого мрамора и… золота. В огромном помещении, в длину 32 фута, а в ширину целых 10, стояло около 4 кожаных диванов, и все были в идеальнейшем состоянии, будто их только что подняли из магазина мебели или вовсе привезли прямо с кожзавода. — И ведь вы ещё говорили, что у вас денег нет… Товарищ начальника, скажите по чесноку, это ж кому вы так отсо… приглянулись, что вам такие хоромы выделили?.. — Лучше бы спросил, что мне пришлось отдать ради таких хором, — ответил старший комиссар, — Так было бы остроумнее. И да… С таким добром финансов действительно нет. — Жить красиво не запретишь, а, товарищ начальник? — усмехнулся в ответ Калаш, но, получив в ответ лишь полный осуждения взгляд, быстро сменил тему, — А, это самое, товарищ начальник, а-а разрешите мне это, поглазеть на всё… это вот богатство, — словарный запас паранца оставлял желать лучшего. Однако это простительно в его случае — такую роскошь он вживую увидел впервые, потому, испытывая непередаваемое чувство зависти к фон Абену, желал вдоволь насмотреться на то, что простые люди привыкли называть «буржуйством». — Разрешаю. Только слюноотделение своё контролируй, а то паркет испачкаешь… Иначе заставлю его самого убирать. Весь, — слегонца усмехнулся фон Абен, схватив вместо Калаша Бэйчола, тем самым приняв на себя часть его веса, помогая Кострову дотащить эту огромную тушу до ближайшего стула, который, к слову, ничем не отличался от общего состояния квартиры — начищенный до блеска, вырезанный из темного дуба и, чёрт подери, дорогой…       Пройдя мимо ряда диванов, Калашъниковъ увидел пару дверей, в которых, по всей видимости, располагались кабинет и санузел. И если в них он заходить побоялся, то вот в приоткрытую дверь любопытный взор устремился с сильным рвением… и, кажется, зря.       Застать двух фанатеющих по мультфильмам и сериалам идиотов за разговорами Иванъ Романъович явно не хотел, так как сам ни черта в этом не разбирается.«Ну и бес с вами!»— подумал Калаш, оставив Охику и Мэй Ланфен наедине. А зря — даже у самых «глупых людей» нередко можно почерпнуть много мудрости, если не в принципе, то житейской уж точно.       Зайдя в последнюю, достаточно тёмную комнату, в которой всё пропахло деревом, лаком, клеем и чем-то травяным, пролетарскому взору Иванъа Романъовича предстал апогей не просто какого-то зажиточного «буржуйства», а настоящее подтверждение всех стереотипов об аристократическом образе жизни, сошедших с карикатур довоенных времен — статуя, высеченная из достаточно блёклой, но темной из-за лака древесины. Сделана она крайне искусно, а учитывая, что где-то на столе Калашъниковъ заметил инструкции по обработке древесины, он понял, что его бывший начальник явно скрывает любовь к деревьям… Ну, или если не возводить собственные рассуждения в полный абсурд — к изготовлению чего-то, в том числе и эстетически красивого, из древесины.       Статуя девы; обворожительной, надо сказать, судя по её выточенной фигуре, плавным изгибам и пышным формам, с длинными волнистыми волосами, диадемой и на удивление красивым и рельефным народным одеянием жителей Южного берега где-то под Аифианом… Но лицо… Характерный озорной взгляд и самоуверенная ухмылка. Уж даже он, не особо сведущий в политике и первых лицах государства, Калашъниковъ узнал в изваянии легендарную «Воительницу Юга», «Мать-кормилицу жандармерии» — Героя Гражданской войны, Камиллу Айфенерри. — Товарищ начальника, — обратился Калаш, крайне экспрессивно указав на статую рукой, — А давно вы, но-найхонский городовой, вот такой, пардон, хуйнёй маетесь? — Что значит «хуйнёй маетесь», Иванъ Романъович Калашъниковъ? Подбирайте выражения, это — произведение искусства. Я эту клятую пихту рубил и вырезал из неё эту даму несколько месяцев! Прояви уважение!.. и принеси-ка мне из кладовки топор. — Э?! А топор-то нахера?! — Чтоб башку тебе им снести, — донёсся с кухни смех тайгонца, но, к счастью, не Бэйчола, а затаившегося в тени готовки Дуна, — Он вообще любит всё рубить, — после этого Ханн, стоявший в фартуке явно на пару размеров больше нужного, достал из кухонного шкафчика настоящий мясницкий тесак для рубки, — И уж лучше он сделает это топором, чем ВОТ ЭТИМ! — Очень смешно, — закатил глаза фон Абен, после чего начал ходить по всей квартире и собирать людей. — Дамы и господа, прошу минутку внимания. Шоу«Допрос особо опасного урода-мятежника по методикам первого и последнего Главы Службы Разведки Конфедерации сэра Магнуса Ганса Хельберга!»Не пропустите, в прямом эфире! — во всеуслышание заявил Ханн характерным для какого-нибудь ведущего из зомбоящика писклявым, но не сильно тоном. — ДУН! Дебил, блин, девять вечера на дворе! Мы тут людей бить будем, возможно ногами! А то и вовсе топором! Зачем… Зачем орать?!       Не успели все собраться на начавшийся галдёж в гостиной, как гражданин тайгонец Бэйчол наконец-то очнулся. Сказать он, правда, ничего не смог — рот был мастерски заклеен скотчем, спасибо Иванъу Романъовичу с его опытом работы на упаковке грузов во времена юности. Крупный тайгонец оглядел помещение и понял, что конкретно влип. Раскалываться не вариант, а значит единственная дорога — смерть. Вопрос лишь в том, как долго ему её ждать и с какими мучениями будет сопряжено это самое ожидание… — С возвращением в мир живых, моя дорогая ручная собачка! — на удивление радостно объявил Дун, после чего закрыл все окна и завесил их шторами, — А теперь давай так… Ты будешь хорошим и послушным сыном своей гордой страны и своего много любимого отца… Ты расскажешь нам абсолютно всё… Иначе вот ОН, — Дун указал пальцем на князя, взявшего из рук Калашъниковъа увесистый декорированный топор, — Он размозжит твою голову и даже из твоего трупа что-то да выудит. На органы там отдаст, или, вон, чучело сделает, как тот «козерог» на стеночке…       Костров, до этого смирно сидевший в своих раздумьях не то о происходящем ужасе, не то о своём прошлом, в которое он окунался каждую ночь и которое так любил, обратил внимание на стену. Действительно, на ней виднелась голова не то козла, не то какого-то быка, названного козерогом. Помимо этого там же можно было найти ещё несколько таких же чучел разных животных, пара стендов с патриотическими, выцветшими на солнце плакатами о силе и могуществе новой страны, пара наградных листов, китель с медалями и… конечно же, он — пиджак его давнего врага, сделанный из кожи змеи. — Попрошу заметить, что отсечение головы достаточно болезненный процесс, — спокойно заявил фон Абен, садясь прямо напротив тайгонца так, будто бы Эммерих Вальтер — царь по жизни, абсолютная уверенность во плоти, уставившись Бэйчолу прямо в глаза, — Позволь небольшую историческую справку. Во времена царя Шгромхрата I Колосажателя кузнецы осознали, что казнить людей путём отрубания головы — крайне удобно. Всего-то навсего заточил лезвие топора до бритвенной остроты, да махнул разок, прямо между первым и вторым шейными позвонками вонзив топорище…       Князь Морхемский смаковал каждое слово, не отводя взгляда от глаз связанного тайгонца, — Головы отлетали только так. Но… — тут фон Абен демонстративно провёл пальцем по острию, — Как видишь, мой палец не кровоточит. Лезвие затупилось, я не точил его ни разу в своей жизни, как и все предки до меня… Считай это семейной реликвией, чьё место на стене. Но даже так это всё ещё топор… Задача которого — рубить.       Тут он нагнулся прямо к уху тайгонца, до этого сохранявшего стоическое выражение лица, и произнес, — Раз до тебя ещё не дошло, узкоглазый, если ответы меня НЕ УСТРОЯТ, то мне придётся применить топор по его прямому назначению. Быстро ты не отделаешься, потребуется как минимум несколько ударов, чтобы оборвать твою поганую предательскую жизнь. И я обещаю тебе, что максимально затяну процесс, лишь бы ты мучался подольше…       Всё остальное ГРКИОП смотрело на маниакальное лицо фон Абена с явными подозрениями на его психическую нестабильность. Однако, говорить что-то человеку с топором — идея опасная. Не только потому, что слушать его больно ушам… Но и потому, что комбинация из топора и малость не самого уравновешенного тридцати восьмилетнего чёрта имеет свойство взрываться, как гремучая смесь, устраивая настоящую кровавую баню, будто перед вами не старший комиссар всей столичной жандармерии 1-го отдела, а чёртов «Дармийский Берсерк», он же именуемый «Тангхаром Хатоя», чей пиджак теперь украшает помещение князя как «символ победы закона над уродством криминального мира». — А ещё наши жандармы самые гуманные в мире, — усмехнулся пленник, — Чтоб ты понимал, князёк, от твоих попыток в угрозы мне ни холодно, ни жарко. Хрен я тебе чего скажу, гаденыш.       С этими словами тайгонец издал характерный горловой звук и плюнул фон Абену прямо в лицо. Содержимое ротовой полости Бэйчола попало в лоб Князю Морхемскому, не просто разрушив жуткий образ жандарма-мучителя, но и показав, что ситуация далеко не под контролем Эммериха Вальтера, и что все его попытки запугать пленника не возымели ровным счетом никакого эффекта.       Старший комиссар, сохраняя все то же убийственно спокойное, но в то же время напряженное от омерзения выражение лица, снял с руки перчатку из черной кожи, медленно протер ей лоб, методично собирая каждую капельку слюны, чтобы ни следа этой пакости не оставить на своем лице, а затем неслышно удалился куда-то в темноту, зачем-то прихватив с собой топор. — Надо же, затачивать пошел, князёк? — усмехнулся ему вслед связанный Бэйчол, — Не порежься только! Ишь, обидчивый какой нашелся. — Бэй, идиота ты кусок! — Калашъниковъ ударил его по лицу ладонью, — Зачем?! Объясни мне, другу, бляха твою муха, ЗАЧЕМ?! — Вопрос… падла ты эдакая, риторический, — повернувшись к паранцу лицом сказал стрелок, — Не заставляй меня, парашка, быть верблюдом и в твой адрес. — Чел, тебя буквально только что могли зарубить топором. Когда Плантатор чё-то говорит, он это «искренне» желает. Если сказал, что зарубит тебя, — присвистывая от шока за товарища говорит Токидо, — То о-о-ой, готовь пальцы, руки… Он маньяк малость… любит посмотреть на такое. — А может давайте мы всё-таки чем-то полезным займёмся? Время не резиновое, — попыталась вмешаться Мэй, но Токидо её тут же перебил. — Не резиновое. Но, думаю, князь не помешает нам разобраться с предателем. Бэйчол, ты бы лучше это, ротик свой держал на замке только по вопросам критики других и оскорблений… Выкладывай всё, что знаешь. — И это мне говорит человек, которого во всех кругах прозвали лучшим хакером и искателем информации столетия?! Пахнешь слабостью, проститут иватоминьский! — Отставить разговоры! — крикнул вдруг резко Костров, — Что вы как маленькие, блядь?! Неужели такие тупые, что допрос провести не можете?!. Бэйчол! — Чё те, чушка ильтенийск-...       Удар по лицу. Кулаком. В кожаной перчатке. Достаточно сильный, о чем свидетельствовал хруст — Не чушка, а «Товарищ комиссар Костров»! Повторить?!. — Кх-х-х… Н-никак нет, комиссаришко… — однако очередной удар заставил его поменять обращение к вышестоящему по званию, — Т-то есть… Комиссар. — Отлично. Мы точно споёмся, — он грозно посмотрел в глаза тайгонца, в которых, как и сегодня в аэропорте, видел тьму… Всеобщую, все обволакивающую тьму… Зрачки расширены, дыхание участилось. Очевидно, что он сейчас вот-вот сорвётся, — На кого ты работаешь? От кого поступило сообщение о возможности сотрудничества? Кто заказал Секретаря ван Бартуэйна?! Откуда оружие, и где оно сейчас?! — Да ты думаешь я те… Хоть чё-то… — уже начал бурчать тайгонец, но Тоха был быстрее. На этот раз он ударил по Бэйчолу коленом в грудь, отчего пленник чуть не свалился, благо, тяжелый дубовый стул и крепкие веревки вместе с наручниками удержали его. — Я не думаю. Я ЗНАЮ! Говори! — Ах ты… слащавый педик… Чтоб тебя… Да за все твои греш-...       Не успел он договорить, как за Бэйчолом мистическим образом появилась тёмная фигура фон Абена. Его лицо в этот момент воплощало в себе связь Дьявола из самых глубин царства мрака и абсолютного, будто высеченного из гранита, монолитного спокойствия.       В его жилистых руках, с которых сняты перчатки, топор, заточенный, хотя и не сильно. Одним резким движением, будто удар биты, дающий хоумран, князь, словно настоящий мясник, желающий в одночасье оборвать жизнь своей скотины, с неимоверной силой ударил обухом топорища по затылку тайгонца. В миг, когда тяжёлое металлическое топорище настигло затылочную кость, послышался громкий звук хруста, будто одновременно целая рота с пристальным усердием надкусила сочные огурцы. Ханзаар, до этого с язвительно уверенным взглядом смотревший на своих некогда коллег по ГРКИОП, в один момент затих и обмяк. Со стороны затылка, кажется, появилась неслабая кровоточащая рана…       В очередной раз все замолкли. Отряд не мог даже слова сказать, увидев, как фон Абен, до этого всегда ведший себя как прилежный начальник и жандарм, воплощение холодного разума и пример дисциплины, превратился на их глазах в настоящего демона. — Грязная псина… — тяжело дышал фон Абен, полным ненависти взглядом устремившись обмякшее тело, стиснув зубы от злости. Зрачки расширены, глаз вновь дергается, ритмично и в то же время нет. «Ёбаный. Пиздец. Блядь…» — пронеслось в голове у Кострова, после чего он инстинктивно подбежал к Ханзаару, чтобы проверить его. В это время Калаш пребывал в состоянии, нет, не просто когнитивного диссонанса, а глубочайшего ахтунга от произошедшего. Однако опыт военных действий и выслуга лет на должности оперативника жандармерии сыграли свою роль. Перед ним, пускай и начальник, но человек, вооруженный и очень опасный, только что, вероятно, насмерть, словно свинью на скотобойне, забивший Бэйчола. А значит враг. С этими мыслями паранский амбал резким рывком сблизился с фон Абеном, нанеся тому удар в солнечное сплетение, отчего тот, задыхаясь, согнулся в три погибели, а затем ловко заломал своего бывшего начальника, предварительно выбив из его руки топор, тем самым обезвредив вероятную угрозу окружающим. — Ебучий случай! Мэй, быстро звони в скорую! — опомнился при виде стремительно изменившейся сцены Токидо, устремляясь к Кострову. Девушка же послушно направилась к телефонной трубке. — Твою-то… Князёк, ты чё наделал?.. — отрешённо проговорил Дун, смотря прямо на испачканный кровью обух топора у его ног.

***

Госпиталь имени святого Маумонгрё,

Хай-Гарден, район Чиантол, на востоке столицы

Стол регистрации, 22:49

— Здравия желаю. Комиссар Костров, старший оперативник Калашъниковъ, — Антон указал рукой на товарища паранца, — Мы здесь по поводу пациента по фамилии Бэйчол. — Который с лестницы грохнулся, но притом у него дыра в голове такая, что будто его кто стукнул? — раздался голос заспанного ординатора за стойкой регистрации, — Ну, был такой тут, да… Узкоглазик тагарской внешности, грузный, но высокий… И? — Как он вообще? Жить будет? — спросил вдруг Калашъниковъ крайне взволнованным, малость дрожащим голосом, словно он в холодную воду по пояс заглянул. — Тагарцы крепкие, и не такое переживут. Травма серьезная, конечно, но на моей памяти бывали и случаи пострашнее. Так что не волнуйтесь, все с ним будет хорошо. — Нам бы с его врачом поговори-... — Какой врач? Товарищ комиссар, вы время видели? Почти 11 вечера. Его сейчас держат в палате интенсивной терапии, за ним там ходят да… А впрочем не стоит вам знать. В общем, с врачом вы сможете поговорить не раньше, чем завтра. Приходите утром, часов эдак в 7-8… Думаю, он будет на месте. — Думаю?! — Тоха сконфуженно посмотрел на паренька в халате, — А сказать точно вы можете?! Мы как бы не самые свободные люди, если что. Точное время ска-... — В этом нет никакой необходимости, messieurs les gardiens de l'ordre.       Слова эти принадлежали мужчине, на вид, немногим за тридцать. Говорил он с характерным акцентом, глотая некоторые буквы, но при этом удивительным образом его речь оставалась четкой и понятной для слушателей. Окинув его беглым взглядом, уже можно точно сказать, что это врач, причем будто бы сошедший со страниц учебных пособий, о чем говорит белый халат, неестественно для столь грязной и неблагодарной профессии выглаженный и выстиранный, застегнутый на все пуговицы, согласно принятым нормам, а также оценивающий взор его усталых умных глаз. Прическа, короткая, уложенная по разные стороны от пробора, а также ухоженные усы прекрасно дополнили образ грамотного специалиста, добавив в него эдакую нотку джентльменской эстетики. — Э?! Хто-хто?! Мэс… мессия?! — обернулся Калаш на голос, возникший откуда-то из-за спины, — А вы ещё кто блин такой?!. Не видно, жандармы заняты важным делом! — Мне кажется, м’сье революционьер, у нас возникло недоразумение, — врач подошёл поближе, с научным интересом с ног до головы осмотрев паранца, — Хм-м… Пожалуй, обращение «люмпен» будет к вам более применимо. Я, надеюсь, вы ведь в курсе значения этого красивого и лаконичного слова? Почитайте как-нибудь на досуге ранние труды мессира Праудмура, да упокоятся его идеи вместе с ним… — Да ёбаный вашу мамашу, каждое новое знакомство!.. Всюду унижают! Я не идьёт, мэс… — Мэтр де Коттуре. Эммануэль де Коттуре, но можно просто «Доктор». Единственный в мире врач-консультант, по образованию хирург общей практики. С отличием закончил Лейронгский медицинский университет, та же история и с ординатурой. Недавно защитил кандидатскую в этом, позвольте заметить, чудесном заведении. — Врач-консультант? — без капли зазрения совести перебил ильтениец Калаша, — Ладно детектив-консультант… Я слышал о таком в новостях… Как же там его… Шкаф… Шав… Шалав… Чёрт, не помню. — И вы не так далеки от истины, м’сье с хвостиком. Щкавиль, Генрих Йозеффь, по отцу — Эдуардович, но в его родных краях, к северо-западу от столицы, в Морхемии, отчества никогда не были в моде. — Мессир, если уж на то пошло, — с уверенностью заявил Костров, — Я дворянин, хотя и бывший. Из ильтенийских Россетти. — О-о-о… В далёкие края вас занесло, мальчик мой. Россетти… Хм, слышал об этом роде, но, к сожалению, не самое приятное. Вы, я погляжу, куда образованнее вашего друга-словеланца, хотя и выглядите не под стать своей благородной крови. — Какая, к хренам вы катитесь, благородная кровь в стране Праудмура?! — вскрикнули вдруг в унисон Калашъниковъ и ординатор, с упоением наблюдавший за бесплатным спектаклем, после чего уже один паранец продолжил, — Так, всё, хватит с меня унижений. Де-как-вас-там, вы на кой сюда пришли? Если вы лечащий врач Бэя, то так бы сразу и сказали! — Бэя?.. Ах, видимо вы о Бэйчол-люмпене… Хм-м, да, мне поступило поручение проследить за состоянием пациента-тайгонца, поступившего минут 15 назад… Из того, что я слышал, шансы на выживание у него близки к нулю. Однако, если стабилизируем состояние… — ЧТО?! — тут вскрикнули уже все трое, чем малость удивили доктора, — В СМЫСЛЕ БЛИЗКИ К НУЛЮ?! — При всём уважении, но врачебная этика видимо, не для вас написана, доктор де Коттуре, — хмыкнул ординатор, все это время внимательно слушая разговор. — В чём смысл лгать больному о том, что ему плохо?.. Лишь увидев корень проблемы и истинную картину, врач и пациент могут прийти к обоюдно удовлетворимому исходу событий — выздоровлению! Этика ограничивает меня в моих силах говорить правду в глаза, — уверенно отчеканил он, даже с меньшим акцентом, после чего продолжил, — А вообще, господа, это ещё не значит, что ему пришёл конец. Шанс есть всегда, а с нашей медициной он таки больше нуля. Вам лишь могу посоветовать… Надеяться. И молиться, если вы верующие.

***

Несколько дней спустя…

Кабинет МРТ

      В любой современной больнице, особенно в той, куда было вбухано невообразимое количество денег из госбюджета, помещения, хочешь не хочешь, но должны соответствовать стандартам, принятым министерством здравоохранения. И кабинет МРТ не исключение. При входе посетителей встречает мягкий свет, равномерно рассеивающийся по стенам, окрашенным в успокаивающие пастельные тона, черный широкий рабочий стол с мониторами, на которых уже заблаговременно были открыты специализированные программы для анализа полученных снимков, различными папками, лампой, а также письменными принадлежностями, причем все было расставлено максимально аккуратно и эргономично, чтобы не мешать врачу, и чтобы его работа за столом была максимально эффективной; наконец, стеклянное ограждение, разделяющее кабинет на две зоны, отделяя рабочую от той, где находится непосредственно сам томограф.       В углу рабочей зоны кабинета стоят в ряд стулья, обитые мягкой тканью в один цвет со стенами, предназначенные для сопровождения пациентов и их родственников. На стенах висят информационные постеры, демонстрирующие анатомию человеческого тела, а также принцип работы МРТ, что позволяет пациентам лучше понять процесс, а врачам лишний раз напоминает о том, что они должны были вызубрить еще в студенческие годы.       В центре огороженной зоны возвышается магнитно-резонансный томограф – величественная машина, единственный прибор, на фоне всего прочего оборудования выглядящий футуристично, будто бы собранный не руками людей этого времени. По обе стороны от аппарата идеально расположены специальные столы, на которых размещены различные медицинские инструменты и аксессуары. Здесь можно увидеть подушки для удобства пациентов, а также специальные фиксирующие устройства, которые помогают обеспечить максимальную стабильность во время сканирования. Каждый элемент интерьера продуман до мелочей: от цветовых решений до материалов, чтобы создать комфортную и безопасную атмосферу. — С-сикока-сикока денег в это чудо-юдо заморское вбухали?.. — челюсть паранца чуть не поцеловала белоснежную плитку. — Немало. Хватило бы какому-нибудь чинуше с Востока на яхту у Южного берега… — с завистливым свистом дополнил Калаша Костров. — Ваш уважаемый товарищ люмпен из Тайгоны скоро ляжет в этот аппарат, и мы проведём полную диагностику… Надеюсь, что с его головным мозгом все не так плохо, как может быть теоретически. Судя по характеру травмы, падение явно пришлось на стройинструмент… По всей видимости — на молот или киянку, учитывая весьма крупную, но ограниченную область поражения. — Да мы сами не в курсе, как так вышло, товарищ доктор! — удивлённо гаркнул паранец, — Чисто БАЦ! И всё, уже лежит на полу, так вона и не оклемался. — Хм-м… Впрочем, такие вещи вне моей компетенции. Подробностями происшествия должны заниматься вы, товарищи-жандармы, я лишь предполагаю. А теперь… — доктор постучал в прозрачный экран, который еле заметен изнутри, — Завозите пациента.       Двое интернов, хиленькие, забитые жизнью экс-студенты, одетые в халаты, завезли в кабинет каталку, на которой лежал Бэйчол, уже пришедший в нормальное, стабильное состояние, но всё ещё находящийся в «отключке». Проводить сканирование при отсутствии сознания — исключение из правил, но оно требуется здесь и сейчас. С черепно-мозговой травмой шутки плохи, потому нужно получить максимум данных, заодно необходимо убедиться в отсутствии у пациента каких-либо побочных травм.       Вот эти два худощавых недоразумения пытаются аккуратно переложить тайгонца с каталки на выдвижной стол, пытаясь не навредить пациенту в процессе этого. Недоразумения они именно потому, что получилось у них это лишь раза с пятого, и то, с помощью Калашъниковъа и де Коттуре, уставших смотреть на тщетные попытки и жалкие потуги интернов перетащить эту бессознательную тушу весом под центнер. — Н-никогда больше! — вспотевший и покрасневший товарищ в халате уже еле-еле стоял на ногах, — Смилуйтесь, доктор де Коттуре!.. — Привыкайте, мальчик мой. В неотложку иногда поступают такие, позвольте… — тут доктор задумался, пытаясь подобрать подходящее слово, — …груды того, что недавно, прямо как вы, ходило на двух ногах и жаловалось на тяготы жизни; тяжелоатлетам и не снилось. Поверьте человеку, все студенчество отпахавшему санитаром в скорой.       Но вот тайгонец уже лежит там, где нужно, и все покидают кабинет. Затем в кабинете выключают свет, а доктор включает компьютер и, вместе с ним, и начинает процесс. Выдвижной стол медленно, словно пьяная после нового года черепаха, но также неотвратимо, въезжает внутрь трубы. Томограф ещё не включен. — И сколько будет идти сканирование? — В лучшем случае — 15 минут. В худшем — до часа. Вообще, по всем нормам, вы должны покинуть кабинет и выжидать в коридоре, но… — тут де Коттуре замолчал, то ли задумавшись, то ли специально выдерживая паузу, — Вы, я погляжу, товарищи, коль так волнуетесь за него. Значит запишу вас в категорию «Родные и близкие». Думаю, главврач всё равно читать не будет и выкинет мою объяснительную в камин где-нибудь у себя на даче.       Говорил доктор говорил крайне спокойно, малость даже апатично, но в его глазах начал медленно загораться огонёк научного интереса, возникавший каждый раз при начале работы, — Давно уже не делал этого. Что же, посмотрим…       Звуки работы томографа – это мягкий, ритмичный гул и стуки, которые создают атмосферу безмятежности и надежности... По крайней мере, так думал Калашъниковъ. На деле, не будь бы стены между томографом и рабочей зоной, стоял бы такой адский треск и гул, что жизнь прямо рядом с аэропортом показалась бы вам райским наслаждением. Однако движение магнитов внутри трубы не напрасно - на экране компьютера, не таком современном, как у того же товарища Дуна, но и не на старье каком-то, появилось первое изображение. Затем оно сменилось на второе… Третье… И так далее, послойно. Пока шло лишь общее сканирование.       Эммануэль де Коттуре, внимательно с ассистентами следивший за изображениями, заметил какое-то движение в области затылка. — Хм-м–м?.. Тёмные пятна? — вслух спросил он себя, после чего повернулся в сторону ассистента за столом и спросил, — Та-ак, сдвиньте-ка малость пониже…       Ассистент выполнил поручение, но изображение ещё больше стало неразличимым. Появился странный шум, а тёмное пятно увеличилось. — Опаньки… Артефакт, — удивился врач, сидевший за компьютером, — Доктор де Коттуре, у нас малость неприятности. Проводить исследование нельзя, артефакты появились. — Что это может означать? — У нашего пациента в голове есть что-то металлическое… О чём нас никто не предупредил.       В тот же миг де Коттуре нажал на кнопку экстренной остановки аппарата, после чего выдвижной стол всё также медленно выбрался наружу. Тайгонец как лежал, так и лежит без сознания, однако очевидно, что требуется операция на голову, потому, его в этот же миг интерны, нервно спохватившись, переложили, даже с первого раза, тайгонца и по команде доктора увезли его в операционную, благо расположенную не так далеко и свободную. — Поздравляю вас, товарищи, проводить исследование нельзя. Вы, случаем, не знаете, имеел ли ваш тайгонский товарищ какие-то травмы? Не контузило ли его? Не ставили ли ему пластину или что-то подобное в голову?..       Что ильтениец, что паранец ничего о подобном не знали, потому лишь синхронно пожали плечами. — Понятно… Хорошие вы, однако, товарищи… Ладно, время оперировать. Вы можете быть свободны.

***

Пара недель спустя

Палата Х. Бэйчола

— Ну, и как вы, товарищ Бэйчол? С памятью проблемы имеются? — Н-не думаю, товарищ доктор. Чёрт возьми… Надо ж было так… — Что-то случилось? — Н-нет, не важно. Не к этому делу относится… В общем, да, с памятью проблем нет… Голова правда ноет сильно… Но куда подеваться, операция — штука болезненная. — Действительно. Вам понадобится время для восстановления в полную силу. Много времени… Возможно, придётся вам посидеть в кабинетах с таким диагнозом. Или вовсе на пенсию вас выпустят. — Какая пенсия?! Стране нужны порядочные жандармы, а не вот это вот всё! А в итоге что?! Упал, очнулся, хотя бы не гипс?! Ненавижу… — Прекрасно вас понимаю. Что ж, ладно. Отдыхайте. Нам ещё предстоит некоторая беседа, но позже, — доктор засунул руку в карман своего халата и нащупал в нём малюсенькое металлическое устройство, явно содержащее сталь и медь.       Выйдя из палаты, де Коттуре обнаружил ожидавших его возвращения четверо членов ГРКИОП. А точнее — тех, кто представился как «хорошие друзья Бэйчола», в ту же пору не знавшие о нём буквально ничего, кроме того, что он «давно с Востока»: шляпник, пролетарий, кьёминька и стиляга. — Н-ну, и как он?! — резко встав с места, Калашъниковъ тут же кинулся к доктору, от волнения усиленно, будто маленький ребёнок, дёргая его за рукава халата, — Живой?! Здоровый?! — Умерьте пыл, м’сье паране-е-е-ец!.. — крайне недовольно протянул он, после чего выбрался из хвата Иванъа Романъовича, и продолжил уже спокойнее, — Ваш восточный друг был прооперирован мною лично, причем успешно, без осложнений. В голове у была, нет, вовсе не пластина, но кое что-то более примечательное, — тут он вытащил из кармана устройство, похожее на слишком уж большой транзистор, — Вот эта микроскопическую… вещица. Говоря с вами откровенно, лучше бы это была просто пластина — она хотя бы не создавала такое возмущение в ЭМ-поле, какое мы наблюдали… Установлено оно было… в затылочной доле коры больших полушарий, в области зрительного центра. — Помехи? — внутренний ботаник по физике проснулся в Токидо, — Хм-м… Возможно оно было такое сильное, потому что эта хренотень — магнит. Типа, ток индукции, вся эта дичь… — И раз уж она в затылке, где область зрительного центра… — подключилась к размышлениям Мэй Ланфен, — Может… Хм… Охика, помнишь мы с тобой смотрели недавно тот фильм про шпионов? Там что-то такое было… Типа, устройство буквально влияло на сигналы в мозге… Причём связанные со зрением, слухом… — Хочешь сказать, что эта штука могла заставлять его видеть то, чего никогда не было? — впервые за месяц Охика выдал хоть что-то умное и действительно полезное, — Ну, типа, галлюцинации?.. — Я уж не знаю, какие такие галлюцинации он мог видеть, а главное — на кой они, токмо, народ, не кажется ли вам, что приводить фантастику как аргумент — это говно идея?.. — Калаш вопросительно посмотрел на Мэй и Охику, после чего оба из них зыркнули обратно на него, с недовольством. — У тебя есть предположения лучше, гигант мысли? — заступился за эту идею стиляга с патлами, — Всё сходится. Магнит, у зрительного центра… Плюс его «экстраординарное» поведение, хотя до этого с ним такого никогда не было, за все-то годы… — Экстраор-... какое?.. Впрочем, похеру. Самое важное то, что это точно связано со с-... А…       Тут ненароком все четверо уставились на доктора, всё ещё стоявшего здесь и державшего в руках это устройство, внимательно слушающего околонаучный бред этих малообразованных и легкомысленных граждан-жандармов, причем чем больше он слушал – тем больше осознавал, что начал стремительно тупеть. Желание разбить себе лицо ладонью от стыда было высоко, но, как говорится, «Собаки лают, а караван идёт» — Понятно, почему у нас в стране всё так плохо с раскрываемостью, что мой бедный товарищ Щкавиль вынужден за вас решать абсолютно все, даже самые банальные, дела. Ей Око, куда катится этот мир?.. — Так, доктор, тут мы, пожалуй, сами. Вам спасибо огромное за труд, что вытащили его… А то мы уж перепугались, — вдруг заговорил вежливо Костров, — Но можете, пожалуйста, позволить нам поговорить наедине с пациентом?       Де Коттуре осмотрел всех четверых, после чего сравнил неравные силы в лице 3 не самых хилых мужчин и достаточно боевой девушки, а затем вспомнил, что уже неделю не может отойти от постоянного недосыпания в связи с загруженностью работами с бумагами по этому и другим делам, и недовольно отдал предмет Мэй Ланфен. — Я с вами, идиотами, дел иметь более не желаю, — сурово, будто откинув весь свой профессионализм, ответил доктор, — Да и спорить тоже. Занимайтесь чем хотите, он уже, в принципе, идёт на поправку… Живучий ваш товарищ, вынужден признать. Не добейте его там своими разговорами.       После подобного сурового пожелания, доктор малость поклонился и стремительно покинул коридор, исчезнув, будто бы его никогда тут и не было… — Ну доктор, ну сукин сын… — шепнул Калашъниковъ, войдя в палату вместе с Костровым, Токидо и госпожой Дун.       Четверо вошли в палату, в которой Ханзаару повезло быть одному — всё-таки, он был пациентом достаточно важным, да и травма не самая слабая. Не особо просторное помещение, однако хорошо освещенное благодаря тому, что сейчас, ввиду времени, в окна било тёплое полуденное солнце. На подоконнике стояли какие-то цветы, наверняка принесённые его пассией, гражданкой безызвестной для всех присутствующих, а также рядом с кроватью стояла его спортивная сумка, в которой пару недель назад он чуть не перевёз все свои личные вещи и не скрылся за границей, откуда его, стрелка в самого Секретаря ван Бартуэйна, было бы невозможно отследить. — Прив, Бэй, — достаточно спокойно начал Калашъниковъ, — Ты в курсе, зачем мы тут, так ведь? — Ещё бы, — нервно вздыхая ответил Ханзаар, — В общем… Да, я это сделал. Зачем было убивать того мужика? Ну, честное слово, поймали бы меня, да дело с концом… — Приказ свыше был взять тебя живьём. Ну вот, — усмехнулся Токидо, — эти два акробата, или, как их там назвал старик Секретарь, «орлы», тебя и схватили. Это было феерично. — Феерично? Токидо, ты в жизни хоть раз по башке получал резиновой дубинкой? — недовольно хмыкнул тайгонец, после чего продолжил, — При всём уважении, но было больно. Любитель смотреть на чужие страдания, етить тебя в колено. И ты ещё, блин, Калаш. Нет, чтобы просто на пол меня уложить?! Нахер ты меня к СТЕНКЕ приставил? Чему нам первым делом учат в жандармерии про задержание?! НА ПОЛ! Потому что вставать надо, а это время и силы! А ты чё, Костров?! Сразу надо было с подмогой приходить! Ещё и подкинул мне таблетки эти! Ну надо же это делать как-то аккуратнее! Одна Мэй душка и ангел, нигде не прое-... — Потому что она нифига и не делала! — возмутился Токидо, — Сидела, блин, в штабе, да лапшу жрала! — Это называется «рамен»! И ещё дармийцем себя зовёт! — УСПОКОЙТЕСЬ! — крикнул Костров, нервы которого уже перестают выдерживать всё происходящее, — Мы сюда по делу пришли! Бэйчол. Как? Кто на тебя вышел, когда? Выкладывай всё, что помнишь. — Да что мне говорить?! Я сам не помню почти ничего! Ни лиц, ни имен, ни голосов, НИ-ХРЕ-НА! Меня связали, повезли в какую-то глухую деревню или городок… Там начали угрожать… Я согласился с ними работать. Потом темнота!.. — чуть ли не рычал от злобы на себя Ханзаар, — Надо было, едрёна вошь, отказать этим ублюдкам ПАНТерским… — Минутку-минутку. ПАНТерским?! — Костров устремил свой острый взор прямо на пациента, — Ты в этом ТОЧНО уверен? — Ещё бы. Думаешь, ещё у кого-то в этой стране есть деньги на то, чтобы вживить кому-то чип?! Мне буквально втёрлись в доверие, и я этого даже не замечал… Они полоскали мне мозги, а я был и рад! Мне приказывали делать — я делал и, о Око, радовался… Радовался, сука… Что я сделал дело важное, полезное, «во благо Родины»! А потом!.. — тут он умолк и закрыл лицо руками.       Повисло молчание. Убийственное молчание. Послышались редкие всхлипы тайгонца. — А потом эти уроды заставили меня стрелять. В человека, которого я уважаю больше всего на свете… Человека, который несмотря на свои ошибки не превратился в морального урода, которого не испортила власть!.. В КУМИРА! В старика в конце-то концов!.. — Бэй… — И я сделал! Я собрал с помощью чертежей, которые мне прислали, схему для дистанционной стрельбы. Потом вырубил этого чёртового работника службы дезинсекторов! Поднялся, всё поставил, установил… И ждал! Ждал, пока там будет старик ван Бартуэйн! Ждал именно ЕГО, потому что именно ранение Секретаря сказалось бы особо сильно на репутации Президиума!.. Потому и стрелял с двух точек, чтобы точно попасть и не убить!       Голос тайгонца становился всё громче и громче, переходя в настоящий нервный срыв. В речи эмигранта не чувствовалось ни капли тагарского акцента — абсолютно чистый общий глайгардский язык, на котором говорят все жители Глассенрайха. Четверо же с сожалением и нескрываемым состраданием смотрели на Бэйчола, но не прерывали — себе и ему дороже будет заставить его хотя бы на время замолкнуть. — А потом… потом они дали мне понять, что мне не жить, если я не исчезну. И я стал думать… И понял, что надо делать ноги. Ну… и тут-то вы меня и поймали… — Бэй, — Калаш положил руку на плечо, — Тебя не могла поймать целая жандармерия столицы. Если бы мы не объединились… ты бы исчез. Хотя, наверное, жандарму этим гордиться не стоит, но… ты реально отличился. Это говорит многое о том, что ты как жандарм — идеален… Знаешь полностью, как всё устроено. Да и… главное, что ты понял свои ошибки. Да, наказания тебе не избежать, но… даже веруны ведь говорят, что раскаяние — полпути к исправлению. — Угу. Да и… кроме нас с фон Абеном и Дуном об этом происшествии никто не знает. Так что может они и смилуются… раз уж ты действовал далеко не по своей воле-то, — впервые за долгое время Антон говорил без грубости и раздражения, — Главное… Не опускай руки. Все заслуживают шанс на исправление, — усмехнулся шляпник. — Ну, не все, — вставил свои пять копеек Токидо, — Но у тебя слишком безупречная история, чтобы тебя вдруг резко отправили на плаху, мужик. Кстати, откуда такой чистый язык? Ты ж вроде с акцентом базарил. Давно так шпрехаешь? — С тех пор, как переехал. Хотел по началу быть на одной волне со «своими», тагарцами… Акцент даже имитировал, типа «cвой». Да толку, всё равно с ними на тайгонском говорил… А потом уж и приклеилось это.       Разговор иссяк сам собой. По факту, Ханзаар Бэйчол, старший оперативник второго отдела жандармерии столицы, только что признался в содеянном и выложил абсолютно всю подноготную этого дела, за которой так сильно гнались члены ГРКИОП. Эта история — окончена…       Или же всё-таки нет?.. — Погодите, — вдруг заговорил он, смотря в окно, — Припоминаю кое что… Помню среди похитителей, их главный был… Мужчина в цилиндре. Джентельмен эдакий. Смугловатый такой, с бакенбардами смешными… Лицо у него… Чёрт, не могу вспомнить… Итак голова кругом.       Мэй Ланфен Дун, решившая не встревать в мужскую беседу, быстро записала эти черты внешности себе в блокнот, чтобы потом проверить их в базе данных. Описание слишком уж общее выходило, но даже так это — ценная информация. — Помню он твердил ещё все про город… Око, как же его?.. Ну, столица эта… в Монтесранске. Тьфу, Вестхольде. — Чинкау, — проявил эрудицию Костров. — Да, да, благодарю, он самый. Все твердил, что там, мол, «мелочь», какая-то… «Мелочь? Деньги может быть?.. Или что похуже…» — пронеслось в голове у Кострова в этот момент. Что бы не скрывалось под словом «мелочь», это тоже своего рода зацепка. Её стоит запомнить. — Не ссы, мужик. Мы найдём этого пидора, и засадим его! А то и вовсе попросим госпожу Председателя его расстрелять! Главное это… Давай, не унывай! Мне ещё нужен товарищ, который готов каждое утро есть со мной в «Заветах Праудмура»! — во весь голос рассмеялся Калаш, садясь прямо на кровать Бэйчола, — Мир? Рука паранца протянулась к тайгонцу, явно намекая на товарищеское рукопожатие. — … Ха, Калаш… Мир?.. Я подумаю.

***

31 мая, 03:55

Несколько дней спустя после душевной беседы

Мост «Мунлайт», район Лассенгар

— Мир… — буркнул Ханзаар, всматриваясь в тёмно-синее небо, на горизонте зеленеющего от встающего солнца, докуривая в этот момент последнюю сигарету из пачки. Крайне необычный, прекрасный вид для человека, который весь вечер решил посвятить прогулке по городу, который уже знает вдоль и поперёк…       Последней прогулке.       Стоит тайгонец прямо на металлической балке моста, еле удерживаемой заклёпками десятилетней давности, за оградой. По ту сторону — никого. По эту — лишь чернота зловонной речки Лассен. — Так нельзя. И если они не могут… Я сделаю это сам.       В руках — письмо, подписанное фон Абеном и Дуном, о помиловании Бэйчола. Написано оно, в отличие от многих других, явно на эмоциях, с желанием выразить уверенность за то, что вины в содеянном Ханзааром нет никакой.       Проблема в том, что сам тайгонец считает глубоко иначе. Боевой патрон, его талисман, обнаруженный на месте преступления — его. Отпечатки на винтовке, которую он выдал ГРКИОП — также его. Весь план — выдал он. Но… Понёс ли Бэйчол, заслуживший по меркам уголовного кодекса, если не высшую меру — смертную казнь — так хотя бы пожизненное заключение, хоть какое-то наказание, кару за содеянное чудовищное преступление?       Нет. Никакого. Все вокруг лишь твердят о том, что он не виноват, что он белый и пушистый старший оперативник, с восемь лет работавший на благо столицы и не имеющий за собой никаких «грешков». Что он чуть ли не идеал, сошедший с Небес и сотворённый самим Пресвятым Оком.       Чувство вины… Словно червь-паразит, поселившийся в самой глубине души тайгонца, нещадно пожирающий её, с каждой минутой все сильнее и сильнее, пытаясь удовлетворить свой безграничный аппетит, тем самым без конца мучая Бэйчола. — Это не так работает… Я не за это страдал! Я за закон воевал! За равноправие! За то, что он суров, но требует исполнения! И ГДЕ?! — кричит он вдаль, а единственный его слушатель — ветер, так и подталкивает тайгонца сделать задуманное.       Вина… Она закралась так глубоко и всё разъедает и разъедает, словно «царская водка» разрушает золото… Прогрызает путь наружу, в мир, где невиновных расстреляют, а его, поистине заслужившего получить свинец в своё бренное тело — нет. — Так ведь нельзя… Все учили меня этому. Фон Абен, товарищ Дун… Калаш, Костров, даже Охика с Мэй… Все… И где они теперь? Говорят, что все заслуживают второй шанс?.. Но то, что я сотворил… За такое не прощают…       Шаг вперёд. До края балки ещё пару таких же маленьких. Ветер завывает всё сильнее и сильнее, подхватывая своим порывом не только дорожную пыль, но и тихое напевание себе под нос. — Один лишь ты, Салхи, меня слышишь… Один лишь ты, Бэтхэрхар, меня понимаешь…       В ту же пору, по этому же мосту, с рабочего места возвращался Костров, запарившийся работать с огромнейшим количеством бумаг, выпавших на его отдыхающую долю… И увидеть его, пару дней назад с небольшой ухмылкой говорящего о «мире», «дружбе»… — Ч-что?.. Б-БЭЙЧОЛ?!       Тут же рука скользнула в сумку, доставая свою раскладушку, тут же пальцы инстинктивно набирают номер товарища, сейчас спящего… но кому это сейчас важно?! Человека нужно спасать, и если придется оттаскивать его силой, то друг-паранец с этим справится куда как лучше. Дело Кострова — попытаться выиграть время при помощи слов. — Калаш! — кричит он в трубку, пока бежит к Бэйчолу, — Калаш, твою мать! Просыпайся!

***

      В этот миг я почувствовал в себе нескрываемую злобу. Эта ильтенийская мразь вздумала звонить мне в 4 утра! В то время, когда я обычно, наконец, засыпаю! — Калаш! Просыпайся! Ты меня слышишь?! — Да слышу я тебя, тварь шляпная!.. ЧТО. НАДО?! — БЭЙЧОЛ! —донеслось еле-еле из трубки,— БЭЙЧОЛ, твою… — потом тишина, — не надо, пожалуйста! Подумай!.. — Тоха?.. Что ты говоришь? Кому?! — Калаш, блядь, срочно! Мост Мунлайт, тут… Тут Бэйчол!.. Он… — ЧТО?! Он ЧТО?! Прыгнуть собрался?! —вдруг схватил меня ужас за сердце,— ЕБЁНА МАТЬ, ДЕРЖИ ЕГО ВСЕМИ РУКАМИ И НОГАМИ! Я УЖЕ ИДУ!       Резко открыть шкаф, отчего дверки аж вылетели из петель, откинуть их подальше, вытащить хоть какие-то штаны, рубашку, затем пулей в коридор… Трубка всё ещё в руках, но я уже ничего не слышу, кроме своего сердцебиения, ускорившегося до невероятных… ударов 130-140 наверное…       Ботинки на голые ступни, даже не закрываю квартиру на ключ, а просто громко хлопаю дверью. Бегу… Бегу так, как никогда в жизни ещё не бегал. — ТОХА! КАК ОН?! — БЛЯДЬ! Я пытаюсь!.. Он… СУКА… —голос Антона прервался,— Бэй, пожалуйста! Не делай глупостей!..       Слыша это, я беру все силы и ускоряюсь так, будто я бегу за преступником, за голову которого назначили цену в миллион… нет, миллиард глассенмарок. Даже выронил телефон из рук — и плевать! Товарищ всегда был, есть и будет важнее любой механической и электронной фигни!..       Вот уже и знакомая набережная, с которой видно мост. Я бегу явно не с той стороны, потому что я не вижу ни Кострова, ни Бэя. — Держись, бля, старина! Пожалуйста!..       Всё ближе и ближе… Обгоняю случайного утреннего бегуна, который в шоке смотрит на меня, амбала, несущегося со скоростью чёртового афаргарского леопарда. Вот и мост… Вижу Тоху… Он прямо у перил… а потом падает. На колени…       Блядь. Пожалуйста, нет. НЕТ, НЕТ, НЕТ,НЕТ,НЕТ, НЕТ!       Спотыкаюсь, падаю лицом прямо на асфальт. Нос, походу, сломал… Похеру! ВСТАВАЙ, ТЮФЯК! НОГИ, РАБОТАЙТЕ, БЛЯДЬ!       Вот, наконец, подбегаю, надеюсь увидеть его… но… на балке никого нет. А Костров… На нём лица нет, а в руках — металлическая шняжка, в пальца длиной. Патрон. Тот самый… — … т-ты о-оп-поздал… в омуте… черти водятся.

***

1 июня, 20:44

Вокзал «Тэсст-Централ»,

район Традобан

      Перрон. Как из ведра льёт настоящий тропический ливень. Ветер не просто дует, а буквально воет.       Как сказал бы Бэйчол, «Это Бэтхэрхар злится!»       Но не скажет. Новостные сюжеты весь вчерашний день трубили о беспричинной кончине старшего оперативника Бэйчола и о том, как жандармерия бесполезна, если даже своих коллег спасти они не в состоянии.       Под таким промозглым ливнем стоят члены ГРКИОП, все те же четверо, плюс фон Абен, соизволивший отложить на время свои дела и проводить оперативников в путь… — Чинкау? Учтите, городок не из безопасных… по крайней мере, так было когда-то точно, — монотонно говорил князь, всматриваясь в чёрные от злобы глаза коллег.       А чёрные они были вполне себе заслуженно. Не ударило бы это животное в плаще без тормозов своим хреновым топором по голове Бэйчола, быть может, ГРКИОП бы не лишилось бойца, тем более такого хорошего. У каждого из них, настолько разных, сейчас было лишь одно желание — взять тот же топор и покромсать Эммериха Вальтера к чёртовой бабушке, тем самым повторив опыт одного родовитого морхемского студента-филолога семнадцатилетней давности. — Да. Опасный, — Токидо скривил свой рот и показал князю свой оскал, — Тебя, капитан очевидность, спросить, сука, забыли. — Раут-ротмистр Токидо, — схватил он его за запястье, — Имейте совесть общаться с вышестоящими по званию ПОЧТИТЕЛЬНО и УВАЖИТЕЛЬНО! — Знаешь, ГДЕ я видал твои манеры?! На хую! Большом таком, с венками нахуй! — дёрнул он свою руку, после чего наступил князю на ногу со всей силы, — Урод, блядь!       Фон Абен сдерживаться тоже не стал, а, потому, ловко сняв свою шпагу вместе с ножнами со своего пояса, со всей дури ударил ими по бедру ноги Охики, отчего тот со сдавленным стоном присел на одно колено. — Не одним вам не нравится всё то, что происходит в данный момент! — со злобой прикрикнул он на Токидо, схватив его за лицо, в районе челюсти, держа его голову ровно, по направлению к себе, таким образом чуть-чуть его приподняв, — А теперь будьте так любезны, уже БЫВШИЙ раут-ротмистр Токидо Охика, закройте свой рот на замок и выполняйте поставленную задачу!       Затем Эммерих-Вальтер повернулся к остальным членам ГРКИОП. — Это и к вам относится. Совсем от рук отбились, сборище кретинов. Эмоции свои учитесь сдерживать.       С этими словами Князь Морхемский отпустил лицо Токидо, вместе с этим толкнув его вперёд, от чего тот упал прямо на спину. Благо перрон был пустой, иначе бы на этот галдёж явно бы кто-то да пришёл. — Сами бы сначала сдерживались, сэр «князёк», — помогла вставь Токидо Мэй Ланфен, — Вы виновны от начала и до конца во всём произошедшем! А вам… ПЛЕВАТЬ! — С какого это перепугу Я виноват, а, гражданка Дун?.. — фон Абен повысил голос, — Вы думаете Я один могу уследить за всеми вами, охламонами?! Думаете, Я всесильный старший комиссар, у которого повсюду глаза и уши?! Раз вы пришли к таким выводам, вынужден диагностировать у вас слабоумие!       Тут уже не сдержался Костров, со спины ударивший князя прямо по плечу ребром ладони, отчего вынудил фон Абена повернуться. Удар, в общем то, не сильный, даже слабый, нанесенный больше от собственного бессилия в данной ситуации. Но фон Абен почувствовал… Нет, не боль… Предательство. — И ты туда же, безответственная шавка?!. — разочарованно вздохнул князь, — Нет, я действительно ошибался, давая ИМЕННО ТЕБЕ звание комиссара! Твой коллега Гройс куда больше заслужил его! — Да не всралось мне это звание! — крикнул ему в лицо Россетти, — У НАС, БЛЯДЬ, ЧЕЛОВЕК УМЕР! А ВАМ ПОХУЙ! Я С ВАС В АХУЕ! — НЕ ЧЕЛОВЕК! — кулак в кожаной перчатке попал прямо в солнечное сплетение ильтенийца, — НЕ ЧЕЛОВЕК, А ПСИНА. ГРЯЗНЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ РОДИНЫ! СОБАКЕ — СОБАЧЬЯ СМЕРТЬ!       На это уже среагировал Калашъниковъ, вытащивший из своей кобуры пистолет, вручённый ему в первый день службы как бойца ГРКИОП. Лязг затвора вынудил князя замереть на миг от испуга, но затем он без какого либо намёка на страх повернулся и со своим озлобленным лицом начал подходить ближе. — Пистолет? Как умно… Иного было сложно ожидать от ничего из себя не представляющего куска мяса, — в фон Абене буквально кипела уверенность, адреналин ударил в голову, будто он сейчас не на грани жизни и смерти, а в шаге от несметного богатства, большого куша, выигрыша один на миллион, — Куска тухлятины, падали, которое никто не хочет есть… Кому ты сдался? Даже твой наставник, О Великий с плакатов времён Гражданской войны. Где он теперь?! Безродная дворняга, забытая и выкинутая, словно использованный контрацептив! И на него-то ты все эти пятнадцать лет, ровно с того кровавого октября 1981 года! Ты, жалкая красная прошмандовка!.. — Не вынуждайте меня стрелять! — Калаш выдал ровно такой же злобный оскал, как и фон Абен. — Ах, вот оно что… Ну тогда давай. Стреляй, шавка! Стреляй! Докажи, что ты весь такой свободолюбивый и сильный, — князь начал медленно, не спеша, сокращать дистанцию, совершенно не боясь получить пулю в лоб, — Нажми на курок, и соверши самую страшную ошибку в своей никчемной жизни. Нажми на курок и подпиши себе приговор своими же руками. Рассказать, что с тобой станет? Ты даже из города выбраться не успеешь. Тебя, и всех присутствующих за компанию, за пособничество в убийстве, без всякого суда и следствия, сразу же бросят гнить заживо в стенах Форт-Агбиса. Ты забудешь о сне, ты забудешь о нормальной еде и воде, ты забудешь о слове «жизнь» в принципе! И поверь наслово тому, чей знакомый оказался ровно в такой ситуации: эта участь куда страшнее смерти!       Калаш… Ровно во второй раз в своей жизни с октября 1981-го года, который он проводил в своём родном Моальгаде вместе с Братскиным на баррикадах, водружая над зданиями знамя новой страны, он… впал в ступор. Никогда не было в его жизни такой неразрешимой дилеммы. Никогда не вставал таким сложным выбор между собственным кодексом чести, написанным кровью врагов, побеждённых в борьбе за идеи о светлом будущем, и устоями, доставшимися ему как служителю закона, как человеку, увидевшему другую сторону общества… Как человеку, от решения которого зависят другие жизни.       В том числе и его.       Руки дрожат. Он не может контролировать это. Он ХОЧЕТ выстрелить… Но… Простит ли его Бэйчол за это? Простят ли его Токидо, Дун, Костров, товарищ прямой начальник… Даже, в конце концов, эта эварфальдка, Эмма Иллиновна, давно уже запропастившаяся в своём душном кабинете в 9-м отделе?       И выбор был сделан. Руки опустились, пистолет вновь медленно, но верно возвращается в кобуру. — Вот умница… — довольно протянул фон Абен, глазами победителя смотря на подчиняющегося амбала, бывшего чуть ли не на голову выше своего бывшего начальника, — Хоть где-то ты не облажался.       Затем Князь Морхемский окинул взглядом собравшихся членов ГРКИОП, потратив по паре секунд на каждого человека, хорошенько всматриваясь в их озлобленные, но в то же время беспомощные лица.       Адреналиновая эйфория потихоньку сходила на нет, от чего фон Абен почувствовал лёгкое удушье, из-за чего стал чаще и глубже дышать. — Вы… хоть на секунду задумайтесь… Кто вы. И кто Я, — лицо князя вновь стало подобно ледяной глыбе, — Вы — солдаты. Задача солдата — слушаться. БЕСПРЕКОСЛОВНО. СЛУШАТЬСЯ!       Костров, Калаш, Токидо и Мэй стояли в ряд, опустив головы в знак повиновения и смирения, что несказанно радовало фон Абена, потому тот продолжал: — Если вы ещё не поняли, то объясню для вас простым языком. Мы вступаем в настоящую, кровопролитнейшую теневую войну за всю историю человечества от его зарождения! Войну на выживание. Либо мы их, либо они нас! Третьего не дано, ибо победитель только один. И если вы хотите, чтобы мы преуспели, то каждый из вас ОБЯЗАН выполнять поставленные задачи. Беспрекословно и без колебаний. Без раздумий и без размусоливаний! Потому что только так куётся победа, если вы уже успели про это забыть.       Тут фон Абен замолчал, немного переводя дух, при этом поглядывая на подчинённых. Кажется, его слова сработали: бойцы в ответ подняли головы, послушные и готовые служить. — Идёт война, и ВЫ — её пионеры! ТАК РАБОТАЙТЕ ЖЕ ИСПРАВНО! Так, как вас, бездарей, учили в столичной Академии и в самой жандармерии!.. — тут он повернулся в сторону механического циферблата часов, висевших под потолком перрона, — ГРКИОП! Слушай мою команду! Вы отправляетесь в город Чинкау, столицу провинции Вестхольд, и будете там самостоятельно проводить расследование! Всю информацию вам доложат с помощью информатора, которым выступит гражданка Мэй Ланфен Дун. Остальное — за вами, в том числе и организация вашей деятельности. Хотя бы здесь вы сможете отдохнуть от «ужасного начальства» и проявить свою самодеятельность. Позже я к вам присоединюсь, ибо в столице ещё много дел. А теперь… Впервые буду согласен с Правым Председателем Нивилау. ПО МЕСТАМ, РАБЫ РЕЖИМА! — крикнул он без капли иронии.       После такого длительного поучительного монолога, все четверо, несмотря на отсутствие у себя официальной формы, отдали воинское приветствие, крикнули«ТАК ТОЧНО ТОВАРИЩ СТАРШИЙ КОМИССАР ФОН АБЕН!»и чуть ли не строевым шагом умотали в сторону прибывающего поезда.       Однако Князь Морхемский не последовал за ними, лишь молча наблюдая, как четверка заходит внутрь поезда, как разбредается по пустым вагонам, выискивая свои места согласно заранее купленным билетам, которые, к слову, предусмотрительно были подобранны так, чтобы вся группа была в одном купе. Дорога предстоит долгая, так что это время стоит потратить с пользой, как минимум — за обсуждением предстоящего расследования.       В конце перрона, прямо у здания самого вокзала, напоминавшего дворец в стиле неоклассицизма, в тени крыши, прямо у металлической колонны, стоял не примечательный силуэт, умело сливающийся с идущей в сторону прибывающего поезда толпы, к счастью не видевшей и не слышавшей о беспорядке: однотонная салатовая рубашка с закатанными рукавами, что были закреплены ремешком чёрного цвета, шаровары, еле-еле держащиеся на старых подтяжках, и… кроссовках. Красно-белых высоких кроссовках. Впрочем, несмотря на, мягко говоря, режущее глаз несоответствие элементов одежды, причем каждого, друг другу по стилю, на фоне разодетых в летние, привезённые откуда-то с земли Истдуба пёстрые рубашки, всецело напоминающие об экзотической природе тех далёких южных краёв, вот это лохматое нечто действительно сливалось.       В зубах у него самая, наверное, дешёвая сигарета, что только можно было достать в магазинах Глассеограда; в дешевом портфеле из кожезаменителя, стоявшем прямо под ногами гражданина, скрывается множество бумаг и странных, будто из фантастических фильмов, устройств и приспособлений. Но, наверное, самое отличительное — музыкальный МП3-плеер, такой же, как у Кострова; разве что уже поношенный, повидавший, так сказать, жизни.       Помимо такого экстраординарного гардероба, мужчина выделялся и лицом — несвойственные для жителей столицы волнистые, чуть ли не кудрявые, лохматые волосы, немного сальные, будто их не мыли пару-тройку дней, в цвет с волосами, такие же волнистые, небольшие бакенбарды, обрамляющие лицо по краям, тонкие брови и нос с горбинкой, нетипичные для представителей каких-то благородных столичных семей. Но более примечательной чертой было выражение его лица, точнее — ухмылка, свойственная только ему одному, самоуверенная и нахальная, вызывающая у окружающих непреодолимое желание врезать обладателю этой улыбки.       Когда толпа наконец рассосалась и разошлась по поезду, Эммерих заметил всё ещё не обратившего внимание на исчезнувшую маскировку мужчину и пошёл к нему, не особо быстро, но и не медленно, будто немного вальяжно. Мужчина же, боковым зрением увидевший приближающееся ненастье в плаще, включил музыку в плеере на максимум, чтобы не дай Око не услышать монотонные, бесконечные речи уже ставшего легендой князя Морхемского. — Зачем? — Что зачем? — Пришёл зачем? Поглумиться со стороны? Ты опоздал, «Лис». Ещё и вырядился как клоун какой-то. Впрочем, нет. Ты хуже — ты настоящий цирк. — Слышу от главного комика в погонах после Правого Председателя Нивилау. Хотя, у неё и погон то не видно, — на этом моменте мужчина снял с одного из своих ушей наушник и устремил свой взгляд на старшего комиссара, — Ищу клиентов. Вот попался один… Муамор-Ватсон мне все уши прожужжала о том, как ты скатился в моральном плане после назначения на роль старкома. — Передай ей, Йозя, что это взаимно. С ней невозможно работать. — Ой ти Око же моё!.. — наигранно ласковым голосом, явно с целью задеть в ответ, парировал Генрих, — Никто не хочет работать на дядю старкома за бесплатно! — И ты туда же… — Я в твоём «расстрельном» списке нахожусь с 1990-го года. Так что ниже уже некуда, — мужчина наконец оторвался от колонны и выключил плеер, — И нет, дорогой собрат-князёк, я абсолютно НИЧЕГО про поездки в какой то Чинкау, про каких-то там ПАНТер, про теневую войну и прочее и прочее НИ ЧЕРТА не слышал! — ГЕНРИХ. ЙОЗЕФ. ШКАВИЛ, — уже хотел не на шутку сорваться фон Абен, — … А впрочем ладно. Ты промахнулся с поиском клиента, — тут уже сам князь самодовольно ухмыльнулся, — Мне твои услуги, тем более за такую стоимость, которую ты обычно требуешь, вовсе не сдались. Так что зря ехал сюда в этот промозглый день… и помой уже волосы. — Да как же! Я в этом самом… В как его… В прошлом месяце был, в этом… Чёрт, как его… О, точно! Душе. — Радуйся, что я сейчас не взял тебя за шкирку и не окунул твою засаленную башку в речку Лассен, — старший комиссар брезгливо обернулся на Шкавила, — Прочь с глаз долой. — Ты же понимаешь, что в таком случае я раструблю абсолютно ВСЕ твои секретики по ВСЕМ моим каналам, и твои бедные и несчастные ребятки из семейства кошачьих раскусят твой замечательный план их поимки? — Генри подобрал с перрона свой портфель, после чего добавил, — Сам ведь знаешь, слухи разносятся ОЙ как быстро!.. — Сядешь за разглашение гостайны. Не ты один знаешь всё на свете. Думаю, Эмма тебе и об этом говорила. Князь уже последовал внутрь, как вдруг Генри его остановил. — А за бесплатно? — Бесплатный сыр только в мышеловке. У вас есть разрешение, у обоих… Но… Не дай Око вы будете мне мешаться — Я вас двоих сгною там же, где сидит «человек, ставший машиной». — Какие мы серьёзные. Ладно… Поубавлю свой артистизм ради тебя, мой любимый собрат-князь! — Собрат?.. Напомню, Шкавил, но тебе до моей лиги ещё топать и топать… Барон Шкаубовский, — отрезал он с небольшой ухмылкой, после чего исчез. «Тоже мне нашёлся. В стране Праудмура живём, твою дивизию…»

***

Тупик Эволюционный 133/7

Подъезд 4, квартира 77

23:00

      Тик. Так. Тик. Так. Надоедливые часы отбивают свой осточертелый ритм, раз в секунду напоминая не просто о своём существовании, как предмета окружающей суровой реальности, но и о том, что, О Око, прошла целая секунда с последнего «тика». Возможно, Эмма слишком придирается к мелочам, но, серьёзно, о чём ещё можно думать, страдая от бессонницы, уже как битый час тщетно пытаясь заснуть. «Ещё и снотворное закончилось… Блеск!»— тяжело вздохнула Эмма, тупо пялясь в стену, у которой уже начали отклеиваться обои, то ли от времени, то ли от сегодняшней жары, облегчение от которой не наступало даже с приходом сумерек. Возможно, именно проделки погоды были виновны в бессоннице, мучившей девушку, а возможно, причина крылась в чем-то другом…       Действительно неприятно — батрачить на Князя Морхемского. Ещё более неприятно — ничего от этого не получать взамен. Вертеться, как белка в колесе, тратить свое свободное время на очередные «поручения», не положенные ей в принципе по должности. А в ответ лишь очередные «спасибо», «я у тебя в долгу», «Родина этого не забудет» и тому подобная ересь. Но этот раз… Этот раз особенный. Муамор-Ватсон даже перестала надеяться на какие либо денежные премии за переработки, но выслушать в лицо целую тираду о собственной «незначительности». — «Мозги и связи» значит… и чего я раньше-то глаза на это закрывала?..       Эмма вовсе не обижалась на фон Абена. Она не испытывала грусти из-за ужасных слов в её адрес, не чувствовала себя оскорбленной им. Её мучило осознание собственной беспомощности, что она, Герой Гражданской Войны, прозванный сослуживцами «Драконоборцем», а врагами — «Госпожой Могильщиком», лишенная войной всего, что было ей дорого, лежит и медленно гниёт в стенах даже не своей старой однушки, один на один с «подарочком», с которым нередко с фронта возвращается каждый уважающий себя ветеран.       Посттравматическое стрессовое расстройство. Именно такой диагноз ей поставили вскоре после окончания войны, после того, как она перестала нормально спать, чуть ли не каждую ночь просыпаясь в холодном поту от очередного кошмара с участием искажённых лиц тех, кто причинил ей боль и кто погиб от её руки, с перерезанным горлом хрипящих о «расплате за содеянное». Тяжёлый случай, особенно, если вместо «помощи от близких и друзей», за отсутствием этих самых «близких и друзей», всё больше и больше грузить себя «сверхурочными», лишь бы под конец дня настолько вымотаться, чтобы даже мыслей о прошлом в голове не возникало. Понятно теперь, почему то и дело появляются люди, нагло пользующиеся её отчаянным трудоголизмом. Сама себя в эту яму завела, самой оттуда и выбираться… Только вот как?..       Многословные рассуждения девушки о тщетности своего бытия были прерваны наглейшим стуком в дверь; примерно таким же, каким, видимо, был звонок в дверь уже давно спящей Янги пару недель назад от ирода в погонах. Желания открывать дверь не было, но и слушать этот омерзительный глухой звук тоже.       Лязг ключей, замок отворён… И прямо на пороге… — Вставай, спящая краса-...       Глухой звук захлопнувшейся двери прервал провонявшего куревом, одетого в испорченный какими-то нежелательными индивидами из переулков костюм Генри Йозефа. Такой реакции от своей коллеги он точно не ожидал. — Э-э-эй! Некультурно гостям отказывать! — жалобно донеслось из-за двери. — Ты мне не гость. Исчезни.       В принципе, по всем правилам этикета, девушка была права от А до Я. Только ему, морхемскому барону Шкаубова, самому «Засморскому Лису», этикет не писан. «Хороший ход, Ватсон. Не учла ты одного — я слишком упёртый!»— лишь ухмыльнулся Шкавил, после чего вышел из дома наружу и зашел во двор-колодец, в который вели половина балконов этого дома, — Ну, будто в первый раз… Хотя и не по страстной любви!..       Разбег, и вот он прыгает в сторону балкона второго этажа. Забрался. И так всё выше и выше, по выступам лепнины, балконам и подоконникам на пятый этаж. Хорошо, что он догадался не залезать по водостоку — иначе тот бы не выдержал и погнулся под тяжестью даже не самого тяжёлого Шкавила.       Наконец, знакомый балкон, где он уже неоднократно был, в том числе с Эммой, обсуждая рабочие вопросы. Дверь на балкон имеет расшатанный, ржавый замок… Не проблема вскрыть. Не для такого гения мысли, как Генри Йозеф: пара минут скрип замка, несколько тихих ругательств, одна сломанная шпилька, умело спрятанная в подошве кроссовка, и, наконец, дверь отперта, а «стильный» силуэт морхемара оказался в квартире девушки. — Моя дорогая Эммочка! — ехидно и достаточно громко произнес Шкавил, — Для меня, детектива-консультанта, нет НИЧЕГО непосильного!       Девушка на это высказывание вышла из спальни и… С крайне удивлённым и раздражённым лицом повернулась в сторону открытой двери. — Генрих Йозеф Шкавил, Око мне на голову… — она ударилась лбом в стену, — За что?! Мне фон Абена и претензий старкома Дарега хватило! Можно, пожалуйста, я хотя бы ОДИН месяц просто ОТДОХНУ?! — Ньет, милочка! Нас ждёт интересное дельце в городишке Чинкау! Согласованное с самим Рыцарем в Чёрном Плаще! — ДА ХОТЬ С САМИМ ПРЕЗИДИУМОМ! — она подошла к нему и схватила за воротник рубашки, — Я! БОЛЬШЕ! ТАК НЕ МОГУ! НЕУЖЕЛИ ТАК СЛОЖНО ЭТО ПОНЯТЬ?!       Он лишь молчал, как ему когда-то говорил другой его знакомый, уже известный этой истории доктор де Коттуре. Когда девушка успокоилась, он без зазрения совести прошёл дальше по квартире, в прихожую, где оставил свои замызганные кровью и грязью кроссовки, а также портфель, после прошёл в ванную и умыл вспотевшее от такого проникновения лицо. — Да уж… Смотря в зеркало и не скажешь, что это — Генрих Йозеф Шкавил, детектив-консультант, частный гений расследований, единственный в мире… — буркнула Эмма, принёсшая побитому сегодня вечером Шкавилу пластырь, — Ох-х-х, гентлеман, убьёшь ты меня так. — С превеликим удовольствием бы! Этот мир лишь для одного гения!.. Но, пока что, мне ещё нужна помощь хорошего криминалиста, — со смехом проговорил Генри, — Прощения не жди. А, кстати, фон Абен просил передать, что ты, цитата, «непереносимо стервозная сука, с которой невозможно работать», — наигранно суровым, фонабеновским тоном произнес Шкавил, скорчив для этого до смешного неестественно серьёзную мину. — Ты думаешь я не могу отличить твой поток мыслей от его слов? — закатила она глаза, — Твоя игра тебя рано или поздно убьёт…       После этого она уже собралась выйти, но он схватил её за плечо, хотя, признаться честно, непреодолимое желание схватиться малость ниже. — Сама подумай, Иллиновна, — он повернул её к себе лицом, — Ну вот ты будешь тут сидеть и тухнуть в кабинете. Рядом с фон Абеном. А там — горы, красная-красная кровь трупаков, красивейшие методы совершения преступлений!.. Целая тергруппировка! Ну чем не сказка? — Может тебе и сказка, но я уже на это насмотрелась в свои годы… — она сняла его руку с плеча, — Я хочу жить, а не только батрачить за бесплатно. Понимаешь? Жить. Как Янга. Даже как Йор… — Успеешь ещё стать счастливой девкой! Пенсия для кого? А мозгом надо пользоваться, пока не сгнил у тебя в черепушке! — он сел на край ванной, после чего наклеил себе на лицо и руки пластыри, — Сама ведь мне так говорила. И где ты щас? В зассаной квартирке в столице, вместо того, чтобы с товарищами делать полезное и хорошо оплачивае-... — Почти всё, напомню, забираешь себе ты. Я хочу САМА решать, что мне делать, на какие деньги жить! Шкавил, я не твоя зверушка ручная! — продолжила она раздражённо, — Что ты, что фон Абен… Одной крови. — Ошибаешься. Тебе он не платит в принципе. А я, хоть и вношу самый большой вклад, понимаю, что… — Хочешь сказать, я беспомощна, да? — Нет. Что я в одиночку не всегда справлюсь. Должен же кто-то исполнять функции хорошего и послушного черепа… — усмехнулся он.       Эмма лишь закрыла глаза, нервно вздохнула и вышла из ванной. В сознании горело две идеи: зарезать этого идиота игривого, за всего пять минут сумевшего вывести её из себя, или всё-таки пощадить и согласиться с ним… И вновь выйти на следы очередного нераскрытого дела и работать за бесплатно, ровно так же, как ей работалось под командованием старшего комиссара фон Абена. — Следующий рейс до Чинкау, кстати, сегодня на два ночи! — донёсся голос Генриха из ванной, — А то ты думаешь, наверное, нахрена я к тебе так поздно припёрся? Все рассчитано Великим Мной, не забывай об этом! Ну и естественно, билетики за твой счет, а то сама знаешь, с деньгами у меня нынче туго! — … Кажется, пора бы уже привыкнуть к переработкам… — вздохнула Эмма, усаживаясь на стул, после чего добавила ещё тише, — Нет, когда-нибудь я тебя реально зарежу.