Сомния

И я был зол на себя, И я был зол на вечер, И, к тому же, с трудом отыскал свой сапог. И хотя меня так просили остаться, Я решил уйти, хотя остаться мог. И когда я вернулся домой, ты спала, Но я не стал тебя будить и устраивать сцен. Я подумал: Так ли это важно, с кем и где Ты провела эту ночь, Моя сладкая N.

Зоопарк «СладкаяN»

      Юра места себе не находил: он сдал все экзамены приёмной комиссии и теперь ждал результатов. Родион же, сдав помимо нужных предметов, которые он проходил в школе, ещё и экзамен по рисунку, был самоуверен и совсем не переживал. По крайней мере, по нему нельзя было сказать, что его вообще волнуют результаты, от которых зависело, поступит ли он в университет или нет. И вот, одно утро, не слишком жаркое, но солнечное, Юра, Родион и Эля курили на лестнице. Юра не, сказать, что пристрастился к этому делу, но заимел привычку при сильном волнении выкуривать одну или две сигареты. Эля же позволяла себе курить только тогда, когда знала, что никто её не увидит и ни в коем случае не учует запах «Беломорканала». Но ребятам она доверяла и прекрасно знала, что они не раскроют её секрет. Тем более, зачем ей прятаться от них, если они и так курят.       По Юре было видно, как он нервничает: он постоянно вертелся, настукивал что-то, бормотал об экзаменах. Эля отчасти понимала его: она тоже, когда поступала, сильно волновалась, но ей эти проблемы уже казались такими незначительными, что сочувствовать она ему не могла. Но как хорошая старшая сестра, она, конечно, всячески приободряла брата.       — Юрка, да не волнуйся ты так! — говорила она, улыбаясь и похлопывая его по спине. — Ты у нас очень умный, конечно ты сдал всё! Я уверена, что ещё и всё на «отлично»! Ты вообще-то Зимов, а в нашей породе все самые лучшие!       — А я чего, не лучший? — обиженно спросил Родион, напрашиваясь на похвалу.       — А ты, во-первых, не переживаешь, а во-вторых, у мамы своей спроси! — рассмеявшись, сказала Эля, потрепав Родиона по голове.       — Ну Эля! — протянул Родион, поправляя волосы. — Ну мы же с тобой почти родные! Ну скажи что-нибудь хорошее и про меня!       — Ладно, сдал ты… — Эля посмотрела на Родиона серьёзно.       — Конечно сдам! — начал храбриться Родион.       — … Потому что если не сдал, тебя мама убьёт! — быстро проговорила Эля и заливисто рассмеялась.       Юра смотрел, как Родион хмурится, а Эля смеётся, и улыбка сама собой появлялась на его лице. Прошло совсем немного времени с тех пор, как она начала встречаться с молодым человеком, имя которого она не называла, но этого было достаточно, чтобы она переменилась. Юра помнил её такой в Воронеже: она была весёлой, постоянно хохотала, что-то выдумывала. Когда он только приехал в Ленинград, его даже чуть напугало то, как его сестра себя вела. В ней было столько усталости и меланхолии, что Юра подумал, что с ней случилось что-то страшное. Но когда они в один вечер поговорили об этом с Элей, она сказала, что просто устала. И теперь Юра точно понял, что всё так и было.       Докурив, все трое двинулись в квартиру. Юра собирался как на праздник: вымылся так, чтобы от него ни в коем случае не пахло ни сигаретами, ни потом, надел новую выглаженную белую рубашку, заправил её в модные тёмно-синие брюки, подпоясанные чёрным ремнём и мастерски завязал красный галстук. Перед экзаменами Родион сводил Юру на рынок за одеждой, чтобы развеяться. Была ещё одна причина: у Юры практически не было одежды. Он постоянно ходил в армейских брюках и менял по очереди две футболки. Оттого Юра чувствовал себя сконфуженным: одно дело ходить так с друзьями, совсем же другое — появляться в незнакомом обществе. Родион выторговал вещи, некоторые из которых были даже импортными, для Юры по дешёвке, да ещё и оплатил часть. Зимов был очень благодарен за это другу и всё спрашивал, как он может отплатить ему за это. Родион всё отмахивался и говорил, что они как-нибудь потом рассчитаются. Юра прихорашивался в комнате у Родиона: одевался, душился и причёсывал постепенно отрастающие волосы. Родион бренчал что-то на гитаре. Он только чуть причесался и надел штаны, а майку, в которой он спал, решил оставить. Родион что-то придумывал на ходу, подбирая новый мотив, а Юра вообще никак не реагировал на это, что было для него необычно. Но Родион понимал, что его товарищ очень волнуется, а потому и не донимал его расспросами.       Вдруг раздался телефонный звонок. Взяла трубку Эля и после короткого диалога позвала Юру. Встревоженный ожиданием результатов, Юра подорвался с места и быстро зашагал к телефону. Он не знал, кто звонит, а оттого сердце в его груди забилось сильнее от волнения. Вдруг это из института? Вдруг его не приняли? Он даже забыл уточнить у Эли для своего успокоения, кто звонит. Безмолвно он выхватил у сестры трубку.       — На проводе, — с дрожью в голосе ответил Юра. Мгновенья ожидания ответа тянулись дольше жизни.       — Юра! — в трубке раздался сладкий голос, текущий плавно, как мёд. — Это Ваня. Ух, как я твой телефон доставал! Как ты?       — Привет, — на секунду Юра подумал, что лучше бы ему позвонили из института и сказали, что он не поступил, — да я иду узнавать, зачлись ли мне мои труды.       — А потом что делаешь? — спросил Ваня.       — Ничего, — на свою беду ответил Юра. Ему было неловко врать своему товарищу. Но он знал, что на следующие предложения он, к сожалению, не сможет ответить отказом.       — А как ты смотришь на прогулку со мной? — кокетливо спросил Ваня. — Потому что я хочу посмотреть с тобой город.       — Ну можно… — неуверенно ответил Юра.       — Замечательно! — воскликнул Ваня. — Тогда я подойду… Только куда?       — Подходи к Герцена… — Юра вздохнул. — Ну у Невского проспекта…       — Хорошо, тогда до встречи! — Ваня тут же бросил трубку.       Волнение в Юре возросло, хотя, казалось бы, куда уже расти. Он прошёл в прихожую и стал надевать новые туфли, которые они тоже покупали на рынке с Родионом. Юру поразило умение друга вести торг. Но наверное это нельзя было назвать чем-то удивительным: Родион всё-таки имел какую-то свою неофициальную точку, а потому понимал в рынке хорошо. Туфли Юры он купил почти за бесценок, пообещав продавцу принести импортные кроссовки. И он, судя по всему, собирался своё слово сдержать: попросил у дяди Вити поспрашивать в порту кроссовки. В общем, благодаря Родиону Юра был красиво одет.       Родион, услышав возню в коридоре, вышел из комнаты. Заметив, что Юра как-то сильно распереживался после звонка, он подошёл к товарищу и, наклонившись, осторожно коснулся его плеча. Юра тут же дёрнулся и посмотрел на Родиона.       — Кто тебе звонил? — спросил Родион.       — Ваня… — Юра вздохнул. — Гулять пригласил…       — А ты что? — Родион наклонил голову вбок.       — Согласился… — тихо сказал Юра. — Надеюсь, ничем плохим это не закончится… Элька! — крикнул он. — Я потом гулять пойду!       — Хорошо! — не выходя из комнаты, ответила Эля. — Я вечером уйду, так что если что звони… — девушка выдержала паузу. — Вот же! Подожди, я сейчас запишу тебе его номер.       Эля громко затопала по комнате и принялась что-то усердно записывать. Родион тем временем стал надевать свои пёстрые туфли на манке и искать среди верхней одежды свою расшитую джинсовую куртку. Эля вбежала в прихожую и дала бумажку с номером, по которому можно будет если что позвонить.       — Давайте, ребята, скажете, как там у вас дела, — сказала она напоследок, когда молодые люди уже выходили.       — Конечно! — Юра улыбнулся.       Вышли они очень заранее, поэтому решили прокатиться пару станций до Невского на метро, а потом разойтись каждый своей дорогой. Они неспешно прогуливались до Петроградской, наблюдали за тем, как люди спешат на работу, как бегают дети, которых оставили присматривать друг за другом и строго наказали не выходить никуда дальше двора. Лето — хорошая пора! Даже если куда-то надо, то такая погода весьма располагала к тому, чтобы радоваться недолгому пребыванию на улице. А после трудового дня летом можно насладиться приятным вечером в компании друзей ли, или одному, просто наблюдая за тем, как город постепенно замедляет свой темп. Юра курил безбожно, пока они шли до станции метро. Точнее, для него это было безбожным курением: почти нетронутая пачка, которую он приобрёл на следующий день после дачного приключения, теперь была наполовину пуста. Родион удивлённо смотрел на него каждый раз, когда Юра доставал очередную сигарету и просил поделиться огоньком. Но останавливать товарища Родион не смел: он не хотел его смущать, да и какое он имел право что-то говорить, когда он сам курил как паровоз.       Когда молодые люди вышли на Невском, они остановились у Казанского собора, чтобы покурить напоследок. Они почти не разговаривали, только смеялись нервно, бросали неловкие фразы невпопад. В душе Родиона появилась какая-то тяжесть, схожая, наверное, с волнением Юры. Он не хотел признаваться даже себе, что волнуется из-за неизвестности. И нет, он не гадал, примут ли его в институт, сдал ли он всё хорошо. Как-то это важное событие, из-за которого жизнь Родиона должна перемениться, отошло на второй план. Его больше волновало то, что Юра пойдёт гулять с Ваней. Юра не пойдёт праздновать с ним их поступление, не пойдёт с ним гулять. Он встретится с Ваней, с Ваней, который никак с ним не связан, и чёрт его знает, чем они будут заниматься. Родиона самого пугало, что он об этом думает. Он пытался запрятать все эти поганые мысли куда подальше, но они всё выливались и давили его.       — Ну что, встретимся уже студентами! — Юра улыбнулся и потушил окурок.       — Да, — Родион вздохнул и растянул губы в фальшивой улыбке.       Им надо было в разные стороны: Юра шёл вдоль канала Грибоедова, за Казанский собор, Родиону же надо было идти прочь от канала, по Невскому проспекту. Родион проглотил откуда-то взявшийся ком слёз, достал очередную сигарету из пачки и побрёл в главный корпус института. Он снова обнаружил себя маленьким мальчиком без друзей, которого никто не любит и не замечает, хотя это было уже далеко не так: Родион уже взрослый парень, у него есть компания друзей, он яркий и запоминающийся, он даже нравится некоторым девушкам. Но Юра, друг, с которым они успели стать такими родными, пойдёт сегодня гулять не с ним. Родион не очень понимал, почему это его так давит, он пытался эту тоску заполнить сигаретным дымом. Он боялся вдыхать грязный воздух шумного Невского проспекта, будто из-за этого он совсем расчувствуется, поэтому курил.       Юра толкался среди таких же поступающих. В вестибюле был вывешен список поступивших, возле которого разворачивались настоящие драмы. Кто-то плакал, кто-то ругался с родителями, кто-то радостно смеялся, обнимался с друзьями или родными. Некоторые, совершенно незнакомые друг другу до этого люди, узнав свои результаты, шли вместе курить, весело разговаривая и уже по-дружески обнимаясь. Наконец Юра был достаточно близко для того, чтобы найти своё имя. Он быстро пробежался взглядом по многочисленным именам и вдруг просиял. Он всё сдал, он теперь студент.       Пробравшись через поток молодых людей, он выбежал на улицу. Пройдя через ажурные ворота, Юра стал озираться по сторонам, пытаясь найти взглядом Ваню. Он уже был здесь — курил возле ограды. Увидев его, Юра обнял Ваню и стал расцеловывать его в щёки. Настроение его было на столько замечательным, что теперь он был рад видеть Ваню и хотел делиться с ним своим успехом, своими переживаниями и вообще всем, чем угодно.       — Я сдал, Ваня! — всё говорил Юра. — Я сдал!       Ваня рассмеялся и обнял Юру в ответ. Юра же, обхватив руками его, приподнял и прокружился. Вот так он хотел! Он страстно желал, чтобы его обнимали, встречали, радовались с ним, горевали. Он хотел кого-то радовать, веселить, поддерживать. Пусть Ваня и не был как Слава, Юра не был в него влюблён, но в данный момент эта дружеская близость так захватывала дух Юры, что он даже забыл о том, как влюблён в Славу. Юра на мгновенье влюбился в Ваню, даже не заметив, как это произошло.       — Это надо отметить, — сказал Ваня, когда опустился на землю, — пошли в ресторан! Я знаю недалеко одно место!       — Но у меня денег нет… — Юра был озадачен таким предложением.       — Я тебя угощаю, студент! — Ваня рассмеялся.       Родион стоял возле кабинета приёмной комиссии. Он не нашёл своё имя в списках, поэтому решил, что вышла какая-то ошибка. Он пошёл к приёмной комиссии, чтобы выяснить всё. Но заходить он не решался: в глубине души он боялся, что его не приняли. Он стоял возле двери, мелко дрожа, как осиновый лист. Наконец он нашёл в себе силы постучать. Только Родион столкнулся с другим страхом: открыть дверь. Но постучать и не открыть будет хулиганством. Он наконец вошёл и предстал перед женщиной, которая перебирала бумаги.       — Извините… — робко начал Родион. — Там в списке моего имени нет…       — Значит Вы не сдали, — грубо ответила женщина, — что Вам от меня надо?       — Может там какая-то ошибка… — тихо сказал Родион. — Вы можете посмотреть?       — Делать мне больше нечего! — прикрикнула женщина. — Если Ваше имя не вывесили, значит, вы что-то провалили!       — Прошу, я… — Родион нервно сглотнул и пронзительно заглянул в глаза женщине. — Можно узнать… Моё имя Родион Сергеевич Телегин…       Женщина взглянула на него из-под очков, тяжело вздохнула и стала перебирать бумаги из другой стопки. Родион глядел на эти бумаги внимательно, но не двигался с места, выжидая, когда эта женщина найдёт нужный лист и скажет, что вышла ошибка. Но она снова тяжко вздохнула и презрительно взглянула на Родиона.       — У Вас незачёт по рисунку, — сказала она равнодушно, — никакой ошибки нет, — добавила она с раздражением, — Идите.       Родион зашатался к выходу. На его лице была смертельная усталость, будто он много часов таскал тяжести. Выйдя из здания, он достал сигарету и пошёл домой. Идти ему было не так уж и далеко, он думал, что за время прогулки он успеет успокоить мысли и смириться со всем тем, что с ним произошло. Ленинград — город относительно небольшой: при желании его можно пройти полностью за день, если никуда не заходить. Не вокруг, конечно, но пройтись, например, от Купчино до Удельной было возможно. Или, например, от Проспекта Ветеранов до Комсомольской станции. Также можно было пройтись от Обухово до Приморской. Что уж говорить о пути Родиона: он был всего лишь в двух станциях от своего дома. Но он решил пойти не через Петропавловскую крепость, а через Васильевский остров: так было дольше, а ему нужно было время. Его руки дрожали, вынуть из пачки очередную сигарету для него в этот момент было непростой задачей. Он свернул на какую-то улицу, опёрся на стену и подпёр её одной ногой. Он глубоко вздохнул, снова достал пачку. Наконец руки его стали слушаться, он взял сигарету и так и остался курить возле стены.       По улочке прогулочным шагом шли два милиционера. Они, наверное, патрулировали эту улицу, может, кого-то ловили. Но одно было понятно точно: им было совершенно не до своих обязанностей при исполнении. Увидев Родиона, они заметно оживились: советский парень в майке, джинсах клёш и туфлях на непростительно высоком для советского гражданина каблуке стоит, опёршись на стену. Такие люди не должны ходить по улицам города-героя Ленинграда. Родион заметил их, но ничего предпринимать не стал: он не хотел курить на ходу, а потому решил дальнейшие события вверить судьбе.       — Товарищ, что Вы тут делаете? — подойдя к Родиону, спросил один из милиционеров.       — Не проституируете случаем? — насмешливо подметил второй.       — А что, если советский гражданин курит у стены дома, то это называется проституцией? — грубо бросил Родион и, затянувшись, отвернул лицо от милиционеров.       — А ты точно советский гражданин? — один из них наклонился к лицу Родиона и посмотрел с прищуром. — Знаешь, в таком виде только интуристы и педерасты ходят. А за педерастию у нас статья!       — А я не педераст, — спокойно сказал Родион, затянувшись. Но это мнимое спокойствие было очень страшным: внутри у него всё клокотало от злости.       — Педераст или нет, ты сейчас с нами пойдёшь, — грубо начал милиционер, — за оскорбление милиции. А там разберёмся, спишь ли ты с мужиками.       — А мы скажем, что спишь! — сказал второй, приближаясь к Родиону. — И кому, как думаешь, поверят?       — Подождите… — так же спокойно попросил Родион.       Он курил, отвернувшись от милиционеров. Взгляд его был каким-то отрешённым, будто он смирился с произошедшим. Стоял Родион спокойно и, казалось, он вовсе не волновался. Полицейские отошли от него метра на два и ждали, когда он докурит, чтобы его арестовать. Но у Родиона были немного другие планы: он хотел дойти домой и каким-то образом утереть нос этим надменным милиционерам. Они его разозлили: день был и так препоганый, а тут ещё они, неблагочестивые и безалаберные, решили пристать, к как им, наверное, казалось, слабому и беззащитному человеку. Докурив, он бросил бычок на тротуар и затушил его ногой. Милиционеры дёрнулись почти синхронно и хотели его уже арестовать, но по какой-то причине замерли. Родион резко развернулся к ним, в его глазах блеснул огонёк ярости. Он согнул правую руку, сжав её в кулак и положил левую кисть на локтевой сгиб.       — Мусора мрази! — выкрикнул он высоким голосом и тут же рванул в противоположную сторону от моста, по которому ему надо было идти.       Родион был не очень спортивным. Его в октябрятах определили в спортивный сектор за неимением других мест для распределения, где он был самым слабым среди своих сверстников. Над ним смеялись и учителя, и другие октябрята. Ему в целом спорт был не интересен, а после такого он стал презирать любой спорт. У него не было любимой футбольной команды, даже олимпиаду восьмидесятого года он не смотрел, почти ей не интересовался. Но в данный момент чувство опасности и злости так взыграли в Родионе, что он бежал по улице, выложенной камнем, на правда высоких каблуках с необычайно высокой скоростью. Бежал он долго и даже не чувствовал усталости. Он не мог устать: за ним гнались два разъярённых милиционера, а за то, что он сделал, ему светит заключение свыше пятнадцати суток. Он шмыгнул в какой-то двор-колодец, пробежал через арку и упёрся в тупик. Сердце Родиона бешено колотилось, он быстро озирался по сторонам. Все чувства у него обострились, он слышал, как, топая сапогами, милиционеры бежали где-то близко. Родиону повезло: возле пожарной лестницы было открыто окно. Родион прыгнул с разбега на эту лестницу и быстро забрался по ней. Он не думал о том, что может сорваться: окно хоть и располагалось рядом, но влезть в него было немного проблематично, это требовало какой-то ловкости. Родион изловчился и запрыгнул в окно, тут же присев на корточки. В нос ударил запах свежей краски. Послышались удивлённые возгласы. Родион поднял глаза и увидел изумлённых мужчин в рабочих комбинезонах. Он жестом показал им вести себя тихо, и они, пожав плечами продолжили курить. Родион сел на пол, тяжело дыша. Во дворе слышались какие-то возгласы, но вскоре всё утихло. Родион выждал ещё минуты две и аккуратно выглянул в окно. Всё было чисто.       — Спасибо, мужики, — сказал наконец Родион, выпрямившись и достав сигарету.       — Что ты такое учудил, интересно… — усмехнулся один из них.       — Да они пристали что-то, я их… — Родион хмыкнул. — Проводил куда надо, в общем…       — Ну ты и дал жару… — рассмеялся второй. — Слушай, сигаретки не найдётся?       Родион дал сигарету, сам закурил. Он поговорил с этими мужиками, которые оказались малярами, рассказал о том, что его не приняли в университет, отчего он очень расстроился. Маляры ему посочувствовали.       — Ты не переживай так, — один из них ободряюще похлопал его по плечу. — Ещё успеется… В ПТУ иди, а там можно потом и поступить… Или на работу пойдёшь…       — Да я-то пойду, а вот что мама скажет… — Родион грустно вздохнул.       — Ну ты же своей жизнью живёшь, уже вон какой вымахал! — маляр плеснул рукой в сторону Родиона. — Главное это жить по совести, а там всё приложиться!       — А если я не по совести живу? — спросил Родион, опустив голову. — За мной же менты гнались, вдруг за дело?       — Да по тебе видно, что ты парень хороший, — протянул маляр, — вон, сигаретами с нами поделился. Не может такой человек жить не по совести!       — Спасибо мужики, — Родион улыбнулся и взглянул на них, — Есть тут выход, чтобы во двор не заходить?       Маляры показали ему чёрный ход, и, попрощавшись с ними, Родион вышел на улицу. Наконец он был на Васильевском острове, прошёлся по набережной. Несмотря на разговор с малярами, на душе у Родиона всё равно было тяжело. Он свернул в магазин и сначала думал пойти за пивом, но потом понял, что авоськи у него нет, поэтому решил купить вино. Отстояв небольшую очередь (всё-таки было утро рабочего дня), он решил, что его капитал позволяет ему раскошелиться на две бутылки вина. Он рассчитал так: одну он выпьет по дороге домой, а вторую — дома.       Родион зашёл в какой-то сквер и стал откупоривать бутылку. Он сел на поребрик, достал спички и, чиркнув о коробок, стал нагревать горлышко бутылки. Спустя небольшое количество времени и обожжённые пальцы пробка поддалась и выскользнула из горлышка. Родион улыбнулся и отпил вино.       Васильевский остров это не просто один из островов Ленинграда, а настоящее сокровище! Был бы Родион пиратом, он бы отправился искать не золото, а этот прекрасный райский уголок, чтобы утопать в его благах. Время на этом острове будто застывало, было тихо и спокойно, а вместе со спокойствием внешним приходило и внутреннее спокойствие. Обилие зданий с облупленной штукатуркой, магазинов, в которых всё ещё сохранилась дореволюционная обстановка — всё это заставляло думать, что все проблемы где-то далеко. За спиной Родиона доносились улюлюканья детей и лай дворовых собак.       Вдруг к нему подошли. Некто в чёрных лакированных туфлях на шпильках и синем шерстяном пальто остановился возле поставленной на дороге неоткрытой бутылке вина. Опасаясь за свои запасы, Родион носком туфли подвинул ближе к себе бутылку и расставил ноги так, чтобы её закрывал подол его джинс-клёш. Он смотрел прямо, не желая поднимать взгляд. Судя по тоненьким маленьким нежным ножкам, к нему подошла молодая девушка. Но Родиону это было не интересно. Он наслаждался пейзажем, который отвлекал его от мрачных мыслей, а эта девушка мешала ему. Тем более, она была какой-то странной: кто в своём уме наденет летом тёплое пальто, путь оно было и нараспашку? Бесспорно, пальто выглядело необычно, но это не повод надевать его в тёплый погодный день.       — Здравствуйте, — к нему наклонилась девушка с высоким хвостом на бок, завязанным яркой розовой резинкой. Волосы её были тёмно-русыми и небрежными иголками спускались к её плечу. Она улыбалась во весь рот, очень искренне, но глаза её застыли в хитром прищуре. Удивительно было то, что она упёрлась руками из-под пальто на колени, но пальто продолжало держаться на её плечах, — меня Маша зовут. Можно присесть?       — Садитесь, Маша, — Родион ухмыльнулся, — я Родион, очень приятно.       — Спасибо, Родион, — Маша прикоснулась к бутылке в его руке, — можно?       — Только осторожно, — ответил Родион, а сам смотрел на её пальто, которое не падало с её плеч, несмотря ни на какие движения руками, — интересное у Вас пальто, Машенька. Как оно у Вас держится?       — А, это? — Маша с гордостью подняла руки, показав цветастую майку, из-под которой выглядывал кружевной бюстгальтер, и раскрыв свой маленький секрет: под мышками у неё проходили шнурки, пришитые за линией перегиба лацкана, чтобы их было не видно. — Вот такая нехитрая задумка! Мне летом нежарко, и я хожу такая красивая!       — Что ж, я, пожалуй, возьму на вооружение эту задумку, — Родион расплылся в пьяной улыбке.       — А Вы, я вижу, цените моду! — Маша указала на расшитые джинсы Родиона. — Слушай, Родион, у меня есть к тебе предложение: вижу, ты человек при деньгах, так, может, мы с тобой купим ещё вина и пойдём ко мне? А то у моего товарища тут недалеко квартира полна людей, и все трезвые. Надо исправлять!       — Ну, деньги у меня остались… Рубль, если точным быть… — Родион задумался. — Давай сделаем так: заедем ко мне домой, возьмём самогону и потом здесь купим вино. А то стыдно как-то без подарка в гости…       — Идёт! — Маша улыбнулась.       — Тогда пошли на остановку! — объявил Родион.       — А может мотор возьмём? — Маша удивлённо взглянула на него.       — За мотор надо платить, а на троллейбусе можно и зайцем, — Родион улыбнулся.       Они прошлись до троллейбусной остановки, стали ждать нужный им транспорт. Пока они ждали троллейбус номер сорок шесть, опустошили открытую бутылку вина: нехорошо будет, если вино расплескается в трясущемся троллейбусе, а в них оно хорошо сохранится. Наконец подоспела их карета, и они поехали на Петроградскую сторону. Минув Тучков мост, троллейбус повёз их через Юбилейный дворец спорта прямиком на Большую Пушкарскую. Что Маша, что Родион с восторгом глядели на внушительных размеров серое круглое здание, будто видели его в первый раз. Интересно, что Советская власть всё пыталась избавиться от всего буржуазного, но в итоге строила столько дворцов. И в целом понятно, что эти дворцы принадлежали народу и с царскими ничего общего не имели, но Родион захихикал от таких мыслей. И вот они, пьяные от духоты, вывалились из троллейбуса на нужной им остановке и пошли к Родиону.       В квартире до сих пор находилась только Эля. Она куда-то собиралась снова, но, услышав, что дверь открылась, выглянула из комнаты и была ошарашена компанией Родиона.       — Элька, привет! — Сказал Родион, закрыв за собой дверь. Квартира тут же наполнилась запахом винзавода. — это Маша, мы здесь ненадолго, просто кое-что взять. Маме скажи, чтобы меня не ждала, я у друзей.       — Поступление будешь отмечать? — весело спросила Эля.       — Нет, я рисунок завалил, меня не взяли, — как бы невзначай сказал Родион и принялся искать самогон дяди Вити.       — Как так? — Эля ахнула. — А маме что скажешь?       — Не знаю пока, но это потом… — Родион достал две пол-литровые бутылки. — Если Юрку встретишь… А, впрочем, не суть… Мне нечего сказать… Потом с ним поговорю…       — Вы разругались что ли? — встревоженно спросила Эля.       — Мы-то? Ни в коем разе! — заявил Родион. — Просто на всякий случай…       Оставив Элю с массой вопросов, Родион ушёл из дома. Маша тоже явно была в недоумении, а потому и расспрашивала по дороге на Васильевский остров, что это за Юра, кто такая Эля и куда он там не поступил. Родион обо всём ей любезно поведал, не особо вдаваясь в подробности. Позже он, удовлетворив любопытство Маши, сам решил поинтересоваться, кто она такая. А то она уже побывала у него дома, а, кроме того, что её зовут Маша и она девушка, Родион ничего не знал.       — Ой, ну так всё тебе и расскажи, — Маша хихикнула, — наговорить можно много чего, лучше смотреть на действия человека…       — А Вы, Мария, прямо женщина-загадка! — Родион улыбнулся и пихнул её в плечо.       — А разве это что-то плохое? — изумилась Маша. — В каждой женщине должна быть загадка, иначе мужчинам нечего будет раскрывать, не заметил?       — Как это? — удивился Родион. Он, кажется, даже протрезвел от философии этой девушки.       — Ну вот, например, эта ситуация… — начала Маша, всё так же улыбаясь. — Ты хочешь узнать что-то обо мне, а я не говорю, и ты даже толкнул меня…       — Извини! — тут же пискнул Родион.       — Нет, это лишь доказывает, что тебе интересно, а, значит, ты будешь одержим мной, пока не узнаешь мою тайну… — Маша потянулась к его лицу и положила руку на его колено.       Родион нервно сглотнул и ошарашенно посмотрел на руку Маши так, будто она этой рукой может оторвать ему ногу. Он в голове отрицал всё то, что говорила девушка: он хотел что-то узнать о ней только потому, что сам ей открылся, и теперь она знала о нём весьма больше, чем его имя. А после того, как она не захотела рассказывать о себе, Родион чувствовал, будто он добровольно разделся перед ней и ожидал, что она тоже разденется, но она сфотографировала его нагишом и стала смеяться. С другой стороны, он до ужаса боялся, что Маша права, а он, отрицая истину, лишь больше путается в сетях, которые она расставила. Ему было страшно от прикосновений Маши, они доставляли ему отнюдь не удовольствие, как наверняка рассчитывала Маша, а неприязнь настолько сильную, что его чуть не вырвало. Ему было неприятно от такой близости и от мысли, что завидный холостяк Родион Телегин, который славился тем, что отрицал любую близость с девушками и всем отказывал в любом контакте, который подразумевал какой-либо интим, может поддаться какой-то незнакомке. Ком тошноты подступил к горлу, и Родион машинально закрыл рот рукой, отвернувшись от Маши. Это заметно поубавило её пыл.       Больше Маша даже не пыталась пристать к Родиону. Они без приключений купили вино и пошли в эту загадочную квартиру, полную трезвых людей. Маша привела Родиона к красному кирпичному зданию, которое, по всей видимости, пережило немало императоров и переживёт ещё много генеральных секретарей или как власть решит себя назвать в будущем. На поэтажной табличке номера квартир были написаны вразнобой — отголоски революции, после которой многие большие квартиры превращались в коммунальные, где жило сразу несколько семей, а номера не меняли. Они поднялись на второй этаж по широкой лестнице. Это была обычная парадная: всю лепнину заштукатурили и сверху покрасили противно-канареечного цвета краской. Родион недоумевал, как они будут компанией ютиться в какой-нибудь комнатушке, пока остальные соседи будут неодобрительно о них высказываться. Он никогда не решался приглашать своих друзей в гости, потому что понимал, что всем будет неудобно в комммуналке. Квартира встретила его негромким лепетанием из просторной комнаты и запахом табака и кофе. Родион снял туфли и огляделся. Все комнаты были открыты, но жизнь концентрировалась только в комнате напротив входа. Как Родион понял, это была гостиная. Распахнутая дверь с стеклянными вставками открывала вид на светлую комнату с огромными окнами. Тяжёлые шторы небрежно завязаны, на круглом журнальном столике стояла увесистая стеклянная пепельница, заполненная окурками и пеплом. Кругом на диванах и креслах, выглядящих очень удобно, сидели модно одетые люди. Пол устилал огромный персидский ковёр, а стены, на которых висели репродукции картин разных стилей, были обклеены узорчатыми обоями тёплых цветов. Прихожая же, в которой могли раздеваться сразу три или даже четыре человека без стеснения, выглядела более опрятно, нежели комната. Ни единой пары обуви не стояло на проходе, всё было убрано под мягкую лавку. Небольшое количество верхней одежды висело на прикрученной к стене вешалке с множеством крючков. У двери висела резная ключница, а под ней располагались корзины для зонтов и обувных ложек. Бегло осмотрев квартиру, Родион понял, что попал в обитель так называемых мажоров.       Не то чтобы Родион предвзято относился к советской золотой молодёжи, в его компании были выходцы из подобных кругов, но его это открытие ошарашило. Знал бы он, что всё так получится, оделся бы поприличнее хотя бы. Вообще этого стоило ожидать: на это многое указывало. То, что Маша принадлежала к стилягам, что подражают западным законодателям моды. Да, Родион тоже в какой-то мере им подражал, но её свободное пальто точно было куплено за доллары, об этом можно было судить по крою и качеству материала. Да и в очереди за вином она вела себя так, будто впервые с ней приключается такое, и заплатила она больше, чем Родион. А ещё туфли, бельё… Родиону вдруг захотелось бежать из этой квартиры: ему казалось, что Маша привела его сюда только для того, чтобы развлечь своих богатых друзей. Она же в это время легко спустилась со своих туфель и запорхала в дверной проём.       — Я вернулась! — объявила Маша, все в комнате затихли. — Причём не одна!       — Надеюсь, в компании пары бутылок трёх топоров? — одна из девушек выглянула из комнаты и улыбнулась.       — Самогона, вина разной паршивости и… — Маша отошла в сторону, чтобы присутствующие могли видеть Родиона, вешавшего куртку. — Этого милого стиляги! Знакомьтесь — Родион!       После этих слов Родион обернулся и боязливо взглянул на лица людей в комнате. Он сделал осторожный шаг в сторону Маши. Восемь пар глаз внимательно глядели на него. Коридор был просторный, так что шага не хватило, чтобы оказаться в дверном проёме, поэтому он широко шагнул ещё раз и робко поднял руку в качестве приветствия.       — Разрешите пройти на флэт? — кокетливо спросил Родион. Он решил вести себя уверено, правда, его робкие действия с потрохами выдавали то, что весьма волнуется.       — А с какого перепугу? — спросил какой-то парень       — Вы будете пить мой самогон! — Родион возмутился и скрестил руки на груди.       — Ну вы посмотрите, какой он хороший! — умилённо протянула Маша, приобняв Родиона за плечи. — Мы с ним отлично проведём время!       — Ну ты же не мочалка, что ты всякий мусор тащишь? — с пренебрежением в голосе сказал кто-то.       — Я-то мусор? — возмутился Родион и хотел было начать ругаться, но Маша его остановила.       — Сёма, — грозно произнесла она, — Родион — не мусор! Не обижай его! Он мой гость!       — Но дом-то не твой! — сказала какая-то из девушек.       — Серёж, скажи им! — Маша состроила милую просящую моську и посмотрела на парня с тёмными длинными немного вьющимися волосами, по-хозяйски развалившегося в кресле.       — Знаете что? — громко объявил Серёжа, встав с кресла и прошагав через комнату. — А мне он нравится! — он положил руки на плечи Родиона. — Теперь ты мой гость!       Родион видел в этих людях множество копий Вали, только ещё более извращённых. Этот Серёжа, как подумал он, видел теперь в нём свою собственность. Маша же тоже будто видела в нём лишь тело, которым хотела обладать. Валя хоть и был каким-то высокомерным, холодным и слишком резким на слово, но не было никого в их компании, кого бы Валя считал своей собственностью. Он даже в какой-то мере был собственностью Славы, хотя эта сладкая парочка, по мнению Родиона, была слишком глупа, чтобы это понимать. Валя бегал за ним, словно собачонка, а Слава чесал его за ушком, кормил и, наверное, пытался мыть, но эта глупая собачонка, видимо, постоянно кусалась и изворачивалась, а потому ходила чумазой. «Может, поэтому Настя сказала, что я ничего не видел?» — промелькнуло в голове у Родиона. Вмиг он проникся сочувствием к Вале. Он знал только то, что его отец был дипломатом и жил он где-то на сестрорецких дачах. Если Валя крутился в таком обществе, то неудивительно, что он такой. Тут любой станет таким, если не хуже. Родион понимал, что не хочет находиться в такой компании, но желание хоть кому-то быть нужным, насколько бы эта «нужность» ни была иллюзорной, победило чувство собственного достоинства. Он натянуто улыбнулся и протянул авоську с бутылками Серёже, а после прошёл в комнату и уселся на диван рядом с Сёмой. За всю свою жизнь, полную издевательств, Родион понял для себя, что с нахалами надо вести себя по-нахальному. У него это не всегда получалось, но сейчас нельзя было ударить в грязь лицом.       — Мочалка… — небрежно фыркнула девушка, сидящая рядом с Семёном, и посмотрела в сторону Маши, та лишь показала язык.       — Родион, у тебя такой хаир, как ты так завиваешься и чем красишься? — спросил парень, сидящий напротив, с чёрными и прямыми волосами. Будто «Квадрат Малевича» скопировали и повесили с двух сторон на его голову.       — Если честно, то никак, — ответил Родион, отведя взгляд, — у меня отец кудрявый и светлый, дед в молодости тоже был… Природа!       — Эх, а я думал, что ты подскажешь… — разочарованно произнёс парень. — Ну ладно! — он улыбнулся. — Меня, кстати, Саша зовут, будем знакомы, — новый знакомый подошёл и протянул руку.       — Очень приятно, — Родион протянул руку ему. На самом деле ему было не очень приятно, но такое вслух у него не получалось произнести, — нам надо познакомиться что ли! — Родион встал и окинул комнату взглядом. — Вы знаете меня, а я — только некоторых из вас… Нехорошо!       — А ты прямо тут же хозяйничаешь! — Серёжа усмехнулся, расставляя бутылки на столик. — Девчонки, кто-то, принесите пока стаканы на всех и что-нибудь поесть, разберётесь… — одна девушка тяжело вздохнула и вышла из комнаты. — Но ты прав, надо знакомиться! Сёму ты уже знаешь, Машу, Сашу… Кстати про Сашу… Рядом с Сёмой сидит Александра. Из комнаты вышла Оля. Недовольный сидит Лёша, он просто не любит незваных… Ну ладно! Ну и Стёпа!       — Хорошая компания собралась! — Родион соврал, но держал лицо так, чтобы никто не понял, что он не думает о том, как он всех их презирает. — Меня тут уже знают, поэтому представляться не буду. — он махнул двумя руками. — Давайте уже пить!       Родион уселся назад, Оля уже несла стаканы. По мере расставления посуды на стол она тут же заполнялась теми напитками, которые хотели выпить люди в комнате. Вскоре на столе появилась колбаса, ананас, вяленое мясо. После первых заполненных до краёв стакана стало понятно, что надолго напитков не хватит. Но это дела будущие, поэтому пока они просто подняли бокалы и выпили за знакомство. Маша села на подлокотник подле Родиона, тот улыбнулся, посмотрев на неё. Да, его привели в очень странные гости, но такое времяпрепровождение было лучше, чем есть самого себя от тоски. Он всем улыбался и в основном мило себя вёл. После нескольких стаканов, что он пропустил, ему стало спокойнее: Родион понял, что все в этой компании отчасти ненавидели друг друга. Это было заметно по жестам, фразам и мимике молодых людей. Родион был здесь не одинок, но и каждый здесь был один. Он говорил о себе немного, оставляя за собой шлейф загадочности. Но не в тех целях, в которых делала это Маша, скорее, из соображения безопасности. Эти люди не смогут его как-то уязвить, если не узнают его сокровенных тайн. Пусть Родион будет шутом, насмешки его не беспокоят, он привык, зато он будет спокоен. Дым и запах алкоголя заполонили комнату, наступило веселье. Маша села на подлокотник подле Родиона       Юра и Ваня тем временем ходили по центру города. Невский Юрой был уже изучен вдоль и поперёк, поэтому они гуляли вдоль Фонтанки, любовались доходными домами. Ваня подарил Юре сладости из Елисеевского магазина. Юра всё удивлялся, откуда у Вани столько денег, а тот лишь хитро улыбался и говорил, что это совсем не важно. Между тем наступал вечер. В белые ночи это не особо заметно, но можно присмотреться и увидеть, как голубое небо на западе начинает постепенно желтеть. Можно было даже заметить тоненькую салатовую полоску, означающую плавный переход в вечернее небо. Тени становятся всё длиннее, жар спадает, на смену ему приходит приятная прохлада. Ветерок близ реки, что обдавал днём жаром, теперь веял холодком. Они находились в каком-то сквере. Вдруг Ваня посмотрел на часы, и на его лице заиграла улыбка. У него точно была какая-то идея, и Юра пытался угадать, какая именно.       — А пошли в Катькин сад? — предложил Ваня. — Там интересно, поверь.       — Верю, — Юра кивнул, — идём! Они всю прогулку болтали о чём-то, узнавали друг друга лучше, рассуждали на разные темы. Юра постепенно проникался к Ване и больше не чувствовал в нём опасности. Теперь Юра больше знал о его философии, а потому лучше понимал. «Надо их с Родей просто познакомить получше, тогда-то они и подружатся», — подумал Юра, проходя через небольшой мост на Фонтанке. На пешеходных дорожках возвышались какие-то арки-башенки. По другую сторону моста располагался какой-то скверик.       — Сейчас мы проходим через Ломоносовский мост и идём через площадь Ломоносова, — рассказывал Ваня, — милое тихое место, но сейчас я тебе покажу более интересное место с приятными молодыми людьми.       Ваня улыбался, и Юра не мог не улыбаться в ответ. Если Ваня говорил, что это будет весело, то, значит, этот день он не забудет никогда. Впервые за время пребывания в Ленинграде его не посещала ни одна тревожная мысль. Рядом с Ваней он не чувствовал ничего удручающего. Они завернули в какой-то проход и шли мимо ряда жёлтых зданий с белыми элементами декора. Эта дорога вывела их к Александринскому театру. Пройдя мимо здания из белого кирпича и не дойдя до белого забора, что ограждал Аничков сад, они повернули к невысокой оградке, что обозначала место, куда им надо было. Юра уже видел это место, но со стороны Невского проспекта. Это он понял по возвышающемуся среди крон деревьев памятнику Екатерине Великой в окружении её фаворитов и соратников. Из него выходили старики с шахматными досками, матери с детьми, бабульки, поддерживающие друг друга под ручку, и какие-то лица интеллигентной наружности. Странно, что практически все люди выходили из сквера примерно в одно и то же время. В сквер заходили по одному какие-то молодые люди. В этом сквере было тихо, Юра понять не мог, что там вообще может быть интересного. Они заняли свободную скамейку, Ваня достал сигарету, Юра попросил у него тоже от скуки. Ваня прикурил Юре от своей сигареты и откинулся на спинку скамейки.       — А что тут должно произойти? — изумлённо спросил Юра, наклонившись к своему спутнику. Его лицо выражало такое невинное удивление, будто он ждал, что Ваня привёл его, чтобы посмотреть, как сюда прилетает волшебник в голубом вертолёте и показывает бесплатное кино.       — Увидишь, — таинственно произнёс Ваня, улыбаясь и глядя куда-то в небо, — как только на сквер опускается вечер, тут происходят удивительные вещи… Эскимо, к сожалению, скорее всего не будет, но кино нам обеспечено…       — Ну ты и загадочник… — усмехнулся Юра, влюблённо глядя на Ваню.       — Парни, сигаретку не дадите? — спросил прохожий.       — Конечно, — сказал Юра и вытянул одну сигарету.       — Спасибо, — прохожий кивнул и пошёл по своим делам.       — А ты не говорил, что у тебя есть… — заметил Ваня, прищурившись.       — Ну имеются… — улыбнулся Юра. — Но это на особый случай…       — И на какой? — Ваня подвинулся к нему так, чтобы их носы соприкасались.       — А посмотрим! — ответил Юра и отодвинулся, чтобы затянуться. — может пройдёмся?       — Давай, время ещё есть, — Ваня встал.       Юра хотел выпить. Ему почему-то для полного счастья не хватало алкоголя. Может, это было из-за того, что ему было страшно от любой близости, может потому, что он уже не представлял, как можно веселиться без алкоголя. Но говорить об этом Ване он не хотел, чтобы тот не подумал, что Юра алкоголик. И вот они вышли из сквера к театру и решили пройтись по тихому переулку. На людей они уже насмотрелись, теперь хотели пройтись в тишине.       — Слушай, а как ты понял, что ты такой? — спросил вдруг Ваня.       — Какой? — не понял Юра.       — Ну любишь не-женщин… — Ваня смутился.       — Это… — Юра вздохнул. — Странно получилось… Сначала меня растлили, и я понял, что такая близость была бы мне приятна, если бы была ободной… Потом я встретил мужчину, мы с ним любили друг друга… И тут я понял, что женщины мне совсем не интересно… А ты? — вдруг спросил он, повернувшись к Ване.       — А я… — Ваня замялся, а потом, вдруг что-то заметив, оживился. — Миша! Вася! Навстречу им шли два юных парня. Они шли, поддерживая друг друга, и улыбались. Заметив Ваню, парни стали увереннее двигаться в его направлении. Знакомые обнялись и остановились на проходе. Юра стоял чуть поодаль, слушая, о чём они говорят.       — Вы тоже в Катькин сад? — спросил Ваня.       — Ванёк! — протянул парень с русыми волосами, что повыше. — Сколько лет…! Конечно мы туда, даже достали вот… Шило! Накатили чуть-чуть…       — Да я вижу, как чуть-чуть… — Ваня улыбнулся, придерживая за плечи молодого человека. — Миш, ну тебе семнадцать, а не сорок семь, какое шило?       — Матросское! — гордо ответил второй молодой человек с уложенными тёмными волосами. — Мы почти протрезвели уже! Надо за догонкой!       — Так, догонка, вас такими темпами менты догонят или белка! — строго сказал Ваня.       — Нас не догонят! — ответил, видимо, Вася.       — Слушайте, а давайте пройдёмся… — заискивающе предложил Юра. — До ближайшей столовой… Там выпьем компоту и пойдём за водкой! — быстро закончил он, улыбнувшись.       — Вот это идея! — протянул Миша и похлопал. — А ты кто вообще? — он тупо уставился на Юру.       — Это Юра, — представил его своим друзьям Ваня. — Юра, знакомься, это мои друзья — Миша и Вася. Я их, считай вырастил!       — А у меня есть идея получше, Юра… — Вася подошёл к нему и опёрся на его плечо. — Мы зайдём в столовую, попросим компот, выйдем со стаканами и будем разбавлять в них водку!       — Шик! — восхитился Миша. — Я тебя так люблю, Вась!       Юноши поцеловались в губы, и от этого действа Юра вздрогнул, будто услышал выстрел. Ваня посмотрел на него каким-то неодобрительным взглядом и сильно сжал его руку. Юра и подумать не мог, что Ваня может быть таким строгим. Суть этого взгляда Юра уловил: Ваня не хотел спаивать и так пьяную молодёжь.       — Да я присмотрю за ними, — шепнул Юра, — не волнуйся.       — За тобой кто присматривать будет? — с укором шепнул Ваня. — Ладно, их уже не остановить… Я знаю недалеко одну столовую…       Теперь их путь лежал в столовую неподалёку. В ней они поели и взяли компот, который успешно вынесли. Младшим товарищам стало чуть лучше, теперь они могли самостоятельно передвигаться. Осталось только найти водку.       — Чекушку возьмём? — спросил Миша, заглянув в глаза Юре.       — Чекушку? — удивился Юра. — Чекушки мало будет! Надо литр!       — Литр? — спросил Ваня, посмотрев на Юру ошарашенно. — Может лучше пива?       — Пива мало, надо водки! — сказал Вася. — И лучше литр!       — Я столько покупать не буду! — возмутился Ваня. — Ладно мы с Юрой, но вы…       — Мы на четверых разопьём, — сказал Юра и приблизился к уху Вани, — Я всё куплю, мы разопьём на двоих, а их с носом оставим! — шёпотом добавил он, щекоча ухо Вани своим тихим смехом.       — Лис!.. — Ваня смутился и тихонько толкнул Юру. — Но только обещай!       — Честно!       — Мы всё слышим! — громко заявил Миша. — Нас не обделять!       — Да ну вас! — сказал Ваня, обернувшись на младших товарищей и зашагал вперёд.       Юра чувствовал, что что-то не так. Эти мальчики целовались и зачем-то шли в этот сквер пьяные. Юра, конечно, понимал, что Ленинград — достаточно свободный город в плане устоев, но чтобы в нём было так много педерастов… Этого просто не могло быть! Юра знал, что таких, как он, очень мало, а тут они вчетвером встретились. Что-то неладное происходило здесь, но отступать было поздно. Ваня указал, где можно купить водки, Юра с юными знакомыми вскладчину её купили и завернули в сквер с фонтаном. Ваня постоянно говорил, что время ещё есть. Юра же задавался вопросом: до чего есть время? Вряд ли Ваня знал, когда наступит конец света.       В квартире на Васильевском острове веселье было в самом разгаре. Кто-то ушёл, со всеми попрощавшись, кого-то послали в гастроном. Сёма хотел, чтобы Родион сходил в магазин, но тот мастерски парировал его предложение, объяснив, что денег у него нет, да и купит он, скорее всего, какую-то дрянь, поэтому он лучше продолжит развлекать всех игрой на гитаре. Он пел популярные песни, сопровождая их игрой на гитаре, которую он нашёл в соседней комнате. Кто подпевал этим песням, кто просто наслаждался хорошим музыкальным сопровождением. Пригубив в очередной раз из стакана портвейн, Родион как-то странно брякнул по струнам и нервно выдохнул. Он заглушил звенящие струны и окинул взволнованным взглядом публику, которая ожидала новые песни. Он стал играть незамысловатый бой и переставлять не самые сложные аккорды. Эта мелодия была никому незнакома, а потому все слушатели удивлённо глядели на Родиона. И наконец он запел:

— Недавно я посетил Петербург. Там хорошо, там все пьют, В белые ночи разводят мосты, В Петербурге можно загреметь в «Кресты»! Мне эта романтика не чужда совсем, Этому городу я посвящу сто поэм Было, конечно, вспомнить что, Но я свой мозг пропил! Я приехал в Амстердам. Здесь столько очень красивых дам. Каждая знает себе цену, и это хорошо, Но улица красных фонарей обошлась недёшево! Мне эти красоты не чужды совсем, Этому городу я посвящу сто поэм, Было, конечно, вспомнить что, Но денег нет совсем! Я прибыл в город Рим. Там тёмная ночь, но мы не спим. Мы видели Августа из Прима-Порта, Но он был несговорчив: не налил нам вина! Мне искусство не чуждо совсем: Этому городу я посвящу сто поэм, Было, конечно, вспомнить что, Но статуи недружелюбны! Меня занесло в город Париж. Он такой разный, одним словом не обобщишь! Мы были в Лувре и забрались на башню! Были у Гар дю Нора, где свод законов — лишь бумажка! Мне разнообразие не чуждо совсем: Этому городу я посвящу сто поэм! Было, конечно, вспомнить что, Но что-то охота забыть! Я наконец вернулся домой! Здесь я обрёл настоящий покой. Не нужен Парфенон или Биг Бен: Нет ничего родней города N! Я этот город очень люблю, Ему я песню посвящу, Всё в нём родное, приятное сердцу, И я всегда вернусь домой!

      Закончил свою песню Родион агрессивными ударами по струнам, а после ещё раз взглянул на слушателей, на которых во время выступления боялся смотреть. Послышались аплодисменты. Они хлопали ему. Родион заулыбался самодовольно и поклонился своей публике.       — Ты сам написал эту песню? — спросила какая-то девушка. Её имени Родион уже не помнил.       — Да, — довольно произнёс Родион, — я сам!       — И про себя что ли? — восхищённо спросила она.       — Нет, — Родион покачал головой, — скорее, про… — он не знал, как объяснить, кем ему приходится дядя Витя. — друга моего деда… Он столько рассказывал деду про свои приключения, а я так любил это подслушивать… Такие истории вдохновляют!       — А ещё песни у тебя есть? — спросил кто-то из гостей этой квартиры.       — Просим! Просим! — послышался восхищённый голос.       Родион смущённо заулыбался и начал играть свои песни. Он знал, что композиции «Булки хлеба» никогда не будут мировыми хитами, «уважаемые» люди никогда не примут их песни, но то, как оживились эти люди, слушая его песни, было настоящей наградой для него. До этого «Булка хлеба» выступала только перед дружной компанией. Иногда их друзья приглашали своих друзей, но они всегда примерно знали, перед кем они выступают. Но даже незнакомая Родиону компания золотой молодёжи оценила их творчество. Это значило только одно: «Булка хлеба» пишет самые лучшие песни в Советском Союзе. Родион пообещал себе, что обязательно расскажет всё Булату и Вите, а потом и Юре, если он вступит в «Булку хлеба». Родион всё играл репертуар их группы и уже представлял, как их зовут на квартирники, как записывают их выступления, а потом распространяют под полой. Вдруг входная дверь открылась. Это означало, что гонец вернулся из гастронома с благой вестью. Точнее, с едой и напитками. Родион закончил песню и отложил гитару. Песни песнями, а пиршество по расписанию!       Только Родион собрался встать, Маша, что сидела поодаль с бокалом, подошла к нему и чмокнула прямо в губы. Родион как-то машинально сомкнул губы так, чтобы ничто и никто не смогло их разомкнуть. Если язык — это мышца, то Маша тренировала эту мышцу очень долго, потому что её язык с необычайным нажимом прошёлся по сжатым губам Родиона, норовя скользнуть ему в рот. Родион быстро заморгал и отстранился, когда голова наконец начала работать. От этого поцелуя ему хотелось отмыться как можно скорее. Он встал, чтобы разведать, что принесли. Его лицо вмиг помрачнело, точнее, оно стало спокойным. Он старался не проронить слёз, а потому старался не думать о том, что сейчас произошло. Этот поцелуй был грязным, пошлым, низким, под стать этой поганой квартире. Это было совсем не так, как на поле, с Юрой. Тогда было нежно, мягко непринуждённо. Родион взял гитару и понёс её на место.       — А ещё не будет? — огорчённо спросила Маша.       — Песни что ли закончились? — спросил какой-то гость.       — Песен ещё много, а ром может закончится, — Родион усмехнулся, — а ещё, товарищи, я устал! Мне надо выпить и поесть!       Журнальный столик снова ломился от еды. Родион налил себе ром и взял дольку апельсина. С этим набором настоящего джентльмена он уселся в кресло, что находилось в углу комнаты. Родион не мог поверить, что всё это происходит наяву: он в какой-то квартире пьёт бесплатный ром, ест то, что обычно доставалось только по особым случаям, его песни вызывают восторг у незнакомых людей. Только сейчас он это понял, а потому он хотел в одиночестве всё обдумать. И пока ему это удавалось, он лишь иногда вставал за едой, пока остальные сгрудились для общего веселья. Иногда он думал, где Юра. Он, наверное, уже дома, ищет его. А может он и вовсе забыл обо всём, потому что Ваня его околдовал. Насладившись йогуртом, Родион хотел взять что-нибудь со стола, но к нему уже подошла девушка с несколькими кусочками колбасы.       — Это очень любезно с Вашей стороны, леди, — Родион улыбнулся, повернувшись к ней, — что вам нужно?       — Мне ничего, просто хотелось Вам удружить, — кокетливо ответила девушка, — Вы какой-то грустный, неужели так не понравилось целоваться с Машей? — она усмехнулась.       — Нет, просто… — Родион вздохнул, но улыбка не сходила с его лица. — Поплохело мне…       — Может станет легче, если я тебя поцелую? — спросила девушка, сев на подлокотник.       — Не стоит, — Родион махнул рукой.       — Тогда, может, поиграем? — предложила она. — Карты, шахматы, шашки, нарды, чапаев?       — Интересно… А на что будем играть? Денег у меня нет.       — На раздевание, — сказала девушка, — это если в карты. А так на желание.       — Тогда давай в карты, — Родион встал и взял пару кусочков колбасы.       Несколько человек уселось в круг. Один парень примял табак в трубке, чиркнул спичкой и затянулся. Табак медленно тлел и нёс к потолку струю дыма. Изо рта парня вырвался клуб дыма. Родион вмиг оживился и стал пристально глядеть на дымящего парня, тот вопросительно посмотрел на Родиона.       — Я никогда не курил трубку, можно? — робко объяснил Родион.       — Ну если так хочешь… — ответил парень, равномерно распределяя пепел чем-то походим на гвоздь. — Только табак крепкий…       — Я курил беломор! — Родион расхохотался, взял трубку и крепко затянулся.       Он почувствовал странный вкус во рту. Дым шёл мягко, приятно обдавая горло. Это хороший табак, совсем не то, чем набивают советские сигареты. Но никакой табак не мог создать этот странный привкус, который можно было сравнить с жжённым чаем. Смесь запаха табака и аромата хорошего цветочного чая. Родион подумал, что это ему показалось, а потому сделал ещё одну хорошую тягу.       — Ты всё там не скури, — сказал владелец трубки, — мне оставь!       — Что это? — спросил Родион.       — Это гашиш, сэр, — ответил парень, глядя Родиону прямо в лицо.       Его слова для Родиона расплылись в дыму. Из-за алкоголя перед его глазами всё плыло, но теперь и звуки стали плыть. Родион испугался, но решил, что если до сих пор ничего не произошло, то он в состоянии играть в карты. Правда, ему стало грустно, что он теперь наркоман, какими были Ваня, Валя, Настя и ещё пара человек в его компании. Теперь он думал, что гашиш его не берёт. Лишнее расслабление ему не помешает. Он отдал трубку и посмотрел на карты, которые ему раздали, глянул на козырь и готов был играть. Надо сказать, что в дурака он играл хорошо, потому что всё детство и юность играл с дядей Витей и даже, бывало, выигрывал. Во время игры он ещё пару раз раскурил трубку мира, потому что её передавали по кругу. Иногда трубка забивалась по новой, потому что её содержимое прогорело. Владелец трубки достал из кармана кисет с табаком и завёрнутую в обёртку от конфеты массу, похожую на пластилин. Примяв первый слой табака, парень отщипнул небольшой кусочек от массы и положил на табак. Так он проделал несколько раз перед тем, как положить слой табака Он повторял действия до тех пор, пока трубка не заполнилась. Он поджог табак, распределил пепел и крепко затянулся. Родион тем временем вышел из игры и подсел к обладателю трубки мира. Он протянул руку, ему дали трубку, и он раскурил трубку в суровый моряцкий затяг по заветам друзей дяди Вити. И в этот момент Родион понял, что эта тяга была лишней. В ушах зазвенело, тело вдруг ему показалось таким тяжёлым, что он опустил руки, и следующему человеку пришлось забирать у него трубку самостоятельно. Он пытался не подавать виду, но ему стало так плохо, что все это заметили. Комната плыла, и вещи в ней мешались друг с другом. К горлу подступил комок тошноты, и Родион поднёс руку ко рту, чтобы ненароком не запачкать ковёр. Обитатели комнаты оживились, стали суетиться. Весь шум Родиону слышался приглушённым, но при каждом звуке по голове будто били чём-то тяжёлым. Он в момент устал.       — Я же говорил, что табак крепкий, — сказал кто-то Родиону.       Этот голос будто раздавался у Родиона в голове, а не откуда-то из вне. Он хотел было ответить, что это всё из-за гашиша, но с его губ лишь сорвался болезненный стон. Ему принесли таз, и всё содержимое его желудка оказалось в нём. Он дотерпел, это уже хорошо. Вскоре из него пошёл желудочный сок. Он выпил пепси-колы и упал на пол плашмя. Его потащили в другую комнату, положили на диван, подставили тазик и воды с открытой бутылкой газировки. Родиону было плохо, но он не мог перестать думать о том, как сейчас Юра. Он даже, кажется, спросил пару раз это вслух, чем очень озадачил людей, помогающих ему. Вскоре, несмотря на то что в голове у него всё кружилось, а тело свело судорогами, он заснул глубоким сном.       Компания в сквере была уже достаточно пьяная. Ваня и Юра действовали согласно плану: пили больше своих юных товарищей, чтобы они больше не пьянели. Только в их расчётах была небольшая ошибка: сами они упились чуть ли не вусмерть. Казалось, будто все уже забыли про то, что хотели наведаться в Катькин сад. В этом сквере было тихо, несмотря на расположение в центре. Хотя это не должно было особо удивлять: было светло, но всё же время близилось к ночи. Но пьяному Юре казалось, будто всё только начинается, а потому он и не понимал, что все нормальные люди уже пришли домой и готовятся к завтрашнему дню. Ваня посмотрел на часы и улыбнулся.       — Пора бы нам двигаться в сад, — сказал он и, применив некоторое усилие, встал.       — Ну что там такого может быть, чего нет тут? — спросил Юра, глядя на шатающегося Ваню.       — Волшебство! — коротко ответил Ваня и показал в сторону Невского проспекта. — И алкоголь!       Юра тут же оживился, резко встал со скамейки и пошёл в направлении, которое указывал Ваня. Миша и Вася встали со скамейки, а тем временем спутник Юры попытался за ним побежать, но упал. Юра тут же обернулся, стал его поднимать, и теперь они уже шли в обнимку. Юра немного переживал: вдруг их остановит милиционер, потому что они творят непотребства в пьяном виде в общественном месте, но отпускать Ваню он не собирался. Бросать друга в беде нельзя, даже если за это будет смерть. Невский изрядно поредел, но затишья здесь не было. Невский всегда живёт, Невский никогда не спит.       Завидев Екатерининский сквер, Миша и Вася побежали через дорогу. Юра же решил пройти по пешеходному переходу, который располагался в аккурат напротив входа в сквер. И вот взору Юры открылось место, что под покровом ночи обещало быть волшебным и полным тайн. Юра всё это время гадал, что же там такое происходит, что Ваня, несмотря на своё состояние, хочет его туда провести. Из сквера доносился лёгкий шум — смесь негромких голосов и шелеста листвы. Из-за выпитого алкоголя Юре казалось, что сквер — место по-настоящему магическое.       В старших классах Юра нашёл старую рукопись «Мастера и Маргариты» Булгакова, написанную его матерью. На обложке, которой являлась обычным листом бумаги, красовалось название романа и полное имя автора. Листы были крепко сшиты обувной нитью. Эля ему рассказала, как ещё тогда, когда Юра был совсем маленьким, им по рукам перешёл напечатанный роман, который через пару дней надо было отдать дальше. И их мать, позабыв про все дела, за эти пару дней полностью переписала роман. Отец понимал, что это дело важное, поэтому взял на себя домашние обязанности. Эля ему пыталась помогать, но иногда это только добавляло забот отцу. Когда отец был на работе, она следила за маленьким Юрой, играла с ним, успокаивала его, если он начинал плакать. Надо сказать, что для шестилетнего ребёнка она была очень терпелива. Она даже готовила себе и матери что-то простое. Заворожённый таким трудом, Юра за ночь прочитал рукопись. Он с трепетом и осторожностью перелистывал каждую страницу, водил пальцем по выведенным по всем правилам чистописания буквам. Мать нумеровала только листы, чтобы не запутаться, но Юра всё равно не мог сдержать того восхищения матерью, отцом и Элей, которое у него возникло. Наутро он еле встал, мать тогда заволновалась, потому что не понимала причину его самочувствия, стала расспрашивать его, а Юра просто молча обнял её и прошептал: «Я читал твою рукопись, спасибо». Мать расчувствовалась, отец, сидящий рядом, тепло заулыбался, а Юра обнял и его.       Юре казалось, что он попал на реку, близ которой бесновались черти и прочие твари, как в романе, перед балом у Воланда. Он даже вспомнил название главы — «Полёт». Весёлые огоньки заменяли тусклые фонари, а река и кусты были как в романе. Только он до сих пор не понимал, что же это место делает таким особенным. Юра заметил только одну странность: пока в остальных скверах людей не было, в этом их было предостаточно. Он разглядел множество мужчин, но ни одной женщины не увидел. Как только они зашли за ограду, Ваня опустил свою руку чуть ниже талии Юры и потянулся к его уху.       — Здесь можно никого не бояться… — прошептал Ваня и осторожно коснулся щеки Юры губами.       В голове Юры возникла мысль, что происходит что-то неправильное. Будто его и в правду готовят к балу у Сатаны. Они проходили всё глубже в сквер, и Юра всё чётче понимал, какое волшебство происходило в Катькином саду. Он увидел Мишу и Васю, которые ластились к мужчинам, что были точно старше их раза в два. Какие-то мужчины целовались на лавочке, из кустов раздавался непристойный шум. Юра почему-то испугался того, что происходит в сквере. Он растерянно глядел по сторонам, а взгляд его цеплялся за тени в кустах и милующихся парней. Юра наконец вопросительно взглянул на Ваню, который с хитрым прищуром наблюдал за ним.       — Днём это место открыто для туристов, стариков и детей, а ночью здесь такие, как мы, могут ни от кого не скрываться… — объяснил Ваня. — Не волнуйся, мы здесь в безопасности.       — Но зачем? — растерянно спросил Юра.       — Чтобы ты мог отвлечься, — спокойно ответил Ваня, отвернувшись от Юры, — не знаю, что ты обо мне думаешь, но ни на мне, ни на Славе свет клином не сошёлся. В этом городе полно людей, которые готовы ответить тебе взаимностью, которые не будут тебя ранить. Я могу тебя любить, если хочешь, но если нет, то здесь ты можешь найти того, кого ты захочешь полюбить…       — Ваня… — Юра ахнул и обнял его. — Ты… Я тебя люблю! Давай останемся здесь пока что… Чтобы не скрываться.       Они подошли к небольшой компании людей, которые весело проводили время. Ваня вошёл в образованный ими круг, и эти люди радушно его приняли. Это оказались знакомые Вани, которым он представил Юру, и они стали вместе пить. Это были хорошие, интересные люди, хотя в таком состоянии Юре все люди казались хорошими. Всё время Юра ловил на себе какие-то странные взгляды, но внимания он на это особо не обращал: рядом был его друг и неприличное количество алкоголя. Значит, всё будет хорошо.       — А скажи, Юра, ты с Ваней на одну ночь или на две? — ехидно спросил один парень из компании.       — В смысле? — не понял Юра.       — Ну обычно с Ваней надолго не остаются…       — Иди на хуй! — сухо сказал Ваня, опрокинув стакан водки.       — Так это же правда!..       — Здравствуйте, товарищи, — раздался спокойный ровный голос за их спинами.       Юра вздрогнул и обернулся. За ними стоял милиционер. В этот момент всё внутри Юры замедлилось, но в голове проносились тысячи мыслей, идей, как избежать наказания. Милиционер был молод, а потому Юра подумал, что с ним возможно будет договориться, возможно даже без денег. Этот человек пристально смотрел на Ваню, тот улыбался. На его лице не было видно напряжения, в нём даже читалась какая-то радость, будто от встречи со старым другом.       — Коля! — произнёс Ваня с каким-то восторгом и бросился к нему.       — Ваня, ты до сих пор ходишь сюда? — удивился милиционер.       — Ну и ты же здесь… — Ваня прижался к Коле и прикрыл глаза. — Как жизнь?       Как Юра понял, Коля учился с Ваней в одной школе, и в ранней юности у них был роман. Ваня ничего не объяснял Юре, всё его внимание было приковано к Коле. Они мило болтали друг с другом, миловались так, будто у них продолжался этот роман. Юра чувствовал себя покинутым. Он пил и старался ни на кого не глядеть. Вмиг он стал покинутым всем миром. Вокруг него происходила любовь и веселье, но он в этом всём не участвовал. Зато с ним был его лучший друг — водка.       — Будешь пить? — игриво спросил Ваня, взяв бутылку вина.       — Я за рулём, — отмахнулся Коля.       — У тебя машина есть? — Ваня удивлённо посмотрел на него. — Когда успел?       — Хорошо служу, — Коля улыбнулся ему, — надо хотя бы что-то полезное для страны делать, раз уж у меня есть грешок перед законом.       Коля улыбнулся и, приобняв Ваню, поцеловал его в висок, тот лишь смущённо захихикал, не собираясь выбираться из объятий. Юра был разбит из-за того, что увидел. Он был предан своим другом, хотя его лучше назвать лаконичным, ни к чему не обязывающим словом «спутник». Ваня сам его пригласил гулять, а теперь кокетничает перед каким-то милиционером. Тут Юра вспомнил о Родионе. Он точно никогда бы не бросил Юру одного. Они бы сейчас обмывали их благополучное поступление, и всем было бы хорошо. Даже его любимый Слава, которого Юра готов был одаривать самыми восхищёнными словами, был к нему не так близок, как его сосед по коммуналке. А сейчас, наверное, Родион сидит один, и ему не с кем поделиться такой большой радостью. И Юра сейчас тоже один, хоть и в сквере, полном людей.       В этот самый момент размышлений что-то в голове у Юры перемкнуло, видимо, под давлением тоски, злости и алкоголя, и он сделал широкий шаг в сторону. Он не хотел видеть Ваню сейчас, но и уйти он не мог: шагать ровно ему было не под силу. Тогда он стал громко кричать, чтобы его слышали все посетители сквера и обратили на него внимание. План Юры удался: все глядели теперь только на него.       — Люди! — голосил Юра. — Люди! Доведите меня кто-нибудь на Петроградку! Там Родька и Элька! Мне туда надо! Я дорогу знаю! Только доведите!       Ваня зашипел и поднёс кулак ко рту. Он чувствовал стыд за то, что сейчас делал Юра, но понимал, что в этом и он виноват: оставить и так пьяного человека с водкой наедине — самое худшее упущение, которое можно было допустить. Ваня оставил Колю и быстро направился к Юре. Оказавшись возле Юры, Ваня крепко схватил его за рукав.       — Юра, я тебя отведу, не кричи так, — тихо попросил Ваня.       — Отстань! — крикнул Юра и махнул захваченной рукой. — Ты меня не любишь! Я к Роде и Эле пойду!       — Да не пойдёшь ты никуда! — тут к Ване подоспел милиционер. — Коля, найди Мишу и Васю и поедем.       — Я не поеду! — завозмущался Юра, тряхнув рукой. — Вы меня не цените, а они меня ждут!       — Да мы ценим тебя! — начал убеждать его Ваня. — Если бы не ценили, то не взяли бы с собой!       Юра молча с силой махнул рукой так, что Ваня не смог его удержать и чуть не упал, и пошёл в направлении выхода из сквера. Ваня окликнул Колю, и тот быстро догнал беглеца. Юра попытался отмахнуться от него, хотел драться, но Коля, хоть и был меньше Юры, смог его заломать. Но несмотря на то что руки теперь у него были за спиной, Юра всё ещё пытался сопротивляться. К этому времени Ваня уже нашёл своих юных друзей и вёл их под руки.       — Подвезёшь нас, — попросил Ваня, — я знаю, где эти живут, а мой дом ты знаешь где.       — Ладно, но моя машина неблизко, — ответил Коля, еле держа вырывающегося Юру, — Я просто не хотел, чтобы кто-то видел мою машину в этом месте…       — Веди! — измученно вздохнул Ваня.       Миша и Вася были спокойные, даже почти ровно шли, Юра же постоянно пытался вырваться после того, как они вышли из сквера. Он рвался в сторону Дворцовой площади, туда, где находился его дом. Машина Коли же находилась на набережной Фонтанки, что было в противоположной стороне от того направления, куда тащили Юру. В какой-то момент Юра опустил голову и покорно пошёл туда, куда его ведут. Коля всё равно его держал: благодаря работе он, как никто другой знал, что пьяные люди очень отчаянны. Наконец они повернули на набережную, Коля сообщил, что они на финишной прямой. Тут Юра вырвался из цепкой хватки Коли, перемахнул через невысокую ограду и прыгнул в воду.       — Вот блять Чижик-Пыжик! — воскликнул Ваня, пока Коля бежал к причалу, быстро снимая одежду.       Оставив на себе только ботинки, бельё и рубашку, Коля прыгнул в воду и поплыл за Юрой. Часто в детстве Юра купался на водохранилище, но сейчас он просто барахтался в реке, иногда уходя под воду. Коле потребовалось применить некоторые усилия, чтобы вытащить из воды. Когда ноги Юры коснулись земли, он выплюнул воду, которой успел наглотаться. Пловцы тяжело дышали, а те, кто остались на суше, собирали одежду Коли.       — Наплавался? — тяжело дыша, спросил Коля, а после так ударил Юру в лицо, что у того пошла кровь из носа. — Ух ты! Нашёлся тут самый умный! Крыса водоплавающая! — он ещё раз ударил Юру, и, судя во всему, Коля поранил ему губу, потому что теперь изо рта Юры теперь текла тонкая струйка крови.       — Коля! Прекрати! — завизжал Ваня, подбегая к нему с вещами.       — Понял меня? — спросил Коля у Юры, который держался за нос и тяжело дышал. — Пошли!       Коля взял его за локоть и тряхнул его так, что Юра потерял равновесие и чуть не упал. Ваня его подхватил и стал кричать на обидчика Юры. Надо сказать, что заплыв и избиение умерили пыл Юры. Теперь он спокойно дошёл до машины, что стояла возле театра юношеского творчества, сел в неё и заснул. Все в машине вели себя тихо, повисла мрачная тишина, которую разбавляли лишь гул мотора и редкие холодные указания Вани, куда ехать. Уже было заполночь, все были измотаны, поэтому никто не хотел заводить бессмысленный диалог, тем более после того, что произошло. Коля привёз мальчиков до их двора, они его поблагодарили и разошлись.       — Прости, — шепнул Ваня, — спасибо за всё, прости, что накричал…       — Я понимаю, — Коля улыбнулся, — я чуть- чуть наборщил… Прости…       — Ой, да тебе не за что! — Ваня рассмеялся и ткнул Колю в плечо, из-за чего машина резко вильнула. — Ой! — Ваня вцепился в руку водителя.       — Всё хорошо, — спокойно сказал Коля, — Юра где-то рядом с тобой живёт?       — Нет, совсем нет… — Ваня покачал головой. — Знаешь, на самом деле Юра очень хороший…       — Даже лучше, чем я? — спросил Коля.       — Ты это ты, а Юра… — Ваня вздохнул и потупил взгляд.       — Неужели сердце главного сердцееда было съедено? — усмехнулся Коля.       — Коля… — простонал Ваня.       — Я всё равно тебя люблю, ты это помнишь? — спросил Коля, глядя на дорогу и добродушно улыбаясь.       — Ты поэтому побил Юру? — с укором спросил Ваня.       — Нет, я просто… — Коля выдохнул. — Просто устал…       Они остановились во дворе панельного дома. Это обычный дом, которые строились в огромных количествах по всему Союзу. Всё это выглядело так, будто в каждом маленьком блоке живёт один человек, который взбирается в свою крохотную квартиру через окно. Возле дома находился газон, заросший кустами, в которых можно было кого-нибудь убить. Здесь жил Ваня со своими родителями, а потому их путешествие закончилось.       — До встречи? — с надеждой спросил Коля, глядя прямо в глаза своему пассажиру.       — До встречи, — Ваня на прощание поцеловал Колю в губы и открыл дверь машины.       Выйдя из машины, Ваня вспомнил, что надо разбудить Юру. Он открыл заднюю дверь и стал осторожно расталкивать друга. Юра вздрогнул и растерянно взглянул в сторону толчков.       — Просыпайся, мы приехали, — ласково сказал Ваня, в любой момент готовый помочь Юре встать.       — А это не мой дом, — сказал Юра, оглядевшись.       — Это мой дом, пошли, — Ваня взял Юру за руку, — только будь тише, у меня родители спят.       Юра кротко кивнул и вышел из машины. На лестнице Ване стало плохо: его начало шатать, без помощи Юры он не мог идти. Видимо, в помещении его разморило и теперь он снова был пьяным. Юра же немного пришёл в себя, но от тоски и обиды он всё не мог избавиться. Они тихо открыли дверь, помогли друг другу снять обувь. Ваня спрятал ботинки Юры за другую обувь.       — Слушай, Вань, — обратился Юра, и хозяин квартиры жестом показал быть тише, — мне Эльке нужно позвонить, чтобы она дверь закрыла… — шёпотом добавил он.       Ваня показал на телефон рядом, а Юра стал набирать до этого незнакомый ему номер с бумажки. После гудков раздался сонный мужской голос, что сильно удивило Юру. Эля никогда так не говорила.       — Элька, это ты? — шёпотом спросил Юра.       — Нет, это Анатолий, — по голосу стало понятно, что человек на другой стороны провода весьма удивился, — Вы про Элину? Она у меня. Позвать её?       — Скажите, что это Юра, брат её, — попросил он, — она дверь должна закрыть.       — Какую дверь?       — Нашу. Я домой не приду.       — Молодой человек, вы пьяный? — раздражённо спросил Анатолий.       — Немного… Позовите Элю…       — Юра? — через несколько секунд раздался встревоженный голос Эли. — Ты где?       — У друга… Я у него переночую… Дверь на ночь закрой нашу…       — Юра… — Эля разочарованно вздохнула. — Ты же не на наш телефон звонишь, я не дома!       — Мне домой звонить?       — Не надо людей будить, — серьёзно попросила Эля, — ничего за ночь не случится.       — Понял, спокойной ночи.       После того, как разговор был закончен, молодые люди пошли в комнату Вани. Раздевшись до трусов, они легли в кровать. Юра даже не обратил внимание на интерьер в комнате, в которой находился. Он лёг у стены и отвернулся от Вани. Юре всё ещё было сложно избавиться от съедающего чувства ненужности и обижался на Ваню. По нему было сразу всё понятно, да и Ваня был пьяным, но проницательности у него не занимать.       — Юра, что с тобой? — ласково спросил Ваня, дотронувшись до его ключицы.       — Ты меня не любишь, — ответил Юра с интонацией маленького ребёнка, которому не дали конфету.       — Почему ты так думаешь? — Ваня обнял его, прижавшись сильнее.       — Ты Колю любишь! — коротко ответил Юра и придвинулся ближе к стене, хотя, казалось бы, ближе уже нельзя. — Ты с ним… Ты его обнимаешь, целуешь… — он выдержал паузу, потому что не хотел произносить это вслух. — нежничаешь… — с дрожью в голосе добавил Юра, стараясь не показывать, что ему до жути обидно.       — Юра, повернись ко мне, — попросил Ваня, тормоша Юру за плечо.       Юра повиновался ему, и теперь глядел на него, насупившись. Начинало светать, это было ощутимо, хотя из-за высоток не было видно, как загорается кромка неба. Юра уже привык ко мраку ночи, а потому отчётливо различал всё, что было в комнате. Но интерьер его не интересовал — всё его внимание было приковано к лежащему рядом Ване. Он укрылся не полностью: кожу его плеч подсвечивало постепенно восходящее солнце. Лицо его выражало абсолютное спокойствие: глаза он прикрыл то ли от усталости, то ли они закрывались у него от количества выпитого, губы он сложил в лёгкую улыбку. Эта улыбка была такой лёгкой, будто он не напрягал ни одной лицевой мышцы, чтобы держать её. Когда Юра повернулся, Ваня взял его за подбородок.       — Я так тебе и не рассказал, как я понял, что мне не нравятся женщины, — вдруг нежным голосом начал Ваня, — я это просто всегда знал. Когда мальчишки дёргали девчонок за косички, чтобы обратить на себя внимание, мне это было не интересно. Став чуть постарше, я понял, что со мной не так, и также понял, что я не один в своём недуге: я познакомился с Колей, которого я явно интересовал. И я решил, что могу это использовать для себя. Я его уважаю, но не люблю. А все эти нежности… Это чтобы удержать его возле себя. Выгодно же иметь своего человека в органах, не так ли? А тебя, Юра… — Ваня вздохнул как-то печально, взглянув на собеседника. — Я, кажется, люблю…       — А если ты сейчас врёшь? — спросил Юра, не зная, как на это ответить. — Если тебе опять нужен кто-то для выгоды?       — Я покажу, что говорю правду, — решительно произнёс Ваня, — разрешишь?       Юра кивнул, и, получив согласие, Ваня приблизился к его лицу, а после коснулся губ Юры своими. Дальше Ваня почему-то действовать не решался, он просто замер, не прижимаясь, но и не отстраняясь. Юра сначала не понял, что произошло. Он чувствовал чужие губы на своих, но не осознавал, что его поцеловали. Как только до Юры дошло, что они только что сделали, у него перехватило дыхание то ли от неожиданности, то ли от переполняющих чувств. Осознав, что Юра замер и даже не дышал, Ваня вздрогнул от испуга, что он сделал что-то не так. На самом деле Юре было приятно, возбуждение нахлынуло на него, но он не знал, как дальше поступить. Он приоткрыл рот, и тогда Ваня осмелел. Он легонько надавил на грудь Юры, впившись в его губы. В этот поцелуй Ваня вложил все те чувства, которые он испытывал к Юре. Ваня прикусывал губы Юры, пахнущие всеми видами алкоголя, которые они сегодня пили, сминал их своими губами. Почувствовав чужой язык во рту, из горла Юры вырвался стон и сам стал проявлять инициативу. После того, как Юра упал на спину от толчка, он приподнялся, чтобы Ване было удобнее его целовать. С каждым нечаянным укусом губ, толчком языка в чужой рот и беспорядочным касанием раздавались сладкие стоны в унисон. Они извивались, словно змеи, боясь обидеть друг друга слишком напористыми действиями, но страстно желая слиться во что-то настолько однородное, чтобы никто не мог их разделить. Ваня как-то изловчился и оказался над Юрой, тот нечаянно укусил его за подбородок. Ваня не отстранился, а лишь направил его, чтобы Юра снова ласкал его губы.       Всё это напоминало Юре о нежных вечерах в Воронеже, которые он проводил с Типом. Тогда он учился быть хорошим любовником, а Тип нежно, терпеливо и постепенно его обучал. И он снова оказался юным пацаном, который любим и нужен. Юра в порыве страсти, забыв о страхе и неловкости, положил руку на талию Ване, а после скользнул рукой ниже и сжал его ягодицу. Тут Ваня отстранился и взглянул на лицо своего любовника. Юра от страха, что сделал что-то не то, убрал руку и глядел теперь на него с тревогой. Ваня же просто пьяно или влюблённо улыбался и нависал над ним, тяжело дыша. Каково было удивление Юры, когда Ваня положил его руку обратно и стал расцеловывать его лицо.       Ваня обдавал лицо Юры жаром губ, щекотал его своими волосами, а тот лишь тихо посмеивался. Иногда Ваня прикусывал щёки Юры, но так, чтобы у него не оставалось синяков. У него и так припухли губы от поцелуев и укусов. После того, как на лице Юры не осталось места, которого бы не касались губы Вани, он припал к шее. Когда Ваня задерживался на каком-то участке кожи, не только мокро целуя её, но и касаясь языком и осторожно покусывая, после чего оставались красные, а иногда и синие следы, Юра рвано выдыхал, сильнее сжимая его ягодицы, иногда постанывал и мычал от удовольствия. Иногда Ваня снова целовал своего любовника в губы, и Юра, словно изголодавшись по ласке, с остервенением жался к нему. Постепенно Ваня опускался всё ниже, Юра иногда смущённо хихикал, прикрывая рот. Он всё ещё испытывал некоторую неловкость, но в тоже время для него это всё было как во сне. Он будто наблюдал за кем-то, будто это происходило не с ним, хотя он всё чувствовал и несомненно получал удовольствие.       Ваня прильнул к низу его живота, и щекотливое чувство с новой силой взыграло в нём. Тёплые руки беспорядочно гладили Юру по бокам, груди и плечам, отчего тот тихо постанывал и что-то неразборчиво шептал. В паху Юра уже давно чувствовал нарастающее напряжение, но говорить или показывать это он не хотел. Он знал, что Ваня сам всё поймёт, а его слова только собьют их. В один момент Ваня снова стал целовать Юру в губы, только на этот раз он во время поцелуя оттянул резинку трусов Юры и проник под них. От неожиданности Юра выпустил весь воздух из своих лёгких и дрогнул. Он так желал этого, и Ваня дразнил его своей рукой, почти неощутимо касаясь набухающей плоти. Теперь Юра стонал в губы такому умелому любовнику, прося этими стонами быть более смелым в движениях, и двигал тазом, как бы показывая, чего он хочет. Ваня опустился к паху Юры, стянул с него оставшуюся, но такую ненужную в данный момент одежду и, глядя в глаза Юры, обхватил рукой его член и коснулся напряжённым языком головки. Юра выгнулся, положил руку на голову Вани и выдохнул рвано. Он готов был самозабвенно благодарить Ваню за это, но мог лишь гладить его по голове, путая его волосы. Юра удивлялся тому, как от каждого действия Вани его пробирала дрожь, а дыхание на мгновение замирало. Каким-то образом ощутив, что Юра близок к окончанию, Ваня лёг подле него, но продолжил ласкать его член рукой. Повернувшись на бок, Юра проник рукой под нижнее бельё Вани и стал его удовлетворять, желая, чтобы Ване было так же хорошо, как и ему. Юре нравилось, как его партнёр, которого он в данный момент безумно любил, тихо постанывал от удовольствия, жался к нему, нежно целовал его, а иногда и кусал за шею или ключицу до приятной боли.       Когда они оба закончили, Юра сгрёб в объятия Ваню, и они заснули. Это был прекрасный день, хороший вечер и незабываемая ночь. Юра не думал ни о чём и спокойно заснул в обнимку с Ваней на рассвете, и ни что его не могло потревожить.       Утро Юры началось весьма рано. На часах было пять утра, но Ваня уже настойчиво будил его. Он не помнил, как он встал, оделся, вышел из дома. Утренняя прохлада неприятно обдавала тело Юры, пока они с Ваней шли до ближайшего метро по проспекту Славы. Этот проспект казался Юре бесконечным, он будто шёл на каторгу. Ваня вёл их по стороне проспекта, что была застроена новыми домами. По другую же сторону располагался огромный пустырь. Скоро здесь будет парк Интернационалистов, в котором в разное время произойдёт большое количество историй, но пока это был всего лишь пустырь. Солнце было скрыто за облаками, а порывы ветра так и норовили сбить их с ног. Они оказались на огромном мосту, который проходил над рядами железнодорожных путей, и теперь двигались вперёд по узкому пешеходному проходу. Глаза Юры слипались, он на мгновения засыпал во время моргания, но продолжал идти вперёд.       — Надо было взять тебе мотор, — вздохнул Ваня, — извини…       — Всё хорошо, — ответил Юра, — только зачем мы так рано вышли?       — У меня родители… — Ваня замялся. — Они не любят, когда я кого-то приглашаю… Не хочу, чтобы они тебя видели…       Спустившись с моста, они вышли к высоким домам с красивыми балконами и колоннами. Наверняка в этих домах жить было хорошо или, по крайней мере, лучше, чем в коммуналке в центре или в панельке на окраине. Ваня повёл Юру в большой двор, в котором располагалось подобие сада. Было приятно проходить по этому красивому двору, через который они вышли в сад.       — Раньше это было кладбище, — вдруг сказал Ваня, — оно большое было, за метро не заканчивалось. Но это давно было, теперь тут сад, а нам осталось идти совсем немного.       Только после развала Советского Союза этот сад нарекут Ломоносовским в честь трёхсотлетия со дня Рождения Михаила Васильевича Ломоносова, но пока это был стихийный безымянный сад. Когда Ваня довёл Юру до метро, они остановились. Юра жутко хотел спать, он просто желал уже добраться до дома, чтобы рухнуть на кровать и доспать нужные для бодрости часы. Ваня всё любовался им, пока Юра думал, как не заснуть на ходу. Вдруг Юра почувствовал на своей щеке касание губ, и это вмиг его разбудило. Он отшатнулся от Вани и теперь глядел на него широко распахнутыми непонимающими и испуганными глазами.       — Не волнуйся, никто не видел, — сказал Ваня, — до свидания, отдыхай.       На этом они простились, и Юра вскоре оказался дома. Всю дорогу его одолевало странное чувство, будто он натворил вчера что-то непоправимое и страшное. Избавиться от этого чувства он не мог, но и думать о его причине Юре было сложно. А потому, оказавшись в комнате, Юра провалился в сон.       Родион проснулся в то время, когда в квартире начала происходить какая-то возня. На диванах всё ещё лежали люди, что спали мертвецки крепким сном. Он, только встав с постели, выпил воды и взял выдохшуюся пепси-колу. На выходе из комнаты Родиона встретил Сёма, выглядящий так, будто он вчера вообще не пил. Но уже с утра он ходил со стаканом, от которого пахло алкоголем.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Сёма и протянул ему стакан. — Будешь?       — Неплохо, но пить не буду, — ответил Родион, слабо улыбаясь, — Было весело, но я, пожалуй, пойду…       — Ну как? — протянул Сёма. — Останься! Мы с тобой так хорошо проводим время! Поиграешь ещё свои песни!       — Мне домой надо… — вздохнул Родион.       — Напиши хотя бы телефон свой, чтобы ты не пропал, — попросил Сёма, — такого человека не хочется терять…       — Хорошо, напишу.       Они обменялись телефонами, и Родион принялся искать свои туфли среди огромного количества обуви, которая валялась по всему коридору. Голова Родиона гудела и немного кружилась, а оттого он с трудом справился с этой задачей. Попрощавшись со всеми, он поехал домой. Ему хотелось посидеть в тишине, просто расслабиться без каких-либо разговоров. У парадной он встретил Элю, помятую, но счастливую. Родион подумал, что Эля полностью его понимает.       — Ты только возвращаешься? — спросила Эля, устало улыбаясь.       — Как и ты, — заметил Родион, достав сигарету, — а ты чего не на работе?       — Мне во вторую смену, — Эля последовала его примеру, — ты как? Как посидели?       — Ох, — Родион вздохнул тяжело, — место престранное! Интересно там было: еда хорошая, алкоголь вкусный… Я даже бутерброд с икрой съел!       — Да ну! — удивилась Эля. — Это ты у кого был?       — У мажоров каких-то… — ответил Родион. — А ещё им понравились мои песни! Представляешь?       — Ну песни у тебя правда хорошие, — сказала Эля, затягиваясь, — а ты не знаешь, что с Юрой вчера было? Он просто вчера звонил мне часа в два ночи, пьяный, хотел сюда звонить, чтобы дверь закрыли… Сказал, что у друга переночует.       — Он с нашим знакомым гулял… — объяснил Родион, потупив взгляд. В голове его проносились страшные мысли. — Не знаю, где он был… Я сам вчера совсем нетрезвый был… Как только не умер…       — Вот делать вам, оболтусам, нечего… — тяжело вздохнула Эля, начиная волноваться. — Знакомый хоть хороший?       — Ну как сказать… — Родион почесал голову. — Не знаю…       — Что же это за знакомый такой незнакомый! — возмутилась Эля. — Если он не вернётся к моему уходу, то ты его будешь искать! — строго добавила она.       — Да ладно тебе, не бойся! — затараторил Родион. — Юра человек взрослый, ты чего переживаешь?       — Он мой брат! — напомнила ему Эля. — Он один в незнакомом городе! Конечно я буду переживать!       Докурив, они отправились в квартиру. Эля сразу пошла в свою комнату за свежей одеждой. Открыв дверь, она тут же позвала Родиона. Перед ними открылась картина, как Юра спал, развалившись на всю кровать. Родион выдохнул: ему не придётся его искать по всему городу. Но, приглядевшись, он заметил нечто странное: у носа Юры виднелся синяк, губы его распухли, на них виднелись синяки. Можно было подумать, будто он с кем-то дрался, но это опровергало состояние его тела: шея Юры, ключицы, грудь и всё, что ниже, были усыпаны алыми и синими отметинами и следами от зубов. Эля как взрослая женщина, которая, несмотря на осуждение такого образа жизни, встречалась со многими мужчинами, понимала, что обозначают такие следы. Но что она, что Родион молчали, пытаясь понять по уликам, что с Юрой произошло этой ночью.       — Может, он перепутал и был у подруги? — ошарашенно прошептала Эля, до сих пор не веря своим глазам.       — Наверное… — шёпотом ответил Родион, понимая, что могло произойти нечто другое.       Они не стали будить Юру, решив дать ему отоспаться. Он сам потом наверняка всё расскажет. Родион сидел в своей комнате, не находя себе места от волнения. Он хорошо понимал, что Юра цел, и это хорошо. А с кем и где он был, это совсем не важно. Только вот мысли о том, что могли делать Ваня и Юра этой ночью, не оставляли его и страшно мучили. Эле он ничего не мог сказать: не знал, как она отреагирует на его предположение. А потому он страдал в одиночестве, не желая даже после пробуждения Юры обсуждать с ним подробности.