За старой тенью

Иорвет наверняка знал, что говорил. На утро Г’енайрэ смогла встать только одним способом – она скатилась с кровати и потом, через стойку на коленях, опираясь на руки, встала, кряхтя и ругаясь. Спустится на два этажа вниз оказалось почти непосильной задачей. Она шла по стенке, придерживаясь, иногда помогая руками передвигать ноги. Эльфийка ощущала себя то ли большой скалой, то ли бревном. Когда в итоге спустилась, Иорвет, как и обещал, посмеялся. Кто-то пустил несколько непристойных шуток по этому поводу. Впрочем, Г’енайрэ сама смеялась от них и от своего состояния. В тот день Мараир, наконец, обошел всех необходимых ремесленников: заказал несколько десятков самых разнообразных мечей, луки с двойным плечом, к каждому – ножны, сайдаки и колчан; несколько видов ловушек, в основном, капканы; большое количество веревок и стрел, небольшие изящные ножи на грудь для каждого, колбы и банки для масел, ядов и лекарств, остальное – по мелочи. Еще каждому эльфу взял по теплой накидке с капюшоном, чтобы не замерзнуть в горах за зиму. Потом оказалось, что денег почти не осталось – на широкую ногу прожить почти полгода не вышло бы. Впрочем, в этом помог Аравдидт, который неожиданно для многих умел вести денежный учет и вообще был довольно организованным и последовательным. Он смог распределить весь оставшийся бюджет на весь срок пребывания. И очень строго велел всем находить способы заработка. Г’енайрэ прекрасно справлялась с заданием: дважды за эти полгода приняла роды, что было здесь редким событием, несколько раз зашивала рваные раны рабочим, и, конечно, дети всегда оставались детьми, падали, съедали всякую дрянь, увлекались баловством и играми в воинов и магов и, в результате, травмировали друг друга. А родители переживали за каждого отпрыска, больно уж редко они рождались. И так уж вышло, что эльфийка довольно много времени проводила среди них (впрочем, тех, кого еще можно было назвать детьми и при этом уже умеющих бегать и говорить, в городе было не больше двадцати). И со временем они запомнили девушку и даже выследили, где она живет. Г’енайрэ это не очень смущало. Ей было интересно и самой, как живут эльфийские дети в родном городе. И вообще наблюдать за ними было интересно – все такие разные, со своими мечтами, идеями… Невольно подчеркивала про себя, кто мог бы среди них уйти в леса и продолжать войну, а кто примкнул бы к советникам. Дети еще не делили друг друга на сословия, им было все равно, и все же сама Г’енайрэ легко выделяла знать среди простых эльфов. Был среди юных эльфов один мальчик лет двенадцати – он был первым заводилой, всегда ставил условия и чаще всего изображал героя, который всех и всегда спасет, жертвуя собой. И правила игры, конечно, зачастую подчинялись только ему. Второй мальчик, чуть старше, в отличие от многих других детей, которые все время возмущались против такого расклада, чаще молчал, а когда в игре слово предоставлялось ему, он прекрасно подстраивался под поставленные, периодически противоречащие друг другу правила, чем выводил первого из себя. Дети звали Г’енайрэ даже по мелочам, даже если кто-то просто содрал кожу или если у кого-то болела голова. Конечно, денег за это она не брала. Всегда расспрашивали ее о жизни вне города, о людях. Эльфийка рассказывала, что могла. Заставляли ее играть с ними, иногда Г'енайрэ соглашалась. Когда выпал первый снег, тая, создавал еще большую опасность для юных эльфов – они, бегая, часто падали. В один такой день девочка лет пятнадцати крепко приложилась головой, упав навзничь. Дети, игравшие с ней, без промедления позвали Г’енайрэ. Страшного ничего не произошло, но шишка была гарантирована. Эльфийка держала холодную ледышку у головы девочки и в очередной раз рассказывала о том, как путешествовала по Редании, о том, какие там эльфийские руины и как там живут люди, чем занимаются, как среди них живут нелюди. Краем глаза заметила Иорвета, стоящего чуть поодаль и опирающегося на столб. Он курил трубку. Когда эльфийка отпустила детей, он подошел к ней. –Тебя любят местные дети, – Иорвет усмехнулся. – Скорее, то, что я им рассказываю, – она встала с колен, – узнал себя в ком-нибудь? – Отчасти, – пожал плечами, – А ты? – Нет, – как отрезала, сказала Г’енайрэ. – А как же тот мальчик? – Иорвет имел в виду Винаера, который редко играл с остальными детьми, предпочитая чтение или разговоры со старшими, – Тебе ведь непросто так стало его жаль тогда. – Да, стало, – бессмысленно было бы это отрицать, – Я знаю, каково это остаться без родителя в очень раннем возрасте. Знаю, каково это, видеть, как мать умирает, а ты ничего не можешь сделать, – Г’енайрэ покрутила засохшую веточку в руках. Потом выбросила, – Я бы тоже искала любую возможность спасти ее, если бы она тогда была. – Она тебя столькому научила? – Холодный ветер заставил говорить его громче и при этом придерживать длинные волосы до лопаток, часть из которых была заплетена в косы и убрана в тонкий хвост на макушке. – Нет, – Г’енайрэ давно простила себя за то, что бежала от разъяренных убийц, вместо того чтобы спасать мать. У еще совсем юной и неопытной эльфийки не было и шанса помочь ей и выжить при этом самой – либо умерли б обе, либо только Айра. Но воспоминания о ней часто заставляли девушку думать о том, что еще знала эта мудрая женщина. Чему еще могла бы научить ее? Что планировала? Зная ее, у нее не могло не быть цели. Чего она хотела? Собиралась ли уходить, когда Г’енайрэ вырастет? Или осталась бы жить среди людей? – Она научила меня выживать без меча. И смогла бы научить большему. У нее не было в планах умирать. Говорить о матери Г’енайрэ больше не хотела. Это напоминало ей о других погибших из-за ее неумелости эльфах. О тех шестерых убитых у реки Явины. Девушку не переставали терзать воспоминания о том дне, мысли о том, как бы повернулась ее жизни, если бы их не было в тот день на том берегу, могла бы она изменить что-то, как и с кем бы говорила сейчас, и где. Она с тоской вспоминала те годы, которые провела с ними. Которые провела с Лореаном. Почти тридцать лет знали друг друга. Видели в разных обличиях. Спасали, ругались, не понимали, шли вместе. С Марибора. С восстания. Это давно была не просто дружба. Но и любовью оно никогда не было. Что-то единило их, хотя и последние годы разнило. И они не были столь близки, как прежде. Чаще ругались, меньше вели беседы. И как бы оно могло быть дальше? Могли бы они найти что-то общее вновь, если бы болт арбалетчика не пронзил левую часть корпуса, если бы потом длинный меч не прошел у него через подмышку и лопатку насквозь, если бы после этого ему не отрубил это же меч голову с плеч? Но теперь они навсегда оказались разделены смертью. Г’енайрэ жалела, что не поговорила с Лореаном. Сейчас бы она многое хотела рассказать ему. Он бы по старой привычке приобнял бы девушку за плечи, а она, покосившись, отстранилась бы. Знала, что так бы и было. За десятилетия страсть давно потухла между ними. Г’енайрэ не знала, что думал об этом сам Лореан, что думал о ней. Но ее благодарность за спасение, переросшая в конце-концов в теплые чувства к нему, давным-давно прошла без остатка. Эльфийка все еще держала светлый камень при себе, рассматривала его перед сном. И всегда брала его с собой. Через три недели после прибытия отряда Мараира в город, Лауриэль поправилась. Г’енайрэ исправно ходила к ней, проверяя ее состояния. В один день эльфийка сама нашла партизанку, держа в руках сверток. Протянула его Г’енайрэ, объясняя это своей благодарностью – что денег у нее было немного, поскольку муж отправлял ей их редко, но не выразить свою признательность она не могла. Это оказалось платье из плотной ткани благородного темно-зеленого цвета с руническими узорами на подоле и на середине предплечья, от него рукав становился шире, а по его краю – узор из золотой нитки. Такой же ниткой был вышит крупный кругловатый узор на груди и животе, сужая талию. Высокий ворот до середины шеи тоже был украшен золотой росписью. На талии – средней толщины витиеватый пояс. Г’енайрэ часто стала носить его – оно было теплым, и в дни, когда не было тренировок и она могла позволить себе удалиться в библиотеку или прогуливаться по городу, надевала именно этот наряд. Это платье невероятно шло ей – подчеркивало ее тонкую фигуру, создавало более выразительную округлость в районе груди и бедер, особенно демонстрировало ее высокий рост и длинные руки. Не обходилось в такие дни без комплиментов в ее сторону. Даже годы жизни в лесу, несколько тонких шрамов на лице, чрезмерная худоба и явное истощение не отняли красоту Г’енайрэ. Ее было сложно не приметить и в лесу, но сейчас, в городе, чистая и ухоженная, с в меру густыми черными волосами, стелющимися крупными локонами почти до поясницы, яркими голубыми глазами… Она всегда стояла ровно, с прямой спиной и расправленными плечами, гордо держала острый подбородок. В зимней одежде, которую дала ей Лауриэль, она стала ещё более статной, хотя и подходящих для такого наряда форм у нее уже давно не было. Гордо поднятая голова, лёгкий прищур и улыбка, правой рукой придерживала левую за кисть на весу в районе пупка, оставляя место воздуху между пальцами, ладонью и телом. Такая естественная поза, что Г'енайрэ казалась расслабленной. Впрочем, наверное, это и было так. Худоба, в какой-то степени, даже шла ей и не вызывала жалость. Да и как можно жалеть красивую, пусть уже и давно не юную, эльфийку? Да и разве она позволит? Наступил день Саовина — начало нового года. Шесть дней перед ним эльфы готовились к празднеству, к последней ночи перед Безвременьем. Знать одевалась в яркие красные наряды, их теперь было ещё более заметно среди всех эльфов. Кто был менее богатый, носил близкие к красному цвета или ограничивался декором. На каждой улице воздвигли большие алтари с красными свечами, на площадях горели костры. В саму ночь знати было не видно, говорят, что знающие не могут упустить этой ночи – ночи ведений и сильной магической концентрации. Простые жители же пировали – на столах было мясо, ещё свежие овощи и фрукты – всё, что эльфы смогли вырастить за прошедший сезон. И вино. Много красного вина. На площади стоял огромный котел, который подогревал напиток с большим количеством пряностей. Помимо вина были и другие, более крепкие напитки. Вокруг костра в хороводе скакала молодежь, хотя совсем уж юных эльфов родители близко к огню не подпускали. Старики, как и положено, лишь наблюдали за молодым и угощались вкусностями. Не все из отряда Мараира видели своими глазами, как праздную Саовине. Теноен, Алотар, Г'енайрэ, прожившие большую часть жизни или среди людей, или в лесах могли лишь догадываться о том, насколько пышно пройдет этот праздник. На пути к площади встретили многих эльфов, молящихся у алтарей. Каждый последовал их примеру. Обычно молятся о хорошем урожае на следующий сезон или о теплой зиме, благодарят за богатый урожай в уходящем году. Но о чем было молиться им? Каждый ответил на этот вопрос сам, сев напротив алтаря. Когда пришли к площади, как и все, прежде всего накинулись на еду. Почти все из отряда помогали местным в охоте, потому с большим удовольствием приступили к трапезе. Не упустили мимо и алкоголь. Изрядно выпив, присоединились к танцующей вокруг костра молодежи, хотя некоторых из них уже нельзя было причислить к ним. С непривычки от крепкого алкоголя Г'енайрэ очень скоро повело. Дала себе в этом отчёт, когда особенно увлеченно разглядывала свои руки. Но эффект отсутствия тревог и повышенной весёлости ей понравился. И она продолжила праздновать – пила и танцевала, танцевала и пила. А как оказалась дома и в кровати, не помнила. Но на утро (хотя, правильнее было бы сказать, ближе к следующему вечеру) в полной мере ощутила каждый бокал спиртного. И к большому своему сожалению ее все никак не рвало, хотя знала, что ей бы полегчало. Провоцировать тоже не хотела – слишком уж вкусной была вчерашняя еда. Спустилась, опираясь руками на стену и перила. Оказалось, что в таком состоянии была ни одна Г'енайрэ – абсолютно пьяным был Аннориэн и, как выяснилось, оказался очень буйным, когда напьется. Г'енайрэ, впрочем, тоже было чего послушать о себе, но это было больше забавным, чем агрессивным. Например, когда ей предложили местные эльфы прыгать через костер, она без промедления согласилась (хотя в трезвом уме эльфийка бы предпочла остаться в стороне от подобных увлечений). Еще Г'енайрэ, как оказалось, несколько раз не вписалась в повороты, о чем свидетельствовали небольшие гематомы на руках. А домой заставила себя нести Лиад’гвира – он, в общем-то, тоже не отличался трезвостью – на плечах. Несколько раз они при этом свалились – один раз Лиад’гвир не удержал равновесия при повороте, другой – Г'енайрэ что-то эмоционально рассказывала и, откинув спину назад, повела за собой и эльфа. Лиад’гвир заявил, что теперь счет их один-один. С той поры как-то вышло, что Г'енайрэ стала свободное время проводить в компании Лиад’гвира и Иорвета. Оказалось, что братья — Лиад'гвир и Аравдидт — были родом из Долины Цветов и видели, как туда пришли люди. Аравдидт был страшим и потому, когда Долину пришлось покинуть, взял ответственность за младшего на себя, который в то время находился в самом неприятном возрасте. В целом, Лиад’гвир был очень разговорчивым и многое рассказывал об их жизни – как несколько лет прожили в небольшой человеческой деревне, как потом он лично сжег ее после очередного высказывания в их сторону, и как его после отчитывал за это Аравдидт, ведь тот мог по крайней мере не сжигать хлев. И подобных историй у него оказалось много: от совращения человеческих жен до прыжков с обрыва в реку. Г'енайрэ пришлось признаться себе в том, что эльф был странно красив. Прямые волосы, небрежно убранные то в хвост, то завязанные сложным узлом, выбритые виски и затылок, возможно даже слишком сильно. Глаза светлые, янтарные, высокий прямой нос, тонкие и длинные губы, почти всегда в улыбке, немного скошенной влево. Обе брови были рассечены: правая лезвием на конце, другая – явно каким-то ударом посередине. Левую скулу от уха и через рот к правой части подбородка украшал тонкий несколько кривой шрам. У него на лице всегда был какой-то хитрый прищур. Когда Г'енайрэ прогуливалась с ним, Лиад‘гвир водил ее исключительно под руку, говорил заговорчиво, и иногда эльфийка не могла отличить его шутки от серьезных слов или флирта. Впрочем, эльф довольно открыто и ни один раз говорил, что она ему симпатична. Иногда Г'енайрэ умиляли его комплименты и определенного рода сумасшествие. С Иорветом они тоже проводили много времени, но чаще пересекались на тренировках. Он терпеливо – насколько мог – занимался с ней. Из лука она стреляла настолько же условно, насколько и махала мечом. Ей не хватало сил быстро ставить стрелу, хотя на удивление делала она это, в целом, правильно, и любая помеха и отвлечения провоцировали промах. Эльф заставлял Г'енайрэ выполнять сложные упражнения и много бегать. И постоянно устраивал спаринги. Сражался на уровне с ней или чуть выше. Когда замечал, что освоилась – повышал планку, когда зазнавалась – отчетливо давал понять, что она не мертва только потому, что это тренировка. Несколько раз Г'енайрэ дралась с Алотаром, с ним чаще вел тренировки Киардан, который, наверное, в силу возраста был более терпеливым с молодым эльфом. Алотар был очень высок, но значительно более неуклюж, чем эльфийка, за счет чего она иногда его побеждала. В отличие от друга, Иорвет был не слишком общительным. Но за то время, которое они пребывали в Гвиндете, все-таки рассказал часть своей биографии: показал ей дом, в котором жила когда-то его семья, сказал, что мать помнит слабо – ее свалила горячка, и она погибла, когда ему самому было не больше десяти; отца, наоборот, помнил хорошо – он учил его охоте и всяким премудростям, знал и то, что отец погиб несколько десятилетий назад во время охоты, хотя почему-то в глубине души надеялся все же его встретить в городе. Иорвету было странно находиться в Гвиндете – когда-то родной город, из которого он ушел добровольно вместе с еще несколькими эльфами, сейчас же казался чужим, хотя некоторые лица он все еще узнавал. Но узнавали ли его? – вряд ли. Возмужавший и истощенный, весь в шрамах и без того присущего молодняку огня в глазах, относительно короткие волосы – хотя на деле они были почти до лопаток – которые когда-то доставали до поясницы. Он бы и сам не узнал себя, если бы не видел иногда свое отражение в воде. Но если бы у него была возможность вернуться в прошлое и не покидать города, он бы все равно ушел. Иорвет был слишком убежден в том, что борьба, голод и холод – это лучше, чем смириться с утесненной жизнью в горах. Но и идеалистом уже давно не был – либо произойдет чудо, либо однажды они все равно все погибнут, а кто выжил – просто исчезнет. Не станет эльфов как вида. После Саовина все в отряде стали все чаще замечать Диадерин в компании Аравдидта. Со временем их начали видеть держащимися за руки. Никто не спрашивал, все и так было понятно. А к концу пребывания отряда в городе, они и вовсе перестали пытаться завуалировать отношения. Удивительно только было то, как уживаются исключительно вспыльчивая эльфийка и абсолютно спокойный Аравдидт. Хотя, наверное, после того, что вытворял его младший брат, импульсивность Диадерин казалась ему просто детским лепетом. Впрочем, смотрелись они органично. В их компании часто видели и Аннориэна, эльфийка давно дружила с ним. В ночь Мидинваэрне провалялись дома, пару раз к ним заходили местные эльфы для гаданий. Наступила самая длинная и темная ночь в году. В самый ветреный период года Хеавигрим и Лиад’гвир чуть не сожгли дом. Киардан принес им какой-то хорошей выпивки, и они решили проверить свои навыки акробатики, ибо иначе это не поддается объяснению. Впрочем, нагоняя от Мараира получили оба – ближайшие четыре недели именно они должны были прибирать общие помещения и конюшню. Когда дело подходило к весне и, как следует, к отбытию отряда, к ним стали наведываться самые смелые и отчаянные, предлагая свою помощь. Среди них Мараир видел и тех, кто умрет в первой же схватке, и тех, кто смог бы продержаться дольше. Таким отказывал с трудом. И все же был вынужден. Даже если они сами предлагали провести это тайно, через несколько дней. Он не мог нарушить слова. Многих из них он помнил с Саовина, в том числе и миловидную эльфийку с темными волосами, с которой у них случился короткий, но бурный роман. К этому же времени был готов заказ в полном объеме. Прекрасные эльфийские, чуть изогнутые мечи – длинные и короткие, двуплечие луки, украшенные тонкими узорами сайдаки и колчаны. Не было жаль ни одной потраченной монеты. Но шло время, и эльфы Мараира должны были вскоре покинуть город. Долго спорили, откуда начать. В итоге решили, что занимать территории больших стран сейчас было бы неразумно, ибо главной их целью пока было собрать побольше эльфов, готовых вести войну. Выбор пал на относительно спокойный Содден – в самом его сердце был холм, решили расположиться в лесах чуть севернее. Эта территория была окружена мелкими деревушками. К Брике Г'енайрэ стала замечать, что думает о прошлом меньше, даже если у нее выдалось много свободного времени. Поначалу ругала себя за это, не хотела отпускать, боялась забыть… Но со временем, как оно обычно и бывает, становилось легче. Даже спустя полгода она помнила их лица, голоса, причуды так, будто лишь на мгновение отошла от лагеря за ветками для костра. И только поэтому не любила то, чему ее так отчаянно учила мать. Не могла забыть. Г'енайрэ с раннего детства развивала память: сначала запоминала, как провела день, а перед сном должна была ответить матери на все вопросы о нем, потом учила травы, имена. И в любой момент ее могли спросить о том, что произошло несколько недель назад, что сказала девушка из деревни, когда Г'енайрэ с матерью проходили мимо два дня назад, а она была обязана ответить. Выходило не всегда, наоборот, чаще всего она забывала или не замечала. И после смерти матери продолжила развивать: записывала, проговаривала перед сном. И потому не могла сейчас забыть лица погибших друзей. И все же становилось легче. Грудь не сдавливало больше от боли и слез, воспоминания о них скорее вызывали невольную улыбку. Они бы очень гордились ею, если бы увидели. Брике эльфы Гор почти не праздновали, лишь одевались преимущественно в зелёные и жёлтые цвета, жгли свечи у алтарей и произносили молитвы на благой урожай. Отряд Мараира и вовсе не придавал значения празднику – они были заняты последними приготовлениями. В полдень все вещи были погружены в повозку, а сами эльфы уже были одеты в пока что чистые походные одежды. Каждый прикупил себе за это время что-то своё, преимущественно зелёных и бурых оттенков, если это касалось видимой части снаряжения. Некоторые расшили одежды красными узорами. Так поступил, например, Киардан, кожаную куртку которого украшала на груди редкая витиеватая вышивка. Г'енайрэ же Иорвет посоветовал брать стеганую куртку подлиннее, чем у нее была до этого – чтобы закрывала бедра. Она последовала совету. Теперь на ней была длинная безрукавка до колен, из-под нее виднелась широкая рубаха, которую она для удобства обмотала кожаными ремнями, начиная от кисти до середины предплечья. Конечно, это играло и защитную роль. Брюки оставила прежние, как и высокие мужские сапоги, которые уже давно привыкла обматывать, но теперь вместо веревок у нее были тонкие кожаные ремешки. На талии повязала ремень с длинным, доходящем до бедра, кончиком. Сам Иорвет тоже взял себе длинную куртку ниже колен с рукавами на три четверти, из-под которых также торчала рубаха. Правда ремешкам эльф предпочитал кожаные перчатки, которые почти полностью закрывали предплечья. На поясе тоже поведал ремешок. Провожать отряд никто не вышел. Скорее всего им просто запретили это делать. Никого это не удивило. У ворот стояли все те же стражники. Эльфы в последний раз оглянулись, чтобы запомнить город, в который никогда уже не вернутся, его жителей, устройство. Краем глаза Г'енайрэ заметила знакомого мальчика с темными волосами. Он выглядывал из-за угла ближайшего к воротам дома. Винаер застенчиво помахал ей рукой, привлекая внимание. Г'енайрэ ответила ему тем же, легонько улыбнувшись. Пока остальные прощались с городом или обсуждали ближайшее остановки, эльфийка подошла к мальчику. Присела рядом с ним на корточки, видя, что тот из последних детских сил держится, чтобы не заплакать. – Ты же ещё вернёшься? – пошмыгивая, спросил он. – Нет, Винаер, – Г'енайрэ помотал головой, осторожно погладила его по голове. Это оказалось последней каплей для юного ведущего, и по его щекам покатились слезы. – А если тебя убьют? – мальчик пытался стереть слезы рукавом, но делал этим только хуже — глаза восполялись и слезились больше. – Все мы когда-нибудь умрем. А так, я хотя бы знаю, как именно. – Я буду скучать по тебе, – Г'енайрэ помотала головой. Этого эльфа ждала совсем другая жизнь, и в ней ему будет не до бездомной эльфийки. Он скоро забудет ее. Но вдруг Г'енайрэ встрепенулась. Пошурудила в одном из множества мешочков и достала небольшой гладкий камень, отливающий белым на свету. – Возьми, – протянула его мальчику, – пусть останется у тебя. Прощай, маленький всезнайка, – и, не оглядываясь больше, ушла к отряду. Ворота открылись. Киардан вновь сидел за поводьями и вёл лошадей. До места назначения должны были добраться до конца Беллетэйна, к лету. Им предстоял долгий путь в сезон дождей.