За старой тенью

Отряд Мараира, не расползаясь по улице, отправился за двумя стражниками Белого Пламени. Так этот город называли эльфы на Старшей Речи. Г'енайрэ крутила головой, рассматривая архитектуру, природу, окружение, жителей — все, что могли увидеть ее глаза, она вглядывалась во все, каждую деталь, каждый каменный завиток, в каждого эльфа, его цвет волос, наряд, возраст, все тонкости строений, которые успевала поймать взглядом, старалась запомнить, запечатлеть в памяти. Она не бывала прежде в старых эльфийских городах. Очевидная крепость, которую эльфы за сотню лет смогли превратить во дворец, в полной жизни город, хотя и не слишком богатый, но от этого не менее изысканный и тонкий. Какими же тогда были те древние дворцы Aen Seidhe, которые теперь лежали руинами или подчинялись человеческим королям? И даже сквозь века, разрушенные и изуродованные, защищали свои секреты, свои ходы и знания – все, что у них теперь осталось, – от посторонних глаз. Раздался топот. Сбоку. И крик. Детский? – Seo esseath! M’esse te vel’s! – эльфийский мальчик, не старше тринадцати на вид, с длинными черными волосами, почти вбежал внутрь отряда, заставив их остановиться, и вцепился руками в одежду Г'енайрэ. Она видела, как к ней подбежали, потому не стала реагировать агрессивно. Наоборот, присела на корточки, оглянувшись прежде на своих компаньонов, – Ты спасёшь мою маму! – Что случилось с твоей мамой? – спросила эльфийка. – Она больна! Она не встаёт и кашляет, – в этих глазах она увидела столько беспокойства, столько уверенности и мольбы. Столько детской абсолютной любви… Зеленые, почти плачущие глаза, настойчивые и молящие. Г'енайрэ повернулась к Мараиру с немым вопросом. Оказалось, что все сейчас смотрели на нее и этого мальчика. – Еi Maere aeldra, – прокомментировал один из стражников, – Это правда. Да только помочь ей никто не может, сколько не пробовали. На глазах рассыпается. – Я могу осмотреть? – девушка обращалась скорее к своему командиру, чем к местным стражникам. Он кивнул ей, не видя причин для отказа. – Она не последняя женщина в этом городе, из знати, – сказал второй стражник, – отведи их, я – с ними. Так и решили. Мальчик, будь у него силы волочить двоих за собой, так бы и сделал, но мог лишь тянуть эльфийку за одежду, заставляя ее почти бежать. Идти пришлось далеко, дом их был близко к мосту, соединяющему жилые дома с крепостью-дворцом. За время пути Г'енайрэ узнала от стражника, что отец мальчика – один из советников правителя Белого Пламени, стал таковым два солнцестыя назад. Молодой, но одаренный богами ведающий. Жена его, хотя и важная особа при дворе по статусу жены советника, на деле же самая простая эльфийка, занимающаяся в основном охотой и воспитанием сына. В межсезонье муж не появляется, занимаясь службой. Сам мальчик, которого, кажется, зовут Винаер, унаследовал сильный отцовский ген и уже в таком возрасте мог предсказывать будущее. Либо же это случилось впервые. Женщина болела, по его словам, давно, когда ливни и ветра только пришли в эти края. Но последнюю неделю почти не встает с кровати и не ест, заливается кашлем, а последние трое суток бьется в лихорадке. Влетели в дом, не слишком аккуратно открыв двери. Он был небольшим, не таким Г'енайрэ представляла себе дом советника. Но видно было, что живут, не бедствуя. Обставлен скромно, но с изяществом. Две жилые комнаты, разделенные просторной гостинной с большим деревянным резным столом из темных пород, за ним – очаг, плохо и неумело растопленный, почти потухший, стены украшали картины и гобелены. Зашли в комнату к больной – двуспальная кровать с простой периной, но добротным зелёным покрывалом, рядом – маленькая тумбочка с масляной лампой на ней. У самой женщины виднелась только голова с аккуратно свернутой тряпочкой на лбу. – Maere! Maere! – закричал мальчик, подбежав к ней, но та нашла силы только чтобы открыть глаза, – Я привел ее! Она пришла! – Г'енайрэ аккуратно оттащила его и велела стражнику не подпускать ближе дверного проема. Сама подошла к ней ближе. – Aessea Gh’enaire, – представилась эльфийка, – ты слышишь меня? – женщина едва заметно кивнула, – Как тебя зовут? – Aessea, – только начала говорить и сразу глухо закашляла, – Lauriell. – Я пришла помочь, Лауриэль, – Г'енайрэ затянула волосы в тугой хвост на затылке, – Могу осмотреть тебя? – ответа не последовало, вместо этого она тяжело и часто дышала, и эльфийка принялась за работу. Г'енайрэ приподняла подушку, помогая эльфийке, заставила ее принять сидячие положение. Сразу обратила внимание на повышенную горячесть тела, ощущаемую сквозь льняную рубаху. Глаза мутные, сама же – худощавая и бледно-зеленая, черные волосы спутанные. Велела ей кивками отвечать на вопросы. – Говорить больно? – кивнула, – Кашель давно? – опять кивнула, – Покажи, где болит, – эльфийка положила руки на грудь по обе стороны, – И давно? – помотала головой. Г'енайрэ велела ей сидеть и дышать, как может, сама прислонилась ухом к ее груди, другое – закрыла. И взорвалась. – У вас тут идиоты одни лечениями занимаются? – Так ведь незачем нам лекари, – ошеломленный резкой переменой настроения эльфийки попытался оправдаться стражник, – мы редко болеем. – Но все же болеете, как и все живое! Вы же почти мальчишку сиротой оставили! – сделала глубокий вдох и выдох, помогла эльфийке лечь так, чтобы голова была выше тела, бубня себе под нос, пока окончательно не успокоилась, – Травы у вас тут продает кто? – Недалеко лавка с магическими ингредиентами, – чуть увереннее заговорил стражник, – и травы есть. – Пойдешь и купишь, что скажу, – спорить с ней не стал. Список оказался внушительным. Г'енайрэ же, пока ждала, растопила очаг, нагрела воды. И строго-настрого запретила Винаеру подходить к матери. Поэтому он крутился с ней самой, молчал, явно хотел заговорить, но, видимо, теперь побаивался эльфийку. Она не давила, и так было, чем заняться. Но он все же поборол себя и спросил, робко и тихо, когда Г'енайрэ наливала теплую воду в глиняный стакан: – Мама сильно болеет? – Сильно, – кивнула она. – Но ты же вылечишь ее? – мальчик сидел на стуле за столом, с большой надеждой в глазах смотря на малознакомую ему эльфийку. – Я не знаю, Винаер, – Г'енайрэ, поджав губы, покачала головой, но потом заставила себя улыбнуться, – но я очень постараюсь. Больше мальчик с ней не говорил. Просто наблюдал за тем, как эльфийка зашла в родительскую комнату с чашкой воды, быстро вернулась и уже без нее. Как села за стул напротив него, пригрелась у очага и чуть расслабилась, ожидая стражника. Вскоре он прибыл. На клочке бумаги написал сумму, которую Г'енайрэ должна была ему. Она сказала, что может обратиться по этому поводу к Мараиру. Г'енайрэ выхватила у него мешочек с сушеными травами и принялась готовить отвар. На огонь поставила небольшой котелок, налила туда воды, пока грелась, нарезала один корень из мешочка так мелко, как могла, потом еще один, такой же. За ним растерла горсть плотных листьев, оборвав их от стеблей с синими цветочками. Что стражник, что ребенок среди всех этих трав различили только одуванчик, который она взяла следом, оторвав стебель от корня и положив последний к остальным ингредиентам. Все это погрузила в начинающую закипать воду. Некоторое время содержимое бурлило, меняя цвет на бурый. Пока настаивалось, обыскала весь дом в поисках еды, которую бы Лауриэль могла съесть. Решила готовить бульон из перепелок. Кинула в большую емкость лука и три птицы покрупнее и поставила на огонь вместо кипевших трав. Подбросила дров, под пристальным взглядом мальчика процедила отвар через тонкую ткань несколько раз. С большой ложкой и отваром ушла в комнату к Лауриэль и велела выпить той три больших ложки. За окном окончательно стемнело. Стражник, доверившись эльфийке, покинул дом. Г'енайрэ наказала мальчику ложиться спать. Пообещала, что не уйдет, и если что-то случится, чтобы он сразу искал ее. Сама же отправилась кормить эльфийку. Та противилась. Но Г'енайрэ силой заставила ее съесть тарелку бульона. Лауриэль почти сразу же уснула. Г'енайрэ снова ушла на кухню, готовить следующий отвар, который бы снизил жар. Красные ягоды паслена и сухие цветки каприфоли залила кипящей водой, стакан укутала тканью. И оставила так до остывания. Когда напиток стал едва теплым, отнесла его больной и велела сделать три глотка. В помещении скверно пахло аммиаком. Больной эльфийке не хватало сил, чтобы справлять нужду в ином месте. И похоже уже несколько дней. Начавшееся воспаление легких не улучшало ситуацию. Г'енайрэ ушла с двумя ведрами за водой, постаралась вернуться так быстро, как могла. Луна к тому времени уже во всю освещала землю. Эльфийка лишь на мгновение могла позволить себе засмотреться на то, как белый свет преобразил город. Как он вместе с желтыми огоньками освещали улицы. Поежилась. Пошла к дому быстрее. Так и провела всю ночь на ногах: то готовила отвар или настой, то подбрасывала деревяшки в очаг, то кипятила воду. Прислушивалась к кашлю, бегала, помогала одним из отваров снять спазм и боль. К рассвету вспомнила, что почти не спала и прошлую ночь. Зря подумала об этом и долго ругала себя, что почувствовала боль в ногах и общую усталость из-за этого. Пришлось ударить себя несколько раз по щекам, чтобы не заснуть. Еще поняла, что голодная. Нашла в мешках овес и яйца. На радостях поставила вариться кашу, столько, чтобы ближайшие пару дней ей больше не пришлось готовить. Пока она остывала и настаивалась, сварила яйца. За окном к тому моменту уже появлялось солнце. Как провела утро, Г'енайрэ не запомнила. Куда-то бегала, что-то давала Лауриэль. Кормила маленького эльфа. После полудня подняла Лауриэль с кровати и поменяла белье. Снова накормила ее. Напоила горячей водой и отварами. Пока та спала, сходила постирать белье. Винаер вызвался помочь, а она не отказалась. Темнеть стало рано. Когда вернулись, Г'енайрэ все также бегала к Лауриэль, когда та заливалась кашлем. На закате снова появился нехороший жар, увеличила дозу, чтобы хватило и на ночь. Покормила эльфийку. Потом младшего. Не смела показывать ему, что устала. Он был так уверен в ней, так был уверен в силе своей матери… Эльфы болеют редко. Но если болеют, то сильно. Вернее сказать, они так уверены, что именно их не коснется недуг, что не придают этому значения. Потому и не умеют ничего. И не знают. Велела мальчику уйти к себе и ложиться спать, хотя время было еще совсем не позднее. У нее не было сейчас сил держать лицо. Снова разнесся кашель, сотрясая каменный дом. Г'енайрэ побежала к эльфийке, дала отвара. Знала, что был гадким на вкус. Но помогал. Только поэтому Лауриэль исправно глотала его. Поменяла тряпочку на лбу. Коснулась ее шеи, потом рук. Жар был, но то был хороший, лечащий.

***

Отряд прошел дальше по улицам, скрылся в закоулках ремесленного района. Привели их к трехэтажному каменному дому с богатой отделкой, резной крышей с круглыми узорами на углах. Из-под нее брал начало вьюн, который обрамлял весь дом сверху вниз. – Велели вам этот дом выделить, – сказал стражник, пока эльфы осматривали внешнюю его оболочку, – здесь известный архитектор жил, да только ушел свои услуги dh’oine предлагать. Говорят, там и сгинул. Эльфы прошли внутрь. Изящное убранство, возможно, скромнее, чем они предполагали после рассказа стражника. Но все по уму, ничего лишнего и все при том со вкусом, искусным декором, будто литые, ветви в углах оплетали стены вместо паутины. Их встретила большая зала с очагом и несколькими стеллажами книг. Деля помещение на трое, стояли две декоративные колонны, имеющие формы переплетающихся стволов деревьев. В просветах – тело богини Dana Meabdh, Живии или же Королевы Полей. Правая Живия была ростом с взрослого эльфа, одетая в легкое платье, прекрасные ее волнистые волосы переплетались с каменными листьями и ветвями, на голове лежал богатый цветами венок; сама богиня улыбчиво смотрела на входящего в обитель, сложив ладони напротив груди, плотно сжав друг с другом. В ногах у нее, играя роль основания колонны, лежали молодой олененок, два зайца и лис. На ветвях под потолком сидели птицы. Левая Королева же едва проглядывалась среди ветвей дерева. Ствол был массивнее, больше их оплетало тело богини, становясь гуще. Чтобы разглядеть Живию, нужно было подойти вплотную и обойти колонну. И лишь там виднелся один ее глаз, грозный и властный, волосы, разлохмаченные будто от ветра, с травами и цветами, запутанные в них, и руки, поднятые над головой с напряженными пальцами. Стеллажи с книгами были простыми, как и вся остальная мебель в этой комнате. Были изящными, но тем не менее без лишних деталей и нюансов. В доме было 4 жилые комнаты на верхних двух этажах, первый же был не предназначен для этого: гостинная, играющая роль и столовой, кладовая, небольшая библиотека и нечто, напоминающее кухню, – и чердак, который явно к их приходу тоже был оборудован для проживания. Пыли нигде не было – за домом либо следили, либо знали о прибытии неких путников. Впрочем, это не удивляло. Для коней были стойла. Хеавигрим с Алотаром занялись устройством лошадей, остальные – разбором повозки и ее размещением. Стражник не стал их более тревожить и вернулся на пост. Закончили все уже затемно. Ужинать никто не стал – были слишком уставшими и, почувствовав ту забытую безопасность, расслабились и уже засыпали на ходу. Мараир занял комнату вместе с Теноеном на втором этаже. По соседству расположиться хотели Хеавигрим с Киарданом, но командир запретил им селиться вместе “ради сохранности здания”. Тогда вместо рыжего с самым старшим эльфом поселили самого младшего – Алотара. В самое большое помещение на третьем этаже – Аннориэна, Иорвета и Лиад’гвира. Вторую на этаже разрешили отдать Аравдидту с Диадерин. Чердак занял Хеавигрим. Здесь же должна была жить и Г’енайрэ. При желании, будут меняться. Ничего не обсуждали больше, все камнями плюхнулись на плотно набитые перины. Утром встали, поели. Ближе к полудню к ним зашел незнакомый эльф и пригласил пойти за ним. Явно вел их во дворец. Г’енайрэ ждать и, тем более, искать не стали. Дворец вблизи оказался столь же прекрасным и изысканным, сколь и надёжным и монументальным. Видно было, что раньше это была лишь крепость. Но это не умаляло ее красоты как дворца. Эльфов ввели в тронную залу с небольшим возвышением в ее дальнем краю. Там, как и ожидалось, их встретил владыка этих мест – эльф в богатых одеждах, голубой накидке, вышитыми лозами и лианами, тонкой серебряной диадемой с тремя нефритами по центру лба, распущенными светло-русыми волосами и ажурными браслетами на руках, держащих ткань собранной на кистях; он был явно старше тех лет, что выглядел, его ещё не коснулись морщины, но он точно был уже взрослым во время битвы за Шаэрраведд – за ним стояла его свита, не менее богато разодетая и не менее статная, чем их правитель, но чем дальше стоял эльф, тем менее статусно он выглядел. Партизаны склонили головы. – M’esse voerle siett, – начал правитель, – и знаю, зачем вы пришли сюда. Cad essen hennu deag? – Мо Sacerd, – Мараир ответил ему, не поднимая головы, – она не смогла явиться к тебе, решив бороться за жизнь матери невинного ребенка. Один из советников, стоящих в самой дали от короля, подошёл к нему, шепнул что-то на ухо, поклонился и отошел на свое место. Король кивнул ему в ответ. – Поднимите головы, – эльф слегка махнул рукой вверх, и они, конечно, не смели более стоять с опущенными головами, – Я знаю, чем кончится наш разговор. И куда это приведет. И все же я хочу услышать вас. – Мы пришли за помощью, Владыка, – Мараир, как и полагалось, вышел вперёд, – Мы хотим добиться свободы для Aen Seidhe, хотим вернуть то, что у нас забрали, что принадлежит нам, нашим предкам и потомкам. В твоём городе живут талантливые ремесленники. У нас есть деньги, чтобы оплатить все то, что нам нужно. Но ещё нам нужен кров на снежное время. Мы не можем остаться, если владыке не будет это угодно, – приложил руку к груди и снова склонился, теперь всем корпусом, но не слишком низко, чтобы не показаться неуважительным. – Такие были до вас, – внимательно слушавший король, теперь заговорил, – будут и после. Aen Seidhe уже вели войны с людьми. И не победили. Почему твой отряд должна ждать не та же участь, что и другие? – Мы будем искать “других”. Люди плодятся. Теснятся. Нас перебивают поодиночке. Но бо́льшими отрядами, мы укрепим наши позиции. Сложной системой выстоим против их числа. – Это достойный ответ. Хотя и громкий. Слишком громкий для столь малой группы. – Позволишь сказать, mо Sacerd? – вперед вышел эльф, быть может, наименее утонченный из всех находящихся под этой крышей, с немного выдвинутой нижней челюстью, истощенный жизнью без крова и еды, оттого, пожалуй, и имеющий право говорить то, что говорит, и делать то, что делает. По крайней мере, он так думает. – Когда-то ты добровольно покинул эти земли, – владыка с любопытством, скрашенным годами и статусом, перевел взгляд на эльфа, – но теперь ты вернулся просить нас о помощи. Однако, ты сумел выжить, в отличие от многих. И переживешь еще бо́льших. Te dicette, Iorveth. – Такие, как мы будем всегда, mо Sacerd, ты это знаешь. Evellienn hatten afealle. На их место придут другие. Ни им, ни нам не нужен один город с детьми и стариками. И даже два. Но и им, и нам, нужен тогда король над головой. И не король старцев и младенцев, mо Sacerd. – Qued essen g’ers? – Тот, кто будет достоин, – только Иорвету хватило бы смелости или сумасшествия смотреть на Владыку так, как смотрел он. С вызовом. На границе пренебрежения и уважения, снисходительности и призрения, – У кого будет громкое имя, идущие вперед него самого. Кто искусен в бою. Кто с головой на плечах. – Чем твой король отличается от Аэлирэнн, Иорвет? – Владыка смотрел на него почти так же, но с легкой улыбкой на губах. Он знал, чем кончится их разговор. И все же вел эту беседу. Хотел услышать сам, а не только увидеть ее? – У Аэлирэнн никогда не было головы, – не замедлив темп разговора, ответил Иорвет. – Дорога охладила твой пыл, – старый эльф медленно спускался к путникам. Короткий шлейф одежды шел за ним, – Я принял решение, – эльфы снова склонили головы, – Вы можете остаться, ибо Гвиндет всегда открыт для Aen Seidhe. Дом, в который вас проводили, в вашем распоряжении. Но после Бирке вы покинете город, – никто не смел ни одним движением или звуком прервать его приговор, – Ремесленники будут исполнять вашу волю, как и любую иную. За плату, как и любую иную волю. Ни я, ни кто-либо еще во дворце не будет помогать вам знанием предстоящего. И вы, как такие же жители города, будете жить по нашим законам, не по лесным. Пищу себе добывайте сами теми способами, которыми сумеете. Охота для вас открыта. Обязываю вас помогать живущим здесь эльфам: среди вас есть лекари и рукодельцы. Хотите за плату, хотите по сердцу, – он вздохнул, прежде чем окончить, – И ни один эльф Гвиндета не должен покинуть город с вами. Ворота пересекли одиннадцать. И пересекут после Бирке лишь одиннадцать. Ess'tuath esse! – Ess'tuath esse! – повторили все присутствующие. Владыка скрылся на возвышении, уходя куда-то вглубь. Пока он не ушел совсем, гости города не подняли головы. Но на ступенях послышались размеренные шаги, это заставило эльфов обратить внимание на идущего и поднять головы. К Мараиру подошел эльф, на вид еще молодой, одет изысканно, но значительно скромнее многих, с длинными, ажурно заплетенным черными волосами. Протянул предводителю мешочек. – Возьми, – внутри него звенели монеты, – к тебе придет стражник. Отдай его ему. Мой поклон одиннадцатой, – и ведающий ушел за остальными советниками вглубь замка. Когда эльфы вышли, уже смеркалось. В горах темнело раньше, чем на тракте, было еще не поздно. Разговаривать никому больше не хотелось. Их приняли радушнее, чем можно было рассчитывать, и все же не без ограничений. Возможно, ближайший сезон будет последним безопасным временем в их жизни. С крышей, теплом и едой. С купальнями, удобной одеждой, с возможностью не видеть друг друга столько, сколько захочется. Они разбрелись по городу. Кто-то в компании, кто-то по одиночке. Хотелось изучить его. Вспомнить. Увидеть, как живут, кто, чем. Хотелось просто его узнать. Стемнело быстро, хотя время все еще было не слишком позднее. Хеавигрим сделал круг по городу и теперь подходил к мосту, что соединял жилой квартал с дворцом, потому как здесь было бы проще добраться до ремесленного квартала, в котором расположилось их жилище. У одного одноэтажного, но при том не очень-то дешевого и вполне изящного дома увидел эльфийку с длинными чернющими волосами, собранными в растрепавшийся хвост на затылке. Она стояла, придерживая собой дверь так, чтобы та была открытой. Хотя, когда присмотрелся, решил, что кто кого поддерживает – это неоднозначный вопрос. Только когда эльфийка осталась вне поля зрения, узнал в ней Г’енайрэ. Развернулся и подошел к ней. – Выглядишь как полежавшие очистки. – Хоть не гнилые, но пахну, наверное, так же, – вымученно посмеялась она. – Как тут все? – Хеавигрим повел руками. – Мальчик держится, не болеет. Мама… – Г’енайрэ вздохнула, подавляя негодование, на которое у нее всегда были силы, и тряся от этого головой, – сложно. Завтра, надеюсь, прояснится, помогает или нет. – Впустишь? – они все еще разговаривали на пороге. – Зачем? – злее, чем следовало бы, спросила эльфийка. – Расскажу тебе, что да как у нас, – по свойски прошел внутрь дома, оглядываясь, – Тебя же не было. Если еще угостишь чем-нибудь, я еще и помощь предложу, м? – В чане что-то оставалось, – Г’енайрэ ушла от косяка и дверь медленно закрылась. Хеавигрим, как и обещал, рассказал, к чему пришли на переговорах. Эльфийка лишь повела бровями, вроде, была удовлетворена итогом. Не в полной мере, но разочарованной не выглядела. Она, в общем-то, никакой не выглядела. Два раза отходила к Лауриэль, давала то одно, то другое. Когда Хеавигрим закончил рассказ, снова отошла к ней, напоила горячей водой. На стуле больше сидеть не могла – тело уже не держало свой вес даже так. Аккуратно скатилась по стене, опираясь руками, села на пол. Пыталась держать голову, чтобы не уснуть. Хеавигрим присел рядом. – Esseath riachtanach aineas. Поспать. – Не говори это слово при мне, – нарочито четко произнесла Г’енайрэ, – сам видишь, сколько раз бегаю. А если хуже станет? – Что толку от медички с глазами в кучу? – Если продолжишь меня уговаривать, я выставлю тебя за дверь, – зло зыркнула на эльфа, тот примирительно поднял руки, – Помочь хотел? Поговори со мной, чтобы я не уснула. Скоро отпустит. – Расскажи, что с ней, – чуть подумав, сказал Хеавигрим. – Похоже, что сначала была простуда. Потом усугубилось, тут разные причины быть могут. В итоге, лежит с воспалением легких. А тут никто знать не знает, как лечить такое. – А мальчик? Откуда знал тебя? – Отец у него в Совете, может и видели его сегодня. А этому, – кивнула в сторону закрытой комнаты, – гены отцовские передались. Расскажи, как устроились, – почти скомандовала Г’енайрэ. Шея перестала держать голову, и она положила ее на плечо Хеавигриму. – Дом какого-то знатного, но уже, похоже, мертвого. Красивый, богатый, – задумался, – да я, в общем, мало в этом смыслю. Посмотришь – сама оценишь. Со мной тебя, кстати, Мараир определил. На чердак, представляешь! Потому как у тебя “голова спокойнее и глаза холоднее”, – очень театрально изобразил голос командира, – За дом переживает, – тишина после рассказа затянулась. Он оглянулся на Г’енайрэ, о которой ожидал хоть какую-то реакцию на это. Глаза у нее были закрыты, сама она тихо и размеренно дышала. Уснула. Но неглубоко, лицо у нее все напряженное было, губы дергались, брови – сведены. Хеавигрим улыбнулся тому, что у него получилось переиграть эльфийку, и она все же задремала. Старался не шевелиться. Только легонько погладил ее по волосам некоторое время спустя. Уставшая и спящая. Все еще красивая. Тонкий нос, высокие острые скулы. Пахло от нее действительно скверно, впрочем, ничем не лучше, чем от него самого. Волосы грязные, слипшиеся от пота, растрепанные. Но после мытья наверняка оказались бы блестящими и вмеру густыми. Г’енайрэ провела в такой позе не больше часа. Дернулась. Проснулась. Вскочила. В глазах потемнело, и она оперлась рукой на стену. Хотела обругать Хеавигрима, что тот неверно помог ей. Но быстро остыла, когда поняла, что ей, в целом, полегчало. Хотя исправить такую усталость мог только хороший сон в течении недели в теплой кровати и ежедневные купания в горячей воде по нескольку часов. – Помог, ничего не скажешь, – добро посмеялась эльфийка. Она на самом деле была благодарна ему. Хеавигрим ушел, оставив Г’енайрэ одну. Она снова всю ночь то ходила к Лауриэль, то пополняла запасы отваров, чтобы они всегда были свежими, то проверяла, спит ли ребенок, то прогревала дом. Поздним утром нашла себя разлегшейся за столом. Так и не проснулась бы, если бы ее не коснулись. – Как мой сын? – хриплый женский голос. Слабый, но уже вполне осознанный. Г’енайрэ вскочила на ноги. – Не пускаю я его к тебе, чтобы вас таких двое не стало, – едва заставляла говорить себя членораздельно. – Спасибо, Г’енайрэ, – Лауриэль улыбнулась, потом как-то ужасно засмущалась, но все же спросила, хотя и краснела от каждого слова, – Скажи, а нет ли чего съестного? – В чаше, – почти засияла партизанка, если бы у нее были на это силы, – я погрею. А ты садись. Погрела еду, поставила перед Лауриэль тарелку. Пока та ела, грела воду, бросила туда несколько ягод и мяты, кружку поставила рядом. Эльфийка ела медленно. За недели болезни сильно истощала, было видно. Щеки впали больше, чем можно было бы представить, кожа потускнела, хотя на ощупь все еще была мягкой. Съела все, что Г’енайрэ положила и выпила, на сей раз, вкусный напиток. Поблагодарила. Эльфийка помогла Лауриэль дойти до кровати и лечь снова, сразу принесла отвар, который было необходимо принять после прием пищи. – Conas esseath aelaedde? – спросила Г’енайрэ. – Кажется, – эльфийка закашлялась, – я больше не на краю смерти, – улыбнулась. – Повезло тебе, что дальше не пошла зараза. А то не вытащили бы. Не справилось бы тело твое с таким, – Г’енайрэ и сама приободрилась. Наконец-то были видны результаты ее работы. Это придало сил. – Мне стоит благодарить тебя за каждый день, который ты отвоевала для меня, – долго давилась, чтобы не закашлять посреди фразы, но в конце все равно не справилась со спазмом. – Я рада помочь тем, кто в этом нуждается, – улыбнулась партизанка, – Не мое дело, но почему твой муж не приходил? – Занятой он, работает, – кашлянула, – не серчай на него. – Он живет во дворце, а ты – здесь. С его сыном. И его даром, – ей было просто интересно. Она не знала законов жизни больших эльфийских городов. – Скоро будет обряд, – Лауриэль потускнела, но не дала себе загрустить еще больше, подняла глаза кверху, – Он способный, ведущий. Тоже во дворце жить будет. А я тут останусь. – Почему? – из все того же чувства спросила Г’енайрэ. – Не по роду мне, – совсем все таки загрустила, – Во дворце обузой ему буду и посмешищем. – Он тебя в матери своему ребенку выбрал. А потом так вот? – И то случайность, Г’енайрэ, – больше говорить с медичкой не стала, уснула. Еще сутки Г’енайрэ провела здесь, днем на несколько часов ложилась у очага, дремала. Ближе к вечеру следующего дня ушла, оставив все необходимые отвары и инструкции к ним. Винаеру наказала следить за матерью и беречь ее. Эльфийка поправлялась. Была еще слабой, но ее тело наконец-то стало одерживать победы в войне с заразой. Г’енайрэ вымученная пришла в дом, вспоминая рассказ Хеавигрима и спросив нескольких прохожих, нашла его без особых трудностей. Мельком поздоровалась с теми, кто был в то время внутри. Поплелась на чердак, едва перебирая ногами. Зашла, закрыв за собой дверь, плюхнулась на кровать. Настолько давно она не спала, что сейчас сон уже и не шел. Она долго ворочалась, напряженно меняла позы. Спустилась вниз и выпила воды. Никого уже не было, все куда-то разбрелись. Тишина. Одна. Впервые за долгое время Г’енайрэ осталась наедине с собой дольше, чем на время, необходимое для удовлетворения естественных нужд. Вернулась на чердак. Г'енайрэ плюхнулась на кровать, лицом вниз. Стало хуже. Она окончательно проснулась. Снова ворочалась. Теперь тишина и отсутствие кого бы то ни было, играло ей на нервы. Вспомнила, почему оставаться одной ей так не хотелось и хотелось одновременно… Ни здесь она должна была быть. Должна была без головы гнить где-то под мостом или на берегу реки. А голова ее должна была быть на пике в Альдерсберга. На посмешище. В назидание. Но даже если и здесь. Не с ними. Не с ними она должна была пройти этот путь. Не с ними делить кров и пищу. Не с ними провожать и встречать солнце день ото дня. Не с ними греть друг друга по ночам. Она здесь. А их нет. Они не откроют дверь. Не зайдут. Не скажут ей ничего. И она им больше ничего не скажет. Они не вернутся завтра. Не вернутся после. Нигде больше их нет... И ей нужно было смириться с этим? Принять тот факт, что не услышит больше его голоса, не увидит? — кажется, только сейчас, оказавшись в Гвиндете, Г'енайрэ в полной мере поняла, что ее отряд вырезали подчистую. И тот факт, что она сама выжила — это такой набор случайностей, которые никак не могли сложиться вместе, и тем не менее, это произошло. Самая слабая. Самая бесполезная... Ни кто-то талантливый. Ни кто-то опытный из них. Выжила только она. Горло сжалось изнутри. Она пыталась удержать, не дать вырваться. То ли от усилий, то ли вместе со спазмом, у нее затряслись плечи, ресницы, задергались грудь и мельчайшие мышцы лица, кривя его в уродливую гримасу. Впилась ногтями в ладонь, в последний раз стараясь не дать всему, что было у нее внутри, вырваться наружу. Но боли не почувствовала. Голова закружилась, она схватилась руками за нее, и из груди вырвался долгий беззвучный крик. Слезы полились ручьем, тут же впитываясь в ткань. Безмолвный крик пустым воздухом выходил в подушку и не думал заканчиваться. Она не могла вдохнуть. Любая попытка откликалась болью в лёгких. Слышала пульс в висках, ушах, чувствовала его в груди, животе, даже в ногах. Воздуха не хватало. Через силу вдохнула ртом. И грудь тут же в болезненном спазме сжалась, вынуждая ее перевернуться на бок. Рукой схватилась за центр грудной клетки, рефлекторно, надеясь облегчить боль. Но ничего не помогало. От боли громко всхлипнула. С новой силой зарыдала. Всё лицо стало мокрым от слез. Г’енайрэ било крупной дрожью, она руками держалась за волосы. Успокоиться уже не пыталась. Мыслей больше не было. Ни о чем. Она просто рыдала. Кричала без звука, брызжа слюной. В моменты короткого облегчения всхлипывала. Потом спазм снова сдавливал ей легкие, глотку, и эльфийка продолжала рыдать. И так раз за разом. Если бы кто-то зашёл к ней сейчас, не услышала бы. Как уснула, не помнила.