Ворон перемен: огонь надежды

      

***

      Канун Рождества обещал быть весёлым. Сарказм. Вся жизнь построена на сарказме — прекрасная манера общения, которой испокон веков пользуются люди, а Бран исключением также не являлась.              За окном кружился в своеобразном танце снег, укрывая землю белым одеялом. Для Нью-Йорка, как штата так и города с его окресностями, это редкое и почти несуществующее явление. Как только в городе, что никогда не засыпает, выпадает даже миллиметр, что грозиться расстаять как только белые хлопья упадут на асфальт, так в городе объявляют чрезвычайную ситуацию почти того же уровня, когда было нападение Локи. Люди любят перегибать — Персия их не понимает. Она вообще людей как явление не понимает и не сильно принимает.              Привычка вставать ни свет ни заря смешалась с перебоем на бессонные ночи, а от всего этого рыжая уже потерялась в количестве дней без сна. Возможно её выдавали слабые фиолетовые круги под глазами, что на контрасте с слегка вечно подзагорелым типом кожи, доставшимся от отца, сына и внука мигранта из Испании, едва могли отдавать блеклым блеском. Кружка чёрного чая с привычной, хоть как-то радующей глаз в этом бессменном и нередко поднадаевшем за несколько дней в круговороте огней пёстрых гирлянд, нецензурной подписью несущей основной посыл как «стоит быть добрей, а иначе пиздец» покоилась на низком журнальном столике по-соседству с открытым ноутбуком и наполовину исписанным на смеси нескольких языков блокнотом в кожанном переплёте.              То видение, что показала Максимофф всё не могло выйти из головы, роясь стаей голодных до чужой крови безумных ос. Копание в книге, что стала своего рода «дневником тайн семейства Воронов», тоже к успеху не привело, а только больше завело в тупик. Отправиться на поиски других потерянных мнимых томов писанины, начирканной от руки, что ещё стоит как-нибудь перевести, особой надежды не вселяло. И вот трое (по-факту двое с половиной) суток Бран сидела в своей комнате, изредка вылезая на «водопой» — буквально четыре раза за полноценных два дня были организованы экспедиции на кухню либо ранним-ранним утром, либо поздней-поздней ночью, когда никого нет — пока просто та не сказала сама себе:        — Дурдом, — проводя руками по уставшим глазам, да и в целом лицу, глубоко вдохнула носом воздух. — Если я ещё хотя бы немного просижу взаперти с этим всем в одиночку, то словлю кукушку и будет она побольше, чем моя собственная.              Итогом послужило то, что на данный момент она откинулась на спинку дивана, закидывая руки поверх подушек, задрала голову в потолок и прикрыла глаза, стараясь не задремать, хотя хотелось.              Время тянется медленно, словно потонув в тянучке из вязкой патоки. Пустое безразличие застряло скудной эмоцией на лице, словно та была неживой, а всего-навсего обыкновенной куклой с шарнирами, что со временем потеряли свою былую гибкость и подвижность. Позабытая усталость накатилась на плечи, сильнее обременяя верхнюю часть туловища.        — Вижу у кого-то утро не задалось, — вместо приветствия сказала Романофф, плюхаясь на безопасном расстоянии. — Здравствуй, Сия.        — Я же просила не звать меня так, — повозила пальцами по лицу девушка, очерчивая круги на тонкой коже вокруг глазниц.        — Можно нескромный вопрос? — Не дав ответить Наташа продолжила. — Ты когда в последний раз виделась с подушкой?        — Пару дней назад? — не то вопрос, не то ответ выдвинула Бран, меняя позу, чтобы было удобней смотреть на русскую когда-то шпионку.        — Почему я слышу вопрос в твоей интонации?        — Потому что я не знаю сколько прошло дней, — Персия нагнулась вперёд, захлопывая крышку ноутбука и подтягивая к себе чай, параллельно поясняя. — Бессонница. И, если ты не заметила, я провела несколько дней в четырёх стенах своего «гнезда», чтобы вас не видеть.        — Хандришь? — Русская в домашних серых штанах и в чьей-то спёртой мужской футболке выглядела достаточно заспанно в прямом понимании этого слова: до сих пор виднелся едва заметный след отпечатавшейся подушки, волосы небрежно перевязаны наспех резинкой на один оборот.        — Просто не люблю праздники. Моя ахиллесова пята, раз на то пошло, — Бран отпила чай и скривилась. Тот остыл, пока она маялась от ничего неделанья. — Кстати, есть чё по Бартону? Если с Тони мы че-то и знаем — может припрётся на чисто символическое празднование Нового Года, то вот у меня имеются вопросы к Клинту.        — Он планировал притащить своих к тридцать первому сюда, — спрятала под себя одну ногу Наташа.        — Сама как? К ним не поедешь на Рождество? Я думала вы с Вандой туда свалите, а я — так уж и быть — останусь в мужской компании и с горя упьюсь и засну где-нибудь в тёмной кладовке на несколько дней, — положила руку на сердце Бран, улыбаясь глазами.        — Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя прекрасный актёрский талант?        — А тебе?              Романофф закатила глаза. Ура, победа (наверное, да) в их маленькой словесной битве осталась за Бран.              — Блять, да это невозможно пить, — Персия вновь прикоснувшись к кружке злобно гаркнула. — Как люди вообще доперли до изобретения холодного чая?..        — То что он остыл не приравнивает его к званию «айс-ти». — Вставила слово русская, заранее зная, что будет неуслышана сквозь возмущения.        — Это же извращение похлеще, чем добавление молока, — отряхнулась Персия, поведя плечами и встала на ноги, что хотели уже подкоситься, но вес тела выдержали.        — И потому ты решила долить помимо кипятка ещё и виски, — молча проследила весь путь Ворона Наташа и только когда заветная бутылка алкоголя явилась на горизонте подняла бровь. — Тебе не кажется, что накидываться с самого утра такая себе идея?        — Разумное потребление, — Бран загнула один палец начиная вести подсчёт аргументов в свою пользу, пока убирала Jack Daniels обратно на полку, — в Англии чай с добавлением коньяка или виски достаточно популярен как напиток и, в третьих, на трезвую голову я не переживу не только сегодняшние сутки, но и всю следующую неделю.        — Тебе не кажется, что ты стала злоупотреблять?        — Не-а, а остальное меня не ебёт.        — Кошмар, что за дети пошли, — на русском выдохнула Наташа, очевидно забыв спросонья, что Бран тоже знает данный язык. Та лишь ухмыльнулась, показывая зубы. — А-м, я могу поинтересоваться что ты вообще пишешь? — Взглянула та на оставленный приоткрытым в месте, где лежал карандаш, блокнот.        — Пф, эм, обычная бумажная волокита — ничего особенного.        — Не сказала бы, — Наташа нахально вытянула кожанный блокнот и открыла с того момента, где была закладка из письменной принадлежности. — План местности, рисунки, схемы… ты что-то ищешь?        — Висячие сады семирамиды, — зло зыркнула Персия, стукнув дном чашки об столешницу и грозясь её разбить. — Вас не касается, положи на место.        — Угу, — Романофф перелистнула страницу, натыкаясь на урывки текста на русском с чёрными графитовыми зарисовками мудрых весников смерти. — «Вороны»… «Клан»… «Дар, что явился в наказание грешных и окаянных, чьи души попутал злой блуд… Аэлита вознесла к престолу огонь, нарекая на страдания светлый мир…» Перс, это что?              Персия подскочила, метнулась и выхватила блокнот из рук. Казалось, за её спиной вот-вот раскроется капюшон как у королевской кобры, а сама она стала извиваться всем телом, разве что ядом не начала плеваться.        — Я сказала положить на место, — зрачки сузились до мелкой дрожащей щелки. — Не люблю, когда трогают мои вещи. — Она не кричала, нет. Просто имела большое желание привязать Романофф к шесту, как это было во времена охоты на ведьм, за которых обычно принимали рыжих девушек, и поджечь.        — Перс, что это? Для чего? Кто такая Аэлита? «Нарекая на страдания мир»? Это про твои способности?.. — Посыпались вопросы в спину отвернувшейся Бран, прижимающей к груди книгу.        — Много вопросов задаёшь, — она следом подобрала в руки ещё и ноутбук. — Я сказала, что вас это волновать не должно, а потому, сделай одолжение… — девушка запнулась, круто разворачиваясь на пятках и впериваясь в зелёные глаза русской.              «Хотела бы я сказать, что не заставляй меня оторвать тебе башку, но с таким-то взглядом — ощущение, что её оторвут мне,» — подумала она с лёгкой иронией.              Рассказать русской шпионке в надежде, что та не расскажет остальным? Романофф не из болтливых — это ясно, как день, но всё равно опасно. Вдруг воспользуется этим, начнёт шантажировать, вымогая то, что по её мнению «поможет в становлении отношений, не факт что доверительных» или что-то в этом роде, прикрываясь благой целью — лезть в чужой рассудок Персия не желала, оставляя эту прерогативу для местной ведьмы, любящей поиграться с мозгами. На своём же веку Персия повидала многих манипуляторов и могла просто начать строить из них очереди длинной в несколько километров. Люди отвратительны, когда знают что-то, что может повлиять на судьбу того, кто более слаб духом и открылся. Умела бы Персия доверять — выложила бы всю подноготную и ничего не пришлось бы вытягивать из неё тисками. Говорить Наташе страшно, небезопасно — собственная мать учила держать рот на замке, — но где-то в глубине сознания чёртом-перевёртышем поселилось сомнение.        — Не расскажешь никому, ладно? — Перевела дыхание Бран, ожидая хотя бы кивка в ответ. Помимо неё и Романофф на русском если не петь песни и рассказывать анекдоты про два металлических шара, то хотя бы бегло говорить могли дополнительно Старк и Бартон, а этих двоих на месте не было и в скором времени, вероятно, не ожидается. — Я, мои родители, члены семьи и далее по списку, в душе не знали — или знают, храни Господи их души — откуда и за какие заслуги «на род снизошло озарение». — Заговорчески медленно посвящала в свою тайну Бранайрис. — Я хочу узнать — благо сохранились записи но только не на русском в простом его понимании, а на дореволюционном со всеми этими «азь», «буки», «глаголь» и прочие церковно-славянские извращения… — Брови Романофф взлетели вверх, но та быстро успокоилась, явно сообразив, что либо это шутка, либо местную пернатую она явно недооценила в лингвистических познаниях. — Ну и про руны с французским тоже не стоит забывать — не то чтобы для меня это сложно. Это если в общих чертах.        — А поточней?        — Моя сила растёт, становясь менее подконтрольной и более разрушительной. — Довольно просто, без вдавания в подробности роняла слова Бран. — Хочу её укротить, обуздать: раз у парочки человек получилось, может и мне суждено?       Забавно осознавать, что реально только три человека из всей той длинной истории смогли удержаться за тонкую спасительную соломинку, а имена двоих из них затерялись в истории и, кажется, это не больше легенды и домысла.        — У меня море вопросов, но на все ты не ответишь. — Бран на это качнула головой. — Ты назвала имя… Аэлита?        — Трижды моя прабабка, принёсшая в семью, кхм, несколько пра-деда этот… подарок, — девушка одной рукой продолжала держать свои вещи, а другой показала в воздухе кавычки. — Не то чтобы проблема, но опять же, конкретно такого в семье раньше не было да и просто зная, что тайну «огня» охраняли так рьяно, как Цербер дорогу в Подземный мир… — Персия уставилась на потолок. Максимальная подробность, о которой она смогла рассказать хоть кому-то, кто не Атлас и то Мэлтон не знает сильных и точных подробностей. Тоже плывёт по реке неведения и в конечном итоге наткнётся на скалистые пороги. — Это всё, что я могу сказать, Нат, не все здесь ложь или правда. Определённые выводы ты сама в состоянии сделать, но умоляю — утащи этот секрет с собой в могилу. Если мне нужно будет, чтобы о нем узнали и остальные — я сама приоткрою завесу тайны. Сделай мне «новогодний подарок» — забудь об этом разговоре.        — Каком разговоре? — спустя коротку паузу, что была потрачена на обдумывание, подняла глаза цвета хвои с хитринкой в них Романофф. — Мне казалось, мы с тобой выясняли отношения по поводу твоей бессоницы и распития алкоголя в несовершеннолетнем возрасте, не так ли?              Персия тихо гоготнула на эту искусственную невинность белой пушистой овечки, под шкурой которой скрывается опасная клыкастая волчица, готовая оголтело сражаться за кусок мяса.        — Gracias, — одними губами произнесла Персия, пока Наташа пальцами провела по губам, будто закрывала молнию. — Doy la palabra, y el juramento del Cuervo es la ley y es irrefutable.        — Feliz Navidad, Percy, — тепло, может быть даже по-матерински, ведь сердце будто защемило, улыбнулась Наташа. — А теперь иди-ка спать — сейчас только почти пять утра.        — А, да? — Встрепенулась Персия. — Да, тогда, пожалуй… Стоп, а почему ты не спишь?        — Я зачиталась — решила вспомнить русскую классику.        — И кто пал смертью храбрых в твоём выборе?        — Достоевский. Решила вспомнить, перечитать.        — И?        — «Братья Карамазовы». Читала?        — Не доводилось, но желание, — девушка потянула спину, отворачиваясь в сторону и зевая, — у меня присутствует.        — Если ты останешься с нами и не сбежишь пораньше, то я успею дочитать, а после она вся твоя.        — Серьёзно? И что я должна тебе в замен? — осторожно больше пялилась, чем смотрела Персия, пока старалась уловить подвох.        — Ничего? Хотя, раз ты даёшь мне карт-бланш, — Романофф поравнялась с девушкой, кладя руку ей на плечо, — могу ли я отложить свою «хотелку» до лучших времен?        — Будешь использовать против меня? — Наташа поболтала рукой в воздухе, подразумевая «пятьдесят-на-пятьдесят». — Чтож, на свой страх и риск тогда.              

***

              — Папа, пожалуйста, не надо! — детский визг, когда ребёнка буквально за шкирку спускают по лестнице, знакомо отбивается от стен. — Папа!        — Заткнись, — грозный голос заставил зажмурится, готовясь к удару. Маленькая девочка давно привыкла, что на неё кричат. Привыкла к вечным побоям. Не до конца свыклась с болью. Всё время тряслась от страха. — Этих троих закрыла? — обернулся он к женщине со светлым пепельным блондом, что казался ненастоящим.        — Айзек скрутил сильно буйного Атласа и закинул в кладовку, — отмахнулась женщина звонко хохоча, а её туманные глаза ярко светились и почти обеляли и без того белое, как смерть, лицо. — Те двое слабаки — о них вообще не беспокойся. Атлас, хах, да этот сукин сын против Айзека в бою выстоять не может!..              Рыжая девочка часто-часто заморгала, пытаясь смахнуть слёзы, проступившие на глазах. Отец сильно сжал руку — может останется синяк, а может он и вовсе посильней дёрнет и выбьей ей плечо. Такое уже было — она видела собственными глазами, как пострадала рука Диего, а Тео с Атлас позже пытались вставить все обратно.        — М-ма-м-ма! — Громко заикаясь зарыдала маленькая, ростом метр с кепкой, пятилетняя девочка, стоило ей завидать в конце коридора собственную мать. Та, стоя в тени, старалась слиться со стеной, притвориться миражом, продолжая смотреть как собственную дочь за шкирку и босиком тащат на улицу. — Ма-а-ма!              Рослый мужчина с темно-медными волосами вновь дёрнул, от чего вздрогнул и взвыл раненным волчонком ребёнок.        — Я приказал тебе молчать, — грузный голос бил набатом, от чего голова болела ещё сильней.              Он вытолкнул её вперёд себя на улицу, передавая в свинцовые «объятия» блондинки с острыми, как у кошки, когтями, впившимися в детские открытые ручки. Тонкое синенькое платьице из льна с короткими рукавчиками хорошо продувалось от морозного зимнего ветра, нёсшего за собой ещё и хлопья снега. Они уходили вглубь леса, путаясь и плутая, пока следы потихоньку припорашивало снегом.               — Катрина, закидывай её сюда, — от слов, сказанных в приказном тоне внутри всё похолодело.              Женщина повиновалась, подхватив щуплую девочку и укладывая её в открытый сундук, что когла-то давно служил кому-то местом хранения одежды. Сундук, что был похож на гроб, хотя девочка раньше их не видела. Тела из подвала пропадали как по щелчку пальцев и отец обычно особо не заморачивался в избавлении, сваливая всё на равнодушного брата и безумную сестру, что была по совместительству любовницей, Мэлтон.              Стоило крышке закрыться, как до неё дошли мысли, что вот ей и пришёл конец.        — Выпустите! — стучала тыльной частью кулаков девочка, изрядно подзамёрзнув. Ноги уже сводило от холода, проступающего через миниатюрные щели. — Вы-пус-ти-те! Молю! Пожалуйста!..              Но там не отвечали. Только озябшим телом она почувствовала, что ящик начал куда-то двигаться. Ещё мгновение — по крышке застучали барабанной дробью, накидывая сверху землю.        — Выпустите меня! — Горячие слёзы обжигали замёрзшую кожу, а горло не выдерживало настолько пронзительного крика отчаяния и плача навзрыд.              Через каких-то пару мгновений стук прекратился.              «Я не умру», — думала девочка, продолжая сбивать руки в кровь о крышку своего гроба. — «Я не хочу умирать.» — Твёрдо решила та, ненадеясь, что за ней вернуться и её достанут из этого проклятого места. — «Я выберусь.» — В глазах начало темнеть, а руки от холода начали деревенеть, пока ноги уже совсем не чувствовались. — «Я!..»              

***

             Резко поднявшись на постели Бран обнаружила, что не может дышать. Не могла — грудь стянуло жёстким металлическим обручем. Холод сквозил через щёлку приоткрытого окна, от чего комната была сравнима с рефрижератором в мясном отделе.              Ноги не двигались, руки, казалось, и вовсе были привязаны к ниточкам, за которые никто не тянет, оставляя её безвольно болтаться. Она накинула кеды, не заморачиваясь со шнуровкой, оставляя серые из-за частой нОски и почти никакой стирки тканевые шнурки. Она провела руками по предплечьям — ножи на месте. Она выскочила в футболке и домашних штанах в коридор с пустой головой и давящим на неё грузом — то-ли алкоголь играл свою роль, то-ли недосып, то-ли приснившийся кошмар, что был переработанным воспоминанием. Ей снова пять. Её под сочельник закрыли в сундуке. Она задыхалась. Она замерзала. Она…        — Перс?.. — На автомате ноги довели её туда, где в данный момент ей быть вообще от слова не хотелось. — Всё хорошо?              Она медлила, не находя в себе сил даже на то, чтобы съязвить. Страшно, противно, жутко. Она попыталась что-то сказать, но вышел задушенный хрип. Потом ещё одна попытка и на этот раз она увенчалась успехом.              — Да, — с трудом выдавила та, прочистив горло и понадеявшись скинуть тугие оковы. Она приложила два пальца к пульсирующему виску и продолжая смотреть куда-то вдаль, лишь бы не на собравшихся, тупо в лоб сказала: — Голова болит.              Подробности открыть она врядли сможет — либо пошлёт всех к чертям, портя всем настроение на остаток дня, либо язык развяжется сам собой, а последнее чего она хотела — проявления жалости к собственной персоне. Лучше она сегодня либо помолчит, либо будет максимально краткой — свалить в закат почти босиком за несколько километров от тёплого крова — даже если бы точкой, куда она сбежала бы и был свой собственный островок спокойствия, что они возвели с Атласом — было бы последним, что она сделала бы в таком состоянии.        — Я тебе говорила, что пить не лучшая идея, — на русском отозвалась Романофф, что была по голосу бодра и весела, и заряжена чуть-ли не на пробежку марафона.              Персия пропустила это подтрунивание мимо ушей, покачала головой, стараясь скинуть дымку замутненного сознания. Блять, блять, блять. Она закрыла глаза — вновь темно, как в том сундуке, — открыла.        — Курить хочу, — скупо бросила Бран, выметаясь из гостиной комнаты на полном ходу в коридор под вопросы в спину и тут же переместилась, найдя по пути тень.              

***

             Сигарета дотлела до фильтра, но Бран не сделала ни одной затяжки. Персия держала ту меж пальцев и пялилась куда-то по ту сторону берега реки, опираясь спиной на дерево — вероятно, что опорой ей послужил дуб. Относительно молодой дуб, что скинул уже свои листочки, припорошился снегом, укутался, как под тёплым зимним одеялом. Вокруг царила тишина, перебиваемая мрачным подвыванием декабрьского ветра. Она была без кофты — простая футболка, в которой отрубилась, стоило добраться до подушки — но холода не чувствовала. Возможно играл выбившийся в кровь адреналин, что ещё долго имел способность сохраняться в венах, возможно из-за того, что сама девушка была горячее, а мёрз только кончик носа, возможно… как-то дохера этого вероятного «возможно» в её жизни. Бесит, раздражает, особенно когда мысли уходят в это «возможно всё было бы по-другому».                    В мятой пачке стало пусто. Печальное зрелище — она только что потратила последнюю, а ей ещё нужно проторчать здесь как минимум несколько суток с ненавязчивыми вопросами о состоянии в форме несостояния, что та продемонстрировала и теперь проклинала свою неосмотрительность.       Зажечь почти потухшую папироску вновь для неё непосильная задача, как и вернуться в тёплое здание — всё осложненно отсутствием инстинкта самосохранения, что отвалился ещё на стадии зародыша. Она не взяла ни телефон, кинув тот на прикроватной тумбе ещё несколько дней назад, как только закрылась в собственной комнате, ни кофту, а теперь просто подтянула колени к себе, стараясь сохранить тепло и не разрыдаться, хотя как будто она смогла бы проронить пару-тройку скупых слезинок.              Когда она плакала последний раз? Очередной вопрос на засыпку, ответ на который скрыт на глубине Марианской впадины. Отучилась, чтоб его, а иногда так хотелось из-за несправедливости блядской жизни. «Почему?», «За что?», «Как?» — неоспоримая константа в её жизни, что как три кита из теории заговора про плоскую землю, держали сознания недалёких на своём непостижимом для обычных людей расстоянии.              Едва слышимая подступить из-за хруста снега выдала того, кто мелко ступал с ноги на ногу — точнее, с лапы на лапу — пытаясь подкрасться.        — Проваливай, кто бы это ни был, — не оборачиваясь по-звериному рыкнула девушка, сильнее обнимая колени. Она положила лоб на ткань, пряча лицо за спадшими спутанными яркими прядями, и замерла. Что-то тёплое и влажное ткнулось под рёбра, а после это «что-то» — или «кто-то» — взобрался на плечи, тут же согревая. — Эйд… Чёрно-рыжий проказник, каждый раз умудряешься меня найти.              Лис потёрся мордочкой о щеку и тут же отвернулся, чтобы чихнуть, учуяв недавнее тление табака.        — Сорян, — подрагивающими пальцами Персия дотронулась до пушистой макушки. Лис подставился и заурчал от новой дозы ласки.              Лис был тем заземлением, которого обычно не хватало. Раньше чем-то на подобии был Атлас, но после того, как доверие к нему пошатнулось остался только рыженький зверёк.        — У меня опять кошмары, — выдохнула на грани шепота, будто их могли подслушать, Персия, телом чувствуя как напрягся лис. Эйдан не мигал, выжидая. — Последние сильные были не так давно, да и мигрень… Ещё и ощущение, что мозг выгорает изнутри… Мне всё это не нравится.              Лис покачал головой, приподнимаясь на лапы, шалко-валко спрыгнул с плеч и продефелировал, очерчивая своими следами вокруг девушки овал.        — Что? Я не понимаю.              Лис закатил глаза. Рысцой подскочил к девушке и несильно взялся за запястье, прикусывая и таща на себя.        — Ты хочешь, чтобы я им рассказала? — Ушки дернулись, оповещая, что в вопрос она попала. — Я что, по-твоему, идиотка? — Лис прикусил руку сильней, но не до крови. — Вот какого ты обо мне мнения, значит.              Она покачала головой, сильней подтягивая ноги к груди.              

***

       — Ты ради этого рыжего рассадника шерсти так сверкала пятками? — Удивленное лицо Сэма, что первым встретил Бран и её мелкого спутника, стоило тем зайти в помещение, отразило эмоцию и остальных. — И, камон, какого черта?        — Чё? — Тупо отозвалась девушка, пока лис на её плечах тихонько пародировал свинью своим хрюком. — А-а, помните вы с Вандой спрашивали кто такой Эйдан? Вот он. — Лис потёрся головой, а после перепрыгнул на пол, подходя к вышеупомянутым с ярким блеском заинтересованности в глазах. — Пиздец, сиги кончились, — с горечью на языке Бран выкинула мятую пачку на столешницу, поставила на неё локти и уперлась лбом в руки.        — Ну и хорошо? — Максимофф перебегала глазами по всем, стараясь понять общий настрой от увиденного ранее и настоящего момента.        — Что хорошего? Мы в расход пойдём, — до боли странный, знакомый юмор Уилсона, встречающийся ещё в некоторых подобных моментах у Атласа, натыкал на мысли, что если эти двое познакомятся, то на стенку полезут все.        — При условии, что будете бесить.        — Ты всегда бесишься, Бестия. — Сэм был награждён взглядом Стива, что был неподалёку от изрядно помятой и полулежащей Персии. — Чего только стоил твой сегодняшний пассаж.              Бран подняла голову только для того чтобы демонстративно закатить глаза и вновь лечь на руки, тихо бухтя проклятия, очевидно, на кельтском, что та часто использовала в похожих ситуациях.        — Кстати, что это было?        — Ничего? — звук вышел неразборчиво, гнусаво.        — О, поверь, мы на своём плачевном опыте знаем, когда ты «не в духе» и когда ты чем-то, м-м-м, — Наташа пощёлкала пальцами.              — Огорчена? — предложил Вижен, которого сама Бран давно не видела собственными глазами.        — Допустим. — Русская подошла к девчонке, что по факту ещё пока была подростком с кошмарно расшатанной психикой, осталась на расстоянии вытянутой руки и аккуратно пальчиками провела по сгорбленной спине, позвонки которой прощупывались через ткань.        — No me jodas, — огрызнулась на одном из родных языков Персия все также не поднимая головы и скинула с себя тёплую изящную ладонь.        — Не заставляй меня использовать моё право «вето». Кстати, как ты вовремя то напомнила, что должна мне.        — Desgraciado. — Ворон вновь приподнялась на локти, поддерживая голову и переходя на английский. — И что же я должна для тебя сделать?        — Рассказывай давай, что случилось.        — Ты — сука, Романофф, — русская лишь победно озарила улыбкой и отзеркалила частый жест Ворона — приложила два пальца к виску и отсалютировала. — Вот именно по этому я ненавижу делать одолжения и подобную блядскую хрень.        — Мы явно что-то упускаем, — неразборчивым шепотом урукала сама с собой Ванда, крутя между пальцев красные всполохи, что так завораживали лиса. — И явно что-то нецензурное.        — Думаю, лучше мне стоит помолчать, — пронзительно пялилась на Наташу Бран. Зрачки дрожали, но вид привычных щёлок не принимали. — Вас это не касается.        — Что-то у меня дежавю с того, что было ночью. Ага, да, она не спит уже… какие сутки? — Задала риторический вопрос русская, хотя знала ответ.        — Ты не спишь ночью?        — Да боже, Кэп, не включай заботливую мамочку — тебе не идёт, — совершенно детским движением потёрла глаза Персия. Вот почему Бран не любила людей — они слишком назойливы и выматывают не хуже шестичасовой тренировки против сильных и специально обученных бойцов. — Как раз причина моего «плохого» настроения заключается в том, что я поспала. Кошмары, чтоб их, и мигрень усилилась. — Неожиданно прорвало Ворона на откровения. — Обычно терпимо, а здесь прям отвратно, — она присвиснула, подозвав к себе Эйдана, отчего лисьи ушки с кисточками на концах дернулись и тот подлетел на столешницу. Лис ткнулся шершавым носом в ладонь и сразу же подставил холку для очередной порции приятных поглаживаний.        — Я понимаю, кошмары у каждого бывают без исключений, но частые мигрени?.. Не планировала обращаться к специалистам?              Персия посмотрела на него, как на наивного дурочка.        — Врачей не люблю всеми фибрами души, особенно тех кто в башку лезет, — отрезала Бран настолько жёстко, что лис прочувствовавший нервное напряжение из-за стянувших шерсть на загривке девичьих пальцев, тут же утробно зарычал, готовый защищать своего человека. — Что до мигрени? Если ты не знал, то они довольно часто появляются от сотрясений, а я пол-детства то летала с лестницы, то оттормаживала головой об стену, — она отвела взгляд со слегка подуспокоившегося Эйда, что вновь начал нежиться в минутной своей слабости — ровных почёсываниях по линии роста шерсти. — Почему вы на меня так смотрите? Ну да, родители у меня не подарок…        — Мистер Старк что-то упоминал. Что-то в таком роде, что у тебя какие-то криминальные корни. — В плане, что отец у тебя мелкая пешка, который захотел разбогатеть и пошёл против более властных, но переоценил свои возможности, — по простому перевёл речь андроида Уилсон.        — В общих чертах, — спрятанные лезвия будто стали тяжелей на целую тонну. Она врала, не краснея. Отец бы никогда никому бы не позволил собой руководить и, что уж, плясать под чужую дудку. — От этого имеется несколько проблем, свалившихся на мою голову: бизнес, с трудом, потом и кровью выбитый из лап отцовского босса, мигрени, что не дают мне спокойно жить, Атлас, вытрахавший мне все мозги, и вы.        — Бедняжка, — постарался «пожалеть» Сэм, но вышло у него скверно. Хотя может он и не старался.       «Плохое настроение заразно,» — подумала про себя Персия.        — Я слышу сарказм в твоём голосе. Но, скажем, уже ничего не поделаешь — жребий брошен. Кошмары… что же, обрадую или огорчу, это просто преобразованные воспоминания — более тяжёлые и травмирующие, ну если копаться в психологии и вот даже не предлагай мне, Максимофф, — она указала пальцем на женщину, что склонила голову к плечу, — в мой мозг ты не залезешь даже при условии что «да я только одним глазком».       Ванда на это по-кошачьи сощурилась, но промолчала. — И теперь я хочу одного: застрелиться.        — Это ты всегда успеешь сделать, — Роджерс, очевидно, смирившийся за долгое время со своей участью слушать про желания одной юной особы, что мечтает либо кого-то прикончить, либо прикончить себя, наконец-то попробовал приостоновить пессимистичную вакханаллию. — Давай хотя бы после Нового Года.        — Ух, подстрегательтсво на свершение самоубийства. Статьёй попахивает, — покрутила вокруг виска сложенными в форму пистолетика пальцами девушка, натягивая улыбочку и начиная гортанно хохотать. — Короче, я уталила ваше любопытство, в частности твоё, Нат?        — Не до конца, но ты же больше и не расскажешь?        — Естественно, — саркастично, в своей манере, отреагировала фырканьем девушка.