Когда погасло солнце

Глухо застонав от боли в теле, светловолосая бывшая нимфа перекатывается на левый, здоровый бок, осторожно открывая мутные от недавних событий светлые глаза. Мрак в темнице, еле разбавляемый светом факелов, совсем не пугал, гораздо больше напрягала ломкость в ослабевшем теле и голод, идущий вместе с холодом. Едой, если так можно назвать слипшуюся кашу и полстакана воды, её обеспечивают лишь для того, чтобы она не померла раньше времени, ибо теперь Дафна служила информатором. Казалось, от пола, холодного и сырого, не избавиться, а рваная в некоторых местах униформа ничуть не согревала. — Проснулась? — раздаётся рядом мужской голос. Дафна с трудом поворачивает голову вправо и видит Набу, у которого состояние ничуть не лучше чем у неё. Вдобавок, висок его был разбит, а на лбу запеклась кровь. Посох Набу отобрали, и теперь маг мог надеяться лишь на свои руки, хранящие в себе настоящую магию. И без того грязные лохмотья запачкались больше – Набу сидел, опираясь на стену и положив руку на колено. — Сколько прошло времени? — тихо, хрипло спрашивает Дафна, морщась от физической боли. Ушибы, не переросшие в переломы, мучили её из-за отсутствия лечения, но всё это заглушала тяжёлая головная боль, сопровождаемая ноющей усталостью. Бывшая нимфа осушает стакан до дна, но это мало чем помогает – видя состояние Дафны, Набу протягивает ей свой, на удивление полный медный стакан, улыбнувшись краями губ. — Спасибо, — кивнула она, принимая свое спасение. — Я не знаю, но сидим мы здесь достаточно долго, — ответил Набу негромко, но из-за того, что они были одни в темнице, принцесса Домино прекрасно его услышала. — Ты не помнишь? — спрашивает он, изогнув бровь. Дафна усмехается сквозь боль, прикрывает глаза и со свистом втягивает в грудь воздух, мгновенно ощущая, как та отдаёт ощутимым дискомфортом. Как забыть это унижение? Она помнит, как Морана не отпустила её в портал, заключив в темную руку, а после парализовала и отключила сознание. Портал привёл её в чувства, и очнулась она уже во владениях всадницы, где её, Лидера Лиги, заставили встать на колени перед врагом. А после всадница позволила ведьмам причинить ей боль и за волосы потащить по всей территории до темницы, демонстрируя подчинённым противника, попавшего в плен. С Набу обошлись куда мягче – отобрали посох да поместили в темницу. Он уже был за решёткой, когда Дафну, потерявшую сознание, выбросили в темницу, как жалкое животное. — Почему я не могу использовать свою силу? — шепотом спрашивает принцесса Домино, уставившись на свои ладони. Она не рассчитывала на сильные, полные энергии сферы, но тем не менее даже крохотная искра не возникает на её ладонях как бы она не старалась. Это ужасает, пугает, удивляет. Здесь не знаешь, что ожидать, а без сил Дафна чувствовала себя невероятно слабой и уязвимой. — Звуковые кандалы, — кивает подбородком Набу на металлические цепи на своих руках. Точно такие же прочно обхватывали нежные запястья лидера. — Блокируют не только магию, но и всю энергию. Наши не смогут почувствовать нас даже если мы будем на расстоянии вытянутой руки, — объясняет то, что понял за проведённые недели в этих владениях. — А почему звуковые? — рассматривая оковы на своих ладонях, интересуется Дафна. — При попытке снять кандалы автоматически производится болючий ток, которого никто не выносит, — усмехается Набу. — Здесь подобные крики боли часто слышны. К этому со временем привыкаешь. — Привыкают к этому слабые, не имеющие своего дома тюфяки. Но дело дрянь, не могу не признать, — хмыкает Дафна, скрипя тихо зубами. — Чувствую, это самое малое, что мы пережили. Они не оставят меня в покое. — Они будут пытать нас, — без страха в голосе говорит Набу, качая головой. — Пусть делают то, что вздумают. Вдали от моей семьи моя жизнь и без того бесцветна. Дафна, переборов боль в теле, устраивается поудобнее и с лёгким удивлением смотрит на Набу. Чтобы там не было, лидер была рада тому, что её компаньоном в этом безумии оказался Набу. Молодой маг — прекрасный собеседник, в этом Дафна, не сошедшая с ума окончательно, убеждается на все двести процентов. — Что с тобой вообще произошло, Набу? Маг знает, что лидер их организации спрашивает не о недавней ситуации, а обо всём в целом. Сейчас она разговаривала с ним не как с подчинённым, а как с другом и товарищем, коим она была до войны. В её глазах не было привычной строгости, голос её не был пропитан суровостью и требовательностью, а аура, что от неё исходила, не давила, не заставляла себе подчиняться. Набу улыбнулся краями губ, поняв, что такое её состояние — временно. Как только они выйдут отсюда, если такой день, разумеется, наступит, Дафна вновь станет прежней — жёсткой и настойчивой. — Как только пропала моя дочь, я чуть было не сошел с ума, — медленно и тихо начал он, предаваясь воспоминаниям. Дафна же внимательно его слушает, на время забывая о физических ощущениях. — Лейла впала в депрессию, Лига была занята другим. Я не мог бездействовать и решил вернуть дочь сам. Только сейчас я понимаю, какое это было глупое решение, о котором я ничуть не жалею, — он усмехнулся, облизнув пересохшие губы. — Я должен был найти Тэбока на Андросе, по пути на меня напали и лишили глаза. Тэбок помог мне, но утерянное вернуть не смог. Я попал во владения пятой всадницы, но эта коварная женщина и не думала помогать мне, чтобы я не предлагал. Она забрала мое сознание, но взамен дала одни лишь страдания. — Так ты действительно стал на время её игрушкой? — Дафна изумлённо приподняла брови. — Я полагала, ты только делаешь вид... — Я действительно не осознавал, что я делаю. Точнее, я был при своем уме, но одновременно я был где-то далеко. Это сложно объяснить, но единственное, что я помню, – боль, — глубоко вздохнул маг. — Такая, когда в твоей голове поселяются и завладевают твоим сознанием. Моя натура мага всячески давала отпор, но всадница была в сотни раз сильнее. Она быстро подавила мои магические всплески, не приложив почти никаких усилий, — Набу поморщился, словно вновь прочувствовал событии прошедшего времени. — Когда я услышал о Кайлани, мое сердце вздрогнуло впервые за долгое время. Я словно очнулся от длительного страшного сна. Увидев Лейлу, я понял, что больше всего на свете я скучал по её голосу и рукам, — он грустно улыбнулся, прикрывая глаз. От этого зрелища Дафне стало не по себе — словно Набу смирился с тем, что его глаза больше нет. — Я сочувствую твоей утрате, — прошептала Дафна с искренней печалью в голосе. Она мало видела Кайлани, участвовала лишь в её рождении, поэтому сильно скорбящей её нельзя было назвать. — Нет, — Набу отрицательно качнул головой. — Я не верю в то, что она мертва. Я не только чувствую, но и знаю, что она дышит. Кто бы что бы не говорил, я убежден в том, что моя дочь не превратилась в ангела. Дафна на это лишь промолчала, понимая, что отец всего лишь не хочет признавать смерть дочери. Не желая давить на Набу, девушка отворачивается и морщится от вновь вспыхнувшей боли. Теперь она не уверена в том, что обошлась без переломов. — Как Лейла? Набу первым нарушает воцарившуюся меж ними тишину. Дафна смотрит на него из-под полу-опущенных ресниц и видит, как между его бровями залегла складка, а губы сложились в тонкую ниточку. Он волновался за невесту и старался этого не показывать. Дафна видела, что Набу испытывает перед феей чувство вины — в первую очередь за то, что бросил. — Совру, если скажу, что хорошо, — бывшая нимфа усмехнулась, покачав головой. — Ни один из нас сейчас не в порядке. Весьма глупый вопрос, я считаю. — Я позволил врагам и обстоятельствам разрушить мою семью, — с отчётливым сожалением в голосе признаётся Набу. — Это – моё наказание. Без Лейлы и Кайлани моя жизнь мрачна и бессмысленна. Знаешь, я день и ночь молюсь о том, чтобы именно они остались живыми и здоровыми. Меня не волнуют другие люди, умирая и возрождаясь, я всегда думал лишь о них, — прошептал он искренне, тихо-тихо вздыхая и опуская голову. — Ради них ты должен быть сильным. Ради всех нас я не должна сдаваться, — Дафна ободряюще улыбается Набу. — Мы должны выбраться, слышишь? Мы не имеем права бездействовать... — Поздно, Дафна, — печально усмехнулся Набу и кивнул подбородком на робкий просвет вдалеке. По спине лидера пробежался холодок. — Пришли наши палачи.

***

Первое, на что наткнулся вошедший полковник Плэк, была небольшая тень, что отбрасывало напряжённое тело пожилой волшебницы. Руки её сцеплены сзади, а бесцветный взгляд упирается в окно, откуда открывался вид на главный вход в лагерь, охраняемый многочисленными солдатами. Пришедший мужчина медленными, тихими шагами подходит к коллеге и встаёт с ней рядом, смотря туда же, что и она. Никто из них не нарушает молчание, абсолютная тишина в помещении ничуть не напрягала. Жизнь на площади шла своим ходом — многие тренировались, большинство развивали свои силы, проводя время на поле или библиотеках, малое количество отправились отдыхать. Детей не было, ухаживали за магическими и нет животными на другой площади специально натренированные люди. Фарагонда смотрела на людей разных возрастов и не понимала, откуда черпает силы для управления и подбадривания всех этих живых существ. Она знала, есть и другие выжившие, которые скрываются и существуют рядом с ними. Магикс давно контролируется, но таких организаций выживших очень много, хоть и Орден-Лига была самой крупной и сильной. ОКО больше нет, а значит главные теперь они. — Иногда мне кажется, что света больше не будет, — нарушает покой первой Фарагонда, выпрямив и без того прямую спину. — Мы потеряли былые хорошие времена. — Я тоже такого мнения, — отвечает ей Плэк, усмехнувшись. — Болтон и Алисент не пессимисты, они верят, что все будет хорошо. Я же не верю в то, что после всего этого ада хоть где-то будет хорошо, — глубоко вздохнув, задумчиво говорит мужчина. — Что думаете о новой эпидемии? — Гнилокровие... Даже звучит впечатляюще, — усмехнувшись, покачала головой бывшая директриса. — Я думаю, до нас эпидемия не дойдёт. ОКО пожертвовали своими жизнями и судьбами подручных, чтобы уничтожить эту болезнь, надеюсь, их жертва не будет напрасной. — И всё же, — поджав губы, проговорил Плэк. — Я убеждён, что болезнь не обойдет нас стороной. Фарагонда бесшумно набрала в грудь воздух и начала: — Поразительно, как легко отнять веру и надежду в сердцах людей, — прошептала пожилая волшебница. — Они, — имеет она в виду солдат, на которых смотрела сквозь стекло. — сейчас подчиняются, но настанет время, и управлять ими станет невозможно. Они озвереют и тогда наступит настоящий хаос. — Обязанность лидера контролировать своих бойцов, — непоколебимым тоном замечает Плэк. — Мы возглавили выживших, мы же и приведём их к победе. — Вы верите в победу, Плэк? — искренне поинтересовалась Фарагонда. — Мы имеем дело с божествами... — Я верю в победу до тех пор, пока в моей груди бьётся сердце, — краями губ отвечает лидер сопротивления. — И вы поверьте, Фарагонда, иначе не сможете требовать того же у других. Между ними вновь наступает тишина из-за того, что Фарагонда замолчала, не найдя подходящего ответа. Полковник Плэк вот было покидает компанию волшебницы, как неожиданно у главного сокрытого от чужих глаз входа в лагерь загорается невысокое пламя, символизирующее о появлении гостей. Пламя мгновенно стихает, узнав в прибывших своих, которых выбросило на площадь ярким порталом. Удивившись, Плэк и Фарагонда немедля срываются с мест. Они не идут, а бегут к прибывшим, по пути к ним присоединяются Алисент, Саладин и Болтон, на выходе — Хаген с Рослин и Гриффин. Профессора трёх школ во главе с Гризельдой не решаются подойти без прямого разрешения. Остальные солдаты окружают прибывших, и главы несмело подходят ближе. — Святой Дракон... — ошарашенно шепнула Фарагонда, схватившись за сердце. Главы переводят на неё недоуменный взгляд, но внимание волшебницы приковано к старику. Было понятно — женщина узнала его. Более того, казалось, что она знает его и сейчас невообразимо удивлена, увидев его вновь. — Где лидер Дафна, солдат? — обращается Болтон неровным голосом к Рокси, которой подняться помогают феи Иви и Корнелия. Та опускает покрасневшие глаза вниз, не ясно, от стыда или от боли потери. — Отвечайте на вопрос, солдат, где лидер Дафна?! — переходит на крик генерал, но в ответ Рокси лишь судорожно тянет носом воздух. Из-за портала, вызванного наспех, они словно выпали из пространства, не осознавая, что произошло. Члены секретной группы Нины подбегают к своему лидеру и помогают ей подняться на ноги, а Кэрри и Риган обеспокоенно оглядывают руку ни на что не реагирующую Дидим. — Где остальные группы Ордена, агент Нина? — спрашивает у девушки Алисент громким и требовательным тоном. Нина не отвечает, перед глазами словно темная пелена, не дающая ей здраво соображать. Впрочем, в таком состоянии были все до единого. — Они под временным шоком из-за мощного портала, — шепчет довольно таки слышно Рослин, ежась и взволнованно смотря на солдат. — Джоффри! — Мэм? — к женщине подбегает крепкий юноша в специальной униформе. — Помоги солдатам расположиться в лазарете и окружи палату своими людьми. Не впускать никого постороннего, понял? — вопросительно гладит она на него. — Есть, мэм, — с полной готовностью кивает солдат, уверенными шагами тронувшись с места и взглядом отдавая приказы своим людям. Как только пострадавших заводят в лазарет, целители и врачи мгновенно их окружают и осматривают на наличие ран. Информатора кладут в кушетку, стоящую поодаль, и закрывают её ширмой, а в просторную и светлую палату ступают лишь главы, оставив профессоров, таких как, к примеру, Кодаторта или Эдилструд, за дверьми. Это сугубо личное собрание, в котором наедине остаются лишь главы и солдаты. Они терпеливо ждут, пока целители колдуют над пострадавшими, а врачи беззастенчиво осматривают их тела. Главный целитель в правом медицинском корпусе, Арманд, подходит к ожидающим главам и начинает докладывать: — У солдат раны незначительные, беспокоиться ни о чем. Потерпела больше всех принцесса Лейла, полагаю, она принимала участие в боях. На предплечье Диандры де Диаден весьма символичная рана, думаю, эта информация вам пригодится, — он слабо улыбается, периодически посматривая на прибывших. — Воздействие портала спало. Должно быть, его создал кто-то другой, обладающий большой магией. На мой взгляд, это дело рук мага, — ненадолго мужчина замялся, словно не желая о чем-то говорить. — Но... — Но? — наседает на него Болтон нетерпеливо. — Но... — целитель набирает в грудь больше воздуха, тихо, несмело и с большим сожалением добавляя. — Солдату Ривену и агенту Катрин никто не в силах помочь. Главы смотрят на него непонимающе, недоумевая и переглядываясь. — В каком смысле «не помочь»? — сжимает трость в руках Саладин. — Дело в том, что... — целитель вновь мнётся, а после, вздохнув, продолжает. — неизвестные нам темные силы забрали у Ривена и Катрин разум и душу соответственно. При проверке врачи выяснили, что они ни на что не реагируют, а целители с ужасом обнаружили, что у них нет магической энергии, хранящейся в разуме и душе. Ривен, грубо говоря, овощ, он ни что не годится, он не будет ходить, разговаривать, делать то, что делают обычные люди. На подсознательном уровне он должен все понимать, но теперь его умственное развитие как у пятилетнего ребёнка, — собравшись с мыслями, главный целитель продолжает. — Агенту Катрин повезло меньше. Она бездушная. Без оболочки, она утеряла свою личность. Теперь она лишь податливое существо, способное ходить и даже драться, но не умеющее мыслить, чувствовать и понимать. Люди без души опасные. Если им повелеть — они даже способны на убийство. В помещении воцаряется молчание. Главы, на лицах которых не дрогнул ни единый мускул, мысленно боролись с целой бурей в своей душе. Агент Катрин и Ривен были одними из их лучших людей, прежде всего, они были близкими, они были своими. Смерть гораздо лучше безбрежного существования, а теперь некогда лучшие и превосходные бойцы превратились в инвалида и бездушное существо соответственно. Ненависть в их сердцах растёт с каждой минутой — как они посмели лишить их людей личности, разума, души?! — Что с информатором? — спрашивает Плэк глухо, взволнованный тем, что перед ними возвели ширму. — Его вырубили ударом в лицо, но не из-за этого он просыпается, — продолжил мужчина негромко. — Видимо, ваш информатор самостоятельно погрузил себя в сон и теперь проснётся лишь тогда, когда захочет. Мы никак не можем повлиять на этот процесс, нам под силу лишь немного его ускорить, да и то мало вероятно. Погрузить себя в магический сон могут только одарённые и великие волшебники, хочу напомнить. — Спасибо, Арманд, — кивнув, шепчет Алисент. Главы, серьёзные и сосредоточенные, дожидаются, пока солдаты окончательно не придут в себя. Ривена и Катрин забрали в другую палату, рвущихся к ним бывших специалистов и инсургентов заверили тем, что им нужно дополнительное обследование. Рокси оставалась молчаливой, а Лейла взглядом прожигала одну точку, ни на что не реагируя. Саладин подошёл к Гелии и положил руку ему на плечо, а Гриффин обеспокоенно разглядывает руку Диандры, потерпевшей шок. — Мы пожертвовали многим, чтобы получить этого информатора, — негромко заявляет Фарагонда и смотрит на фею животных сверху вниз. — Где Дафна, Рокси? По щеке Рокси катится одинокая слеза, и она, подняв на Фарагонду болезненный взгляд, шепчет совсем тихо: — Дафна стала главной ценой за информатора, — её голос предательски дрогнул, а глаза обжигают подступившая влага. — Враги сумели её перехватить. Нам не удалось её спасти... Фарагонде кажется, что её сердце замирает как по щелчку пальцев, а внутренности проваливаются куда-то вниз. Главы ахают пораженно и смотрят на пожилую волшебницу с опаской, ожидая её реакции, а Фарагонда не знает, как себя повести — её верного соратника забрали, важный член Орден-Лиги в плену у врагов. Что будет, если об этом узнает королевская чета Домино? Что будет с ней самой в лапах врагов? Рокси повествует им обо всём — о битве в их с Мануэлем тайном убежище, о коварной и невероятно сильной Моране и её особенной магии, о Набу, что выбрался из ментального плена, о спасении старика и жертвах, как цену за это спасение. На упоминании мага, что и создал им портал, Лейла вздрагивает, подав признаки жизни — теперь его не пощадят. За этот проступок его накажут сполна, и Лейла бессильна перед этим фактом, ничего не может сделать. Глаза невольно наполняются слезами, а в груди будто бы что-то обрывается — как долго они будут жертвами? — Пожалуйста, простите меня, — прошептала слёзно Рокси дрожащим голосом. Ладони её до сих пор помнили цепкие, теплые пальцы лидера, не отпускающие её и пытающиеся схватиться за её запястья. Она смотрела на неё так, словно прощалась, и это не могло не ранить сердце феи животных. — Я не смогла уберечь команду, не смогла... — Это не твоя вина, Рокси... — вот было начала Алисент, как её одним взмахом руки оборвал Плэк. — Напротив, это её вина, — жёстко произнёс он. — Обязанность лидера – всячески обезопасить своих подручных. Вы не смогли с умом обратить тактику в действия, в результате чего мы лишились толкового бойца и, в первую очередь, Главу. Дидим чуть не лишилась руки, солдат Ривен теперь инвалид, агент Катрин вообще живой труп! Зря мы поставили вас лидером... — Хватит, Плэк, — с нажимом осадил его Болтон. — Такое может случиться с каждым, наоборот, благодаря солдату Рокси и её стратегии мы добились информатора. Глава Дафна выберется, я уверен, а эти потери – во благо победы, — он внимательно посмотрел на коллегу, друга, товарища, и тот, сомкнув губы, кратко кивнул, немо согласившись с генералом. — Этот информатор мне кого-то напоминает... — вдруг подала задумчивый голос Гриффин, оставив в покое предплечье Диандры. — Саладин, вам он не знаком? — Действительно, — согласился с нею бывший директор Красного Фонтана. — У меня такое ощущение, что я его хорошо знаю, лицо уж больно знакомое... — Потому что, вы знаете его, — негромко произнесла Фарагонда, обратив на себя всё внимание. — Это... — она выдержала паузу, пронзительно посмотрев на двух глав, и те, стремительно обо всём догадавшись, удивлённо переглянулись, ахнув. — Аберфорт, — пораженно шепнули Саладин и Гриффин на одном дыхании. Остальные в недоумении на них взглянули. — Кто это, Фарагонда? — поинтересовалась Рослин. — Одарённый маг, любимец и воспитанник бывшей директрисы Алфеи Мавиллы, по совместительству наш близкий друг, — ответил вместо них Хаген, тоже узнав старика. — А по-конкретнее? — допытывается Болтон. — Когда-то, когда ещё царил мир, и лучшее учебное заведение волшебства Алфея возглавляла директриса Мавилла, Аберфорт был одним из самых выдающихся магов тех времен несмотря на свой достаточно юный возраст, — все присутствующие, даже идущие мимо целители, внимательно слушали Хагена. — Он был племянником и правой рукой Мавиллы, её воспитанником и единственном учеником мужского пола. Это был доброй души юноша с огромным потенциалом, который прекрасно ладил со мной, Гриффин и Саладином, но в особенности он был привязан к Фарагонде, так как проводил с ней практически каждый день, — на этих словах пожилая волшебница тихо вздохнула и не обратила внимание на многочисленные взгляды в свою сторону. Никто из них не узнал, что Аберфорт был не просто привязан к Фарагонде – более того, он был в неё влюблен. На тот момент юная волшебница отвечала взаимностью, но в официальные отношения они никогда не ступали, боясь груза ответственности. Это был единственный человек, в которого когда-либо была влюблена Фарагонда — ставшее жёстким сердце впервые за долгое время словно ожило, чисто и по-настоящему. — И как воспитанник Мавиллы связан с пятой всадницей? — интересуется Плэк. — Аберфорт однажды пропал, — продолжил Хаген свое повествование. — Просто и без предупреждений. Помню, как мы тогда за него беспокоились, как волновалась Мавилла, но ничего поделать не могла. Его тогда лучший друг, Персиваль, заявил, что Аберфорт тайно вел переписку с каким-то юношей, который восхищался умом и способностями Аберфорта, попросив его быть своим наставником за ценные записи его рода , благодаря которым он мог стать ещё сильнее. Аберфорт сбежал и мы перестали его искать. Персиваль знал что-то ещё, но на утро он тоже пропал. После пошли слухи, якобы в лесу нашли труп, но мы об этом ничего не знали из-за Мавиллы, что быстро замяла дело во избежание шумихи. — Получается, Мавилла знала о всадниках? — уточнила Рослин. — Как и знала о том, что её племянник связан с, на тот момент, хранителем огня дракона... — Мавилла знала многое, — прошептала чуть отрешённо Фарагонда. — И все знания она передала не мне, а Аберфорту. Аберфорт всегда знал больше положенного, не удивительно, что он тот самый информатор, которого мы искали, — борясь с напряжением, заявила Фарагонда и негромко добавила. — Я должна была догадаться. Разговор их прервала целительница Диона, оповестившая, что Аберфорт очнулся, но наотрез отказывается встречаться со всеми, кто не является Фарагондой. Диона также добавила, что раз Аберфорт узнал энергию и ауру волшебницы, то он вполне здоров и вовсе не пострадал. — Надеюсь, что вы не станете ничего от нас скрывать, — бросил вслед женщины Плэк. — Мы полностью друг другу доверяем, Плэк, — ответила ему пожилая волшебница и скрылась за белоснежной ширмой. Её сердце вновь невольно вздрогнуло, стоит только взглянуть в эти глаза, которые она так долго не видела, но никогда не забывала. Она была безумно влюблена и так же сильно любит Аберфорта, который бросил её и уничтожил их отношения несмотря на то, что знал о её чувствах к нему. Он поседел, слегка исхудал, стал чуть низким, но мудрость, поселившаяся в темно-серых глазах, всё удачно затмевала. Он смотрел на Фарагонду не отрывая взгляда, с упоением, словно видел в ней ту искреннюю и звонкую девушку, какой она была в молодости — с самым красивым смехом, внешностью, улыбкой. Фарагонда смотрит в ответ прямо, пронзительно, строго и сурово, но в душе у неё буря всё крушит, вихрь играет, сердце болезненно сжимается да с звенящим звуком на части раскалывается, омываясь бешено циркулирующей кровью. — Фарги... — произносит Аберфорт хриплым голосом, который так ему идёт. У любимого, молодого и здорового, которым она его запомнила, был громкий, мелодичный голос, что она теперь больше никогда не услышит. — Аберфорт, — в ответ сдержанно кивает она, выпрямляя и без того ровную спину и складывая руки сзади. Она видит, как старик меняется в лице, поджимая тонкие сухие губы, как пропускает еле видимую усмешку. — Вот ты как, — качает он головой будто бы разочарованно. Он принимает сидячее положение и начинает теребить пальцами то ли белую, то ли серую бороду, которая, по мнению пожилой волшебницы, делала его совсем другим человеком. — А что ты ожидал после стольких лет? — с искренним недоумением спрашивает она. Не она, а Аберфорт предпочел их любовь другому, поставил принца Домино выше нее, расставил приоритеты так, как захотел. Она помнит, как первое время плакала по ночам и не желала мириться с его побегом, а после – приняла не без усилий и стала жить дальше, забыв о его существовании. Аберфорт остался её сладко-болезненным сном, но тоска по нему никогда не утихала, хоть и хорошо пряталась где-то глубоко внутри. — Ты совсем не скучала по мне, Фарги? — с лёгкой улыбкой, как ни в чем не бывало, поинтересовался он негромко. — Вот ты нисколько не изменилась. Поседела, правда, но это только красит тебя, — не отрывая от неё любовного взгляда, подметил Аберфорт. «Фарги». Самое глупое прозвище, которое ей кто-либо давал. Все, а именно её ровесники и, на тот момент взрослые, звали её просто «Фарой», но Аберфорт решил выделиться и здесь, дав ей смешное прозвище, больше напоминающее кличку спаниеля, а не уменьшительно-ласкательное. Но Фарагонда любила это его «Фарги» до безумства, и долго не могла принять то, что ныне ей суждено без этого. Кто же знал, что она вновь услышит давно забытое, но такое горячее сердцу прозвище? — Довольно глупой беседы, Аберфорт, — сжав руки в кулаки и глубоко дыша, сквозь стиснутые зубы произнесла она. — Прошло столь много лет, и после произошедшего ты так беспечно со мной разговариваешь, словно на дворе времена Мавиллы, а не сопровождаемая кровью и смертями война. Ты сам чуть было не отправился на тот свет за своей теткой, но тебя словно ничего не беспокоит. Немыслимо! — со слышимым раздражением произносит она, сжав челюсть. Спокойствие и невозмутимость Аберфорта выводила её из себя, и, как она помнит, он всегда был таким – принимал все удары и испытания судьбы совершенно спокойно, стойко, с готовностью. — Этих лет словно и не было, Фарги, — слабо улыбнулся старик, кратко рассмеявшись. — Как только я увидел твой лик, я понял, что эти года, разделившие нас, бессмысленны и ничтожны. — Не называй меня так, Аберфорт, — нервно потребовала глава. — Фарги была невинная девчушка много лет назад, беспамятно тебя любившая. А сейчас перед тобой стоит Глава этого лагеря, Лиги Правосудия, и ты не имеешь права так со мной разговаривать, — четко отчеканила женщина, не показывая, с какими муками даются ей эти слова. Это ведь он – её возлюбленный, старый добрый Аберфорт, наполнявший смыслом каждый её день. Тот, за которого она была готова пожертвовать жизнью, её единственная любовь! Она смотрела в его не изменившиеся, не утратившие былую теплоту и нежность глаза, и была готова поддаться чувствам, но... сжимающая сердце в тиски обида была сильнее. Какое он имел право вести себя с ней как ни в чем не бывало, пропав, при этом, на полсотни лет? А то и на век! — Я был вынужден, Фарги, — не послушавшись её предупреждения касательно имени, с сожалением в голосе проговорил он. — Бросать тебя и оставлять тётку не было моим желанием. Да, признаю, я первым пошёл навстречу, но, поверь, не прошло и года – я хотел вернуться. Вернуться домой, к тебе, к тётке, в Алфею. Я днями и ночами думал только о тебе, переживал, как ты там, корил себя за то, что ранил твои хрупкие чувства. Дракон Свидетель, не прошел ни один мой день без сожаления, — он действительно раскаивался, перейдя на искренний, отчаянный шёпот. Фарагонда лишь поджала губы в тонкую линию и тихо набрала в грудь побольше воздуха. — Разве это что-то меняет? — и вновь слова ей дались с трудом. Засевшая у неё внутри малышка Фарги не могла справиться с большой и горькой обидой, а взрослая Фарагонда понимала, что Аберфорт вовсе не заслуживает прощения. — Сможет ли твоё раскаяние вернуть утраченные года? Довольно о нас, обо мне... Уже как век – я научилась жить без тебя, и, как видишь, я прекрасно справляюсь с собой. Единственное, о чем я жалею, – смерть твоей тётки. Мавилла умерла, упоминая не Бога, а тебя, своего племянника, за которого волновалась всю оставшуюся жизнь, и, что ещё хуже, я ничем не могла ей помочь, — сквозь сжатую челюсть практически прошипела Фарагонда, со свистом втягивая недостающий кислород. Аберфорт выглядел виноватым, раскаивающимся, но это ничуть не сбавляет душевной боли и обиды волшебницы, так несправедливо брошенной в молодости. — И единственное, что от тебя требуется – рассказать правду, быть на нашей стороне. Мы стали другу другу чужими людьми, Эйб... — приложив огромные усилия, выдавила она ответное прозвище мага, которое так любила использовать и которое так нравилось Аберфорту, поднявшему на неё дрогнувший взгляд. — для меня умер, а Фарги больше нет. Поэтому, я прошу тебя, оставь всё так, как есть, и прояви уже ко мне уважение – хотя бы как к лидеру. Аберфорт опустил голову, не имея сил смотреть в любимые глаза, и покорно кивнул несколько раз. Фарагонда не почувствовала никакого облегчения или радости, набравшись смелости, она позвала коллег и вежливо попросила солдат отдыхать — то, что они должны будут знать, расскажут сами главы. — Аберфорт, — Гриффин, отличавшаяся особой злопамятностью, лишь сузила глаза, холодные и суровые, сдержанно кивнув в знак приветствия. Она никогда не была с ним близка, но тем не менее он был ей другом и товарищем, и, когда ни одно ее письмо не получило ответа, в груди женщины поселилась злость на юношу, возомнившего себя всесильным. В отличии от Гриффин, Саладину, который имел тесные отношения с Аберфортом, трудно далась встреча с пожилым мужчиной, который вот было обнял бы старого друга, если бы не его разочарованный взгляд. Поджав губы, старик опустился на место, понимая, что его друзья остались в прошлом. Саладин и Гриффин больше не примут его, но Хаген, с которым он не был столь близок, более легко отнёсся к его побегу чем другие. Он же и был единственным, кто пожал беловласому магу руку. — Эйб, — он улыбнулся краями губ, кивнув. — Рад снова видеть тебя, — искренне произнёс он. — Взаимно, Хаген, — не сдержал неширокую улыбку Аберфорт. — А ты возмужал. Несколько добрых лет назад ты был откровенным тюфяком, — и посмеивается, качая головой и вспоминая былые хорошие времена. — Время идёт и люди меняются, Эйб, — добродушно смеётся Хаген, не восприняв всерьёз слова старого друга. — Вот ты кстати тоже изменился. В нашу последнюю встречу ты был энергичным, талантливым красавцем, а не седовласым стариком, сбежавшим словно из детской сказки, — они хохочут вместе, однако радость их не разделял никто, которым было не до шуток и веселья. — Вы найдете время поболтать и после, Хаген, — настойчиво напоминает Плэк слегка раздраженным голосом и поворачивается к старику. — Не могли бы вы, Аберфорт, пойти нам навстречу и все рассказать, от начала до конца? С момента побега до сегодняшнего дня, — подсказывает ему он, выжидая ответа. Аберфорт глубоко вздыхает и уходит в раздумья, словно проживая свою жизнь заново. — Я делаю это только ради своей люб... — осекается старик и стремительно кусает нижнюю губу, словив предупреждающий взгляд пожилой волшебницы. Все внимательно его слушают, на лету схватывая каждое вырвавшееся из его уст слово. — любви к миру и процветанию, — исправляется он, краем глаз заметив выдох, бесшумный и облегченный, Фарагонды. Он понимает, что все присутствующие ждут от него хоть какой-то разумный ответ, и Аберфорт чувствует, что он готов к правде. — Я никогда не думал о побеге. Я никогда не допускал и мысли о том, чтобы оставить Фа... свой дом, любимую родственницу, — начал он рассказ, печально усмехнувшись и устремив глаза вверх. В них было столько мудрости и боли от пережитого, что половина из них невольно вздрогнула. — Спустя пару месяцев, как я стал совершеннолетним, со мной связался сам правитель Домино, король Рэндольф. Мой близкий друг, Персиваль, чтобы прикрыть меня, сочинил сказку о каком-то юноше. Я сам был тогда юношей, поразительно, что все проверили, — он покачал головой, беззлобно хмыкнув под нос. — А потом Перси сбежал, чтобы не иметь проблемы касательно меня. Чтобы план вышел удачным, он сжёг магическое чучело, тем самым инсценируя свою смерть. Какое-то время мы переписывались, а после он пропал. Теперь же он живёт только в моих воспоминаниях... — набрав в грудь побольше воздуха и зная, с какой внимательностью его слушают, Аберфорт продолжил. — Я прибыл в Домино. Покойный король попросил меня позаботиться и перевоспитать его младшего сына, наслышанный о моём потенциале от Мавиллы. Изначально я не планировал оставаться, но король Рэндольф передал мне архивы из древней библиотеки Домино, которая сейчас уничтожена. В этих архивах было пророчество, в котором сказано о том, что младший из королевской четы Домино разруинить мир, и лишь одному человеку под силу его остановить. Король Рэндольф, да и я тоже, ошибочно предполагали, что этим человеком являюсь я сам. Я познакомился с принцем и, не рассказывая о своих мотивах, подружился с ним. Это был обозленный на весь мир мальчик, завидующий своему брату. Старший принц Орител никогда не видел меня, ибо по моей просьбе нас с Хроносом, младшим принцем, поселили в другом дворце. Мы договорились с покойным королем оставить это в секрете, чтобы мир не впал в панику. Король Рэндольф хотел обезопасить сына, и я тоже хотел защитить этого мальчика, которого переполняла ненависть. — Одного я понять не могу, — прервал его неожиданно Плэк. — Как без вести пропавший младший принц Домино может быть связан с пятой всадницей? — Я любил Хроноса, а он уважал и был привязан ко мне, — губы старика тронула мягкая улыбка. — Король Рэндольф и его королева умерли, увидев сына искренним и добродушным. Я воспитал его честным и смелым, что не удалось самому королю, за что получил ценные и последние архивы библиотеки Домино. Я развивал силу Хроноса как Хранителя Пламени Дракона, он становился могущественнее с каждым днём. Но всё изменилось тогда, когда Всадники апокалипсиса, решив стать самыми великими, вызвали нашего Создателя на битву за силу реликса. Изначально Дракон не желал битвы и было решено отправить Хроноса, как хранителя, на переговоры. Это же и послужило первым движком цепной реакции, которая обернётся всем нам катастрофой. Аберфорт повествовал им то, что узнали феи в библиотеке Гиз, а это означало лишь то, что лишь сама библиотека и только Аберфорт знали всю правду о Хроносе и о битве двух божеств. Аберфорт, несомненно, являлся избранным, раз лишь ему одному было суждено стать свидетелем такого величайшего события. — Хронос и Джастинда, сестра всадников, были влюблены в друг друга. Они решили сбежать и я поселил их у себя. Я прятал их до тех пор, пока они не устроили над ними суд. Они помиловали их обоих, позволили быть вместе. И лишь тогда я увидел, как глубоко ошибался. Я полагал, что перевоспитал Хроноса, сделал его хорошим и добрым, но желчь и яд всегда были в нем, лишь спрятались ненадолго да затихли. Зависть брату, ревность трона, желание захватить все миры и стать всесильным – над ним взяла вверх его темная сторона, его злая сущность. Он воспользовался пятой всадницей, но был за это убит. Моего воспитанника, моего ученика убили, а я даже не смог увидеть его тело, — под конец его голос дрогнул, старик ежится, тихо вздыхая и еле сдерживая скупую слезу. — У них был ребенок. Ребенок, который тоже мёртв. «Чему я не верю» осталось невысказанным. Главы застывают с шоком и замешательством на лицах, почти не дышат, смотрят ошарашенно, пораженно, неверяще. Они были готовы ко всему, но не к такой правде — младший брат короля Оритела, их верного соратника, и их враг были влюблены друг в друга, более того, у них был совместный ребёнок! Все думали, что пятая всадница хочет захватить власть над измерением, но мотивы её и правда оказались гораздо глубже, гораздо более горькими. Первым из ступора выходит Болтон, хлопая глазами удивлённо. — И... И что дальше? — Братья изгнали сестру в этот мир, — тихо продолжил Аберфорт. — И я вновь приютил её у себя. Она была разбита, абсолютно бесмощна. Всадники отняли у неё силы, поэтому поначалу она не могла даже ходить и разговаривать. Я заботился о ней, — признается он шёпотом. Он чувствовал себя виноватым за то, что та, которую он выходил, пошла против всего мира, устроив глобальный терракт. — Я верил, что она одумается, что примет правильную сторону. Она – божество, поэтому на реабилитацию ушли годы да веки. И, как только Джастинда вернула былое могущество, она зажглась желанием отомстить. Её сломили, и она решила поставить на колени оба мира. Её переполняла ненависть к братьям, к Хроносу, ко всему на свете. Но так как братья отняли у неё силы, вернуть их окончательно она ещё не смогла, однако, важно помнить, и до этого дня осталось не много. Понадобилось несколько минут главам для того, чтобы переварить услышанное. Для всех обернулось удивлением то, что дядя пожертвовавшей собой феи-героини был связан с пятой всадницей, и, более того, имел от неё ребёнка. Аберфорт оказался поистине важным информатором, который, как казалось, знал гораздо больше, но говорил лишь то, что, по его мнению, они должны знать. Многое он оставил при себе, сохранив свой образ таинственного и мудрого старика. — Как нам победить Джастинду? — краями губ спрашивает Гриффин. — Вы – никак, — просто и легко отвечает Аберфорт, усмехнувшись такому глупому на его взгляд вопросу. — Братья лишили сестру сил, но она по-прежнему остаётся божеством. Нас всех кто-то создал, она же никем не сотворена, что уже делает нас в тысячу раз слабыми и никчемными. Вы можете лишь отбиваться да защищаться. И, поверьте, если бы у Джастинды осталось её прежнее могущество, она бы за несколько минут уничтожила бы всех нас, не приложив к этому никаких усилий. Главы напряглись, раздался скрип зубов. — Нет никаких путей одолеть всадницу? — с необъяснимой надеждой спрашивает Алисент. — Божество может погубить только божество, — отвечает Аберфорту немедля и уверенно. — Так как силу реликса заполучили Всадники, они автоматически становятся сильнее Дракона. Но, надо помнить, – братья отняли у Джастинды силу реликса, что делает её и нашего Создателя, Великого Дракона, равными. — Вы хотите сказать, что лишь Всадники апокалипсиса и Дракон могут уничтожить Джастинду? — уточняет Болтон, и получает в ответ кивок. — Всадники апокалипсиса не станут убивать сестру, какой тварью она бы не была, — шипит под нос Плэк убеждённо. — К тому же, вызвать мы их не сможем, договориться – тем более. — Мы обречены... — шепот Рослин никто так и не слышит. — Великого Огненного Дракона может вызвать только его хранитель, — констатирует факт Саладин. — То есть, Блум... — Которой сейчас нет, — негромко заключает Фарагонда, устало протирая переносицу, сняв при этом маленькие очки. — У нас есть возможность положить конец зверствам Джастинды, — вдруг выдает Аберфорт, и все внимание мгновенно переводится на него. Несколько пар глаз смотрели на него заинтересованно и выжидающе. — Всадники апокалипсиса связаны не только натурами, но и душами. Если вывести Джастинду на сильные эмоции, братья это почувствуют и не успокоятся, пока не встретятся с сестрой лицом к лицу. Такое я лично наблюдал и в жизни – когда Хронос чуть ли не атаковал заплаканную и тогда ещё невинную всадницу, братья оказались рядом с ней в мгновенье ока, и, что ещё более нам выгодно и удобно, – это иногда не поддается контролю, их сущности сами притягиваются друг другу. — Чтобы вызвать всадников, нам необходимо вывести всадницу на эмоции? — неверяще переспрашивает Плэк, изогнув бровь и посчитав это полным бредом. — На какие, к примеру? — Единственное, на что отреагируют её братья, это – боль. Неважно, душевная или физическая, — задумавшись, говорит Аберфорт. — Однако всадница блестяще контролирует саму себя, её будет трудно вывести на эмоции. А вывести на такие эмоции, которые смогли бы вызвать братьев, почти невозможно. Причинить ей боль вам непосильно. — Мы обязаны справиться, — говорит тихо, но с полной решимостью Фарагонда. — Если Всадники апокалипсиса не согласятся убить сестру, это сделает наш Создатель, вызванный Блум.

***

Совсем не громкий плач Кайи звучит уже несколько минут и не стихает, отчего слуги, не привыкшие к такому шуму, мысленно негодуют, но возразить права не имеют да бояться до дрожи в коленках. Кайя спала только в покоях Музы в целях безопасности, и сейчас в слабо освещенных покоях госпожи этого дворца разрывалась Тьюн всеми силами пыталась успокоить малышку, покачивая колыбель. Сидящая напротив окна Муза лишь покачивалась на своем кресле, затуманенными глазами уставившись на ночное небо. — Пожалуйста, малышка, не плачь, юным леди не подобает так много плакать. Тише, тише, — картавя, Тьюн поглаживая маленькими ручками девочку, но та и не думала успокаиваться, дёргая ножками и головой. Колыбель была большой, отчего маленькая пикси с трудом её качала. — Муза, сделай же что-нибудь, Кайя поставила весь дворец на уши! По этикету после двенадцати наступает тихий час, она не даёт всем спать! Муза не реагирует, лишь отрешённо качается на своем кресле, пугая пикси. — Мисс, — раздается голос совсем рядом. В дверном проёме возникают три фигуры, одна из которых мгновенно подлетает к пикси и ребёнку. Тереза аккуратно берёт плачущего младенца на руки и покачивает её, тихо напевая традиционную колыбельную Тессериса. Остальные двое фрейлин, Мелани и Роуз с привычной вуалью на лице, подходят к Музе и встают по обе стороны. — Мисс, вы в порядке? — взволнованно спрашивает Мелани, беря холодную ладонь феи в руки. — Мисс? Вы меня слышите? — ни на шутку испугавшись, фрейлина начинает осторожно трясти девушку за плечо, переглянувшись с не менее обеспокоенной Роуз. — Луна сегодня особенно красивая... — тихо шепчет Муза посторонним голосом, словно телом она была здесь, а душой – где-то далеко-далеко. — Интересно, как там мой папа? — её губы трогает слабая улыбка, такая лёгкая и искренняя, что фрейлины невольно вздрагивают, ужасаясь. — Я ведь могу его увидеть, этот день может наступить уже совсем скоро... — Мы не поняли вас, мисс... — шепчет Роуз. От вуали на её лице её голос становился приглушенным и тихим, хотя раньше фрейлина была невероятно громкой и звонкой. — Морон отпустит меня домой, — оповещает своих фрейлин Муза негромко, легко, расслабленно. — Я могу стать свободной. Ты слышишь, Тьюн? — обращается она к не менее удивленной пикси за своей спиной. — Мы можем стать свободными... Мелани и Роуз по обе стороны ошарашенно хлопают глазами, не поверив собственным ушам, а Тереза сзади забывает как дышать, чуть не уронив уснувшую малышку. — Мисс... — Мелани еле давались слова. Язык заплетается, а к горлу подкатил большой и противный ком. От услышанной новости она чуть ли не теряет дар речи, за минуту забыв все слова. — Это правда? Вы собираетесь бросить нас и властелина? — она неверяще уставилась на фею, медленно осознавая сказанное. — Это невозможно, мисс! — опомнившись, громко восклицает Роуз. — Как... Как властелин может вас отпустить? Вы... Вы ведь нужны ему! Он вас любит, мисс, а вы... Вы привязаны к нему, вы связаны с ним! — в её голосе просочилось отчаяние. Роуз чуть ли не плачет, умоляюще схватив ладонь Музы. — Как мы без вас, мисс? Как вы можете бросить нас, властелина, Кайю? — Мелани, Роуз! — громом гремит сзади голос Терезы. Фрейлины оборачиваются на фэйри и та взглядом велит им заткнуться. Осторожно уложив младенца обратно в колыбель, Тереза подходит к своей фее и садится перед ней на корточки, пронзительно заглядывая в её глаза своими, глубокими и всё понимающими. — Я знаю, мисс, нелегко быть вдали от дома, родного мира, близких. Властелин уже несколько дней не ночует в собственном дворце, и, только теперь мне понятна причина такого поведения. Господин морально готовится к вашему уходу, постоянному отсутствию. Видите, насколько он милосерден, великодушен, чуток? — Тереза слабо улыбается, сжимая сильнее ладони Музы. — Никто из нас не сможет вас понять в полной мере, но мы поддержим каждое ваше решение. Да, все мы, весь дворец будет по вам скучать, но... — Тереза глубоко вздыхает, смотрит Музе прямо в глаза. — Если у вас есть хоть капля чувств к нашему властелину, то, прошу вас, не бросайте его. Муза теребит пальцами кулон на своей шее, в далёком прошлом подаренный Ривеном напоследок в Алфее. С тех пор она никогда его не снимала, даже когда спала или принимала ванну. Он грел не только её душу, но и сердце, став самой важной драгоценностью для неё. Единственная вещь и память, сохранившаяся от её родного мира, от человека, которого любила больше жизни. «Почему мне кажется, что с тобой что-то случилось, Ривен?» думает Муза, поджимая губы.«Но как мне думать о тебе, если все мои мысли теперь заполняет другой?» — Я просто хочу домой, — шепотом отзывается фея музыки, прикрывая глаза. — Это не мой дом. — Дом – это не только место, — мягко улыбнувшись, отвечает ей Тереза. — Дом – это люди. Люди, которых мы любим всем сердцем и душой. — Ваши прошлые отношения никогда не смогут быть такими сказочными, как будущие. С властелином, — искренне заверяет Мелани, поглаживая ладонь своей госпожи. — И говорю я это не оттого, что хочу, чтобы вы остались. Все, кроме вас, давным давно увидели трепетное отношение господина к вам, а вы отталкиваете это потому, что вам такое чуждо. Золото не имеет цены когда оно у нас, — заключает девушка мягким голосом, а у Музы голова идёт по кругу. Как она может оставить этот дворец, к которому успела привязаться? Как она может бросить своих фрейлин, при этом пообещав Роуз быть рядом? Кому она сможет доверить Кайю и самого Морона? И, самое главное, как она может покинуть своих подруг, в момент, когда она им больше всего нужна? Но с другой стороны, она безумно хочет домой. Вернуться в полной мир и вновь стать его частью, забыв о Тессерисе, как о страшном сне. Она словно век не видела своего отца и теперь больше всего на свете хочет увидеть его, своих близких и Лейлу, свою лучшую подругу, почти что сестру, по которой безумно тосковала. Временами Муза не могла спать, волнуясь о беременной подруге, терзая себя мыслями о её ребёнка. Они ведь так и не узнают, кто у неё родиться... Фею и фрейлин отвлекает лёгкий стук, символизирующий о разрешении войти. Роуз поднимается с места и передаёт страже впустить пожаловавшего, а Тереза вновь убаюкивает чуть ли не проснувшуюся Кайю. В покои входит молоденькая служанка и приседает в глубоком поклоне. — Моя госпожа, — тоненьким голоском начинает она. — Несколько минут назад во дворец прибыл властелин и он требует принести ему ребёнка. Муза мгновенно хмурится, столкнувшись с непонимающими взглядами фрейлин, и встаёт с насиженного места, отряхивая с юбки невидимые пылинки. — Зачем она ему? — спрашивает Муза с недоумением. — Будет ли властелин слугу просвещать в свои дела да желания объяснять, госпожа? — отвечает девчушка боязливо. Муза понятливо кивает и задумчиво кусает губу, не понимая действия и желание Морона. Осторожно взяв с рук Терезы спящую малышку, Муза вежливо отказывается от помощи взволнованных фрейлин – неужели господин хочет разлучить их и младенца? Все фрейлины к ней сильно привязались, полюбив как свое родное дитя, разлука с нею стала бы для них невыносимой пыткой, как и для самой Музы. Фея, прижимая малышку к груди, направляется в покои Морона, по дороге раздумывая о том, что же на этот раз выдаст всадник. Для неё он всегда был предсказуем, но сейчас Муза чувствовала, что Морон отдаляется от неё, и соответственно она больше не понимает его, не видит, не слышит, не ощущает. Кайя — её лучик солнца, Муза и представить себе не могла, что сможет проникнуться к какому-то материнской любовью. Слуги распахивают перед ней двери покоев всадника и приседают чуть ли не в пол. Как только двери за ней захлопываются, Муза остаётся наедине с тем, о котором думала непозволительно часто в последнее время. Его покои — уголок рая на земле. Всегда прохладный и свежий воздух засчет вечно открытой террасы; лёгкий и приятный запах, отдающий чем-то терпким и цветочным, удачно между собой гармонирующими; идеальный порядок и безупречный баланс роскоши и комфорта. Всё это удачно дополнял сам всадник, прямо посреди покоев наливающий себе хмельной напиток красно-оранжевого оттенка. Муза заметила, что в последнее время Морон часто забавляется алкоголем, хоть и не была уверена, что даже хмельные напитки могут подействовать на здоровье и организм самого Бога. — Зачем тебе Кайя? — в лоб спрашивает фея музыки, совершенно не волнуясь того факта, что перед ней стоит тот, кто превосходит её Создателя. Морон на это лишь удивлённо изгибает бровь, пропускает смешок и тихо вздыхает. — Я велел принести её, но не тебе, — учтиво подмечает Морон, изогнув бровь. — Но, раз уж ты ко мне пожаловала, то я соизволю известить тебя о собственном решении. С завтрашнего я передаю её в семью королевской четы соседнего континента, она станет принцессой и заживёт счастливо, — как ни в чем не бывало спокойно оповещает Морон, садясь в свое кресло и откидывая голову на спинку. — Что?! — Муза не выглядела радостной, и вовсе не собиралась поддерживать решение Морона. — Но... Как ты можешь?! Ты не смеешь передать её чужакам! — фея музыки крепче прижимает девочку к себе, на подсознательном уровне пытаясь защитить и уберечь. — Почему же? Смею, — покачал головой Морон, поднося к губам полупустой стакан. — Ты всё равно здесь не задержишься, так какой толк оставлять здесь ребенка? Она мне даже не родная, к тому же, прежде всего, ей нужна семья, — вполне логично толкует Морон. Муза в ответ лишь глуповато хлопает глазами и не знает, что ответить только потому, что он прав. «А если я хочу остаться?» болезненно поджав губы, подумала Муза, еле сдержав при этом слёзы. Это не тот всадник, которого она знала. — Я... — Муза замялась, не зная, как ей верно донести свои желания. Стоя так перед мужчиной фея чувствовала себя уязвимой и до безобразия жалкой, от осознания того, насколько она слабая по сравнению с ними становилось страшно, тревожно. У Музы никогда не возникало страха перед ним, но теперь, когда перед нею восседает не прежний Морон, дышать стало всё тяжелее и труднее. — Я не... «Я не хочу уходить» Она ведь сама уничтожила его веру в себя, пренебрегла его милосердием и чуткостью. Она сама всячески отталкивала его от себя и держала его на расстоянии, ведь хорошие и здоровые отношения ей не были знакомы. Она винила его во всех смертных грехах и презирала саму мысль о том, чтобы стать ему другом, хоть многое он и не требовал. А теперь Муза нуждается в утерянных теплоте и заботе, ласке и мягкости. Морон был готов исполнять все её желания, но одно лишь его желание она растоптала под ногами, сбежав из дворца и подвергнув себя опасности. Как теперь вернуть былого всадника? Муза и представить не могла, беспомощно прижимая Кайлани к груди. — Довольно, — грубо оборвал её всадник настолько суровым тоном, что Муза невольно вздрогнула и инстинктивно начала качать младенца, чуть не проснувшегося. — Тебя никак не понять. Даже я, Бог обоих миров, не могу уловить логику твоих мыслей, — холодом обжигая, низким голосом говорит он. — Ребенок останется здесь и будет передан в достойную семью, и это, чёрт возьми, не обсуждается! Хочешь домой – я вновь исполняю твое желание, что тебе ещё нужно?! — повысив голос на несколько октав, всадник гневно бьёт кулаком об стол, разбудив малышку. Та начинает громко и испуганно плакать, но сама Муза не может сдержать слёз. — Ты была ошибкой, и я сам глубоко ошибался, выбрав тебя. Ты покинешь мой мир, как мы и договаривались, а до этого я хочу, чтобы ты не тревожила меня. Это – мое последнее желание, и я буду безумно благодарен, если ты соизволишь исполнить хотя бы его, — сквозь зубы твёрдо чеканит он и больше не смотрит на фею, раня не только её, но и себя. Муза ничего не отвечает, потому что голос дрожит, а к горлу подкатил большой ком. Кайя на руках не перестает ворочаться и кричать, что заставляет девушку опомниться и, взяв всю волю в кулак, развернуться и быстрым шагом покинуть покои. Она вовсе не замечает печальный взгляд всадника в свою сторону, совсем не знает, что за каждое грубое слово по отношению к ней Морон обязательно себя накажет. Казалось, весь дворец чувствует исходящее из Музы напряжение. Она, сотрясая пол своими размашистыми шагами, вваливается в свои покои под испуганные взгляды своих фрейлин. Кайю, не перестающую истошно плакать, забирает Тереза, моментально убаюкивая, а Мелани и Роуз подлетают к фее, которая отмахивается от них небрежно, как от мух. — Оставьте меня, пожалуйста, — дрогнувшим голосом шепчет она, просит, не смотря в чужие глаза. Фрейлины недоуменно переглядываются, пропуская через себя кучу мыслей, но понимая, что разговор между их госпожой и властелином не удался. — Вы что, не слышали меня?! Оставьте меня, говорю! — срывается на крик фея музыки, заставив невиновных ни в чём девушек вздрогнуть. — Ты срываешься на юных леди, Муза, это... — начало было Тьюн, констатируя явный факт, но и её девушка обрывает, устало закрыв лицо руками. — Бога ради, Тьюн, замолчи, — почти умоляет она свою пикси. — Ты никогда не умела поддерживать и сочувствовать, поэтому, прошу тебя, просто ничего не говори. — Мисс, у вас... — Мелани, прошу! — прерывает её Муза более грубо, чем хотела. Фрейлина мгновенно поджимает губы и опускает глаза виновато в пол. — Я сказала, оставьте меня, почему вы не исполняете мой приказ?! — громом гремит её сорванный голос, пропитанный болью и усталостью, который почувствовал каждый присутствующий. Роуз первой понимает желание своей госпожи и уводит сопротивляющуюся Мелани, а Тереза, грустно посмотрев в спину феи, следует за ними, забрав с собой лишившуюся сна Кайю. — Тьюн! — рявкает она на пикси, которая, ничего не ответив, вероятно, осознав свою вину, бесшумно улетает вслед за фрейлинами, оставив свою фею в полном одиночестве. Муза обессиленно валится на пол, поджимает под себя колени и, зарывшись в них лицом, даёт волю слезам и чувствам. Каждое слово Морона отдавалось болью в сердце, опечатываясь в душе. Она пошла к нему сказать, что остаётся, но своими словами он продемонстрировал желание о её уходе. Девушка корила себя, в первую очередь, за ухудшение их отношений, поняв, что испортила все собственными руками. В одно мгновенье «моя мелодия» превратилось в «ты – ошибка», что не могло не напомнить Музе Ривена, с которым, она чувствовала, случилось что-то очень плохое.

***

Сад Дворца Власти — горячо любимое феей света место, пожалуй, единственное, к которому она глубоко привязана. Сады Солярии не сравнятся с такой красотой, что выглядит словно самый настоящий рай на земле. Прогуливаясь по аллее, Стелла ощущала душевное спокойствие и умиротворение. В руках у неё была книга, а компанией служила Амур. Библиотека дворца Власти оказалась настолько большой, что в неё можно было поместить несколько главных библиотек Солярии, и все эти книги были древними и разнообразными, самых разных авторов. Не обратив внимание на то, сколько прошло времени, Стелла уходит в самую глубь сада. Её заметили слуги Ризанда, мгновенно подскочив со скамьи, на которых отдыхали после изнурительных поручений всадника. — Моя принцесса, — Джон склоняет голову в уважительном жесте, положив руку на сердце. Грэхем следует его примеру, но немного отличается, поцеловав тыльную сторону ладони девушки как истинный джентльмен. Стелла при виде них расплывается в широкой улыбке. На днях эти двое приближенных дали вечный обет на защиту и заботу о возлюбленной всадника, что лишь укрепило их отношения – она относилась к ним как к братьям, они же искренне полюбили свою госпожу. — Читаете Струбери? — кивает Джон подбородком на книгу, на которой не указан автор. Стелла окидывает взглядом предмет в своей руке и мягко улыбается. — В последнее время у меня открылась тяга к чтению, — заявляет она с некой гордостью, садясь на скамью. — А вы что здесь делаете? Неужели сказочными видами наслаждаетесь? — с беззлобной усмешкой поинтересовалась она, покачав головой. — Грэхему я верю, а тебе, Джон, нет. — Вы нехорошего обо мне мнения, — наигранно обижается мужчина и не позволяет себе сесть рядом с принцессой. Всадник узнает – голову в прямом смысле открутит. — Но, на самом деле, ваш любовник изнурил нас заданиями и теперь мы укрываемся от него здесь, — не дрогнув, сознается он так откровенно, что Стелла невольно засмеялась. — Он мне не любовник, — качает головой она, не контролируя вспыхнувший румянец на щеках. — Фактически... — начала было Амур, но фея света останавливает пикси взглядом, что не укрывается от двух приближенных. — Бросьте, принцесса, — машет рукой слегка небрежно Джон. — Наш всадник ведь красавец, коих свет не видал! Крепкий, мужественный и сильный, недурен собой, да, характер не мёд, но его отношение к вам просто сказка! — Стелла еле сдерживает смех. Джон всегда был таким – энергичным, позитивным и весёлым, однако оставаясь всё таким же надёжным и ответственным. А ещё у него хорошо работала смекалка, которая во многих случаях помогала Ризанду. — Все остальные – щенки, по сравнению с ним! Ваши бывшие ухажёры и кавалеры и в мизинец господина не стоят! — Прошу у вас прощения за бестактность и невоспитанность Джона, миледи, — склонив голову, спокойно произнес Грэхем. — Он всегда говорит не думая, не обращайте на него внимания — Я еле уговорил этого зануду убежать от Его Жесточайшества, представляете, принцесса? — Джон мастерски сделал вид недовольного, что рассмешило малышку Амур. — Не поверю, что вы от него сбежали. От него невозможно сбежать, — покачала головой и усмехнулась Стелла. — Колись, Джон, почему вы в саду? И не смей мне лгать, я знаю, что как место отдыха вы бы предпочли не красивые виды, а местные пабы, — сложив руки на груди, вздернула подбородок фея. — Прости, дружище, — сочувственно кивнул приближенный своему другу, у которого на лице появилась гримаса испуга. — На самом деле, мы здесь из-за невзаимной любви моего драгоценного друга, который совсем не умеет добиваться, рисковать и делать первые шаги. Стелла переводит заинтересованный взгляд на Грэхема, который опускает голову и тихо вздыхает, пряча слегка покрасневшее лицо. Даже так он оставался спокойным и сдержанным, ничего не говоря в свою защиту. Стелла хлопает ладонью по скамье, тем самым приглашая Джона присесть, и тот, задумчиво пожевав губу, садится на самый край. — Ах, любовь! — мелодично пропела Амур, подложив под щеку ладошки. — Самое нежное, прекрасное, волшебное чувство... — Вы следите за ней? — намекая на любимую Грэхема, тихо, словно ей мог кто-то услышать, шепчет Стелла. — Не совсем, — отрицательно качает головой Джон. — Просто объект воздыхания Грэхема слишком увлечён чтением, что не замечает двух здоровенных мужчин, у одного из которых, хочу подметить, вместо глаз два огромных сердца, — не сдержавшись, Джон пропускает смешок, из-за получает укоризненный взгляд Грэхема. — А вот и она, к слову... Джон кивает подбородком на тонкую и невысокую фигуру возле шумящего фонтана. Девушка сидела на прохладной плите и периодически переворачивала страницы старинной книги маленького размера. Изредка её губы трогала мягкая улыбка, словно она читала нечто романтичное, а шум воды, напротив, лишь успокаивало её душу. Темные волосы струились по тонким плечам, а темно-синее платье приковывало внимание издалека — она действительно была невероятной красавицей. — Лианна, — на одном дыхании произносит Стелла, совсем не удивившись. — Что тебе мешает сделать первый шаг, Грэхем? — обращается она к мужчине, который лишь тихо, казалось бы, обречённо вздыхает. — Она недосягаема, — ответом служат шепот и улыбка. — Светла, как день, и таинственна, как ночь. Думаете, настолько начитанная, красивая, способная и отважная девушка станет отвечать мне, простому приближенному, взаимностью после того, как она видела любовь самого всадника? — задал он риторический вопрос, усмехнувшись краями губ. — Моя любовь – только моя. Однажды я попытал удачу и получил весьма ясный ответ. Теперь мне остаётся лишь наблюдать за ней со стороны, и, поверьте, миледи, мне этого вполне достаточно. — У тебя совсем нет амбиции, — заключает Джон, сложив руки на груди. Грэхем качает головой, улыбаясь снисходительно. — И ты недооцениваешь себя. Простой приближенный? Ты доверенное лицо и левая рука самого Бога! А Лианна кто? Фрейлина нашей принцессы. Она была госпожой этого дворца, но сейчас-то ты стоишь выше неё, — логично рассуждает Джон, устало протирая переносицу. — И всё же, — упрямится Грэхем. — Я не хочу разрушать оставшиеся хорошие отношения между нами. — Темпераментом и спокойствием ты иногда напоминаешь мне Гелию, — вдруг заявляет Стелла. — Но ты в тысячу раз лучше, мужественнее и отважнее него, Грэхем. Попытайся ещё раз. У Лианны раненое сердце, и только ты залечишь его. А если не получится – одна из моих фрейлин стоит на готове, — хихикнув, Стелла поднимается с места, а после манит Джона за собой, взглядом призывая оставить их наедине. Грэхем невольно подчиняется, поджимает губы и склоняет голову, как только госпожа проходит мимо него. Амур напоследок очаровательно ему улыбается и сует в руки красную розу, смотря многозначительным взглядом. Фея света и приближенный почти сразу решают идти другим путём, чтобы в случае чего не смущать Грэхема. — А ты, Джон? — в какой-то момент начинает разговор Стелла, прищурившись. Джон непонимающе на неё смотрит. — В кого-то влюблен? Мужчина задумывается, его губы трогает легкая, расслабленная улыбка. — Уже как несколько месяцев, — искренне признается он. — И я знаю её? — с любопытством уточняет Стелла. — Знаете, моя принцесса, — качает головой Джон. — Но я вам ни в чем не признаюсь. Как только добьюсь – тогда и узнаете, — обещает он с широкой улыбкой, а после останавливается и склоняет голову. — Разрешите мне отлучиться. — Куда? — сложив руки на груди, хмыкает фея света. — На выполнение своего обещания, — с этими словами он одаривает его обворожительной улыбкой и, развернувшись, покидает её компанию. — Любовь прекрасна, — мечтательно вздыхает Амур, а после переводит взгляд на свою фею. — И тебе пора бы наладить свою личную жизнь. — Не говори глупостей, Амур, — против воли покраснев, отмахивается Стелла. — С кем? С Ризандом? — с лёгкой насмешкой проговорила она. — Я – пикси любви, Стелла, — неожиданно мягко улыбается Амур. — И я чувствую, когда в чье-то сердце заселяется любовь. Вы с ним волшебно смотритесь, почему бы тебе не дать ему шанс? — искренне интересуется малышка пикси. — К тому же, Брендон уже начал налаживать свою личную жизнь, по сравнению с ним у тебя бо́льшие перспективы. Задумавшись из-за слов Амур, Стелла ничего не отвечает и внезапно осознаёт, что при упоминании Брендона сердце больше не вздрагивает как прежде.

***

— Я всё же считаю, что вывести дракона на прогулку – не очень хорошая идея. Блум совсем не обратила внимание на слова подруги детства и лишь широко улыбнулась, прижимая яйцо дракона к груди. Селина не прониклась симпатией к идее держать во дворце полноценного зверя, но возразить не могла. Блум же прониклась к малышу, что не спешил вылупляться, искренней материнской любовью — словно это был её ребенок, не какой-то там друг или питомец, а свой собственный ребенок. Не спрашивая у Валтора разрешения, она вышла с яйцом на прогулку в сад, решив, что таким образом он быстрее выйдет на свет. — Мне надо придумать ему имя, — заключила Блум с полной решимостью. Проходящие мимо слуги ей кланялись и с испугом смотрели на яйцо дракона, понимая, что в будущем в этих стенах станет для них небезопасно. — Я даже не знаю, какие у них бывают имена... В моем мире есть место под названием «Пирос» – там живет мой внутренний дракон, Бадди, — мечтательно улыбнувшись, девушка вспомнила о забавном существе, который когда-то ей очень помог. — Можно дать имя исходя из его особенностей, — выравниваясь с подругой и по совместительству со своей госпожой, пожимает плечами Селина. — Большекрыл, например, или Зубастик. Как тебе Скорострел, или, быть может, Ветроплюй? — девушка, не сдержавшись, негромко смеётся. — Видишь, малыш, злая тётя Селина издевается над тобой, — поглаживая ласково яйцо, смеётся Блум. — Тётя Селина? — неверяще изгибает бровь фрейлина, а после обречённо вздыхает. — Это не твой ребенок, Блум, перестань разговаривать с ним, как со своим чадом. — Я понимаю это, — отвечает фея огня дракона и слабо улыбается. — Но ничего не могу делать. Хорошо, тетя Селина это слишком, но этот малыш – как будто мой собственный. Я чувствую, что между нами уже есть связь, — девушка по-доброму усмехается на то, как Селина закатывает от её слов глаза. — Этот малыш не долго будет малышом, ты ведь это знаешь. Настанет день, и ты даже этот дворец не сравнится с ним размерами, — напоминает ей Селина. — Он будет настоящим борцом за справедливость, — гордо хмыкает фея. — И имя надо придумать ему соответствующее. Как тебе «Орион»? Есть такое созвездие, мое любимое и самое красивое, кстати, — Блум широко улыбается. — Орионом можно назвать лошадь, а не дракона, — как бы невзначай проговорила Селина, действительно задумавшись. — Как тебе «Черный Ужас»? Цвет яйца-то чёрный... «Сумрачная Фурия» и «Солнечный Луч» тоже звучит неплохо. Или как ты смотришь на «Великий Наследник», это было бы намеком на то, что он имеет связь с самим Создателем. Но он, как никак, рождённый при всадниках дракон, ему бы подошло имя по типу «Сокрушительная ярость», все будут знать, что это существо обернётся для них сущим кошмаром, — не перестает предлагать свои идеи воодушевившаяся Селина. — Любому созданию можно дать имя касательное его особенности. Будет красивым – «Блистательный Шарм». Будет быстрым — «Грозовая Молния». Если будут иметься телесные особенности, подойдут такие имена как «Убийственный Огонь», «Грозный Рык», «Острый Коготь», «Небесное Крыло»... — Всё, Селина, остановись, мы с малышом тебя поняли, — мягко смеётся Блум, качая головой. — И почему я раньше не знала, что у тебя такая богатая фантазия? — По-моему, все мои варианты звучат очень даже неплохо, — задрав подбородок, важно заявила Селина. — Мне очень нравится «Сокрушительная Яро... — девушка мгновенно запинается, проглотив оставшиеся несколько слов из-за того, что взгляд её невольно падает на знакомую фигуру, стоящую неподалеку в компании другой фигуры, которую Селина моментально узнаёт. Её брови почти сразу ползут наверх, а челюсть чуть ли не равняется с землей – все мысли вылетают из головы, и имя для дракона теперь не единственное, что её волнует. Блум, поняв, что подруга резко замолчала, смотрит на неё вопросительно, а после, не получив должного ответа, переводит взгляд, полный непонимания, на объект ступора и удивления Селины. Яйцо дракона лишь чудом не выпадает из её ослабевших рук, а глаза округляются настолько, что глазные яблоки чуть ли не выпали из орбит. Из груди невольно вырывается рваный вдох, такой, который бывает лишь тогда, когда кто-то удивлен по-настоящему. Блум теряет дар речи и остаётся глупо хлопать глазами, уставившись неверящим взглядом на развернувшуюся перед ней картину — Валтор и становящаяся знакомой девушка спокойно сидят на скамье возле фонтана и невозмутимо беседуют, словно он не Бог, а она не пленница. Когда это Камелия успела выйти из сырой, мрачной темницы? Но ещё больше Блум изумило её состояние — видеть девушку в простом, но привлекательном синем платье было более, чем непривычно. — Провались я пропадом... — ошарашенно шепнула Селина на одном дыхании, с трудом совладав с заплетающимся языком. — Блум, — перевела девушка изумлённый взгляд на подругу. — Он отталкивал тебя немалое время, а с этой девицей, что взялась не пойми откуда, мило беседует не прошла и неделя, — ткнула носом в очевидное фею Селина. — К тому же, она... Она что-то вроде пленницы, слуга вашего врага! Сказать, что я в шоке – ничего не сказать, — заключила она, прижав пальцы ко рту. — Селина, он... — борясь с возникшим комом в горле, начала Блум рассеянно. — Может он таким образом пытается выведать информацию... — не сводя глаз с пары, Блум пытается убедить себя в том, во что не верила. Увиденное действительно поразило её. Девушка с ужасом обнаруживает, что шок – не единственная эмоция у нее внутри. То, что зовётся ревностью, медленно к ней подкрадывается, беря контроль в свою узду. — Блум, он – всадник, — качает головой в ответ Селина негромко. — Чтобы выведать информацию, он не пойдёт на такой низкий по его мере поступок, а зная нрав и характер властелина – тем более. Блум, на ней чистая одежда и она смеётся, — кивнув подбородком на улыбающуюся Камелию, шепчет Селина. — Это не нормально. Блум переводит взгляд с подруги на пару и её сердце невольно пропускает глухой кульбит. Внезапно осознание, что Валтор в компании другой девицы весело коротает свое время, приносит боль. Перед глазами не любимый мужчина и малознакомая пленница, а принц Эраклиона и надменная леди Диаспро — и она вновь становится шестнадцатилетней самой собой, впервые узнавшей о связи своего парня с другой. Глаза предательски наполняются слезами, а в груди теплится и подпитывается плохими чувствами обида — Валтор стал милостив к ней спустя время, а Камелии не понадобилось и двух недель на завоевание расположения всадника. Неужто Валтор так низко пал, что повелся на слугу собственного врага? — Не хочу тебя расстраивать, — поджала губы Селина, бесшумно вздохнув. — Но, похоже, властелин завёл любовницу. Удар в сердце, душу, разум. И только сейчас Блум замечает, насколько Камелия красива, а улыбка её, хоть и видно, что натянутая — прекрасная, волшебная. Валтор, на удивление, не ведёт себя как бесчувственным столб — он периодически ей отвечает, не скупившись на эмоции. — Подержи, — всунув в руки Селины драконье яйцо, Блум подбирает под себя платье и размашистыми, явно гневными шагами направляется к Валтору и Камелии, которые не сразу замечают рыжеволосую макушку из-за своего увлеченного разговора. Селина глубоко вздыхает и, прижимая к груди яйцо, остаётся стоять на месте, издалека наблюдая за развернувшейся картиной. Яркое и тёплое солнышко заслоняет собой грозная фигура рыжеволосой феи, которой совсем не нравится то, что к её парам вечно липнут как назойливые мухи взявшиеся из ниоткуда девицы. Увидев её, Камелия сразу меняется в лице и словно неохотно склоняет голову, таким образом приветствуя. Казалось бы, Валтор забавляется ещё больше — он смотрит возлюбленной прямо в глаза и всё понимает. Понимает и видит, что та готова лопнуть то ли от злости, то ли от ревности. — Блум, ты... — начала была Камелия, выставляя ладони в примирительном жесте, как фея пламени дракона обрывает её резким взглядом и небрежном взмахом руки. — Я не хочу разговаривать с тобой, Камелия, — сквозь стиснутую зубы признаётся она. — Мы можем поговорить наедине, Валтор? — на первый взгляд любезно спрашивает Блум, и Валтор, толкая язык за щеку, легко кивает и обращается к больше не пленнице. — Иди в свои покои, Камелия, — ровным тоном голоса говорит он, и девушка, кивнув и больше не смотря на Блум, поднимается на ноги и быстрым шагом оставляет их одних. Как только девушка удаляется на приличное расстояние, Валтор обращает всё свое внимание на явно не довольную принцессу Домино. — Как это понимать, милая? — Блум хотелось поджечь к чертям его спокойствие и полную невозмутимость, но больше всего её переполняла желание стереть с его лица эту тошнотворно самодовольную ухмылку. — Это я должна у тебя спросить, — почти что шипит на него Блум, метая глазами молнии. — Только вчера ты был готов разорвать этих двух голыми руками, презирая их за то, что они служат твоему врагу. А сейчас что-то изменилось. Ты мило беседуешь с той, которую пару дней назад чуть не прикончил пытками... — Довольно, Блум, я услышал тебя, — Валтор вмиг посерьёзнел, посуровел, но сейчас Блум не собиралась его бояться или опасаться за свои слова. — Ты держишь себя как ревнивая жена, этому я тебя учил, этому наставлял? Ты повела себя недостойно, меня переполняет разочарование, — сдержанно отозвался он, и Блум чуть не задохнулась от возмущений. — Это ты разочарован? — усмехнулась Блум неверяще. — Да это я разочарована! Я только что стала свидетелем того, что ты не верен ни своему слову, ни своим амбициям, ни самому себе! Как ты после этого будешь смотреть братьям в глаза? О такой хваленой любви ты мне говорил? Из-за таких чувств ты забрал меня из моего мира? Ответь же мне, Валтор! — голос срывается, повышается, Блум невольно переходит на крик, а глаза влагой наполняются. — Ты под контролем собственных эмоции, — холодно заявляет Валтор и, поднявшись с места, выпрямляется и складывает руки на груди. — Поговорим, когда ты успокоишься. Ты знаешь, где я буду тебя ждать, — с этими словами он делает шаг по направлению в выход из сада, но его моментально останавливает ставший тихим голос феи сзади. — Ты всегда делаешь это. Валтор не обернулся, не дернулся, не повел и бровью, оставшись стоять на месте. Единственное, как он соизволил ответить — слегка повернул голову. — Делаю что? — Ты знаешь, — констатирует девушка факт предательски дрогнувшим голосом. — Убегаешь от меня и разговоров. Я никогда не пойму твоего отношения ко мне. Ты – маленький мальчик, что не разобрался в себе и в своих желаниях. И забрал ты меня тоже по ошибке – я в этом убедилась, — Блум шмыгнула носом и, мужчина уверен, гордо вздернула подбородок. — Сделал служанку врага своей любовницей, при этом втерев мне свою лживую любовь. Как же ты жалок, как же ты низок! Скай лучше тебя в тысячу раз... — Я жду тебя в тайной комнате, Блум, — не изменившимся тоном говорит Валтор, выпрямляя и без того прямую спину. — Там ты получишь ответы на все свои вопросы, — бросив это напоследок, Валтор оставляет фея-хранительницу с болезненным жжением в груди.

***

В специальных закрытых палатах медицинского корпуса всегда витает аура обречённости и безнадёжности, стоит атмосфера немой боли, невысказанных слов и нереализованных желаний. Здесь жили погибшие мечты, погасшие улыбки и больше ничего не выражающие глаза. Здесь потерявшие самих себя и заблудившиеся в темноте войны души стоят в очереди к билету в один конец небытия, в котором они лишаться не только сознания, но и жизни. Всяких проблем, мучительной боли. С каждым днём здесь становилось на одну сгорбленную фигуру меньше. Прах порой уносил ветер, а порой мертвое тело доверяли земле — всё исходило от предположительных желаний человека, который когда-то был человеком. Палат – три, мест – двадцать. Потерь все больше и больше, мест – меньше и меньше. Тем, кто живёт здесь давно, предстоит освободить свое место и получить собственный «билет» на смерть. В Ордене существовали специальные люди – добрые палачи – убивающие и хоронящие тех, у которых больше нет возможности на жизнь и бытье. Сюда должны были поместить и агента Катрин, ныне – безвольную куклу, но вмешался полковник Плэк, забрав девушку. С этих пор её никто не видел, словно её и не существовало. — Палата номер три, пятнадцатое место. — Прошу, пройдёмте за мной. Целительница средних возрастов приводит двух парней и двух девушек в расположенную поодаль палату, заводя их внутрь и пальцем указывая на кровать, находящуюся возле окна. Кровать стояла напротив другой кровати, скрытой ширмой – там лежал потерявший обе ноге и обе руки солдат, готовящийся к своей смерти. Вновь ветер унесет чей-то прах – так пожелал он сам. Целительница, выполнив свою задачу, тихо покидает их, закрыв двери. Солдаты, стараясь не смотреть на десятки искалеченных душ, идут прямо к кровати под номером пятнадцать, на которой сидел, сгорбившись, то, что осталось от Ривена. Но по мере приближения группа замечает светловолосую макушку, склонившуюся у ног пострадавшего парня. Эраклионский принц захлебывался от рыданий, его тело дрожало при каждом всхлипе, а лицо было спрятано в сложенных и ставшими мокрыми руках. Первым вперёд подался Брендон, положив руку на плечо другу. Тот понял по одному прикосновению, что это – его бывший сквайр, но плакать не перестал, хоть и став более тихим. Ривен действительно ужаснул их — отстранённый взгляд, осунувшееся и совершенно безжизненное бледное лицо, потемневшие и лишившиеся души глаза, исхудавшее тело. Ривен не мог контролировать свои части тела и сидел лишь благодаря деревянным подставкам, придерживающим его вес. Увидев эту картину, Рокси не сдержала слёз, а Гелия сел рядом с другом и в порыве чувств обнял его, крепко сжимая в своих объятиях. Одна Лейла оставалась молчаливой — но, Бог Свидетель, и в её душе творился вихрь эмоции и боли от такого беспомощного вида своего друга, бывшего парня её лучшей подруги. Как бы отреагировала Муза, увидев это? — Он не отвечает мне, Брендон, — сквозь слёзы судорожно проговорил Скай, поднимая покрасневшее лицо. — Я просил у него прощения и молил хоть что-то мне ответить, но, чёрт возьми, он даже не смотрит на меня! — и вновь прикрывает лицо изгибом руки, шмыгая носом и рвано дыша. — Его мозг мёртв, дружище, — с болью в голосе говорит Брендон, сглотнув противный ком в горле. — Он тебе не ответит. Мы его потеряли, Скай, — и переводит пропитанный горечью взгляд на своего друга, товарища, брата. Брендон мгновенно вспомнил их былые времена, где всё было хорошо, где все были счастливы. Когда существовали и процветали Алфея, Красный Фонтан и Облачная Башня; когда шестерка их феи были рядом с ними, улыбались той улыбкой, что пропала навсегда. Тогда солнце не погасло, оно светило ярко, своим теплом вселяя в их души счастье и радость, тогда времена были другие, а люди – живее, счастливее, здоровее. Он вспомнил, как они коротали превосходные вечера в своей общей комнате в Красном Фонтане – Ривен обязательно подшучивал над Тимми, а они вставали на его защиту, устраивая шуточные бои. Они лишились Тимми, прежде – самого наивного из них, они лишились Набу, над будущим отцовском которого радовались вместе. А теперь они лишись и Ривена: какая ирония — самый бойкий из них стал беззащитным и с ограниченными возможностями. — Должен же быть какой-нибудь способ! — с отчаянием воскликнула Рокси. Её, плачущую, мгновенно прижала к себе Лейла, которая несмотря на свою боль всегда пыталась утешить других. Она не забыла о Набу, но хотела, чтобы о боли забыли другие – слёзы Рокси пропитывали её одежду. — Мы не позволим тебе умереть, слышишь? — Гелия тоже плакал. Это был первый раз, когда он плакал на людях, но сейчас на это никто не обращал внимание. Слёзы давно стали привычной вещью, само собой разумеющимся. Сейчас удивлялись тем, кто не плакал. — Не позволим! — повторил он вновь, встряхнув плечи Ривена. Тот дёрнулся и обмяк в его сильных руках, что принесло Гелии ещё большую боль. — Но ты должен нам помочь, Рив... Встань. Пошевели хоть пальцем, скажи хоть что-то, посмотри на меня. Прошу тебя, дружище, я ведь знаю, что ты слышишь меня! — не получив никакой ответной реакции, Гелия зарыдал как маленький ребёнок, пряча лицо в плече своего близкого друга и не замечая спрятанную боль в на первый взгляд пустых глазах Ривена. — Сделай же хоть что-то, чёрт возьми! — со злости Скай толкнул друга за ногу, но тот лишь беспомощно дрогнул, обязательно бы упав, если бы не Гелия. Деревянные подставки с грохотом падают на ледяной пол и Ривен полностью обмякает в руках Гелии. — Прошу тебя, прошу... — сжимая простынь в покрасневших руках, Скай вновь разрывается в приглашенных рыданиях, трясясь всем телом. — Это всё из-за меня, всё из-за меня... — не переставала лихорадочно шептать Рокси, плача беззвучно. — Всё хорошо, Рокси, — шепчет Лейла в ответ, а по её щеке катится одинокая слеза, которую никто не замечает. — Всё хорошо... — Всё образуется, Ривен, — Брендон пальцами сжимает ногу Ривена и смотрит на него болезненным, но уверенным взглядом. — Я тебе обещаю... Вокруг одной искалеченной души собрались четверо других с такой же болью — война забрала у них последнюю ниточку здравого смысла, веры, что тлела внутри, больше нет, надежда покинула их незаметно, а солнце, казалось бы, погасло навсегда.

***

Дикий болезненный вопль звучит в унисон с безумным громким смехом в этом огромным и просторным, но не светлом помещении, напоминающим тронный зал какого-нибудь адского дворца. Здесь собрались свидетели того, как один из выдающихся глав Ордена-Лиги корчится от боли на сыром полу, моля всех Богов на спасение и избавление этого чувства. Сёстры-ведьмы наслаждались этим зрелищем, Деймон в чёрных длинных одеяниях не переставал широко улыбаться, а Седрик, высокий и тощий престарелый маг, был единственным, кто не проникся удовольствием от развернувшейся картины. Восседающая на собственном троне пятая всадница смеялась так громко, будто бы перед ней не мучилась и страдала первая принцесса Домино, а играл и веселился шут. На это ужасающее зрелище был вынужден глядеть и Набу, скованный в цепи. Это был самый любимый способ пытки Джастинды. Он заключался в том, что Морана с помощью своей палочковой магии доставляла жертве боль, но при этом не оставляла на теле никаких физических ран, ссадин или переломов. Это была иллюзия боли, которую мозг не понимал – от этого портилась и разрушилась психа, делая жертву физически здоровой, но психически больной. Морана тоже получила от этого удовольствие, с неестественным садизмом вертя своей палочкой и выкрикивая заклинания. Дафна не знает, сколько это унижение продолжается — минуту или век. Однако она чётко различает голос Джастинды, что прогремел подобно грому: — Хватит, милая, — властно приказывает она, и Морана, хоть и неохотно, но подчиняется. — Думаю, наш враг испытал достаточное количество боли. — Безумцы, звери! — кричит, надрывая глотку и звеня оковами, Набу. — В аду вам гореть! — Мы все давно горим в аду, не так ли? — вальяжно рассматривая свои длинные чёрные ногти, усмехается Джастинда, а после кладёт подбородок на тыльную сторону ладони. — Как поживает Фарагонда, моя дорогая пленница, как орденовские Главы? Вы вообще должны благодарить меня за то, что я не устраиваю бесконечные нападения как другие недоразвитые ваши враги. Я не слышу благодарности, моя дорогая Дафна, — ядовито шипит она и кивает своей слуге с широкой ухмылкой. — Морана. — Да, моя королева, — кивнув, шепчет Морана и вновь взмахивает палочкой, создавая иллюзию адского огня. — Спасибо! — боль была настолько сильной, что Дафна, сгорая от унижения и сцепив зубы, кричит одно злочастное слово, проклиная саму себя за такую омерзительную слабость. — Вот так получше, — довольно хмыкает пятая всадница. — Знаешь, моя милая, временами мне становится скучно. Пора бы выйти в свет, совершить массовую атаку или уничтожить, например, одну планету. Как ты смотришь на серию убийств своей родной планеты? Может, твои дорогие мамочка с папочкой предпочтут верную смерть, чем смотреть на твои нечеловеческие муки? — играется со своей жертвой подобно самому настоящему садисту. — Зачем ты мстишь нам? — шепчет из последних сил Дафна, пытаясь выровнять дыхание и даже не стараясь подняться на обессиленные ноги. — Месть? — Джастинда смеётся так, словно услышала самую глупую шутку на свете. — До вас мне нет дела, моя дорогая, вы любите льстить себе – ты и твои сторонники, — пятая всадница видит, что Дафна не получила более менее разумного ответа на свой вопрос, а после продолжает, усмехаясь колко и едко. — Понимаешь ли, я буду мстить только своим братьям. Почему «буду», наверняка подумала ты... А потому, что эти чёртовы создания всего самого плохого отобрали мои силы, которые сейчас восстанавливаются в моих жилах. Ещё немного времени – и я стану равной им, такой же могущественной, как прежде. Я сейчас держу в страхе всё Магическое Измерение, мне ничего не стоит сокрушить твою родную планету не пошевелив при этом пальцем, так представь, что будет и какой хаос настанет, когда все мои силы вернуться ко мне полностью? — она смотрит на Дафну дьявольскими глазами и улыбается так страшно, что сама глава невольно вздрагивает. — Но я не спешу. Так я ощущаю вкус своего превосходства, господства и власти, так я вселяю как можно ужаса в души созданий Дракона. Если я буду делать всё быстро, вы так и не запомните меня, мою силу. Я хочу, чтобы вы трепетали передо мной, ломали голову, пытаясь победить меня, лишились покоя и спокойствия. Я хочу, чтобы этот ужас продолжался как можно дальше, поэтому и я даю вам возможность на такое долгое существование. Мои медленные, но непредсказуемые действия сведут вас с ума, а обычный народ и вовсе разрушат ментально. Но настанет день – день взрыва – где я больше не буду такой спокойной. И тогда кровь польется рекой, а вы лишитесь всех своих близких! Сейчас – лишь спокойные дни, верь мне на слово. Солнце по-настоящему погаснет лишь тогда, когда я захочу. Когда ко мне вернутся не только силы, но и мои братья, которым я смогу отомстить... Только сейчас Дафна понимает всё безумство этой женщины, которое и не безумство вовсе. Это — боль и ненависть, это желание господствовать и установить свою власть. Политика всадницы пугала, и Дафна понимает, что если бы и существовал Дьявол, так это Джастинда в чистом его проявлении. Самый ужасающий и сильный враг, от которого они избавятся лишь Смертью. — Таких предателей, как он, много, — пятая всадница тонким пальцем указывает на Тимми, верно стоящего неподалёку. Он не был лишён сознания, он добровольно служит всаднице. Дафна с трудом поворачивает голову и видит, как Тимми вздрагивает от её пропитанного ненавистью взгляда. Он отворачивается от неё и сталкивается с Набу, который словно взглядом спрашивал «Почему ты это сделал?». Тимми опускает взгляд вниз и не осмеливается сказать о том, что все его действия были совершены во имя любви. Быть может, он и не был самым наивном из них. — Что станет с вашим лагерем, а, милая? — хохочет Джастинда, качая головой. — Но ты этого не увидишь. А знаешь почему? Потому, что я заставлю тебя и твоего дружка прислуживать мне, — она переводит блеснувший взгляд на Набу и с наслаждением шепчет. — И ты больше не сможешь вернуть свое сознание, Пёс. Сердце королевы Марион, находящейся далеко-далеко на Домино, впервые за долгое время дрогнуло настолько болезненно.