Заоблачный треугольник

      Время — действительно понятие весьма относительное, особенно, как выяснилось, в Раю. За окном раскрывала вороные необъятные крылья ночь, когда я уставала от света дня. То же с рассветами, закатами. С погодой в частности. Я игралась с реальностью за окном часами напролет! — так мне казалось, но проверить я не могла. Часы тут либо не ходили вовсе, либо вытворяли совсем уж странные фортели: стрелки могли скакать кто куда, могли крутиться против часовой, порой и пропадали вовсе. Последнее, я заметила, происходило в моменты, когда мне не хотелось узнавать, сколько времени прошло со встречи с Ваней. Он так и не пришел… Я хотела увидеть его, моя кнопка горит у него, сто процентов!.. Значит, он сам… Но я не скучала! Проведала вновь бабушку разок, едва попала в «окно» в ее занятом родственниками расписании; прямо бизнес-олд-вумен. На книжной полке появлялись произведения, прочесть которые мне не хватило жизни — буквально: «плакал» список названий книг и их авторов в заметках на телефоне. Пульт от телевизора переключал всякий раз на канал, на котором транслировали желанную передачу. Еда в холодильнике появлялась сама собой! После черт знает сколь долгого времени, проведенного так, я пришла к выводу, что мой персональный маленький рай — это обожраться роллами с сырым солоноватым лососем, не боясь при этом подцепить глистов или еще каких паразитов. Настоящее васаби вместо выкрашенного в зеленый дешевого хрена — вот она, роскошь! Вот только я придумала себе эту разницу во вкусах или чувствую ее реальную? Я читаю книги, которые пишет мое сознание, опираясь на название, что удалось запомнить, или это все тексты изданных на земле книг? Откуда они здесь? Здесь есть все? Время относительно — значит ли это, что я могу прочесть и романы, что еще не были придуманы в жизни, произведения из будущего?..       Все было здесь непонятно, а без ответов я падала в глубокий колодец предположений, порождающих лишь еще больше вопросов. Надо было у кого-то спросить. Ваня, видать, занимается самоедством, бабушка — родней. К моему удивлению, все чаще горела только кнопка Кристины, обращаться к которой я не имела ни малейшего желания. Но, наверное, лучше показаться ничего не знающей дурой в ее глазах, чем позориться публично в общем для всех душ пространстве…       Я ожидала чего-то вычурного. Хотелось увидеть «кич» — много безвкусного золота, тяжелые багровые портьеры, тусклые свечи-бра на стенах утопленной в полутьме гостиной, — злорадствовать, ощутить сусальный налет превосходства. А может, Кристина со всей этой (мне совершенно не свойственной, увы) изысканностью, возвышенностью, напоминала мне киношного готического вампира; удобнее было видеть в ней канонную злодейку, чем кого-то, кто стоит столь впереди, настолько выше по отношению ко мне…       Приоткрывшаяся дверь, ведомая моей рукой, окунула мое разочарованное и в то же время восхищенное лицо в теплые солнечные лучи, захватившие всю небольшую тропическую хижину. Широкая двухместная кровать была сделана из чего-то вроде обесцвеченного тростника, перевязанного надежной бечевкой; постельное белье — белоснежнее только что выпавшего снега. Вся мебель здесь, в единственной комнате, была аутентичной, лишь монитор смотрелся чужаком на таком же стилизованном, бамбуковым письменном столе. У дальней стены под высоким окошком без стекла сияла жемчужная полусферическая ванна — прямо в спальне! — что за дикость! Хотя если живешь один в рекламе батончика «Баунти», почему бы, собственно, и нет.       Без спроса — ведь поканючить разрешение войти было не у кого (хорошее оправдание), — я последовала за лучами, столь сильно отличающимися от тех, кои способно было подарить мне солнце из личной реальности. Слева, за высоким узким бамбуковым платяным шкафом, в стене был вырезал проем. Вместо двери — легчайшие тюли, парой подхваченные бечевкой, чтоб не мешались. Звук, все это время заглушенный моим взволнованным дыханием да шумом крови в ушах, сделался в момент громче и отчетливее, как в плохо зонированной компьютерной игре.       Волны.       Лишь услышав их мелодичное однотипное звучание, я ощутила, насколько вода тепла и чиста!.. И, кажется, вся соль океана невидимыми брызгами атаковала мои глаза: смерть в дурацкой аварии отобрала у меня единственную возможность эту южную красоту увидеть воочию, иллюзорно дотянуться до мечты… Я стояла на деревянном помосте перед чужой бамбуково-соломенной хижиной, у чужого бирюзового океана, под чужим ласковым, чуть слепящим солнцем, — посреди рая, места в котором мне не было…       — Пришла сюда пореветь? — холодно полюбопытствовал голос справа, и я, испугавшись, постаралась утереть глаза обеими ладонями. — Тут соленой воды и так достаточно.       Добившаяся чего желала и в жизни, и в смерти, Кристина полеживала на кремовом покрывале на самом краю помоста. Решившая не обременять себя купальником или хотя бы полотенцем… Правая нога ее болталась в воздухе, самый кончик большого пальца касался волны, невысокой, игривой, вновь и вновь шуршаще приглашающей спуститься по бамбуковой лесенке в убаюкивающее лоно жизни. Интересно, что случится, если здесь попробовать вдохнуть под водой? Умереть, понятное дело, не получится, ну а что насчет захлебнуться? — самого ощущения?.. От щипков боль есть, почему удушье должно быть невозможно?..       — Не в зоопарке, чтобы пялиться, — напомнила о своем присутствии Кристина. Ой… Зависнув в абстрактных сумбурных мыслях, я потеряла взгляд на ее коже, обласканной солнечным теплом. Неловко…       — Не в зоопарке? Тогда почему же я смотрю на козу?       Ее брови дернулись вверх — как и мои: не ожидала от себя такого!.. Но уж лучше сойти за хамку, чем молча стоять, краснеть и «обтекать»! Я готовилась встретить оскорбленность оппонентки грудью, уйти гордо, а не побито-отвергнуто, но выставлять меня вон никто, похоже, не собирался: приподнявшаяся на локтях, Кристина внезапно рассмеялась, откинув голову чуть назад с изяществом голливудской актрисы в кадре дорогостоящего блокбастера. Как она это делает столь естественно?..       — Эти твои детские нелепости с таким серьезным лицом, — без яда в, определенно, высокомерии ответила она. — Как будто котенок изображает тигра. Зачем явилась?       А ведь действительно хороший вопрос. Вот только как самой себе объяснить прежде, чем с другими делиться…       — Только не говори, что разыскиваешь здесь своего благоверного, — с усмешкой улеглась обратно Кристина. — Уж кого-кого, а этого непутевого я бы в свой личный мирок ни за что не пустила.       — Я б и не подумала его тут искать. Для встречи старых друзей Ваниного интереса к тебе, пускай, и хватило, но не более того: для него ты — давно минувшее прошлое. А я — настоящее и прекрасное будущее.       — Отчего ж тогда он не делит с тобой этой ваше настоящее? — резонно спросила Кристина, и глáза не приоткрыв.       — …С чего ты решила?..       — С того, что ты — здесь. Близкие-до-противного влюбленные не проводили б медовый месяц раздельно, тем более бы не разлиплись, на этот свет попав: делили бы шок от собственной гибели, хватались бы друг за друга как за последнюю ниточку, связывающую их с утраченной навсегда жизнью.       Секунды, потраченные на поиски правдоподобного ответа, выставили меня проигравшей даже в собственных глазах.       — …Мы не созависимые липучки, а отдельные самодостаточные личности, поэтому в состоянии пережить послесмертие самостоятельно. И, чтоб ты знала, мы на самом деле очень близки: Ваня пошел бы на что угодно, чтобы вер…       Я оборвала себя на полуслове, только сейчас, спустя столько времени, по-настоящему услышав новоиспеченного мужа. Хотя муж ли он все еще мне, ведь — «пока смерть не разлучит вас»?.. Гоня прочь бессмысленные, потому и спасительные, лишние мысли, я изо всех сил старалась вспомнить дословно, что Ваня сказал мне в последнюю нашу с ним встречу. Не получалось: дырявая моя голова. Только смысл — хотя бы он, — общий посыл все громче, ярче, тяжеловеснее всплывал в памяти: Ваня готов был пойти на что угодно, даже на сделку с Дьяволом, лишь бы вернуть меня в мир живых, исправить трагическую ошибку. И с тех самых слов его кнопка у моей двери не загоралась…       — Что же он наделал… — в ужасе уставилась я вновь в никуда. Столь резкая перемена в настроении всерьез обеспокоила и Кристину. Усопшая-со-стажем прямо из воды выудила легкий светлый халат, сухой да отглаженый, скользнула кистями в рукава и, лишь завязав поясок, подошла ко мне ближе, нахмуренно попыталась перехватить мой свинцовый взор. — Это вообще возможно?.. — заглянула я ей в глаза. — Сделка с Дьяволом?       Кристина выпрямилась, сплела руки под грудью.       — Ты считаешь, он захочет заключить сделку, изменить условия своего послесмерия? Ради чего? Чтоб пожить еще немного? Никто в здравом уме не согласится даже на полвека жизни за гарантированную вечность в Аду. Иван не настолько идиот.       — Не ради себя, — сжала я в кулаки заледеневшие пальцы. — Ради меня… Чтобы жизнь обратно мне вернуть…       Я отчаянно надеялась, что и сейчас Кристина меня высмеит, что развеет мои страхи, покажет, сколь глупа, несуразна вонзившаяся мне в череп идея!.. Но глаза ее темнели, к моему величайшему горю. Господи, что если я опоздала?..       — Почему ты думаешь, что он пойдет на нечто подобное? — каменно спросила Кристина, сглотнув.       Читая в ее взгляде ту же наивную надежду, я разлепила пересохшие губы:       — Он сам мне сказал…       …Последние слова любимого человека стучали сквозь толщу мутной воды раз за разом, по кругу, распирая голову изнутри, медленно сводя меня с ума. Я не среагировала, когда Кристина хищной птицей схватила меня за запястье и потащила на выход; когда ее короткий халат прямо на глазах начал расти, трансформируясь в платье до пола; когда мы оказались в общем зале и вместе пошли сквозь толпу. Заторможенно я крутила головой, желая по счастливой случайности увидеть Ваню, приметить его дурацкий наряд из-за чьего-нибудь плеча, поймать его решительную, хмурую фигуру у одного из лифтов и, словно в финале романтического кино, остановить от страшнейшей ошибки, объятиями да нежными правдивыми словами спасти. Но даже в самом настоящем Раю не бывает подобных чудес. Ругаясь под нос, Кристина спорила с подобием банкомата — автономным информационным бюро, а я стояла позади, беспомощная, лишенная почвы под ногами. Точно ребенок за матерью, у которой с зарплатной карты мошенники украли все деньги.       — Он не дал согласие на разглашение его актуального местоположения, — наполовину зло — наполовину раздосадованно посмотрела на меня Кристина, оставив наконец в покое ни в чем не повинную машину (того гляди, пнет, как дед свой старый драндулет). — Мне удалось узнать лишь, что он довольно давно по здешним меркам не появлялся «дома». У него есть кто-то близкий здесь?       — Я не знаю.       — Думай. Его родители по-прежнему живы?       — Да. Ну… на свадьбе были живы…       — А мертвые друзья у него есть?       — Я не знаю.       — А кто знает!       — Да чего ты прицепилась?! — не выдержала я и только сейчас выдернула руку из кольца Кристининых пальцев. — Ты сама ровно того же о нем не знаешь!..       — Да! Потому что умерла! Но пока была жива, пока мы были вместе — знала! Кто его друзья, с кем он тебя знакомил и кого ты давно уже не видела, о чьем отсутствии на вашей свадьбе он сожалел вслух? У кого он может быть «в гостях», кому доверяет больше всего на свете? Хоть что-то — прежде, чем мы сделаем выводы, которые повлекут за собой тяжелые последствия!       — Мне плевать на последствия, я должна его остановить, пока не поздно! Я ведь все еще здесь, значит, Ваня не заключил сделку, значит, спасти его пока что можно! Но я понятия не имею, куда мне идти и что делать! Мне нужна твоя помощь!..       Кристина хмыкнула и закатила глаза.       — …И не надо делать вид, что тебе плевать: ты хотела бы, чтобы так оно было, но это неправда. Ты тоже испугалась за него — если не как за любимого, то просто как за человека: не обязательно знать кого-то лично, чтобы хотеть спасти от движущегося на него трамвая. Ты можешь злиться на Ваню, можешь быть глубоко раненой им — и можешь даже быть по поводу всего, что говорила, правой! — но, как бы дела ни обстояли, он не заслуживает вечность гореть в Аду. Не уверена, заслуживает ли вообще хоть кто-то: это же целая вечность…       Моя речь разгладила морщинку меж ее бровей. И даже не пробудила часто захаживающее в очи снисхождение — достижение прямо-таки.       — Ты понимаешь, что тем самым отказываешься вернуться к жизни? К родным, друзьям, мечтам, амбициям, маленьким бытовым радостям.       — Жизнь нельзя оплачивать чужими страданиями.       — О как, — иронично усмехнулась Кристина. — Ну что ж, пойдем. Взрослеешь, котенок.