Делец

      Арест заключается в содержании осужденного в условиях строгой изоляции от общества

             В преддверии аукциона стали происходить вещи, выдающие всеобщий нервоз. Танго расхаживал со своей тростью, чуть не бегая, все чаще заглядывал к дожидавшимся аукциона рабам. Однажды его обрычали два тигра и он клялся и божился, что порежет их на шашлык, и Зоуи убеждала его этого не делать, потому что из-за тигров за нее платили больше. Танго соглашался, а потом брался яростью, что Зоуи ему что-то смеет советовать, замахивался тростью, но быстро одергивал себя, видя ее насмешливый взгляд:              — Не показывайся мне на глаза, ради бога, Гласс, у меня и без тебя куча проблем! — кричал он, и Зоуи оставляла его в покое. Хотя в покое он не оставался.              Прибыло еще несколько Святых. Зоуи присутствовала при этом в порту позади стражи, чтобы не сильно светить лицом. Она была не единственным дилером при этом событии — стояло еще несколько человек, которых она видела в последние пару дней. По большей части связанные с теми или иными лотами и сделкой с Танго.              Вице-адмирал и его люди стояли в порту, когда причаливал корабль. Здесь же был и Федуччи. Танго хотел стелиться перед Святыми и хоть под ноги им прыгнуть, но его удержал Герника. С одним из сошедших с трапа Святых Федуччи заговорил и удалился. Зоуи заметила в их взаимодействии достаточно интеллекта. Федуччи — не то что бы исключение из Знати, стало быть. Они примерно поровну делятся на сумасшедших, бешеных и умных? Одна из Святых была достаточно пожилой и сморщенной, а второй был почти мальчишка. Зоуи дала бы ему девятнадцать или вроде того, он был полноват и довольно мерзок и устроил Танго выговор и чуть не велел казнить. Агенты службы Сайфер Пол уже вооружились шиганами, но до этого не дошло. Танго расплылся в своем безупречном подобострастии, и Святой унял гнев. Зоуи провожала взглядом Федуччи с собеседником, а потом, когда толпа в порту рассосалась и она осталась только с тремя стражами — Танго после новостей, что она бывает в городе, велел им ходить за ней по пятам — рассматривала еще вице-адмирала Хэндса.              Вице-адмирал Хэндс был высокий мужчина, кажется, старше Момонги. Имел квадратное лицо, смуглую кожу, крупные руки, носил кепку, из-за которой было не видно его глаз, но отличительная его черта была другая: с шеи на лицо выходила татуировка, похожая на шандийские орнаменты. Он перекинулся парой слов с одним из СР4. На аукцион он явно не стремился.              Зоуи преувеличила с всеобщим нервозом. Вице-адмирал Хэндс не имел по поводу происходящего никаких тревог. Своим чередом текла жизнь на аукционе. Сайфер Пол уже сто раз это видели, и даже Зоуи Гласс, стреляющая у них сигарету, их не смущала. Аллен пропустил мероприятие по прибытию Святых, потому что был безнадежно пьян. Стража чинно исполняла обязанности. Это был нервоз Танго. Пожалуй, и все.              Когда она и трое любезных стражей вернулись в здание аукциона, Танго столкнулся с ней в высоких дверях, ведущих с улицы в широкое фойе аукциона.              — Гласс! Дьявол, вот ты где! Почему так долго, — он был весь на нервах, и тараторил сквозь зубы на повышенном тоне. Зоуи мерно разматывала шарф, которым закрывалась от ветра и на который осел снег.              — Вы сами просили вам на глаза по возможности не показываться, — флегматично напомнила она.              — Улитка! — Зоуи не поняла сути вопроса, расстегнула пальто, чтобы в помещении не становилось жарко, и убрала руки в карманы, подняв брови. Танго злился, что она не понимает его. — Ты! Ты видела улитку Джокера?              — В глаза не видела, — сказала Зоуи.              — Ты же была в моем кабинете! Ты брала улитку Аллена!              Такое было, Зоуи медленно покачала головой. Но ее она вернула.              — А в чем дело? — спросила она мягко, изогнув бровь. Танго купился — это предложение о помощи.              — Вчера мы они говорили с Королевой, а сегодня звонка жду я, это важно, дьявол возьми, для аукциона.              — Я поищу в вашем кабинете, а вы посмотрите там, где могла говорить Королева, — сказала она. Танго указал на нее тонким старым пальцем, уперся о трость. Хотел возразить, но передумал. Залез под мантию, бросил ключи от своего кабинета страже.              — Я буду на балконе.              Зоуи покачала головой, проводив его суетливые шаги на улицу. Отворив двери, он остановился — его едва не сдуло ветром с моря. Зоуи усмехнулась и вместе со своей молчаливой стражей прошла по зданию аукциона. Здесь стало значительно более людно в последние дни. Появились дилеры — довольно причудливо выглядели. Появились другие покупатели, кроме Знати. Часть из них была определенно из династий королей. Отдельные гости. Мэр Сент-Невиса заходил несколько раз. Зоуи передала привет от Вольто, они даже поговорили в коридоре о погоде и последних новостях из газет. А потом Зоуи дошла до кабинета Танго, забрала у стражи ключи и, попросив дождаться ее снаружи, чтобы не толпиться в достаточно захламленном кабинете, вошла внутрь. Кабинет уже был как родной. Зоуи исползала его сверху донизу за эти дни. Потерять здесь было что-то не грех — стоял порядочный бардак, и Зоуи, помня свои визиты, ставила на то, что по мере приближения аукциона он усугублялся.              Она посидела в кресле, окинув кабинет взглядом, для начала прикинув, где она помнила эту улитку. Задумалась, что поразительно, как мир не знает, что Джокер — это Дофламинго, учитывая, что его муши имеет его очки. И, обведя взглядом полки, обнаружила, что несколько муши стоят на антресоли, почему-то одна муши стояла на блюдце вместо чашки, другая — вместо чайничка, и еще несколько были забиты в дальний темный угол за стеклом. Если Танго прибегал сюда со стоящими дыбом волосами, разбрасывал бумаги, в поисках наводя еще более жуткий бедлам, то заметить муши там у него бы не было возможности. Для этого нужно было определенное душевное спокойствие.              Зоуи поднялась из-за стола, прошла кабинет, открыла антресольку и достала муши Джокера. Одного из стражей отправит к Танго, а сама пойдет на обед — еще самой не хватало стать мальчиком на побегушках шестерки на аукционе рабов.              Но едва она коснулась муши, она запиликала. Зоуи поставила ее на стол. И улитка тут же прекратила звонить. Зоуи наклонилась к ней. Взяла ее снова в руки, и звонок вновь раздался.              Как отправить сообщение пользователю, когда он будет онлайн. Зоуи подумала минуту. Надо всучить ее страже и пойти на обед. Но как она могла?              Улитка помолчала, когда сняли трубку. Послышались шаги — как если в ботинках на твердой подошве шагать по мраморной плитке, приближаясь к снимающему звук устройству.              — Что, Танго, зашиваешься? Королева когда планирует от тебя избавиться, старый ты бездарь? — шутливый, злой голос Дофламинго неприятно наполнил комнату, и, судя по всему, Танго бы съежился, и скукожился, и, приняв стоически подхалимский тон, вопросил бы, чем может помочь.              Зоуи усмехнулась. Улыбка с муши сошла чуть раньше, чем она ответила, когда Дофламинго не услышал ответа мгновенно и уже это принял за знак.              — К сути, — сказала Зоуи.              — Ты кто такая?              — Секретарша. Все передам. Говорите, — сказала она.              Джокер не поверил. В подтверждение этого его ехидные смешки стали медленно срываться в трубку.              — А где этот таракан?              — Ищет улитку в другом конце аукциона, — честно сказала Зоуи. — Но я за него. Он очень волнуется пропустить этот звонок. Говорите. Я записываю, — Зоуи даже потянулась за пером. Фарс Дофламинго развлекал. Он должен был быть зол на Танго или на постороннего у телефона, но абсурд его смягчил.              — Ладно, пусть не боится. Передай ему вот что. Кайдо ищет Гласс. Ту, за которую выдали нетиражную. Пусть перезвонит. Как найдет клятую муши.              — Передам, — сказала Зоуи совершенно покорным и многообещающим голосом. — Он непременно спросит, Кайдо лично?              — Он слишком туп, чтобы это спросить, но нет. Кинг. А ты ничего. Только скажи, я мигом устрою, чтобы ты была секретаршей не в этой промерзлой дыре, а в тепле и заботе в самом восхитительном месте Гранд Лайн.              — Что до Гласс, и без Танго отвечаю: Гласс на Сент-Невис планирует продать себя в рабство. Что до меня, мне не по душе Дресс Роза. Надеюсь, никогда не увидимся.              Дофламинго замолчал. Зоуи улыбнулась. И положила трубку. Ее искал Кинг. Старший помощник. Она выдала муши стражнику и отправилась обедать. Во рту не было с утра и маковой росинки, а встреча Святых и еще болтовня по телефону заняли все время почти до третьего часа пополудни.              Зоуи макала гренку в луковый суп, когда за обедом Аллен нашел ее за столом. Выглядел несколько разбито, как будто его сбили по дороге до ресторана, и когда подошел, не разошелся в вальяжном реверансе или поклоне и не потянулся целовать руку. Наклонился к столу, не отодвинув для себя стула, уперся двумя руками о стол, как будто возомнил себя дознавателем.              — Ты с ним говорила?              Зоуи подняла на него взгляд. Ни здравствуйте, ни приятного аппетита. Обычно очень связанный этикетом и ритуалами человек, как Аллен, не мог начать с этого разговор. Она посмотрела на него внимательно: Аллен что-то принял. Не ради веселья, а чтобы успокоиться — а это было ему несвойственно, и в веере его пристрастий доминирующую роль играли, несомненно, стимуляторы. Поэтому вопросы задавал настороженным полуголосом, хотя был возбужден и напуган и как будто на грани нервного срыва или панической атаки. Видеть его в таком состоянии было непривычно. Она указала на него ложкой.              — С кем? — спросила Зоуи.              — С Его Святейшеством Федуччи, — Аллен это прошептал громко и напряженно, как если бы хотел прокричать ей в лицо, но что-то (непонятно, содержание разговора или химический состав крови) не позволяло ему повысить тон.              — Да.              Аллен убрал руки со стола, выпрямился, запустил руки в волосы — вернее в парик. Зоуи подняла бровь — изумление и стресс Аллена ей были неясны. Во-первых, она только что для себя заключила, что нервоз был свойственен только Танго. А во-вторых, Аллен и сам был на короткой ноге со Святыми.              — Гласс, — Зоуи в голосе услышала то, чего не считала в его виде. Это не стресс, и не изумление. Это почти сожаление, как говорить с терминально больным. — Федуччи отказался от сделки. Ты, считай, мертва.              Зоуи подняла брови. Должно быть, Аллен тоже думал, что она что-то приняла, потому что ее безразличие было абсолютно несоразмерно его состоянию. Аллен отодвинул стул и сел перед ней. Говорил приглушенным голосом, как с заключенным тюрьмы перед смертным приговором.              — Зачем ты с ним говорила, Гласс?              Аллен был как будто в отчаянии. Аллен, который ставил на то, что она не выберется из воды сухой, был не просто не рад — у него осталось только вопрошать, что было в ее голове, когда она срывала сделку.              — Аллен, в конце концов ты сам говорил, что я не выберусь, — начала она, но Аллен посмотрел на нее с таким агрессивным сожалением в глазах, что она осеклась. Аллен опустил голову. С его лица сошло все театральное и напускное, видимое сквозь грим. Он тяжело выдохнул, покачал головой.              Зоуи повернула голову, как будто это помогает лучше его рассмотреть, хотя дело было конечно не в виде Аллена, и на его лице не были написаны ответы. Просто начинала вырисовываться одна вещь, и Зоуи пыталась ухватиться за нее, чтобы сформулировать.              — Гласс. Твой единственный способ выбраться был лечь под господина. Федуччи нужен один ребенок и у него бы не было к тебе интереса после — ты стала бы свободна как ветер и вела бы любые дела, какие тебе вздумается, имея в руках все, о чем можно думать и на что падает свет. Я думал, ты достаточно умна, чтобы это понять, — вот здесь прозвучало не сожаление. Горечь. Сошла на нет театральность, и Аллен говорил как обычный глубоко разочарованный человек, проигравший большую-большую ставку. Зоуи подняла бровь. Некоторым комментариям в ее отношении ей будет сложно поверить. — Гласс, я так надеялся, что ты достаточно умна.              Зоуи получала упреки в том, что не умеет молчать. В том, что рисковала. В том, что играет не за одну сторону. В сомнительной морали и неоднозначных принципах. В недостатке ума ей претензии выставляли редко. Зоуи посмотрела на Аллена. Аллен, который целовал ей руки на Санрайз, уверяя, что она впечатлила синдикаты, потому что сам попытался обвести ее вокруг пальца и не смог. Который пустился в глубокое падение после ее смерти.              Зоуи забыла про гренку и крутила ложку меж пальцев, чтобы занять чем-то себя механически, пока думает.              Аллен лжец. Она предупреждала об этом Че, она помнила об этом до сих пор. И она обещала Аллену, что если выберется, то его ложь ему с рук не сойдет. И то, что он сказал сейчас, возможно, самое искреннее, на что он способен.              Потому что она этой выходкой сорвала его планы. На его отчаяние может быть только одно объяснение:              — Очень хотелось своего человека в Мариджое? — спросила она. Аллен помолчал. Зоуи улыбнулась. С первого раза — и так метко. Она откусила гренку и принялась за суп. Готовили восхитительно. Аллен усмехнулся. Она снова понимала слишком много, чтобы упрекать ее в глупости.              — А что такого, если да. Представь, что мы могли бы сделать? Кем ты бы могла стать. — Он откинулся на спинку стула. Зоуи снова взялась за столовые приборы. Ее предпочтение еде после того, как ей объявили о скорой кончине, Аллен не понял. — Гласс, объясни мне, почему между тем, чтобы иметь все, и паршивой смертью ты выбираешь паршивую смерть? Не пиратскую смерть в море, даже не этот высокоморальный пассаж, а паршивую, собачью смерть, как выбраковка товара. Почему ты считаешь, что можешь заговорить зубы кому угодно и что ты умнее всех в комнате? Что заставляет тебя думать, что любой пойдет тебе навстречу, когда весь мир преимущественно состоит из тех, кто не просто против тебя — а кто хочет тебя поиметь и уничтожить?              Зоуи медленно расправлялась с обедом, пока Аллен говорил. Опустила приборы на тарелку, вытерла губы салфеткой и сложила руки на столе.              — Аллен, — сказала она негромко. Аллен неодобрительно качал головой. Но поднял на нее взгляд. Ее безразличие к смерти, которую он описывал, к его вопросам и планам, раскрытым ей на второй минуте разговора, его настораживало. Зоуи поднялась из-за стола и подошла к нему, чтобы их не разделял стол. Встала почти вплотную, это позволило говорить тише. — Теперь мне по меньшей мере ясно, зачем вы с Королевой меня сюда притащили. Но когда увидимся в следующий раз, вы будете должны мне все, что имеете, и сложите голову, если я велю.              — Ты будешь убита на аукционе, Гласс. Не будет никакого “когда”, — Аллен произнес это почти неслышным шепотом. Когда замолчал улыбнулся очень характерной улыбкой, уголки его тонких губ опустились — выглядело почти вымученно. Похоже, в эту задумку Аллен вложил много сил. И теперь проиграл ставку. Серьезнее и больше, чем просто деловые игры. Так выглядит личное поражение. Зоуи больше ничего не сказала. Аукцион должен был начаться в полночь.              Аукцион должен был начаться в полночь и по числу лотов разделился на две половины. Разыгрывали сначала одних, потом других, после перерыва. Во время аукциона в закулисье стояла возня и крики, и стражи, подключенные к организации, не в состоянии эту организацию поддерживать, кричали, пускали в ход кулаки и оружие: кто помешает им пройти. Чрезмерно громко (шепотом) переговаривается с соседями. Шевелится.              На ящике сидела девочка лет четырнадцати, крутя на запястье браслет. Опустив курносый нос и болтая ногами, молчала, боясь поднять взгляд на стражу. Стояла в тени стены женщина с тиграми, правда, без тигров. Раб в серой форме и в ошейнике тер лужу крови, оставшуюся после того, как лот одиннадцать не продали, и его убили на месте. Попытавшись сопротивляться, он только попался между двумя стражами, и третий пробил ему под дых так, что у него кровь пошла. Именно такую судьбу Зоуи пророчил Аллен.              Прикованная руками к стене, в дальнем углу стояла рабыня из Норт Блю — владела фруктом, прикосновением обращала все в прах. За решеткой из кайросек лежало тело. Кажется, бессознательное. Девушку в платье горничной несколько раз ударили по лицу: человек, который должен был ее купить, имел фетиш на кровь из носу. Ее вывели на сцену под руки, потому что она не стояла на ногах и капала кровью на белый фартук.              В темном закулисье аукциона, куда приглушенно из-за тяжелых кулис доносились возгласы Танго и шум зала, в тенях за ящиками и приспособлениями, сценическими инструментами и декорациями, рабство было вовсе не другим, в отличие от рабства Джокера. Рабство было грязное, отвратительное и тошнотворное.              И Зоуи Гласс стояла в темном закулисье аукциона, прислонившись спиной к стене, сложив на груди руки, следила за мельтешащими людьми, за шевелениями публики. Стояла и не привлекала внимания, и стража обходила ее стороной. Один раз, когда она подняла голову, чтобы, прищурившись, посмотреть, как на сцену вывели лот и заело кулису, что стало хорошо видно Танго и сцену, стража попыталась подступиться к ней:              — Куда пялишься!              Зоуи перевела взгляд на стражника, и он, не дойдя до нее пары шагов, передумал.               На час аукцион прервался. Вывели людей. Танго вернулся к лотам, бил тростью мальчишку, что не мог принести ему бумаги. За несколько минут до начала второй сессии за кулисы подошел офицер Дозора. Танго отдал ему какую-то бумагу, и он вышел. В зале уже прибыл вице-адмирал. Что ж. Федуччи держался того слова, которое ей дал. Аллен будет должен ей все.              Вице-адмирал Хэндс опустил трубку муши и вышел на палубу. Корабли стояли в дельте реки Невис в полутора милях от станции морепоезда. Чтобы не занимать порт, Хендс велел стать в стороне от морского речного вокзала и промышленного порта. Личный состав был на борту и не спускался в город с тех пор, как они прибыли.              Вечером стало облачно, к полуночи пошел мелкий снег, но было на удивление безветренно, даже в море. Звонила вице-адмирал Цуру.              — Капитан, — позвал Хэндс. Капитан Вильямс, стоявший с сигаретой у скулы, обернулся. Подошел. Сигарету бросил, пока шел вдоль борта, в воду. — Возьми лейтенанта Хантера, мистера Джойса, Трелони и Флинта. Мы сходим на берег.              Вильямс отдал честь, отправился поднимать указанных солдат, которые видели десятый сон после отбоя. Выскочили на палубу через минуту, через десять минут — гребли к порту. Через полчаса вице-адмирал с офицерами был у здания аукциона, где его встретила эта женщина: высокая, в теплой накидке, закрывающей всю ее фигуру до самой покрытой снегом мостовой, с длинными пальцами, которые венчали металлические кольца-когти. Королева какой-то страны в Норт Блю.              Хэндс готов был спорить, что на суше было холоднее, чем в море, хотя обычно в зимнем климате бывает наоборот.              — Вице-адмирал, я рада вас видеть.              Вильямс подошел, бросив сигарету. Хэндс покачал головой – обмениваться любезностями в его обязанности не входило. Их провели по коридорам аукциона в зал. Уже выключили свет. В зале было много Святых, агентов Сайфер Пол, фамильной Знати и дилеров Подполья. Королева осталась стоять у одного из входов.              — Джойс, — негромко позвал вице-адмирал. — Ты — за кулисы. Найдешь распорядителя. Потребуй у него список лотов. Хантер — будешь у сцены. Трелони — в зал. Флинт — со мной.              Его люди отозвались короткими кивками, разбежались по указаниям как раз, когда ударили литавры, стало совсем темно и аукцион начался. Хэндс обернулся. Королева у входа в аукцион говорила с мужчиной во фраке, парике и с белым лицом. Он спрашивал, она медленно качала головой. Они оба отвлеклись от разговора, когда через несколько минут на сцену вышел распорядитель — пожилой мужчина с тростью. Его засветили прожектора, его голос наполнил амфитеатр аукциона, его обещания о великолепии лотов аукциона подбивали привкус азарта. Торги обычно начинались со ставки того из покупателей, кто изначально требовал лот на аукцион, и далее эти ставки перебивались другими.               С Хэндсом рядом скоро материализовался Джойс, передал бумаги. Хэндс просмотрел список — да, лот, который его беспокоил, был в списке. Джойс подтвердил, что видел ее за кулисами. Но недоговорил.              — В чем дело?              — Она, — Джойс не был уверен, как это сказать, и нетерпение на лице Хэндса и нежелание догадываться, заставили его сказать хоть что-то: — Просто стоит.              Хэндс нахмурился. Просто стоит? Что бы это ни значило. Главное, что она здесь.              У Хэндса был прямой приказ убить этого человека. У Хэндса и у большинства вице-адмиралов Штаба. Сенгоку требовал этого на узком собрании: стрелять на месте при встрече, хотя говорить это был не рад. Его все время поправляла Цуру: “если она жива”. От вице-адмиралов требовали соблюдать строжайшую секретность, что такой приказ существует, ее листовка даже не ходила между офицерами, ее показывали в Штабе с рук. И Хэндс тогда сказал, что, если она жива, Штабу следует сделать все, чтобы ее защитить — она офицер, выполнявший сложнейший приказ и подставившийся головой под Йонко. Цуру сказала: поэтому этот приказ и является такой строгой тайной: слухи о том, что Гласс жива, спровоцируют охоту Белоусов на нее.              Почему Штаб тогда ставил перед собой задачу убить ее вместо Феникса или еще кого из комдивов Ньюгейта — вопрос, который не обсуждался. Гласс не судили за дезертирство. Не вменяли ей измену. Ее показательного процесса не требовало командование. Гласс было велено стрелять на месте. Хэндсу не нравилась эта история — неприятно, когда командование скрывает от тебя информацию. Мечется из стороны в сторону. Одно было хорошо, его это не касалось, у него были свои дела на Сент-Невисе и еще вокруг морской железной дороги, одно из которых — хранить покой аукциона, который займет сто процентов его внимания.              А теперь выяснилось, что Гласс — не просто жива. Она на аукционе, как ей и предписывало ее личное дело, преступления, упомянутые в котором так и не смогли доказать. Она жива, она на аукционе, и убивать Гласс вовсе необязательно. Правительство вовсе не прочь переговорить с ней тет-а-тет. А на данный момент она числилась лотом на аукционе Сент-Невис, и Хэндс получил прямой приказ, которому не мог противиться, доставить ее живой в Штаб. Одно исключало другое, и Цуру, с которой он по старой дружбе консультировался по этому вопросу до полуночи, сказала, что она готова встретить его в Штабе, если он доставит Гласс живой.              Цуру говорила, что Гласс была и оставалась очень сложно предсказуемой единицей, и Штаб все еще не был уверен, что она делала после Гран Тесоро, но оказавшись на корабле вице-адмирала, она не будет сопротивляться. Она показала, еще когда Момонга преследовал ее, что она достаточно разумна, чтобы не бросать вызов в силе вице-адмиралу. Но она смогла убедить Момонгу встать на ее сторону и доставить ее в Штаб не как разыскиваемого преступника.              — Послушайте, Хэндс, я не могу вам приказывать, — подвела Цуру итог их разговора. — Но любому человеку, который с ней не работал, я бы велела не пытаться с ней даже говорить. Она задавит авторитетом. Заприте ее в каюте — будут даже излишни кайросеки, кандалы и охрана — без доступа к почте и вашим людям особенно, и она не доставит вам проблем.              Итак, вот эта самая Гласс «просто стояла» за кулисами, по словам Джойса, притом числилась лотом, и распорядитель представлял ее со сцены:              — Зоуи Гласс! Однажды мертвая! Знаменитый коммодор Дозора! С наградой шестьдесят шесть миллионов белли. Острая на язык, невероятно сногсшибательная и превосходная: — распорядитель долго воспалялся в эпитетах. Хэндс не слушал предыдущие лоты. Имя Гласс привлекло его внимание. Он указал Флинту и Трелони держаться ближе к цели. — Ставки!              Появление Гласс на сцене вызвало в зале недоумение. Короткое удивление в том числе у Хэндса. Гласс вышла в сопровождении стражи. Не стражи аукциона, а стражи его владелицы. Когда показалась из-за кулис, говорила с одним из них: стражи были ее выше на две головы, и мужик наклонился к ней, чтобы слышать. Она вышла не как рабыня, склонив голову, а оглядела зал. С ярко засвеченной сцены ей должно быть не видно ни единого лица в амфитеатре, но Хэндс на секунду подумал, что она прошлась глазами по всем, и в том числе его появление здесь было ей известно. Она бросила взгляд и на Танго, и тот, за чрезмерно вольное поведение обычно замахивающийся тростью, отступил на шаг и боязливо, осторожно начал:              — Первичная ставка: сто миллионов. Шаг — пятьдесят миллионов.              Когда оглашали начальную цену, то лоты всегда отводили взгляды. Прятали лица. Терялись, хотя им могло казаться, что эта продажа — в другой мир, вероятно лучший, чем есть. А оказывалось, они просто товары на витрине. А Гласс? А Гласс просто стояла. Хэндс понял. Она просто стояла.               Танго говорил все тише. Гласс просто стояла, помимо прочего, без браслетов. Хэндс внутренне для себя запомнил вопрос: почему она стоит здесь? Если она без браслетов, она фактически не лот.               Зал молчал.              Хэндс осмотрел присутствующих: один из этих людей должен был заплатить немалые деньги, чтобы Гласс вообще здесь оказалась, и теперь не называл первой ставки.               Святая Монморанси вертелась на месте. Искала глазами, когда кто-то даст первую ставку, видно была намерена поднимать стоимость. Гласс перестала “просто стоять”: она улыбалась, и Хэндс теперь не сомневался, она смотрит непосредственно на него. Прошло как будто с несколько минут с ее выхода, а молчание в зале затягивалось, и Танго распалял аудиторию. Было чувство, что если прозвучит хотя бы одно слово, то цена взлетит мгновенно. Пробьет рекорды. Но зал молчал. Танго нервничал. Гласс улыбалась.              Она знает, что ставок не будет.              Хэндс отдал знак капитану. Тот поднялся на сцену. Стража в зале дала о себе знать, Хэндс видел, как Ав Джи перехватили оружие, но их уняла Королева, едва заметно показав ладонь. Гласс рассмотрела приближение капитана Вильямса к сцене, еще когда он только двинулся. Он прошел вплотную к Танго.              — Гласс арестована и будет доставлена в Штаб, — сказал он негромко распорядителю, но микрофон все же отдал звук в зал.              — Арестовывать имеет право только старший по званию, — заметила Гласс, потому что Танго не нашелся, что сказать, сразу. Открывал и закрывал рот, как немая рыба. Капитан Вильямс обернулся на Гласс, и Хэндс заметил, что он тоже растерялся после ее замечания. Технически она была права, конечно. Хэндс припомнил слова Цуру.              Хэндс спустился по ступеням ближе к сцене.              — Ты больше не коммодор, Гласс, тебя может арестовывать кто угодно, — сказал Хэндс. Махнул рукой Вильямсу, чтобы не стоял столбом.               — Кто угодно? Тогда почему арестовывает вице-адмирал? — спрашивала она. Улыбалась. Была похожа на мартовского кота. Хэндс услышал в этом лесть ее персоне. И надо сказать своей тоже. Это было необъяснимое чувство.              — Нет! — опомнился Танго. — Она принадлежит аукциону! Даже если ставок нет, то…              — У меня приказ Штаба и Мирового Правительства, Гласс поднимется на Винтер. Аукцион ни к чему прерывать для этого, — сказал Хэндс. Указал своим людям на выход.              Танго не собрался с мыслями, и капитан Вильямс потянул Гласс под локоть на себя. Хэндс был уверен, она могла не даться ему, если бы захотела, но она шагнула за капитаном следом, как будто сама. Впрочем, Хэндс гарантировал, что Джойс будет ей не по зубам, даже с учетом ее владения Наблюдением.              — Офицер, — ему преградила дорогу Королева. Хэндс поднял на нее взгляд. — Это недопустимо. Аукцион теряет выручку.              В здании повеяло холодом. Королева владела фруктом очень опасного действия. Он мог промораживать людей насквозь, если те были неспособны сопротивляться. Хэндс был уверен, что дело не пройдет гладко и взял только тех, кто достаточно владеет Волей, чтобы не поддаться и не умереть мучительной смертью в следующие несколько суток.              — Штаб выплатит награду за ее голову в полном размере, поскольку она жива.               По полу пополз мороз. Лопнуло от заморозки несколько ламп, и фрукт вечной зимы резко и значительно опустил температуру.              — Ставка была выше награды Гласс.              Хэндс усмехнулся. Выше награды Гласс? Сто миллионов? Да они шутят.              Он подошел к Королеве вплотную — ему этот фрукт ничего не сделает. И Королева отступила. В конце концов, она просто чрезмерно могущественная женщина с фруктом. Хэндс потянул ее вместе с ними к выходу. Награда за Гласс уже давно не была шестьдесят шесть миллионов.              — Добавьте к ней миллиард, — сказал он негромко. Листовка Гласс была непубличная. Королева подняла подбородок выше, услышав такую цифру. Оглянулась на Танго, и тот умолк по одному ее взгляду. Гласс усмехнулась. Услышала. Знала.              — Вы умеете убеждать, вице-адмирал, — произнесла Королева и вышла с ними из аукциона. Потребуется сделать несколько звонков, чтобы обеспечить выплату награды — редко Штабу приходилось платить охотникам гонорары больше, чем полсотни миллионов. Королеве это должно быть известно.              Гласс вышла с ними, не оказав сопротивления. Вильямс сначала, как требуют того процедуры, потянул ее за руку, зафиксировав ее за спиной, но они не прошли и сотни метров, как капитан позволил ей идти свободно. Она была не вооружена, не измучена рабством, не напугана конвоем. Не выглядела как человек, владеющий Волей, потому что поскользнулась — капитану пришлось удержать ее под руку. Она ему что-то сказала в ответ на это, и Хэндс одернул своего человека, чтобы он не лыбился ей, как подруге. Цуру настоятельно рекомендовала запереть ее в комнате и не давать провоцировать личный состав. Хэндс понял, почему.              Королева, прежде чем подняться на корабль, попросила минуту с ней на улице, и Гласс покачала головой отрицательно еще до того как Хэндс ответил:              — Исключено, — сказал он. Королева заметно улыбнулась — от этого не потеряла совершенно непроницаемый вид.              — Мисс Гласс, а почему вы не сказали, что за вас такая награда? — спросила Королева. Видно, решила, что раз ей не дали права разговора тет-а-тет, то она спросит на месте. Гласс обернулась и шагнула по трапу спиной вперед, и то, что капитан потянул ее за собой, не отвлекло ее от разговора.              Хэндс поднял бровь. Награда миллиард — это как старшие помощники Йонко, как командиры ревармии. Как команда Роджера. Хэндс сначала думал, дали эту награду за вот это милое любезное личико. А дали ее за другое: за то, что она с рабского аукциона вышла свободной. За то, что не проиграла ни одному вице-адмиралу, который ее арестовывал, потому что достаточно умна, чтобы не вступать в бой. За то, что ей — без звания и явно не в состоянии противостоять ни флоту, ни рабской системе, ни дьявольскому фрукту хватало уверенности спрашивать:              — А почему вы не знали, что за меня такая награда?              Она всерьез ждала ответа, и, наклонившись к капитану, произнесла:              — Секундочку, капитан, — чтобы он дал ей время постоять на трапе и посмаковать насмешку.              И Вильямс действительно позволил ей остановиться, хотя она была не старшая по званию, не гость и не свидетель, ее должны были арестовать и, если судить по величине награды, держать в самом глубоком трюме на воде и хлебе.              Она получила награду не за измену, не за сорванные операции, не за нарушение уставов, не за связи с рабством, которые имела, согласно ее делу, не за дезертирство — что не показалась, после того как смогла обвести Феникса вокруг пальца. Она получила награду за знания. За сами знания и за знания, как ими пользоваться. Хэндс только сейчас это понял. Поэтому не велел капитану увести ее прочь отсюда.              Королева подняла подбородок, высокомерием осанки пытаясь защититься над справедливой насмешкой. Она — одна из информаторов Дозора — и не вызнала про награду Гласс.              — Господа, не заблуждайтесь, — произнесла Гласс. Приняла тон Танго на аукционе, и признаться, театральность была ей к лицу и ресторировать она умела. Ее голос отдался в голове. — Мой арест — моя заслуга, его спланировала я. — Она усмехнулась.              Хэндс снисходительно промолчал — это было безумие. Она не могла спланировать свой арест, потому что ее ареста требовал руководитель CP0. Герника стоял вдалеке, закрываясь шляпой от снега, и наблюдал арест, не вмешиваясь.               Или она знала?              Хэндс допустил на секунду, что она знала, и это была ошибка, теперь он был уверен, что она знала. Она обернулась на Гернику и не махнула ему рукой, только потому что Вильямс схватился бы за оружие от ее резких жестов.              “Она знала” превращалось в вездесущее проклятье. А Гласс знала толк в театре, она выдержала паузу на размышления, прежде чем подытожить:              — Выходит, вы мне должны половину гонорара, а Аллен мне должен свою голову. Задумка с Мариджоей была неплохая. Идемте, капитан, — она усмехнулась, на этом, видно, закончила и пошла вперед Вильямса. Королева молча проводила ее взглядом. Чтобы морским ветром ей не сдувало волосы в лицо, она одним движением убрала волосы назад, и оглядела море — привычка командира корабля.               — С вами свяжутся о гонораре, — сообщил Хэндс.              — Следовало убить ее на Санрайз, — заметила буднично Королева, глядя на мельтешащий снег, как будто сквозь людей и корабль, в глубокой задумчивости. — А теперь ведь выходит, что я действительно должна ей половину гонорара.              — Она будет убита, так что это вряд ли, — успокоил ее Хэндс. Он просто доставит ее в Маринфорд. — Ее награда — за мертвую.              Она никогда не посмеет драться с вице-адмиралом, она будет паинькой, а личный состав он выстроит. Королева перевела на него бледный взгляд. Ее губы только дрогнули в ледяной улыбке или ухмылке, обострив ее и без того острые черты лица. Она была то ли восхищена, то ли планировала человекоубийство.              — Не заблуждайтесь, — повторила она слова Гласс. Усмехнулась снова, как будто ей понравилась сама эта фраза, как ребенку вдруг начинает нравиться какая-нибудь бесхозная безделушка вместо дорогой игрушки. — Не заблуждайтесь. — И она повернулась на каблуках и медленно проследовала обратно. Ветер и снег как будто обернули ее в густой метели, и хлопья снега разметало по порту и ночь прояснилась.