Делец

      Говори спокойно, не то я сдам тебя в психушку

      — В день, когда контр-адмирал Берк прибыл на Сан-Фалдо, я еще не знала, кто он такой. Сан-Фалдо никогда не отличался особенно тесными отношениями с Дозором — их база функционирует на автономном от города начале, в делах острова в части театра и музея их мало что интересует. Ни Вольто, ни я никогда не имели долгого диалога с Дозором и тем более со Штабом.              — А Вольто — это…              — Управляющий Эрвуола и покровитель города.              — А вы?              — Я председатель совета учреждений искусств.              — А вы с Вольто не…              — Нет!              — А Берк?              — Берк очень знаменит среди некоторых кругов. Он в фаворе у Главнокомандующего, и говорят ему даже сошло с рук дезертирство — он три месяца скрывался после провала операции.              — Дезертирство?              — Он инсценировал свою смерть, чтобы его не убила Шарлотта Лин-Лин. Он сорвал помолвку ее дочери.              — И Дозор не посчитал это дезертирством?              — Он сам вернулся в Штаб.              — Не посчитал, значит. Так что там у вас с Дозором?              — С Дозором, если вдруг им нужно сделать какие-то дела, общается администрация города и мэр, коммодор базы на Сан-Фалдо и кто угодно. Всех этот расклад устраивал.               — А кто влиятельнее, мэр или Вольто?              — А сами как думаете?              — Ясно.              — Каково было мое удивление, когда ко мне в кабинет в Эрвуол глубоко после закрытия музея явился лейтенант Дозора. Он вошел без стука с оружием в руках, не представился, остановился перед столом, оторвал меня от дел и потребовал встречи с Вольто немедленно, на что я ответила ему то же самое, что и вам. Вольто не принимает посетителей. И если бы я пускала каждого, кого видела, то зачем вообще я здесь нахожусь. Но я предложила свою помощь, и лейтенант сказал, что в таком случае я должна проследовать в порт и говорить с контр-адмиралом Берком. В порту действительно стоял корабль Дозора, много солдат стояло в порту, среди которых были и местные служащие, солдаты Штаба, Берк и коммодор Паскуатти, я столько людей в порту видела только в тех редких случаях, когда на Сан-Фалдо доставляли картины.              — Расскажите.              — Что ж, с конвоем, например, двенадцать лет назад прибывала частная коллекция одной из преступных семей Вест Блю — он пожертвовал ее перед смертью Эрвуолу, но я не знаю подробностей. Ставлю на то, что история некрасивая, и чаще всего отдать картины публике — это жест не благотворительности, а ненависти к тому, кому они изначально предназначались. Коллекция прибыла на фрегате контр-адмирала Иви, с ними шло два корабля сопровождения, Сан-Фалдо оцепили, кажется, весь целиком, отменили рейсы морепоезда. В Эрвуоле стояла целая тьма солдат, и когда Вольто объявил, что картины подлинные, об этом писали все газеты, мне известные. Но об этом Вольто уведомили за несколько недель, сам владелец картин связался с музеем, и о том, что картины будут, знали все, кто должен был знать. А теперь Дозор объявился вот так просто, без приглашения, и требовал к себе, как мальчишку на побегушках.              — Что Берк сказал?              — Берк увидел меня, ему на меня указал Паскуатти — он не слишком хороший человек и довольно остро реагирует на то, что Эрвуол не позволяет его людям топтать сады. Берк из этих людей стоял единственный без оружия, но, когда я подошла, его солдаты как ощетинились, будто у них был приказ вязать меня в наручники. Вы видели Берка, сеньора?              — Нет.              — Отличите его по тому, что он выглядит, как форменный подонок. Он встречал меня отвратительной гримасой деланой вежливости, жеманной улыбочкой и гадкими взглядами на декольте. Я спросила, чем могу помочь, и он, перемявшись с ноги на ногу, расправив плечи и оглядев людей, будто предлагая им немного унять свое напряжение и, мол, у него все под контролем, сказал:              — Штаб строго-настрого мне запретил мне переходить границы с Вольто, — он был невероятно доволен тем, что говорит, и видно считал, что безупречно следует приказам: — Но на ваш счет разговора не было. Вы арестованы, мадмуазель — а на Сан-Фалдо так не говорят, но Берк очень хотел блеснуть, — и вы мне скажете, где Вольто, и только если он явится и скажет мне то, что я хочу услышать, возможно, я позволю вам остаться.              — И вы сказали?              — А что мне оставалось?              — Сообщить в Штаб, чтобы держали цепных псов на коротком поводке.              — Сеньора, ведь я вам говорю, Сан-Фалдо никогда не имел тесных связей со Штабом. Контр-адмирал говорил от его имени, казалось, что никакой инстанции выше него нет. Вольто нашли. Я редко видела его в расстройстве чувств, но он был крайне недоволен, и он тянулся за шпагой, когда мы стояли в каюте контр-адмирала, и он допрашивал Вольто, не имея на то никакого права, о том, о чем Вольто было неизвестно, подначивая его тем, что я окажусь в немилости правосудия.              — О чем допрашивал?              — О картинах, сеньора. О тех самых, что, видно, теперь у вас.              — Я, признаться, не имею понятия, что это за картины. Вольто сказал, стоят неприлично много денег.              — Неудивительно, что вы не знаете. Вы молоды. Что ж, если позволите, небольшое отступление. В искусстве торговли предметами искусства — простите этот каламбур — есть несколько факторов, определяющих ценность произведения. Это их условная ценность для истории искусства, имя его автора, число его сохранившихся картин, доступность этих картин к покупке, непосредственно художественная и символическая ценность, возраст произведения, эпоха, к которой оно принадлежит. Эрвуол — крупнейшее собрание наиболее ценных произведений, известных свету. Крупнейшее в мире, но второе, разумеется, после Мариджои. Коллекция Эрвуола на том этапе формирования, когда она уже бесценна. Но она ничтожна по сравнению с тем, какие полотна хранит Пангея. Они недоступны людям, их копии не существуют в природе, запрещено распространять любую их реплику, фотографию или копию, а списки находящихся там картин, их сюжеты и словесные описания известны считанным людям на Синем море. Так всегда было, есть и будет, кроме единственного исключения. Сорок лет назад двенадцать картин были украдены с Мариджои. Говорили, украдены она были абсолютно бесхитростно, как если пойти и ограбить лавку с яблоками, это позорило Мариджою, Дозор и любые службы, стоящие на страже Святейших, и это хотели бы удержать в глубокой тайне, но о том, что кража произошла, объявили в газетах. Сеньора, вы бы знали — мир встал на уши. Дозор искал их следы по всему морю, переворачивал с ног на голову города, корабли, рынки. Говорили, переполошили все Подполье, за помощью обращались к самым разыскиваемым лицам эпохи, что много лет были в Импел Дауне. В краже подозревали всех, начиная от пиратов, заканчивая законными королями. Но поиски не принесли результатов. Двенадцать картин сочли исчезнувшими навсегда. Много голов из-за этого упало, но у мира появились другие проблемы с тех пор.              — С чего Берку ворошить историю сорокалетней давности?              — Потому что он откуда-то доподлинно знал, что картины всплыли в Подполье. Я позднее подумала, что, может быть, это связано с тем, что Берк сверг одного из императоров и возможно узнал это тогда. Возвращаясь на его корабль, в его каюту, где он сидел и курил невыносимо горький табак, напомню, о том, кому картины предназначены и что с ними будет, Берк выбрал допрашивать Вольто.              — А есть повод думать, что Вольто было бы известно о картинах?              — Сеньора, Вольто оказал много услуг очень влиятельным людям, потому что сохранил их сокровища, восстановил их из праха, нашел их в тени, сберег их для их детей во время войны или усобицы. Вольто участвовал в сделках, когда бесценные полотна были возвращены миру в обмен на жизни осужденных и разыскиваемых, Вольто много известно про перемещения отдельных полотен, которые также не видели публики много лет. Если и был человек, кого бы вовлекли в перемещения картин, это был бы Вольто. Но такого человека не было, и Вольто не знал. Берк в конце концов поверил. Поверил. Велел не сметь сунуть носа на Санрайз, а Вольто бывает на Санрайз часто — Синдикат Саут Блю очень внимателен к Сан-Фалдо.              — Логично.              — По-вашему?              — Тогда бы картины отдали ему на Санрайзе.              — Наверное, Берку бы этого очень не хотелось. Дозор не может присутствовать на Санрайзе, все сделки, заключенные на Санрайзе с любыми товарами и услугами, являются законными, вне зависимости от содержания. То, что на Санрайзе взяли контр-адмирала Че — поразительно.              — Пожалуй.              — Прежде чем отплыть, Берк поклялся в нескольких вещах. Во-первых, если Вольто окажется замешан и не сообщит, его будет ждать суд на Мариджое как соучастника — а вспоминая жестокость судов сорок лет назад, это страшное обещание, сеньора. Во-вторых, он предупредил, что кто бы это ни был из Подполья, когда кто-то из них явится на порог, то в тот же день следует прощаться с жизнью.              — И что, был прав, по-вашему?              — В одном, как минимум. Вы дали всего двенадцать часов.              — Но день-то не тот же, а следующий, — возразила с ухмылкой Зоуи.              Дама, прежде самым мужественным образом державшая безупречный контроль над собой, хотя ее страх было сложно скрыть, теперь не ответила. Замолчала, задержала дыхание, побоялась отвести взгляд от Зоуи, и она поняла, что переборщила с юмором.              Человек самым неподдельным образом боится ее как огня и просит ее буквально о пощаде, а ей хватает совести шутить на этот счет.              А самое забавное, что опровергнуть, что она непричастна к Подполью, будет не совсем искренне. Она здесь буквально по просьбе дилера Подполья. Хотя того, чьим именем она угрожала Вольто, она не знала.              Зоуи отстранилась от стены, которую подпирала, пока слушала Даму, и вышла в кухню. Дама подняла на нее голову и проводила ее взглядом в спину. Надо было дать этой женщине несколько минут, чтобы собралась. Зоуи налила стакан воды.              Зоуи, когда соглашалась доставить груз, вообще думала, Перпетуя отрастила хвост из какого-нибудь капитанчика, который стриггерился на легкую добычу, а передать груз — это будет два пальца об асфальт. Перпетуя не сообщила, что Берк идет непосредственно по следу ее груза, притом идет давно и очень дотошно. Перпетуя не сообщила, что Вольто не участвовал в сделке, не имел обязательств принять груз и фактически оказался между молотом и наковальней, когда Зоуи надавила на него авторитетом отправителя, которого даже не знала. Зоуи не знала, что вляпывается в очередную авантюру, в которой будет участвовать Мариджоя.              Так что Дама была, конечно, напугана говорить искренне о том, как ей угрожали и как Вольто пророчили печальную кончину, перед ней — человеком “из Подполья”, при появлении которого можно прощаться с жизнью “в тот же день”. Человек, который тоже угрожал и пророчил Вольто печальную кончину. Дама была напугана, потому что двенадцать часов тикали и оставалось всего семь для того, чтобы Вольто выбрал, чьи угрозы его беспокоят больше. Но у Зоуи были проблемы посерьезнее.              У нее были проблемы серьезнее: она оказалась в ситуации, о которой ничего не знала заранее, и у нее тикали те же часики — оставалось семь часов, чтобы найти этому решение и постараться никого не убить в процессе и самой в результате не слиться с волнами.              Водички она бы в таком раскладе и сама выпила, но она взяла стакан, вернулась в комнату и поставила на столик перед Дамой.              — Пейте.              — Вы очень любезны, но я не могу, — она указала тонкими пальцами на свою маску.              — Снимите. Вольто говорит, в маске просто быть искренним, а снять ее — кто вы без нее?              — Кто я без нее?              Зоуи не ждала ответа, подошла к окну, открыла его нараспашку. Пахло сыростью, мокрым камнем и ночью, которая будет дождливая до самого утра. Услышала, как маску опустили на стол, и Дама все же выпила воды. Зоуи обернулась — женщина с ней в комнате имела очень бледный цвет лица — потому что никогда не показывала лицо солнцу, возможно, уже много лет. Возможно, из-за этого же выглядела безупречно молодо, строгие, но зрелые черты лица в полутьме комнаты выглядели как жемчужные.              Зоуи поймала себя на мысли, что не сможет назвать возраста этой женщины. Ее взгляд на себе Дама поймала и опустила стакан к столу.              — А Берк, собственно, ведь не знает, кто был владельцем картин, — спросила Зоуи. Дама не сводила с нее взгляда. Не ответила, потому что как вопрос не прозвучало. Вольто бы иначе не велел подумать, чьи имена назвать. Берк не знал, но грешил на Подполье.              Зоуи села на диван, сложив ногу на ногу. Дама едва заметно пожала плечами.              — Как вы, сеньора, не боитесь показывать лицо, — произнесла она негромко. Прежде ее голос был спокойный, ровный, как будто она делала, что должна, а теперь она действительно прозвучала обеспокоенно.              — Я боюсь собак, насекомых и умереть в нищете, — сказала Зоуи. — Или с моим лицом что-то конкретно не так?              — Мне просто кажется, я вас видела.              — Да?              — В газете, — сказала Дама. Зоуи усмехнулась. Подняла брови, приглашая назвать ее. Кажется — это она только так говорит. — Коммодор Гласс.              — Собственной персоной, — сказала Зоуи. Если Дама ее узнала, то никакой тайны строить смысла нет. Она медленно покачала головой, хотя в коротком сосредоточении в ее глазах Зоуи прочла, что ей непонятно, как коммодор Гласс из газет была теперь здесь. — Хотя я люблю говорить, что я в отставке. Но технически мне никто ни увольнительную не подписывал, ни погон не срывал.              Зоуи обвалилась в кресло, а Дама, наоборот поднялась. Она была высокая женщина, и чтобы забрать ее маску, она склонилась над столом. Прежде чем снова скрыть ей лицо, она повернулась к Зоуи.              — Возможно, поэтому я и пошла за вами, сеньора.              — Да? У большинства людей коммодор Гласс доверия не вызывает.              — Если бы я просила присмотреть за детьми в песочнице, я бы выбрала не вас. Но кажется, что я даже не могу себе представить, к чему может привести срыв сделки — ни я, ни Берк, ни даже Вольто. И Берк явился ко мне с пистолетом и велел выбирать смерть от чьей руки я бы предпочла — Дозора или Подполья. А вы пришли к Вольто как равная и не поставили ничью жизнь на кон. Простите мне, что я думаю, что вы мне более симпатичны, чем Берк.              Зоуи усмехнулась. Дама надела маску и закрепила ее на затылке.              — Оставьте этот разговор между нами.              — Разумеется, сеньора. Как я не снимала маски в этот вечер, — она указала на свое лицо длинными пальцами, — так и вы не снимали своей. Доброй ночи.              — Доброй.              Зоуи не вышла проводить ее из номера, слышала, как она негромко закрыла дверь, и стук ее каблуков по гостиничному коридору затих, когда она вышла на лестницу, ведущую вниз. Она посмотрела на часы: секундная стрелка заканчивала оборот, и минутная вот-вот показала бы на двенадцать, тогда будет ровно пять часов утра, и от ее счетчика останется половина, и экватор обратного отсчета ознаменует начало рассвета, начинающего теплиться за окном где-то над морем.              Когда в первом часу ночи в порту появилось с батальон солдат, капитан Рюгер сразу понял — это охота на ведьм. В идеале в таких случаях собирать команду и валить нахер, потому что если у Дозора приказ найти, пусть даже то, чего в порту отродясь не было, они скорее пустят корабль ко дну, чем оставят приказ невыполненным.              Рюгер знал дозорные подходы немного лучше остальных, потому что в свое время служил в этой организации и ушел в отставку, потому что подростковый идеализм в конце концов отступил, когда он получил лейтенанта и оказалось, что быть прокладкой между солдатами и командованием это чертово проклятье и всесторонне насилие над собой, и покинул это славное учреждение, ушел в торговлю, лет десять потратил на то, чтобы встать там на ноги, едва не пожертвовав жизнью, семьей и людьми, но в свое время вышел на Синдикат Вест Блю и получил предложение ходить под их опекой.              Дьявол знает, как Синдикат делает так, что количество головной боли капитана значительно сокращается — тебя уже не преследуют пираты, тебя не допрашивает Дозор, и ты можешь сняться с любого рейса и быть замененным другим капитаном и вернуться к молодой жене — а она все еще была молодая и красивая — и убедиться, что дочь все еще зовет его папа, а не по имени, как однажды выдала старшая, когда Рюгер годами не бывал дома.              Так вот, если бы он не был под Синдикатом, то он бы собрал монатки, вытащил команду и дал приказ отплывать — плевать, что команда не отдохнула и была недоукомплектована — они едва причалили прошлой ночью, и квартирмейстер искал замену некоторым парням, что оставались на Сан-Фалдо. Но золотые часы в кармане имели герб семьи Денаро, и Рюгер смотрел на то, как дозорные постепенно занимают порт, с долей безразличия. Вытащили с одного из кораблей капитана чуть не за ухо, уперли ствол в затылок — мужик поднимал руки, опустив голову, клялся, что знать не знает, что везет. Корабль обыскивали.              Рюгер был не единственный, кто наблюдал за этой сценой — любой приличный капитан, кто остался в порту, давно уже держал нос по ветру. А кто остался не в порту, должен был явиться сюда хоть из постели проститутки, хоть из последней стадии опьянения — хотя для Сан-Фалдо вряд ли это типичный досуг, особенно учитывая, что в театре тем же вечером шла какая-то вселенская премьера. В порту очень много кораблей. Рюгер прикинул, сколько времени займет осмотреть каждый — не сутки и не двое, и часть кораблей все же отплывет, потому что дозорных кораблей, заблокировавших бы выход из бухты, не снарядили. По мнению Рюгера, это была ошибка, будь он лейтенант, он бы это первым делом предложил и стоял бы на смерть, чтобы командование велело это сделать. Иначе без толку. На утро здесь не будет ни одного корабля, на котором была бы хоть унция незаконных грузов.              Вон, кто-то из моряков пошел говорить с офицером в маске. Видно, знал, что у него в трюмах, и был готов ручаться за них, а значит, может и Дозор пустить на корабль, а потом просто наблюдать за цирком. Умно. Офицер отправил с ним с дюжину солдат. Рюгер даже не мог подумать, что такое выяснилось в ночь премьеры в Большом, что вызвало такой ажиотаж.              К трем в порту было вообще не протолкнуться. Ночь стояла черная, дождливая, но теплая. Рюгер стоял на причале, когда с корабля по соседству спустилось двое: мужик с трубкой и черным зонтом разговаривал с другим, одетым в мешковатые одежды.              — Есть огонь? — обратился тот, что с трубкой, к Рюгеру. Он, как приличный человек, достал из кармана спички. Его закрыло зонтом, он дал мужику прикурить. Когда тот вытащил трубку и выдохнул дым, Рюгер протянул руку:              — Капитан Рюгер.              — Капитан Влам, — назвался мужик, и чтобы освободить руку для рукопожатия, прикусил трубку. От этого его слова прозвучали не слишком приветливо, но рукопожатие было крепкое и уверенное. Рюгер перевел взгляд на второго с ним, и капитан Влам представил его: — Мой старший помощник, Декси Кера.              На своего капитана Декси Кера был вообще не похож — слишком интеллигентно выглядел, не имел при себе оружия, не курил, и дождь его не очень беспокоил.              — Как вам? — спросил Рюгер, покачнув головой в сторону — там, где стояли, вооружившись, дозорные, на каждом шагу. Влам поморщился — ему не очень нравилось. Декси Кера отнесся скорее с благонамеренным безразличием. — Мой вам совет, не знаете, что везете, отплывайте по добру по здорову, — сказал Рюгер. Влам смерил его долгим взглядом, задержав дым на вдохе.              — Это было бы опрометчиво, — заметил Декси. Влам повернул к нему голову. — Мисс Президент сказала, отплывающие корабли будет преследовать Штаб.              Кто такая мисс Президент, Рюгер не знал. Но, если она была права, то отплывать действительно опрометчиво, и он согласно покачал головой. Они постояли под зонтом еще с несколько секунд, а потом оба проследовали дальше, на прощание капитан снова пожал Рюгеру руку, и они, когда отдалились, продолжили свой разговор.              Потом начало светать. Рюгер вышел из каюты, когда наконец перестал дождь, и на рассвете поднялось над морем алое солнце. Порт немного проредел — часть кораблей ушли, и Рюгер теперь прикидывал, когда их настигнут дозорные корабли. В семь показался квартирмейстер — был в городе и был занят делами команды. О происходящем в порту видно не знал, поэтому Рюгер рассказал ему, что происходило. В ответ квартирмейстер ему рассказал, что в порт не впускают и не выпускают из него, если не доказать, что ты с одного из кораблей.              — Ну, до этого корабля они доберутся разве что через трое суток, — сказал Рюгер. Ночь показала, как быстро, а вернее медленно, идет дело. Тем более дозорные устали за ночь, чего уж тут. Квартирмейстер покачал головой.              — Должны явиться скоро. Потому что они спрашивают корабль для того, чтобы явиться с обыском немедленно. Думают, что человек из города будет пытаться попасть на корабль.              — Что они ищут-то?              — Да контрабанду какую, — отмахнулся квартирмейстер. Рюгер в этом сомневался, Дозор не очень охотлив до таких преступлений. А тут обрушились, наверное, всем личным составом Сан-Фалдо. И не только — были люди без масок, а мастные бы себе этого не позволили.              Квартирмейстер был прав — не прошло получаса с его появления, как к кораблю подтянулось человек шесть солдат и очень неприятный на вид лейтенант с кастетами. С ними была еще женщина, которую Рюгер не знал, но она не носила ни маску, ни форму. Была весьма недурна собой, но похоже, не спала ночь — Рюгер помнил, как выглядит взгляд уставшей женщины, не спавшей ночь, потому что у него было трое детей и героиня жена.              Едва лейтенант открыл рот, чтобы ляпнуть что-то, как женщина свистнула через кольцо, да так, что лейтенант, которому свист раздался прямо в ухо, поежился. Рюгера нет-нет это посмешило. Так привлекать к себе внимание умеют только некоторые люди — скажем, офицеры флота, не вылезающие с корабля.              — Мои хорошие, есть улитка на Денаро? — спросила она вместо лейтенанта, он не успел начать говорить первым, оглушенный ее свистом.              — Есть, — сказал Рюгер. Потом посмотрел на лейтенанта. — Это корабль Синдиката Вест Блю, вы на него не подниметесь, — сказал он, указав двумя пальцами на лейтенанта. А на девушку кивнул старшему помощнику. Пусть он ее проводит на борт, что ли. То, что она начала с фамилии Денаро, это интересно, конечно. Либо она этот цирк специально разыгрывает. Но в любом случае своим появлением она заслужила разговор один на один в капитанской каюте, а там как пойдет.              — Ты мне тут не мели, у меня приказ. — Лейтенант своим людям жестом велел достать оружие. Видно, приказ у них строгий, раз сразу обнажают клинки. Старший помощник уже спустился с трапа и хотел потянуть девушку за руку, чтобы между ней и шестью вооруженными людьми был по крайней мере он, но дамочка пистолетов и ружей не испугалась. Усмехнулась лейтенанту в лицо.              — Да вы в отставку захотели, мистер, — сказала она, и освободила руку из ладоней Стурма. Лейтенант вытащил саблю.              — Тебя не спрашивали, — он указал на нее клинком. Тогда голос подал старшина, что стоял с ними:       — Согласно нашим уставам, обыск корабля Синдиката может проводиться только если на него напрямую указывает оперативная информация. Иначе требуется позволение капитана судна или полномочного представителя Синдиката.              Женщина усмехнулась, а старшина слишком хорошо знал дозорные уставы для своего звания. Никак вчера это прочитал. Рюгер не помнил в Дозоре особого рвения заучивать уставы наизусть. Лейтенанту вообще больше нравилось не знать уставов, и он бы убил старшину на месте, если бы микрофон снова не забрала эта женщина:              — Я только говорю, лейтенант, что я сейчас пойду говорить с Денаро, сообщу, что вы лезете на корабль, и на завтра вы будете в отставке без пенсии. Вы сами, ваши люди, — она очень смешно показала пальцем на солдат, — кроме старшины, разумеется, и ваше командование, вероятно, — сказала она. Клинок перед собой, похоже, принимала за бутафорский, отвела его в сторону рукой, сама обернулась к Рюгеру. — Так будет улитка?              Рюгер сам не звонил по этой улитке прежде и, по правде сказать, не собирался. Во главе Синдиката сидели большие люди, и если каждый капитан им будет названивать, это нахер никому не надо. Но улитка была. А эта женщина знала, о чем говорит. А в Синдикате Вест Блю было принято, что своим людям они всегда оказывают посильную помощь.              — Будет улитка, мисс, — сказал Рюгер. — Вы поднимайтесь, Стурм вас проводит.              Она теперь обернулась к Стурму, они поднялись до середины трапа.              — Могу предупредить Денаро, и если он позволит вам осмотреть груз, то по его приглашению, полагаю, вы можете подняться. Корабль никуда не денется, не рискуйте службой, лейтенант. Синдикат не будет марать себя сомнительными сделками, и несомненно Денаро позволит вам убедиться в этом.              Рюгер не вполне понял, как так вышло, что эта болтовня заставила лейтенанта не последовать за ней по трапу. В его глазах мелькнуло желание не просто последовать, а насадить ее на свою тупенькую сабельку, пригвоздить к мачте и всю полноту своей полномочности показать тем самым. Но он сдержался. Рюгер пропустил девушку на борт.              — Вы из Синдиката? — спросил он негромко. Она покачала головой.              — Я так, старый друг. Вы же ничего незаконного не везете?              — Нет, — усмехнулся Рюгер. Они везли полный трюм лесопиломатериалов, вроде пару гвоздей и еще какого-то мелкого металла для стройки.              — Ну вот и отлично, — она сама кивнула на каюту — куда до этого Рюгер сам указал, как будто не хотела ждать, чтобы воспользоваться этим приглашением. Рюгер теперь не имел ни малейших сомнений, что она связана с большими людьми Синдиката, и даже вмешиваться не стал. Махнул Стурму рукой, чтобы дал ей, что она просит. Стурм через несколько минут показался на палубе, сообщил, что дал им говорить приватно, и да, Денаро старший был рад ее слышать.              Они говорили с четверть часа, потом она снова показалась на палубе, подошла к борту, уперлась о него руками и окликнула:              — Лейтенант. — Лейтенант посмотрел на нее. — Вы же знаете, что корабли Синдиката не подлежат досмотрам? — спросила она. С этого они начали, собственно. Лейтенант, кажется, посинел, но она не дала ему сказать. У этой женщины был какой-то талант затыкать офицеров. — Денаро особенно любезен, он презирает контрабанду и ситуация на острове его беспокоит. Он приглашает вас лично подняться и убедиться, но прошу, будьте одни. В трюмах порох и не хотелось бы там солдат и огнестрельного оружия.       Рюгер посмотрел на нее с сомнением. Пороха на корабле не было.              — Бумаги на порох есть? — при перевозке взрывоопасных веществ требовались некоторые бумаги для самого груза и по кораблю, что он достаточно оборудован, чтобы безопасно перевозить такой груз. Бумаг, разумеется, не было, как и самого пороха. Рюгер смотрел на нее и спрашивал себя, когда она выписала себе право их юриста. Но справлялась она недурно, и лейтенант, огрызнувшись, все же велел людям остаться на месте, а сам поднялся на борт.              — Конечно, есть.       Она пригласила капитана, нетерпелива кивнув на палубу. Рюгеру это не очень понравилось, и она это видела. Сказала:              — Капитан, найдите бумаги, пожалуйста, мы спустимся в трюм и обратно. Заприте за нами, а то влажно. Ну, эти дожди и сами понимаете.              Ну, если речь про воображаемый порох, то понятно. Он согласно покачал головой. Теперь вообще не имел ничего против. Это чувство упоительное, когда есть кто-то, кто решает твои головные боли за тебя, бесценное, и прерывать эту женщину, пока она преуспевает, он не намерен.              Они со Стурмом проводили ее и лейтенанта в трюмы, заперли за ними люки, и вот там разговор явно был длиннее. Лейтенант вышел белый, как янтарно-свинцовая посуда, да притом без маски — держал ее в руке. Эта женщина с тем же успехом могла его догола раздеть в трюме. Мисс за ним поднялась из трюма, как будто сто лет только тем и занималась, что по чужим кораблям водила экскурсии. Лейтенант поспешил убраться и никаких бумаг не спросил, а вот дамочка задержалась.              — А не видели, капитан, вон с того судна команду?              — Ушли еще ночью, — сказал Рюгер.              — Такой сварливый дедуля с трубкой и с ним очаровательный мужичок, как из библиотеки.              — Точнее описания не слышал, — подтвердил Рюгер. — А вы кто, если не секрет.              — Да я так, с ними.              — Это не вас ищут, собственно.              — Нет, не меня. Ищут картины с Мариджои, но вы в голову не берите. Отплывайте, вас записали в список досмотренных кораблей.              Рюгер не ждал, что она ответит искренне, но кажется она вывалила ему правду, которую он, откровенно говоря, не хотел бы знать.              — Не вас Президентом зовут?              — Меня.                     Экстра 26. Снежная королева              Последний аукцион на Сабаоди прошел без особого лоска. Аллен ударился в тяжелую тоску по Зоуи Гласс и не поднимал ставки налево и направо, как он обычно это делал, потому что на аукцион заявился в самом блаженном настроении, в котором Снежной королеве приходилось его когда-либо видеть, и он не сделал ни единой ставки. Диско был как всегда — говорил много, зарабатывал мало, и то, что из зала не выкрикивали баснословных сумм, чтобы поднять общую выручку, его расстроило, но Снежная королева утешила его после: Джокер не будет слишком зол, она с ним переговорит.               Она спрашивала у Аллена, чем обосновано его безразличие к результатам аукциона, хотя он был охотник и ставки поднимать, и становиться покупателем, хотя рабов часто отпускал за ненадобностью. Аллен отвечал, что накануне ночью произошло кое-что, благодаря чему у него заново открылись глаза на мир:               — Гласс мне простила, — сообщил по секрету он. Снежная королева посмотрела на него, как на идиота. У него на корабле им подали горячий глинтвейн, и она грела о него руки: ее фрукт заставлял даже ее саму все время чувствовать себя на грани обморожения. Это всегда было мучительно.               — Мисс Гласс мертва, — заметила Снежная королева. Мороз убивает медленно, но верно. Гласс могла быть уже мертва к тому времени, как ее бы нашел Феникс. И это было бы определенно менее мучительно, чем становиться жертвой расправы Йонко.              — А это неважно, милая Ис, — произнес Аллен. Все еще говорил, будто поэму читал: на него часто накатывало его театральное прошлое, и он не мог справиться с тем, как представляет себя одновременно актером и зрителем. Ис — так ее очень мало кто звал. Забытое имя.               А оказалось, что важно. Мисс Гласс во плоти, собственной персоной, живая и совершенно точно радостная стащила у Аллена с корабля табака стоимостью, что назвать стыдно, а потом отплыла на Остров Рыболюдей — на том самом корабле, на котором Королева оставила своих стражей, чтобы ее люди спокойно пережили аукцион — это всегда было достаточно разбойное время на Сабаоди.               Когда она внушила Аллену, что он совсем ополоумел со своими пристрастиями, Гласс была на его корабле лично и он был так глубоко обкурен, что принял ее за галлюцинацию, вот тогда и появилась эта идея. Безумная.              Но если она сработает — если только допустить, что она сработает, — то это сделает их почти властителями мира. Фигурами позади всякой торговли. А Гласс только поначалу будет жертвой: в конечном счете она вообще будет главным бенефициаром. Гласс была умна сама по себе. Гласс рассуждала в терминах выгоды и пользы, а не личных привязанностей и верности. Гласс была сильна: не дала себя убить ни физической силе, ни хитрости, ни дьявольщине фруктов. Когда она поймет, какие выгоды ей открыла эта безумная идея, которую они с Алленом провернут, она будет благодарна им до конца жизни.              — Аукцион на Сент-Невис через месяц? — У Аллена бывали и более серьезные заблуждения относительно того, какое сейчас время: он мог путаться в годах. И даже в эпохах. Однажды в наркотическом бреду считал, что он современник Рокса.              — Больше. Почти два с половиной, — терпимо поправила его Ис.               — Тебе не кажется это немножко безумным, самонадеянным и крайне ненадежным, — спрашивал Аллен.               — Кажется, — говорила ему Ис и звонила в Штаб: сообщить, что Гласс жива.               Вот потом началась реализация их плана. О том, что Гласс жива, Штаб сообщил только некоторым своим офицерам. Ис даже не видела листовку, по которой ее разыскивали, но ей сказали, что награда на ней изменилась. Потом она видела Цуру. Та отплыла с Гран Тесоро. Благодарила за информацию о Гласс, сказала, что видела ее и что теперь все подтверждалось, но она смогла скрыться. Цуру вернула клинок, который она потеряла на Гран Тесоро, не найдя общий язык с Гилдо. Имя Гилдо было тревожно услышать, он мог и убить ее, но Гласс в конце концов обвела вокруг пальца слишком много людей, чтобы теперь попасться Гилдо.              После Гран Тесоро она нигде толком не показалась. Шли недели.              Потом Ис была на Мариджое по долгу своей работы на Сент-Невисе, и Аллен тоже показался Правительству, чтобы уладить какие-то финансовые дела и невзначай, как и договаривались, спрашивал про Гласс. Правительство было обеспокоено ее делами, спору не было.               — Они убьют ее, я думаю, — сказал Аллен, когда они спускались в море. — Хотя в этом не будет никакого смысла, Правительство считает, что она вернулась в Гранд Лайн. Ей нет дела до их тайн, но они просто боятся.              Если мисс Гласс в Гранд Лайн, будет кратно проще ее подловить.               — Я нашла покупателя, — сказала Ис.               Она нашла покупателя на Мариджое. Правительство может хоть заобъявляться листовками, они ничего не смогут сделать, если покупатель — Тенрьюбито. Это значило, что их безумная затея должна сработать.              — Ты невероятная, — театрально восхитился Аллен. Оставался месяц, чтобы сделать то, что Ис делала уже много лет. Выследить лот и продать его. И Гласс умна. Она быстро поймет, что это все ради ее блага: она будет жива, она будет на континенте, у нее будет свобода распоряжаться чем угодно, и чтобы это получить, нужен всего один аукцион Сент-Невис. Это все только ради ее блага, и может быть только в самой малой степени — ради их наживы. Гласс будет благодарна им до конца своих дней, и они втроем заменят ненадежную и затхлую систему синдикатов.               Безумие часто окупается выгодой. Теперь осталось только ждать Сент-Невис.