Туз

С грохотом поставив чемодан на пол, Ямагути Джина поправила очки и неприязненно посмотрела на Энрико, чьи вещи нëс Нагаи Кэтсу. Бережно опустив их, мужчина размял затëкшую шею и полностью повернулся к парню, увлечëнно болтающего какие-то глупости. — Слабак. — Завидуй молча, алкашка. Энрико весело хохотнул и почти повис на Кэтсу, который тут же придержал его и прижал к себе, чтобы он ненароком не свалился. Джина фыркнула и с раздражением стала тереть испачканный рукав, лишь бы не видеть милований этих типов, что раздражали еë каждую секунду их совместного проживания. — Пидоры, — небрежно бросила женщина, когда поняла, что пятно просто так не ототрëтся. — Могли бы дождаться, когда наедине останетесь. — Женщины имеют поразительную способность видеть отношения там, где их нет, — сухо ответил ей на это Нагаи, погладив итальянца по волосам. Тот моментально растаял и обмяк в крепких руках японца, чуть ли не урча от удовольствия. Ямагути готова была поклясться, что еë сейчас стошнит, но она стоически перенесла этот удар по еë поразительно крепкой психике. Что бы не сказал Кэтсу, Джина всë равно видела между парнями то, что видела. А они и не стеснялись, постоянно демонстрируя свою привязанность, но оба утверждали, что не состоят в отношениях. Хах, глупость же. — Где эта прошмандовка? — сквозь зубы процедила Джина, оглядываясь на дверь. — Еë вещи все тут. — Скорее всего, мило беседует с тем красивым мальчиком, — усмехнулся Энрико, наконец отлипнув от Кэтсу. — Как его там?.. — Неру, — подсказал японец и подхватил свои и его вещи. — Энрико-кун, хватит валять дурака. — А кто у нас сегодня такой серьëзный? — усмехнулся эспер и поспешил за напарником. Как только они скрылись за одной из дверей, Ямагути облегчëнно выдохнула. Если Нагаи она ещë могла вытерпеть, то с Энрико отношения не задались с первого взгляда, поскольку он имел отвратительный характер и невероятную способность раздражать всякого, с кем заговаривал. А японка и так не славилась терпением и особой толерантностью, с презрением относясь к таким, как Энрико. Ей в целом не нравилось то общество, в котором приходилось находиться по сей день. Под управление к Эйсу она попала только потому, что госпожа Озаки сочла еë недостаточно способной и ответственной, что стало поводом для перевода. Джина не возражала, ей, по правде говоря, было искренне наплевать, под кого шестерить. Что Коë, что Эйс казались ей одинаково отвратительными и высокомерными, гнилыми людьми. И на изменения последнего она не обращала внимания. Еë они не касались. В мафию Джина угодила самым простым путëм: устроилась, как и все порядочные люди. Еë взяли, несмотря на множество недостатков и малую эффективность. Женщина по жизни болталась, как приходилось, и особых планов никогда не строила. Только бегала от своего бывшего мужа, который однажды разрушил ей жизнь и довëл до алкоголизма. Что с ним было теперь — она не знала. И слава дьяволу. Джина вздохнула и подняла чемодан с сумкой, оглянувшись на вошедшую в дом девушку с розовыми косами и синими глазами. Окумура Моммо. Она тоже не особо нравилась Ямагути, так как была в еë глазах девушкой лëгкого поведения и просто дурой. Та улыбнулась коллеге, но удостоилась только презрительным фырком. Джина немедленно развернулась и спешно пошла в сторону, по всей видимости, их общей комнаты. — Почему ты такая злая? Это сильно портит твою женскую красоту, — совсем не думая, пролепетала Моммо, опередив коллегу и первой оказавшись в комнате. Она заняла понравившуюся кровать и упала на неë, смеясь. Джина ничего не ответила, начав раскладывать вещи. Она была чуть младше Кэтсу, почти считалась его ровесницей, поэтому никогда не могла понять детей вроде Энрико и Моммо. Детей она не любила и не стремилась родить их от своего бывшего муженька, слишком быстро смекнула, что ничего хорошего из их брака не выйдет. Конечно, такой она была не всегда. Пережитые несчастья сделали из когда-то хрупкой и милой девушки сильную и озлобленную на весь мир женщину, что не терпела общества глупых и легкомысленных людей, живущих так, словно нет ничего плохого. А плохое она видела во всëм. Родной отец умер, мать притащила в дом нового мужика, который издевался над Джиной, избивал еë и запирал в комнате, если она плохо вела себя. Поэтому Ямагути рано выскочила замуж, мечтая спастись, но угодила в знакомую ей ловушку, из которой долго не могла выбраться. А когда выбралась, поняла, что превратилась в монстра. Жалости к себе или подобным себе у Джины не было, она стала чëрствой и запустила себя. Подстриглась, чтобы не ухаживать за волосами, перестала краситься и надевать красивую одежду, ограничиваясь чем-то серым, блеклым и старым. А ведь на лицо уродкой она не была. Наоборот, красивая. Но все эти несчастья превратили еë в серую мышь и небрежную женщину. Она просто перестала любить и уважать себя, поэтому и не задумывалась о внешнем виде. Закончив с вещами, женщина легла на кровать и отвернулась от Моммо. Она долго смотрела в стену перед собой, пока не уснула.

***

Нагаи Кэтсу редко интересовался жизнями других, никогда не осуждал за сломленность духа и умел видеть за дурным нравом незатянувшиеся раны прошлого. Он, словно тень, стоял в стороне и молча наблюдал за ходом жизни, давно потеряв интерес к ней. Единственной его страстью стало наставление других на истинный путь, но и с этой миссией у него не задалось. И сам мужчина быстро пошëл по наклонной, позабыв о первоначальной цели. В мафию вступил Кэтсу по приглашению кого-то очень значимого, но не помнил, кого именно. Он сам выбрал себе руководителя, найдя того самым простым для работы. В отношениях у них присутствовало некоторое напряжение, наверное, оттого, что Моррисон-сан боялся своего подчинëнного и был с ним настороже, а Нагаи не пытался изменить его мнения. Благо, с недавнего времени всë разрешилось и стало проще. К работе Кэтсу подходил ответственно, даже если разговор шëл об убийстве. Чужую жизнь отнять он перестал чураться ещë до вступления в ряды Портовой мафии. Может, мужчина и хотел стать хорошим человеком однажды, но не смог совладать тогда с эмоциями и той болью, что причинила ему его слепая любовь в человеческую честность. Став заложников собственных убеждений, Нагаи Кэтсу сошëл с пути истинного. Образовавшийся коллектив Кэтсу устраивал, он знал, как с ними уживаться. Окумура-тян в общем и целом была более сговорчивой и ничего дурного не делала. Еë лëгкие и бессмысленные беседы не беспокоили, Нагаи научился воспринимать их с теплотой и утешением. Юную девушку он знал хорошо, старался подставлять ей своë крепкое плечо и давать нужный совет в любое время. Так вышло, что они оказались знакомы ещë тогда, в далëком прошлом, когда Моммо была школьницей, а Кэтсу — другом еë отца и матери. Мир действительно тесен. Поэтому к девушке относился он с некоторой отцовской заботой и знал, когда стоит помочь ей пережить страшные воспоминания прошедших дней. Где один потерял друзей, а другая — родителей. С Энрико просто не было, это Кэтсу признавал, но и к нему подход нашëл. Не очень глубоко зная его проблему, он сумел подобрать нужные слова и вытащить мальчика на поверхность. С тех пор юноша стал таким же активным и светлым, как Моммо, пускай и не скрывал своего жестокого отношения к тем, кто ему не нравится. Нагаи стал для Энрико старшим братом, хорошим другом и верным напарником, наставляя юное дарование. И только с Джиной возникло серьëзное и беспричинное недопонимание, которое Кэтсу никак не мог устранить. Такая взрослая, рассудительная и поистине красивая женщина почти не расставалась с бутылкой, со всеми общалась, как озлобленная дворняга, и зло смотрела на счастье других. Нагаи не знал ничего о прошлом Ямагути и мог только гадать, что она пережила до вступления в Портовая мафию. Несмотря на все недостатки, Кэтсу находил Джину симпатичной и приятной для себя женщиной. Она ему действительно нравилась, но он, очевидно, не особо. И этого мужчина до сих пор понять не мог. Переезд на территорию Малахитовых Тигров на время сгладил углы, и Джина второй день была трезва, хотя Кэтсу догадывался — ненадолго. Пока Ямагути уживалась в новом доме и старалась не притрагиваться к бутылке. Она всë ещë выглядела ужасно уставшей и смертельно бледной, но всë же справлялась. По крайней мере, еë не ломало и не трясло. Домашними делами занимался в основном Кэтсу, а Моммо иногда помогала. Энрико, всем известно, был бытовым инвалидом и к домашним обязанностям его просто не подпускали, считая, что он быстрее убьëтся, чем что-то доведëт до ума. Единственная польза в доме от него заключалась в способности, но ей старались не злоупотреблять. Джина же по собственной воле избегала какой-то работы по дому, всякий раз зло огрызаясь, если еë просили хотя бы что-то приготовить. Энрико нередко шутил на тему, что она — женщина и ей стоило бы прописаться на кухне, за что всякий раз получал по носу или по голове. На этом и заканчивались любые разговоры с Ямагути. Кэтсу понял, что дело заключалось вовсе не в лени или каких-то убеждениях, а в персональном триггере для Джины. Она просто не могла перебороть себя: не подходила близко к плите, не смотрела в сторону грязной посуды и вообще старалась не заходить на кухню. Женщина будто бы боялась этого места, и если просьбы исходили из уст Нагаи, она замирала, закрывала глаза и переставала дышать, после чего срывалась и спешно уходила в комнату. Мужчина сразу понял, что это исходило из душевной травмы, так как воспитана Ямагути была в обычной семье с традиционными ценностями, о чëм говорили еë суждения и поступки. Но из-за прошлого она не могла сделать то, что всегда умела. Потому что чего-то боялась. Или кого-то. Кого-то невидимого, кто и нанëс эту самую душевную травму. Мужчину, что сломал эту бедную женщину. Их было четверо. Четыре несчастья, обрëтших общее пристанище.

***

Ночь третьего дня была такой же тихой и спокойной, с одним лишь отличием. Кэтсу не ожидал встретить Джину на летней веранде, она на него же внимания не обратила, высунувшись в окно с сигаретой в руках. Услышала, конечно, как кто-то мягко подошëл сзади, но не посчитала должным обернуться. Знала. Знала по шагам. Мужчина присел сбоку на старый диванчик и сложил руки на колени, смотря в открытое окно и разглядывая профиль женщины. Его освещал слабый свет от торшера, приглушëнный и тëплый. И без того красивая, она выглядела невероятно. Кэтсу не мог отвести взгляд, любуясь тëплыми бликами на бледных щеках, плавными чертами лица. Сегодня Ямагути выглядела здоровой и отдохнувшей. — Долго будешь пялиться? — грубо, но спокойно бросила Джина, не меняя направления взгляда и положения. Она затянулась. — Тебе не нравится, когда на тебя смотрят? — Смотря с какой целью. Докурив, женщина шумно села рядом и скрестила руки. Она ничего не ждала и не собиралась ничего сказать, просто сидела под боком мужчины и сверлила стену перед собой. — Кэтсу, — внезапно заговорила она, — мне пиздецки херово. — Я слушаю. — Мне хочется удавиться, но почему-то не выходит. Я боюсь добровольно уйти из жизни, но и не хочу умирать от чужих рук. Я хочу жить, как нормальный человек, хочу чувствовать себя нормальной женщиной. Что мне делать? — У тебя были проблемы в отношениях с мужчинами? — больше утвердил, нежели спросил Нагаи, на что получил горький смешок. — В душу умеешь заглядывать, просветлëнный? — Ямагути поджала губы. — Надо мной издевался отчим. Потом муж. Он преследовал меня с тех пор, как я сбежала от него. Я его любила, как дура, думала, что он тоже. А он оказался… вонючим козлом. Кэтсу мысленно нахмурился, понимая, что порой творит людская безнаказанность. С домашним насилием он сталкивался всегда. Взять хотя бы отношения его родителей, которые постоянно устраивали страшные сцены. Как бедную и уставшую мать, некогда внешне красивую женщину, состарила мужская злоба и побои от любимого мужчины. Помня, как вернувшийся с работы отец, избивал мать до страшных гематом, тащил в постель против воли и угрожал ей убийством, Кэтсу пообещал себе, что никогда таким не станет. И не стал. Стал хуже. — Я понимаю, это действительно непросто пережить, — Нагаи хотел бы обнять Ямагути и прижать к себе, пообещать другую жизнь, но слишком явно осознавал, что ничего не может ей дать, кроме простого разговора по душам. — Мой отец издевался над моей матерью. Я боялся, что он убьëт еë. И вступив в отношения с женщиной однажды, думал, что таким никогда не стану. Я буду примерным мужем, но… Джина с интересом посмотрела на Кэтсу, что внезапно замолчал и даже забыл, как дышать. Мыслями он перенëсся в далëкое прошлое, перестав пребывать здесь, в настоящем. Но скоро вернулся и всë-таки продолжил: — Я убил свою девушку, когда узнал, что она изменяла мне. Она обвиняла меня в том, что я жалкий мужчина, который всегда подстраивался под неë. От грусти и отчаяния я незаметно перешëл в состояние злости и ненависти. Когда пришëл в себя, она уже лежала передо мной в луже крови. Мужчина закрыл глаза и замотал головой, слишком явно представляя ту картину. Джина нахмурилась и положила руку ему на плечо, чтобы выдернуть из собственных мыслей. — Кэтсу… — Я не оправдываю себя. Я — убийца, я — ужасный человек. Я убил любимую женщину, поддавшись злости. Она ведь не была виновата, она… — Кэтсу! — крикнула Ямагути, встряхнув Нагаи за плечи. Он замолчал и посмотрел ей прямо в глаза. — Помолчи, будь добр. Да, ты убил свою ненаглядную. И это прозвучит отвратительно, но я бы на твоëм месте, скорее всего, поступила бы также. Затуманенный взгляд Кэтсу прояснился после слов Джины. Он покачал головой. — Ямагути… — Она была идиоткой, которая не ценила такого мужчину, как ты. Я ненавижу изменщиков. Они не заслуживают смерти, но это всё равно произошло. Но и она была виновата во многом, так что считай, что вы оба накосячили. Тем не менее, на месте той дуры я бы держалась за тебя руками и ногами, зло косясь на любую, кто посмотрел бы в твою сторону. Почему эти идиоты никогда не ценят настоящее… Нагаи был смущëн словами Ямагути и не знал, что ей ответить. На мгновение ему стало спокойнее. Женщина, убедившись в этом, убрала свои руки и смущëнно отвела взгляд, что не укрылось от внимания мужчины. Они так просидели некоторое время, переваривая собственные мысли. Оба захотели закурить. Это и сделали. — Как-то сумбурно всë вышло, — произнëс Кэтсу, смотря на Джину. — Пиздец вообще, — выдохнула она и затушила сигарету, не докурив еë. — Кэтсу, ты хороший мужик. Но я ужасная баба. Так что не слушай меня… — Ты не ужасна, Джина. По крайней мере, в моих глазах ты не ужасна. Ты просто несчастна. И снова наступило молчание. Они одновременно посмотрели друг другу в глаза. Каждый забыл то, о чëм хотел сказать, что только что хотел сделать. Джина не заметила, как оказалась в крепких объятиях мужчины, Кэтсу не заметил, как поцеловал женщину в губы. От них несло табаком, но этот запах только больше сводил их с ума, распаляя какие-то странные, неопрятные и сумбурные чувства. Два разбитых сердца забились спустя столько лет, словно выбрались из комы. Кэтсу старался быть аккуратным, когда касался тела Джины, когда касался еë измученной души. Он стирал еë редкие слëзы, губами ловил вздохи. Давно ему так никого не хотелось, как эту жестокую и беспощадную женщину. Он не представлял еë в своей постели, не представлял еë своей женой и матерью своих детей. Он не строил иллюзии на счëт своей, как сам считал, кратковременной симпатии, но в этот момент живо и ярко представил еë рядом с собой. И воображение пустило жар по телу, напомнило о мужской потребности в женской ласке. Ямагути краснела и не сдерживала слëз. Она так давно не ощущала мужского тела, мужского внимания, что всë происходящее напоминало первый раз, когда Джина была юной девушкой, влюбившейся, как ей казалось, в принца. Нагаи не был принцем. Он был мужчиной, настоящим мужчиной. Он был человеком, который уважал женщину, такого же человека. И своими действиями доказывал это сейчас, осторожно трогая лицо, грудь, бëдра Ямагути. Возможно, ей бы хотелось, чтобы он был грубее, не сдерживал себя, но хорошо понимала, что вряд ли выдержит весь напор такого огромного мужчины. Она не являлась маленькой женщиной, была высокой, с хорошей фигурой и завидными формами, но всë равно, даже для неë Кэтсу был большим. Они не думали, что эта мимолëтная страсть может к чему-то привести. Им было не до этого. Оба изголодались и пытались насытиться. О чëм-то большем и речи не шло. Два несчастья, что не представляли своего будущего. О нëм они подумают тогда, когда поймут, что думать больше не о чем.