Туз

Кошмары не снились мне с тех пор, как мы с Фëдором начали встречаться, и я давно забыл об их существовании. Поэтому был неприятно удивлëн, когда осознал себя в очередной чëрной пустоте, в окружении золотых прутьев клетки. Сначала не понимал, что происходит, пока сознание не пробудилось от морока. Казалось, что я был обнажëн, но на мне присутствовала очень свободная и лëгкая одежда, которая почти не ощущалась на коже. Оглядываясь, я намеревался увидеть хоть одну лазейку, чтобы выбраться из золотой клетки, но еë не имелось. Ничего не происходило продолжительное время, и это тревожило, заставляло начать паниковать и метаться. Холод обволок тело со всех сторон, и ноги постепенно перестали слушаться, отчего я медленно осел на пол и сжался в комок, чтобы согреться. Ухо уловило неспешные, чинные и ленивые шаги, приближающиеся к клетке, но никого не было видно. Я долго всматривался в пустоту перед собой, пока не разглядел знакомый силуэт и зелëные змеиные глаза. Они пристально смотрели на меня, но Существо сохраняло тревожное молчание, присущее могилам. От него веяло смертельным холодом и запахом моря. Что-то незнакомое поначалу со временем казалось напоминанием из далëкого-далëкого прошлого. Мы молчали, смотря друг другу в глаза, словно узнавали спустя долгое время разлуки. Существо не двигалось, не дышало и не моргало, испытывая мои и без того натянутые нервы. Я помнил его, но не узнавал. — Почему ты не счастлив? — спросило Существо, склонив голову. — Я плохо стараюсь, мой певчий? Прозвучавший шипящий голос эхом пронëсся над головой. Может быть, я должен был его тут же узнать, но что-то настойчиво блокировало мои воспоминания. Тогда мне показалось, что лучше закрыть глаза и ничего не отвечать. Я не знаю тебя. Или не узнаю. Открыв глаза, я издал удивлëнный вздох и поднялся. Пространство изменилось: вместо пустоты и клетки меня встречал длинный коридор, похожий на замковый. Позади звучали угрожающие шаги. Тело само сорвалось на бег, им управляла решимость. Это был не страх. Ноги несли меня вперëд, и в итоге я оказался на открытой террасе, над самым синим морем, которое отсюда казалось чëрным. Звуки стали громче, ближе. Забравшись на перила, я без страха посмотрел вниз. Шаги остановились в нескольких метрах от меня. Но я не обернулся, только расслабил тело и поддался вперëд. — Нет! Но было поздно. Тело, оказавшись в свободном полëте, встретилось с холодной гладью воды, стремительно погружаясь на дно. Открыв глаза, я понял, что не могу дышать. Вцепившись в горло, пытался вдохнуть, снять напряжение. Казалось, что в лëгких булькает вода, отчего грудную клетку невыносимо жгло. Фëдор, видимо, проснувшийся от моих брыканий, резко поднял меня и наклонил. Дыхание тут же вернулось, и я принялся жадно вдыхать воздух, расслабившись. Поглаживая меня по спине, Федя выдохнул с облегчением. — Надеюсь, ты осознанно ударил меня по голове. — Нет, прости. — Не извиняйся. И дыши глубже. Надышавшись, я прижался к Фëдору и уткнулся ему в плечо. Сердцебиение унималось. — Кошмар? Что на этот раз? — Я утопился. Вздох. — Давай тихо полежим. Скоро утро. — Хорошо. Мы легли и прижались друг к другу, дыша в унисон. Оба пытались прийти в себя и немного расслабиться. Прикрыв глаза, я понял, что почти ничего не помню, кроме зелëных глаз и холодной морской воды, что утягивала меня всë глубже на дно.

***

— Именно по этой причине возвращение господина Готерна затянется, но даю слово, что это случится, рано или поздно. Игнорируя недоверчивый взгляд, я с тоской посмотрел в панорамное окно, устав от нахождения в этом месте. Мне невыносимо сильно хотелось оказаться в привычных четырёх стенах, которые давно считались несокрушимой защитой от всех ненастий мира, хотя бы за счёт того, что именно там сейчас находились дорогие моему сердцу люди. Фёдора не посадили, и он остался на свободе, продолжая строить планы по поиску книги, которая была ненавистна всем нам. К сожалению, с этим поделать я ничего не мог. Наверное. События «Каннибализма» получили своё завершение пару дней назад. Всего два дня назад я полноценно участвовал в планах Достоевского и смог сгладить углы. Фёдор, обо всём догадавшийся, оказался не против моей самодеятельности и только поддержал её, так как его план чуть не пошёл крахом из-за Осаму. И к моей просьбе использовать способность Тургенева, чтобы вернуть американцев обратно в Гильдию, он отнёсся вполне спокойно. Но Натаниэль ему ещё был нужен, и я это прекрасно знал. О чём и сообщил на данный момент Фрэнсису, который пригласил меня на встречу. Мужчина всё ещё испытывал ко мне недоверие, но уже в меньшей степени, по сравнению с нашей первой встречей. Он не был дураком и сразу понял, что мы с Фёдором сотрудничаем вместе, поэтому постоянно спрашивал, не будет ли Демон против моих действий. Я едва сдерживал зевки, усилием воли игнорируя все произнесённые за разговор «Демон». Почему-то мне категорически не нравилось, когда Федю называли любыми словами, которые подразумевали под собой абсолютную бесчеловечность и отсутвие души и сердца. Наверное, я был по большей части предвзят, так как состоял с ним в отношениях, но даже до этого мне и в голову не приходило считать Достоевского вселенским злом. Он не причина всех бедствий мира, а их следствие. Будь в мире больше нормальных людей, стало бы меньше психически нездоровых. К тому же, в этом мире Фёдор ещё не дошёл до стадии настоящей мрази и уёбка, лишённого банальных моральных ориентиров. Но другие об этом не знали, так как не общались с Фёдором продолжительное время и совсем не участвовали в его жизни так, как я. Фитцджеральд вообще удивился, что Достоевский позволяет мне столько вольностей и чуть ли не прогибается под моими прихотями. Это тоже осталось без внимания, так как я ценил свои время и нервы. Глупо ввязываться в спор с человеком, который тебя никогда не поймёт даже при большом желании. Не все люди могут друг друга понять, жизнь так устроена. — Конечно, с Достоевским нельзя иначе, — Фрэнсис усмехнулся, что вызвало во мне приступ раздражения. Можно, блять. — В любом случае, мне ничего и не остаётся, кроме как довериться вам. С вашей помощью мы наконец вернёмся на родину. Кстати, Джон передал вам благодарность за вложение. Джон Стейнбек. Признаться честно, увидеть его хоть раз действительно хотелось, чтобы понять, что он из себя представляет. В оригинале ему уделили достаточно времени, а потом забыли о нëм, как и о Гильдии. Разве ж это справедливо? — Кушайте на здоровье, поправляйтесь с булочкой, — без особого энтузиазма бросил я, хотя и был рад, что в скором времени гильдийцы покинут Японию и перестанут мешаться под ногами окончательно. — Думаю, на этом можно расстаться. — Вам так неприятно моё общество, мистер Моррисон? — наигранно огорчился Скотт, с усмешкой на губах. Я сдержал вздох. Терпи. Конечно, я не испытывал к Фрэнсису ненависти или что-то вроде этого, но вторая встреча с ним знатно меня утомила. Мужчина позволял себе дурно отзываться о Фëдоре и имел на это полное право, но почему-то во мне вскирала злость всякий раз, когда он говорил «Демон». Я не мог поверить, что настолько сильно привязался к тому, кто изначально был всего лишь временным пристанищем, лагерем. — Вовсе нет, господин Фитцджеральд, просто не терпится вернуться в свою привычную среду обитания, — сдержанно ответил я, поднимаясь с дивана. — Большое спасибо за приглашение и всего хорошего. Не дождавшись ответа мужчины, я поспешил покинуть здание и исчезнуть из Йокогамы на приличное количество времени, чтобы восстановить свои силы. Первым делом было позвонить Льюису, чтобы он забрал меня, так как я боялся свободно перемещаться по городу один, пускай и в уже привычной маскировке. Он сильно помог мне. Он и Крис. Каким-то образом Лью удалось уговорить бывшего друга подсобить нам. Как я понял по настроению Приста, он сторонился Кэрролла по какой-то причине и старался заканчивать любые разговоры на сторонние темы. Видимо, фотограф сильно обидел его в последнюю встречу. Не так давно мне удалось договориться с Кикути Каном о том, чтобы Малахитовые Тигры полностью взяли внимание Портовой мафии на себя. Временно, конечно, но мне это могло дать отличную фору и передышку, чтобы окончательно сбросить цепи мафии. Кан был рад заняться ей, так как просто обожал досаждать Огайю. Уж не знаю, какая кошка между ними пробежала в своë время, но хорошо, что пробежала. Не прошло и двух полноценных гудков, как Кэрролл ответил на звонок. Он согласился забрать меня через минут двадцать и попросил пока переждать где-нибудь в кафе, чтобы не светиться на улице без необходимости. Я так и сделал, отправившись в одно кафе, в которое любил заглядывать сам Лью, если судить по его рассказам. Оно находилось недалеко, поэтому этот вариант подходил идеально. Казалось, с недавнего времени фортуна мне благоволит, но внезапное прикосновение к моему плечу из-за спины заставило убедиться в обратном. Я резко развернулся, положив руку на пистолет, и тут же замер, смотря на человека перед собой ошарашенным взглядом. Вернее, на то, что он из себя представлял и являлся ли человеком вообще: чёрные кудри выглядели небрежно, янтарные глаза были дикими, а смертельно бледная кожа, будто принадлежащая мертвецу, вызывала тошноту и неприятные ассоциации. И при этом всём на лице красовался настоящий оскал с острыми клычками и крепкими зубами. На длительное время я потерял связь с реальностью, безотрывно смотря на безобразного человека, от которого исходила ужасающая аура. Он впился в меня своим диким взглядом, пригвоздив им к месту. Я говорил, что невезение закончилось? Забудьте, снова «привет» из прошлого. Я точно не знал, но, кажется, помнил это существо, с которым в данный момент играл в гляделки. — Я же говорил, что у него будет ебейшая реакция, — откровенно говоря, заржал данный субъект, и его тут же толкнули в спину, прерывая гомерический хохот. — Эй! — Хайд, хватит меня позорить, — прозвучал приятный голос с шотландским акцентом, что привело меня в чувства. — Приношу извинения, господин Моррисон, он совсем отбился от рук. — Будто до этого я был паинькой, никчёмный докторишка, — как маленький ребёнок, названный Хайдом закривлялся и расстаял в чёрной дымке, которая стремительно поползла ко мне, обволакивая всё тело. Паника забила моментальную тревогу, и я попытался вырваться из дыма, но мои плечи крепко сжали, не позволяя и шагу ступить лишнего. Казалось, что этот липкий и едкий дым пробрался под кожу и в самые лëгкие, отчего дышать стало тяжелее. Бежать было некуда. — Хайд, немедленно прекрати пугать его, — мужчина, появившийся передо мной мгновением ранее, нахмурился, и хватка на плечах ослабла, но не исчезла полностью. — Ещё раз простите. Он, наверное, подумал, что вы собираетесь от нас сбежать. При виде светловолосого мужчины с необычайными голубыми глазами, моя голова загудела, и я скривился. Капюшон куртки спал с головы, стоило тряхнуть ей, чтобы избавиться от пульсирующей боли. — Доктор… Стивенсон? — неуверенно уточнил я, в панике собирая воспоминания по кусочкам, которые уничтожали мой разум. — Рад, что вы меня не забыли, господин Моррисон. Мне бы хотелось поговорить с вами в более располагающей атмосфере. Вы не против? Мотнув головой и передёрнув плечами, чтобы сбросить чужие руки, я вздохнул, зажал пальцами нос и потëр висок. Нежные руки доктора приподняли мою голову за подбородок. — Кажется, у вас поднялось давление. — Всё в порядке, — в доказательство своих слов, я убрал руки от лица. — Я не против уделить вам немного своего времени и даже могу предложить место для разговора. Стивенсон продолжал смотреть на меня так, словно видел впервые. Ему было тяжело поверить в то, что перед ним стоял я, Эйс. Тот самый Эйс, который так часто на протяжении двух лет посещал его со страшными травмами. Тот самый Эйс, который не поднимал взгляда, не смотрел в глаза. Эйс, который готов был рассыпаться от любого тычка. Неудивительно, что Эйс никого не подпускал ни к себе, ни к своему телу. На самом деле, он ещë неплохо держался. И его поведение можно оправдать. — Хорошо, — доктор кивнул спустя долгое молчание. — Тогда пойдёмте. Я ощутил дрожь, когда нечто под именем Хайд образовалось совсем близко. Он усмехнулся. Терпи. Просто терпи.

***

Минута молчания длилась, как целая вечность, уходящая куда-то вдаль, за которой я всё никак не поспевал. Доктор совсем никуда не торопился и не спешил начать разговор, неприлично долго разглядывая меня, словно убеждал себя в чём-то. И не было в жизни горя, если бы не Хайд, который вёл себя не лучше дикаря, выбравшегося в люди. До приезда Кэрролла оставалось около пятнадцати минут, что только сильнее побуждало меня начать беседу самому, раз уж мой нарисовавшийся знакомый (очередной) медлил. — Мы не виделись с вами чуть меньше четырёх лет, доктор Стивенсон, — издалека начал я, улыбнувшись, — но, если память мне не изменяет, вы ни капли не изменились с нашей последней встречи. — Это правда, господин Моррисон, моя жизнь пребывает в стабильности, — сухо отозвался Роберт, и моя улыбка нервно дрогнула. Страшный человек. — Признаться честно, я потерял любую надежду найти вас живым. — Вы искали меня? Я сильно удивился этому заявлению, но тут же вспомнил о том, что не так давно Льюис уже сообщал мне, что меня кое-кто хотел навестить. Но Роберт Стивенсон определённо точно не являлся этим человеком, если сопоставить все факты, поэтому стало не по себе. А лучше бы это был он. Также искать меня не мог и мой отец, так как он был мёртв и достаточно давно. Оставалось только два рабочих варианта, и оба оставляли желать лучшего. — Меня вся Англия решила отправиться искать, так что ли? — пошутил я и хихикнул, прикрыв рот ладонью, но по серьёзному лицу мужчины было ясно, что это ни капли не смешно. Тем не менее, я немного успокоился. Относительно. — Возможно, так и есть, ведь помимо меня вас ищет ещё один человек, но я не могу назвать ни его имени, ни того, кем он приходится вам. Простите, — сдержанно произнёс Стивенсон, прошивая меня насквозь своей серьёзностью. Я напрягся. Ещё один? Или тот же, кого имел в виду Кэрролл? Они как-то связаны? Запутавшись в догадках, я крепко сцепил руки в замок и мысленно приободрил себя. Эйс был достаточно известен в Англии и славился тем, что красотой и внешностью в целом полностью пошëл в мать. У него были знакомые, друзья, родные, близкие, поклонники. Но все они будто позабыли о нëм, поэтому я никак не мог понять одного: где они были все эти четыре года? Если им на самом деле был так нужен Эйс, то почему спохватились только сейчас? Как же раздражает. — Вот как, интересно, — несмотря на бушующий вихрь противоречий, я дежурно улыбался и был максимально доброжелателен. Роберт Льюис Стивенсон — британский писатель, шотландец по национальности. Особенно известен по двум самым нашумевшим произведениям «Остров сокровищ» и «Удивительная история доктора Джекилла и мистера Хайда», и я терялся в догадках, какая конкретная способность была у доктора Стивенсона. Ладно, не терялся. Наличие как такового Хайда, вполне похожего на книжного Эдварда Хайда указывала на один верный вариант. Дело состояло в том, что Эйс был знаком с Робертом раньше, ведь тот являлся чуть ли не частным врачом Моррисонов. Следы побоев, изнасилований и редкие переломы нужно было скрывать от публики, поэтому Эйс сам решил посещать только шотландца, так как в какой-то мере доверял ему эту страшную и большую тайну. Доктор Стивенсон никогда не задавал вопросов, не пытался лезть в душу и под кожу, что было только на руку британцу. Скорее всего, мужчина догадывался о многих причинах того или иного синяка, ссадины, вывиха, перелома, но мудро молчал и выписывал разные препараты, которые очень облегчали ношу юноши. И сейчас этот самый доктор, живший по всем заповедям Гиппократа, находился в Японии, в чёртовой Йокогаме, которая будто назло мне служила магнитом для всех неприятностей мира. И все эти неприятности почему-то стремились найти меня, не отсвечивая целых четыре года. Двое нашли, осталось ещё два. Или один, если Роберт и Лью говорили об одном человеке. Что-то подсказывало, что далеко не об одном. Я мельком глянул на настенные часы кафе. До появления Лью оставалось не больше десяти минут. — Раз уж вы отметили, господин Моррисон, что я ничуть не изменился, то в моём праве заявить о том, что вам очень идёт смена имиджа. Особенно причёска, — вырвал меня из пучины раздумий Роберт, и взгляд его даже как-то ожил. О, он не робот. — Я, хоть и узнал вас спустя столько времени, не могу не отметить и другие изменения. Взгляд стал твëрже, властнее. Это приятно. Рад, что вы в порядке. — Приятно слышать это от вас, доктор Стивенсон, — искренняя улыбка наползла на лицо сама по себе. Приятно получать комплименты от таких скупых на слова и эмоции людей. Я сразу вспомнил Фёдора и покраснел. Нет, с ним никто не сравнится. Тот умеет не только приятно удивить, но и приятно ошарашить, чтобы прям хоть стой, хоть падай. С ним я даже перестал пугаться неожиданностей чуть чаще обычного. — И как ты вообще умудряешься людям температуру поднимать, никчёмный докторишка? — из-за моей спины выглянул Хайд, сложив локти на спинку дивана. Краска с моего лица мигом сошла, и я сделал каменное лицо. Я уже и забыл об этом чудике. — Доктор Стивенсон, скажите честно, это ваша способность? — скептично настроенный, я головой качнул в сторону мужчины, который меня уже начал подбешивать. Роберт вздохнул и потёр переносицу, видимо, тоже пребывая не в восторге от этого парня. Будто вся вселенская усталость в тот же миг опустилась на его плечи. — Всё верно, он физическое воплощение моей способности «Джекилл и Хайд», — доходчиво пояснил врач, прожигая в Хайде дырку. — Как вы могли заметить, полная моя противоположность. — Соболезную, — выдал я. — Спасибо. — Эй, я вообще-то здесь! — недовольно воскликнула способность, и прямо мне на ухо, после чего отскочила в сторону, якобы обидевшись. Последний раз взглянув на часы, я нервно постучал пальцем по столу. И решил кое-что узнать. — Доктор Стивенсон, в мафии мне долгое время под видом обычных лекарств скармливали усилители для эсперов на протяжении года. Сначала препарат был сильным, но после одного моего обморока сменили его на более слабыйслабый, что усугубило ситуацию. — Что? — словно очнувшись от дрëмы, Роберт широко раскрыл глаза. — Из-за этого я терял сознание, у меня болела голова, появились проблемы с желудком и во время отхаркивания была кровь, — объяснил я симптомы. — Но сейчас всë хорошо благодаря одному хорошему врачу. Только вот сегодня мне снова приснился кошмар, которые мучали меня долгое время, но на время прекратились. Задумавшись, Стивенсон вздохнул и потëр переносицу. — Хорошо. Я посмотрю, что с этим можно сделать. Я посмотрел на время последний и встал из-за стола, но остановился и глянул доктору в глаза. — Доктор Стивенсон, скажите, вы хорошо знакомы с Льюисом Кэрроллом? Мужчина не удивился моему вопросу, пускай и не ожидал его. — С фотографом из «Зазеркалья»? Знаком, но не очень хорошо. Славный малый, если не вдаваться в подробности. А к чему вопрос? — Да так, к слову пришлось. Спасибо за составленную компанию, доктор Стивенсон, но мне срочно нужно спешить. Меня ждут. — Не смею задерживать. До скорой встречи. — До скорой. Я чуть ли не пулей вылетел из кафе и стал ждать знакомый мотоцикл у его дверей. Тот очень скоро показался вдали, стремительно приближаясь ко мне. — Не устал ждать? — с насмешкой спросил Лью и протянул мне шлем, который я сразу надел и сел позади парня. — К моему счастью, меня заняли разговором, — ответил я, и Кэрролл завёл транспорт. — По дороге расскажу. Мотоцикл тронулся с места, и мы на максимально допустимой скорости помчались в направлении дома.

***

Роберт посмотрел и увидел знакомый мотоцикл. Вздохнул, когда Эйс уехал вместе с приехавшим за ним мотоциклистом. — Кажется, он всë же добрался до него. — Неплохой идеей было закинуть небольшую наживку, так ведь? Хайд широко улыбнулся, облокотившись о Стивенсона, который поднялся со своего места и собрался уходить. — Значит, осталось только двое человек, которым не терпится найти его, — Роберт произнëс это очень устало. — Мне искренне жаль. — Знаешь, он показался мне каким-то странным, — Хайд прищурился. — Кажется, четыре года назад он был совершенно другим человеком. И душа его… — Да, я заметил. Он действительно изменился. И Роберт не мог знать, отчего именно. Эйс отличался от себя прошлого, в нëм появился стержень, те юношеская наивность и вера в лучшее остались позади, будто их и не бывало. Когда он пропал, доктор действительно посчитал, что его убили те зверства. Но вот, появилась информация, что Эйс Моррисон жив и находится где-то за границей. Роберт не мог не узнать, всë ли в порядке с тем, кого он столько раз спасал от скорой смерти, кого видел настолько слабым и беззащитным. Будучи сострадательным и привязчивым, Роберт стремился встретиться с Эйсом и убедиться, что у него всë хорошо. А если нет… Помочь ему. Не быть невольным наблюдателем, а протянуть руку и вытащить из очередного кошмара. Хорошо, что всë обошлось, и Моррисон оказался в лучшем расположении духа. Приятно было видеть здоровый румянец на щеках и блеск в аметистовых глазах. Тем не менее, Роберт испытывал тревогу. Он знал, что дальше будет тяжело. — Как думаешь, он как-то с этим связан? Хайд почесал подбородок. — Посмотрим. Но его судьба точно не из простых. Такое чувство, что есть в нëм что-то больно знакомое. Роберту очень хотелось, чтобы их подозрения не оправдались. Пусть Эйс живëт счастливо, с теми, кого любит и кто любит его. Он заслужил. Заслуживает.

***

Невыносимо сильно устав от событий сегодняшнего дня, я лежал на кровати и переваривал тот разговор с Робертом. Внутри меня зародилось крайне неприятное чувство, пытающееся проковырять себе путь наружу и выбраться, чтобы навести суету. А мне это было не нужно. Обняв подушку, я кусал губы и пытался хоть как-то справиться с тревогой и волнениями, но получалось откровенно плохо. И именно в этот момент кому-то приспичило зайти в спальню, сбив меня с толку и заставив нервно подскочить. На меня подозрительно смотрели маджентовые глаза Фёдора, который вообще направлялся строго по курсу к шкафу с одеждой, но сменил направление из-за моей дёрганой реакции. Я мысленно завопил и аннигилировал самого себя за излишнюю тревожность. — Что-то произошло? — сев на краю, спросил Федя, а я залюбовался его домашним полностью белым свитшотом. Ненадолго. — Эйс. Моментально подняв глаза, я нервно улыбнулся, прикрывая их. Прости, Федь, но отстань. Дай мне разобраться в этом придурке, которого ты назвал по имени. — Что ты, Зай, ничего не произошло… — Эйс, я не могу доверять тому, кто не доверяет мне. Что-то случилось, и ты это скрываешь. И не только от меня. Это из-за того кошмара? Эти слова прозвучали как приговор, и я уже не мог давить из себя улыбку. Доверие Фёдора мне было важно и необходимо также, как кислород, и его потеря могла привести к летальному исходу. Я поспешил изменить своё решение. — Ты прав, во всём, — я шумно выдохнул, собираясь с мыслями. — Я всё расскажу, но дай мне пару минут. Во взгляде Феди промелькнуло волнение. Он замешкался. — Мы подождём тебя на кухне. Не больше пяти минут, — эспер встал и вышел из комнаты, уже явно забыв, зачем заходил. Я вздохнул и ударил себя по щекам. Соберись, тряпка! Встреча с доктором Стивенсоном заставила меня вспомнить то, что мне хотелось забыть. Жизнь Эйса до мафии была похожа на Ад на земле, и я так не решался поделиться своими мыслями с кем-то. Даже не нашëл в себе силы на разговор с Кармой, не открылся ему. Кое-как сладив с проклятым телом, не поддающимся никакой дрессировке, я покинул спальню и в считанные секунды оказался на кухне, где меня уже ждали Карма, Антон Павлович и Федя. Всё ещё волнуясь, мне пришлось быстро сесть на свободное место за столом. На этом всё грозилось закончиться. Тогда папа пришёл мне на помощь. — Фёдор сказал, что ты хочешь нам что-то поведать, — ненавязчиво произнёс мужчина, и я поспешно кивнул. А вообще, давно пора. — Когда я рассказывал вам о моей жизни до мафии, то упустил значительное количество информации, — начал я, и взгляды слушателей тут же стали напряжёнными. — Но это не значит, что я врал. Не договаривал, но не врал. — Мальчик мой, неужели всё было ещё хуже? — Антон Павлович будто сердцем чувствовал, насколько хуже, чему я ни капли не удивился. Грустно усмехнувшись, я погрузился в пучину чужих воспоминаний, которые по неведомой причине болью отдавались в моём сердце и волновали мою душу. Говорить не хотелось до последнего, отчего слова выходили из меня тяжело. — Всё началось со дня, когда мама внезапно пропала, и никто так и не смог найти её, будто бы этого человека и не существовало никогда, — через силу произнёс я, слишком живо чувствуя всю ту боль, которую Эйс хранил в себе столько лет, не имея возможности поделиться ей с кем-то, кроме меня. — Наши отношения с отцом и до этого были холодны, но после моего девятнадцатилетия, в день, когда мама стала белым пятном в нашей жизни, у него словно развязались руки. Вечные упрёки, придирки, недовольства. Иногда он мог схватить меня за руку или тряхнуть за плечи, когда пребывал в особенно плохом расположении духа. Именно по его прихоти я пошёл учиться на экономиста, не имея возможности сказать и слова против. Отец и правда хотел, чтобы я занял руководящую должность в его компании, но этим всё не закончилось… В горле образовался ком, так как последующие события были гораздо более страшными и жестокими по отношению к любому человеку. Болезненное прошлое, которое Эйс пережил только чудом, найдя в себе хоть какие-то силы выйти из этой ситуации. К сожалению, это слишком сильно сказалось на его психике, что и довело слабого здоровьем парня до крайностей во всём в этой жизни. Мне и самому было неприятно просматривать отрывки чужой жизни, которая уже давно стала моей. Я медленно, но становился частью этого мира, как бы он не был против меня. — Отец слишком ценил деньги, репутацию, престиж, свой бизнес, полезные связи, и нашёл мне не просто дополнительное применение, но и самое лучшее, по его мнению, — я до боли сжал свои руки и стиснул челюсть. Ненависть прошибла моё тело, как молния высокое дерево на холме, заставляя его гореть. А потом резко стихла, на смену ей пришла обида. — У него был друг и партнёр по бизнесу, всего лишь младше него на пару лет. Все его знали, как приятного человека, не обделённого красивой внешностью. А недавно он так вообще сопроводил жену на тот свет, тяжело переживая утрату. Его сын был моим ровесником и учился вместе со мной. Но не стоит говорить, что это всего лишь каркас, созданный для сентиментальной публики, жаждущей драмы и страстей. Я находился по ту сторону ширмы всю свою сознательную жизнь и хорошо чувствовал подводные камни. Увы, когда ты всего лишь красивая кукла в руках тирана, это не спасает. И это я не про отца. Всё тело скрутило от переполняющих чувств, сменяющих друг друга с невероятной скоростью, и я склонился над столом, тяжело дыша. Эйс внутри меня, наверное, бился в истерике, но мне нужно было продолжить. — Может, тебе передохнуть? — спросил Антон Павлович, чей голос был наполнен сочувствием и ожиданием всего самого плохого. Я покачал головой и выдохнул, собираясь с силами. Карма и Фёдор как-то нехорошо переглянулись, что только заставило меня ускорить пересказ событий. — Одним «прекрасным» днём отцу заблагорассудило познакомить меня со своим замечательным другом, Питером Хендерсоном, — я язвительно улыбнулся, вспоминая лицо названного человека. Появилось желание плюнуть в него от всей души. — На первый взгляд он действительно показался замечательным человеком, но я никогда не доверял таким идеальным людям, поэтому верно ждал любого подвоха. Но тот настал оттуда, откуда, в общем-то, и не ждали: отец сказал, что я должен вступить с Питером в отношения и переехать к нему. — Что? — Фёдор уставился на меня в настоящем неверии, и глаза его задрожали. — Он с ума сошёл? Карма привстал, но Антон Павлович усадил его обратно. Я прикрыл глаза, когда увидел ошарашенный взгляд ребëнка. — Я впервые активно выступил против, но за это лишь получил разговор в кабинете отца. Он сказал очень много слов, указывающих на моё положение, и пригрозил. Единственное, что я хочу сказать, что до исчезновения мамы мой отец… пусть и был холоден ко мне, но это скорее от того, что он не знал, как ко мне подступиться. Я не знаю, почему он внезапно изменился. В итоге мне пришлось согласиться с условием отца, и на следующий день я уже жил в доме Питера. Месяц он вёл себя, как порядочный человек, всячески ненавязчиво ухаживал, поддерживал меня и втирался ко мне в доверие. Месяц он уверял меня в том, что никогда не сделает мне плохо и не станет принуждать ни к близости, ни к взаимности. Месяц он ссал мне в уши, а потом сорвался. Устроил романтический ужин, перебрал с алкоголем и стал приставать. Я тогда думал, что это правда только из-за алкоголя, и попытался осадить Питера, но это его лишь разозлило. В итоге он схватил меня и сбросил со стола всё, что на нём лежало. Толку от моего сопротивления было немного, и всё случилось прямо в столовой, на столе. На следующее утро, незнамо как оказавшись в постеле в отдельной комнате, я обнаружил на своём теле множество синяков, засосов, укусов и царапин. Живот скрутило от приступа тошноты, которую мне едва удалось сдержать. Глаз начал дёргаться, и я закрыл рот рукой, принимая всю боль Эйса и терпя её, как мог. Выходило из рук вон плохо. Над столом повисла убийственная атмосфера, которая заставила меня поднять голову, чего я лучше бы не делал: три жутких взгляда, готовых вот-вот кого-нибудь убить с особой жестокостью, впились в меня, проникая под кожу и обхватывая кости. Стало очень не по себе. — Пожалуйста, продолжай, сынок, не отвлекайся, — размеренно произнёс Чехов, и я внезапно вспомнил пару молитв, которые поспешил вознести Господу Богу, боясь последствий. — Теперь мы должны знать всё до конца, каждую деталь. — Чтобы наказание было соизмеримо прегрешениям, — в тон ему сказал Фёдор. Карма ничего не сказал, но по выражению его лица было ясно, что он готов схватиться за оружие. Я сам-то хоть живым останусь? — Не успев придти в себя, — осторожно начал я, переводя взгляда с одного на другого, — Питер завалился ко мне, стоя на коленях и вымаливая прощение. Я был слишком напуган и разбит, чтобы понять хотя бы одно слово из его лживых уст. Ему каким-то образом удалось вымолить у меня это жалкое прощение и за целую неделю загладить вину. Но это было недолго, такова природа абьюзивных отношений и эмоциональных качелей. Изнасилование за изнасилованием, удар за ударом, а там и измены вскрылись. Их было не так много, и все по пьяни, вау. Я удивительным образом не только сохранял рассудок в целости, но и находил всё новые и новые причины поскорее сбежать из этой тюрьмы. И благодаря сыну Питера, Альберту, мне удалось покинуть его дом, добраться до отца, чтобы рассказать ему всё, но он… только накричал на меня. А потом ударил и приказал вернуться. Его взгляд в тот момент был ещë более пустым, чем в день исчезновения мамы. Нет, это уже был не папа, кто-то другой. И тогда я снова решил попросить помощи у Альберта, и он согласился помочь мне… взамен на близость в течении трёх дней. И через три дня я отправился в Йокогаму, полностью опустошённый и лишённый любого смысла жить. На протяжении двух лет я терпел абьюзивные отношения, на протяжении четырёх — находился в депрессии и предпринимал попытки покончить с собой. Одна из них была самой удачной, она случилась за две недели до нашей встречи, — я посмотрел Феде в глаза, и он немного расслабился. — И именно она открыла мне второе дыхание, дала желание жить. А ты стал моей возможностью начать другую жизнь. И вот к чему это привело. Не скажу, что разочарован, это лучшая награда за страдания. — А эти шрамы? Я посмотрел на свои руки. — Питер нанял эспера. Он их и нанëс. Красиво же, да? И с какой бы лёгкостью это не было сказано, меня прорвало: по щекам скатились жгучие слёзы, и я раздрыдался, пряча лицо в руках и сгибаясь. В этот раз произошла болезненная истерика, так как ни тело, ни психика не выдержали эмоциональной нагрузки, и всё вырвалось наружу. Мне впервые было настолько плохо и хорошо одновременно, что болью отдавалось во всём тело. Силы покидали меня с каждым новым рыданием, и я верил, что скоро потеряю сознание, или моё сердце не выдержит и лопнет. Чужие руки обхватили меня и прижали к себе с огромной силой. Это был Фёдор. Скоро к нам прижался Карма, едва не плача сам и сильно дрожа. Антон Павлович не стал присоединяться, наблюдая за нами со стороны нечитаемым взглядом. Я обвил руки вокруг шеи Феди и уткнулся ему в плечо, продолжая рыдать навзрыд. Каждой частичкой себя я прочувствовал всё, всё, что держал в себе Эйс долгое время. Мы будто вместе прожили это и вместе плакали над этим. И как же это было ужасно вспоминать, словно переживая заново. Больно. Страшно. Отвратительно. Мои ноги оторвались от пола, и я чуть не подавился воздухом, на мгновение перестав сдирать горло в мясо. Слёзы продолжали литься ручьём, а голос охрип настолько сильно, что сил не осталось издать и звука. Я и не заметил, как мы оказались в спальне, сидя на краю кровати. Понемногу слёзы стали сходить на нет, и я вдохнул воздуха, вцепляясь в одежду Феди до побелевших костяшек. Горло опухло и зажгло, и голова стала разрываться от боли. Неприятно. Но на душе стало так легко, что я готов был перетерпеть всё, лишь бы этого не произошло снова. Когда я окончательно успокоился, хоть тело моё и подрагивало, Федя обхватил моё лицо своими руками и установил зрительный контакт. Внутри меня всё сжалось, замерло, застыло. Несмотря на то то, что мы состояли в отношениях, Фëдор продолжал сохранять какую-то дистанцию и бывал прохладен. Но сейчас в его взгляде царило беспокойство. — Я рядом и больше не позволю ни одному ублюдку причинить тебе боль, — сквозь зубы процедил эспер и прислонился к моему лбу своим. Я вцепился ему в руки, рефлекторно. — И сам никогда не сделаю ничего, что тебе не понравится. И я верил, что так и будет, но какая-то часть Эйса — не меня — сопротивлялась, хотела сбежать куда-то далеко и тихо-мирно умереть. Но она бросила свои попытки, стоило мне быть вовлечённым в поцелуй, желающий забрать всю мою боль и отвлечь от переживаний. Я вздрогнул, но поспешил поддаться навстречу, явно нуждаясь в подобной близости. Мои руки сместились на плечи Фёдора, а его — мне за спину. — Никогда не держи в себе нечто подобное, я молю тебя, — разорвав поцелуй, возлюбленный прижал меня к себе, не собираясь отпускать. — Я уверен, что на моей голове появились седые волосы. Ради Бога, мои Солнце и Луна, не мучай себя так страшно. — Я… — Не трать силы, я понимаю. Я позову папу, он поможет тебе уснуть. Выпустив меня из объятий, Федя встал и быстро вышел из комнаты, а я так и остался сидеть, словно в дурмане. Всё вокруг воспринималось ненастоящим и аморфным. Я хотел умереть. Через минуту в комнату вошёл Антон Павлович. Он подсел рядом и взял мои руки в свои. — Сынок, только не переживай, — выдохнул он, и я непонимающе изогнул бровь, всё ещё слабо соображая. — Моя способность усыпляет на некоторое время. Тебе нужно поспать. Не успев открыть рот, чтобы хоть что-то ответить, я погрузился в темноту, и моё тело завалилось на бок. И это всё, что осталось в моей памяти.