Туз

Мириться со странностями — это Фëдор сказал абсолютно верно, ни в чëм не ошибся. Только мириться пришлось со странностями самого автора этого высказывания, а не с его подчинëнными. Второй раз проснуться в объятиях Демона я не ожидал. Сначала даже не двигался, пытаясь разобрать, что к чему, потом приоткрыл глаза и вгляделся в лицо напротив, рассматривая подрагивающие ресницы и кончик носа. Чужие руки прижимали к себе не так сильно, поэтому выбраться из них не составляло великого труда, но такого стремления во мне не наблюдалось. Вчерашний разговор закончился на дурной, по моему мнению, ноте, именно поэтому и стало неожиданностью то, что Фëдор снова сгрëб меня в свои тëплые объятия ночью, словно ничего в этом не было. Но страха я не испытывал и сам не считал своë положение удручающим. Не желал нарушать спокойствие, что странно, и покидать плен чужих рук. Даже устроился поудобнее, чтобы подремать лишние пару минуток. На макушку дыхнули, и кожа покрылась мурашками от приятного ощущения. Тело рядом стало подавать признаки жизни и зашевелилось. Руки напряглись, и Фëдор замер, после чего прижал меня к себе теснее. Я не мог видеть, проснулся он или просто дëрнулся во сне, так как упирался лбом в его грудную клетку, но всë же посчитал странным то, как крепче стали объятия. Мужчине словно было приятно лежать с костлявым телом в обнимку. Я осторожно приобнял Фëдора и вдохнул его запах, который показался мне на редкость родным и смутно знакомым. Это был только третий день нашего совместного проживания, и наш совместный сон не походил на кратковременное сожительство. Это и смущало. А может, не было в том ничего такого, и я лишь накручивал себя. Испугавшись собственных мыслей, я судорожно стал выбираться из объятий Фëдора. Тогда руки послушно отпустили меня, и я переместился на другую часть кровати. Он не спал. Маджентовые глаза внимательно наблюдали за мной, изучали, анализировали. В один миг стало неуютно, чего я не смог показать. Возможно, мне было стыдно за свои действия. Или страшно. — Я снова… — В этот раз следы видно лучше, — Фëдор приподнялся. — Такие нежные руки и такая сильная хватка. Вздохнув, я тоже привстал. Сегодняшний кошмар почти ни чем не отличался от предыдущего: та же пустота, тот же незнакомый мужчина, те же крепкие руки, обхватившие мою тонкую шею. Новым было лишь наличие белой кобры с глазами цвета фиолетового кунцита, которая вцепилась в мужчину, ослабляя его хватку. Змея нежно обвила мою шею, приятно холодя еë своим телом. Жжение от следов чужих пальцев прошло в тот же миг, и я проснулся. В очередной раз меня что-то спасло. Или кто-то спас. И было ли это связано с тем, что наяву Фëдор вовремя убирал мои руки с шеи, — не знаю. — Тебе не трудно предотвращать мои попытки придушить себя таким образом? — задал я интересующий меня вопрос и посмотрел в глаза напротив. Фëдора это не удивило. Он подсел ко мне и сделался беззаботным. Словно игривый кот, жаждущий внимания, мужчина наклонил голову на бок и прищурился. — С тобой легко и приятно засыпать, — просто ответил он, поправив съехавший рукав футболки. Его пальцы едва коснулись кожи, а я уже был готов вскочить с места и зашипеть на мужчину. — Не думай об этом слишком много. Или… тебе не нравится спать со мной в одной постели? Это было сказано вызывающим тоном, чтобы лишний раз спровоцировать. Я не отреагировал и развернулся к мужчине спиной, ставя ноги на пол. Поднявшись, направился к шкафу. — Не имею ничего против. Даже наоборот. Чувствую себя не так одиноко. Достав штаны, я надел их и повернулся к Фëдору, который продолжал сидеть на кровати и наблюдать за мной. Его нездоровая заинтересованность напрягала. — Я не отличаюсь мягкостью. — Это не проблема. — Как и мои брыкания? — Они длятся только две минуты. Фëдор был непреклонен. Я только мог гадать, насколько честным он оставался со мной, но верил. Вряд ли был смысл обманывать. — Кажется, тебе тоже одному спать не нравится, — предположил я. — Возможно. Усмехнувшись, я прошëл к двери. — Если понадоблюсь, я на кухне. В глубине души я искренне надеялся, что не понадоблюсь.

***

Карма развалился на столе в ожидании еды, пока я танцевал шаманские танцы у плиты и нервно посматривал на Фëдора. Он сидел за столом с закрытыми глазами и скрещенными руками, словно погрузился в глубокий сон. Тем и действовал мне на нервы, что сидел в полном спокойствии и ни о чëм не волновался. У него-то всë схвачено. Понадобился я ему быстрее, чем предполагалось. Мужчина не озвучил свою просьбу, сказал, что поделится ею после завтрака. К тому же, Карма чëтко и громко заявил, что желает есть, поэтому я не дослушал Фëдора до конца и подорвался кормить ребëнка. Это задело эго мужчины, не привыкшего к тому, что его легко могут променять на ребëнка, но он промолчал. И правильно сделал. Поставив тарелки с традиционной яичницей перед моими дорогими сожителями, я сел на своë место (во главе стола, как полагается главе семейства) и нарочито медленно отпил зелëный чай. Жидкость приятно обожгла горло, возвращая меня к жизни. Теперь я был настроен на разговор. — Слушаю. — Как только ты вышел из спальни, мне дозвонился Тургенев и сообщил о том, что в обед прибудут важные люди из Порядка Исполнения. Я сотрудничаю с ними, — сказал Фëдор и с недоверием наколол на вилку кусочек яичницы. Поднëс к губам, мягко захватил ими белок и, распробовав, спокойно приступил к трапезе. Он молчал какое-то время, пока на тарелке не осталась треть от всего блюда. — Заместитель и наëмник. Карма замер на последнем слове, после поднял голову, всматриваясь в лицо Фëдора. Я нахмурился. — Порядок Исполнения — это правительственная организация эсперов России? — уточнил я, на что получил утвердительный кивок. — Они нарушают закон, сотрудничая с террористом. — Но об этом ведь никто не знает, — без волнения отмахнулся Достоевский. — Главное, что они смогут помочь нам. И мне, и тебе. Только их полагается встретить. Стиснув ручку чашки, я поджал губы. — Накрыть стол и навести порядок? — Думаю, с последним ты уже справился на все… — Фëдор осмотрелся и вздохнул, — двести процентов. Они не узнают это место. — И чем мы будем потчевать гостей? — я отставил чай в сторону и сложил руки перед собой. — Только то, что я успею приготовить до их прихода. Достоевский действительно задумался. Карма за это время успел доесть яичницу и покинуть кухню, сообщив, что будет на заднем дворе. Чем он там собрался заниматься, знать я не хотел. Хватало и того, что мне довелось обнаружить в его временной комнате целый оружейный арсенал. Когда только успел протащить столько с собой под моим носом. — Ты знаешь, что такое рассольник? — Фёдор склонил голову, чертовски напоминая кота. Как сегодня утром. — Рассольник? — переспросил я, и губы сами изогнулись в улыбке от знакомого слова. — Знаю. Конечно, на него уйдёт больше времени, но даже если не успею, то ничего страшного. — Я начинаю сомневаться в том, что ты чего-то не умеешь, — абсолютно серьёзно произнёс Фёдор, нависнув надо мной, словно тем самым собираясь запугать. И я готов был начать бояться. — Что тебя привело в мафию с таким талантом в домохозяйстве? Самому бы знать. Пораньше бы переродился — сказал бы. — Отчаяние, — я невинно улыбнулся, прикоснувшись к плечу Достоевского, всеми силами стараясь выглядеть спокойно, хотя мысленно уже захлёбывался в истерике. — Уж явно не от хорошей жизни мне пришлось вступить в столь опасную организацию. Правда, я всё равно пробыл четыре года в депрессии, за некоторое время до нашей встречи. Но теперь всё прекрасно, я свободен. Замечание про депрессию было сказано мимолëтно и в шутливой манере, но Фëдор отнëсся к нему чересчур серьëзно. — Депрессия? — Не забивай голову. Всего лишь тяжëлый период моей жизни. И я не мог сказать точно, откуда знал об этом. В голове упорно засела мысль о глубокой депрессии, в которой Эйс захлëбывался на протяжении четырëх лет. Он не пытался выбраться из-под толщи воды и безвольно шëл на дно, позволяя холодной бездне затянуть его. Скорее всего, я преуменьшал. Намеренно. Чувства и воспоминания старого владельца тела временами всплывали наружу и немного помогали разобраться. Но я всё ещё многого не понимал из-за маленького количества информации. Конечно, легче усваивать еë в небольших объëмах, но терпение подходило к концу. Лучше один раз переболеть огромный поток информации, чем страдать от неведения. И всë же Фëдора мой ответ не впечатлил. Он скосил глаза на мою руку на своём плече, о чём-то усердно думая. Я уже начал нервничать, пока мужчина внезапно не прикоснулся к моей руке, убирая её от себя так бережно, будто она состояла из хрусталя. В моей системе произошёл сбой. — Тебе не страшно касаться меня и находиться так близко? — продолжая держать мою руку, Достоевский наклонился ближе к моему лицу и заглянул прямо в глаза. — Ты так хорошо прячешь свой страх, и мне никак не удаётся увидеть в глубине твоих аметистовых глаз ужас и презрение, с которыми на меня смотрят другие люди. Почему? Разве тебе не должно быть противно? Ты ведь боишься прикосновений. И людей, которые могут навредить тебе или твоему подопечному. Он давил на меня. Я почти задрожал от волнения, силясь, чтобы не отвести взгляд. Тяжело. Морально. Фëдор умел разрушать душу на мелкие осколки. Взяв свободную руку Фёдора, я свёл обе наших вместе и прижал их к его груди, спокойно улыбаясь. Реакция эспера превзошла мои ожидания: удивившись, он отшатнулся, но руки не отнял. Я продолжил прижимать наши сцепленные руки к его груди. Как говорят у нас на родине, кто не рискует… — Я ко всем людям отношусь изначально одинаково, впоследствии формируя своё собственное мнение к тому или иному человеку, исходя из нашего взаимодействия с ним, — мой голос был мягок и тих, будто я говорил что-то сокровенное, что не должен был слышать кто-то, кроме нас. — Да, я боюсь тебя, потому что ничего о тебе не знаю. Не знаю, кто ты на самом деле, кто скрывается под личиной Демона. Это нормально, бояться тех, кого не знаешь. Да и вещь эта поправимая, ведь никто не запрещает узнать человека получше. Только это не наш случай. Глаза Фёдора расширились и задрожали, как и руки, которые я крепко сжимал в своих. Его дрожь передалась и мне. Я унял её и пригладил большими пальцами чужие костяшки, на самом деле, переживая о своих словах и действиях. Всë же я и вправду не мог судить Фёдора, но боялся его. Причина моего страха скрывалась вовсе не в этой близости, а в собственных поступках, которые могли задеть эспера и спровоцировать его. Тогда уже можно было бы волноваться за свою жизнь. Мы просидели так достаточно долго. Достоевский успокаивался постепенно, и я продолжал держать его руки. Было в этом что-то знакомое, будто происходило со мной такое раньше, но вспомнить никак не удавалось. Воспоминание оказалось совсем далёким, но чертовски грело изнутри, отчего не появлялось желания сопротивляться. Ни у меня, ни у него. Странно. Очень странно. Дëрнувшись, Фëдор встал и задвинул стул. Быстро посмотрев на меня, он поспешил уйти, словно чего-то сильно испугался. Я сложил руки на коленях, переваривая только что произошедшее. Кажется, переборщил…

***

На настенных часах был ровно час. На плите бурлил рассольник, Карма читал что-то в телефоне, и иногда до моего слуха долетали обрывки слов. Я в свою очередь дремал в сидячем положении, прислушиваясь к звукам в доме, будто бы имея такой же чуткий слух, как у Дзёно. Тем не менее, стук клавиш из комнаты Фёдора до меня доходил. Наверное, из-за приоткрытой двери. Блаженство. Эта атмосфера казалась настолько уютной, что я на мгновение забыл о том, что за люди окружают меня. Хотелось, чтобы это длилось чёртову вечность и никогда не заканчивалось. К такой жизни я стремился однажды: жить где-нибудь вдали от шумного города, в кругу своей семьи и заниматься бытовыми делами. Работать удалëнно, выходить на прогулки и просто жить в своë удовольствие. Жить без общественного осуждения, без серой массы вокруг, без хищных взглядов за спиной. На краткий миг мне представилась картина, где мы — всего лишь семья, живущая за городом и справляющаяся с трудностями вместе. Но я мечтал не долго, прекрасно помня всë до мелочей. У таких, как мы, нормальной жизни никогда уже не будет. То, что я намеревался сделать, станет лишь видимостью нормальной жизни. От преступного прошлого никогда не отмоешься. Стук в дверь прервал мои размышления и спокойствие. Кое-как придя в себя, я встал и направился в прихожую, уже зная, что Фёдор не хлебосольный человек и встречать никого не пойдëт. Он слишком занят захватом мира. Я нервничал, определëнно нервничал. Люди из Порядка Исполнения являлись сильными эсперами не только по меркам России, но и других стран тоже. Чего стоит только Лев Николаевич Толстой, чья суть способности уже была отражена в еë названии «Война и Мир». Я знал не так много, но мне вполне хватало, чтобы составить мнение об организации. Я открыл дверь. На пороге стояли мужчины, оба высокие и крепкие на вид. Один выглядел на лет сорок пять, носил очки и был одет в винтажный костюм. Второй, стоящий позади него, кого-то ужасно сильно напоминал. На его голове находилась кепка восьмиклинка, а сам он был одет в костюм тройку. Выглядели, на самом деле, стильно. Мужчина в возрасте окинул меня анализирующим взглядом, и его брови взметнулись вверх, словно он увидел перед собой призрака из далëкого прошлого. Стоя так некоторое время, мужчина одобрительно кивнул своим мыслям. Я заволновался. — Здра… — Тургенев не шутил о том, что Федя решил остепениться, — по-доброму усмехнулся мужчина, вводя меня в ступор. — Давно пора, в свои-то двадцать девять, — подхватил второй, слишком рассматривая меня. — Где он только такую красавицу выкрал? — Володя, сдержаннее, сдержаннее. Я растерялся, и мы продолжили стоять в дверях. Мужчина в очках всë ещë смотрел на меня так, словно прекрасно узнавал, хотя виделись мы впервые. От волнения я не знал, куда себя деть. — Ну-с, может, пригласите? — мужчина в возрасте лучезарно улыбнулся, смотря понимающе, по-доброму. — Да, простите. Проходите, пожалуйста, — собрался я и пропустил гостей, закрывая за ними дверь. Я отвёл мужчин в гостиную и на время отлучился, чтобы проверить рассольник и сообщить о прибытии гостей Фёдору. Карма вызвался занять их, пока мы были заняты. — Тебе двадцать девять? — да, эта деталь волновала меня гораздо больше. Достоевский вскинул брови, мол «не видно, что ли», и я действительно так и хотел сказать, но меня опередили. — Сколько, по-твоему, мне должно было быть? — с долей интереса спросил эспер, явно считая своим хобби сбивать меня с толку. — Не беря в расчёт твои мешки под глазами? Не больше двадцати пяти. — Приму это за комплимент. Фёдор, почему-то, решил подождать, когда я уберу суп с плиты, и только тогда мы вышли к гостям. — Чем вы там занимались? — с претензией начал Володя, как назвал его спутник, встав. — Вова, успокойся уже, — вздохнул мужчина, заставив того сесть. — Карма, сколько тебе лет? — Четырнадцать, — ответил мальчик, сидя по другую сторону гостя и с интересом поглядывая на Володю. — Какой замечательный ребёнок, — он тепло улыбнулся и погладил Карму по голове. — Так, Фёдор, ну-ка, представь нас. Хочу познакомиться с твоим супругом. Послышался смех Вовы, которого тут же удостоили предупреждающим взглядом. Не то что бы это подействовало, но он хотя бы попытался смеяться не так издевательски, посмеиваясь в сторону. Я был сбит с толку. Снова. А вот Фëдор не обращал на это никакого внимания. Мы правда так со стороны выглядим? Или это просто юмор такой? — Его зовут Эйс, — сказал Достоевский. — Он раньше работал в мафии. Эйс, это мой бывший наставник и очень уважаемый человек в нашей стране — Антон Павлович Чехов. — Приятно познакомиться, — кивнул мужчина. Я мысленно вздохнул, окончательно смирившись с тем, что это совсем не тот мир, который хорошо знаю. На самом деле, приятно увидеть здесь кого-то вроде Чехова. Один из моих любимых классиков, как-никак. Вот только откуда у Фëдора такие знакомые хорошие? — Взаимно, Антон Павлович, — я улыбнулся и кивнул. — А ваш спутник? — Владимир Владимирович Маяковский, прошу любить и жаловать, — Володя встал, шутливо поклонившись. — Можно просто Вован. — Буду иметь в виду. О, так вот кого он мне так напомнил! Точно, вылитый Маяковский из моего мира! Только Есенина с Ахматовой до кучи не хватает. — Так это вы наëмник? — в диалог вступил Карма, который не мог усидеть на месте. Маяковский с удивлением глянул на него. — Думаю, будет лучше всё обсудить за трапезой, как считаете? — поинтересовался я, беспокоясь о лишних вопросах. — Не имеем права отказываться, — улыбнулся Антон Павлович, и мы двинулись в столовую.

***

— Признаюсь честно, не думал, что у вас такие золотые руки, — очень довольно произнёс Чехов, вытирая рот салфеткой. Я смущённо улыбнулся. Антон Павлович не скупился на похвалу и комплименты, был до бесед охоч и рассказал много интересного. Как уже известно, мужчина работал в правительственной организации эсперов «Порядок Исполнения», главой которой являлся Лев Николаевич Толстой. Сам Антон Павлович приходился заместителем, но несколько дней назад был отправлен в Японию вместе с наёмником Маяковским, который тоже состоял в организации, чтобы вывезти Фёдора из чужой страны и разобраться с ним тихо, без лишнего шума. И, так как Лев Николаевич уже давно жил в деревеньке из-за своего здоровья, а Чехов находился здесь, за главного в организации остался кто-то другой. К сожалению, Антон не знал, кого выбрало правительство, но догадывался, и догадки эти ему не нравились. Самым интересным было то, что Чехов когда-то приходился Достоевскому наставником и почему-то помогал ему в тайне от правительства. Маяковский и Ахматова, коя здесь всё же есть, тоже раньше находились под присмотром Антона Павловича, но, в отличие от Фёдора, состояли в Порядке Исполнения, работая на правительство. Тем не менее, эти двое также оказывали своему «братцу» поддержку. Фёдор, как только бывший наставник связался с ним по приезде в Йокогаму, сразу попросил его заняться Кармой. Антон Павлович отказывать не стал, а познакомившись с подростком лично, был только за. Что до Володи… он определённо был похож на Маяковского из моей прошлой жизни, что не могло не радовать. Оказалось, что он самый лучший снайпер, и посоревноваться с ним может только Пушкин. Да, тот тоже хороший стрелок. Вау, как неожиданно. — Чем вы занимались, до того как попасть в мафию? — замглава решил начать мой допрос, и я нервно улыбнулся. Началось. У меня были скудные познания о прошлом Эйса, но их, в общем, будто бы хватало. — Даже не знаю, с чего начать… — я задумался. — Мой отец коренной британец, владеющий крупной финансовой компанией, а мать — русская. Она приехала в Англию и поступила в Лондонский университет по юридическому направлению. Там они с отцом и познакомились. Я тоже получил образование в Лондонском университете, и отец хотел, чтобы я работал в его компании, но мне это было не интересно. После исчезновения мамы мы сильно разругались, и я решил переехать в Японию. Подрабатывал официантом, пока не встретил Мори Огайя. Он, по какой-то причине, пригласил меня в мафию, где я проработал четыре года. Дальше, думаю, и так понятно. — О как! — Антон Павлович удивлённо воскликнул, но тут же загорелся какой-то надеждой. Его голос стал вкрадчивым. — А как звали вашу матушку? Я окунулся в омут памяти, чтобы отыскать нужное имя. Голову сдавливало всякий раз, когда я так делал, но иного выхода не оставалось. — Ольга Фёдоровна Берггольц, — слова сорвались с уст быстрее, чем я успел подумать. Над столом повисло напряжённое молчание. Чехов сцепил руки в замок и опустил взгляд на стол, хмуря брови. Владимир посмотрел в сторону и сделал вид, что ничего не услышал. И только Фёдор продолжал спокойно есть, будто действительно ничего не услышав. Я напрягся, обдумывая сказанное. Конечно, мне было известно имя русской поэтессы, родившейся ещё во времена Российской Империи, в Санкт-Петербурге, и, признаться честно, я никогда бы не подумал, что матерью Эйса может оказаться кто-то вроде неё. Судя по всему, Антон Павлович её очень хорошо знал, раз это имя заставило его задуматься. Я опустил голову. — Надо же, а я-то всё пытался понять, откуда же такое знакомое лицо. Я в удивлении поднял голову, видя перед собой светлое лицо мужчины, в чьих глазах было столько нежности, что можно утонуть в ней. Сердце бешено застучало, словно пытаясь перебить шум в ушах. Так… волнительно. — Я и не знал, что у Олечки родился такой чудный сын, красотой ничуть не уступающей ей, — кажется, Антон Павлович ностальгировал. — Жаль, что она так внезапно пропала без вести, но как же я рад видеть кого-то, напоминающего о ней, её частичку. — Вы были знакомы с моей мамой? — я сжал руки, волнуясь. Разговор обрёл неожиданное продолжение. — Мы были одноклассниками и друзьми, — кивнул мужчина, сняв очки, чтобы протереть их. — Она всегда была своевольной. Любила Россию всем сердцем, но из-за сложившихся обстоятельств была вынуждена уехать вместе со своим отцом в Данию. Когда она писала последний раз, то говорила, что встретила прекрасного датского мужчину. Видимо, не настолько прекрасного. От новых подробностей приятно кружилась голова, хотелось знать больше, гораздо больше. — Она много рассказывала о своей родине, — во рту пересохло от наплывших эмоций. — И научила меня русскому языку. Мне так хотелось увидеть Россию своими глазами, но карты легли так, что дорога привела меня сюда, в Йокогаму. Тем не менее, мир тесен. — Понимаю, жизненный путь непредсказуем, но мне приятно слышать, мальчик мой, что у тебя было желание повидать родину своей матушки. Позволишь мне быть фамильярным? — Я не против, Антон Павлович. — О нет, право слово, называй меня папенькой, мальчик мой. Дети Олечки и мои дети тоже. К тому же, у нас на родине принято называть родителей супруга и своими родителями. Заметив в глазах Чехова смех, я терпеливо улыбнулся, уже устав от этих шуток. Они все действуют по методу «назови человека свиньёй десять раз, и он захрюкает»? — Да, Федь, отловил ты себе жёнушку, — Маяковский усмехнулся, откинувшись на спинку стула и заведя руки за голову. — Папенька дал добро, радуйся. — Обязательно порадуюсь, но только стоя над твоей могилой, — сухо отозвался Достоевский, отставив тарелку в сторону. — Ещё не пробовал умереть от моей способности? — А? Пока нет… так, стоп, чё за намёки? — Никаких намёков, я крайне прямолинейн. — Пожалуйста, мальчики, не разнесите мне дом, — вздохнул Антон Павлович, помассировав переносицу. Вова и Федя замолчали, но продолжили переглядываться, воюя взглядами. Интересные у них взаимоотношения. — Это ваш дом? — спросил я, разбавляя напряжение в комнате. — Да, мой, — кивнул Чехов, пригладив свою бородку. — По документам мой. На деле — Фёдора. Но теперь здесь появился настоящий хозяин. Тут никогда не было так чисто и светло, хотя Гончаров и пытался навести порядок. К сожалению, Феденька слишком ценит свои личные границы, поэтому эта попытка и провалилась. Именно по этой причине я был удивлён, когда услышал от Тургенева, что мой мальчик привёл в дом бывшего мафиози с ребёнком и позволил тем делать в доме всё, что угодно. — Кстати, малой, а ты-то что в мафии забыл? — снова активизировался Маяковский, обращаясь к притихшему Карме, который уткнулся в телефон. Мальчик тут же убрал гаджет и встрепенулся. Кажется, он очень ждал разговора именно с этим человеком. — Я? — переспросил он. — Ну, меня с малых лет держали в рабстве, а потом продали. Воспитывали меня, как наëмника, если точнее, потом, вот, в мафию и сунули. — Какой ужас, — покачал головой Антон Павлович. — Надеюсь, эти монстры сдохли в страшных муках. Федя, всё спросить хотел, что же тебя так в них привлекло? И пока Фёдор думал, я решил сделать пакость. Месть за издевательства. — Кажется, ты говорил, что у меня недурные внешние данные, — с напускной задумчивостью произнёс я, скрестив руки и подняв взгляд к потолку. — А твой взгляд, блуждающий по моему телу? Мне страшно находиться рядом. Владимир издал протяжный звук, с широкой улыбкой глядя на застывшего на месте Достоевского. Он смотрел ровно в мою сторону, пытаясь испепелить меня на месте. Почему-то я получал от этого неимоверное удовольствие. Тоже головой тронулся, судя по всему. — Михалыч, а у тебя губа не дура, — хохотнул Вова, зачем-то встав. — Впервые за свои двадцать девять лет решил завести отношения, но за такой выбор можно хоть все сорок искать «ту самую». — Эти слова будут выбиты на твоём надгробии. И всё это сопроводилось удручённым вздохом Антона Павловича. Мне только и оставалось про себя подумать: «Дети».