191

04

Насилье родит насилье

И ложь умножает ложь;

Когда нас берут за горло,

Естественно взяться за нож.

Рико медленно кивнул, но Рене уже юркнула в тёмный дверной проём, оставив после себя твёрдую скорлупу орехов на тумбочке, и ветер, что мерно забивался в глаза, толстым потоком засыпая в них горькость и шипучую сухость. Рико громко выдохнул, смыкая ресницы и кладя колющую руку на ноющий живот. Сон пришёл быстро, так же быстро, как и очередной кошмар, забивающий уши своим бескрайним ужасом. Весна. Апрель. Прозрачное небо над пустой головой, мокрый асфальт, отражающий в своих лужах льдистую голубизну и тонкие, острые ветки деревьев, образующие клетчатый купол Гнезда. Рико шлёпал по тонкому слою воды, ощущая холодную мокрость в носках и вбирая носом утренний запах морозной свежести. Хрустящие пакеты в его руках мерно развивались в такт движений ног, а приятная улыбка, непривычно режущая щёки, не сходила с бледного лица. Рико купил фиолетовый инжир, бумажную пачку муки, хрупкие яйца и чего-то ещё непонятного в цветастых упаковках и со сладким названием, но всё точно по большому списку, что был аккуратно написан поздней ночью, когда тусклый свет ламп поглощался длинными, матовыми стенами кухни. А всё это потому, что Рико (от смешанных чувств, переходящих из многоликого счастья до душащей, совершенно не размерной, полностью серой, асфальтной злости или грусти) решил подарить на семнадцатилетие Жана огромный, шоколадный торт. Тем же вечером, Рико отобрал у ошеломлённой Жасмин (её огромные, блестящие глаза и растрепанные, кудрявые, напоминающие карамельные волны, волосы, кричали о многом) помятую книгу рецептов и презрительно цокнув, закрыл дверь с характерным, звучащим хлопком. Однако в жестокой реальности познания Рико в области готовки не превышали простой нарезки склизких овощей, фруктов и механического перемешивания молока в горячем какао, а потому он старательно вчитывался в корявый, мелкий шрифт страниц, всё время поправляя сползающие на нос очки и выделяя карандашом те или иные строчки, которые казались наиболее важными (а, если честно, то абсолютно все символы, запятые и точки, все размытые и полустёртые картинки). За этим удручающим занятием Рико просидел довольно долго, поскольку решительно не сдавался и скрупулёзно обводил и выписывал максимально нужное до самого конца, периодически дёргая себя за кожу и волосы, а от накопившегося стресса нервно отбивал ногой невнятный ритм, однако вскоре плотный дым исходящий из самой его головы и краснеющие глаза, казалось, уже вылезающие от ужаса и паники, прервал Кевин, сонно ввалившийся в электролизованную кухню Гнезда. Он лениво обвёл чёрное пространство заспанными глазами, медленно подошёл к металлическому крану, умывая лицо с шеей и набирая прохладной, прозрачной воды из кувшина, сел за противоположный край твёрдого стола. — Время видел? Ты завтра не встанешь, — флегматично просипел Кевин, глотая из стеклянного стакана пузырчатую жидкость и грубо откашливаясь. — Отъебись, — шикнул Рико, сжимая карандаш сильнее и прикусывая нежную кожу губы до лилового подтёка с красноватым отливом. — Завязывай с этим, — Кевин с раздражительным скрипом отодвинул стул, заходя к Рико со спины и расставляя жилистые руки по обе стороны от его тонких запястий, развязно наклонился к бледной щеке, проводя своими ядовито-зелёными глазами по шершавой поверхности стола и замечая разворот толстой книги рецептов, полностью заклеенный в разноцветных закладках и расписанный жирными и тонкими буквами. — Блядь! Я же сказал, — Рико гневно запыхтел, чувствуя нависающую тёмную тень сверху и резко закрывая телом обшарпанные страницы, — съебись нахуй отсюда. — О, — Кевин понимающе кивнул, щекоча своими отросшими, жёсткими волосами оголённый участок шеи и больно сжимая руку Рико цепкими, длинными пальцами, быстро сместил его тяжело дышащую грудь в сторону, читая крупное заглавие, — торты и... — Долбоёб ебаный, — Рико с хрустом развернулся, хватаясь разгоряченной от смущения или искрящейся ненависти ладонью за овальное лицо Кевина и с тупой силой отталкивая его, больно задевая нос и костлявый подбородок, — не трогай меня, ирод. — Заразный? — саркастически хрюкнул Кевин, поднимая голову вверх и пытаясь остановить бордовую кровь, что сочилась из заляпанной ноздри. — Я тебя сейчас уебу, — Рико скалится, незамедлительно закрывая разглаженный разворот и кладя неровно оторванный, прямоугольный листок в карман штанов, — свали, — он отодвигает стул, ссутулясь, встаёт из-за стола с книгой под худым боком, медленно направляясь в свою до чиста убранную комнату. — Додик, — шипит Кевин. — Эй, блядь, — Рико резко разворачивается, и убого кривя лицо, поднимает руку, показывая средний палец, — жди порчу. — Жасмин такого не сделает, — Кевин много ухмыляется, вытирая липкую, кровавую ладонь, жёстким полотенцем. — Сделает, — упорно твердит Рико, грозно щуря глаза, — сделает, даже если не умеет. — Не будь таким мудаком, я просто глянул, что ты там так поздно черкаешь, — Кевин невнятно пожал плечами, делая широкий шаг вперёд. — Не буду, когда ты перестанешь лезть под руки, — Рико оступается, — и я не собираюсь показывать тебе то, чем я сейчас занимался, — сильнее обвивает руками острые углы обложки, — даже не смей, — хмуро дополняя. Кевин с величественной грацией свиньи нагибается, а после смешно набрасывается, пытаясь выхватить у Рико несчастную книгу Жасмин, за что сразу же получает её твёрдым корешком по своей абсолютно пустой голове. — Ай! — Кевин хватается за волосы, интенсивно массируя место удара. — Бесишь, — Рико от разгоревшегося раздражения бьёт Кевина пяткой по плотному бедру, тихо отступая и сливаясь с чёрной стеной Гнезда, шустро проскальзывает в свою комнату, закрываясь (подпирает дверь стёртой в уголках тумбочкой). Сегодня ночью Кевин будет спать либо у кого-то другого, либо на коврике под дверью, которого нет, либо спать не будет вообще, но уж точно не с ним в одном помещении. Хотя, впрочем, с этими гневным мыслями Рико справляется довольно быстро, ехидно ухмыляясь и заворачиваясь в тёплое одеяло, долго лежит, упираясь искрящимся взглядом в безграничный потолок, много сжимает ресницы, перекатывается в поисках самой удобной позы и недовольно сдаваясь, удручённо натирает виски. Блядство. Глаза не хотели слипаться, а рой назойливых вопросов, пролетающих в голове на чудовищных скоростях, разрывали мозг в занозистые щепки, вонзающиеся в извилины конченого мозга. Торт. Что такое торт? Почему Рико решил подарить именно торт, что он испечёт сам, а не просто купит пластиковую или картонную коробку с уже готовым продуктом? А что такое Жан? Зачем Рико делать что-то столь интимное для него? Интимное? Разве испечь кому-то торт на день его рождения — это интимная вещь? Рико бы прокричал, что это полная хуета и тотальный позор, нет, наверное, Рико бы даже не подумал о чём-то таком тягостно-нежном: как тёплая выпечка и неожиданные, опаляющие душу бенгальским огнём, подарки; как задувание горящих цветастых свечей, расставленных в виде пылающей звезды и радостных аплодисментов, предназначенных имениннику. А если бы и увидел, то просто бы убил всех, кто сидел за тем праздничным столом в пёстрых нарядах. Убил бы всех своими дрожащими от безликого непонимания руками. Проткнул бы им грудь, заляпанным в воздушных сливках ножом. Рико бы злился. Злился-злился-злился. До кровяных пятен на лице, до панического, хриплого смеха, до сломанных конечностей и до бурлящего в сосудах гнева. До тошнотворной, звероподобной гримасы и не понимал-не понимал-не понимал. Почему они смеют делать и чувствовать то, что Рико не делал и не чувствовал никогда? Почему? А почему он не достоин получать поздравления и подарки? Почему он родился здесь? Почему он родился с фамилией Морияма? Почему он вообще родился? Это же не имеет никакого смысла. В чём суть его существования? Какой же Бог идиот. Это он виноват во всём. Только Бог виноват в том, что Рико такой. Рико не виноват. Не виноват. Не виноват! Рико не хотел вдумываться в смысл дней рождений просто потому, что никогда не праздновал их сам. Потому что у него не было того, с кем можно было бы праздновать их. Потому что дни рождения что-то слишком переливающееся и взрывающееся, слишком невнятное и запутанное. Далёкое и неконтролируемое. С каждым новым годом Рико не мог понять, что нужно делать дальше, словно его выбросили из океана на сушу, и он не может дышать, а солёные слёзы всё текут-текут-текут. Текут безостановочно. От невыносимого страха за будущее. А потому Рико бы никогда не подумал о торте, но то был бы Рико из самой первой жизни, когда давление бессилия расплющило сердце и мозг всмятку. Рико же из сто девяносто первой петли, многозначительно бы пожал плечами, перед тем как сказать что-то однозначное и вразумительное. Возможно, для него испечь торт не составило бы непреодолимого труда: всех его нервов и истерик, потому что он бы не копался с рецептами, дотошно выискивая тот самый. Рико просто уже умел делать это достаточно хорошо, чтобы не заглядывать в пошаговую инструкцию, поскольку не раз занимался подобным, поэтому ему не было страшно и непонятно: не было вздымающихся волн тревоги, разбивающихся о каменный берег сознания. Рико бесстрастно научился печь торты без какого-либо повода, просто так. Для друзей. Однако Рико из седьмой жизни смущался, злился, был счастлив в моменте и бесконечно ненавидел себя за то, что не решался полностью, сомневался. И много, безостановочно кипятился на то, что эти сомнения изуверски грызли тело, слюнявя кости. Рико понимал своей бестолковой головой, что для него испечь торт значит гораздо большее, настолько большее и объёмное, что все мысли переливались за грани его ущербной фантазии. Рико не сравнивал это с чем-то утешительным и глубоким, с чем-то... Рико не мог сравнивать это с любовью, замогильными откровениями, нет, безусловно, Рико бы попытался сравнить, если бы мог, но, увы, он ничего такого никогда не испытывал. Или просто боялся признаться себе в этом. Однако собирая торт, Рико было очень хорошо. Просто и легко. Он протяжно растворялся в этом неторопливом деле, перемешивая пыльную муку и добавляя белый сахар. В той петле Рико и вправду старался себя всячески сдерживать: понимать других и как-то открываться им. Он пробовал, изрядно нервничал от того, что не может этого сделать и пробовал ещё раз. Ступенька за ступенькой. Рико поднимался выше, пытаясь контролировать свой бездонный гнев, разбивал кулаки о стену или о гладкую поверхность зеркала, раздирал свою кожу до мяса, но никогда не трогал других без весомого повода. Весомого повода? Что это ещё за весомый повод? Никакое насилие нельзя оправдать. Насилие не решается насилием. Но Рико знал, что с ним такого не будет никогда. Он жесток, и он помнит про это. Однако, несмотря ни на что, Рико пытался быть милым настолько, насколько он вообще мог, поэтому тогда, торт являлся огромным шагом вперёд, словно Рико преодолевал не одну ступень, а перепрыгивал сразу несколько десятков. Слишком парадоксальная вещь. Настолько большая и открывающая горизонты, что Рико просто... терялся. Ему было до жгучей трясучки боязно, донельзя мучительно и адски больно, словно в груди что-то с противным скрежетом ломалось. Жан — это отправная точка, вся седьмая жизнь — это чёртова отправная точка, но как же Рико ненавидит и любит её. Всю с самого зыбкого и прогнившего основания. Первая жизнь — очевидное разочарование. Вторая — эйфория. Третья — безумный страх из-за другой боли, боли, которой Рико подвергал в Гнезде Жана, боли, которая совершено отличается от простого избиения, тошнотворная боль, разрывающая живот и внутренности, боль после который ты боишься прикосновений. Сокрушительная боль. Четвертая жизнь — страдание и верное самоубийство. Пятая — бурная истерика. Шестая — что-то наподобие нормы, вплетение в суету анафемской жизни. Седьмая... Седьмая Рико снится, и он отчаянно хочет проснуться, но не может. Не может! Пиздецки несправедливо. Пролежав всю ночь, тягостно рассматривая тёмный потолок, Рико сворачивается, поджимая холодные ноги к животу и затыкая уши ладонями, упорно расчесывает кожу головы до кровавых мозолей. Тогда он не смог закрыть глаза, бесполезно просидев на кровати несколько часов и долго залипая на стену, временами улавливая назойливый скрежет Кевина в дверь, а после громкое: сходи-ка нахуй. Без проблем. До того, как тонкая, секундная стрелка успела перевалиться за пять утра, Рико уже стоял на выходе из Гнезда, завёрнутый в красный, узорчатый шарф, мерно пускал сигаретный дым, а потом нагло прогуливая тренировку, отправился в магазин за продуктами для шоколадного торта. Конечно, Рико знал, что его ждёт наказание за бессовестную неявку на тренировку. Но кто сказал, что у него есть совесть? Уже стоя за вымытой плитой, Рико по рецепту добавлял ингредиенты, старательно резал и пёк. Но его тихое, мирное занятие прервал Кевин. Снова. И до того дотошно. — Хозяин нас убьёт, — опираясь о дверной проём, хрипит он, а с его мокрых волос капают капли воды на плечи, где ткань футболки сморщилась и потемнела, — ты пропустил тренировку перед соревнованиями. — Похуй, — мычит Рико, прикрывая животом кубики свежего, фиолетового инжира и испечённые коржи, не прерываясь, стукает ножом о пластиковую доску. — Не похуй, — Кевин злится, — совершенно. Ты знаешь, что он сделает? — Да. И я не собираюсь и дальше подсасывать ему, — Рико флегматично макает палец в миску, зачерпывая беловатый, воздушный крем, суёт его в рот, удовлетворённо жмурясь. — Ты сейчас смеёшься? — негодующе спрашивает Кевин, бледнея. — А что? Похоже? — Очень блядь. Потому что я не хочу получать от него! — Кевин тычит себе дрожащим пальцем в грудь, чуть ли не крича. — Я скажу, что это я виноват и он ничего не сделает тебе, — Рико поворачивает голову, безразлично прочерчивая гневные складки и хмурые брови на его желчном лице. — Ты совсем тупой? Не сделает... Да тут дело не только во мне! Как же до тебя никак не дойдёт?! — Что не дойдёт? Пока я буду у тренера, — Рико возмущенно и недовольно кривит губы, — ты можешь посидеть и подрочить в комнате на свои журналы. — Блядь! — Кевин размашисто подходит, переворачивая Рико спиной к кухонному гарнитуру, и хватает его колючими пальцами за льняную ткань — мерзостно сдавливает у самого оробелого сердца. Рико удивлённо вскрикивает. — Эй! — Ты не прав! Хватит! Просто хватит! — Да что я такого сделал?! — Всё! Прогуливаешь там, помогая Мартину, не приходишь туда из-за Дженкинс, снова делая чужую работу, и так много-много раз! Окей, хорошо, совершай добро, вытаскивай других, но знаешь что, подумай обо мне и о Жане, которые потом будут вытаскивать тебя из этого дерьма! Подумай о нас! Ты, — Кевина трясёт, — ты... У тебя лишняя хромосома? Научись расставлять приоритеты! Ты — сама добродетель или что? Все эти хорошие поступки, словно пытаешься что-то изменить... Словно... Не понимаю, просто не понимаю! Они, — Кевин взмахнул свободной рукой куда-то в направлении холодильника, — знакомые. Мы — друзья? Или кто мы для тебя? Почему ты заботишься о них, забывая про нас? А? Почему? Рико, почувствовал что-то отвратительное, скребущееся из самого отрешённого низа. — Я не ставлю их выше вас, — слабо прохрипел он. — Ставишь. Твои слова пусты. Докажи, — Кевин резко разжал пальцы, отпуская скомканную ткань — его слова звучали отрывисто, сильно резонировали по ушам. — Как? Кевин отвернулся, проводя ладонью по длине волос, насмешливо фыркнул. Сделал несколько шагов в направлении двери, постучал пяткой и снова ядовито фыркнул. Грубо и удручённо. — Рико, думать можно не только мозжечком, но и корой больших полушарий, — прошипел он, сердито разворачиваясь. Рико замер — остолбенел на пару секунд. — А сам? Амёба. Пиздеть только и можешь, — Рико спрятал побледневшее лицо в ладонях, дёргано массируя виски. Очевидно, что разговор был окончен, поэтому надо продолжать готовить. Этот Кевин со своими претензиями... Знает ли он, сколько у Рико проблем? Знает ли он, что его слова только увеличили груз всего висящего на кривой шее Рико? Нет. Откуда ему? Еблан. Из-за него пропал весь стойкий настрой. Мудила. Однако Рико собрался: повыщипывал тёмные волосинки и поковырял заусенцы. Вперёд. Кроме того, что Рико приготовил торт и покрыл его блестящей глазурью, он старательно вывел надпись с поздравлением и купил семнадцать разноцветных свечек, выставив их в виде равностороннего треугольника. По его скупым комплиментам получилось довольно неплохо. Внешне уж точно: разные сладкие рюшечки и полосочки в виде зигзага и колыхающихся волн. Строго оценив сие изделие, Рико подхватил подставку, на которой располагался торт, и тихими шагами направился в комнату Жана. Сначала Рико постучал ногой, потому что руки были заняты. Никто не открыл. Рико позвал. Дурная тишина. Рико, поставил подставку с тортом на пол и истерично подёргал ручку, открывая дверь. Уголки губ моментально поднялись вверх, Рико подумал — широко и открыто, что Жан искренне удивиться, думал, что это отличный сюрприз. Рико забыл про всё. Хорошее или плохое — всё перебралось далеко: дальше нынешнего сознания Рико. Рико включил свет, ожидая ворчливый, с надменной хрипцой, голос Жана. Рико... Рико правда хотел услышать его гневное бормотание. Хотя бы эхом. Отдалённо. Рико успел привязаться к нему, как бы смешно это не звучало. Рико до безумия, впервые, хотел сделать для человека что-то особенное. В его понимании и в понимании серых рамок Гнезда. Но Рико до безобразия туп и самонадеян. Рико осознавал, что лучше бы он умер тогда, что лучше бы не было никаких других жизней. Он, конечно, предполагал, что будет жалеть, что смерть — это не наказание, а дар, что жизнь — это то, чего Рико будет бояться больше всего в своей жизни, но... От зависти или от того, что пытался кому-то что-то доказать, понимая бесполезность своих действий, осознавая и принимая смерть, Рико не мог не сожалеть, не мог не возомнить себя в своей узкой черепной коробке небожителем и не мог не отказаться от глотка бессмертия из зияющей чаши на небесах. Рико виноват — возжелав того, что не было доступно ему никогда. Но мечтая о горных реках, снежных вершинах, о живом ветре и цветущих берегах, о том, чтобы прервать своё тоскливое, бесполезное существование в Гнезде, Рико жаждал ощутить нечто непостижимое: вдохнуть в жизнь новый смысл, сделать чуждое своим и сказать то, перед чем язык всегда немел. До ледяных игл. Однако Рико неимоверно глуп. Неимоверный клоун, что думает что-то изменить. Да кто он такой в конце концов? То, что он вытворял с детьми Гнезда не поправимо. Так безжалостно с его стороны. Так лицемерно и эгоистично. Все они подвергались жестоким пыткам, поэтому Рико вернулось всё бумерангом. Всё что он делал: выворачивал пальцы, резал, заставлял насиловать, уничтожал словами и одним своим существованием. По крайней мере так считал Рико. Однако он сломал не каждого, не каждый разбился под его напором. Разбился никто. Разбился Рико. А Рико пустое пространство, возомнившее себя Королём. Как смехотворно. А эти убогие цифры под глазами? Как блядь ничтожно. Кто он такой? Инструмент для приумножения семейного состояния Морияма. Приумножения? Да что там… Только если для того, чтобы приплюсовывать какие-то скудные части заработка Рико к общей горе тонны золотых. Отброс и афей. Поднятый торт сразу же вываливается из в миг ослабевших рук, разбиваясь кремовой начинкой о вязкий, напоминающий палящие дюны пол. Рико бы никогда не понял Жана, считая его жалким, но Рико понимал его слишком отчётливо, однако даже если и догадывался о его чувствах, был уже тогда, в далёкой седьмой жизни уверен, что Жан гораздо сильнее Рико. На очень много. Но жизнь — это череда событий, и порой люди бывают страшны. Со своими изъянами и гуттаперчивостью. Рико падает на сломанные колени, пачкая их в инжирной начинке. Такой бурой. Коричневой? Или фиолетовой? Почему перед глазами непонятные пятна? Торта больше нет. Искорёженные сгустки валяются под ногами. Жана тоже. Длинное, лунное тело, привязанное к недавно установленному турнику, терпкой, белой верёвкой. Кажется, Рико купил её сам по хмурой просьбе Жана? Болтающиеся запястья, покрытые ужасными, чёрными гематомами. Меловые ноги и рядом валяющийся стул. Ночной свод и жемчужные звёзды. Нет. Это труп. Труп. Труп Жана. Рико готов сжечь небо, когда он оказывается на скоростной магистрале под блестящем куполом самого космоса, а сметающий ветер разносит душу на части. Сознание не приходит — обваливается. Рико хочет подняться с колен, хочет подойти к холодному телу, хочет дотянуться до него. Рука дёргается, пытается добраться, но тело словно закаменело. Превратилось в покрытую пылью глыбу, а сердце грохочет в груди, ломая кости. Рико выдавливает странные, гортанные звуки. Глаза в полном неверии смотрят вперёд, потому что просто не смеют повернуться в другую сторону. Видят до конца. В открытый рот не поступает ни капли воздуха. Тело не слушается, не поднимается с колен, а руки безвольно падают на пропечённые коржи, сдавливая их тонкими пальцами. Холодные. Или тёплые? Рико нагибает голову, прочерчивая тёмный пол, упирается в него макушкой. И задыхаясь, кричит. Истошно, раздирая глотку, выплёвывая лёгкие. А слезы крупными каплями катятся из уже зажмуренных глаз, когда зубы заскрипели и заходили ходуном. Рико стучит головой о твёрдую поверхность пола, пытаясь раздробить череп. До розоватого мозга. С силой кусает язык, чувствуя солёную кровь, выдёргивает волосы с головы вместе с бледной кожей, резко поднимается, и невидяще, разбиваясь о каждый угол пробирается к Жану. Запинается о стул — падает — поднимается. Пытается ухватиться за холодные ноги Жана, чтобы ослабить натиск шероховатой верёвки, пытается вытащить его шею из петли, пытается... Жан мёртв, и он это знает. — Пожалуйста! Пожалуйста… — горло рвётся, глаза ничего не видят из-за слёз, — Господи, пожалуйста... Боль впивалась еловыми ветками в лоб, а безнадёжность чувствовалась слишком ощутимо и остро. Грудная клетка клошматилась: раскачивалась и сжималась настолько резко и неожиданно, что Рико знал — это конец. Тогда он умер дважды: вместе с Жаном и на крыше многоэтажного здания, когда порывистый ветер залезал под майку, щекоча кожу живота и рвущимися движениями тянул чёрную ткань шорт назад. А рядом ночной холод собирался в мириады фиолетовых крупинок, пробираясь морозным воздухом в самые лёгкие, заставляя дышать полной грудью — снова и снова захватывать в себя эту невероятную свежесть. Изнасилование — с Рико поступили в тех петлях точно так же. Суицид — Рико поступил точно так же, потому что больно, когда твои старания и чувства разбиваются. В никуда.

***

Рико проснулся с пеленой на глазах и туманным шумом в ушах. Голова трескалась, словно грецкий орех. О... Сон. Это — сон. Негативный, но увы, Рико никак не мог такое контролировать. Однако между лавиной кошмаров хотелось чего-то мягенького и розового. Единорогов, например. И сказочный дом. Кошмары беспредельно выматывали. Особенно кошмары с участие человека, который ему дорог. С человеком, который был, а не казался. Человеком, который бил, а не касался. Человеком, что неразборчиво бормотал про то, что за пределы выйти невозможно, потому что их нет. Рука кипела, раскалывая тело напополам, но боль ощущалась мерно, не заставляла терять сознание. Рико засопел. Но глаза были сухи. Абсолютно. Точнее некуда. Однако хотелось убежать и затеряться. Пройтись по хрустящему снегу и упасть в сугроб — тоже умереть. Рико туго поднялся с кровати, шлёпая босыми ногами к спиральной лестнице и нежно ступая по прямоугольным ступенькам, но детские пальцы ног неприятно задели острый выступ, и Рико, охая, моментально скривился, в миг косплея иссохшую креветку. — У-у-у, — послышалось далёкое и звонкое, — лох, — словно сквозь морозную глыбу по хрустальным перепонкам. Рико тяжело поднял голову, щуря припухлые глаза. — Да-да, я тебе. Не строй рожу, — Рико рассмотрел мальчика в жёлтой кепке. Его ровный, чуть веснушчатый нос, кудрявые, шоколадные волосы, выпадающие из козырька и янтарные, с чёрными вкраплениями глаза блестели. — Пол, не стоит обзываться, — послышался глухой, старческий голос Мишель. Женщина поставила перед мальчиком тарелку каши, на что тот недовольно скривил красноватые губы. Полу было около десяти лет, что на два года больше сегодняшнего возраста Рико. — Не, — промычал он, — не буду. Мишель что-то глухо пробормотала, грузно поворачиваясь в сторону Рико. — Спускайся давай. Не стой столбом, — подогнала она его, накрывая на стол для ещё троих человек. Рико кивнул, скорее для себя, нежели для кого-то ещё, и продолжил свой путь, периодически разгибая и сгибая больные пальцы на правой ноге. Присаживаясь за деревянный стол, Рико обвёл взглядом первый этаж, подмечая солнечное тепло, исходящее из каждой комнаты и... Всё было по-старому. Приятно осознавать, что жизни идут, а места, где живёт Рене по-прежнему остаются такими же прекрасными. Рико воодушевлённо хватает рисунчатую ложку, зачерпывая сгустки чего-то сладкого. Слева находилась пастельная булочная-магазин. Мишель пекла плюшевые изделия, покрывая гладкой, разноцветной глазурью, и продавала. С правой стороны жил её муж — Брайн. Седой старичок, работающий врачом. А Пол был их внуком. Его родители ввязались в разборки с бандитами и скончались. — Фе! — Пол свёл щёки, с презрением смотря на Рико, а в частности, на его, возможно, ущербное поедание каши, однако Пол не создавал впечатления безумного мальчишки, в его глазах зиял чистый интеллект. — Не фекай, — Рене, спустившаяся на завтрак, ущипнула его за тонкий нос, и забирая, открытую на половских коленях книгу, отложила её на замшевый диван. — Нет! Я не помню на какой странице остановился… Книжная живодёрка! — Пол испуганно закричал, угрюмо насупившись. — Найдёшь. — Ты... — Пол закатил глаза, сверкнув перед этим желтовато-бурым недовольством. Рико меланхолично ел, погружаясь в ритмичные, ехидные диалоги и семейные толчки, но поднял голову, как только почувствовал упёртые на себе мутные взгляды: две пары тёмных, жгучих зрачков. — Книги читаешь? — поинтересовался Пол, скомкано проводя ложкой по образовавшейся корки у каши. Рико с набитыми щеками лишь кивнул, продолжая увлечённо жевать. — И какие? Если такие же как сестра, то... — Пол недоговорил, потому что его резко перебила Рене, явно возмущённая и надутая. — А какие такие интересно читаю я? — Рене не была его родной сестрой, но иногда кровь ничего не значит. — Ну что-то типа: твои страдания будут твоей наградой, твоя агония — твоим единственным утешением. Я подтолкну тебя к самой грани безумия, и всё равно, ты не найдешь спасения. Ты будешь умолять меня об этом, но я буду отказывать тебе, — на одном выдохе, скороговоркой, протараторил Пол, умильно смотря на Рене своими посветлевшими в свете меловых лучей глазами. Рене досадливо покачала головой, разбрасывая волнистую чёлку. Рико восторженно встрепенулся. — Эдгара По читал, — Рико заломил пальцы. Разве он прочитал (или перечитал?) несколько месяцев назад «Заживо погребенных», но и то, только из-за университета, в котором будет учится (и учился всегда). Самую малость захотелось проникнуться атмосферой, что создавал Эдгар Аллан По в своих произведениях (а, когда, естественно, он потом сможет спокойно что-то прочитать?), да и настроение было как никогда подходящим. А потому, почему бы и нет, когда комнатная библиотека позволяла? — Я не читал, — кротко сказал Пол, но после напущено добавил, — пока что. Рико кивнул, засовывая очередную ложку в рот. Каша в Гнезде была не такой — её комки нервировали, а запах пугал также, как и снежная гора таблеток перед тобой: витамин D, биофлавоноиды, витамин E. — Ладно... Что-нибудь ещё может? — Пол скептически заглянул Рико в глаза, и тот снова заговорил. — Сомерсета Моэма, Марселя Пруста, — похоже Пол решил устроить книжную проверку. Как уже достаточно взрослый человек Рико не читал чего-то слишком детского, однако, когда было невозможно обидно, он мог отыскать в стопе книг, пылящихся в его комнате Гнезда, тонкие, заляпанные тексты сказок. Рико искренне верил в некую благосклонность Пола и то, что он не будет спрашивать про сюжет некоторых книг, которые написали свыше перечисленные им авторы, потому что у Рико в голове мешанина из всего того, что он понабрал в прошлых, практически, двухсот жизнях. А, собственно, поэтому Рико тыкнул на тех, кого, по его мнению, Пол ещё не читал, возможно, в силу возраста, а из-за гордости не собирался подробнее узнавать сюжет, чтобы не нахвататься спойлеров и не показаться глупее. Однако как он мог показаться в этой ситуации глупее? Это же могло быть чистое любопытство, но Рико отчасти понимал его. Они были ровесниками. Возможно, это для Пола что-то наподобие соперничества? Мальчик недоверчиво вытянул бровь. — Сколько тебе лет? — спросил Пол. Рядом сидящая Рене сверкнула пёстрыми кристалликами глаз, наклоняя голову. Лежавшие волосы, распушились по её угловатым плечам. — Двенадцать, — Рико было восемь. Пол скептически повернулся к Рене вопросительно взирая на неё. — Соврал, — кивнула она мальчику. Пол прищурился. Рико спокойно пожал плечами. Он знал, что никак не выглядит на двенадцать, но сказать Рене правду не мог. Потому что не надо ничего торопить. Его не должно быть здесь. Его не должно быть. Рико не должно быть, поэтому здесь Томас, которому двенадцать и тот, у которого есть отец, принимающий наркотики на завтрак, обед и ужин, за место нормальной еды. — Соврал? Разве? — Рико опустил ложку, прочерчивая пальцем цветастую скатерть. Пол приглушённо присвистнул. — Нет. Я не лгу. Никогда. Рене фыркнула, но её глаза стали двумя турмалинами Параиба. До чего холодными и стеклянными. Рико, конечно, не прав, но доверить этой Рене, он пока ничего не может. Не может, да и не стал бы. В данный момент. Пол раздражённо встал из-за стола, отталкиваясь на стуле от подстолья, резво подобрал книгу, и громко топая, засеменил к деревянной арке, разделяющей пространство дома. Кепка с его головы накренилась, готовясь сиюсекундно упасть. — Ты ничего не съел! — Рене повысила голос, но Пол лишь сердито буркнул, закрываясь в комнате дедушки. Рико никак не мог похвастаться личностными качествами. Рене собиралась встать и пойти за ним, но нервно повернула голову, смотря Рико в глаза. Сразу напряглась, поскольку сомоляная темнота заполнила радужку моментально. Коричневые вкрапления растаяли, мешаясь. Глаза Рико стали ужасными: не передающими эмоции, безграничными. — Не боишься тех... — Рико покачал головой, словно неваляшка. — Нет, — прошипела Рене. — Как же? Ты могла... — Я не боюсь за себя, — Рене резко отшатнулась, — и я никому про это не рассказывала, потому что не хочу доставлять проблем, поэтому молчи и ты. Не говори со мной об этом. Тем более, когда ты, — Рене мгновенно замолкла, — впрочем, неважно. Она скривила губы, прикусывая их кожицу, пошла за нахохлившимся Полом, но Рико тихонько окликнул её. — Эй, Рене, посмотри потом там, — Рико назвал её не Натали, потому что важно, неуверенно указывая гладким ногтем на фото, далеко стоящее на комоде. Рене злобно сузила глаза, но не остановилась. Лишь обернулась, поливая видом своего безжалостного лица лицо Рико всякими проклятиями, если не хуже. Рико вязко сглотнул. Подумала, что он сумасшедший? Нет. Да нет... Бред же? Рико удручённо выдохнул. Поторопился. В петлях нельзя делать резких движений, всё должно происходить гладко и нежно. Плавные толчки вперёд. Равномерно передвигать фигуры на клетчатый доске. Без права на ошибку. Жаль, но, наверное, хорошо, что Натали и Рене так сильно отличаются. Особенно в жизнях, где есть Пол. Пол, болеющий меланомой. И никогда не смогший вылечиться. Даже на ранних стадиях лечения своего заболевания. Даже, когда его дедушка прикладывал все свои усилия. Даже, когда... Не смог. Ведь всё же что-то сделать просто невозможно.

***

Расплывчатое тело Мишель колготилось на кухне никак не сумев поесть каши. Клиенты валили пухлыми толпами и давили летним жаром с улицы и гнилостным запахом пота. Дом, где жила Рене было чересчур популярным местом, тогда... Где же люди Тэцуджи? Пропустить такое заведение они не могли. Наверное. Рико отнёс рабочей рукой фарфоровые тарелки на кухню. Убрав посуду, он снова прошёлся по дому. Разглядел тематические картины, пылящиеся бронзовые статуэтки и выпуклую рамку с фото. С тем самым фото, на что он указал Рене. Мишель, держащая Пола за плечи, ярко улыбалась (ямочки на её щеках вихрем уносили женщину на несколько лет назад), Брайн, что гордо выпячил грудь, и казался грозным, если бы не тонкие, мягкие морщинки по лицу, залезающие на лоб и глаза. Но внимание обычно падало на белый, помятый в углах, листок рядом с Полом. Листок с водянистыми, акварельными разводами, которые собирались в человека. С глазами, губами и носом. Грубовато и корявенько, но понять, что это Рене не составило бы труда. Рико огладил края рамки, впитывая вековое тепло, которое опаляло его тёмные углы. Здесь было хорошо, но проводить вечность он тут не мог. Рико написал несколько быстротечных месяцев назад письма Лютеру, когда выдалась возможность, по поводу Эндрю, но тот ничего не ответил. Ни на одно из четырёх. Рико планировал написать ещё несколько писем и со странным чувством облегчения предположить, что Эндрю не в детдоме. И не в приёмных семьях. Рене живёт относительно мирно, однако сколько ещё продержится такая атмосфера в доме? Сколько к ней не будут приставать? Рико задумчиво присел на чудной диван, и включив хмуренький телевизор, прислонился на мягкую подушку. Он понимал, что всё гораздо сложнее, что эти разборки бесконечны, и он не может решить их всех. Рико просто собирает дырявую картину со сломанными на краях пазлами, где все живы, но не у всех всё хорошо. Рико провёл рукой по жёстким волосам, нащупывая неприятные ранки, но вскоре поддался влиянию утомляющей жары: глаза невольно слипались то ли оттого, что все силы уходили на восстановление руки, то ли куда-то ещё. И всё же, если по делу, то... Рико не герой в конце концов. И он не добрый. Возможно, всё это просто иллюзия и он сошёл с ума. Фу. Нет. С ним всё в порядке. И до психиатрической больницы ему ещё далеко. Как он вообще посмел подумать о таком?

***

Открыл Рико глаза только тогда, когда услышал тихие вздохи Мишель и грубый тычок в бок от Рене. Бледной Рене. — Господи... А... По новостям прогоняли одиннадцатидневное убийство трёх человек. Рене сидела справа, лихорадочно щёлкая семечки. Рико устало выпрямился. — Как же так... Боже! Как могут люди убивать людей? — Мишель стояла с широко открытыми глазами, дрожащим, от несправедливости, голосом, неверяще шептала. Но заметив, как Рико пялится на неё всхлипнула, невесомо погладив его по спине, уже связно прошептала. — Сходи на улицу, прошвырнись, а то бледный, как смерть, — Мишель похлопала его по плечу, спросила про больную руку и получив что-то положительное, подогнала его к двери. Рико недоумевающе зыркнул на Рене, но та уставилась в телевизор, безотрывно слушая ведущего новостей, а её лицо покрылось белым налётом в свете квадратного экрана. Рико уныло вышел. Звёзды уже спускали нежный, серебряный шёлк с самых небес. Ветер касался листьев и кожи своими филигранными пальцами. Лёгкие скрипы виноградника и закат, размывающий контуры горизонта. Рико истомлённо присел на деревянные ступеньки, вбирая разноцветные запахи. Боже. Он совершенно точно не спас Рене. Он не смог ей сказать кое-чего важного вслух, поэтому оставил записку. В рамке с фотографией. Но Рене из любопытных, но не из таких как Эндрю. Может она не поняла, что записка была спрятан именно в фоторамке? Действительно... Рико же тыкнул куда-то в пространство. Пиздец. Да что с ним не так? Когда он начнёт действовать адекватно? Однако Рико искренне верил, что Рене уже просмотрела текст, который он накалякал... И уже должна была выгнать его из этого дома, убив перед этим. Но её взгляд не поменялся. Придётся отдавать записку с рук на руки? Рико такое не нравилось. Он не любил слова. И тем более, по его ненужному мнению, эффективнее передавать частичку информации, частичку будущего, словами в письменной форме: а, особенно, в моменты самого нелепого отчаяния, когда люди готовы будут ухватиться за любую изогнутую соломинку. Однако Рико чувствовал, что что-то не так. Что-то его подгоняло… Что-то ему говорило, что всё это бесполезно. Успеет ли он ещё? Сколько он ещё сможет провести времени в этом доме? Когда он сможет подойти к Рене? Нужно подобрать правильный период времени. Чёрт-чёрт-чёрт. Рико наклонился, сдавливая голову коленями. Да не сдалась ему эта игра! Что он, в самом деле, решил помогать всем? Хватит! Хватит. Хва-тит. В груди зудело, а воздух стал слишком горячим — практически огненным. Рико грубо откинулся вперёд, больно царапая ногтем отваливающуюся краску. Зачем всё это? Но нет смысла искать ответы — их нет. Рико хмыкнул, складываясь домиком и утыкаясь головой в руки, лежавшие на коленях, когда с его локтем поравнялся толстый, блестящий каблук, а мерный запах перебил яркий, морской парфюм. Рико поднял голову. И... О, какого хуя? — Приветик, — Лола резчато улыбнулась. Её губы в тени отливали чем-то мутно-чёрным, как и накрашенные глаза, что выделялись своей исключительной безразличностью, несмотря на весёлый тон голоса. Тело Лолы грубо нависло над горсткой костей Рико, и тот угрюмо наклонился назад, чувствуя синяками на спине твёрдость ступенек. — Один тут? — Лола невежливо заглянула в окна пекарни, подмечая туго перебинтованную руку Рико и желтоватось гематом в свете тухлого фонаря. Рико кивнул, удручённо шмыгая носом, от резкого запаха, исходящего от неё. — Бедняжка! Болит, да? — Лола протянула игривую руку с длинными, красными ногтями, оглаживая бледную риковскую щёку, долго провела по скуле, а под глазом смертельно остановила палец, туго надавливая и задевая ресницы. — Слушай, это они тебя так побили? — Лола кивнула в сторону пекарни. Рико встретился с её смеющимся взглядом. — Какая мягкая кожа… — вдруг восхищённо бросила она. Рико сцепил молочные зубы. — Я могу убить их, — она мило улыбнулась, перепрыгивая с темы на тему, — можешь попросить, — её улыбка спала, голова наклонилась, а рука перебралась на твёрдый затылок, мягко проводя по волосам, остановилась на тонкой шее. Слегка сжимая её, Лола засмеялась, ища на лице Рико ужас. Рико вдохнул слова угроз, наполненных ядовитой ясностью, но увы. Её сумасшедшесть, охваченная жаром, не пугала. Рико был вне досягаемости её угроз. Рико, но не Рене, Пол, Брайн и Мишель. Не они. Рико хмыкнул, поднимая глаза, и собирая вокруг себя невидимую ауру безразличия. Однако всё громко треснуло, стоило Лоле провести своими гибкими пальцами по запястьям Рико, с силой сдавливая их. Её овальное лицо приблизилось к его — ещё детскому и немного пухлому. — Одно пожалуйста и их не станет. Не глупи. Я буду мучить их очень долго. За каждый удар. За каждое плохое слово в твою сторону, мой милый, — до того сладко и приторно, промурчала она, что захотелось блевать. Рико невнятно сглотнул. Хоть он и неясно переживает за Кевина, но без Кейли предсказать событие, которое произойдёт гораздо легче, чем с ней. Однако какая Лола? Её тут просто не должно быть. Она и все другие должны бежать за Нилом и Мэри. Что происходит? — Рико... Ну же, — Лола развязно протянула гласные, растягивая кривую улыбку и вставая чуть ли не на колени, приблизилась вплотную, не давая выдохнуть, — убьём их вместе? Рико окинул её своими глазами, что загорелись двумя биотитами. Под кожей прошёлся потоками авгитовой кровью гнев. Капая в мозг и перетекая по его извилинам, тяжко давил на сознание. А Рико, собственно, не раб менталитета, поэтому... Он плюнул Лоле в лицо. Куда-то между её убогих глаз.