Карта без имени

The emptiness that we confess In the dimmest hour of day In the common town they make a sound Like the low sad moan of prey

The bitter taste the hidden face Of the lost forgotten child The darkest need the slowest speed The debt unreconciled

«The Angry River» — The Hat feat. Father John Misty

Ещё на подлёте к Корусанту начало возникать ощущение «толпы», хотя космос был необъятен, и места в нём хватало всем. Дух столицы никогда не смог бы выветриться из неё. Обелия умела работать и днём, и ночью, и в сумерки между ними, с естественным светом, с неестественным и даже с мнимым. Она быстро реагировала на происходящее; не менее быстро расслаблялась, чтобы успеть перевести дух. Умела, опаздывая, приходить вовремя. Умела сливаться с толпой, становясь с ней единым целым, умела её покидать. Она не стеснялась спросить дорогу, если не знала, или не была уверена, куда следовало идти. И была способна не только на дежурную улыбку, но и на не лишённую при этом искренности — большие города у многих отнимали способность чувствовать добро, утомляя шумом, скоростью, локтями; но дети, выросшие в них, знали правила игры. «Ничего личного» — это не про мегаполис и не про экуменополис. И ничто так не выдаёт пришельцев, как пресловутое «ничего личного». — Я люблю Корусант, — призналась она Джанго, после того как тот выругался насчёт очереди на посадку. — Все вы так, из Внешнего и Среднего Кольца, ругаетесь. И думаете, конечно, что «перепрыгивают» очередь самые-самые. Но и они не горожане Корусанта, а такие же пришельцы, как и вы. Прилетают со своими грехами и пытаются их сеять, думая, прав тот, кто богаче, влиятельнее. Но это на самом деле не так, и экуменополис это показывает. — Скажешь тоже, «показывает», — презрительно фыркнул Джанго, растянувшись в соседнем пилотском кресле. — Показывает, не волнуйся, — усмехнулась Оби. — Кому, как не джедаям, это знать. Мы ведь с ними работаем. Они дотягиваются до своих идеалов, обзаводятся всем, что им не хватало в детстве, и в итоге счастья-то лишаются. Ни любви у них нет, ни друзей. По головам идти — не дорогу перебежать. В любом мегаполисе одни и те же правила игры — ловушки обходи стороной, но подножек никому не подставляй. — Разве не для этого политики и богачи так любят нанимать джедаев по поводу и без? — сардонически вскинул брови Джанго. — Надежда дорого стоит, но если ты её покупаешь, то деньги на ветер. Расплачиваться надо иначе, но если душа омертвела, то без толку. — Не меняет того факта, что страдают невинные. — Карты у всех разные, но партия одна. Как сыграешь, так и выйдет. Джанго какое-то время молчал, не соглашаясь, но и не возражая. — Если так думать, — наконец произнёс, — то мою самостоятельную партию, в том будущем, откуда ты, я проиграл. Обелия повернулась к нему. — А я бы иначе помогала тебе сейчас? — и робко ему улыбнулась. Его взгляд был тяжёлым, задумчивым, направленным не на собеседницу, но в собственные мысли. — Я старался всю сознательную жизнь сохранить наследие Джастера, — заговорил какое-то время спустя, всё ещё глядя в никуда. — Он был гением, самородком, нонконформистом, поэтому продолжать, как он, не имелось никакой возможности. Я — сын земли, а не звёздной пыли. В этом моя сила. Как выяснилось, в этом же и слабость, раз не смог обойти ловушки, раз обрёк и себя, и своих на смерть… Вряд ли тот я был по-настоящему жив после освобождения из рабства. Не душой и не сердцем, по крайней мере. Обелия, потянувшись, положила ему руку на плечо. Но Джанго, покрытый бронёй, не почувствовал чужого прикосновения. — Я спрашиваю себя который день, — продолжил хрипло, всё ещё мысленно находясь где-то далеко, не на корабле, — в чём была ошибка? Почему тогда, в том будущем, случилось то, что случилось? Неужели Ка’ра отвернулись от нас? Если да, то по какой причине было решено, что мы подлежим естественному отбору? Но это не может быть возможным, с другой стороны, поскольку ты здесь, — и, моргнув, наконец сосредоточил взгляд на Обелии. Его лицо еле заметно смягчилось, когда заметил светлую ладонь на своей потёртой броне. — У твоей доброты нет предела, — тихо произнёс он. В его глазах отражались блики ламп корабля и золота Корусанта. — Ты знала об этом? И не говори, что тебе полагается, ради всего святого. Я сталкивался прежде с джедаями. И людей повидал немало, разных. Обелия сглотнула, пытаясь инстинктивно не отказаться от чужих слов. — Наверное, — она отвела взгляд, — я просто тоже… хотела бы, чтобы меня спасли. В своё время. Но никто не пришёл. И больше всего на свете я хочу, чтобы молитвы тех, кто страдает незаслуженно, были услышаны. — Помолчав, она добавила, — я бы и того Джанго попыталась бы выручить, будь у меня возможность. — Он бы тебе не позволил, — усмехнулся Фетт не без горечи. — Убил бы, думаешь? Джанго замер. — Нет, — выдохнул. И повторил, будто с облегчением, — нет, он… не стал бы. Клянусь, — и резко сел в кресле. Схватил ладони Обелии в свои, — он не стал бы, обещаю. В ловушку привести мог бы. Но не убить. Тебя не за что наказывать. Он искал согласия в её лице. — Тогда тот Джанго не был по-настоящему мёртв ни душой, ни сердцем, — тихо проговорила Обелия, своими тонкими пальцами чуть погладив чужие, смуглые, сильные, грубые. И слабо, печально улыбнулась пронзительным тёмным глазам. — Это значит, что он нёс на себе слишком много чужих грехов… в полном одиночестве. Наказывал самого себя. Умирал с остальными Истинными каждые сутки. — Откуда тебе знать? — низким, опасным голосом потребовал он. Его ладони сжались на белых руках. — Я и сама так делала, — ответила Обелия. И почувствовала, как собственное лицо отразило эту истину. — Среди детей Мелида/Даана было три генерала. Нильд, Сераси и я. Знал бы ты, сколько погибло по моей неопытности… Я помню каждую вырытую могилу. И большинство из них, несмотря на победу, детские. Джанго дёрнулся, как от пощёчины. Его глаза налились, наконец, ясностью. Он до сих пор не знал. — Мне было тринадцать, — добавила Обелия. — Можешь не верить, но твоё горе мне… созвучно. — Поэтому Сераси и Нильд стоят за тебя горой? Они знают о путешествии во времени? — Конечно. Во время войны у нас не было никого ближе друг друга. Естественно, — она усмехнулась, — «третий лишний» — это про меня, но всё же. О, смотри, наша очередь сажать корабль. И, освободив руки из ослабевшей хватки, сосредоточилась на бортовом компьютере. — Забудь, — посоветовала она ему, отправляя запрос на приличную парковку подальше от Храма. — Про мою войну, по крайней мере. Всё уже кончилось, и никого больше не вернуть. Могилы поросли травой, и нет смысла наказывать себя за неопытность и слабость перед куда более сильными противниками. Все несправедливо погибшие живы в моих добрых поступках. Джанго шумно вздохнул. Устало потёр лицо. — Оправдать бы жертвы, — произнёс глухо. — И твоих мёртвых, и моих. — Мне не нужна некромантия, чтобы сказать тебе, что Джастер тобой гордится, — не думая, проговорила Обелия. — Где-то там, в Великой Силе. И обернулась на Джанго. — Ты спас его наследие, — чистая в своей искренности улыбка спряталась в уголках её губ. — Несёшь флаг его идеалов, гордо и не жалуясь… И ты подружился с джедаем. Думаю, если в Великой Силе души могут общаться между собой, Джастер наверняка тобой хвастается. Джанго невольно усмехнулся. А потом, посерьёзнев, потянулся и накрыл ладонью тонкое женское предплечье. Легонько сжал его, затем отпустил.

***

Можно было прожить всю жизнь на Корусанте, и даже половины его не узнать — так много людей на нём обитало, и так быстро менялись их жизни, принося и унося с собой малые бизнесы, организации, территории и общины. Обелия, например, не знала, что в сердце Республики имелась мандалорская диаспора; причём не только, так сказать, количественная, но и географическая — микрорайон, маленький, в километр, на одном из нижних уровней, с чёткими границами. Начинался он с кафе-бара «Малый Келдабе» и заканчивался алкомаркетом «Весна Калевалы». — В диаспоре есть свои старейшины, — объяснил Джанго, когда они с Обелией шагали в сторону неофициального микрорайона. Фетт снял с себя основную часть брони, оставив её лишь на руках, покрывая естественное оружие мандалорцев длинным тёмным плащом. Разумеется, где-то на нём были спрятаны бластеры и хотя бы один кинжал. — Они наблюдают за порядком среди соотечественников, курируют тех, кто живёт на постоянной основе, и приезжих тоже. И диктуют правила поведения. Если мандалорец при бескар’гаме, то броня должна быть неполной, чтобы не пугать прочих местных. И во избежание внутренних конфликтов. — И все этому правилу следуют? — не смогла не полюбопытствовать Обелия. Они шли почти рука об руку, и зеваки самых разных рас старались не задерживать взглядов на молодой и красивой женщине, поскольку её спутник имел вид если не опасный, то деловой и авторитетный. Незаметная мужская защита не могла не радовать. Обелия обладала «располагающей» красотой — она была изящно сложена, и мышечная масса никак не бросалась в глаза, что же касалось лица, то очаровательность его черт никак не намекала на то, что владелица его пережила в бою целого ситха и много кого ещё. Иначе говоря, в опасности Обелию не подозревали, поэтому на тех же нижних уровнях Корусанта ей нередко досаждали неприятной и нежеланной компанией. Пока она шла рядом с Джанго, впрочем, никто не смел. — Правило справедливо, — ответил Фетт. — В диаспоре живут самые разные мандалорцы. В основном те, кто, по той или иной причине, не принадлежит ни к одной из фракций. Сандарийцы, переживающие кризис веры, но не отрекшиеся от неё. Келдабийцы, иммигрировавшие из-за бедности. Калевалийцы, у которых малый бизнес на родной планете не задался. Студенты университета Корусанта из скромных мандалорских семей. Одиночки, потерявшие родную общину из-за Дозора, катаклизмов или естественных причин. У каждого своя история. Неполный и прикрытый бескар’гам — знак уважения к тем, кто пострадал из-за наших внутренних распрей, но ещё и гарант того, чтобы прочие местные нас не боялись. Мандалорцев давно демонизируют. — Вы не обязаны бесконечно расплачиваться за грехи праотцов, — нахмурилась Обелия. — Но судят нас, тем не менее, по истории, — констатировал Джанго. — И мы сами себя по ней судим. Дозорные ставят нашу склонность к агрессии, как флаг, под ним и идут. Мы, Истинные, следуем Кодексу Суперкоммандос Джастера, иначе говоря, прописной воинской чести. Новые Мандалорцы отрекаются от культуры, веры и языка, им проще строить своё царство на мнимом пепелище. — Но ты всё же уважаешь Крайза, — заметила Обелия. Её несколько удивила эта позиция. — Да, потому что он не совсем Новый Мандалорец, хоть и пацифист, — честно ответил Джанго. — По убеждениям Адонай находится между нами и радикалами, ближе к Кодексу, чем к тотальному отречению. Он признаёт агрессию нашей культуры и чувствует национальную вину перед галактикой, но не отрекается от своего происхождения. Говорит на мандо'a, носит неполный бескар’гам, как я сейчас, покрывая его плащом, робой или вычурными рукавами, верит в Ка’ру. — Тогда почему вы не сотрудничаете? — Если бы можно было сотрудничать только с ним, — Джанго издал смешок. — У Новых Мандалорцев, видите ли, демократия. Она не работает с народами, привыкшими к авторитарным режимам, поскольку сами демократы в рядах оказываются редкой швалью, слабовольной и завистливой. Власть развращает недостойных её тяжести. Если Адонай рискнёт на централизацию, падаль начнёт возмущаться, блеять, и в его спину полетят не только ножи. С другой стороны, если не рискнёт, его, рано или поздно, всё равно предадут, но тогда возникнет резон для контратаки, и слепому народу возмездие покажется честным. В обоих случаях появится из ниоткуда Дозор. Будь у меня больше людей, то помогли бы с первым возможным развитием событий, но и нас не так много, и Адонай не решается. Что же касается второго, это противоречит нашей чести. Мы терпеть не можем ни слабовольных, ни избалованных, ни высокомерных, ни идиотов. — То есть наибольшую часть галактики, — не смогла не пошутить Обелия. — Ну да, — согласился Фетт. — Не очень-то это способствует дипломатии. — А кто сказал, что мы в ней сильны? — сардонически усмехнулся он. — Не подумай, я знаю наши слабые места. Я, с моим характером, являюсь одним из самых терпимых и терпеливых Истинных Мандалорцев. Не из толерантности к чужому идиотизму и слабоволию, но поскольку обязан, как наследник Джастера. Это не значит, что у меня нет проблем с гневом. — Это у тебя проблемы с гневом? — рассмеялась Обелия. — Нет, мой друг. — У кого они тогда, лишь у Дозорных? — обернулся к ней Джанго, с иронией вскинув бровь. — У меня, — легко ответила она. Джанго озадаченно моргнул. — Да-да. Попробуй всю жизнь не иметь на него права. Именно поэтому джедаев лучше никогда, никогда по-настоящему не злить. — Разве вы не становитесь от гнева дар’джетти? — Бывает, что да. Бывает, что нет. Зависит от управления гневом и от того, что происходит после его вспышки. Если, каким бы он справедливым ни был, совестно, то нет. Но «совесть» — чувство неконтролируемое; поэтому гнев запрещён. У меня лично была, и до сих пор есть, масса причин перейти на Тёмную сторону. Но она меня категорически не прельщает… Да и я скорее предпочту уничтожить себя, чем навредить невинному и невиновному. А в этом, как раз, проблема Тёмной стороны, её адепты вредят всем вокруг себя. — Эгоисты, — презрительно фыркнул Джанго. — Но очень, очень опасные, — предупредила Обелия. — Их моральный компас сломан и не подлежит восстановлению. С некоторыми адептами Тёмной стороны возможны переговоры, до крайности осторожные, без толики доверия. Но не с павшими джедаями и не с ситхами. Они как… рак. Если не вырежешь, зараза распространится и принесёт значительно больше вреда. Им невыгодно умирать, ведь для них нет бессмертия в Силе. Значит, и держаться за жизнь будут рьяно, всеми способами и методами. В том числе поэтому они и опасны. И в том числе поэтому тот факт, что они не вымерли, не может не пугать. — С Дозорными Смерти похожая ситуация, — хмыкнул Джанго. — Что дар’манда, что дар’джетти — всё дрянь, — и помрачнел. — И они сами знают, что дрянь, потому и губят тех, кто лучше них, из зависти. Искушение завидовать есть всегда, но и поддаваться ему изредка — нормально. Но если не признаешься себе в этом, если продолжаешь, дорога назад сама пропадает из виду. Тот же Монтросс когда-то был неплохим человеком. Но результат налицо — предал Джастера из зависти, не своей рукой убил, но сам себя морально уничтожил. Он до сих пор жив, скитается где-то один; даже Дозорные Смерти от него отказались, когда поняли настоящую причину его предательства. — Некоторые судьбы хуже смерти, — тихо заметила Обелия. — И поделом ему, — резко ответил Джанго. — Десять раз поделом ему.

***

Информатора звали Зорган Мервиль, и он не являлся мандалорцем. Истинные спасли его, случайно оказавшись в правильное время в правильном месте, и тот сам предложил помочь фракции, увидев, как бедно они жили после предательства Монтросса и гибели Джастера. Конечно, у самого Мервиля тоже денег было немного, но тот решил поступить по чести и не отрёкся от желания поддержать своих спасителей. Он стал «контактом», улетел на Корусант и открыл парикмахерскую на границе с неофициальным микрорайоном диаспоры. Джанго решил сначала прийти к нему домой, чтобы поискать зацепки. Он спокойно, с завидной скоростью, взломал замок, затем осторожно зашёл, оставив Обелию неловко топтаться с ноги на ногу на грязной и обшарпанной лестничной клетке. Взгляд рассеяно останавливался то на одном намалёванном ругательстве, то на другом. Обелия чувствовала, что Джанго ничего полезного не найдёт. И оказалась права. — Ничего, совсем, — недовольно буркнул он, осторожно покидая квартиру и не менее осторожно захлопывая за собой дверь. — Пойдём. Уже на улице Фетт добавил: — Нет оснований предполагать, что Зоргана куда-то нарочно заманивали. Посуда не мыта, кровать не застелена, и так далее. Даже бластер на месте. Он рассчитывал вернуться домой. Скорее всего, его схватили или до работы, или после. — Мервиль один держал свою парикмахерскую? — Да. И работал тоже один, пусть и у всех на виду, с окнами от пола до потолка, чтобы нервные клиенты не пугались. Мандалорцы из диаспоры часто ходили к нему. Найти хорошего, надёжного мужского парикмахера так же тяжело, как и стоматолога. «Расширяться» он не хотел, потому что тогда пришлось бы отвечать головой за работников. — У него были друзья? — Приятели, — пожал плечами Джанго. Они вышли на улицу, ведущую к парикмахерской. — Нет тёмных подворотен, — заметил Фетт, пока неторопливо приближались к ней. — Много окон, и все жилые. — Не боишься, что тебя узнают? — не смогла не спросить Обелия. — Меня давно не видели без шлема. И потом, моя внешность ничем не примечательна. Порой выгодно не принадлежать к числу красавцев. — Не прибедняйся, — легонько пихнула его локтем вбок Обелия. — За таких, как ты, обычно замуж и выходят, а потом живут себе долго и счастливо. Но если тебе хочется комплиментов… — Избавь, — отмахнулся он. — Я не жалуюсь. Парикмахерская была закрыта. На флимси, прикреплённой хозяйственным скотчем к сэндвич-панелям, было выведено размашистым почерком: «приболел, приходите через четыре дня». — Должна иметься вентиляция, — тихо сказал Джанго. — Идём. И они, не привлекая лишнего внимания, обошли дом по периметру. И оказались на заднем дворе, без деревьев и зелени, естественно, но со всяким ржавыми балками. «Кто-то собирал металлолом на сдачу». Хотя вентиляция не выглядела погано, Обелию почему-то передёрнуло от перспективы залезть внутрь. Она удивилась самой себе. — Через неё кто-то выходил, — мрачно отметил Фетт. — Видишь? — и пальцами в кожаных перчатках аккуратно потрогал дырявую пластиковую панель, прикрывавшую «вход». — Болты держатся на честном слове, потому что их ставили руками, предварительно выбив изнутри. Ну что? — и обернулся на Обелию. — Пойдёшь со мной или останешься караулить здесь? — Я залезу первой, — сказала она, не думая. — Почему? — вскинул брови Джанго. И всмотрелся в её лицо. — Ты побледнела. — Да? — рассеянно спросила она. — Чувствуешь что-то в Силе? Обелия зажмурилась, пытаясь «открыться» великому потоку. Но Сила ушла от неё, будто волна. — Дай-ка я пойду первой, — почти не своим голосом проговорила и, обойдя Джанго, осторожно, тоже в перчатках, сняла панель с совсем ослабевших болтов. Из внутреннего мрака дохнуло смертью, и Обелия вздрогнула, почувствовав недобрые мурашки по коже. С широко распахнутыми глазами, она наощупь вынула из кармана маску, и плотно прикрыла лицо. — Обелия, — рука Джанго тяжело опустилась на её плечо. — Тело там? Она кивнула, не чувствуя движения. — Лучше мне пойти первым. — Даже не думай, — Обелия, удивившись собственной резкости, моргнула. — Прости меня. Но здесь что-то не так. — Человека убили. Разумеется, здесь что-то не так, — спокойно отозвался Джанго. — Нет, — она покачала головой. — Я не это имела в виду, — и вперила взгляд в далёкий клочок корусантского неба. — Обычно Сила указывает, где произошло убийство. Но она молчит. Понимаешь? — Нет, — абсолютно честно ответил Джанго — М-м, — Обелия потопталась на месте, собираясь с мыслями. — Знаешь, когда оказываешься на месте массовой казни, или убийства? Или места, где много кто погиб из-за катаклизма? Вот это… смутное ощущение? — Да, знакомо. — Так вот, у джедаев ощущение совсем не смутное. Мы иногда даже отголоски криков слышим. Но здесь, — она поёжилась. — Не понимаю. В воздухе что-то есть, но не в стенах или земле. Не яд. Не знаю. Не понимаю… И именно поэтому, — Обелия так резко повернулась к Джанго, что у неё хрустнула шея, — лучше мне пойти первой. Какое-то время Фетт молчал. Потом степенно кивнул. — Ладно. Но отзовись, когда найдёшь тело. Слышишь? Обелия, кивнув, залезла в вентиляционную трубу. Она была не такой узкой, как можно было бы подумать. В любом случае, и опыта протискиваться имелось достаточно. — Страшно пиздец, — абсолютно честно подумала Обелия вслух. Снаружи донёсся смешок Фетта. — Нет, ты не подумай, — продолжила она, стараясь успокоить почему-то участившееся сердце. — Я много раз сталкивалась с результатами убийств и имею опыт вентиляционных похождений… Она замерла, как девочка, увидев свет в конце. Взяла себя в руки. Доползла. Выпала из отверстия в потолке. — Святая Сила, — выдохнула. Колени дрогнули. Стало очень резко очень плохо. — Что там? — донёсся голос Джанго. Обелия сглотнула раз, сглотнула два. Сила кричала в ушах, и эхом раздавались вопли убитого. — Не… не спускайся, — таращась, не своя от ужаса, пролепетала она. — Не смей сюда спускаться. Голова шла кругом, воздуха не хватало в лёгких. И дело было не только в крови — святая Сила, сколько крови, — и не только в теле, изуродованном, и даже не в, — ей стало плохо. Обелия шумно вдохнула, шумно выдохнула, но воздуха всё равно не хватало. — Я иду, — донёсся голос Джанго. — Не надо! — крикнула она. — Я тебя назад вытолкаю! — Тогда скажи, что, чёрт возьми, такое! Но она не могла сказать, горло… высохло. Сглатывая и сглатывая слюну, Обелия судорожно пыталась закрыться ментальными щитами, но не получалось. Горел свет. Тело лежало на полу, раскинутое, лицом кверху, и вокруг него что-то было начертано золой и кровью. И пока Обелия судорожно, не чувствуя пальцев, фотографировала на комлинк, почти вслепую, только одна мысль была в голове ясной. Зорган Мервиль был убит дважды. Послышалась возня в вентиляции. Обелия, не чувствуя себя от ужаса, прыгнула вверх, в три гребка оказалась почти у самого начала, с силой боднула Джанго, вытолкнула и его, и себя с грохотом на землю. На негнущихся ногах прыгнула к проходу, установила всё обратно, как было, и не моргая, почти не дыша, одним махом сорвав и с себя и с него маски, убрав их в карман, подняв ошарашенного мандалорца с земли за локоть, потащила и его, и себя прочь-прочь-прочь — налево, походка ковыляющая, будто занимались понятно чем, прямо пять метров, перейти дорогу, направо, там подобие сквера, пересечь, налево, камер нет, прямо. Прямо-прямо-прямо. Налево. Джанго прижал её к стене. — Обелия, — и встряхнул за плечи. Потом увидел её лицо, остекленевшее от ужаса, и растерялся. — Я сфотографировала, — онемевшими губами доложила она. — Тебе туда нельзя. Сила Великая, мне туда нельзя. Это, — истерика уже подбиралась к глотке, — это вне моей компетенции, и нет гарантии, что туда не вернутся! — Кто? — сосредоточился Джанго. — Дарксайдеры! Или ситхи! Но, — её била дрожь, и Обелия ничего не могла с этим поделать. — Люди дважды не умирают. Интервалы! Его сначала убили, а потом, — она резко задышала ртом, чтобы не стошнило. — Это даже не святотатство! Там были, недавно. Джанго отпустил её плечи. Сделал было шаг назад, разворачиваясь, но на этот раз Обелия прижала его к стене. — Я тебя туда не пущу, — клятвенно и опасно прошептала она, глядя на него круглым от ужаса, но ясным от решительности взглядом. — Не пущу, не пущу, не пущу. По мне ударило с наглухо запертыми ментальными щитам, а по тебе? Не чувствительному к Силе? — Послушай, — Фетт так недоумевал, что даже позволял прижимать себя к стене. — Нет, это ты меня послушай! — Обелия, не заметив, повысила голос. — Джанго Феттов в галактике много? Нет! Ты под моей защитой? Да! Так вот я тебя никуда туда не пущу, не пойдёшь, хоть бей, хоть убей, ты меня слышишь?! У меня много друзей, чтобы их терять?! Я выть буду! А как умрёшь, в Силе найду, и ещё раз прибью! Нечего… давать поводы… плакать! Дурак! И всхлипнула, когда-то мысленно, на почве зарождавшейся истерики, успев его мысленно похоронить. Джанго, остолбеневший, наконец нашёлся с реакцией. — Ну… ну, — привлёк её к себе, прижал носом к груди, в которой билось живое сердце. — Тихо, тихо. Было бы о чём плакать… — Как мне тебя защищать от ситхов, — тонким от слёз голосом проговорила ему в плащ Обелия. — Или от дарксайдеров. Это же… совсем вне моей компетенции, вашу ма-а-а-ать… Даже… если встану между тобой и ими, я же… даже физически оградить не смогу. А они у-у-умные. Т-твари… У меня с ними оди-ин оди-ин. А толку? Мне как… тебя от них защищать, Соресу и пассивно-агрессивными шутками?! — Так, не надо меня хоронить, во-первых. А во-вторых… — А я, может, не хочу, чтобы ты умирал! — Да не пойду я смотреть тело! — не выдержал Джанго. — Я тебе верю, Обелия. Не каждый мужчина отмахивается от женских истерик, когда таковые не на пустом месте! — Ещё бы ты отмахнулся, — глухо буркнула Обелия. Её тело всё ещё вздрагивало от всхлипываний. — Ещё бы ты отмахнулся, я перепугалась, Джанго. Он мог бы посмеяться над ней, и был бы прав. Но, вместо этого, широкая ладонь опустилась на затылок, мягко зарываясь в волосы. — Обелия, — проговорил Джанго тихо. — Посмотри на меня. Она робко отпрянула, раскрасневшаяся от слёз. — Добрая ты чудачка, — выдохнул Фетт. Смахнул пальцем влагу с бледных щёк. Наклонился к ней. Соприкоснулся лбами в жесте «поцелуя Келдабе». — Ты не отделаешься от меня просто так, — еле слышно проговорил, всё ещё прижимая её к себе. — Я жадная тварь, и тебе не стоит, не стоит мне сочувствовать… И уж кому действительно не следует умирать, так это тебе. Джанго Феттов в галактике много, у них всего лишь другие имена, лица и прошлое. Но других «тебя» нет. Она медленно отпрянула от него но, не удержавшись, дотронулась до смуглой щеки. Глаза Джанго были закрыты. — Неправда, — тихо сказала Обелия. — Ты несправедлив к себе. — Разве? — он встретился с ней взглядами. — Да, — её голос упал почти до шёпота. — Ты можешь прятаться сколько угодно за бескар’гамом и самоуничижением, но я тебя вижу. Ты светел, Джанго. Он опустил руки, но тепло от них задержалось на коже. — Кому мне тогда верить? — спросил тихо, отводя взгляд. — Себе или тебе? Обелия тоже отпустила его. Отошла на шаг. — Читай свои молитвы, Джанго, — вздохнула она. — Ка’ра тебе подскажет. Кто-то из нас прав.

***

Поскольку не все кандидаты в Советники оказались на месте, когда было принято решение немедленно взять их в оборот, процесс собеседования несколько растянулся. В частности, поскольку все четыре кандидата прекрасно понимали, что их теоретически ожидало, никто чрезмерным желанием занять свободное кресло не горел, опасаясь традиционализма взглядов коллег, бюрократии, расширенной зоны ответственности и сниженной свободы передвижения. Комлинк зазвонил в особенно неудачный момент — Иит Кот подбирался к четвёртому аргументу, согласно которому его не стоило брать в Совет. — Звонит моя сестра, — удивлённо вскинул брови Дуку. И многозначительно посмотрел на «ветеранов» в соседних креслах. — Надо взять. Прошу прощения, рыцарь Кот, одну минуту. И принял звонок. — Слушаю. — Ян, чем вы, раздери меня чёрт, занимаетесь на Корусанте?! Он моргнул. Высказывание Джензы прозвучало достаточно громко, чтобы его услышали ровно все. — Делами, — надавил он. — У меня совещание в Совете. Что-то срочное? Есть новости? — О-о-о, — протянула сестра. — Есть у меня срочная новость на твою голову! Оби-Ван только что улетела! Ян немедленно включил громкую связь, хотя Джензу и до этого было прекрасно слышно. — Есть запись с камер? — Я удалила, — пауза. — Портрет описать смогу, если понадобится, но без надобности не буду. Остальные Советники и Иит Кот дружно замерли, слушая. Последнего, между прочим, ещё даже в курс дела не ввели. — Так что случилось? — спокойно спросил Ян. — Вы на Корусанте совсем с ума сошли? — разом вспомнила о своей изначальной претензии Дженза. — Ничего, что у вас по планете шляется ситх?! У меня братьев много?! Один болван, другому глаза надо разуть! Какого, — она выругалась на сереннианском, — я из вас самая нормальная?! — Не понял, — озадаченно моргнул Дуку. И невольно окинул взглядом всех собравшихся. — Оби-Ван Кеноби была на планете когда-то в предыдущие двадцать четыре часа! — огорошила его Дженза. — Она нашла самый поздний след ситха, которого вы, идиоты, едва ли ищете! Произошло убийство! Ритуальное! Так вот, Ян, я тебя спрашиваю, ты жить хочешь?! — Дженза, — он деликатно кашлянул. — К твоему сведению, ты на громкой связи среди Советников. — Тогда дайте мне Йоду, я буду с ним ругаться! — Он… в отставке. Пауза. — Давай тогда сюда всех оппонентов твоей теории о существовании ситхов. — Не дам, они тоже в отставке. Ещё одна пауза. — Если все в отставке, из кого у вас Совет? Винду закашлялся, пытаясь скрыть смех. — Мы как раз проводим собеседование, — многозначительно сообщил Ян, не менее многозначительно посмотрев на Иита. — Но это неважно. Адрес. Оби-Ван оставила тебе адрес места? — Да, я тебе пришлю, как только закончится разговор. — Мадам Дженза, — подал голос Мейс. — Меня зовут магистр Винду. Не могли бы вы уточнить формулировку слов Оби-Ван Кеноби или прислать нам запись разговора? — Доброго времени суток, магистр, — с аристократическим достоинством ответила Дженза. — Этот разговор не был записан на диктофон. На бедной девочке лица не было, настолько она оказалась… неприятно потрясена. Разумеется, она не вспомнила о необходимости диктофона, поскольку визит был экспромтным. И я не вспомнила. У нас полночь в столице, я собиралась спать. — Пауза. — Она примчалась ко мне немедленно, насколько я понимаю. Мне оставили комлинк. Само собой разумеется, вычислить местоположение Оби-Ван по нему не удастся. Профессионализмом она пошла в моего брата. Так вот… О чём я… Ах, да. Да. Перезвоню завтра. И доброй ночи. И сбросила вызов. Через минуту на комлинк Дуку пришёл адрес. Иит Кот еле заметно помялся с ноги на ногу, ощутимо чувствуя нелепость своих четырёх аргументов против вступления в Совет. — Господа магистры, я ничем не занят сегодня вечером, — наконец произнёс. — Добро пожаловать, — невесело ухмыльнулся Эвен Пиелл.