Wild tale

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 06:05

Просторы сельвы

      «Возрадуйтесь» — кричало отчаяние.       «Взмолитесь» — кричал здравый смысл.       Казалось, позади дикий лес глумливо шептал о неизбежности рока — от смерти не убежишь, та чересчур неразлучна с непредсказуемой жизнью. Выбор — иллюзия, что дана была свыше, дабы умом не тронуться.       Все дороги ведут к предопределенному.       Хосока мутило: не каждый день ему приходилось ставить под сомнения всю науку и мироустройство. И не каждый — мириться со слабостью, принимая ту сторону, о которой раньше он и помыслить не мог.       А можно ли было иначе поступить, когда на противоположной стороне оказался кто-то близкий и для него особо важный?       Тэхен явился ярким небесным светилом и указал путь сквозь непроглядный мрак — пусть конец тропы той для них всех до сих пор непонятен. Прежде чем что-то ответить на такое простое и до боли понятное «поговорим?», Хосок с минуту набирался храбрости — сделать вдох, не то что слово промолвить.       Только от осевшего углекислого газа на дне, прямо в легких, смог снова себе позволить дышать.       — Святая срань, Тэхен…       Некрасиво и пошло — не таких слов заслужил этот омега, но альфа оказался не в силах сдержать ругань за зубами. Все от нервов, точно. Невольно и мысль закралась в голову, что в пару к непристойной брани, он получил еще и прядь седых волос.       — А вы как всегда красноречивы, координатор Чон, — красивая угловатая улыбка проступила на таком же красивом лице. — Хотя увидь я на вашем месте нечто подобное, что увидели вы сейчас, я бы был не менее красноречив.       — Да какой я тебе координатор Чон, — в глазах отчего-то защипало, голос дрогнул. — Хосок. Называй меня, как подобает.       Тело среагировало быстрее здравых мыслей. Хосок дернулся слишком резко, ринулся вперед к Тэхену, раскрывая объятия.       Которым не суждено было случиться.       Словно из ниоткуда перед ним вырос огромный чёрный зверь с угрожающе раскрытой пастью — горячее дыхание будто самой смерти опалило лицо, на щеки попала чужая вязкая слюна. Зубы сомкнулись в дюйме от виска, и Хосок почувствовал, как вся мощь дикой твари готова обрушиться на него.

      Животная ярость была платой за неслучившееся прикосновение к тому, кто ему не принадлежал.

      Сзади щелкнул спусковой крючок предохранителя.       — Уймись, — холодно произнес Тэхен, положив руку монстру на бок. — И я же просил, никакого оружия, капитан Пак.       Хосок сухо с тяжестью сглотнул и сделал медленный шаг назад: обернуться на Чимина еще не решился, но чувствовал затылком, как тот был напряжен, пока держал в руках заряженный автомат.       Мир оказался таким ничтожно хрупким.       Одно неверное движение — и им оторвут головы.       Рокот из по-прежнему широко раскрытой пасти это подтвердил: усы на морде ягуара стояли торчком, зрачок сузился до нитки, а уши прижались к голове — и тем не менее, вопреки сигналам тела, зверь отступил, и, преградив путь Хосоку, закрыл наготу Тэхёна собой.       — Прости, Хосок, — неловко произнес Тэхен. — Пока что без объятий. Кое-кто слишком ревнив.       Хосок был готов поклясться, что в ответ услышал недовольный фырк.       — Да-да, конечно, — голос его дрожал от пережитого, но альфа даже не стыдился этого — близости такого зверя не страшились только глупцы и, очевидно, Тэхен. — Я думаю, я понимаю, в чем проблема. Чимин, — он обернулся, встречаясь взглядом с хмурым, все ещё напряженным капитаном, — найди мой рюкзак, достань оттуда рубашку — ту длинную и в черную клетку, и принеси ее мне. А мы пока побеседуем.       — Я не могу тебя оставить с угрозой наедине, — прямо ответил тот, вызывая новый приступ рокотания у ягуара.       — Они не угроза, — Хосок натянуто улыбнулся и вскинул брови вверх, красноречиво намекая прислушаться к его словам. — Они нам те самые союзники, помнишь? Твои слова. Так что неси сюда чертову рубашку и, бога ради, по дороге никого не разбуди — нам не нужны пока свидетели.       Остаться без защиты — важный жест на пути создания доверия.       Он это понимал лучше всего: страх перед хищным величием, конечно, никуда не пропал, но нужно было действовать. Они находились не в том положении, чтобы диктовать свои условия: следовало хотя бы показать, что у них нет плохих намерений.       Они хотели только выжить.       Чимин, явно скрипя зубами, все же спрятал автомат за спину, развернулся к перевалу и без особого желания, медленно, но размашистым шагом, направился к их небольшой базе.       Хосок тем временем пытался придумать, куда деть глаза.       — Почему вы ушли из лагеря? — бархатный голос омеги раздался из-за звериного тела.       — Ох, в двух словах не расскажешь, — Хосок зарылся пальцами в челку и тихо выдохнул. — Если коротко, то люди там сошли с ума и помешались на той выгоде, которая для нас вообще цены не имеет.       — Что ты имеешь в виду под выгодой?       — Золото, — сдался он, не пытаясь утаивать.       Черный ягуар вновь исторг низкий грозный рык и когтями сгреб землю.       Ярость в монстре только крепла.       — И не просто золото, — Чимин вторгся в диалог, бесшумно возвращаясь на свое прежнее место. Альфа сделал размашистый жест, отправляя рубашку в руки Тэхена, и, дождавшись, когда омега оденется, продолжил мысль: — Еще и вы. В частности ты, Тэхен.       — Что? — омега наконец-то вышел вперед, поравнявшись со зверем.       Даже в старой поношенной одежде, он выглядел величественно и гордо. Стоял ровно, с высоко поднятым подбородком и прямым, уверенным взглядом. Весь вид Тэхена… Таилось в нем «зверское», Хосок чувствовал, как внутри омеги зрело нечто темное и тягучее.       Провокацию устами излагать ему уж очень не хотелось, но выбора иного не было.       — Думаю, Логан, сукин сын, догадался, что второй ягуар — это ты, — сцепив руки на груди, кивнул Хосок. — Это, конечно, не точно, но он нацелен поймать одного из вас. Другого — убить.       Теперь у Тэхена полезла на волю пугающая дикость— на последних словах ногти вытянулись, превращаясь в крепкие крупные когти, глаза налились светом, а из-под верхней губы показались острые клыки, внушающие страх даже издали.       Хосока пробрала дрожь.       Зрелище завораживало и доводило до паники.       — Все чужаки со злыми намерениями сыщут здесь только смерть, — холодно-убийственным тоном процедил омега — почти прорычал, пуская по загривку и спине колючий озноб. — Не бывать ни отлову, ни убийству. Мы не животные и не рабы.       Однако за свободу были готовы сражаться не менее яростно.       — Есть еще одна дерьмовая новость, — Чимин оглянулся по сторонам, наверняка в военной привычке проверяя, нет ли поблизости посторонних глаз и ушей, и только после прошелся языком по губам, передернув плечами, а затем поделился: — В лагерь прибыло подкрепление. Большое и с серьезным оружием. Какими бы сильными и необычными вы ни были, против такой подготовки будет выстоять тяжело. Поэтому… Нам нужно объединится. Мы вам стратегию и информацию, вы нам — безопасное место.       Хосок перевел взгляд на Тэхена — тот пальцами обхватил подбородок, задумался. Второй рукой, на которой альфа, к удивлению, успел отметить яркую, но аккуратную татуировку, омега пропускал сквозь пальцы черную, отливающую серебром на свету, шерсть. Ягуар же беспокойно шевелил хвостом по земле, поднимая коряги, отчего те стукались и создавали неприятный назойливый шум.       Но разве кто из них посмел бы недовольство высказать в лицо посланнику Смерти?       — Мы принимаем предложение, — наконец-то дал ответ омега, чем вызвал у Хосока и Чимина синхронный облегченный выдох. — Только вы должны понимать, что в племени существуют определенные правила и законы. К этому нужно отнестись серьезно.       — Конечно, — согласился Хосок, иначе и быть не могло. — Мы все учтем. Я объясню команде, что и как, Чимин, думаю, проинструктирует бойцов, главное — сообщите нам все детали.       — Полагаю, это уже сделает сам вождь племени, да? — Тэхен обхватил ладонями здоровую морду зверя и заглянул тому прямо в глаза. — Будите пока всех, а мы переговорим и обратимся.       Хосок молча кивнул и без вопросов развернулся, рукой подзывая Чимина последовать за ним. До привала шагов было всего ничего, но прямо сейчас изо всех сил хотелось растянуть убегающее время, чтобы успеть обдумать произошедшее. Уверенная поступь сменилась медлительной, напряжение в теле усилилось, кончики пальцев будто онемели. Подождав, когда Чимин поравняется с ним плечами, он нагнулся к альфе, почти впритык к ушной раковине, и, еле разлепив губы, шепотом выпалил:       — Как думаешь, мы правильно делаем, что доверяемся?       — У нас нет другого выбора, — сухо бросил тот и пожал плечами. — По крайней мере, этот выбор лучший из всех.       — Славно, если так.       В голове принятые договоренности не укладывались. Неужели они обрели реальных союзников и заполучили шанс на удачный для себя исход? С ума сойти, дикое племя готово впустить их на свои священные территории… Переварить это было трудно, но Хосок понимал, что и здесь у него не было выбора.       Ему, как координатору, придется нести ответственность за принятые решения.       В одиночку будить группу оказалось страшно. Чимин ушел дальше, возвращать с обхода территории своих подчиненных, и теперь — без его присутствия — собственные пальцы подрагивали, мышцы будто чесались, а влага от волнения проступала на лбу.       Ладонь коснулась первого ученого.       Второго.       Третьего.       Время неслось.       Постепенно всех спящих в отряде растормошили. Ученые, не успев проснуться, сонно моргали и крутили головами, пытаясь понять, что именно произошло и потребовало срочного пробуждения. Хосок объяснять не пытался, лишь успокаивал набирающий обороты лепет и просил собираться быстрее.       Внутри от тревоги сгорал, внешне же источал нерушимое спокойствие.       Когда настилы и термоклеенки были утрамбованы в рюкзаки, а жестяные кружки с засохшими кофейными разводами отзвенели напоследок, отправившись в сумку с едой, вернулся Чимин с бойцами. Капитан встал рядом с Хосоком плечом к плечу, невесомо очертил рукой изгиб поясницы, одаривая искрящимся теплом и необходимой поддержкой, и второй раз, для надежности, прошелся внимательным взглядом по группе и собранному багажу.       Хосоку с его опорой стало легче.       — Итак, — он прокашлялся в кулак, — вам всем сейчас нужно послушать меня внимательно. У нас появилась конечная точка и пока последний пункт привала в нашем походе. Прошу соблюдать всех осторожность и следовать всем озвученным указаниям. Путь будет, вероятно, сложным, но в конце страдания окупятся.       — И куда мы отправимся? — спросила хрипло Хлоя.       — В глубь моих земель, — громыхнуло раскатом ей в ответ.       Тишина опустилась пугливым пологом и под тот забрала всякий шепот и людские роптания.

      Правитель и в лице одном каратель заставил смолкнуть даже ветер.

      Военные не успели потянуться к оружию — застыли. Ученые от тяжести чужого голоса медленно осели на землю, будто внезапно угодив в зыбучие пески: плечи каждого в группе ссутулились, люди в страхе прижали руки к груди. Хосок почувствовал, как пальцы Чимина дрогнули на его пояснице. Ему оборачиваться и видеть не нужно было, чтобы не менее постыдно под чужую власть попасть: он сам от ряби трясся.       Никто равнодушным остаться не посмел.       Он не слышал — чувствовал всем своим естеством мягкую поступь хищника. Шаги зверя были беззвучны, а все равно почву под ногами раскалывали до ядра и магмы. Вождь дикого племени источал величие одной своей незримой аурой: страхом приковывал к месту и паникой сеял подчинение. Вместе с ним кошмарить людей прибыл и запах, густой, ядовитый и приторный.       Тот глотки сушил, не разрешая без дозволения выдать и писка.       Казалось, так и слягут они в могилу без имени, навсегда затерявшись в дикости джунглей. Пока в ноздри не пробился еще один запах, чуть более нежный и свежий, как искусственно созданный для умирающего баллон кислорода — последняя надежда. Сразу ступор сошел, тело выпустило из оков: Хосок смог прокашляться, расправить плечи и обернуться в решимости.       Вождь смотрел пристально, каждому лично в душу заглядывал.       Человеческий облик мужчины нисколько не уступал животному: ростом тот был метра под два, если не больше, с довольно четкими, уже и просто на вид стальными мышцами, грозным тяжелым взглядом, что горел недобрым и голодным блеском, и с устрашающей черной вязью татуировок по всему телу, что наверняка и таили в себе запасы бешеной силы. Вождь являлся истинно воплощением первородного могущества.       На его фоне стоящий рядом Тэхен… Удивительно не выглядел хрупко, напротив, как-то чересчур дополняюще: телом и ростом омега очевидно был меньше, однако его сила характера по ощущениям давно рассекла границы незримого и прочным куполом обросла вокруг силуэта, делая тот величественнее и заметнее. В старой, не по размеру сидящей рубашке он все равно оставался гордым и будто над ними всеми возвышенным.       Омега словно родился в этих местах и теперь в окружении непокорных лесов раскрыл всю свою суть в полной мере.       — Я вас радушно принять, — вновь заговорил вождь на их языке, вводя в ступор и вместе с тем в восхищение — в то время, как они знали о местном боге почти ничтожный ноль, тот поразительно во многом был осведомлен в их культуре. — Благодаря meu coração, вам дарован шанс на жизнь. В моих владениях вас не тронуть и дать удобства, если вы войдете к нам с чистыми помыслами и уважением. Кто посметь насмехаться надо мной, моей парой и моим народом — будет немедленно подвергнут каре. Кто посметь нарушать порядок и законы — будет немедленно подвергнут каре. Это достаточно понятно для вас, forasteiro?       — Мы с вниманием и почтением отнесемся ко всем правилам, обычаям и традициям, уважаемый вождь, — Хосок на каком-то инстинктивном уровне знал, что следовало поклониться, поэтому прогнулся корпусом достаточно низко, сложив руки замком перед собой. — Могу гарантировать, что опасности мы не представим.       — Вы ее никогда для меня не представлять, — ответили надменно и с насмешкой — вождь превращал их в мелкий мусор под ногами лишь одними словами. — Вы просто головная боль, что мучать сельву не одно столетие.       — Но несмотря на это, — голос Тэхена, точно подарок судьбы, снизошел до них всех и позволил хоть немного выдохнуть, — мы вам поможем.       — Спасибо.       Теперь Хосок поклонился искренне Тэхену — этот омега заслуживал всего собранного до крупиц уважения. Думалось, только благодаря ему они стояли здесь живые и нетронутые дикой непокорной средой.       И диким непокорным властителем этой среды.       — Поблагодаришь, когда мы вас всех накормим нормальной едой, — добродушно улыбнулся омега. Он сделал шаг в сторону леса и, обхватив широкую ладонь вожака, переплел ее со своей. Обернувшись всего на секунду, свободной рукой поманил их отряд за собой, в глубь дикарских владений: — А сейчас нам пора выдвигаться. Желательно успеть прийти до того, как все племя проснется полностью. Ни вам, ни нам лишнее внимание пока ни к чему.       — Верно, — согласился Хосок. — Так, проверяем, вы все собрали? — и обратился к группе.       Глаза неотрывно следили за каждым, анализировали чужую уверенность: Льюис копошился, избегая взгляда — наверняка от страха, теребил лямки походного рюкзака непослушными пальцами, но в общем и целом был готов; Борис с опаской поглядывал за его спину, в сторону вождя, при этом одновременно ощупывал крепления на сумках, где находилась их небогатая, наспех собранная рабочая техника; Хлоя дергано заправляла пряди волос за уши и неслышно, только шевеля губами, пересчитывала весь их багаж, видимо, силясь от нервов не упустить точное количество их запасов; Алтан же выделялся на фоне других своей стойкостью и прослеживаемой безмятежностью — пусть плечи того слегка тряслись, самый молодой член их команды хорошо держался, быстро и четко выполнил указания и уже почти по стойке смирно ожидал, когда они наконец-то выдвинутся.       А еще мальчишка все время взор бросал украдкой в сторону Тэхена.       Думалось Хосоку, что только благодаря присутствию омеги тот и пребывал в спокойствии.       Наверняка в плену их связывало многое.       Он тихо хмыкнул и молча прошелся вдоль шеренги ученых: пересчитал запас, у всех по порядку оценил крепления, удерживающие их рюкзаки и сумки, прощупал на наличие вмятин и трещин маленькие ящики с техникой и медикаментами, которые каждый самостоятельно успел стащить перед уходом из лагеря, затем повернулся к Чимину. Тот, не произнося ни звука, одними лишь взглядами общался с бойцами, сверял целостность экипировки и наличие боеприпасов.       Однако когда по кивку альфы четверо его ребят развернулись и направились в сторону кустов, где были припрятаны контейнеры с оружием, громкий рычащий голос заставил вновь весь мир замереть:       — Нет, ваши орудия на моих землях не бывать.       — Нам даже нельзя иметь при себе защиту? — холодно процедил Чимин, выгнув бровь.       — Вас защитить ваша честь, — серьезно ответил вождь. — А нечестивые изобретения только обнажат ваши спины под острие моих клыков.       — Тогда дайте нам еще немного времени, мы их перепрячем.       — О, я вам даже подсказать место, — острая улыбка заставила живот скрутиться. — Очень надежное и недоступное.       Дикарь двинулся неожиданно и резко, прямиком на замершего Чимина — у Хосока вся кровь с лица сошла, удары сердца сбились. Паника дернула за нить человеческой жизни. Он не мог спокойно смотреть в сторону настоящего воплощения Смерти, особенно когда то так стремительно наступало на самое дорогое для его сердца.       Но они учились доверять.       Поэтому Хосок, сделав глубокий вдох и такой же выдох, остановил порыв кинуться на серьезно настроенного мужчину: лишь тихо приблизился за ним, чтобы иметь хоть какую-то иллюзию заветного контроля.       Вождь обошел Чимина и его бойцов, но сделал то намеренно близко, лицом к лицу, точно хотел, чтобы они, люди, ощутили всю мощь нахождения рядом с ним. Хосока и самого слегка повело, молодых солдат и подавно — только его капитан удивил хладнокровием и непоколебимостью, даже не дернулся, лишь едва заметно сжал крепче кулаки. Дикаря же не волновала реакция на него, тот уже не смотрел ни на кого из них, а только строго перед собой, безошибочно угадывая, в каких именно кустах лежали контейнеры.       Невесомой поступью голодный хищник в обличье человеческом шествовал к добыче.       Высокие заросли папоротника скрыли вождя по пояс, а следом и весь его мощный торс растворился в густой зелени. Он нагнулся медленно и небрежно, всего одной рукой схватил сразу пять боксов, башней водрузив их в центр ладони и подняв над головой.       Словно те не весили и грамма.       — Что он…       Вождь молча подошел к близ растущей сейбе, продолжая без напряга нести груз. Держа баланс идеально, он встал на носки, оттолкнулся и грациозно, с кошачьей ловкостью вскарабкался на дерево — самое толстое и высокое посреди периметра.       Правитель сельвы не переставал над ними насмехаться.       — Дьявол.       Нет, хуже.       Самый настоящий кровожадный бог, в котором крылась необъятная сила.       Вождь заслуживал собственного религиозного культа. Все его действия были чертовски нереалистичными, но они были — живое доказательство присутствия сторонних сил. Мужчина вызывал трепет, заставлял содрогаться всех существ, Хосок верил, — от жалких насекомых до разъяренных хищников, что в пищевой цепи давно лишились трона.       Его заняло существо, что превосходило всех людей и животных, впитав от них все самое совершенное.       За какие-то жалкие две минуты дикарь перетаскал с земли на ветки дерева абсолютно все их боевые запасы — не побрезговал забрать у военных и личное оружие, прибрал к рукам все, что могло иметь хоть какую-то оборонительную ценность.       И запрятал в кронах великого дерева, куда простой человек лично ни за что не дотянется.       — Теперь я дозволять вам войти на мои территории, — вождь спрыгнул на землю, отряхнул ладони от пыли и прилипших травинок — последнее оружие оказалось поднято наверх.       Ошарашенные, с безумным блеском на дне зрачков глаза проводили широкую спину немой дорогой: мужчина плавной, даже вальяжной походкой вернулся обратно к Тэхену, стиснул его талию явно демонстративно собственнической хваткой, а после, выпрямившись сильнее прежнего, грудным низким голосом приказал:       — Слушать мои наставления и заветы внимательно, пока идти. Повторять не буду — принимать и подчиняться с первого раза. Сельва не терпеть ошибок, учтите, — вождь окинул их надменным хищным взором. — И путь не вздумать задерживать — с вами ласкаться не будут.       Замолчал.       Воздух потяжелел, клубами осел на плечах и цепями обвил уязвленные шеи. Диафрагма сокращалась еле-еле, еще немного, и отовсюду полезли бы хрипы. Тишина была настолько гнетущей. Хосок каждым вставшим волоском ощущал, как сильно и обширно чужое влияние: они все находились как в сладостном забвении, будто от яда, что ползучие твари из разных животных царств впрыскивали в вены своим жертвам.       Только вот от яда дикаря противоядия не существовало.       Однако лекарство, чтобы продлить жизнь до тех пор, пока хищнику не надоест, все же нашлось в единичном экземпляре. И имя у него имелось — Тэхен. Тому стоило всего лишь незатейливо пробежаться тонкими пальцами по чужой шее к загривку, наклониться, чтобы с выдохом в кожу и без расстояния, и шепнуть сокровенное «что-то» на ухо.       И вот власть дикарская разжала хватку на их хрупких шеях.       — Слышали? — Хосок вышел из транса первым, прокашлялся, растер лицо и вновь обратился к своей группе — затылок кололо, глаза щипало, словно под веки залезли песчинки, но ему все еще было необходимо держаться перед своими людьми и быть координатором. — Становимся в строй, как и все дни до этого. Я и капитан Пак пойдем спереди, за нами, начиная от Алтана и заканчивая Борисом — середина, замыкающие — отряд бойцов. Схема на экстренные случаи та же, только без оружия. Давайте, вперед.       Хлопок ладоней разнесся эхом вдоль долины джунглей.       Он звучал началом их спасения.       Вождь, помимо жестокости и злости, знал еще и уважение. Он все же выждал, когда ученые и небольшая горсть военных соберутся и по-настоящему окажутся готовы к долгой дороге. Хосок то и дело поглядывал на грозного мужчину, считывая чужой настрой до мелочей — чтобы без непредвиденного. Тот вроде уже был спокойнее — по крайней мере, презрения в его глазах стало на толику меньше.       Затем и вовсе смеркло, стоило отправиться в путь.       Тэхен им всем ободряюще улыбнулся и позволил себе поравняться с ним и Чимином, будто намереваясь просто видом затмить завесу страха перед хмурым дикарем. Омега молчал, отчего-то не вмешивался с разрушением пока что в царящую тишину: вокруг только доносился стрекот пробудившегося леса.       Пение жуков, задорные крики птиц и шепот грызунов.       Стоило вождю прийти в движение, как ожила и сельва.       — Первое, что вы должны запомнить, — ровно начал дикарь, не сбавляя умеренного, но четкого темпа ходьбы, — мой народ на моих территориях получать все по заслугам и жить в гармонии. А для этого жить по иерархии, — настойчиво выделил, чтобы на слова обратили внимание все — даже жалкие букашки под влажными валунами. — Вам нужно запомнить, что вы в моих глазах — самое низшее звено. Даже ниже недостойных и падших, — Хосок не видел чужого лица, но по тону понял, что вождь скривился в отвращении — так вот к чему их ровняли, к грязи. — Но я проявить к вам снисхождение и благородство, позволить пользоваться тем, что доступно простым и самым чистым из нас. Вам следует уяснить нормы поведения: с теми, кто одет богато и исписан полностью рисунками, даже не сметь говорить — еще не заслужили. Лишь четверо из высших сами к вам могут обращаться — я, моя пара и еще два онкаса, что я вам представить на месте. Вы мочь говорить с такими же, как вы, и со средним кольцом, — Хосок нахмурился и прислушался, ожидая хоть каких-то пояснений, но мужчина просто продолжил дальше. — На этом все. За обозначенные территории не сметь выходить без присмотра ни в какое время — иначе я или мои Guarda расценить это как побег, что карается по всей строгости. В таком случае вас кидать в яму, — вождь вдруг смолк, а после с ехидством процедил, — если, конечно, вы выжить и не стать обедом для низших. У них особый голод.       Стало неимоверно жутко.       В голове противным роем муравьев забегали разные мысли — от плана по контролю на территории племени своей группы, из-за которого Хосок уже предвещал бессонные, полные тревоги ночи, до расчета вероятностей всяких нападений и угроз, которые могли их смело поджидать.       Угроза. Угроза. Угроза.       Всюду.       Спасти. Спасти. Спасти.       Возможно ли?       Обстоятельства непредвиденные.       Невозможно контролировать.       Паника подкатила внезапно: дыхание участилось, руки забились в треморе, к лицу прилил жар, а сердце будто покрылось микротрещинами — организм не выдерживал перегрузки. Звуки усилились и стали болезненно громкими, зрачки в приступе забегали, но так и не смогли зацепиться за что-то определенное — все было смазанным и нечетким. Казалось, еще немного — и бомба из осколков разъедающих эмоций рванет.       Ласковые ладони от разрушений сдержали.       Две разные, одна — любимого человека, другая — самого близкого по духу товарища. Хосок аж всем нутром ощутил, как буйство страха спало благодаря тихой, незаметной для других, но слишком значимой для него поддержке. Он бросил быстрый взгляд вниз: его правую руку крепко держал Чимин, левую — Тэхен.       Его сумасшествие в контроле читали ясно только двое.       — Grande Líder, — мягко, но настойчиво окликнул омега вождя. Пальцы того прошлись с щекоткой вдоль ребра ладони, как искрами передали теплый ток, укрепив его уверенность в опоре — теперь Хосок знал, он и его команда были не одни против всего мира. — Думаю, выставлять гостеприимное племя в дурном свете — не лучшее решение при союзе, — Тэхен говорил простую фразу, а звучало так, словно тот грозного вождя вздумал с ехидством нравоучать, абсолютно не страшась последствий. — Вместо запугиваний, которые вовсе могут и не оправдать себя, лучше скажите людям по существу, что им стоить делать, а что — нет.       Сомнений не было.       Омега дикаря отчитывал.       Пусть вскользь и между строк — наверняка посыл один Хосок и уловил. Но то — лишь благодаря хорошему знакомству и близости характеров с Тэхеном. Если бы не это…       Столь трепетных и одновременно ярких чувств к жестокому правителю он сразу бы не углядел.       Тэхен теперь казался ему еще более удивительным человеком, чем прежде: снаружи весь в иголках, на деле же нутро его — мягкое, как пуховое облако, и теплое, как летнее солнце. Омега невозможным образом заботился о каждом — незаметно, тихо и вовсе бескорыстно. Вот так: в одном лишь предложении смог уместить добро и к целой группе, и к Хосоку лично, и к несведущему обо всем племени, и к самому вождю.       Тэхен через одно лишь наставление как уберег не один десяток душ от возможного непоправимого.       От монолога дикаря веяло холодом и смертью. От емкой фразы омеги — заботой и жизнью. Внимая только первому, Хосок уже и сам бы под конец чужих речей сошел с ума: слова вождя отравленными иглами пронизывали тело с мукой, вызывая перманентный страх и заведомое отвращение к устоям свободного народа. Однако стоило послушать даже просто бархатный и добрый голос Тэхена… Внутри расцветали душистые бутоны доверия и спокойствия. Рассказывай про таинственных онкасов лишь омега — было бы все иначе. Он уверен, каждый проникся бы предвкушением и трепетом, возможно, даже некой радостью.       Но не воспринял бы всерьез.       Племя до сих пор таило в себе опасности другой культуры — напрочь неповторимой и самобытной, такой, что в их цивилизованном глянцевом мире не отыщешь. Поэтому слова вождя в совокупности с мнением омеги будто позволяли им трезво оценить иной мир проклятых земель — не дать страху забрать рассудок и не позволить благоговению ослепить чистоту взора.       Все-таки Тэхен с неуязвимым монстром сельвы образовывал странно гармоничный дуэт.       Хосок приметил — эти двое выглядели абсолютно разными со стороны. Вот прямо до скрипа на зубной эмали и гневной ряби раздражения вдоль пальцев. Непохожие, из противоположных миров — и дело было даже не в географических рубежах. Подобное обычно не казалось очевидным и прямым, но интуицией улавливалось четко. Что-то различалось будто в самих ядрах душ.       Тэхен и этот дикарь — по разные части на границе всей Вселенной. Как чаши весов, где «нечто» столь отличающееся зависло друг к другу напротив по емкостям, не в силах пересечься, чтобы снести дикую взаимную полярность. Олицетворение света и тьмы.       Эта истина в голове сейчас впитывалась плотно.       Судя по поведению, вождь по-прежнему был жесток и кровожаден. Будь чисто его воля — на острове давно бы не осталось и пыли человеческой. Тэхен воспринимался другим — справедливым и рассудительным. И оба этих его качества толкала доброта и вера в первоочередность чистого и светлого. Зная омегу пусть недолго, но довольно хорошо, Хосоку думалось, что тот бы бросился ради спасения на амбразуру сразу и без малости каких-либо вопросов.       Оттого удивительно было вообразить, как характеры этих двоих смогли вообще сойтись.       — O meu coração é demasiado mole para os indignos, — вождь спустя небольшое затишье и несколько пройденных метров, ответил на дерзость омеги вполне себе сносно, порядком сдержаннее, чем прежде. Речь того не была понятна, но по чуть смягченному, хриплому тону Хосок уловил изменения. — Хорошо, слушать основное. Тех, у кого на теле вы увидеть много красного — не злить и никак не провоцировать. Лучше — совсем не попадаться на глаза. Они иметь власть применять силу без моего слова. В ваших же интересах быть внимательными и послушными. И быть там, где я сказать, — дикарь резко остановился, отчего вся шеренга за ним неуклюже затормозила, после внезапно свернул в более дикий и непроходимый лес, с хрустом ломая отсохшие стволы кустарников. С их стороны не обошлось без переглядок — чужие действия вводили в ступор. Но Тэхен, единственный их проводник к пониманию иной культуры, на такую выходку только головой качнул и махнул рукой в ту же сторону, призывая идти сквозь дебри следом. Вождь же тем временем сухо продолжил: — На разделенные территории альф и омег входить строго своему полу, перепутать, никто разбираться не будет — избить тряпками на главной площади на потеху всем. Тоже учесть это, — насмешливо. — К детям и беременным не приближаться — но вам тех и не показать. В ночи носа не совать, — скосив взгляд вниз, Хосок заметил, что мужчина принялся загибать по порядку пальцы. — За все быть благодарными. Ничего без спроса не трогать и не нюхать. Трапезу вкушать со всеми и по времени, пропустить — носиться с вами не будут. Также знать, что мой народ всегда занят делом. Чтобы есть — вы тоже работать. Как, вам покажут, когда мы дойдем.       Брови Хосока полезли на лоб — он удивленно переглянулся с Чимином, что все еще сжимал в поддержке его руку, и с Тэхеном, что уже отпустил и просто шел рядом, аккуратно огибая кренившиеся к низу стволы молодых, не выдержавших капризной погоды тропиков деревьев. Сам не знал, что его поразило больше: проскользнувшая чистота речи дикаря, где и намека на акцент не оказалось, или племенной уклад, который напоминал ему полноценную, сложную структуру развитого общества.       С ума сойти, им дадут работу…?       — Также не говорите никому свои имена, — неожиданно добавил Тэхен, забирая первенство наставлений себе. Альфа спиной ощутил, как всполошились ученые и наверняка вперились пытливыми взглядами в омегу. — У онкасов множество традиций, все вы точно не запомните, однако самые важные должны знать не хуже теории эволюции уже сейчас, — усмехнулся игриво, чем заметно разбавил общее напряженное настроение. — И таинство имени — одна из таких традиций. Можете наедине звать друг друга так, как привыкли, либо если вы среди людей — обращайтесь шепотом и в отдалении.       — Интересная традиция, — слетело искренне с пересохших губ. — Можно поинтересоваться, с чем связана?       — Онкасы очень чтят близость с, как бы это правильно назвать… — мычание и приложенный к подбородку палец, — с духовным. Здесь верят, что настоящее, данное при рождении имя могут знать только самые близкие — по сути семья или самые доверенные лица. Оно имеет силу на уровне богов, узнай его кто-то посторонний — и злые духи обернутся настоящим роком. Родовое имя — прямая связь с сердцем и душой, что является к ним защитной печатью. Я верно говорю? — Тэхен наклонил голову к плечу.       — Верно, — в голосе дикаря отозвалась непривычная слуху гордость. — Мы не сметь пренебрегать такими ценностями.       А в их мире люди тратили сердца и души, не задумываясь, пренебрегая каждым ценным миллиметром ради хрупкого и мимолетного.       В гипермаркетах, на заправках у бензиновых колонок, в дешевых закусочных с откровенно ужасными бургерами.       Бросались именем, бросались чувствами, бросались собой.       — Вас сейчас все это наверняка шокирует, — Тэхен повернулся вполоборота и окинул мерцающим теплым взором точно каждого в движущейся шеренге. — Но поверьте мне и тем людям, которых скоро увидите — вы будете в полной безопасности, если выкажете уважение устоям племени. Оно в ответ на это вас приятно удивит.       Хосоку хотелось в это верить до забвения.       — Мы настроены серьезно, — он кивнул. — И вы поверьте — никакого злого умысла мы не несем. Я вас услышал, с нашей стороны я буду гарантировать полное принятие, — мы вас тоже удивим.       — Естественно, — бросил через плечо вождь. — У вас нет другого выбора.       Сельва точно не простит оплошности по отношению к своим любимым детям.

      Сама Судьба распорядиться в непреклонных решениях той не посмеет.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 07:30

Земли племени народа Onças Sagradas

      Тэхен настойчиво раздирал прорезавшимся клыком заусенец на большом пальце, раз за разом испытывая чудеса регенерации на скорость, и наматывал уже круг сотый по периметру своей пещеры. Он не мог унять внутреннее напряжение, что преследовало его с момента встречи с учеными.       Тэхен за них переживал.       И даже сейчас, когда те пересекли священные границы племени, были отданы в надежные руки Марлы и наверняка уже даже накормлены самой вкусной и сытной пищей.       У них с его дикарем на этот счет имелись договоренности.       Однако въевшееся в ребра чувство ответственности не могло позволить ему дать слабину и просто покориться решениям Судьбы. Пусть Гукк и попросил ласково, но настойчиво подождать его здесь, в личной пещере, пока сам ушел отдавать приказы своим людям, омега так и порывался все проверить самостоятельно и убедиться, что его воле суровый вождь преклонил колени.       Что не поддался закоренелым обидам и тлеющему в груди злу.       Да и волновала Тэхена сложившаяся ситуация. Осознавать, что некие люди прибыли на остров не просто обогатиться золотыми самородками, но и их шкурами — было сложно.       Голова пухла от того, сколько проблем оказалось нужно решить.       — М-м, ну почему нельзя разобраться со всем быстро и без головной боли.       Он ладонями накрыл лицо и тихо простонал: животная сущность внутри уже не так бунтовала, но по-прежнему обостряла все эмоции до болезненного предела. Все тело ныло, требуя выпустить энергию, и Тэхен, не выдержав, рванул к выходу.       Где его поймали сильные ласковые руки.

      Пламя в груди перестало языками царапать клетку костей.

      — Я уже говорил, что можно, — дикарь в опоздании ответил хрипло, выдыхая горячий воздух в макушку, ладонями обхватил предплечья и притянул к себе, соприкасаясь грудью — Тэхен поднял одновременно облегченный и недовольный взгляд вверх. — Если мы всех придать кровавой жертве…       — Мы привлечем кучу ненужного внимания, — губы сомкнулись в протесте, сам омега замотал головой. Принюхался, носом к чужому кадыку прижался и втянул густой запах чуть горчащей сладости — альфа слегка был раздраженным, но губительным от него не веяло — значит, его желаниям вторил. — Мы это уже обсуждали. Во-первых, мы не знаем точного количества и видов оружия, которые ломают к черту нашу неуязвимость. Но ты и сам прекрасно помнишь… — голос понизился, палец аккуратно ткнулся в яремную впадину, — что они могут. Во-вторых, вся эта ситуация… За ней точно стоит кто-то очень влиятельный, подобные вещи в нашем мире совершать простые говнюки не могут, — Тэхен фыркнул, отстранился от чужих ускоренных ударов сердца, но уверенно сжал грубую ладонь, пальцами скрепляя нерушимый замок. — И в-третьих… мы не можем допустить известности. Если умрет кто-то значимый… На остров будет нападать весь мир.       Омега готов был из раза в раз повторять дикарю, как капризному упрямому ребенку, почему им стоит медлить в решениях и продумывать все до мелочей. Они обсуждали это на рассвете, в золотистых лучах утреннего солнца, во время торопливого пути к временному лагерю ученых-отступников и даже практически при них, когда удалось урвать короткий миг наедине.       Тэхен старался кровопролитие предотвратить, пока дикарь к нему бездумно, слепо шел, не уставая поднимать свои когтистые лапы.       — Я смогу его защитить от всего мира, — Гукк взглянул на омегу со всей серьезностью. –Тебя смогу защитить. Ты недооцениваешь мою силу.       — А ты недооцениваешь безумие простых людей, — вздохнул — вот упрямец. — Хотя сам же учишь меня то в них искать.       — Это другое, — надул губы и брови схмурил — выглядел мило, если бы не натура страшного зверя. — Тебя слепить твоя доброта.       — А тебя — злость, — уголок губ подскочил в ухмылке. — Что будем с этим делать?       — Сначала спорить, — Гукк пальцами зарылся в густые мягкие волосы и подушечками стал ненавязчиво гладить кожу головы, расслабляя его — ресницы Тэхена дрогнули, взгляд пошел рябью и мигом утонул в поволоке. — Потом приходить к согласию.       — Как же мы к нему придем, если будем спорить? — промычал.       Его начало мазать от чужих умелых ласк.       Какой же Гукк подлец, знал уязвленные места уже слишком хорошо.       И искусно теми пользовался.       — В споре рождается истина, — дыхание альфы вызвало мурашки вдоль уха, тягучий голос пробудил в низу живота колющее приятное тепло. — А между нами — любовь. Эти два постулата не дадут нам оступиться в решениях.       Всхлип не удержался на губах — слетел вольной птицей, но свободу вкусить не успел. Тот поймали чужие губы, мягкие и настойчивые — поцелуем в цепи заковали, не оставив шанса для любого самодурства.       Как нечестно и грязно.       Ему даже ухватиться не позволили за такое трепетное между ними — «любовь». Чертовски смелое и обескураживающее слово — и все же между ними. Тэхена наизнанку выворачивало в неизбежном осознании: он ведь действительно в своего дикаря глубоко и по самое перекрытие крупиц кислорода.       Без этого губителя уже не знал, сможет ли дышать.       Пальцы с силой стиснули широкие плечи, омега грудью и пахом вжался в тело напротив — язык внутри рта так приятно ласкал, даря удовольствие и растекающуюся по венам сытость. Тон атмосферы сменился от крошечной искры: не хотелось думать о проблемах, обязанностях и легшей на плечи чрезмерной ответственности.       Хотелось отдаться умелым рукам.       Чтобы те залюбили, затерли смуглую кожу до красных отметин и оставили на теле несмываемые никакой магией отпечатки. Дьявол… Гукка хотелось. Напряжение между ними мощным током мерцало, не спадало совсем, доводя Тэхена до предела.       Стоило переключить голову на беспокойства, и дикарь объявлялся страстью его искушать.       — Нам нужно остановиться, — оторвался и сам не верил в то, что говорил — взгляд никак не желал подниматься выше, зависая на чужих распухших губах. — Сейчас не время…       — На нас есть время всегда, — Гукк не согласился, однако пыл умерил, сжал ладонью его запястья, будто сдерживая этим действием себя самого, не омегу, и лбом уперся в чужой, напряженно выпуская из легких весь скопившийся раскаленный воздух. — А ты слишком напряжен. Больше, чем я. Мне это не нравиться.       Альфа так недовольно то протянул и натурально скуксился, что Тэхена пробрало на смех.       Тц, что с ним творили…       — Конечно я напряжен, — последнее «хи-хик» заглушилось собственным плечом, в которое омега уткнулся, чтобы прийти в себя. Состояние теперь было расслабленным и немного ленным, однако общую серьезность он не упустил и вновь вернулся к волнующей теме разговора. — Угрозы меня беспокоят не меньше твоего. Гукк, ты же понимаешь, зачем они пришли. Что, если…       — Никаких если, — перебил чуть грубо, но явно не со зла. — Все самое дорогое я спрятать там, где они не достать. Я помнить опыт прошлых ошибок.       Брови альфы стянулись к переносице, крупный нос дрогнул, скулы на вид стали острее, а хватка на запястьях усилилась. Омега разглядел на дне янтарных глаз отголоски дьявольского пламени и впитавшуюся злостной отравой непоколебимость.       Это ввело в непонимание.       — Но в племени полно драгоценностей, — теперь нахмурился Тэхен и в подозрении уставился на альфу. — Людям будет достаточно уже этого.       Хотя у самого омеги в мыслях на свой же довод зрело сомнение.       В их времена человеческая жадность не знала никаких пределов.       — Они сюда не добраться.       — С современной техникой это будет проще, чем ты представляешь, — он заправил чужую прядь волос за ухо и пальцами пробежался по щеке. После опустил руки на предплечья, где под огрубевшей, черной от рисунков кожей скрывались фантомные толстые шрамы — от взрыва, что омега помнил до сих пор в подробнейших деталях. — Не думай, что я сомневаюсь в твоих решениях, но ты за столько лет не видел, как изменился мир по ту сторону океана. Гукк, оружие сейчас гораздо страшнее простых пистолетов. Ты один… — с языка почти слетело в важной поправке «мы», но наткнувшись на четко видимое безумие в зрачках, Тэхен решил не менять слов — не дай боги, раздраконит ненасытного зверя, — не сможешь держать оборону территории.       — Мне и не нужно, Vida, — пальцы альфы переместились на поясницу, начав разминать напряженные мышцы, избавляя от дрожи. — Мой голод происходить не просто так, — Гукк вдруг наклонился к лицу, но не чтобы поцелуи подарить — тайну прямо в губы доверить, о которой прежде Тэхен слышал одними намеками. — Это плата за заботу сельвы и благосклонность вернувшихся к нам богов.       — Что ты имеешь в виду?       — Я тебе лучше показать, — дикарь губу закусил и попятился к выходу, утягивая за запястья и омегу. — Идем.       — А как же ребята? — неуверенно потянул. — Нам всем нужно обсудить дальнейший план действий. А еще за всем проследить — вдруг что-то случится и…       — Я наказал даже пальцем не трогать чужаков, — прервали его набирающие оборот метания. — Gatinho, ты все еще мне не доверять? — вопреки вопросу, обида в голосе не думала появляться.       Там звучали лишь небольшой азарт и легкая игривость.       — Я просто вижу тебя насквозь, — он закатил глаза, сложил руки на груди, сбросив пальцы альфы с запястья, и шагнул на улицу следом, сразу жмурясь от ярких лучей — солнце раздаривало жаркие поцелуи щекам удивительно пылко. — Ты все еще терпеть их не можешь.       Хотя смог впустить в племя.       — Они доставучее мелкое жало полосатых мух в моей заднице, — радужки напротив сверкнули, сам альфа оскалился. — Конечно, я хочу от них избавиться.       — Я до сих пор удивлен, как ты не прихлопнул всех нас в первый день, — вдруг вспомнил Тэхен. — Кстати, да, — щелкнул пальцами, губы облизал. — Почему ты этого не сделал?       Забрал военных, их же отчего-то пощадил.

      А мог глотки растерзать по очереди каждому.

      Этот вопрос мучил голову не раз. Спросить вначале не позволяла гордость, дальше — обстоятельства, а после и вовсе волнение стерлось и превратилось в труху. И ведь омега угнетений совести не чувствовал, почему-то скорбь по чужим жизням в подкорке не осела хотя бы частицами пыли.       Что-то в его подсознании уже тогда знало, что так нужно.       Дикарь молчал, раздумывая. Тэхен и на ходу четко улавливал все последовательные колебания мышц на лице, дрожь век и ресниц, а также губ. Альфа к памяти обращался, наверняка заново прокручивая увековеченные пестрые картины.       Звуки барабанов. Тугие веревки на запястьях. Подношение в виде пленников. Столбы ритуальные. Блеск острия кинжала. Первое столкновение взглядов.       Он и сам невольно в воспоминания окунулся.       — Зверь внутри не дал, — Гукк ответил коротко, пожал плечами. — Да и в день тот не нужна была лишняя жертва.       — Что это вообще… — подался вперед, протянул неуверенно, — было?       Ритуалы онкасов пока что загадками томились.       Этот кровавый — самой зудящей тайной сердце ковырял.       — Твое нетерпение, gatinho, когда-нибудь сведет меня и тебя с ума, — грудной раскатистый смех согнал с деревьев птиц. Тэхен насупился и во вредности, пока дикарь отвернулся, показал язык. — Идем же, это нужно прочувствовать.       Тот отсмеялся, вновь расстояние сократил между ними и раскрытую ладонь протянул — сам не взял, уступал власть решений омеге. Тэхен подбородок задрал, плечи расправил, взглянул из-под пышного веера ресниц с вызовом и из маленькой мести гордо вперед прошел, забирая привилегию контакта полностью с собой — только бедрами легко качнул, чтобы ткань от надетой по прибытии юбки ненавязчиво затронула чужое напряженное предплечье.       Не переставал дергать хищного большого кота за усы.       Правда теперь не всерьез, а из обычной упертости и гадкости характера. Обойдя замершего альфу, уже сжалился: не глядя руку назад протянул, схватил крупное запястье и дернул капризно, чтобы с ним поравнялись и обхватили за пальцы нормально.       Гукк слушался и повиновался.       Впервые они вот так прогуливались: неторопливо, в безмолвии и спокойствии, пока, казалось бы, весь мир вокруг них горел и кора того по швам трещала. Им же вдвоем было будто плевать — в самом деле, наедине зависая, они не могли замечать что-то, кроме друг друга.

      Тэхен вопреки козням Судьбы в дикаре увяз по самую макушку.

      Дикарь вопреки насмешкам Судьбы в Тэхене всю израненную душу оставил.

      Солнце слепило, лучами юрко пролезая сквозь густые широкие кроны сейб. Сельва пробуждением радовала: то капли с листьев падали на кончик носа, ободряя, то почва под ногами становилась рыхлой и мягкой, устилая бархатом путь, чтобы не травмировать ноги, то запахи душистых цветений и влажной коры щекотали носовые пазухи, на силу расслабляя натянутое в собранности тело.       Природа дикого острова раскрывала радушные объятия.       Уши дергались от приятного шума бодрствующего племени: по периметру территорий высшего кольца толкучка только начиналась, знатные онкасы вылезали из пещер и постепенно приступали к многочисленным обязанностям; когда стопы промяли более редкую траву, а они ступили в рассыпчатое междулесье из немолодых пальм, до слуха донеслись хлопоты среднего кольца — здесь люди уже несколько часов трудились, со всех сторон раздавался смех, разговоры и звон инструментов разных ремесел.       Омега повернул голову вбок: Гукк шел размеренно, чуть глаза прикрыв и растянув губы в небрежной улыбке, наслаждался неповторимой мелодией собственных владений. Так странно: прямо в этот миг от жестокого стального стержня в дикаре было ровным счетом ничего. Черный орнамент тату, что местами перекрывался пудровой краской красного и белого оттенка не кричал о неминуемой опасности; волосы были собраны в вольный хвост и не спадали яростными непослушными волнами на плечи; черты лица смягчились и не угрожали остротой на расстоянии, наоборот, влекли к себе потрогать — так, как никогда до этого; крупная высокая фигура не выглядела громоздко, страх тоже не внушала, стала отчего-то мягкой в углах; даже одежда — повязанная на бедрах короткая кожаная юбка с расшитым бежевыми нитями поясом, — казалась на альфе какой-то мягкой и сдержанной.       Дикарь рядом с ним усмирялся.

Тэхен привораживался.

      Омега пальцами ощущал чужие, сжимал попеременно, желая впитать тепло Гукка в себя. Такой альфа, чуть разморенный и сытый, безмятежный, привлекал его особенно.       Это проявление личности было редко и от глаз сокрыто, оттого желанно безумно и до пестрых пятен жадности под веками.       Сейчас, смотря на мужчину перед собой — своего мужчину, своего альфу, — Тэхен понимал, что у него не было шансов.       Черт, действительно не было шансов не воспылать всеми чувствами к нему.       Ненавистью разъедающей. Болью колючей. Страстью дикой. Любовью пьянящей.

Весь он — для дикаря.

      — Отсюда уже пойдем лапами, — Гукк остановился на границе, где территории среднего кольца сменялись гиблыми — территорией низших онкасов. Тэхен быстро осмотрелся и с ужасом узнал тошнотворный пейзаж — выстроенные границей остроконечные столбы, у основания которых теперь болтались иссохшие, но еще обтянутые мертвой кожей черепа. — Место не самое приятное, но мы должны начать путь именно здесь.       — Аргх, как здесь, оказывается, пахнет, — он еле подавил рвотный позыв, указательным и большим пальцами до боли сжал нос, стараясь вообще не вдыхать, даже через рот. — Меня сейчас стошнит.       — Иди сюда.       Альфа сам сократил расстояние: ладонью сразу накрыл макушку омеги и привычно, с нажимом подтянул к своей шее. Тэхен пальцами одной руки впился Гукку в живот, туда, где шрамом метка зияла, а другой — сжал упругий бицепс, бесконтрольно выпустив когти.       И вдохнул.       Кончик носа ненасытно вбирал все крупицы родных ароматов. Скользил бесстыдно по коже, втягивал запах жидкой карамели, вязкой дыни, давящего мускуса и легкий флер сладкой крови, что на языке фантомно отдавала привкусом металлической стружки и сырого мяса. Для человека такой запах был бы странным и, может, отталкивающим.       Но он больше и не человек.       — Легче, Vida? — в который раз с чужих губ трепетом слетело еще одно прозвище.       — М-м, — омега щекой потерся о ключицы, облизнулся и залез лицом прямо под челюсть. — Еще немного.       — Столько, сколько пожелаешь.       Стояли так с минуту. Тэхен не мог надышаться, стремился легкие заполнить до отказа, лишь бы перебить едкий запах гнили — из-за гипервентиляции грудь сжало и жечь начало. И даже тогда он не отстранился — хрипел и носом воздух с кожи чужой тянул до пределов.       От всплеска эмоций из горла вырвался рокот, когти удлинились сильнее на ногах и руках, тело покрылось пятнистым узором. Дикарь тоже сущность с поводка спустил, под щекой омеги мышцы груди увеличились и затвердели, одна ладонь шириной накрыла практически целую голову, вторая — талию до царапин стиснула, когтями задевая бронзовый бархат.       Тихий щелчок подобно отпущенной тетиве прошелся рябью по подушечкам пальцев.       По загривку заскребло, Тэхен резко отстранился и обернулся на звук. Лоб сморщил, носом повел, с подозрением всмотрелся в густоту зелени — зачем, сам не знал. Ничего подозрительного не обнаружилось — ни резко выбивающихся запахов, ни еще каких-либо лишних шорохов, ни посторонних силуэтов.       Показалось.       — Ладно, я готов, — он снова обернулся на Гукка — тот еще смотрел за его спину и щурился, — настойчивее сжал плечи альфы и наконец-то добился внимания бликующих желтых радужек. — Это будет длиться долго?       Мерзкая липкость в желудке, вкус желчи на корне языка, трупный смрад в ноздрях.       — Нет, — альфа коротко качнул головой, потянулся руками не к своей, как успел подумать омега, юбке, а к его, и подцепил пальцами тонкие, но крепкие завязки. Ткань сразу же плавно заскользила вниз, правда, коснуться земли не успела — дикарь перехватил ту, костяшками задев бедра выше колен, и аккуратно подвесил на толстую ветку. После руки Гукка скользнули вверх, к груди — Тэхен завороженно, из-под прикрытых век наблюдал, как тот бережно, без страстного подтекста снимал с него одежды, дабы омеге не пришлось самому тратить время на раздевание. Когда и топ оказался на ветке, альфа добавил: — Уйдем от границы, станет комфортно. А пока… просто не отходить далеко.       Он кивнул, и тотчас повинуясь чужим словам, не посмел дернуться, когда альфа начал обнажаться. Стоял вплотную, волоски на коже топорщились от того, как близко и горячо он ощущал движения Гукка. Никак не мог насмотреться на перекаты разбухших мышц, на паутину отчетливо проступающих вен, на дорожку темных жестких волос, что тянулась к паховой зоне.       Дикарь свою юбку снял небрежно, закинул на ветку рядом с вещами омеги. Выпрямился, плечи расправил и только подбородок чуть опустил, чтобы смотреть ему точно в глаза.       Тэхен в этом лавовом озере сгорал до костей.       Друг пред другом нагими показались далеко не в первый раз. Однако трепет и нечто «только их» между ними ощущалось с теми же чувствами — горячо, поглощающе и до взрывов фейерверков глубоко под ребрами.       Между ними битва равная не заканчивалась, колебалась огненной нитью от одного сердца к другому.       Стук подскочившего пульса в ушах. Порывистый вдох в увеличенные легкие. Со свистом выдох сквозь губы.       Натяжение. Треск. Опять щелчок.       И Тэхен возвысился в животной ипостаси.       Облик ягуара уже ощущался родным, первозданным. Омеге было в нем комфортно как никогда: с третьим обращением пропала в мышцах боль, с пятым — зуд в деснах и клыках, а сейчас и вовсе тело обрело легкость и невесомость.       Дикая сущность раскрывала всю его заложенную атомами суть.       Снова щелчок, походящий на тонкий писк, заставил дернуться уже кошачьи уши и усы, но Тэхен в этот раз не стал падать в настороженность — прямо на его глазах Гукк обернулся смертоносным зверем.       Но возвыситься не посмел, на лапах пригнулся, чтобы быть с ним одним вровень.       Омега рыкнул одобрительно, в нос чужой своим уткнулся и под шею подлез, начиная ластиться. Шершавым языком по шерсти прошелся, слизал сладкий густой феромон и напоследок боднул в щеку, призывая начать путь.       Душа чуяла, что тот поведает ему нечто грандиозное и важное.       Гукк уверенно переступил границу жутких столбов, Тэхен крался за ним поспешно, но с очевидной опаской: несмотря на высокую концентрацию запаха альфы, в нос все равно пробивался натуральный смрад смерти.       Да и зрелище жуткое пугало даже звериную душу.       Занеся лапу над прочерченной полосой, он содрогнулся — от макушки до длинного хвоста пробежался колючий ток. Омега рефлекторно оскалился и зашипел: не понимал, отчего такие странные, но реалистичные ощущения. Будто он напоролся телом на пленку и с натугой ее пытался разорвать — не получалось, приходилось изворачиваться.       Хотя на деле Тэхен переступил границу за несчастную секунду.       Он сразу подбежал к своему дикарю под бок, сравнялся, чтобы поскорее оставить позади чувство дискомфорта. Уткнувшись носом ему в шею, омега затянулся спасительной сладкой густотой, только после Гукк позволил себе сделать шаг вперед, утягивая за собой и свою пару.       Трава и мох под лапами кололи чувствительные подушечки, залезали противной резью между — было нестерпимое желание оттолкнуться от земли и взлезть на дерево. Хотя думалось, это не поможет: Тэхен и забыл, какой в этой части лес мрачный, неприветливый и холодный. Злой. Шерсть дыбом вставала, хвост пушился, в лоб резонировала тупая боль.       Даже их сельва отсюда прогоняла.       Отпустило только тогда, когда территория племени осталась совсем позади — сразу спазм в грудной клетке как рукой сняло, перед глазами прояснилось, а носоглотку больше не раздирало от смеси мерзких запахов.       Началась безудержная свобода.       Они двигались вдоль границы. Тэхен подметил, что выходил крюк: для чего тот, пока не понимал, но покорно продолжал бежать рядом с Гукком. До слуха по-прежнему доносились приглушенные голоса онкасов, гогот певчих птиц, шелест травы и листьев…       Журчание реки.       Воды вдруг стало так много: омеге казалось, он пропустил поворот и провалился в скрытый в земле источник, тут же погрузившись на дно черной глубины. Барабанные перепонки раздулись и сжались до треска — еще немного и лопнули бы от перепада. Пришлось зажмуриться и лапой припечатать по морде — под шкурой как иглы передвигались, было вновь неприятно.       Предназначение реки — спокойствие, но в этой же скрывалось разрушение.       Так ощущалась древняя сила источника: его вибрации проходили через весь остров, громко и вместе с тем тихо гудели, звенящим импульсом отлетая от стволов деревьев. Тэхен пропускал через себя небывалую скорость, безумную мощь и неукротимое желание убивать.       В реке «плохое» концентратом ядовитым выжигало все «хорошее».       Даже от самой Амазонки омега подобного не испытывал — та была мудрой, величественной и благородной. Справедливой. Но то, к чему они стремительно приближались… Воспринималось совершенно иным. Как скверный близнец, отражение всех пороков, желающих разорвать природную клетку и отравой выжечь весь мир.       Источник золотого проклятья диких земель.       Тэхен еще не знал наверняка — чувствовал. Металлы и драгоценные породы его сущность, оказалось, считывала так же превосходно, как и натянутые нити жизни всех существ на острове. Скругленные уши удерживали в себе стук звонких ударов, шерсть дыбом вставала от холода дорогой породы, меж подушечек лап царапало от необработанных граней, что скрывались под водой.       Крыло так на расстоянии, что бы было, окажись он в самом сердце стихии — загадка.       Поворот, поваленные деревья под лапами, еще поворот, выстроенные в ряд валуны…       И вот они — на гордой возвышенности, смотрели вниз на бурлящие потоки воды.       — Это Viúva de Ouro, отреченная дочь Amazónia Selvagem, — Тэхен вздрогнул от неожиданности, когда дикарь тихо сменил облик, прислонился к боку и зарылся рукой в его шерсть на загривке. — Здесь начинается наше проклятье и спасение.       Прямо в сокрытой от глаз посторонних водной долине.       Омега хищно прищурился и всмотрелся вниз: устье реки переливалось изумрудно-черной смесью блесток, потоки одержимо неслись вперед, голодно щипали за увязшие в водах ноги расхитителей золотой усыпальницы — онкасы, одетые в странные плетеные нагрудники и такие же плетеные перчатки, сопротивлялись силе реки и, не переставая, усердно ныряли ладонями в непокорное течение, ситом вылавливая оттуда мерцающие в свете лучей самородки.       Золото подобно жемчугу запрыгивало в мозолистые руки.       Тэхен от обуздавших его эмоций обратился непроизвольно — и не заметил, как собственная кожа покрылась мурашками от ладони дикаря, что теперь спустилась на лопатки. Он был приворожен иным: то, как онкасы добывали со дна реки золото, по-странному влекло.       Взгляд оторвать не представлялось возможным.       — Здесь так всего… — во рту пересохло, Тэхен на силу сглотнул липкий комок слюны и губы облизал. — Много. Господи, как много золота.       Он был уверен — сейчас его зрачки пульсировали бешено, пытаясь разорвать черные обручи клеток. Омега с пугающим восторгом впитывал очередное явленное ему таинство: шеренгу здоровых, сильных рабочих разных полов, но очевидно одинаковой силы, заполненные до краев корзины, где плотными горками стремились к верху груды необработанных самородков, отстроенные хижины из бамбука, глины и пальмовых настилов, которые простирались под карнизы нависших скал.       Здесь словно была совершенно другая цивилизация.       Поселение внутри поселения.       — Да, не мало, — Гукк хмыкнул. — Долина давать нам щедрые дары и с жадностью те охранять. Посмотри внимательно, — перед носом взметнулась чужая ладонь, пальцем указав вперед, а после схватила мягко его подбородок и направила голову четко по указанной траектории. — Как она защищена.       Территория была упрятана за мощным каркасом вековых скал, что громоздкими навесами застилали небо. Тэхен оглянулся: со всех сторон был тупик. Река сужалась и утекала в такие щели, куда не то что нога — палец человеческий не пролезет. Не было ни выступов, чтобы вскарабкаться, ни свисающих лиан, чтобы ухватиться, ни туннелей, чтобы где-то протиснуться между, ни даже спусков, чтобы уйти хоть куда-либо.       Природа прямо исстаралась, чтобы сокровенную усыпальницу сокровищ никто со злым умыслом не обнаружил.

      Врагам ни за что не добраться до главных источников желанных богатств.

      — Отсюда нет выхода? — он воистину изумился.       — Да, — дикарь же оставался спокойным, голос того не дрожал и звучал приглушенно. — Пройти могут только такие, как мы, вот здесь, — пальцы альфы сжали подбородок и направили тот к груди, чтобы Тэхен опустил взгляд на обрыв. — Видишь зацепки? — прищурившись, он действительно разглядел на песчаном рельефе еле заметные волны, что кольцами тянулись от самого края выступа, где они сейчас стояли, до далекого низа, где искрился в жаре перемешанный с землей песок. — Только с помощью сущности можно спуститься.       — Как?       Омега с сомнением пробежался глазами по крошечным выступам еще раз: он не представлял, каким образом помогла бы звериная форма.       — Когтями, — Гукк занес перед лицом вторую руку и продемонстрировал выпущенные острые пики. — Обратно подняться тоже возможно лишь с ними.       Иных путей Тэхен действительно больше не видел — получалось, люди снизу были заперты в неволе. И если выйти сами те никак уж не могли, то и зайти…       — То есть… Сюда люди попадают только благодаря тебе?       …тоже.       — Именно.       Он думал, что порядки племени его не смогут больше удивить. Однако будто в насмешку онкасы во главе со своим единоличным правителем каждый раз выдавали что-то такое, отчего волосы на теле вставали напряженными антеннами, а пальцы исходились дрожью.       Местную культуру оставалось постигать и постигать.       — Но почему они вообще соглашаются на это? — Тэхен прищурился и снова прошелся взором по веренице людей. — Или это все — тоже форма наказания?       Находиться в столь уязвимом положении по желанию было невозможно — по крайней мере, Тэхен не видел причин. Он в подобном заточении сошел бы уже в первый день с ума.       Разве можно пойти на такое добровольно?       — Нет. Сюда мои люди устраиваться на определенный срок, — Гукк оспорил. — Все по своему желанию и за хороший заработок.       — И сколько обычно здесь работают? — омега одарил вниманием дикаря, чуть подавшись вперед.       Ближе. Ближе. Ближе.       — Когда как. Кто-то уходить на пару месяцев, кто-то проводить здесь и года. Но всегда не меньше месяца — это условие обретения статуса Provedor.       — М, pro-vedor? — повторил прерывисто. — Что это? Это дает какие-то заслуги?       — Да, — Гукк кивнул и за локоть отвел его чуть в сторону, чтобы скрыться в тени пышных пальм — солнце начало припекать, а Тэхен и не заметил. — Я не знать, как правильно будет на вашем языке, но этот статус присуждается тем, кто добывать ресурсы и обеспечивать богатствами племя. М-м… Добывальщик? Обеспеченец?       Омега хохота не удержал, ладонью только приглушил. Гукк порой так забавно искажал слова и звуки — Тэхена веселило каждый раз, как в первый. И вместе с шипучей радостью по его телу растекались гордость и благодарность за чужие усилия. Альфа так старался ради него.       Пора бы и ему самому заняться изучением родного языка своей пары.       — Добытчик, — прокашлявшись, поправил. — У нас это зовется так.       — Что ж, — дикарь потряс головой и шумно выдохнул через ноздри. — Добытчиком быть у нас почетно. Они принадлежать к высшему кольцу. Поэтому на тяжелую работу и соглашаются.       Кажется, пришло время Тэхену серьезно озаботиться ведением важных записей о племени. Мозг уже горел, весь разбух от обилия новых знаний — те ползли под черепушку, как пронырливые тараканы, усами тормоша плотное плетение нервных клеток.       Онкасы были уникальным по природе народом.

      И благодаря этой уникальности омега ощущал к ним прямую принадлежность.

      — Здесь добывают только золото? — отбросив внезапные мысли, Тэхен задал еще вопрос. — У вас достаточно других металлов и драгоценных камней.       — У нас много разных источников, — Гукк оттолкнулся рукой от дерева и, ухватив пальцы омеги ладонью, потянул обратно в лес. Он в растерянности повернулся в сторону, проводив пытливым взором исчезающую из поля зрения долину, и вновь сконцентрировался на лике альфы. — Здесь — самое главное золотое сердце. Запасы не кончаются никогда. Есть еще подобные места на территории племени, но там мало, — тот рассказывал бездумно, даже как-то небрежно — словно Гукку осточертели все эти богатства. — Металлы добываются и отливаются в другом месте. Камни — здесь же, — махнул свободной рукой назад. — Я удовлетворил твое любопытство?       — Вполне, — хмыкнул. — Но беспокойства ты до конца не унял.       — А я и не все показал, — самодовольно. — Поверь, ты скоро усмиришься.       Тэхен брови вскинул — оговорка или…?       Впрочем, нутро не протестовало.       Жаркий, влажный воздух джунглей обнимал загорелую кожу, прилипал назойливой паутиной. Они оба шли молча, ступая босыми ногами по пропитанной сыростью земле. Омега размахивал замком из переплетенных пальцев назад и вперед, с небольшой амплитудой, и все с тем же неукротимым интересом изучал дикую красоту жестокой сельвы: распущенные косы лиан, мигающие яркими огнями эпифиты, изогнутые причудливыми фигурами ветви деревьев, стройные ряды бамбука.       Разнообразие природы восхищало.       За разглядываниями Тэхен подметил: лес в этих краях был вредный, до жути запутанный — даже с их приспособленными для такого телами они пробирались сквозь кустарники и рощи деревьев с трудом, прилагая усилия. У омеги поднывали мышцы, судя по сосредоточенному лицу дикаря — у того тоже. Однако никто темпа сбавлять не думал: они лишь попеременно пот со лба вытирали.       И обменивались пытливыми взглядами.       Он не знал, о чем думал сейчас Гукк. Зато в посыле своих взглядов был уверен — на дне его зрачков наверняка читалось нечто жадное. Тэхен не мог не косить от пейзажа в сторону чужого нагого тела — и пусть обнажение не смущало и казалось в обители леса естественным и самым правильным, сердце пропускало удар, а во рту пересыхало до удушья.       Быть наедине с дикарем — волнительно.       Наверное, это было неправильно: разрываться от противоречивых мыслей и все равно уходить в вожделение и страсть. На чаше весов у омеги воевали две крайности — гора нерешенных проблем и доза собственного счастья. Он пытался думать об ученых, друзьях и судьбе всего острова, а получалось — только о Гукке и о том, что было между ними.       Хотелось наконец-то быть счастливым.       Анализируя поступки прошлого, Тэхен приходил к неутешительному выводу — раньше он не жил. Стимул попросту отсутствовал. Он привык ставить что угодно вперед себя: бросался на амбразуру, слепо следовал отваге и неукротимым импульсам во благо справедливости. Каждый раз выбирал не себя. Наверное, в глазах многих он предстал героем — хотя на деле омега всего лишь лихорадочно перебирал ногами, убегая от собственной ненужности и серости, в мании хватаясь за всякую возможность оказаться ценным.       С Гукком он перестал ощущать ту самую незаживающую дыру в груди. С ним он почувствовал драйв. Дикость. Появилась тяга исследовать и жить — для себя. И чертовка эта так манила: вкусив прелесть страсти, повернуть назад не представлялось возможным.       Прежним стать он отныне не мог.       Обесценить все имеющееся — тоже.       Раз за разом возвращался к альфе. К его личному вершителю Судьбы. Наблюдал за мужчиной, подражал ему в чем-то. Впитывал все изученные детали. Как сейчас: оторваться от чужой наготы был не в состоянии, подмечал остроту линий и плавность движений.             Так жаждал прижаться плотнее и впитать в себя всю суть дикаря.

      Почувствовать принадлежность и нужность.

      Почувствовать, как он для другого ценен.

      Почувствовать любовь.

      Впервые дать ее сполна в ответ.

      В ноздри забился запах горелого — это рассеяло возбужденную дымку. Тэхен остановился, будто в невидимую стену уткнувшись: приятные ароматы рассыпались и развеялись пеплом — их вытеснило тошнотворное зловоние. Не такое, как у границы низших онкасов, но не менее царапающее носоглотку. Жженое дерево, концентрированный аммиак и застоявшийся перегной. Эти запахи… На языке горчило и в носу щипало при каждом коротком вдохе.       — Боже, что это? — прогнусавил Тэхен, вжавшись дикарю в подмышку.       — Это причина моей уверенности, — голос Гукка немного дрожал. — Присмотрись вон к той стороне.       Омега проследил за плавным взмахом кисти, но наткнулся на все тот же лес. Ничего необычного. На первый взгляд. Он интуитивно чувствовал, что должен обнаружить нечто выбивающееся — абсолютно стороннее в дикой среде. Глаза сузил и подался вперед.       От пальцев ног до макушки прострелило током.       На секунду, всего лишь жалкую секунду Тэхен уловил черно-красный перелив, прямо в воздухе. Чертовщина какая-то… Ему померещилось? Он в нетерпении сделал шаг. Затем еще и еще. И уже занес ногу для нового, как рука дикаря потянула назад.       Ноги подкосились, омега чуть не упал.       Тэхен в раздражении обернулся к Гукку, чтобы молчаливо выразить недовольство — тот сам же сказал присмотреться, а теперь зачем-то его тормозил. Но встретив только расслабленное, даже каменное до эмоций лицо, а после получив в ответ короткий кивок головы, он закатил глаза, фыркнул и повернулся обратно.       Носом почти впечатываясь в смазанные красно-черные линии.       — Не трогай, — обняли со спины. — К контакту нужно быть готовым. Это не очень приятный процесс.       — Что это?       — То, ради чего я умываю руки кровью.       Алые всполохи соревновались в переливах с угольными, змеями ползли с самой земли в высь небесного купола, там же и теряясь. Они то рассеивались в воздухе, то снова бликовали и становились видимыми глазу.       Настоящий возведенный барьер.       — Как это вообще возможно? — он нахмурился.       Пальцы все равно потянулись к ограждению, но не коснулись, а зависли в нескольких сантиметрах от.       — Эти земли хранят в себе первое наследие богов, — Гукк щекой прижался к нему, сказал с хрипотцой на ухо. — Древняя сила спит прямо под островом. Я ради народа ее пробудил. Эти границы показывают, где начинается наше могущество.       — И они же защищают?       — Верно, — альфа потерся о висок, Тэхен содрогнулся. — По ту сторону лес мирный и тихий. Здесь же буйный и капризный. Он не пропустит вглубь посторонних.       — В таком случае, как сюда попали мы… — омега с непониманием оглянулся на Гукка. — И отряд ученых?       — Вы попали сюда только потому, что вас поймать мои люди. А эти чужаки — только потому, что их провели мы.       — Но когда мы сбежали, — Тэхен прямо желал найти рациональную погрешность. — К нам тогда подобрались довольно близко.       Спиной он ощутил, как чужие мышцы в напряжении затвердели. Иссиня-черные зрачки Гукка стянулись до нитки, золотая оболочка вокруг засияла. Стало не по себе. Альфа за короткий миг сделался угрожающим: ноздри оказались раздутыми, вены взбухшими, желваки очерченными.       Воспоминания дразнили неистовый гнев дикаря.       — Только потому, что я был слаб, — произнес Гукк через тяжесть. — Сельва связана со мной. Ее гнев равен моему. Ее милосердие равно моему. Ее слабость равна моей. Все ее — это мое. Все мое — ее. Нас никогда не разорвать друг от друга.       Мы друг другу вовек служим и будем служить.       — Это удивительно, — Тэхен полностью развернулся в кольце рук, ладонями коснулся щек и лбом стукнулся с чужим. — Ты невероятно сильный, Гукк. Подобно этим джунглям. Подобно дикому нраву, что властвует над этими землями. Подобно местным богам, что здесь родились. Очень сильный. Но… у каждой силы есть своя цена. И каждая сила не может быть бесконечной. Я не хочу, чтобы ты сломался под этим бременем. И не хочу, чтобы ты потерял себя.       Ты страданиями вымолил себе вечный покой.       Ты не заслуживаешь заживо гнить душой.       — Для этого мне боги послать тебя, — Гукк глаза прикрыл, громко сглотнул. — Ты — мое спасенье, Vida. Ты не дашь сбиться с правильного пути.       — Что мне делать?       — Когда придет время, не позволь мне пролить кровь невинных, — тот потянулся вперед на слепую к губам, оставил полный нежности поцелуй — омега его принял покорно. — Пусть я и наречен сеять смерть, моя кара рождена достигать только тех, кто ее заслужил.       — В первый день заточения, когда я попал в племя, — Тэхен сдвинул пальцы к нижним векам, с осторожностью огладил выпуклые полосы шрамов, что тянулись к щекам. — Это же ведь был ритуал, так? Для защиты?       — Да.       — Как ты понял, что тебе нужно убивать? Кого? Сколько? Как убедился, что ритуалы сработали?       — На все ответ — чувствовал, — Гукк устало улыбнулся. — Когда я только переродиться, меня на путь направил голод. Когда я бездумно мстил, монстр во мне зверел лишь сильнее. Хотелось еще и еще. Я не мог успокоиться и утолить жажду. Меня… Боялся собственный народ. Пока однажды я по воле зова не обратился и от безумия чуть не зарезал себя, — руки Тэхена тряхнуло, плечи дрогнули, губы в неверии распахнулись — омега не ожидал услышать нечто подобное. Против воли впечатал пальцы в чужую теплую кожу, а сам приблизился, чтобы ощущать сбитые выдохи — чтобы ощущать в ладонях биение жизни. Дикарь их сверху своими накрыл, спокойствием поделился — конечно, почувствовал его переменившееся состояние, — затем продолжил: — В тот же момент… Я обратился к богам за ответами, но получил молчание. Тогда сам начал скитаться по острову, прислушиваться к телу и душе. И наконец нашел истину: мой голод зреть, стоит всяким грешникам приблизиться к моему дому. И дело было не в количестве, а в том, что эти паразиты лезть каждый раз все настойчивее и ближе. Тогда… Если бы я принял решение ждать их возле широкой воды, я бы потерял не только себя, но и племя. С концами. И в этот момент что-то внутри меня перевернуться и сказать — в следующий раз бить тиранов ножом на святой земле. Чтобы кровь удобрила почву. Это было наваждение, истинно голос зверя. Тогда и свершился первый ритуал.       — Скольких ты убил? — в голосе Тэхена не было осуждения, отвращения или злости.       Было полное принятие.

      Узрев настоящий облик души дикаря, он просто не смог того снова корить.

      Никогда впредь не сможет.

      — В тот раз хватило двоих, — Гукк ухмыльнулся, вдруг заметно приободрился. — После нескольких вылазок я узнал, лучшее число — четыре. Раз в два цикла Лун. Я повторял закономерность еще четыре раза. И ровно тогда, после, я почувствовал, что остров изменился.       — Почувствовал его…       Тэхен отпрянул, цепким взором уставился на отблески барьера. От того по-прежнему разило неприятным смрадом, хотя противоречиво, вблизи запах был терпимее, бледнее. Теперь понятно, почему так пахло: магия древняя, пугающая, впитала в себя страдание не одной прогнившей души.       Ужас волшебства восхищал и от страха к почве прибивал.       — Позже в нашем книжном святилище я найти толкование этому явлению, — Гукк протянул руку вперед и почти коснулся красно-черных линий. — Expiação pelo sangue envenenado, — произнес на своем языке. — Иными словами — «кровь за кровь». В записях было сказано, что этот способ защиты создал сам Morte — наше божество Смерти. Первые предки, когда еще храмы богов стоять на земле, а сами они свободно разгуливать по этой почве, смогли вымолить один лист ритуала, чтобы уберечь выводок детей от угроз. Прочитав тот, мой народ узнал: в центре острова, под корой, есть огромное сердце — место силы, что всегда греть земли своей энергией. И если его напитать страхом и ненавистью, оно начнет защищаться. Это — его свечение.       Пришла мысль, что барьер походил в своем проявлении на северное сияние. Так же красиво и опасно. Трогать его не хотелось, лучше бы вообще отойти на десятки метров: но Тэхен знал, что ему предстоит тот пересечь.       Гукк поучал его через опыт, а не пустое созерцание.       — Свечение могут видеть все? — спросил он, снова поднеся к барьеру пальцы.       — Да, но человеческий глаз просто не замечать таких быстрых мерцаний. Животные его, скорее, чувствуют и обходят стороной.       — Ты сказал, что контактировать с ним не очень приятно, но, получается, можно. Выходит, его можно спокойно пересечь? Люди тоже что-то должны в это время ощутить?       — Люди — нет. Прямой контакт ощущаем только мы, в нас — чистородные частицы этой же энергии, которые при касании конфликтовать. При этом мы и мой народ не попадаем под влияние силы, любые чужаки — да.       — Ты столько всего знаешь.       — За такую жизнь, что прожил я, трудно остаться несведущим.       И правда — альфе ведь уже больше сотни лет. До сих пор сложно в это поверить. Тэхен ощутил глубину чужого возраста, кажется, в полной мере лишь сейчас. Гукк, несмотря на пылкий характер, был не просто мудрым — еще и поразительно эрудированным. Столькому поучал, отвечал на каждый вопрос — даже самый сложный и немыслимый, рассказывал невероятные истории… Причем и собственный народ от вождя не отставал. Гибкость и вместительность ума удивляла: как же они, ученые, заблуждались, думая, что попали в племя к неотесанным аборигенам.       В действительности этому строптивому народу известны были воистину уникальные и неповторимые знания, к которым их цивилизованный мир навряд ли когда-то придет.       — А когда ты… убиваешь, не совершая ритуал, — омега не стеснялся задавать еще вопросы, решив сполна удовлетворить любопытство. — Разве земля не напитывается?       Гукк говорил про количество, но в самих записях к ритуалу то не упомянул. Тэхен губы поджал и брови схмурил:       Кровь. Земля. Защита.       Условия не сходились.       И почему именно убийство кинжалом сработало? А в форме зверя плодов ритуал не принес… Омега был уверен, что ему не договаривали. Но вот по какой причине: не знали, как подробности донести на его языке или намеренно не хотели посвящать в детали?       Промедление Гукка безмолвно кричало — да, ему точно не все рассказали. Будто и не спешили. Расстраивало ли это Тэхена? Нет. Напротив, подстегивало интерес докопаться до тайны позже: либо из вредности в одиночку, либо в конце концов выпытав у альфы.       Оттого желания давить не возникало.       Омега брал дикаря настойчивой мягкостью.       — Напитывается. Но голод — не утоляется, — наконец-то ответил Гукк, убрав руку от барьера.       Альфа пальцами обхватил запястье Тэхена и так же отвел кисть от мигающих всполохов. Подушечками огладил тыльную сторону ладони, и посмотрел пронзительно-пронзительно.       На дне черных зрачков скалилось нечто страшное.       Тэхена коротко тряхнуло, в голове промелькнуло: с момента того рокового дня, когда при нем дикарь принес в жертву военных, больше не происходило никаких жестоких ритуалов. Это значило… Господи.       Омега едва ли мог сказать точный отрезок времени, но увиденное в чужих глазах дало понять.       Время кровопролития вновь пришло.       — То есть ты сейчас…?       — Да.       — Оу, — он растерялся. — Я… Я…       Слов не находилось. Омега только и мог, что неподвижно стоять и хлопать то ресницами, то губами.       — Не переживай, Vida, с тобой его переносить гораздо легче, — звонкий смех пустил табун мурашек по нагому телу. — Особенно когда ты позволяешь делать так, — Гукк неожиданно впился в его шею и, не прокусывая, но оставляя след, стиснул зубами нежную кожу. Затем не позволяя среагировать, коснулся отпечатка горячим языком и провел вязкую дорожку слюны к челюсти. — И вот так.       На выдохе стон слетел, в животе скрутилось возбуждение. Стремительно и на самое поражение. Мысли дымкой покрылись, Тэхен губу закусил: и когда их диалог успел свернуть в эту сторону?       Почему еще ни разу против ласк дикарских устоять не удалось?       Омегу окутало удушливым жаром: он обмяк в чужих руках, ближе прильнул и шею подставил под обрушившийся град кусачих поцелуев. Его рука смело пальцами зарылась в волосы альфы и грубо оттянула густые смольные волны, Тэхен рыкнул — была в этой ласке особая интимность. Лично для него. Казалось, он так Гукка приручал — жадной хваткой, несдержанностью и своеволием.       Сам в ответ приручался подобно.       Из глотки дикаря тоже вырвался несдержанный рокот. Властный, полный жажды и ревности. Тэхену отдало в пах. Животная сущность высвободилась: он второй рукой пролез под чужой подмышкой и провел когтями от плеча до места между лопатками, следом оставляя глубокие борозды. Его разрывало. В собственном теле стало вдруг тесно: копившееся все это время напряжение разбухло в груди сильнее прежнего и теперь колючками царапало кости, моля дать чувствам волю.       Чтобы ближе, сильнее, напористее.       Чтобы до звезд перед глазами и до горящих мышц.       Чтобы только они вдвоем.       Ничто не волновало: ни скверный барьер, ни нависшая над островом угроза, ни заботы об ученых. Омега голову терял на пару с дикарем: всхлипывал сбивчиво, в ответ рычал и все теснился, теснился, теснился.       Еще. Еще. Еще.       Сердце бешено колотилось, в крике неистовом заходилось.       Еще. Еще. Еще.       — Ты не представляешь, как я хочу тебя взять прямо сейчас. — Гукк выдохнул горячий воздух в щеку, затем мягко прикусил мочку уха. — Оставить саднящие отметины, — поясницу обожгло следами когтей — приятно до безумия. — Впиться пальцами в твои ягодицы, — альфа шептал и ниже спускался, чтобы словам вторить и стиснуть упругие половинки. — Войти до упора и растянуть.       — Что же тебе мешает, дикарь? — глянул омега из-под прикрытых век.       Истома к чертям выжигала организм, Тэхена всего трясло. Натяжение в паху и влажность невозможно было выносить.       Он готов был на все.       Только бы снять колючую похоть.       — Ты заслуживаешь боготворства, — Гукк языком прошелся по его распахнутым губам, но поцелуя не дал. — Слишком недостойно дарить тебе любовь там, где жить обида и ненависть. А еще… — с лукавством произнес, — мы не закончили важную вещь, — и отстранился.       Тепло вмиг ушло, волна возбуждения в разочаровании разбилась о вдруг выросший барьер чужого спокойствия. Боже, этот мерзавец… Как он мог голодать и держать контроль одновременно? Омега глаза распахнул, с обидой уставился на дикаря и руки сложил на груди. И сразу же до него дошел намек.       Дурацкий барьер.       — Не-е-е-ет, — Тэхен захныкал, не в силах поверить. — Почему мы прерываемся на что-то настолько неприятное… Почему ты прерываешь на что-то неприятное? — омега возмущенно всплеснул руками. — Боже, ты еще более несносный, чем я думал при первой встрече. Сначала дразнить, все зная, а потом… Просто непробиваемый варвар!       Грудь быстро и часто вздымалась, он пытался отдышаться от гневного залпа. Нераскрытое возбуждение перетекло в злость, найдя через ту необходимый выход. Спустя еще несколько глубоких вдохов и выдохов, Тэхен выпустил воздух сквозь зубы и уже в более стабильном состоянии посмотрел в горящие глаза дикаря.       Там плескалось не утихшее, но на цепь посаженное желание, детское озорство и безграничное восхищение.       Стало неловко за очередную ненамеренную грубость.       — Не рычи, gatinho, — Гукк обогнул его, встал за спину и обхватил плечи, дрожь растирая. Поцеловал макушку, туда же носом уткнулся и запах разгоряченный втянул — так и застыл. — Обещать, после мы наконец-то останемся только вдвоем. Без поучений, обязанностей и ответственности. Верь, я не насмехаться над тобой и не дразнить. Просто я не могу долго держаться — ты на меня влияешь безумно.       На Тэхена Гукк влиял так же безумно.       Он понимал чувства альфы.       — Верю, — омега откинулся назад, удобно размещаясь и расслабляясь на чужом изгибе между шеей и плечом. — Твои чувства взаимны, — вдруг выдал. — Я из-за тебя с ума схожу не меньше, — вопреки контексту, говорил невозмутимо. — Так что давай ты мне покажешь сейчас весь ужас этих границ, мы к ним привыкнем и наконец-то потеряемся в сельве. Только вдвоем.       — Только вдвоем.       Взаимное обещание — и тоже на двоих.       Тэхен зажмурился, почувствовав усиленную хватку на плечах. Гукк вплотную прилип к нему, полностью вжался в спину, ягодицы и ноги. И плавно начал наклонять его вперед.       К защитному свечению.       Омега сразу ощутил неприятную боль: не сильную, но такую противную, как от сотни толстоконечных иголок, что жалами впились сразу до костей. После его накрыло жаром, но не снаружи, а изнутри: казалось, все органы плавились, растекаясь вязкой жидкостью.       Голова закружилась, дыхание сперло.       Чтобы не упасть, он инстинктивно шагнул вперед.       Раз, два…       Миг, и омега вынырнул из омута боли так же, как и нырнул.       Быстро и словно ничего не было.       Открыв глаза, Тэхен увидел, что они уже стояли за барьером. Перед лицом ничего не мелькало, о совершенном шаге напоминали лишь дрожь в ногах и пот по всему телу.       Даже мышцы не тянуло, те были приятно расслаблены.       Гукк сзади ободряюще обнял, уместив замок из ладоней на его животе, потерся лицом о волосы и вполголоса проговорил:       — Еще несколько раз, и ты привыкнуть.       Тэхен вымученно улыбнулся, но послушно кивнул, вновь напрягая все тело. Он боли не боялся, особенно мимолетной, однако повторять круг мучений намеренно было все равно тяжело. И сущность, и он сопротивлялись.       Только благодаря Гукку удавалось терпеть.       Тот его понимал и фибрами чувствовал. Дал необходимую передышку, поддержал объятиями. Они так и стояли, слегка раскачиваясь, пока ладони альфы вновь не переместились на плечи — что означало «пора». Гукк развернулся на пятках, утягивая за собой Тэхена, и вновь начал плавно наклоняться вперед.       Вновь повторяя круг.       Вместе.       Боль. Слабость в ногах. Объятия.       Объятия. Слабость в ногах. Боль.       И снова вместе.

***

      В доме, хотя скорее, хибаре, витал стойкий аромат фруктов и обжаренных какао-бобов. Наверняка здесь хранили собранный урожай — судя по запаху и незатертым следам от ящиков, совсем недавно. Аккурат до их прибытия в поселение аборигенов.       При уборке явно спешили, однако чувствовалось, что старались: маленькая комната, что и представляла собой весь дом, была обустроена вполне уютно и по нуждам. По углам стояли два деревянных сундука без крышек — для вещей; маленькое окно, расположенное ближе к потолку, прикрывала легкая, но темная занавеска, не пропуская яркие лучи солнца; вдоль стены ко входу стояла вытянутая тумба с кувшином воды и чашкой фруктов, а на полу валялись спальный комплект и плотные пестрые ковры.       Истинно условия для гостей.       Хосок сидел на деревянном полу, игнорируя постеленные ковры и лежащие рядом подушки. Было жарко и душно. Любая ткань натирала вспотевшую кожу, по-хорошему, нужно было хотя бы умыться. Но он мог только сидеть полураздетым, с босыми ногами, спущенными штанами и без верха, прижимаясь к единственным холодным местам в предоставленном доме. На что-то большее не хватало сил — альфа просто смотрел в одну точку.       И думал.       Пытался переосмыслить то положение, в котором они оказались. В котором он оказался. Так странно… И даже комично. Всесильный контроль Хосока привел его сюда — в царство пальмовых юбок, печеных фруктов и необузданной злости по отношению к ним — чужакам.       Было видно, что вождь свое племя явно натаскал перед их приходом: когда они шли вдоль ухабистых дорожек, в спину долетали только презрительные взгляды, а не камни или что похуже. Правда, это не то чтобы помогало расслабиться: Хосок перманентно чувствовал угрозу.       Вот уже несколько часов.       Прям свербило под грудью, не давая полноценно дышать. Однако он понять не мог, откуда же опасность ударит. В голову лез один логичный вариант — кто-то все-таки посмеет ослушаться слов вождя и попробует нанести если не вред, то совершить подлянку. Хосоку бы и зацепиться за это, но…       Что-то все же не давало согласиться с этой навязчивой мыслью.       Возможно, дело было в радушном приеме, что оказал им единственный человек — Марла. Прекрасная женщина. Видно было — не по годам мудрая и добрая, но строгая. Пусть в ней и чувствовался суровый нрав, она производила лишь приятное впечатление.       Женщина еще раз объяснила им правила, всех накормила и развела по хижинам. Предусмотрительно дома друг к другу располагались близко — Хосок не изводил себя напрасными переживаниями хотя бы о месте нахождения своих людей.       В целом, все прошло хорошо, но…       — Ты чего так сидишь? — тихий обеспокоенный голос заставил дернуться.       — Тц, хоть бы ногой шаркнул для приличия, — Хосок наигранно схватился за сердце и снизу вверх посмотрел на вошедшего Чимина. — Так и до седины недалеко.       — Я уверен, она у тебя уже лет пять как есть, — тот фыркнул и присел рядом на корточки. Чимин выглядел бодрее и чище — в переодетой бежевой майке и новых штанах; не скрытая одеждой кожа блестела свежестью. — Да и я стучал, прежде чем войти. Ты не услышал.       — Ну ты и задница, Пак, — пихнул того в плечо и следом озвучил. — Ты почему такой чистый? Втихушку ходил мыться без меня?!       Чимин не успел к нему руки протянуть — Хосок сам его за грудки к себе придвинул, едва не уронив альфу на себя. Он без стеснений уткнулся в чужую оголенную шею, где красовался чуть выцветший на солнце рисунок тату, и провел кончиком носа до подбородка, собирая крупицы любимого запаха.       Грейпфрут был без примесей.       — Я просто попросил у Марлы полотенце и таз, не более, — альфа покачал головой, затем, игнорируя приставания, пальцами подцепил штаны Хосока, медленно стягивая их еще ниже. — Вряд ли обтирание можно назвать полноценным мытьем.       — Надо было тоже попросить, тц, — Хосок спиной уперся в стену, голову запрокинув. Начал с интересом разглядывать Чимина, что так же — без ужимок, снял с него брюки и теперь шарился в неразобранной сумке в поисках подходящей одежды. — Чувствую себя как представитель семейства Limacidae.       — Это кто?       — Слизень.       — Ясно, — Чимин усмехнулся. — Слизень… — замер тот, переваривая услышанное.       Громкий искренний хохот наполнил ветхие стены хибары.       Хосок и сам улыбнулся — то ли заливистому смеху, то ли всему Чимину. Напряжение в груди отступило, тело расслабилось, а сердце прекратило гулко биться. Удивительно, как один человек превращал даже абсолютно глупые вещи в нечто прекрасное и значимое. Благодаря Чимину тревоги отступали, а душа напитывалась радостью.       Стало так хорошо, боже…       Такой глупый диалог вышел, а сколько эмоций.       — Марла просила передать, что через час нас отведут в купальни, — Чимин откашлялся и присел рядом, уложив голову на плечо Хосока. В руках он зажал комплект одежды из бежевых брюк и белой майки, но отдавать не спешил, лишь размеренно говорить продолжил: — А после мы сможем увидеться с Брикс и Сьюзан. Ты как, готов?       — Не знаю, — щекой притерся к темной макушке и вздохнул. — Я как будто в очень реальном сне. Так и кажется, что вот-вот проснусь. А затем все улетучится чертовым пеплом.       — Эй, — Чимин легонько толкнул его головой, свободной рукой обнял за поясницу. — Давай ненадолго выдохнем и все же насладимся происходящим. Думай не о том, что будет, а о том, что есть сейчас. А сейчас здесь место ночлега без ядовитых насекомых и змей, удобная кровать, — взгляд Хосока метнулся к настилу, уголок губ от названия дернулся — но альфа согласно кивнул, глаза прикрыл и продолжил слушать Чимина. Тот пальцы загибал и чеканил: — Вкусные запеченные фрукты с мясом, чистая вода, в конце концов, безопасность и… я, — короткий нежный поцелуй следом лег на линию челюсти. — Даже если это сон, разве он не настолько хороший, чтобы в нем задержаться чуть дольше?       Хосок в ответ губами коснулся открытого лба, прильнув полуобнаженным телом к Чимину. Да, задержаться в моменте чуть дольше хотелось сильнее всего: кто знает, вдруг им не подвернется еще одна возможность провести время вот так — с удобствами, в спокойствии и любви. Сидя в обнимку, вдыхая влажный сладкий воздух и просто переводя дух после изнуряющих скитаний.       И если это действительно все исчезнет…       И если это будет последнее воспоминание из «хорошего», то…       Он прижмется к Чимину еще ближе.       За дверью что-то скрипнуло: он только дернулся, Чимин голову сразу повернул в сторону двери. Хосок не видел, но наверняка тот прищурился в подозрении. Тц, у обоих в джунглях и без того обостренная чуткость «обострилась» сильнее: любой ненавязчивый шорох казался настоящей ударной волной от гранаты.       Скрип повторился.       — Я проверю, сиди.       Чимин быстро поднялся и бесшумно подкрался к двери. Альфа действовал аккуратно, вел себя настороженно: сначала к щели дверной прильнул, обстановку оценил и только после пальцами подцепил ручку и выскользнул на улицу.       Хосок тут же засобирался, принимаясь натягивать грязную одежду обратно.       Пальцы тряслись, дурацкая молния на ширинке еще как назло заела — предчувствие чего-то дурного вязкой патокой глотку закупорило. Плюнув, он чертыхнулся тихо и сделал шаг к двери — правда, выйти не успел, Чимин вернулся обратно.       Смятенный и в сомнениях.       — Ну что, — глазами забегал по чужому неуверенному лицу. — Что-то все-таки случилось? Что там?       — Вроде все в норме, — Чимин передернул плечами, нахмурился. — Я встретил Хлою, это она шумела. Сказала, что идет мыться.       — Мыться? — брови Хосока взметнулись на лоб. — Нас же всюду должны водить вместе. И ты сказал, что Марла придет через час.       — Ну, может, поскольку она девушка, ей положено быть первой?       — Она тоже альфа, Чимин, — отрицательно махнул головой. — Здесь нет деления по первому полу, только вторичному — так что исключено.       — Не знаю, может, она также успела о чем-то договориться с Марлой? — предполагал. — В любом случае, она не выглядела напуганной или обеспокоенной. И когда мы поговорили, та как раз ушла в сторону скал — помнится, Марла говорила, что купальни именно в той стороне.       — Все равно ходить в одиночку опасно, мы тут находимся всего несколько часов, — Хосок не мог согласиться. — Давай я дойду до Марлы и спрошу, а ты догонишь Хлою. Лучше перестраховаться.       — Ты прав, — Чимин губы поджал, аккуратно переложил его сменную одежду на заправленную постель, затем перепроверил свои карманы на брюках и только после шагнул к выходу. — Бдительность все равно нужно держать.       Хрупкие мгновения безмятежности трухой рассыпались — вот так просто и быстро, оставляя после себя горький привкус на языке. Казалось, и не было уютных объятий, глупых разговоров и тихой заботы на двоих.       Паника опять разрушением вломилась в их жизни.

      И лучше той расколоть все спокойствие, чем обратиться реальным бедствием.

      Ведь Смерть незримая, голодная продолжала дышать им в затылки.

***

      Под щекой гулко колотилось чужое сердце, свое вибрировало тому в такт. Тук-тук. Тук-тук. Тело Тэхена обмякло от усталости после изнуряющих практик с барьером, теперь Гукк нес его на руках, накрепко прижимая к себе: омега лениво моргал отяжелевшими веками, лишь иногда раскрывая те шире, когда дикарь легонько оглаживал пальцами то тонкую кожу под коленными чашечками, то ребра. Так аккуратно и трепетно, почти что робко.       Утонуть бы в этой нежности.       Сил не осталось даже на глубокие вдохи — но Тэхен был не прочь отдать всю свою жизнь сильным рукам, что держали так надежно. Несмотря на изнеможение, он чувствовал себя в безопасности. Наслаждался густым ароматом мускусной дыни, окутавшим его с головы до ног, прислушивался к тихому пению птиц и совершенно ни о чем не думал.       Всего себя вверил дикарю.       Тот ступал осторожно, мягко, чтобы не тревожить его покой. Омега на это улыбался довольно — Гукк оказался удивительно чутким и нежным до него, своей пары. Заботился и в таких мелочах. Еще — специально, хоть и имея высокий рост, вставал на носки, чуть нагибался вперед, нависая, чтобы закрыть лицо Тэхена от жгучих солнечных лучей. Сдувал мокрую кудрявую челку с трепещущих век, щекой собирал капельки пота со лба, переносицы и очерченных скул, чтобы кожу не стягивало и омега не раздражался от лишнего.       Дарил ему покой и защиту.       Целый мир останавливал — и лишь для него одного.       Тэхен причмокнул губами и носом уткнулся в чужую шею, выдохнув воздух горячий — тело немного ныло, но в целом восстановилось. Омега руками потянулся к широким плечам альфы, пальцами собрал по пути проступившие мурашки и вцепился в упругие мышцы — игриво и вместе с тем жадно.       На лицо полезла шкодливая улыбка.       — Отдохнул, o meu coração? — Гукк по-настоящему промурчал, особо вытянув звуки на своем языке.       В животе от голоса сладостно стянуло.       — Ты раньше меня так не называл, — Тэхен глаза прикрыл и о ключицу альфы потерся, желая скорее разогнать пекущий щеки румянец — тот уже так с ходу подставлял. — И да, кхм, отдохнул.       — Называл, ты просто не помнить, — дикарь усмехнулся.       — Ладно, спорить не буду, — сдался, а после с любопытством спросил. — Что это значит?       — Моя пара, — ни один мускул на лице не дрогнул. — Тебе нравится? — и хитрые глаза с прищуром уставились на него.       Тэхен жгучий взгляд почувствовал. Пришлось повернуться и встретиться с золотистым пламенем лицом к лицу.       — Да, нравится, — губу закусил, помедлив, и добавил. — Вообще-то мне все от тебя нравится.

      Каждый хриплый выдох.

      Каждое слово с акцентом и без.

      Каждая реплика на родном.

      — Вот как? — кажется, Гукк удивился по-настоящему. — Тогда буду баловать тебя разным чаще.       Тэхен согласен был на любой исход.       Альфа еще несколько секунд смотрел на него своим проникновенным хищным взором, после потянулся к его лбу, смазано коснулся губами и вновь вернул внимание сельве. А вот Тэхен так и не отвел взгляд, наблюдал: как почти неуловимо трепетали густые ресницы, как из-под них его дикарь свысока, гордо взирал на лес; как его профиль красиво подсвечивался уже янтарными лучами солнца, особо подчеркивая в меру пухлые губы и легкий пушок на щеках; как соблазнительно — до боли под грудью, Гукк хмурил брови и забавно дергал носом, когда озирался.       Дьявол его действительно к себе приворожил.       На силу переведя взор на пейзаж, омега все-таки начал размышлять о сказанном дикарем — эти прозвища, выходило… абсолютно все разные? Интересно, а какое из них имело самое сакральное значение? Наверняка же имело. Зная, что онкасы относились к именам с особым трепетом — зудело спросить про значение. Однако…       Не слишком ли часто он донимал альфу вопросами?       Только сейчас Тэхен задумался, что все их разговоры никогда не обходились без его любопытства. Любые разговоры. Гукк казался ему всезнающим, одержимая сущность ученого к этим знаниям тянулась. Всегда и в любое время. Даже… Омега пораженно рот распахнул и рефлекторно головой чуть вперед подался: черт, да он когда дикаря всей душой ненавидел, даже тогда не брезговал выпытывать любую информацию.       Тэхен не переставал называть Гукка невыносимым, а сам альфе в сложности характера не уступал.       Впервые омега зажался изнутри: вдруг стало от самого себя некомфортно. Чувство — между стыдом и неуверенностью. Реакция — для него новая и пока что не совсем понятная. Кадры воспоминаний понеслись каруселью, такой неисправной, кривой и ослепительно яркой. Здесь — цепь вопросов, там из них — уже целый моток. Разве это не странно? Может, глупо? Его дикарю — противно? Нет, нет, нет. Боже… С чего такие мысли вообще?       Ответ омега знал — и на поверхности, и в глубине.       Влюбляясь сильнее, Тэхен хотел становиться лучше.       Сам того не осознавая — всегда.       Это застилало трезвость ума. Тэхен крепче пальцами сжал чужие плечи, носом снова прижался к шее и втянул всей грудью успокаивающий запах феромонов. Самообладание вернулось. Истина, которую так настойчиво ему все время доказывали, всплыла перед глазами — Гукку нравилось в нем все. Тот никогда не жаловался на его излишнюю любознательность, бесконечный поток слов и разговорчивость в целом.       Да господи, альфа его упрямство и дотошность сносил, разве способен затронуть того иной пустяк?       Больше порыв не сдерживая, омега решительно выдал:       — А почему ты вообще называешь меня по-разному? Что все эти прозвища значат?       Тотчас полегчало.       Уголок губ альфы дрогнул, сам он не посмотрел на него, но ответил сразу и уверенно:       — Мои к тебе чувства, — шаг Гукка замедлился — дыхание тоже. — Разное имя — разные ощущения.       Дикарь остановился. Тэхен услышал шум быстро бегущих потоков воды и отвлекся: они пришли к месту, что связало их не одним воспоминанием. Только теперь, наконец, здесь будет вершиться лишь лучшее «значимое».       Среди хладно-колючих объятий водопада.       Забыв про вопросы, омега завозился на руках, желая скорее побежать и окунуться в прохладу воды — в нем ребячество проснулось, не иначе. Он легко и ловко выпутался из цепкой хватки грубых ладоней и спрыгнул на землю, едва коснувшись стопами влажной почвы.       Ноги сами несли вперед, сквозь густую поросль травы и плетение веток кустарников, что в благоговении освобождали путь. Лианы расступались, душистые цветы набухали и приветливо раскрывались лепестками навстречу омеге, норовя урвать хоть один его короткий взор. Тэхен про себя извинялся перед природой, выбирая только одно.       Переливающиеся лазурью мощные потоки воды.       Этот водопад завораживал его по-особенному. С ним он впервые перестал бояться воды. Впервые ощутил то, насколько вода может быть отзывчивой, успокаивающей, истинно лечебной. Впервые получил от природы немую поддержку.       Многое здесь было впервые.       В особенности с Гукком.       Первое дозволение касаться. Первые уступки. Первое доверие. Затем первая злость. Первое успокоение. А теперь…       Здесь должна была случиться первая близость.

      Та самая — сокровенная, доверительная и горячая.

      Тэхен догадывался — нет, был уверен, что Гукк привел его сюда не просто так. Точно не после вскользь брошенных слов о том, что он заслуживает.       Он заслуживает боготворства.       Есть ли лучшее место для него, чем священное?       Кожа рябью покрылась — и не от контраста температур. От мыслей смущающих, дерзких. Чтобы остудиться, омега сразу, не останавливаясь, погрузился по пояс в воду.       — Аргх, хорошо, — в блаженстве глаза прикрыл и голову запрокинул.       До слуха донесся громкий звук всплеска — позади, прямо у берега. Водная гладь волнами пошла, через миг талию омеги стиснули большие сильные руки.       Гукк безжалостно прижал Тэхена к себе.       — Gatinho, — альфа поцеловал за ушной раковиной слева, затем справа и начал порыкивать. — Строптивый, дикий, смелый, — по спине побежали мурашки. — Когда ты такой, я не мочь перестать напоминать тебе, что ты восхитительный. Что ты завораживаешь. Что тебе так идет быть необузданным. Великим. И при этом величии ты не перестаешь быть в моих глазах маленьким, вредным сорванцом, — Тэхен оскалился и зашипел, когти выпустил — Гукк усмехнулся. — Детенышем, которого всему еще придется учить и учить. Твоя такая грань — прекрасна. От нее я возвращаться во времена мальчишки. Этим всем ты для меня — Gatinho. Каждый раз, когда я счастлив, ты — Gatinho.       Выходило, счастлив был дикарь всегда.       Омега голову запрокинул, губы поджал, чтобы постыдный стон сдержать, и пальцами стиснул чужие предплечья, оставляя острием когтей алые полосы. Гукк решил на вопрос ответить самым коварным способом: на языке тела, орудуя грубыми ладонями мягко и нежно, и души, шепотом будоража чувствительный слух. Тэхен не думал, что тот решит так искусно вывернуть его душу, набросившись, как истинный хищник, исподтишка, в момент отвлечения. А теперь, когда он опять попал в плен мощных лап…       Раскрытие таинства имен плавило и сущность, и его.       — Vida, — продолжил искусителем, пальцами оглаживая хаотично вздымающийся живот, после спускаясь дразняще к напряженному паху, вынуждая Тэхена сильно дрожать. — Справедливый, бескорыстный и добрый. Когда ты такой, я робею от самой мысли, что ты — мой, — здесь всхлип подавить не удалось, он простонал тихо и сильнее притерся к твердости, что ощущал позади себя. Сам омега тоже постыдно затвердел, заведясь от сладких чарующих речей. Те странно, по-особенному будоражили нутро и кипятили кровь до опасных пределов температур. Тэхену бы совсем потеряться, отдаться сжигающему возбуждению, но он не мог — с упоением слушал и внимал каждому слову, что так смело бросал его дикарь. Тот, переместив руку ниже, невесомо коснулся основания омежьего члена, а когда с губ Тэхена сорвался совсем громкий стон, продолжил: — Мне хочется величать тебя Vida чаще, но каждый раз я боюсь, что недостоин тебя в этой сущности. Что опорочу святость, неосторожно уронив имя в бесчестном тоне.       — Почему? — нашел в себе силы просипеть.       Гукк впервые обнажил перед ним свои мысли. Настолько уязвимые, казалось, слабость несущие…       Тэхен узрел в них мощь.       — Это имя сокровенно, божественно. Оно дано тебе еще до рождения нашей главной богиней, в честь нее же, — альфа в ответ не просто удивлял, шокировал словами. Подобного омега не ожидал: оттого с трудом, но сумел невесомую ласку прервать, поспешно развернулся в руках и оказался лицом к лицу Гукка. Глаза мужчины сверкали, тот смотрел завороженно и поглощающе — все секреты на дне зрачков явью плескались.Тэхену готовы были поведать одну из самых главных тайн. — Ты олицетворяешь саму Жизнь, ты ее земное продолжение и мое личное благословение, — ладони, что стискивали талию, переместились на ребра, затем плечи и вот — на пылающие жаром и краснотой щеки.       — Почему? — глупо повторил тот же вопрос.       Глаза заслезились, в горле пересохло, язык как к небу прилип.       Сущность же внутри выжидающе зарокотала, взъерошилась от нетерпения.       Гукк тоже волновался, омега чувствовал дрожь его рук. Ему и самому вдруг стало страшновато — ком в груди изнутри сдавливал органы, ждал, чтобы наконец-то лопнуть и рассеять горячую энергию.       От напряжения на пушистых ресницах осела влага.       — Потому что я — земное воплощение бога смерти, Morte, — произнес Гукк. — А Смерть без Жизни существовать не может, как и наоборот, — большой палец смазал крошечную одинокую слезинку, что сорвалась с уголка глаза. — Высшие Боги знали, что лучше тебя в моей жизни никого не будет. Ты — весь для меня. И я — весь для тебя. Они воплотили историю своей любви в нас. А мы — воплотили ее в реальность.       Немыслимо.       — Правда в том, Vida, — Гукк продолжил, утерев еще одну слезу, прижав омегу к себе и обняв за голову, — что ты всегда был отражением меня. Как и я — твоим. Нам предрекли встречу.       У тебя не было выбора.       У меня не было выбора.       У нас не было выбора.

      Но в этой несвободе мы — счастливы.

      Пока Тэхен не знал, как к этому отнестись: не просто мечтать или по глупости представлять, а воспринимать как истину то, что их встреча — не случайна… То, что ни у кого из них не было выбора… Странно. До слез. Но при этом так трепетно, он словно всю жизнь ждал подтверждения, что его пустота в груди — следствие разлуки, дурацких обстоятельств, что не позволяли найти нечто особенное, для него.       Пустоты в груди больше нет.       По правде, еще с того самого момента, как его ступни коснулись дикого острова.       И теперь Тэхен лил слезы, пачкая влагой чужую шею и ключицы, чувствуя легкость и искрящуюся на кончиках пальцев эйфорию. Никак не испуг или отвращение.       Подобному не место среди них.       Сбросив тягость перевозбуждения, омега утер мокрый нос и глаза о своего дикаря и вновь взглянул на лицо мужчины. Там застыла легкая довольная улыбка и совсем немыслимое на щеках — бледная коралловая стружка смущения.       Воплощению могущественного божества было не чуждо светлое и невинное.       — Значит, Vida, — Тэхен произнес чуть сипло, — мое сокровенное имя. Выходит, твое — Morte, — дрожаще, робко. Произнося, омега сам ощутил некое благоговение. — Насколько эти имена священны?       Масштабы сваленного на него знания усваивались в голове с трудом.       — Твое — настолько, что привилегия звать тебя так есть лишь у xamã, его пары и меня, — альфа скалился, точно гордился преимуществом перед другими, недостойными. — Поэтому я говорю это имя реже — оно слишком сакральное и сильное. И я каждый раз готов колени склонить перед тобой, обнажить шею и живот, стоит этому имени сорваться с моих губ.       Омега из-за слов чуть не упал от смущения.       Ему стало непомерно жарко. Вода больше не спасала своими прохладными касаниями — брызги спадающего водопада не остужали лицо, щепки мягких волн не перебивали рябь на коже, что пупырышками появилась от волнения.       Ноги подкосились, Тэхен грудью прижался к чужой, завис в жалких миллиметрах от приоткрытых губ дикаря и, не разрывая зрительный контакт, выдохнул:       — А твое?       — А мое проклято настолько, что его произносить страшатся, — без утайки ответил альфа, едва касаясь тонкой кожицы на губах своими.       Скосив взгляд ниже, на место, где в воздухе завис поцелуй, омега сглотнул вязкую слюну, а затем вдруг вскинул в вызове подбородок и дерзко обратился, снова сталкиваясь с хищными глазами:       — Morte, — уверенно, чеканя звуки. — Мой Morte.       Мой альфа. Мое проклятье. Моя Смерть.       — Осторожнее, Vida, — прорычал Гукк, резко ладонями загребая ягодицы и сжимая их до легкой боли и синяков. — Последствия этого заклинания могут быть непредсказуемыми.       — Мне тебя так не называть? — низко протянул и зарылся пальцами в чужие влажные вихры волос.       — Ты можешь звать меня, как хочешь. Я от тебя все стерплю.       Но держать при этом монстра в узде не обещаю.       Взмах ресниц, шумный вдох и помутнение.       Омега первым набросился с кусачим поцелуем. Гукк ответил яростнее, быстрым напором забрав себе первенство. Тэхен ощущал его блуждающие руки, что ревностно мяли бедра, ягодицы, поясницу — и снова по кругу, — и плавился как суфле под жаром солнца, медленно и верно растекаясь на большом мускулистом теле.       Вода вокруг них, казалось, под страстью вся вскипела, вспенилась.       Тэхен впивался тонкими пальцами в стальные мышцы своего дикаря, страстно метил смуглую кожу, умудряясь оставлять следы даже поверх татуировок. Он царапал проступившими клыками припухшие губы, рычал в поцелуи и слизывал чужую сладкую кровь, что уже густыми подтеками струилась по подбородку.       Вожделение было дикое, под стать их необузданным сущностям.       Крышу им сорвало одновременно: Гукк одной рукой поднял под ягодицы Тэхена, сам он моментально вцепился в тело мужчины руками и ногами. Они приклеились друг к другу намертво, ни одной угрозой, ни одним проклятьем не разорвать. Между телами ни миллиметра.       Между душами — тоже.       Тэхен нетерпеливо ерзал, проходясь сочащимся смазкой членом по чужому напряженному животу, пачкая грудь. Все внизу горело. Все внизу зудело. Все внизу изнывало от жажды, желая как можно скорее поглотить горячую плоть. А смазки было так много, что та текла по бедрам и срывалась вниз, звонкими каплями ударяясь о воду.       Решительные касания ему нужны были подобно кислороду — прямо сейчас.       — Ну же, мой Morte, — оторвавшись от губ, игриво промурлыкал. — Я же весь для тебя. Возьми это.       Альфа с рокотом вгрызся в его плечо, туда, где красовалось родимое пятно в виде лапки, отчего Тэхен заскулил, а после широким шагом двинулся в сторону мощного потока, где водопад являл свою истинную силу.       Стихия под ними расступалась, от неловкости не решаясь мешать их дикости.       Омега виском прижался к чужому, втянул карамельно-фруктовый запах, что теперь ярче выделял ноты мускуса, и в забвении продолжил тереться о тело Гукка, не отказывая себе в шалости.       И плевать ему было, куда и зачем мужчина его нес.       Ему бы больше контакта, ему бы больше разврата.       Водная гладь колыхалась под широкими шагами, брызги долетали до ягодиц и поясницы, тут же растворяясь на обласканной солнцем коже. Водопад гудел, звуки его мощи прорывались в затуманенное сознание, становясь все ближе.       И ближе. И ближе.       Лопатки окатило совсем холодной водой, Тэхен съежился и замер: вдоль позвонков побежали мурашки, которые Гукк сразу растер, задерживаясь после ладонью на загривке. Альфа намотал на пальцы отросшие смольные пряди, оттянул и заставил следом оторваться от себя и омегу, фиксируя его лицо на уровне глаз.       Ладонь укрыла всю макушку, надежно удерживая.       — Мы сделаем это здесь, — Гукк произнес чуть грубо и, не давая ответить, заткнул распахнутый рот языком, проникая так глубоко, что у Тэхена от неожиданности сперло дыхание.       Он зажмурился, а следом почувствовал, как его со всех сторон ударило водой. Так сильно, что даже оглушило, а тело частично приняло оборотную форму, в защите пустив по особо чувствительным местам плотную шерсть. Возбуждение притихло. Органы чувств будто перегрузились. Омега не сразу понял, что шум водопада теперь слышался отдаленно, а капли воды разбивались не о лазурную гладь, а о нечто твердое, точно каменное.       Сердце пропустило удар, Тэхен откашлялся и поспешил открыть глаза.       Стена из воды оказалась перед лицом: та не пропускала свет, задерживала его, отчего потоки приобрели изящные вплетения золотистых нитей. Они походили на потерянное точно божествами веретено. Омега завороженно потянулся указательным пальцем вперед, не удержался, коснулся, наблюдая, как под нажатием содрогается струна, изгибаясь блестящим полукругом — водопад по ту сторону спрятал невероятную красоту.       Сколько еще в себе тайн хранила непокорная сельва?       — Давай, gatinho, пора отцепить свои лапки и спрятать коготки, — легкий хлопок ладони пришелся на левое бедро, дикарь подбросил Тэхена, чтобы тот инстинктивно уперся в плечи, и плавно, придерживая под поясницу, помог опуститься и найти дрожащим ногам опору, подставив стопы. — После воды камень пещеры будет холодным, так что я тебя сейчас аккуратно разверну, и мы вместе пойдем вперед так же, как в день обращения. Не ступай сам.       Омега покорно кивнул.       Перед взором предстало нечто еще более удивительное. Самая бурная фантазия не смогла бы такое нарисовать. Глубокая пещера вдалеке скрывала таинственный небесно-голубой свет, что бликами затрагивал и мрак вытянутого самой природой коридора, подчеркивая, как оказалось, нарисованные на стенах узоры. Те напоминали разные цветы — впрочем, настоящими цветами по бокам был усеян пол.       Их сюда принесли намеренно.       Догадка, кто это сделал, подтвердилась ровно в тот момент, когда свет полностью забрал их в объятия и позволил увидеть пещерное углубление, все украшенное и обустроенное специально для их близости.       Дикарь в заботе превзошел сам себя.       На полу расстелились теплые шкуры, бортиками — одеяла и подушки; повсюду были раскиданы бутоны цветов, жемчуг и золотые медальоны, рядом с ложем стоял маленький изогнутый стол с кувшином, тарелкой с манго и ягодами, а также пахнущими маслами.       Но больше всего Тэхена поразило то, что испускало все оттенки голубого и разгоняло мрак.       Кристаллы, мелкие и крупные, росшие вдоль всей пещеры.       — Господи… — не могло вырваться иное.       Вся пещера была украшена этим чудом природы. По правде, омега за целую жизнь не видел ничего подобного: капли воды, медленно стекающие со сводов, переливались всеми оттенками синего, словно маленькие, живые звезды. От тех свет кристаллов усиливался, блестел градиентом, вынуждая взглядом метаться от неповторимости форм и цветов драгоценных камней.       Тэхен ничего не смыслил в минералах, но эти так и кричали, насколько они уникальны и ценны.       Кристаллы словно магию в себе питали.       И таких — целый грот. Пещера была необыкновенная. Атмосфера стояла особая: здесь витала уютная тишина, нарушаемая лишь легким шелестом оставленного позади водопада и сбитым, нетерпеливым дыханием.       — Нравится? — дикарь потерся лбом о его затылок и издал гортанью звук, похожий на мурчание, только более грубое. — Я хранить и готовить все это специально для тебя.       — Безумно, — омега с жадностью впитывал волшебную картину, запоминал до мельчайших деталей. — Что это за место? Как ты его нашел?       — Это пещера Estrelas da terra, — Гукк отвечал, осыпая поцелуями шею и плечи. — Пристанище звезд на земле. Я его нашел, когда только-только расширять территории своего племени.       — Кто-то еще знает об этом месте? — под умелыми ласками он снова начал млеть.       — Я сразу решил, что его увидит только моя пара. Оно ждало тебя.       Никто иной не достоин.       Тэхен крепко вцепился в запястья дикаря. Грудная клетка вибрировала под ударами сердца, кровь в венах кипела — ему до щекотки под желудком было приятно столь красивое обхаживание. Хотелось… Хотелось всего альфу залюбить, наконец-то обрушить пылкие чувства и показать, насколько он готов его возносить в ответ.       Омега обернулся и словил Гукка за щеки, одаривая благодарным поцелуем в переносицу, следом задерживаясь мягким касанием на покрасневших губах. Намеревался уже поцелуй углубить, но альфа вдруг его медленно от себя отстранил, улыбнулся загадочно и кивнул головой вперед.       — Я приготовил это для тебя. Опробуй.       — Ладно, — ответил Тэхен и прищурился в подозрении.       Он точно не мог сказать, но в Гукке вдруг что-то переменилось — это угадывалось в лукавых глазах, во вздернутом уголке губ и будто контролируемом дыхании. Тот точно задумал очередное безумство, что наверняка случится через совсем короткий миг.       И все равно омега ему доверился безоговорочно.       Гукк подхватил его за талию, перенес на настил из шкур и только тогда позволил самостоятельно сделать шаг. Затем еще и еще. Тэхен на него все озирался, но дикарь, сложив руки за спиной, стоял неподвижно и просто наблюдал, как он крадучись двигался к своеобразной постели.       Пальцы ног коснулись скрученного одеяла. То было мягким и воздушным, по ощущениям, точно облако из ваты. Такое приятное, даже ласковое. Сжимать в пальцах, упираться шеей в него будет удобно.       Заглушать стоны наверняка тоже — если, конечно, это позволят.       Перешагнув бортик, омега охнул: подстеленная шкура оказалась гладкой, очень нежной. Ворс не щекотал, только проскальзывать вперед заставлял — не иначе, как намеренно пытался утянуть прямиком в центр, чтобы омега скорее всем телом на нем распластался.       И ни за что не выбрался из ловушки.       Но Тэхен сам в ту желал угодить. Поэтому с надрывистым выдохом опустился на колени, прогнулся в спине и, опираясь на ладони, пополз по шкуре вперед.       Ох, думалось, Гукку открывался воистину великолепный вид позади.       Омеге и воображать это не нужно было: до острого слуха донесся хруст костяшек, сглатывание слюны — громкое и судорожное, и после гортанный звериный гул.       Дикарю понравилось случайное представление.       Щеки, шею и грудь тут же припекло, добравшись до центра, Тэхен поспешил развернуться и прикрыться подушкой — стало неловко.       Правда задержаться в смущении ему не удалось.       В следующее мгновение вся робость улетучилась, на ее место пришли смятение и испуг.       Гукк стоял перед ним на коленях, вытянув обе руки вперед.       На больших ладонях альфы лежал шелковый белый мешочек, украшенный золотой тесьмой. Тэхен не знал, куда взгляд деть: то ли смотреть в откровенно распахнутые блестящие глаза дикаря, то ли изучать этот мешочек и гадать, что происходит.       Гукк сделал выбор за него, тихо заговорил:       — Meu gatinho, minha Vida, meu coração, — губы альфы слегка тряслись. — Согласен ли ты стать моей парой по всем правам?       Гукк медленно раскрыл мешочек и двумя пальцами достал широкую золотую цепочку с крупным медальоном в форме солнца. Омега застыл, дыхание затаил и пальцами вцепился в шкуры: украшение было великолепным. Особенным. Звенья цепи переливались, медальон, усеянный по кайме крошечными прозрачными кристаллами и, кажется, жемчугом, изящно крутился на весу, словно в причудливом танце. Весь вид драгоценности кричал о величии, роскоши и исключительности.       Альфа и раньше делал подарки.       Но такой… впервые.       — Ты… — глаза Тэхена комично расширились, губы и пальцы задрожали. — Ты…       — Как называется в твоем прошлом мире, — Гукк взволнованно заправил прядь своих волос за ухо, подался вперед. — Я делать тебе предложение.       Ступор. Неверие. Шок. До омеги не сразу дошло, что вообще дикарь сказал.       — Ты хочешь, чтобы я стал твоим мужем? — глухо переспросил.       — И чтобы сельва наконец-то приняла своего второго короля, — Гукк согласно кивнул, а у Тэхена в животе от этого все перевернулось. — Ты согласишься нести бремя пары всю жизнь? Вместе со мной.       Подкатил ком к горлу, навернулись слезы на глаза. Тэхена всего охватила дрожь — к такому исходу дня он не был готов. Но…       Душа его событие это ждала.       Голос застрял меж связок, он попытался ответить, но вышел лишь хрип. Поэтому смаргивая мутную пелену, омега быстро-быстро закивал, не думая с ответом медлить.       Судьба их связи давно решена.       Гукк в облегчении выдохнул, сократил расстояние между ними и потянулся с украшением к оголенной шее. Тэхен ту сразу чуть выгнул, альфа без препятствий поднес цепочку, осторожно прислонил к разгоряченной коже и застегнул.       Металл не холодил, а грел.       Тело, душу, сердце.       Омега властно притянул Гукка за затылок и набросился на распахнутые губы с поцелуем. Глубоким, чувственным и жадным. Смаковал отдельно верхнюю губу, нижнюю, языком исследовал полость рта — Тэхен всю власть себе на время забрал.       Ему позволяли. Он упивался.       Омега отстранился от губ с трудом, вынудил себя — ведь все еще важным считал закрепить свою волю словами. Его дикарь заслуживал не только увидеть и почувствовать, но и услышать.       Хотелось уверенность в себе дарить такую же, какую безвозмездно и ему давали.       — Да, — Тэхен говорил четко, без тени сомнений, шепот оставляя на мочке уха. — Я согласен. Теперь тебе от меня никуда не деться, дикарь.       — Я ждал тебя всю свою мрачную жизнь, — кадык альфы дернулся, голос к концу чуть сорвался — Гукк был сейчас перед ним уязвим. — Я не позволю нам быть порознь.       Они друг для друга — одно проклятие и благословение.       — Не позволяй, — омега нащупал медальон, подцепил пальцами и отстранился, чтобы рассмотреть теперь подарок вблизи. — Красивый… Почему именно такой выбор украшения?       — Ты не знаешь, но в моем народе принято просить статуса брака нашейным украшением, — Гукк начал медленно гладить его бедра, кончиками пальцев взъерошивая тонкие выгоревшие волоски. — Так было заведено со времен первого оборотного кольца. Из-за сущности зверя иные украшения теряться и ломаться, было неудобно носить их в дикой форме. Единственное, что не ломаться — цепочки. Они достаточно тянулись, чтобы остаться на хозяине и не потеряться. С тех пор это — нерушимая традиция, — альфа рассказывал тихо, почти что баюкал низким голосом.       Тэхен расслабился и потерял бдительность.       Чужой зверь на это довольно оскалился.       — Ты такой удивительный. Весь. Никогда бы не подумал, что в твоей душе таится столько всего, — омега решил поделиться еще одним откровением.       Дикарь взаправду его поражал.       Гукк не ответил. Только поцеловал колено, легко укусил, оставляя бледный след зубов, и повел руками по бедрам выше, поглаживая упругие бока. Решил вернуться к ласке и наконец отдаться страсти полностью.       Теперь у него были все законные права.       Тэхен откинулся назад, на локти, и стал наблюдать: альфа выгнулся, крупными ладонями оперся по бокам от его ног и принялся выцеловывать тело буквально от кончиков пальцев. Губы оставляли мокрые отпечатки на медовой коже, не пропуская и миллиметра — на внешней стороне стоп, на лодыжках, икрах и острых коленках. Так нежно. Невесомо совсем, будто в робости.       Так дикарь его уважал.       Омега млел под контрастом: мужчина мог быть с ним грубым и напористым, а затем всего за один взмах ресниц измениться — стать мягким и учтивым. Настоящим угодником. По безумным глазам Тэхен видел — альфа готов был сделать с ним все самое грязное и пошлое.       Но лишь бы услужить.       Поцелуи стали интимнее, развратнее. Гукк его уже почти пожирал. Развел бедра, бесстыже его открывая, и теперь с остервенением цеплял губами тонкую кожу. Где-то кусал, местами лизал и даже посасывал, помечая медовый бархат алло-пурпурными синяками. Тэхену нравилось. До одури и цветных пятен перед глазами.       Обмякший орган вновь затвердел и теперь пачкал смазкой живот. Ноги дрожали, омега чувствовал, как на шкуры обильно стекала густая влага, к чертям пропитывая плотный настил. Стыдно. Смущающе. Но альфа не позволял думать о чем-то, кроме своих нежно-грубых касаний.       А те спускались все ниже и ниже.       К самому уязвимому и сокровенному.       Спертый влажный воздух пещеры пьянил сладким дуэтом их запахов. Мускусная дыня была уже приторной, чересчур концентрированной — ту лишь слегка разбавлял и глушил свежий запах его феромонов. Тэхен их улавливал плохо — только травянисто-пряные нотки.       И все равно попадал под дурман.       Чужой шершавый язык прошелся по паховой складке, оставил блестящую дорожку слюны на лобке. Дикарь уже вовсю развращал. Голова мужчины между ног омеги смотрелась так правильно — Тэхен возбуждался, тек лишь сильнее, стоило припомнить, как однажды ублажали там. И как сам он выгибался от ласки до хруста позвонков, млел под придавливающей силой и скулил потерянно…       Омега так трепетал от низменных желаний. В нетерпении сгорал полностью их ощутить.       Гукк его слабость перед собой зрел и вовсю той пользовался.       — Encantador, — альфа пророкотал.       Горячим дыханием опалил дернувшийся член, носом уткнулся в основание. И так шумно и жадно втянул воздух. Щеки Тэхена заполыхали, захотелось трусливо колени свести — альфа выглядел настолько голодным и пьяным до его нагого тела впервые.       Мелькнул постыдный страх, что его всерьез готовились сожрать.       — А-х, Гукк-а, — стон слетел с губ.       Мужчина хищно взглянул из-под спавших прядей волос и вобрал пунцовую головку в рот. Жар полости приятно окутал напряженную плоть, Тэхен зашелся хрипами и пальцами под собой стиснул мех. Он и не думал, насколько там все чувствительное — казалось, от перенапряжения ему придется излиться через жалкую пару секунд.       Всего за одно движение головой.       — Тс, Гу… — сорвалось плаксиво, когда дикарь вобрал член до основания, уткнулся носом в напряженный пах и начал большими пальцами массировать складки под мошонкой.       Мерзавец изволил насовсем лишить его рассудка.       Омега потерялся во времени: пухлые губы и юркий длинный язык его изводили, проворные пальцы не давали подойти к пику. Гукк все ласкал и ласкал. Кончиком языка растирал уздечку, всей полостью покрывал плоть и до красноты перекатывал между губ тонкую нежную кожицу. Точно зализать все до блеска хотел, снова пометить — прошлого раза явно тому не хватило.       Очевидно, ни в этот, ни тем более — в последующие дикарь не насытится.       Так и останется вечно голодным по своему источнику Жизни.       — П-пожалуйста, — Тэхена мазало, он метался потерянно. — Х-хватит.       Требовал остановиться не от боли — от изнеможения.       Он сейчас просто пылью звездной рассыплется.       Но дикарь мольбам не внимал. Из-за них лишь распалялся сильнее. Ухмыльнулся, не выпуская член из рта, плавно от основания скользнул снова к головке и только тогда отпустил из сладкого плена, отчего изнывающий орган с хлопком ударился о живот, пачкая молочными каплями смазки аж до груди. Но облегченный выдох Тэхен не успел испустить.       Гукк не диким котом, точно змеей коварной изогнулся и нырнул ниже.       Альфа губами припал к пульсирующему колечку мышц, плотно прижался, мигом проглатывая сгусток сладостной смазки. Господи, какой же разврат… Омега и без того прикрытые веки загородил сгибом локтя, не в силах еще и смотреть на то, что с ним творил Гукк. До судорог от истомы хватало и звуков: дикарь вылизывал его с истинно сумасшедшим усердием, языком проникал в самое нутро, доставая кончиком до сплетения нервов и так громко чавкал, словно впервые за долгие годы смертельных жажды и голода дорвался до питательного истока.       Тэхена наизнанку выворачивало от чужой жадности и напора.       — Гу-укк, п-прошу, — омега все надеялся до разума достучаться. — Хват-т-ит. Мне много.       На каждое последующее «много» он получал еще больше терзаний.       Его распирало. Тэхен ощущал, как из него непривычно много вытекало природной смазки, как мышцы под настойчивым напором растягивались, становились податливыми, мягкими. Вход наверняка весь припух от чмоков, посасываний и невесомых укусов, омега боялся того коснуться после всего — наверняка там будет колко щипать и тянуть.       Однако если убежать от лукавства, он эту плату считал достойной сполна.       Когда к языку добавились пальцы, Тэхен не успел уловить — просто в момент зуд изнутри чуть притупился, перестал изводить и вынуждать бесконтрольно ерзать и дергаться. Стало хорошо и легко. За пару скользящих движений спираль возбуждения под пупком распустилась, омега выгнулся, вскрикнул, пустив громкое эхо по стенам пещеры, и густо излился.       Сдался под чужим диким напором.       — Linda menina, gatinho, — довольно промурлыкал Гукк, отстранившись.       Тэхен слегка истерично рассмеялся: тело гудело, мышцы тянуло, сам он не мог двигаться. Дикарь за простую прелюдию умотал его так, словно за суточный любовный марафон. Омега не ожидал таких масштабов.       И поскольку тело его до сих пор имело неистовую силу и выносливость…       Выходило, в альфе голод зрел истинно невероятный и пугающий.       — Т-ты, — Тэхен судорожно сглотнул и просипел. — Несносен. Твое упрямство меня все-таки доведет и сгубит.       Его грудная клетка еще ненормально вздымалась, ноги и руки тряслись, а пот тек струями, питая шкуры вместе со смазкой. Было так липко и грязно, боже… Омега страшился хотя бы приоткрыть веки — настолько безумную похоть не выдержит, если еще ее и увидит.       Но дикарь и здесь нарушил его планы.       — Мое упрямство доведет тебя до наслаждения, — по голосу было слышно, тот оскалился.       Раз, и Тэхен почувствовал, как его руки коснулись мокрые пальцы и, обхватив, потянули конечность в сторону. Два, и на дрожащие веки обрушились мягкие поцелуи, что россыпью спустились поочередно к вискам, щекам и переносице. Гукк ластился и нежностью брал, знал уже, как добиться его внимания.       Пришлось глаза распахнуть и встретиться с необузданной страстью янтарей, что светились из-под густых ресниц альфы.       Зрачки Гукка подпирали края желтых радужек, почти полностью затопили блеск чернью и теперь утягивали гипнозом к себе на самое дно, в густой мрак. Лицо мужчины все блестело, особенно — щеки, нос, губы и подбородок, от омежьей смазки. Альфа дышал тяжело, сбито — видно было, пытался опять до отказа наполнить легкие смесью их запахов. С его распахнутого рта свисала вязкая нить слюны, из-под губ мерцали вылезшие клыки. Дикарь будто находился во власти смертельной лихорадки.       На деле же находился всего лишь во власти Тэхена.       Впрочем, омега и сам охотно шел в чужую хватку, готовясь подчиняться. Пусть сквозь непокорность, силу, гордость — но шел, не думая менять свой курс.       Оказалось, быть парой дикарю — его единственное счастье.       Он смог узнать настоящий вкус свободной жизни только с ним в тандеме.       Гукк открыл ему другой мир: мир, где каждая травинка шептала тайны, а каждый зверь — историю. Мир, где природа дышала и чувствовала. Мир, где не было места человеческой алчности. Мир, где царила гармония и справедливость.       Мир непокорных просторов и вольных нравов.

      Мир, в который так идеально вписался Тэхен.

      Не все действия альфы были гуманны, не все — правильны. Но абсолютно каждое было исполнено лишь во благо ему. И кто знает, будь сущность мужчины иной, узнал бы Тэхен, как действительно ярко может светиться от счастья?       Гукк безумием его привлек и им же удержал.       Оно скалилось на дне зрачков и сейчас: ждало дозволения забрать тело и разум в правление. Такой альфа, на грани животной сущности, абсолютно непредсказуемый и дикий, влек Тэхена сильнее всего. Мужчина… Своим безумием вытягивал из глубин души все самое смелое и яркое. Заставлял забыть о прежних оковах. Позволял раскрыться в лучшем амплуа.       Быть настоящим собой.       Без предрассудков, страха и сомнений.       Быть таким же дикарем.       — Люблю, — в порыве вырвалось для обоих фатальное. — Черт, я тебя так люблю…       Тэхен говорил хрипло, слегка пораженно. Смотрел в эти бездонные глаза, не отрываясь, и окончательно рушился, становясь пред своим дикарем полностью обнаженным. Уязвимым. Настолько, насколько еще ни разу себе наедине не позволял.       Так долго бежал от этого чувства, а в итоге нелепо споткнулся о свое же бессилие перед открытой черной душой его пленителя и губителя.       Забрал неожиданно первенство в самой важной для них клятве.       Гукк замер, дышать перестал, моргать и словно жить — даже стук сердца не доносился сквозь грудь, пугая долгой тишиной. Омега чуть съежился, опасливо взирая из-под челки: боялся лишний звук издать и пошевелиться, вдруг с миром случится необратимый кошмар.       Если уж даже само воплощение Смерти пало от нескольких брошенных слов.       Внезапно глаза альфы заблестели, наполнились влагой — по щекам побежали дорожки слез. Тэхен даже сначала не понял, что видит перед собой, пока о его нос не разбилась слезинка, потом вторая и третья. Его дикарь, всегда смелый, безжалостный, непобедимый, плакал беззвучно, отчаянно, так и не шелохнувшись.       Заточенный монстр внутри, что смотрел сквозь янтарный взор, сотрясался в таких же рыданиях.       Грудная клетка альфы дернулась от наконец-то пробившего сердца, мужчина сипло заговорил:       — Такое существо, как я, не достойно любви. Я никогда не ждал, не верил, что меня сможет полюбить чья-то душа, — голос Гукка дрожал, но тот говорил без акцента, словно эти слова вслух повторял ни единожды. — Я привык к холоду, мраку и вечному вкусу металла на языке. После потери семьи я жил ради долга и мщения. Но ты… — похолодевшие пальцы аккуратно коснулись плеча, где родимым пятном растеклась кошачья лапка. — Появился ты, и я впервые перестал считать нормальным просыпаться лишь с одним кровавым голодом. Мне стал ненавистен холод и мрак, вкус крови впервые ощутился кислым. Я стал голодным только до тебя, gatinho. Я стал зависим от тебя, Vida, — Гукк взял паузу, языком прошелся по нижней губе и вдохнул побольше воздуха, только чтобы выпалить без колебаний. — Я стал любить тебя, Тэхен. Сильнее всего на свете. Сильнее жажды, что обещана мне проклятым нутром. Я люблю тебя.       Всей своей бесчеловечной сутью.

Люблю. Люблю. Люблю.

      Тэхен его не меньше.

Любит. Любит. Любит.

      Цепочка звякнула на груди, когда альфа большими ладонями сгреб его за талию и прижал вплотную к собственному, покрытому испариной телу. Тэхен ответно вцепился в мужчину, пальцами впился в загривок и шире ноги раздвинул, чтобы его всего наконец-то под себя подмяли; чтобы кожей прилипнуть и объединить биение сердец в унисон.       Чтобы они любили, любили, любили друг друга.       От эмоций и чувств к Гукку болезненно распирало: омега терзал чужие губы отчаянно, слизывал соль с подбородка и щек, снова лез языком в полость рта, а потом целовал разъяренно, грязно и мокро, пытаясь насытиться вкусом мужчины.       Пытаясь и его уничтожить в спасительной страсти.       Кожа от прикосновений скрипела, Гукк и Тэхен ерзали, переплетаясь конечностями. Плоть терлась о плоть, смазка пачкала пах, живот и грудь, феромоны липли на нагие тела, впитываясь прямо вовнутрь.       Но им обоим контакта было мало.       Альфа ревниво сыпал шею, ключицы и грудь яркими метками, терся лбом и щеками о сгибы. Конечно, любовно вылизывал шрамы от брачного укуса и родимое пятно, особенно тщательно целуя рваные линии, что однажды оставила природа. Языком не обделял и твердые горошины сосков, нежно посасывал, перекатывал пальцами и игриво кусал, вырывая всхлипы и томные стоны. Не переставал членом толкаться меж ягодиц, намеренно распаляя взаимную жажду.       Омега не отставал. Исследовал ртом ладонь мужчины, с которой пальцы переплел и поднес к лицу. Целовал тыльную сторону, запястье, кусал костяшки и скользил дальше, на предплечье и бицепс. Клыки так и царапались прокусить плоть. Он и вонзился, не стерпев: сладкая кровь тут же запачкала подбородок и шею. Но Тэхен такого беспорядка давно не стыдился — самозабвенно начал слизывать настоящее лакомство, делая близость невозможно интимной.       Сплетались тела, души и животные сущности.       Гукк неожиданно такими же клыками вонзился в него, прямо в грудь. Крик удовольствия заставил и кристаллы содрогнуться. Тэхена опять выгнуло: тело подбросило от прострелившего импульса блаженства, по венам растекся жар. Член теперь совсем болезненно тянул, нутро зудело и пульсировало.       Омега весь требовал своего мужчину.       И тот наконец-то смилостивился.       Тэхен сперва ощутил, как вошла крупная головка, а затем твердый внушительный ствол — до конца. Черт, как много. От размера органа с непривычки распирало до боли, омега замер и дышать перестал. Вдохнул только с первым коротким толчком и очередным поцелуем — на этот раз в губы.       А дальше — потерялся в забвении страсти.       Шлепки бедер были громкими, обжигающими. Сквозь негу омега едва успевал ощущать, как текли по вискам слезы, а с уголков губ — слюна. Гукк уже не просто любил, имел его так, словно их первая близость могла оказаться сразу последней. Но от этой отчаянной ярости… Было так приятно: толчки становились напористее, мышцы под ними растягивались, смазка бесконтрольно текла и пенилась от ритмичных ударов.       Вперед, назад и до хлопка паха о пах.       Назад, вперед и до жжения внизу живота.       — А-ах, — Тэхен в голос простонал, когда чужие поцелуи вернулись на шею. — П-прошу…       Толчок.       — Я-я не могу… — легкие жгло, горло саднило от сорванных криков. Но…       Еще толчок.       — Гу-укк! — мышцы начали сокращаться, болезненно каменеть. — Гу-укк! — омега мычал, шкуры кусал, но имя заклятьем все быстрее слетало с истерзанных губ.       Еще и еще толчок.       — Кричи мое имя, Тэхен, — прорычали ему на ухо и толкнулись еще раз, намеренно вжимая таз до упора. — Кричи так, чтобы вся сельва знала, как я тебя люблю.       И Тэхен кричал.       Так сорвано и надсадно, что сам источник, их пещеру скрывающий, стыдливо умолк.       По всей пещере вибрировало.       Гукк. Гукк. Гукк.       По всей долине лесной неслось диким рокотом.       Гукк. Гукк. Гукк.       По всему острову проклятому расходилось импульсами.       Гукк. Гукк. Гукк.       Под конец голос сорвался, Тэхен устало мычал в плечо дикаря и терзал тугие мышцы спины до совсем ужасных кровавых борозд. Он был весь грязный, мокрый, липкий — и такой заласканный, счастливый. Густые следы от смазки, что блаженством усеяли кожу по самый подбородок, успели подсохнуть. Теперь поверх слоями ложились новые — омега изливался уже третий или четвертый раз подряд.       Его наверняка хотели умотать в край. Чтобы язык шевелиться не мог, а конечности онемели. Чтобы омега способен был по итогу лишь еле слышно скулить и не слезать никогда с мощных рук.       Тэхена прямо пытали.       Пылко. Сладко. До разрушений.       Вход от чрезмерных фрикций саднил и уже почти не пульсировал — содрогнулся в последний раз, принимая всю длину дикаря, и почти что расслабился, как вдруг его сразу приперло чем-то разбухшим.       Что за…       — Ч-что это? — Тэхен еле выдавил из себя, сжался, чувствуя уплотнение, что проникло внутрь и начало распирать натруженные стенки.       Гукк еще раз толкнулся вперед и назад, прорычал по-звериному и навалился сверху всем телом, укрывая собой по макушку. Тэхен беззвучно открыл рот и уперся затылком в шкуры, когда член не вышел обратно, а остался внутри и, вопреки ожиданиям, стал увеличиваться в размерах.       Господи, его сейчас просто не хватит.       — Узел? Ты не знаешь, что это такое? — омега не в силах выдать хоть одно связное слово, замотал головой. Непривычные стимуляции долбили по оголенным чувствам слишком сильно, от переизбытка наслаждения даже стало страшно — вот-вот и сознание вырубило бы. Только охрипший, довольный голос дикаря и удерживал в рассудке: — Ваши альфы так не мочь? — слишком сыто тот протянул, стоило Тэхену опять качнуть головой в отрицании. — Прелести животной сути. Все мое семя попадет прямо сюда, — рука легла на живот и надавила, он плаксиво проскулил. — И ни за что не выйдет оттуда, пока чрево не впитает все до последней капли.       Как же пошло и дико это звучало.       Но отчего-то так желанно…       Узел давил и распирал, омега всем нутром чувствовал чужие обещания: член пульсировал, старательно выталкивая семя внутрь и не позволяя и жалкой капле просочиться. Тепло разливалось в паху, низ живота на глазах разбухал. Глядя на это бесстыдство, Тэхен только пуще прежнего краснел и покрывался новыми каплями пота.       А про себя думал, что ему определенно хочется еще.       Смешанный аромат их страсти дарил чувство безопасности и нужного сейчас покоя. Небесно-голубые огни кристаллов тускло, приятно мерцали, успокаивая уставшие от напряжения глаза. Он постепенно начал расслабляться, полностью отдавая себя в управу альфы. Тот нежно осыпал невесомыми поцелуями его мокрое от пота лицо, ласково гладил по голове, зачесывая вымокшие пряди волос назад, и шептал на своем языке какие-то глупости на ухо. Тэхен в ответ ластился, терся носом о нижнюю челюсть и шею, мягко покусывал смуглую кожу и мурчал. Его тело будто находилось отдельно, где-то в невесомости — только отдельно до чувств доносилась легкая боль от укусов, царапин и ревнивых засосов. Однако эти следы… Стали самыми ценными доказательствами их единения. Он в безмятежности водил пальцами по груди Гукка, нащупывая подушечками такие же пылкие метки от собственных губ, зубов и когтей, и убеждался.       Их любовь оказалась животной.       Их любовь оказалась самой правильной в мире истиной.

***

      Треск гравия под подошвами ботинок раздражал не хуже трели сверл. Гомон племени вызывал боль в висках, на живую колотил черепушку — радость людей на дух не липла, напротив, делала только хуже. С каждым шагом катастрофа, что все-таки пришла к ним в час долгожданного отдыха, обретала реальный и конкретный облик.       — Нет, — Чимин мрачным, почти мертвенным голосом вынес страшный вердикт. — Ее нигде нет.       Он весь вспотел, одежда испачкалась в пыли и грязи — альфа оббегал всю допустимую территорию племени, чуть не заблудившись.       Но по итогу так и не нашел Хлою.       Девушки след пропал, та как растворилась в зелени сельвы.

      И неизвестно, по чьему желанию — чужому или своему.

      — Блять, блять, блять! — Хосок постучал кулаками по собственной голове. Голос того сквозил бешеным страхом, взгляд сделался ошалелым. — А что, если…       — Нам нужно срочно собираться.       Чимин юлить и медлить не планировал. Понимал: каждая минута бездействия стоила им жизни. Верить, что в племени им всем станет безопасно и легко — было глупо. Лично он изначально знал, чем данная затея скоро может обернуться.       И ведь обернулась.       Но это был тот самый случай, когда жизнь не могла пойти по иной дороге. На распутье — смерть и смерть. У них просто не оказалось выбора. Они попытались сделать правильный — и вот итог.       Хлоя пропала, а хватились они ее слишком поздно.       Чимин ведь чувствовал, что что-то не так. Однако часом ранее, догнав и перехватив девушку на пути к купальням, действительно убедился, что та к ним и направлялась. Даже зашла внутрь.       Только после не вернулась назад.       — Ты предлагаешь снова бежать? — боль в глазах Хосока была такая огромная, осязаемая, что у него самого под ребрами закололо ковриком игл.       Чимин поморщился от неприятных ощущений, затем ровно процедил:       — У нас нет выбора.       Хлою им в любом случае уже не найти — только если взывая к удаче, а вот шанс самим спастись еще светил маяком впереди.       Чимину, положа руку на сердце, важнее было спасти всего одного человека.       Близкого и уже за короткий срок — любимого.       — Да мы сдохнем прямо здесь, не успев просто помыслить о побеге, — тот развел руками. — Если с Логаном мы хотя бы могли быть наравне, то с этим монстром… Он разорвет нас всех меньше, чем за секунду!       — Мы должны попытаться, — сам не верил в то, что говорил, но иначе не мог.       Чимин отказывался признать, что их конец предрешен быть плохим.       Но дикие земли словно всеми силами пытались убедить именно в этом. Альфа не успел и руки к Хосоку протянуть, к ним навстречу, ступая тяжелым шагом, вышла Марла, сжимая что-то меж пальцев.       Женщина все же не задержалась на обходе, а вернулась раньше.       Чертова сука сельва всякое обстоятельство обращала против них.       Чужие полы легкой юбки колыхались от быстрой походки. Браслеты на ногах и руках звенели, плечи Марлы были напряжены, подбородок направлен к груди. Чимин не знал, о чем та думала. Возможно, считала их лжецами, возможно, где-то в душе жалела…       Она почти не говорила, когда Хосок привел ее к домикам. Оказалось, никакого согласия Хлоя у нее не просила. Но когда это выяснилось…       Девушки след простыл.       Марла не бросилась их судить, напротив, вызвалась помочь и самой проверить все территории, дабы не поднимать заранее панику. Теплилась тусклая надежда, что ученая просто потерялась на обратной дороге — заблудиться в племени было легко.       Они втроем разделились, сговорившись решить проблему сперва меж собой.       А теперь каждый вернулся ни с чем.       Пугало. Будущее вновь покрылось непроглядной мглой, стало неясным настолько, что проще было в то не смотреть.       Только вот оно смотрело само, глазами этой женщины, что одним своим видом пророчила скорые беды.       — Тронетесь, — Марла предупредила издалека твердым жестким голосом, — и точно смерти не избежите. Вас посчитают предателями вместе с девушкой, — выражение лица ее было серьезным, глаза под напускной пеленой хладнокровия блестели гневом.       Подобное мерцание Чимин за жизнь видел не раз.       Оттого он немедля закрыл Хосока собой, выйдя вперед. Женщина, конечно, не могла навредить всерьез, но альфа решил перестраховаться.       Жизнь жестокостью давно научила — может случиться всякое.       Ладонь Хосока опустилась на плечо, альфа выглянул из-за спины и с явным недоумением произнес:       — С чего вы взяли, что она…       — Вот с этого, — Марла не позволила закончить вопрос, подошла к ним почти вплотную и грубо всунула в руки оборванный кусок пленки. Чимин осмотрел тот, также впадая в недоумение — фотобумага была запачканной, правда, явно свежей. Но как это относилось к Хлое… Он передал пленку Хосоку, что сразу встряхнул кусок и поднес к лицу в намерении рассмотреть смазанное глянцевое изображение. Женщина тем временем продолжила: — Я нашла это перед границей низших. У нас нет такой техники в племени. А если бы и была, никто не стал бы ей пользоваться так и снимать вождей.       — Вождей? — переспросил Чимин и снова посмотрел на пленку.       Он едва ли мог разглядеть на фотографии что-то, кроме ярких засветов, походящих на солнечные. Наверняка по этой же причине снимок не случайно обронили, а выкинули — может быть, даже в спешке, раз на бумаге не было следов от ботинок. Как здесь что-то увидела Марла, уже было и не важно.       У них на руках была фотография.       Это куда более серьезная загадка.       — Но и у нас не было подобной техники в запасе, — Хосок заговорил только после того, как со всех сторон изучил пленку. — Такие изображения вылезают из фотоаппарата мгновенной печати, но проверять его я стал бы в последнюю очередь. Это не предмет первой необходимости. А мы бежали второпях. Любая лишняя вещь — обуза. Я не брал ничего такого.       — Мы не проверяли личные вещи ученых, — Чимин хмыкнул, уставившись пустым взглядом на фотографию. — Если этого не было в общих сумках, значит, было в карманах.       — Думаешь, это дело рук Хлои? Зачем ей это? Она же сама вызывалась уйти с нами. Да и по твоим словам, при ней не было сумок, и она шла в купальню.       — Как видишь, не в купальню, — против воли повысил голос. Чимин уже понимал, что, как и зачем произошло — военный опыт быстро достроил картину. Думалось, и Хосок уже все понял, но, видимо, на подсознании хотел отсрочить страшный вердикт. Зато он решил рубить сразу, не позволяя неоправданно возникшей надежде ошибиться еще раз: — Ей было выгодно не брать с собой вещи. Так проще сбежать быстро и тихо, налегке можно успеть вернуться если не в лагерь, то на наш самый первый перевал. И вопросов никто не задаст о передвижении — местные ее даже не заметят, а мы не усомнимся в правдивости ее версии. А учитывая, как Хлоя ловко успела улизнуть, план действий был не спонтанный. Все это — двойная игра. Она не хотела быть с нами.       Какой же серьезный оказался просчет. Чимин недооценил возможности врага: честно говоря, и предположить не мог, что к ним в ряды решит специально затесаться крыса. Теперь у альфы вообще закрадывались сомнения, что ученые из Франции владели только научной специальностью. Явно было что-то еще. Если уж Ален скрывал свой боевой опыт, то почему же так не могли сделать другие? Особенно по наводке главного.       Хлоя сбежала быстро и незаметно. И так виртуозно всех обманула. У нее определенно имелась не просто сноровка — профессиональная подготовка, закаленная опытом. Девушка почти не оставила следов и каким-то образом смогла минуть обещанных вождем смотрителей.       Оставалось лишь уповать на то, что она не выберется из лабиринта джунглей.       — Подожди, может, мы клевещем, — Хосок отчаянно пытался найти оправдание. Руки того дрожали, щеки то краснели, то бледнели. Чимин представить не мог, что испытывал его координатор — была бы воля, альфа забрал бы все переживания и боль одному себе. — Она ученая, а не спецагент. Это полное безумие, отправляться на вражескую сторону, чтобы что? Мы не планировали заходить на территорию племени.       — Сторона Логана в принципе не отличается благоразумием, — альфа сжал ладони в кулаки и повернул голову к лесу. — Думаю, о высоких ставках в этой кровавой игре в курсе многие. Не только он и Ален. Мы здесь просчитались. А они пошли на риск. Несложно было заметить твою привязанность к своим людям, Хо, — Чимин поджал губы и вернул внимание Хосоку. — Наверняка он сопоставил отдачу твою и Тэхена. Вы… Оба слишком яро демонстрировали окружающим свои эмоции. Нетрудно догадаться, что кто-то из вас рано или поздно найдет способ, как пересечься. Но… Это действительно безумие: полагаться на догадки.       Однако именно это безумие сыграло донельзя кстати на руку врагам.       Так неиронично горько оказалось: они считали, что впереди минимум на полноценный шаг, а оказалось — позади на целых два.       Ублюдок Логан только притворялся придурком.       На деле был тем еще хитрым лисом.       — Зачем вашему Логану внедряться в племя и делать фотографии? — внезапно влезла Марла. — Ему это ничего не даст, — уверенно добавила.       Чимин согласен не был и лишь в скепсисе выгнул бровь на реплику женщины. Вообще-то фотографии открывали поразительное разнообразие возможностей — начиная от обзора территорий и заканчивая полным пониманием модели поведения аборигенов.       Но самое главное…       — Доказательства, — указал кивком на пленку. — Логану наверняка нужны доказательства. Запасов золота, других ресурсов, численности людей и в частности… — брови подскочили, веки и рот широко распахнулись, в горле образовался комок, когда до Чимина дошло, что пытались запечатлеть на пленке. — Твою мать, обращения вождя и Тэхена…       — Тэхена что?       Выстрел, но без пуль.       Казалось, сама сельва нацепила настоящую плоть, подобралась тихой поступью и напала исподтишка, вцепившись точно в глотку острыми когтями. Чимин еле проглотил вязкую слюну, его пальцы дернулись. Оборачиваться было страшно. Неминуемая кара настигла слишком быстро.       Омега, что явился спасением, в этот миг обратился разрушающим бедствием.       Голос Тэхена, пусть мягкий и спокойный, заставил панику без всяких преград проникнуть внутрь его сознания. Кажется, и не только его: Чимин был уверен, внезапный страх испытали все люди в радиусе километра. Так тяжело стало дышать. И причина крылась не в самом омеге.       А в не знающем пощады монстре, что с ним стоял бок о бок.       Пара вместе источала слишком подавляющую ауру. Их даже видеть не нужно было: словно что-то внутри, сугубо «человеческое» отзывалось на незримое вмешательство и стыдливо скручивалось под гнетом давления. Необъяснимого и сильного. То так настырно лезло в самую душу, что хотелось трусливо кинуться в бег — на рефлексах, из-за страха перед сильнейшими. Однако Чимину, как и стоящим подле него, удалось совладать с природной трусостью добычи перед хищником. Никто не посмел дернуться.       Однако…       Других людей это не коснулось.       Из домов, как по зову проклятому, вывалились Льюис, Алтан и Борис.       Чимин прикрыл глаза.       Это конец.       Ученые потерянно озирались по сторонам — видимо, пытались понять, что вообще происходит. И конечно, за ответами направились к «своим». Чимин готов был стонать в голос от безысходности: их окружали со всех сторон. Вот-вот и грязная правда облачится.       В голове зрели самые отчаянные варианты спасения.       Хосок вцепился ему в руку, точно переживая такие же чувства — если не более сильные и разрушительные. Только Марла стояла неподвижно напротив: в ее глазах Чимин читал чертово сожаление.       — Что-то не так? — приятный бархатный голос вновь резанул по ушам.       Чимин заставил себя обернуться. Он почти не дышал, впервые страшась встретиться лицом к лицу с грядущей опасностью. Шум гравия, сбивчивый шепот и чужое глубокое дыхание заглушил громкий стук собственного сердца.       То почти остановилось, когда глаза нашли янтарный взор омеги.       Тэхен весь искрился: волосы красивым вихрем спадали на оголенные плечи, одежда мягко укрывала изгибы тела; на щеках того был персиковый румянец, губы налились красным и блестели от слюны, а улыбка озаряла лицо не хуже любвеобильного солнца.       И весь этот образ стал сыпаться, стоило Чимину удержать взгляд дольше.       Улыбка с лица омеги медленно сползла. Кажется, тот быстро считал его состояние: наверняка Чимин выглядел слишком плохо. Наверняка они все выглядели слишком плохо. С побледневшей кожей и намертво застывшей обреченностью на лицах. С непосильной усталостью во взгляде и искусанными от нервов губами. Так, словно они успели побывать в самом сердце Преисподней.       Тэхену это состояние явно было знакомо — тот впился пальцами в предплечье вождя и губы поджал.       Омега все понял.       К сожалению, не он один — вождь рядом с ним, как прирожденный хищник, почуял скверный запах дурных перемен. Прямо носом повел, и в миг его лицо заострилось — Чимин наблюдал, как проступили желваки, выдвинулась вперед челюсть и взбухли вены на лбу.       Глаза зверя уставились четко на него.       — Forasteiro… — с раздражением выдохнул вождь. — Говорить уже. Вас спрашивать второй раз.       Но сказать никто не решался.       Стоящие позади ученые ничего не знали, Чимин и Хосок — знали все. Молчание в обоих случаях — единственный путь спасения.       — Это не так важно, — Тэхен дернул рукой, переводя внимание вождя на себя. — Сейчас есть другие…       — В числе ученых был предатель, — вдруг хлестко и беспощадно выдала Марла. — Девушка. Она пронесла с собой технику, сделала снимки, а потом бежала, — женщина подошла к вождю и протянула фотографию. — Прости, o Grande Líder, мы перед тобой виноваты.       Марла вдруг пала ниц, согнулась и уперлась лбом в землю. Тэхена это обескуражило, вождя никак не тронуло. Тот стоял неподвижно, смотрел надменно и холодно, хотя Чимин верил — в диких глазах сейчас плескалось лишь безумие. Однако мужчина сохранял гордый и отстраненный вид: вождю будто было плевать, что ему стелились в ноги.       Словно хрупкая женщина перед ним не заслуживала в этот миг человеческого обращения.       Теперь стало ясно, насколько здесь дикие законы.       — Levanta-te, — процедил сквозь зубы вождь.       Звериный рык вибрациями сочился в голосе.       Нет, нисколько вождь не выражал смиренности и хладнокровия.       Тот в молчании кричал о зверстве, что творилось у него в груди.       — Подожди, — Тэхен обратился с мольбой, но…       Ждать никто не собирался.       Марла только облокотилась на руки, Чимин всего лишь моргнул, а вождь с неуловимой скоростью уже оказался рядом. Секунда, жалкая секунда, и с руки исчезла хватка Хосока.       А затем и сам Хосок.       Чимин не сразу осознал, что произошло. Восприятие прояснилось только тогда, когда не вождь, нет — монстр во плоти, припечатал Хосока к дереву, крепко держа за горло почерневшей, разбухшей в мышцах рукой.       И все, перед глазами будто плотную вуаль набросили — Чимин ничего и никого не видел, кроме своего любимого человека в лапах самой Смерти. Он с голыми кулаками готов был броситься на вождя, лишь бы освободить, лишь бы позволить дышать Хосоку.       Но Чимин не смог сделать и шага.       Удушающий запах прибил к месту, заставив опуститься на колени.       Концентрированный, до жути приторный, что аж тошнило, фруктово-мускусный аромат обволакивал носоглотку и проникал настоящей отравой в легкие. Его скручивало. Людей вокруг тоже: Марла вновь припала лбом к земле и пальцами взрыхлила почву, ученые повалились один за другим и схватились кто за виски, кто прикрывать нос, кто стучать кулаком в грудь; даже Тэхен пошатнулся и словно стал задыхаться — шевелил ртом, ладонями водил по шее, пытаясь избавиться от невидимых пут.       Гнев вождя обернулся наказанием для всех.       — Ты нес ответственность, главный ученый? — речь человеческая походила на животный рев. — Отвечай, когда к тебе обращается вождь!       Глаза Чимина слезились, он пытался прорваться вперед, к возлюбленному, но тело не поддавалось усилиям и безвольно валилось под гнетом невидимой ауры. Лицо Хосока от нехватки воздуха синело, даже с такого расстояния он видел, как по вискам того текут слезы и альфа изо всех сил пытается выдавить звук.       Чужие изогнутые пальцы с уродливыми когтями плотно смыкались на шее.       — Д-да, я, — прохрипел.       — Значит, это твоя ошибка, — вождь рычал прямо в лицо. — И тебе нести главный ответ за грехи.       Свист. Взмах. Почти удар.       Когти зависли в жалких миллиметрах от чужого черепа.       Чимин, превозмогая адскую боль, хрипя и стонами заходясь, оторвал собственное тело от земли.       Сделал шаг. Еще один. Еще.       Свалился.       Но смог прокричать отчаянно, на выдохе:       — Это я! Я виноват… — вождь замер, резко перевел бешеный взгляд на него. — Я-я… отпустил девушку.       Каждое насилу сказанное слово срывалось с губ облегчением.       Чимин себя убивал, отдавая жизнь за Хосока.       Он такой смерти был рад.       — Значит, твоя кровь прольется первой.       Ноздри вождя раздулись, губы изогнулись в уродливом оскале. Хватка разжалась, Хосок безвольно свалился наземь, припадая лбом к своей согнутой руке и громко, залпом кашляя. Хорошо, что тот не мог сейчас взглянуть на Чимина и сказать слово против.       Хорошо, что тот не мог увидеть его смерть.       Чимин понимал, чем все закончится. Вождь четко дал понять — здесь не прощают. Он не прощает. Монстр внутри этого дикаря слишком ревностен до своего, это очевидно — тварь готова сражаться яростно и безумно, растирая врагов до кровавой трухи.       Они, чужаки — были врагами.       Они, чужаки — стали врагами второй раз.       Они, чужаки — врагами будут навсегда.

От клейма недоверия им на этих землях никогда не отмыться.

      Вождь ступал медленно, точно совершенный хищник во плоти. Мышцы на груди и бедрах перекатывались, глаза мерцали зловещими огнями, земля под мягкой поступью дрожала. Казалось, сам мужчина вот-вот и под зловещей дымкой мрака скроет облик человека. Насовсем и с концами. Чтобы осталось одно голое величие. Непобедимое. Неоспоримое. Неразрушимое.       Чимин смотрел на существо перед собой и не мог взгляд оторвать.       Вождь являлся истинно богом. Остановить его никому не было под силу.       Разве что такому же богу.       Не менее сильному и жадному до собственных идей.       Чимина рывком поставили на колени и поднесли к горлу острые когти. Он уже считал секунды до смерти — одна, две, три, четыре… В голове проносились лучшие воспоминания — о красивой улыбке Хосока и его нежных поцелуях украдкой.       Другое перед смертью он помнить не хотел.       Вдруг в воздухе повеяло свежестью. К едкому запаху сладости примешался другой — более легкий, травянистый, похожий на перетертую морозную мяту. Он дружелюбно обволакивал носоглотку, заключал в защитный кокон, словно кутая ласковыми объятиями. Он позволял дышать. Урывками, пока что не смело, но уже спасительно.       Смерть и вовсе заставил на месте замереть.       Чимин принялся жадно хватать воздух ртом. Мягкий приятный аромат оседал на языке сахарными песчинками, затем растворялся вкусным бодрящим нектаром. Становилось свежо, легко и свободно.       Так пахла надежда.       Так пахло прощение.       Так пахло их общее спасение.       Сзади раздалось шуршание. Чимин соображал еще плохо, но походило на шаги — плавные, осторожные и слегка неуверенные. Те приближались, становились все четче и увереннее.       Словно их обладатель силу набирал.       Боковым зрением он уловил движение высокого силуэта. Звякнули украшения, хлопнула от порыва ветра ткань. Миг, перед ним возвысился Тэхен. С побледневшей кожей, четкой испариной на теле, смятой одеждой и взлохмаченными волосами.       И даже так от того разило воинственностью.       Омега смело схватил вождя за когтистую черную руку и до хруста сжал мощное запястье.       Жизнь и Смерть схлестнулись в бою наяву.       Вождь плотно стиснул челюсть, посмотрел на изящные пальцы воистину испепеляюще, после перевел наполненный злостью взгляд на омегу и процедил:       — Ты не смеешь мешать вершить правосудие.       — Смею, здесь правосудия нет, — голос Тэхена был сиплым, немного глухим. На него удушающий запах оказал влияние не меньше — Чимин своими глазами видел. Однако вопреки, омега вел себя гордо и дерзко. — Ты даже не дал им высказаться.       — Они не заслужили. Отойди.       — Гу… — пальцы Тэхена плавно заскользили по запястью и переместились на ладонь, омега намеревался обхватить ту и отвести в сторону. Но…       — Молчать, омега! — пророкотал вождь и резко выдернул руку.       Травянистый запах вдруг сгустился, потерял всякую свежесть.       Повисла гнетущая тишина.       Чимин даже взгляд в неудобстве отвел от пары — ему стало неуютно, холодно. Словно творилось нечто неправильное. Шевелиться лишний раз он боялся, оттого только глазами забегал по местности, пока выпала возможность: оказалось, вокруг них столпились люди.       Много людей.       Много онкасов.       И абсолютно у всех на лицах Чимин нашел отпечатки страха.       Первородного, безграничного и дикого.       Они все сейчас боялись наравне.       — Омега? — кажется, не боялся только Тэхен. Его голос обрел силу и теперь звучал громко, уверенно.       В том сочился разрушающий гнев.       Чимин снова рискнул кинуть взор на пару: Тэхен практически прожигал вождя взглядом исподлобья, тот же вдруг чуть плечи ссутулил и губы поджал — уже не выглядел, как бездушный жестокий тиран. Гневом пылал по-прежнему, но его будто остудили.       Давящий приторный запах заколебался и следом ослабел.       — Давай не будем усложнять, — вождь ответил низким грубым голосом.       — Давай, — омега согласился — холодно. — Ты сперва дождешься моего одобрения и только потом примешь решение. Мы будем их судить. Мы придем к справедливому итогу, — Тэхен наклонился к вождю близко, процедил в губы тихо — возможно, только Чимин и был свидетелем слов. — Потому что с этого дня нет никаких тебя. Есть мы. Уясни это, альфа, и привыкай уже наконец, что в твоей жизни есть я. И со мной нужно считаться. Не станешь — последствия тебе не понравятся.       Омега отстранился и сделал шаг назад. Затем еще и еще. Еще и еще, увеличивая расстояние между ним и вождем. Так стремительно и безжалостно. Создавалось впечатление, что Тэхен и вовсе уйдет.       Насовсем.       — Jogue todos os forasteiros no buraco, — вождь занес над головой ладонь и двумя сложенными пальцами дернул два раза. Отовсюду раздались шепотки, мигом вернулась жизнь. Вот так внезапно и просто. — E tragam-me os guardas de serviço. Eles também serão punidos.       Вождь все смотрел в сторону Тэхена, взгляда не отрывал — наблюдал, как омега уходит, растворяясь в тени высоких папоротников и сейб. Вероятно, буря джунгли еще только настигнет.       Чимина эта драма не интересовала.       Отголоски приторного дурмана все еще свербели в носу, но запах больше не сдавливал разум и тело.       Самое страшное обошло стороной.       Чимин, не обращая больше ни на что внимания, сорвался с места и подлетел к Хосоку — тот весь обмяк и находился в полубреду. Веки того были прикрыты, губы отдавали лиловым, на шее пунцовели уродливые синяки — следы от грубого удушья. Черт, черт, черт. Он обнял альфу поперек груди и схватил за руки, проверяя — холодные на кончиках пальцев, но теплые в центре. Пульс бился, лихорадки не ощущалось. Слава богам — обошлось. Ничего серьезного, состояние — подобно обмороку.       С этим они справятся.       Но как быть с завтрашним днем?       Он мотнул головой и носом зарылся в макушку Хосока. До слуха донеслись хрипы и кашель: ученые стали также приходить в себя. Потом добавилась грязная ругань — Чимин узнал голоса своих бойцов. Глянул, за теми уже успели сходить в самые дальние дома, и теперь группа из пяти крепких полуобнаженных мужчин волокла его подчиненных за шкирки, как нерадивых щенков. И если уж непричастных решили затронуть, то…       Смерть миновала, но страдания еще предстояли.       К ним тоже приближались онкасы, тоже мужчины — только одетые в кожаные жилеты и брюки. Видимо, вождь приказал на своем — их сейчас куда-то уведут. И точно не в райские условия. Но сопротивляться было глупо и равно самоубийству — поэтому Чимин аккуратно стиснул талию и плечо Хосока, поднялся вместе с ним и сам вышел навстречу, утягивая и безвольное тело.       По пути поймал болезненный взгляд Марлы.       Та все еще сидела на земле и не двигалась с места, хотя уже не горбилась и не прогибалась. Ее виду можно было посочувствовать не меньше — взлохмаченные волосы, запылившаяся одежда… Марле тоже досталось. Возможно, досталось бы и больше, утаи она случай с Хлоей. Чимин за прямоту ее не винил.       Поэтому он коротко ей кивнул и слегка улыбнулся.       Нечего женщине брать на себя лишнее переживание.       — Не сопротивляйтесь, — Чимин глухо произнес, когда подошел к центру, к потерянным и потрепанным ученым. — Думаю, мы будем в безопасности, но придется потерпеть.       Правда он и сам не знал, что им уготовили.       Будет ли то лучше смерти от когтей чудовища…?       Звон копьев. Шелест листвы. Крики на местном наречии.       Звуки смешивались, перед глазами немного плыло.       Ученые кое-как держались: Хосока Чимин крепко прижимал к себе, его альфа еще был без сознания; Алтан стоял неподвижно и молча ждал — точно заранее знал, что же им уготовили; Льюис трясся, вцепившись в Бориса, что неслабо шатался, однако умудрялся выступать опорой. Сам Борис собирался что-то сказать, но лишним словам не позволили сорваться — в эту же секунду весь их отряд схватили онкасы, грубо и сильно, а затем потянули, толкая, в каком-то неизвестном направлении.       На джунгли опустились сумерки.

***

      Сельва гудела. Редкий ветер завывал громко, холодные капли росы, одна за другой, липли к горячей коже особенно нагло, листья папоротника заходились дрожью и непослушно шлепали ноги — от пяток до бедер, и руки — от запястий до плеч. Темнело быстрее обычного, небо совсем становилось хмурым, больше пасмурным — вот-вот и разразится страшная гроза.       Природа бушевала вместе со своим вторым правителем.       Тело натурально горело, намереваясь спалить всю его суть. Конечности трясло ненормально, из глотки то и дело вырывался рык.       Этот день не должен был закончиться так.       Но он закончился самым отвратительным и раздражающим вариантом.       Тэхен бродил подобно раненому зверю вдоль огороженной местности леса, пытаясь проветрить голову и успокоить разъяренный дух. Этот чертов дикарь… Мерзавец, который сначала вознес любовью и лаской до самых небес, а после сверг грубой упрямостью на дно кипящего Ада.       Как же альфа его выводил.       Час назад. Какой-то жалкий час назад омега был счастливее всех. Купался в пристальном внимании, по праву забирал и отдавал обещанную страсть, а после насыщался смешением их запахов, желая задохнуться в том.       Теперь их общий аромат горчил на корне языка и раздражал гортань.       Хотелось вернуться — к горячему шепоту, глубоким поцелуям и приятной истоме от касаний по телу. Гукк подарил незабываемую первую близость, затем еще одну и еще, пока силы их не иссякли и приятная слабость не поработила тела. Чертяга. Привязал омегу к себе коварнейшим способом.       Любовью.       Взрывной, крепкой и неповторимой.       Тэхена от противоречий рвало на части.       За завесой счастья омега совсем позабыл, каким способен быть его дикарь. А зря. Теперь вот пожинал плоды своей беспечности.       Горел в костре из гнева и обиды.       Тэхен корил себя в произошедшем не меньше — оттого и злился просто люто. Стоило ожидать подобных стычек. Они воспитаны разными мирами и на мир смотрели по-разному. Могло ли быть иначе? Мирно, с разговорами и трепетом в словах.       Конечно, нет.       Они — голубой огонь и красный.       Один опаснее другого.       Пылать для них — правило, известное самой Судьбе. А уж в начале их общей истории — ожидать другого и не приходилось. Притирки друг к другу только начинались, править чужим нравом еще никто из них не научился. Так, пытались, ошибались и снова пытались. Но приводило все это только к ссорам. Пока что.       Омега хотел верить, что так между ними будет не всегда.       Он не признавался, но каждая такая перепалка с Гукком насквозь колола сердце. Было обидно до злых слез и надрывного рыка.       Особенно сегодня.       Особенно после того, что между ними произошло в пещере.       Да, Тэхен понимал, в чем причины ошеломляющей вспыльчивости. Гукк имел особенную ненависть по отношению к чужим.              Да, Тэхен знал, что чужаки серьезно провинились. Марла врать им не могла, а фото, что омега сам держал в руках, было реальным и грозилось стать огромнейшей проблемой.       Да, Тэхен помнил, что Гукк просил усмирить свою кровожадность, оградить от необдуманных поступков. Эту ответственность омега принял и согласился смело нести ее бремя.       Он это и сделал, обуздал монстра и не позволил пролиться крови невинных, правда…       Оказалось, выносить неукротимый нрав дикаря слишком тяжело.       Но и вынести его способен только он. Омеге это стало ясно не только на словах: даже физически противостоять разрушающему гневу монстра мог лишь он один. Запах… Любимый и самый желанный, тот обратился настоящей пыткой, удушливым газом, стоило Гукку потерять над собой контроль.       Его зверь был игривым котом только с Тэхеном.       И то — на него тоже оскалился и выпустил когти.       — Невообразимый засранец, — сквозь слезы обиды цедил вслух. — Кем он себя возомнил так вести со мной? Подумать только… Молчать, омега! — Тэхен ощетинился, зашипел на возникшее впереди дерево, передразнивая дикаря. — Клянусь, я вырву этому чурбану язык.       Кусты от яростного топота пугливо прижали стебли к земле, бедное дерево, на которое мгновением ранее омега нашипел, аж накренилось ниже, ветками припадая к торчащим корням. Природа от злости Тэхена сама негативом травилась, но не могла мощь его выдержать — оттого не защищалась вовсе, только в страхе очищала идущему правителю дорогу.       Второй властитель диких земель на сельву имел особое влияние.       Первые капли дождя упали на лоб и потекли по лицу. Тэхен не смахнул их, напротив, голову запрокинул наверх и подставил покрасневшие щеки под удары стихии — так не было видно слез, что все никак не переставали течь. Задело. Омегу сильно задело.       В момент, когда нужно было наслаждаться уязвимостью, ему пришлось быть сильным.       Только сейчас он давал слабости волю. Злился — царапал когтями кору, рыдал — отбрасывал с силой тугие лианы, рычал — пинал босыми ногами мелкие камни. Делал все, чтобы не вернуться к дикарю и не сорваться. Потому что, черт возьми, он понимал.       Понимал, что его дикарь не специально.       Понимал, что его дикарь наверняка уже себя корит за проклятую суть.       Понимал, что его дикарь действительно любит и ни за что не позволит трещине поползти между ними.       Но вот омега позволить мог — и это пугало. В нем сейчас плескалось слишком много всего. От той самой ненависти до любви. Ядреный коктейль. Тэхен знал, у него с самоконтролем — едва ли лучше. Они с Гукком даже и в этом будто были равны — просто омега почти не видел границ и зажигался сразу же, не позволяя эмоциям отравлять организм, а альфа — терпел до последнего и взрывался внезапно и со смертельным размахом, так, что все живое страдало.       Сейчас, когда они оба — огонь воплоти, им нельзя было видеться.       Иначе останется от них, да и от Земли тоже, — одно пепелище.       Так искренне считал омега.       И так искренне не считал кое-кто другой.       Крадучие шаги Тэхен услышал не сразу. Только когда позади уж совсем нагло хрустнула ветка. Омега раздраженно фыркнул, шмыгнул носом и ускорился, насколько это было возможно. Он сразу догадался, кто специально не скрывался и норовил выставить напоказ свое присутствие.       Дикарь не переставал мучить своей упертостью.       Обычный дождь перерос в ливень. Омега шумно дышал, из-за глубоких луж и скользкой земли передвигаться было непросто. Природа вдруг обернулась против него — точно предательница. Сближала его с мучителем сердца. Шаги позади были громкими, быстрыми — Гукк почти догонял. Тэхен же на мировую идти не хотел, опасно ускорялся и рисковал, вслепую перепрыгивая коряги и острые булыжники.       Шаг его. Шаг следом на пятки. Шаг его. Чужое дыхание почти в затылок.       Нервы накалялись, сущность внутри зверела, хотела оторваться, но только сильнее ощущала очередную уязвимость.       Бесит. Бесит. Бесит.       Лес закончился резко, его сменили скалы: за эмоциями омега не заметил, как вышел к своему же жилищу.       И то ли спасся, то ли загнал себя самого в тупик.       Тэхен ворвался в пещеру с рассерженным рыком, по пути сметая стоявшие в ряд кувшины и царапая когтями стены.       Дикарь ворвался следом.       Щеки покраснели, ноздри раздулись, а из ушей, казалось, готов был повалить пар. Он весь промок, а пыл не думал стихать: Тэхен почти бежал до конца помещения, остановившись у края кровати, резко развернулся и вперился давящим взглядом в замершего у входа дикаря. Тот стискивал кулаки, прижимал подбородок к груди и смотрел пристально, исподлобья. При виде его бесстыжих глаз омегу накрыло.       Как на него вообще смели смотреть так прямо и смело после всего?       — Ты! — не сдержал крика. — Я тебе сейчас все усы повыдергиваю, кот ты драный!       — Послушай, — Гукк сделал шаг.       Тэхен сделал навстречу свой.       Только чтобы схватить первую попавшуюся вещь и кинуть ее в дикаря.       Залпом летело все: омега хватал и кидал всякий предмет, что подворачивался под руки. Вазы, кувшины, табуреты, ящики, украшения, тарелки. Ничто не щадило дикаря. Тот уворачивался с трудом, пытался пробраться к Тэхену ближе, но он не позволял.       Буйствовал не хуже смерча.       — Надо было, чтобы змея тебя ужалила в грязный язык, а не ногу! — омега выплескивал всю обиду безжалостно, пытался ранить словами — так же сильно, как ранили его. — Чем ты только думал, говоря мне такое в лицо! При всех!       — Ауч, — прошипел Гукк, не успев увернуться от летящего гребня. — Я заслужить, не спорю, но давай все-таки…       — Что? — Тэхен взревел, разбив о пол чашку. — Поговорим?! О, ну да, это ты вовремя. Мы же умеем вопросы решать лишь после того, как сотворим все дерьмо на свете. По-другому ведь не положено, да? А хотя… Я же просто омега, мне дано только молчать, чего это я!       — Gatinho, я… — попытался снова приблизиться, но омега хлестко остановил.       — Не подходи! — оскалился и выставил когти вперед, когда вещей для обороны не осталось. — Иначе голову оторву!       Но дикаря угрозы не страшили что тогда, что сейчас.       — Прости… — альфа губы поджал.       И сделал рывок к нему, заключая в болезненные объятия.       От наглости омега аж замер: альфа прижал к себе намертво, так плотно, что и дыхание сперло. Под пупком потеплело, по коже прошлась крупная дрожь. Тяжелый запах мускусной дыни ударил по носовым пазухам, только теперь с осторожностью, мягко — словно и феромоны страшились не так надавить.       Тэхена точно хотели умаслить, разморить, чтобы просто заработать шанс на извинение.       Омега попытку не принял.       Сущность ощетинилась, сам он начал вырываться и кричать.       — А ну, убери руки! — удары сыпались на грудь мужчины, приходились по плечам и доступной шее. — Не трогай меня, не трогай!       — Прости… — болезненно шептал дикарь. — Прости меня.       Крупные ладони гладили ягодицы, поясницу и между лопаток, шарили жадно по загривку, плечам и голове, зарываясь в длинные пряди волос. Гукк источал жар, из груди его рвалось мурчание — вибрация отдавала прямо под сердце Тэхена.       Невыносимо.       Невыносимо быть под властью нежных слов и ласковых касаний.       — Пусти, пусти, пусти! — Тэхен кусался, изворачивался и шипел, не забывая отбиваться кулаками и царапаться когтями.       — Прости, прости, прости, — Гукк прижимал к себе теснее и крепче, слова шептал заполошно и осыпал поцелуями там, куда изловчался достать.       Ладони омеги уже горели, костяшки от трений покраснели. Но он продолжал и продолжал извергать свой гнев, заставляя дикаря все сильнее и сильнее жалеть о содеянном. На смуглой коже расцветали кровавые борозды от когтей, глубокие укусы наливались пурпурным, синяки наслаивались разноцветными пятнами.       Гукка хотелось бить, бить, бить.       И так сильно любить, любить, любить.       Мужчина довел его до истерики, и он же — теперь от нее спасал, упорно сопротивляясь яростной борьбе.       Знал ведь, что только его руки смогут омегу обуздать.       Удар. Поцелуи. Удар. Снова извинения шепотом в ухо. Опять удар. Язык по шершавой метке.       Удар, удар, удар.       Ответом — любовь, любовь, любовь.       Гнев пошел на спад. Удары сменились отчаянными прикосновениями. Силы Тэхена иссякли, омега обмяк, ухватившись пальцами за широкие плечи, и лбом прислонился к твердой груди.       Мышцы тянуло, в горле пересохло от криков, а крошечные капли слез в остатке сорвались с ресниц.       — Зачем ты так сказал… — плаксиво простонал и носом сопливым потерся о чужие ключицы. — Мне было очень больно. После всего…       — Я знаю, gatinho, я знаю, — поцелуи робко порхали вдоль мокрого лба. — Прости меня. Меня это не оправдать, но я очень испугался. Я… не мог усмирить зверя, когда опасность появиться так внезапно. Прости мне эту грубость.       Она была во благо.       — Только если пообещаешь больше не разговаривать со мной в таком тоне, — Тэхен шмыгнул носом и, вскинув голову, посмотрел в глаза своего дикаря — страшный зверь на дне зрачков клубком свернулся и в стыде запрятал морду, сожалел. — Ты предложил разделить с тобой правление… Я согласился. Я был уверен в твоих намерениях. Но когда ты назвал меня…       — Это впредь не повторится, — твердо. — Никогда.       — Ответь честно, ты правда хочешь, чтобы я стал вторым вождем? Я ведь… не рвусь к власти. Если ты хоть немного сомневаешься в решении, я и слова против не скажу. Мне достаточно того, что ты меня любишь.       А я люблю тебя.       — Ты уже — второй вождь. Прости, что заставил усомниться в твоем статусе, — Гукк уперся лбом в его, облизал сухие губы и с опаской переместил дрожащие ладони на лопатки — альфа до сих пор переживал. — Я буду еще не раз себя за это корить. Ты — полноправный Chefe этих земель. Такой же, как и я. Не смей из-за моей дурости думать иначе. Я могу быть грубым, но ни за что, слышишь, ни за что не поставлю тебя ниже себя. Мы равны.       — Тогда впредь не позволяй мне сомневаться в этом, — Тэхен сдавленно простонал от стрельнувшей головной боли и рукой зарылся в густые пряди волос альфы, слегка те оттянув.       Волосы Гукка нравились по-странному сильно — омега любил пропускать черные волны меж пальцев, после на них же наматывать отросшие пряди и, резко отпустив, зарываться в копну глубже и проходиться ноготками по коже головы.       Это успокаивало.       — Не позволю, — дикарь чуть отстранился и опять прислонился губами ко лбу, будто чувствуя дискомфорт омеги. — Спасибо, что остановил меня, — неожиданно добавил. — Ты был прав. Мы должны вместе принять решение.       — Да, должны, — правая ладонь Тэхена легла на скулу, левая осталась на затылке. — Доверяй мне. Возможно, во мне говорит моя привязанность, но я верю, что там не было виновных.       — Возможно, настанет тот день, когда я смогу увидеть в forasteiro то же, что видишь ты, — Гукк потерся щекой и крепче стиснул талию омеги. — Но сейчас прости, Vida, я не могу быть к ним так милосерден.       — Ты их наказал?       — Да, бросить в яму. Если я бы не…       — Это правильно, — Тэхену было плохо от того, что он соглашался, однако… — Ты не можешь идти против собственных правил. Народ не поймет.       — Да, не могу, — смиренно кивнул. — Но и перемены нам нужны. Я больше не хочу видеть, как ты страдаешь из-за моей культуры.       — Нашей, Гукк, — на его лице появилась легкая улыбка. — Она теперь — наша. От своей родной я отрекся в тот момент, когда впервые очутился в твоих руках.       — С этого дня ты больше никогда не ощутишь себя чужим.       Гнев нежными касаниями затерся, недопонимания рассыпались от разговора по душам.       Тэхен покорно принимал извинения от альфы, опять доверялся своему дикарю. Таял под ласками умелых пальцев, сам рьяно вжимался в мокрое крепкое тело и языком залечивал раны, что успел в порыве злости нанести.       Гукк после ссоры был чрезмерно учтив и внимателен, целовал мягко и особо любовно: дрожащие веки, в мочку уха, под подбородком и обязательно — искусанные губы. Подушечками пальцев очерчивал талию, бедра, невесомой щекоткой проходился по напряженному животу и забирался под юбку, чтобы сжать ягодицы и за них прижать к паху.       Постепенно альфа стал спускаться губами ниже, проходясь по шее, не минуя — по обручальной цепочке, а после — по груди, пальцами нетерпеливо поднимая топ. Тэхен и сам уже изнемогал: дышал шумно, расставлял шире ноги и не переставал касаться, касаться, касаться.       Желание «убить» обратилось желанием «любить».       Так безумны были их чувства.       Гукк на слепую подвел Тэхена к стене, минуя разбросанные вещи, прижал одной лишь ладонью к каменной поверхности и языком бесстыдно повел к паху. Омегу выгнуло, он голову опустил, наблюдая, как его юбка заструилась вниз, а чужие пальцы вцепились в обнаженные бедра.       Гукк, не отрывая преданного взгляда, опустился на колени.       Как и обещал.       Колени преклонял только перед ним.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 05:00

Земли племени народа Onças Sagradas

      Глухие удары настырно лезли в сознание, заставляя сон отступить. Бум-бум. Бум-бум. Тэхен пытался скрыться под толстым слоем одеял и подушек, зарывался все глубже с каждым новым звуком, вслепую шаря руками по развороченной постели. Он дергал ногами, сбивая мягкую ткань к низу, морщился от нарастающей громкости и сонно бубнил под нос ругательства.       — Черт, что там такое, Гукк…       Бум-бум. Бум-бум.       Дрема окончательно рассеялась, на ее место пришла пока что слабая бодрость. Глаза открывать Тэхен не спешил — пальцами потянулся к противоположной стороне постели, желая сначала капризно растормошить своего альфу. Но наткнулся на остывшие шкуры и подозрительную пустоту. Омега совсем нахмурился, промычал недовольно и вытянулся всем корпусом, надеясь сцепить в объятия обнаженного мужчину, что, какого-то черта, во время сна так далеко от него отстранился.       Не сразу дошло, что Гукка рядом не было.       Тэхен резко распахнул веки и мгновенно сощурился от лучей утреннего солнца — пусть еще блеклых, но для его зрения и такие были чересчур. Он пока не привык к новым возможностям тела, но приходил в себя уже значительно быстрее: пальцами чуть надавил на глаза, помассировал и снова открыл, промаргиваясь.       Второе спальное место действительно пустовало.       В пещере тоже никого не оказалось. К его большому разочарованию. Однако совсем недавнее присутствие мужчины угадывалось: по помещению витал карамельно-мускусный аромат, от которого невольно скапливались слюни во рту, и было очень чисто, хотя Тэхен четко помнил, что засыпали они в разрухе.       Он ожидал увидеть последствия срыва во всей красе.       А получил очередное доказательство чувств.       Правда, теперь в пещере было как-то пусто: все испорченные и побитые предметы унесли и не заменили — возможно, убирались второпях, не желая будить лишним шумом; появилось много свободного пространства, что сразу бросилось в глаза. Уютный личный уголок стал блеклым, даже серым — не хватало вещей, не хватало тепла.       А еще не хватало дикаря.       Его не оказалось рядом — мир сразу померк.       Звуки ударов опять сбили с мыслей. Бум-бум. Бум-бум. Тэхен потряс головой и, потягиваясь, поднялся с постели: голая кожа сразу покрылась мурашками, волоски на теле встали дыбом от резкой смены температур. Он замер, прислушался, интерес в нем вспыхнул мгновенно: ритмичная дробь сливалась таинственной, чуть грубой мелодией. Подобное омега уже слышал прежде.       Звучным хором так гремели барабаны.       Тэхен не представлял, что такого необычного могло твориться в племени с утра пораньше, но ощущал нутром, что разгадку найдет тотчас, как переступит порог своей пещеры.       Мелодия манила, хотелось скорее узнать, что же заготовил ему сегодняшний день.       Медлить он уже не мог, конечности от напряжения гудели: омега резво подбежал к ванной комнате, с облегчением обнаружил там наполненную ванну, но, не желая окунаться полностью, лишь торопливо умыл лицо, шею, руки и чуть дольше задержался в интимных местах. После, зачесав влажными ладонями волосы, подхватил полотенце и, спешно перемещаясь к противоположному углублению, где лежал очевидно приготовленный для него наряд, принялся обтираться.       Быстрее, быстрее, быстрее…       Бум-бум. Бум-бум.       Он затормозил, стоило рукам коснуться мягкой летящей ткани наряда. Это был сшитый крупными завязками по бокам, но имеющий пространство спереди и сзади белый комбинезон. Такой красивый и нежный. При этом простой, с мелким узором диких цветов на рукавах и штанинах и с глубоким вырезом на груди, чтобы ничто не скрывало обручальную цепь на шее.       Наряд словно был создан для какого-нибудь посвящения.       Омега поспешно облачился в него, оглядел себя в зеркале, проверив, все ли на теле прилично сидит, после, задержав дыхание, медленной поступью направился к выходу.       Бум-бум. Бум-бум.       Шаг первый. Второй. Третий. Четвертый.       Бум-бум. Бум-бум.       К барабанам вдруг прибавился более тонкий на звук инструмент. Словно изящная флейта. Мелодия стала плавнее, она выжидала будто, чувствовала, что ее главный слушатель должен вот-вот появиться. Тэхен замер, занавески из бусин колыхнулись от резкости и тихим стуком влились в музыкальный дуэт.       Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.       Дрожащая рука потянулась вперед, омега на миг прикрыл глаза и сделал последний решительный шаг.       Мурашки усеяли кожу, внутри все затряслось.       Тэхен дернулся и раскрыл рот.       Подобного он не ожидал увидеть.       Онкасы, все полуобнаженные и исписанные черными, белыми и красными рисунками, выстроились в две огромные линии по обе стороны, чуть дальше от входа. Все они держали золотые пиалы, где высились горками какие-то цветные порошки.       Тэхен неуверенно осмотрелся.       Он не понимал, что происходит.       Барабаны продолжали отсчитывать ритм, но сами инструменты и играющих на них музыкантов омега не видел. Люди стояли плотно, сверлили его пытливыми взглядами, чего-то ожидая. Тэхен же терялся, пытался найти кого-то близкого в толпе: где-то мелькали визуально знакомые лица, кого-то омега заметил впервые, но тех, в ком нуждался, не находил.       Чувство страха против воли осело в груди, он губы поджал и готов был сделать шаг назад, как…       …вдруг чувствительный слух уловил хриплое, родное:       — Иди ко мне, Vida.       Омега себя ущипнул, проверяя, не почудилось ли. Дикаря рядом не было, слова донеслись будто из глубины поселения — но он слышал их так отчетливо, прямо на ухо.       Для уверенности того хватило.       Повинуясь зову и повеявшему тонкому запаху феромонов, Тэхен расправил плечи, подбородок выше поднял и сделал шаг, затем второй, третий, четвертый, ступив босыми ногами на тропу.       Прямо к людям.       Он впервые находился к онкасам так близко и тесно. Можно было даже руку не тянуть, просто полушагом сдвинуться вправо или влево, чтобы коснуться оголенной кожей кого-то из людей. Казалось, кто-то и сам навстречу пальцы протянет и непременно до омеги дотронется.       Но никто не смел и лишнего выдоха сделать в его сторону.       Люди завороженно за ним наблюдали.       А потом одновременно зачерпнули в ладони порошки и подкинули вверх.       Тэхен шел, а сверху подобно волшебной пыльце на него сыпались цветные частицы, прилипая к белым одеждам и медовой коже. Над головой образовались настоящие разноцветные облака: крупицы с тех плавно летели вниз, украшая его самого и почву под ногами. Он даже позволил себе их поймать: на пальцах осели бронзовые, красные, синие и желтые крошки. Омега не удержался, поднес ладони к лицу и вдохнул — запах был легкий, дымчатый, от чего-то пахло фруктами, от чего-то — цветами и травами.       Так удивительно.       Чем дальше Тэхен шел по тропе, тем больше людей ему улыбалось. Толпа не редела, напротив, только уплотнялась и уплотнялась. Но его не пугало: видя гордость, восторг и счастье на смуглых лицах, омега сам перенимал праздный дух. В груди чувствовалась легкость, его тело будто стало весить не больше пера — то почти парило над землей, стопы едва ощущали пульс прогретой влажной земли.       Бум-бум. Бум-бум.       Он наклонялся телом вперед, в любопытстве гадал, что ему уготовили дальше. Происходил какой-то обряд, он пока не понимал, какой.       Но точно обряд — во имя его.       Шаг. Шаг. Шаг. Шаг.       Удары барабанов звучали совсем близко, мелодия духовых инструментов почти что угасла под громкими стуками. Онкасы постепенно расступались, давая больше пространства и образуя круг. Тэхен все оглядывался, искал свое родное, в голове по-прежнему удерживая манящий зов.       Шаг. Шаг. Шаг. Шаг.       Икры от продолжительной ходьбы не успело потянуть, туннель из людей вывел его к площади.       Той самой, где он впервые столкнулся с дикой культурой и ее не менее диким правителем.       Тэхен обомлел от вида, рот широко распахнул и запнулся. Ритуальная площадь выглядела иначе, совсем чудно: высокие деревянные столбы с грозными лицами божеств и диких животных стояли вдоль круга, не позволяя толпе людей ступить за границу. Столбы были соединены между собой толстыми нитями, что удерживали крупные, выструганные из бамбука бусины, янтарные подвески в виде солнца и луны и белоснежные ленты, что красиво струились к земле.       Как же чертовски красиво…       Просто волшебно.       Площадь, где когда-то целыми реками проливалась кровь, теперь была наполнена атмосферой чуда. Омега чувствовал всеобщее счастье, будто не только природа, но и сами люди открыли свои сердца его собственному, и те теперь соединились между собой золотыми нитями.       Так было тепло и по-родному.       Так было живо.       Бум-бум. Бум-бум.       Сердце гулко билось в груди, барабаны сотрясали ударами площадь.       Бум-бум. Бум-бум.       Все резко смолкло.

      Только звук уверенных шагов был слышен.

      Предупреждающий, величественный, истинно королевский. Все знали, кто мог так волновать их земли.       И Тэхен, конечно, тоже знал.       Самый первый его уловил.       Взгляд дикаря сочился особой гордостью и страстью. Хищные глаза мужчины даже среди белого дня горели ярко и опасно, уничтожали любого, кто без спроса в них решался заглянуть.       И только к Тэхену смертельный огонь в тех ластился.       Гукк выглядел тоже иначе, таким вождя он еще не видел. Крепкие бедра прятались под кожаными грубыми штанами черного цвета, к лодыжкам прилегали массивные золотые браслеты, а на тыльной стороне стоп омега разглядел мелкий белый рисунок. Плечи и руки были также расписаны белыми узорами.       Омега чужой вид готов был вшить себе в подкорку.       Грудь дикаря впервые предстала не обнаженной, на ней сидел плотный кожаный жилет того же цвета, что и штаны, с шеи свисало ожерелье из драгоценных камней и костей и прикрывало вязь татуировок. Необычно. И безумно красиво.       Альфе непозволительно шло.       Особенно Тэхена удивил головной убор, который он тоже ни разу не видел: золотой обруч, что был по бокам украшен синими и красными перьями, а также по центру — черными камнями, удерживал густые волосы дикаря и не позволял непослушным прядям закрыть строгое лицо. Он походил на настоящую корону — величественную и очень дорогую.       Под стать его дикарю.       Гукк гордо прошел в самый центр, туда, где стоял пока не зажженный костер — омега в последний момент успел на тот обратить внимание. Мужчина встал аккурат перед ним, и, слабо дернув уголком губ, на всю площадь громко и четко приказал:       — Venha para mim, Vida.       Тэхен сердцем понимал.       Тэхен им же повиновался.       Он смело двинулся вперед, за несколько шагов сокращая расстояние до слишком близкого. Омега старался дышать тише, но легким все не хватало воздуха от волнения. На кончиках пальцев кололо, под грудью щемило.       Тэхен боялся.       Но Тэхен доверял.       Гукк источал мощь. Впервые так… Ощутимо. Не болезненно, не с целью сломать.       Показать возможности и их красоту.       Омега всем нутром чувствовал древнюю силу, что в этот миг исходила от дикаря — по-особенному. Та тянула к нему свои холодные властные руки, заботливо гладила по голове и шептала о том, как ждала.       Манила, манила протянуть ладони в ответ, крепко схватиться.       И не отпускать.       Альфа казался еще выше и шире, его хищные глаза покрылись красной дымкой, мышцы разбухли, а от тела исходило еле уловимое золотистое сияние.       Перед ним словно был не Гукк, а его нареченный предшественник.       Бог и повелитель самой Смерти.       Тэхен рядом и себя чувствовал иначе. Конечности будто искрились зарядами, от пальцев до самой макушки протекала энергия, в венах гудела магия.       Он осязал жизнь.       Он был этой жизнью.       Такой же яркий, непредсказуемый и страстный.       Вместе с тем добрый, нежный и прощающий.       — Hoje estamos aqui reunidos para testemunhar a ascensão do segundo Líder, — глядя на него, Гукк обратился к народу. — Meu coração, meu Vida.       Рядом, как из-под земли, выросла фигура шамана. Тэхен от внезапности еле заметно дернулся, но на месте удержался и перевел взор на мужчину. Тот был одет пестро и празднично, голову украшал массивный обруч полностью из черно-белых перьев, плечи укрывала легкая накидка, на руках и ногах красовались крупные бусы и плетенные из нитей браслеты, похожие на обереги. Лицо и шею покрывали тонкие символы, седая коса с вплетениями разноцветного бисера огибала противоречиво молодое тело до самых пят.       Как всегда — мужчина окружил себя загадками и тайнами.       Тэхен сухо сглотнул. Шаман занес над его головой руку и вперился пурпурными глазами прямо в душу. Стало не по себе. Этот человек не пугал, но иногда вызывал неприятный трепет — часто от того веяло чем-то первобытным и неподвластным. Это давило. Как сейчас — шаман казался грознее, его угольные зрачки гипнотизировали подобно настоящей ядовитой змее, желая докопаться до самых потаенных страхов и зарытых в глубине секретов.       В душе омеги нагло и настырно ковырялись.       В груди будто лопнул шар, переизбыток кислорода заставил голову кружиться, а перед глазами — мир помутнеть. Его зашатало, а шаман вдруг улыбнулся — ярко и по-доброму. Шершавые ладони мужчины легли ему на щеки, Тэхен ощутил влагу и кроваво-винный запах. После пришло осознание — его клеймили.       Его приняли.       Он не знал, что оставил шаман на его лице — то ли природную краску, то ли цветной раствор, что подавался здесь алкоголем. Густые капли стекали с щек на ключицы и немного холодили закаленную солнцем кожу. Одна даже задела уголок его губ, Тэхен рефлекторно убрал влагу языком и чуть сморщился от кислого вкуса.       Шаман рассмеялся.       — Santo, — тот воскликнул и повернулся к Гукку. — Dou-lhe o nome de Santo. O Santo Líder.       — O povo concorda?! — Гукк поднял руки вверх и повернулся к людям, четко и громко произнося каждое слово. — Existe um nome digno para um Líder mais novo?       Поднялся настоящий гул. Тэхен опешил: люди наперебой скандировали фразы, все они были разными, но в каждой омега слышал то самое «Santo». Толпа прыгала, трясла в воздухе руками и хлопала, казалось, каждый человек на площади искрился радостью.       O Santo Líder! Santo Deus! Santo Homem!       Santo. Santo. Santo.       От возгласов закладывало уши. Омега щурился, боролся с желанием перекрыть ладонями слух. Эхо людских голосов звенело прямо под черепом, отдавало болью в виски и лоб.       Santo. Santo. Santo.       Ему словно пытались увековечить это слово под сердцем.       Онкасы стихли все по одному лишь жесту — Гукк вскинул перед собой ладонь, только шепот успел пробежаться в последний раз.       На площади осела идеальная тишина.       Поразительное повиновение.       Омега подле вождя находился уже очень долго, в племени — еще дольше. Но его по-прежнему удивляло чужое влияние и неоспоримый авторитет. Гукку не смели перечить. Ни один человек подобного сотворить не смог.       Пока не появился Тэхен.       Он перевернул вековые устои и заставил не только своего дикаря — саму сельву прислушаться к своему голосу.       — Então, pela vontade dos deuses superiores e inferiores, pela vontade dos espíritos da floresta, pela vontade dos chefes do passado e pela vontade do povo… — Гукк обернулся, чтобы забрать у шамана такой же, как у себя на голове, золотой обруч, а затем полностью обратил внимание на Тэхена. — Minha vontade… — мужчина сделал паузу, его взгляд потеплел. Гукк взял омегу за руку, сжал ладонь и продолжил еще громче: — Nomeio-te O Santo Líder. O segundo governante das terras Onças Sagradas.       Миг, и на голове Тэхена уже сияла величием корона. Такая легкая, удобная и приятная. Специально для него. Омега не верил, пораженно глазами моргал и загнанно дышал.       Неужели он…       — Viva O Santo Líder! — хором раздалось за спиной.       Вспыхнул огонь, дрожь барабанов прошлась по земле. Бум-бум. Бум-бум. Наверняка вокруг происходила суматоха, на фоне мелькали движения рук, всполохи пламени, доносились крики.       Тэхен же смотрел только на Гукка, взгляд не мог оторвать.       Ответы молчаливо искал на дне янтарных глаз — и находил. Его дикарь все клятвы сдержал, медлить не стал.

      Сделал равным себе, воздвиг для него пьедестал.

      Альфа трон приказал смастерить под стать своему. Рядом с каменно-костяным изваянием, где восседал прежде Гукк, теперь возвышался еще один, не менее броско и величественно. Созданный из полированного темно-красного дерева и белого мрамора, трон обладал изящной, почти воздушной формой. Ножки его были подобны лианам, мягко огибали сиденье и тянулись вверх по бокам точеными узорами. Весь корпус был украшен тонкими нитями золота и драгоценными камнями. При этом… не веяло никакой холодной устрашающей мощью. От трона веяло добрым теплом.       Гукк подготовил Тэхену самое подходящее и лучшее место подле себя.       — Ты теперь вождь, gatinho, — альфа наклонился и прошептал ему в ухо. — Отныне удел твой — править со мной, — легкий поцелуй пришелся в висок, Гукк омегу развернул в своих руках и подтолкнул прямо к трону. — Править мной, — Тэхен как завороженный наблюдал за тем, как альфа бережно усаживал его на законное место. — Править жизнью нашего острова.       Горячие руки огладили колени, Гукк выпрямился и сел рядом с Тэхеном, плечо к плечу. Альфа вновь пальцами обвил его ладонь и крепко сжал, делясь своей уверенностью. Омеге было еще непривычно, осознание статуса в полной мере не пришло.       Но когда придет…       Возрадуйся, сельва, для тебя настанет лучшее время.

      Жизнь и Смерть своим правлением вернут тебе величие.