Wild tale

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 06:30

База ученых

      — Вот бы этому обмудку вырвать все зубы и скормить его желудку через задницу, — еле различимо, почти шепотом, только чтобы никто не услышал.       — Координатор Чон, местами мне кажется, что вы выбрали совсем не ту профессию.       Кое-кто все-таки услышал. Ну, конечно же. Альфа обернулся через плечо — как и следовало ожидать — капитан Пак собственной персоной. Весь такой с иголочки — пусто, что в джунглях которую неделю, с ухмылкой на лице и игривым блеском в глазах. Тому уже не привыкать к бесконечной брани и почти не скрытой ненависти ко всему составу цитринов — Хосок не стеснялся тяжелого словца и при любой удобной возможности вымещал всю скопленную злость со всем артистизмом и отдачей. Оттого насмешливое удивление капитана — это чисто из вредности и твердолобости, он знал наверняка.       По правде говоря, они все были такими.       — А вы, Пак, слишком поверили в себя, — он фыркнул. — И мы снова перешли на формальный тон?       — Да какие уж тут формальности после того, что я слышал, — улыбка одним лишь уголком губ. — Ты бы поосторожнее, — Чимин остановился рядом, сложив руки на груди. — Как бы этот мудила не услышал.       — Если продолжишь звать его мудилой, он точно услышит, — приглушил смех ладонью. — А то прямо зачастил. Не думал, что такая безэмоциональная глыба, как ты, способна так ядом плеваться.       В глубине лагеря что-то треснуло. Или это сейчас между ними? Атмосфера как-то резко сгустилась, тяжелым грузом осела на плечах. С чужого лица сошла всякая легкость и непринужденность, улыбка и искры в глазах — альфа напротив застыл, стал серьезным.       Опомнился от вольностей.       — Ты еще многого обо мне не знаешь, — азарт ушел, пришел на смену холод. — И пусть оно будет так, — в голосе проскользнули нотки обиды.       Или показалось?       Тц, все-таки нет. Чимин весь напрягся, насупился и грузными шагами устремился вперед, и взгляда осуждающего не бросив напоследок.       — Брось, Пак, ты реально будешь сейчас дуться? — но его вопрос так и остался без ответа — капитан только спиной сверкал.       Хосок устало закатил глаза. Ему казалось, что к его острым шуткам привыкли даже камни на побережье — настолько часто он это делал. Тем более рядом с Чимином. И чего тот взъелся? Не первый раз ведь слышит от него колкости. Вот же ж… Не хватало еще обид своего единственного союзника. Альфа растер кожу на переносице, для облегчения выругался под нос и легкой трусцой направился следом, растворяясь в бурном потоке суетящихся военных.       Лагерь гудел еще до восхода солнца. Сегодня их первая серьезная вылазка. Попытка спасения, к которой шли спотыкаясь. Впрочем, и договаривались со скрипом и грязной бранью — оно и понятно, раздор кипел что среди ученых, что среди военных и наемников. Было тяжело. Удивительно, что к логичному итогу все-таки пришли: ученым соваться вглубь без надобности не имело смысла, поэтому они оставались на базе под охраной маленькой группы солдат из «Цитрина» и «Дельты». Основной же костяк отрядов благоразумно решил не делиться, поэтому две стороны сейчас, сдерживая агрессию и активное недовольство, помогали друг другу готовить рюкзаки и оружие.       В опасности и враги обретают лица друзей.       Хосок считал иначе. Он с врагами и за общим столом еле выдерживал — так липко и мерзко было. Не верил он никому — только своей команде.       И капитану Паку.       Вслух не произносил, но на задворках души мирно тлело осознание. Чимин стал якорем, точкой опоры. Заземлял одним своим видом. Благодаря ему хотелось верить в счастливый финал их дикой истории.       Подальше от проклятого острова.       Вот и запихивал свой дрянной характер подальше. Шел навстречу, признавал ошибки. И сейчас признал, что шутка явно не задалась — фиг его знает, звезды так сошлись. Настроение у всех было ни к черту. Понимая это, не мялся, быстро нашел в толпе капитана и, даже не пытаясь скрываться, облокотился с силой на крепкие плечи и сразу начал:       — Пак, я иногда могу жестить, ты…       — Может, останешься в лагере?       Вырвалось одновременно.       — С чего это? — отпрянул и посмотрел с прищуром. — Кажется, мы это уже обсуждали.       Бурно и практически до ссоры. Хосок непоколебимым нравом и оскаленными зубами вырвал себе право присоединиться к отрядам. Не мог сидеть, зная, что его люди в плену. О чем безапелляционно сообщил двум командирам. Выдержать натиск несогласий Чимина, к которому на удивление присоединился Логан, было трудно, однако он справился — его даже хищники в научном центре слушались, что ему какие-то вояки.       На руку сыграл и былой опыт экспедиций.       — Я все-таки думаю, что это может быть слишком опасно. Опаснее, чем в твоих прошлых научных поездках.       — Пак, не нуди, — координатор раздраженно встряхнул плечами. — Я в стольких вылазках побывал, что, скорее, это мне придется по итогу вас спасать. Ты тоже обо мне многого не знаешь.       И когда желание просить прощения превратилось в жажду уколоть?       Наверное в том самом «не знаешь».       — Ладно, мы сегодня сворачиваем не туда, — Чимин первым пошел на попятную. — Нам нужно успокоиться, иначе мы наживем проблем еще до того, как вступим на земли сельвы, — хрустнул шеей, после пятерней зачесал волосы назад. — Мы выдвигаемся через десять минут, сходи, проверь свои запасы еды.       — Сигареты — вот мое питание, — достал из кармана брюк-карго и покрутил одной перед чужим лицом. — Плохи твои навыки анализа, если ты все еще не усвоил, что у такого человека, как я, не бывает просчетов в организации, — в конце вдруг с хрипом и дрожью в голосе, полукриком.       Стрельнуло рефлекторно. Неожиданно оборвалось. Словно нажали на плеере паузу, не дав песне закончиться, а затем включили другую — иного жанра. Такая обычно подходила под жалостливый зов ностальгии. Не приятной — душу дробящей.       Мысли резко потянуло совсем не туда.       Чимин на это выгнул в недоумении бровь — вероятно, его реакция показалась странной. Вроде и привычная язвительность, но от чего в конце такая надломленная? Еще и молчание после, в котором красноречиво горели глаза.       Хосок-то ответ знал.       Не знал, почему вдруг тот намеком просочился наружу.       Чертовы джунгли и чертов остров выворачивали наизнанку. Заставляли менять паттерны поведения. Проверяли на прочность.       Они все — на грани провала.       — Да, пойду проверю, — чисто чтобы заполнить неловкую тишину.       Теперь сбегал от странных реакций сам. Столько держался и все же выдал неосознанно собственные тайны? Пусть безобидно, вскользь, но сделал это. Еще и перед Чимином. Тот ведь сразу сканировал внимательно, до попадания в сто процентов. Зрел в корень, стоило перед ним вильнуть намеком на загадку.       Этой он делиться не готов был.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 09:15

Просторы сельвы

      Грязь под ногами хлюпала, пузырилась, всплесками пачкая штаны почти до самых бедер. Брызги осели грузными сгустками на носках грубых ботинок, утягивая весом в булькающую вязкость. Слишком влажно, липко, тяжело. Второй час в носу стоял запах мерзлой сырости и мокрого дерева, голова уже кружилась от чрезмерной удушливости — джунгли встречали неприветливо, с открытой враждебностью.       Их гнали прочь, пытались развернуть.       Увы, цель оправдывала средства — никто не думал повернуть.       Хосок терпеливо смахнул пот со лба ладонью, впрочем, сделав лишь хуже — плотная перчатка, что закрывала уязвимые участки кожи, вся вымокла и совсем не думала высыхать. Но снять ее — обречь собственные пальцы и кисти на многочисленные порезы и раны от заноз — в настолько непроходимую густую местность они забрели.       И брели все дальше и дальше…       Зацепок больше не было. Даже звери отзывались молчанием, притаились умело и не отсвечивали ни малейшим шорохом — хотя сельва уже давно перестала быть безопасной.       Пора бы и дикому зверю появиться.       — Пак, ты точно знаешь, куда идти? — раздалось глумливо, с нахальной издевкой.       Логан, ну конечно.       — Мы вместе с вашей группой разрабатывали карту местности, — в ответ на провокацию не велись, та уже далеко не первая. — Поэтому вопрос верности пути для нас общий, — холод и ни грана реального спокойствия в тоне — только обман для несведущих.       Хосок поджал губы — потому что был этим сведущим.       И понимал, как никто другой, насколько в действительности громко трещит чужая выдержка.       — Конечно, — все никак не унимались. — Но основной путь предложил ты и твой отряд. И пока, как видишь, мы не достигли каких-либо результатов.       — Естественно, — Хосок, в отличие от Чимина, сдерживаться был не намерен. — Мы здесь гремим, как слоны в посудной лавке. От нас даже мертвые спрячутся, — для наглядности он остановился и несколько раз хлюпнул подошвой вязкую грязевую смесь. — Животные и то чувствуют, за все два часа даже змея рядом не проползла. Так и племя, которое мы ищем, нас заметит и либо сдвинется, либо нападет. Очевидно, из-за чего мы реально еще не достигли результата.       — Координатор Чон прав, — Чимин кивнул, обратившись по статусу. — Более того, эта часть джунглей полумертвая, — он очертил коротким жестом руки пугающие заросли. — Не знаю, может, здесь что-нибудь произошло, но вглубь еще несколько километров будет тишина и ровным счетом ничего. До этого мы на всякий случай прочесали ближние территории, теперь нам надо двинуться дальше и пересечь это плато, — махнул прямой ладонью вперед. — А там уже, уважаемый Логан, — принципиально пропустил звание, — ваша проектировка пути.       — Чего уши развесили, как девки базарные? — командир цитринов проигнорировал очевидную колкость в свою сторону и сразу обратился грубым басом к военным, вынув из кобуры нож. — Двигаем, у нас еще много дел.       И сколько подводных камней в одной фразе.       Путь продолжился в поистине давящей тишине, что изредка разбавлялась звучными шлепками грязи — привычными, но не менее раздражающими. Хосок крепче перехватил лямки рюкзака и, сипло выдыхая сквозь зубы, прибавил шаг, перестраиваясь в середину колонны. Он не чувствовал себя в безопасности рядом с цитринами, однако отряд капитана Пака сзади дарил спокойствие — со спины удара ожидать не стоило.       Хотя Хосок за жизнь столько повидал, что сомневаться было в пору.       Позже мертвенная, давящая своей плотностью зелень стала редеть, выцветать в более светлые оттенки, преображая сумасбродную сельву в мирную долину. Но так казалось лишь на первый взгляд. Он-то был научен опытом многочисленных экспедиций, удачных и крайне отвратительных, порой трагичных — тишина в природе кричала о погибели. Оттого Хосок еще больше насторожился, собрал в кулак всю стойкость и привитую с детства выдержку и принялся внимательно сканировать пространство, не полагаясь только на военных.       В предыдущих вылазках ему не «посчастливилось» участвовать, так что определить изученные ареалы диких мест сперва было трудно: но по чужим чересчур сконцентрированным лицам и новым для взора видам можно было предположить, что они наконец-то минули то самое плато и вышли на еще неизведанную территорию.       Вот здесь начиналась настоящая игра на выживание.

      Проигравшим не просто последнее место — в лучшем случае смерть.

      В худшем — мучения и боль.

      Ясное небо над головой не радовало — пускай солнце для них и выглянуло впервые за несколько недель. Груз ответственности давил, проминал натренированные весом рюкзаков плечи, не давая даже на секунду расслабиться. Хотя природа пыталась сделать все, чтобы чужаки с концами потеряли бдительность — ну точно остров проклятый. Деревья уже не стояли плотной изгородью и не перекрывали густыми кронами всякий кислород, грязь сменилась высохшей галькой, что приятно и тихо хрустела под ботинками, легкий, еле уловимый ветер гулял по невысоким кустарникам, раскачивая широкие листья, а вдалеке улавливались отголоски птичьих песен и звуки журчащей воды — наверняка бурной реки, одной из многих.       Расслабляйся и возносись.       — Предлагаю здесь и устроить привал, — откашлявшись, громко сказал Логан. — Что-то мне подсказывает, что дальше такой возможности не подвернется.       — Согласен, — поддержал Чимин, пусть все так же отстраненно. — Можно на время поиска организовать здесь стоянку, чтобы было относительно спокойное место, куда можно вернуться.       — Хм, опорный пункт, — Хосок выдохнул и скинул с плеч рюкзак, не дожидаясь чужих команд. — Так понимаю, эта вылазка имеет шансы растянуться на сутки?       — А что, координатор Чон, уже поджилки трясутся? — командир цитринов неприкрыто подтрунивал, при этом сально улыбаясь.       — Даже если и да, не вы ли здесь для того, чтобы защищать ученых — то есть сейчас конкретно меня, от любых опасностей? — координатор посмотрел исподлобья. — Или моим поджилкам реально нужно затрястись из-за вашей компетенции? Мне стоит сомневаться? — напирал и напирал, более не позволяя повернуть диалог в язвительность и дурость.       Ему в словесных перепалках равных нет.       — Что вы, — пошел на попятную, — никаких сомнений, мы специалисты своего дела.       — Вот же ж annelida скользкая, — прошипел себе под нос и развернулся, впрочем, тут же вздрагивая, стоило напороться на ехидные глаза капитана Пака — тот, оказывается, стоял всего в нескольких жалких сантиметрах от него. — Блять, Пак…       — Annelida, — повторил Чимин, слегка искажая звук в конце. — Это латынь? Как переводится? — почти выдохнул в лицо.       Отчего-то такая близость напрягла.       — Никак, ученое ругательство, — тем не менее своего лица не терял, быстро нашелся с ответом — ну, не будет же он во всеуслышание разбрасываться секретами. — А ты чего подкрадываешься со спины?       — Это ты долго стоишь, — и впервые за день на чужих губах проскользнула тень искренней улыбки. — А вообще, я тут хочу палатку закрепить, — кивнул вниз и сильнее притоптал ботинком встревоженную военными гальку. — Поможешь?       — Чтобы Логан заподозрил наш тандем? — Хосок сощурил глаза и мысленно задался еще вопросом — с каких пор холодная голова осталась только у него? — Нет уж, если ты забыл, вести себя как прежде было твоей идеей, которую я охотно поддержал. Но перебарщивать в общении мы точно не должны, — и сделал шаг назад. — Так что попроси кого-нибудь другого… — начал поворачиваться, не закончив фразу, но осекся на середине и застопорился, когда его локоть крепко перехватили.       — Тогда попридержи с ним язык, — голос прозвучал строго и даже слегка грубовато, однако не с карательной целью — благой. — План на перспективу хорош, но мы не знаем, как этот ублюдок будет вести себя с тобой, когда ты останешься без поддержки, — чеканил быстро, четко, хваткой не позволяя сдвинуться с места. — Мы вообще о нем ничего не знаем, кроме того, что он явно не за нас. Сейчас он может играть в покорность, а уже ночью направит в тебя автомат и прострелит бошку. Так что да, перебарщивать мы не должны, — холодно хмыкнул и расслабил хватку. — Во всем перебарщивать.       — Не надо так сильно беспокоиться за мою задницу, Пак, — и снова обрастал колючками, что неустанно брызгали ядом. — Для этого палаточку позвал ставить? — язвительность, сплошная язвительность. — Тебе пора запомнить, что мы союзники, а не закадычные друзья. Не нужно тыкать в меня манерами поведения. Границы я знаю.       Тц, и снова разлад — как же невовремя и абсолютно не к месту. И с чего вдруг такой обоюдный откат в отношениях? Хотя для невольных зрителей им на руку драма — меньше подозрений и лишних вопросов.       Жаль, актеры играли в сцене лишь себя.       Опять внутри скребущее чувство. Такое досаждающее, противное и с отпечатком старой печали. Хосок постучал себя по груди — нужно собраться с духом. Срочно и желательно с концами. Для него такой раздрай не в новинку, хоть и тяжел из-за долгих лет эмоциональной тишины. Однако справлялся сегодня он явно ужасно: язык работал гораздо быстрее мозга, психика «радовала» капризами, а наработанная дисциплиной непоколебимость впервые за много лет шла змеистыми трещинами, волной затрагивая его защитную скорлупу.       Вяло радовало и то, что в этом состоянии он не одинок — Чимин тоже вел себя не так, как прежде. Его тоже штормило, Хосок то заметил еще ранним утром — только чужие причины срывов для него оставались тайной.       В глубине своей души чувствовал — знакомой.       Нервно дернув за бегунок на молнии рюкзака, он принялся доставать сложенные в отдельном отсеке колышки, чтобы позже не забыть закрепить палатку — в гальке, конечно, над креплением нужно постараться, но и выбора поприятнее для него нет.       Для них нет.       Сдув со лба отросшие пряди волос, Хосок принялся за работу — тянуть резину не было времени, а он уж точно не собирался становиться обузой.       Он собирался становиться спасителем.       Единственной ценности, что внезапно и путем потери обрела в его глазах значимость.

И хоть бы та была жива в своем полном составе…

***

      Походный рюкзак обмельчал, отчего ощутимее полегчало. Небольшой перекус на импровизированном перевале прибавил сил. Только вот забыл прибавить еще и уверенности. Они снова пробирались сквозь джунгли неизменно долго — где-то час-полтора. На фоне этого двадцатиминутный привал совсем не ощущался, а и без того тусклый энтузиазм с концами мерк.       Тем не менее шли складно, шеренгой держали строй, друг от друга далеко не отходя. Им удалось без препятствий проникнуть вглубь неизведанных территорий, правда, чего не удалось избежать, так это сомнений.       Каждый не только в зелени утопал, еще и в мыслях.       Хосок добросовестно пытался сосредоточиться на местности, но его то и дело затягивало в водоворот тревоги. Это он внешне оставался собранным и хладнокровным, внутри же буйствовал хаос: сердце стучало глубоко, громко, желудок скручивало — и это явно не от съеденных консервов, изнутри пульс отбивал бешеный ритм. Он работал руками, срезая тонким ножиком попадающиеся чересчур густые лианы, а в голове параллельно лавировал между вопросами: где его команда, как она, держится ли?       Конечно, держится, глупец, иначе быть не может.

      Они ведь все из общего железа кованы.

      Мягкий хруст листьев под ногами, треск срезанных лиан. Казалось, снова надоевшая закономерность — они, глупцы, и безмолвные джунгли. Однако где-то издали, еще глухо-глухо стали доноситься попеременные свисты. Внезапная новизна. Рефлекторно дернулись все: кто-то замедлил шаг, кто-то активнее закрутил головой, кто-то и то, и другое.       — Похоже на пение птицы, — тихой догадкой.       — Похоже, — Хосок пробубнил себе под нос, а после, хмурясь, стал усерднее прислушиваться.       Спустя минуту осторожных перебежек они вернулись в прежний темп — никто так и не уловил опасность. Пение загадочной птицы еще отстукивало от деревьев эхом, однако постепенно растворилось в густоте природы.       Так лишь чудилось обманом.       На деле же звук то затихал, то вновь набирал силу. Хосока это отвлекло от посторонних мыслей — ему вдруг стало необходимо определить, что же это был за вид птиц. Его дотошность не спала даже при сильнейшем стрессе. Да и точности в их случае лишними не будут — опасность в этих дебрях только притворяется святой.       Звуки скакали неравномерно, странно. Будто осознанно, а не инстинктивно. Альфа полностью оторвался от разглядывания тропического леса и задрал голову, сместив вектор внимания. Тщательно просматривал густые кроны, не пропускал ни одну толстую крепкую ветку. Но безрезультатно, свист рассеивался, а птица даже не промелькнула — что там силуэт, в верхнем ярусе не было ничего, и лишних звуков не слышалось. Ни шума листьев, ни скрежета коры, ни хлопков крыльев.       Что-то неестественное бродило в коридорах джунглей.       Он сильнее сощурился и упер в стиснутые зубы язык. Попыток отыскать прямой источник не бросал, однако параллельно начал перебирать в голове известный список видов тропических птиц. Хосок не орнитолог, но основные виды Амазонии знал довольно хорошо — сноровка, опыт и придирчивость играли свою роль. Перед каждой экспедицией он педантично углублялся в ареал исследуемой территории, чтобы быть готовым ко всему.       Судьба, правда, все насмехается, второй раз чихает на чужие усердия.       От болезненной иронии жизни отмахнулся — все так же, не место и не время, принялся в уме перечислять: ара слишком громкие и пестрые, туканы высокоголосые и настойчивые, хоацины летают редко, на высоту не взберутся — а звук явно исходил не с земли. Так, стоило копать усерднее. Дрожащее пение, свистообразная огранка, очень громкий и насыщенный звон… Это не танагра, не мухоед, не… Точно, ошейниковая пуховка.       Да, голос явно ее.       Птица как раз юркая, прячется в средних уровнях высоких тропических лесов. Неудивительно, что он ее не разглядел — такую сложно обнаружить среди дикой густоты.       И вот вроде в осознании стоило угомониться — теперь резкий звук в коварной тишине не мучал, обрел с концами лик. Логично и последовательно. Несмотря на это, выдохнуть альфа себе так и не позволил: в груди свербело неприятно, жгуче. Словно Хосок упускал сейчас важный факт — может быть, даже несколько.       Думай, думай, думай…       Впору себя бить отрезвляюще и по щекам — почему память в нужные моменты неуслужливо подводит?       — В чем дело? — обжигающе рядом с мочкой уха.       — Птица, — перед Чимином не таит, прямо делится. — Я определил, кто это, но… Что-то здесь не так.       — Всем остановиться, — подает внезапно голос капитан.       Хруст веток, удар приклада, тонкий лязг цепей.       Команда сработала четко, безукоризненно — даже цитрины в секунду подчинились. Повисла удушающая тишина — и птица вдруг замолчала. Хосок, не заостряя внимания на обращенных к нему пристальных взглядах, прокрался бесшумно на носках слегка вперед и вновь задрал голову, только теперь повернув ее вбок, подставляя ухо.       Прислушался.       Ничего.       — В чем дело? — Логан, явно напряженный и уставший ждать, от долгого молчания хрипло прошипел.       — Птица, — опять повторил Хосок. — В ней что-то странное.       Все обратились в слух. Секунда, две, три… И вот уже набежала минута. Все равно ничего. Это вводило в ступор — почему она замолчала?       — Она уже не поет, — подтвердили очевидное. — Мы так можем весь остаток дня простоять.       — Хосок, — рука Чимина легла на плечо. — Тебе еще нужно время или…?       — Ладно, может… — закусил губу в сомнении, — может, показалось, — но все-таки договорил.       Со стороны Логана раздался хмык, но такой безрадостный. Тот махнул рукой, и их группа двинулась молча вперед — никто не собирался комментировать ситуацию. Путь продолжился. Однако Хосока так и не отпускало ощущение неизбежной опасности.       Чимин держался теперь ближе, постоянно касаниями проверял и кивал своим подбородком, мол, скажи только, снова остановимся. Но он впервые терялся — а еще пытался отчаянно растормошить свою память и выловить нечто важное, что мог забыть. Сомнения все еще душили, хотя, быть может, это из-за всеобщей напряженности? Обстановка, говоря откровенно, не благоволила душевному равновесию. Возможно ли, что его тревоги настойчиво звенят в висках только от ситуации вокруг?       Спустя минут десять тишины Хосок убедился, что сам себе надумал лишние подозрения. Его чуть отпустило, хотя плечи и мышцы лица периодически дергались.       Тело работало лучше интуиции.       Шелест листьев. Глухие шаги.       И опять внезапный свист.              Казалось, совсем близко, прямо над головами. Пение зашлось тем же ритмом. Только теперь стало еще тревожнее. Хосок постарался не дергаться и в очередной раз не вскидывать голову — вместо этого взглянул на наручные часы, сверяясь с временем — близилось к обеду.       К обеду.       Воспоминание прострелило дикой болью, рассеялось по всей голове иглами. Монотонные строки с вкладки электронной научной библиотеки пролетели жирными, но четкими кляксами. Bucco capensis обычно молчит в течение дня, активизируется пением — дрожащими нарастающими нотами, задолго до рассвета. Вот она — та самая неестественность. Важная позабытая деталь, которая переворачивала сейчас все.       — Стойте, — вырвался крик.       А вместе с ним добавился второй, а затем и третий свистообразный звук. Пение теперь нарастало, усиливалось — и в нем так четко улавливалось многоголосие. Незнающие также бы оставили без должного внимания, но перед глазами Хосока вновь рябь — вторая зацепка. Еще одна строчка. Встречаются поодиночке или редко парами из-за апатичного поведения. Это точно не птицы.       Это нечто хуже.       Резко наступившая мертвенная тишина послужила спусковым крючком — та походила на едва уловимую задержку дыхания перед неизбежным нырянием в пропасть. Насильственным. Свист прекратился, колыхающиеся листья застыли, и даже стрекот насекомых сошел на нет. Сама сельва прекратила содрогаться — замерла голодной Смертью, оскалилась безмолвно.       Готовилась к нападению.       — Надо срочно убираться отсюда, — почти неразличимый шепот, еле разлепляя губы.       Мнимая сохранность безопасности.       Бессмыслица.       Их давно услышали.       Где-то в кронах деревьев поднялся гул, и военные сразу схватились за оружие. Звуки затворов автоматов, грязная ругань и торопливая группировка — опасность не просто приближалась, она уже была тут.       Хосок почувствовал каждый вставший волосок на теле. Холодный пот облепил кожу, паника в компании сковала напряженные конечности. Альфа схватился за рукоять походного кинжала, однако так тот и не достал — мир вокруг замер в ожидании, а он во власти вместе с ним.       Треск будто тетивы запустил необратимый механизм. Со всех сторон раздались наперебой крики, кроны пришли в движение. Военные вскинули дула кверху, а сами попятились к центру спинами, стягиваясь в более плотный круг.       Пальцы Хосока наконец-то уверенно до скрипа сжали рукоять ножа — словно тот в действительности мог ему помочь. Глаза судорожно сканировали густые зеленые макушки и ветки, пытаясь уловить движение.       Опасность передвигалась призрачной тенью, не оставляла следы.       — Ждать, — скомандовал Чимин.       — Стрелять, — наперекор пошел Логан.       Два командира в битве — к беде.       Залп стрельбы прогремел раскатисто, с размахом на все джунгли. Координатор лишь успел рефлекторно прикрыть голову руками и сделать несколько шагов назад, до упора в чье-то напряженное тело. В этой суматохе он выглядел потерянно: все, что ему оставалось, так это упираться спиной в спину, как оказалось, капитана Пака и нервно провожать глазами блестящие пули вверх, содрогаясь.       Патроны осыпались жгучим градом. Вокруг стоял запах разгоряченного металла, сорванных листьев и сырой коры. Всевозможные опилки и мусор шапкой укрывали их головы, пылью спадая на лица. Череда выстрелов гремела еще с минуту, прежде чем все стихло.       И опять насмехательское безмолвие.       — Какого черта?! — Чимин, отдышавшись, сразу зашелся яростью. — Я отдал приказ ждать.       — Если бы мы ждали, — цокнул командир цитринов, — нечто сверху нас бы уже прикончило.       — Это могли быть животные, — альфа натурально рычал. — Чем думала твоя голова?       — Да плевать на пару пернатых, или кто там может сидеть, — тот отмахнулся. — Главное, угроза устранена.       — Ни хрена не устранена. Мы, благодаря твоему приказу, не знаем, что там было наверху. Ты где-то видишь здесь что-то, помимо опавших листьев и веток? А если это какие-то редкие животные, м? Или аборигены, которых можно было хотя бы постараться взять в плен? В любом из вариантов мы их точно спугнули.       — Ну и славно. Мы обезопасили себя, — Логан откровенно не понимал претензий и заводился в ответ — это было видно по вздувшимся венам на лбу и красному оттенку лица.       — Ага, и выдали свое присутствие. Ты вообще не понимаешь, что…       Перепалка смешалась в бесконечную череду однотипных оскорблений и упреков. Оба отряда лишь молча наблюдали за своими командирами, не решаясь без приказов что-либо предпринимать. Хотя особо отважные пытались влезть — увы, безуспешно. Хосок тоже был безучастен — вперился взглядом куда-то сквозь облаченные в камуфляж фигуры, пытался переосмыслить произошедшее.       Казалось, они быстро позабыли о слишком нужной осторожности.       Расслабились в клыкастой пасти сельвы, не задумываясь об остроте ее зубов.       Надо же было так глупо просчитаться.       — Сэр… — хриплый булькающий звук откуда-то сзади не сразу привлек внимание.       А когда привлек, смертоносные джунгли уже вонзились крепко в плоть.       Время замедлило ход. Воздух душил густотой и влажностью, пока пробудившиеся инстинкты выворачивали до тошноты. На звук повернулись синхронно, будто повинуясь стадному чутью: военный, что до этого стоял в шеренге замыкающим и молча сторожил тыл, хватал ртом кислород и дрожащими ладонями сжимал область чуть ниже левой ключицы, где торчала уродливым концом самодельная стрела.       От вида густо текущей крови подурнело.

      Осознание ударило с размаха прямо в челюсть.

      — Дикари… — неверяще, с едкой ненавистью.       А следом еще одна спущенная стрела в будущего мертвеца, теперь со спины.       — Блять, Эванс! — крик Чимина и моментальная очередь из пуль. — Тащите в кусты!       В эту же секунду вокруг поднялся гул — крики истинно нечеловеческие раздались со всех сторон. Какофония глушила, резала по ушам, намереваясь дезориентировать. Военные тоже что-то друг другу кричали, пытались снова сгруппироваться. Выходило слабо: у части кончались припасы, кому-то не посчастливилось увернуться от ударов извне. Их раздробленность играла на руку аборигенам и пришедшему вместе с ними хаосу — они с каждой секундой теряли силовое преимущество. Звероподобные возгласы становились интенсивнее, теснили всех к центру — загоняли в ловушку.       — Рассредоточиться! — новый приказ сквозь оры и маты.       Хосока по инерции утянули за собой за толстый ствол гевеи, кто — в суматохе не разобрал. Пока его прикрывали спереди, он спиной вжимался в дерево и судорожно бегал глазами по зарослям, пытаясь уловить чужое присутствие. Нападавшие маскировались умело — прирожденные охотники.       Перед почти пойманной добычей явно не отступят.       Но и хищники, бывает, ошибаются. Альфа ловко подловил этот момент: в отдалении, за пышной листвой дерева промелькнул силуэт, а после в заросли травы пикировало ярко-красное перо.       Уж точно не от птицы.       Хоть дикари их так умело пародировали.       — На двенадцать часов! — что есть силы выкрикнул Хосок.       В ту сторону сразу посыпались выстрелы. Эфемерно послышалось, как что-то грузно упало на землю. Славно, если тело врага.       И плевать, что враги на этой земле — они сами.       Неожиданно вместо нескольких стрел на них обрушился настоящий град. Просто сумасшествие. Хосок в шоке раскрыл глаза, когда залп полетел в их сторону — одно промедление и непременная смерть. Но благодаря высшим силам, не иначе, успел увернуться, кривым кувырком откатываясь в сторону. Торчащий корень больно содрал кожу на предплечье, почти до мяса — кровь со свежей раны окропила землю, грязь прилипла к оборванным краям, щипая. Хоть бы обошлось без заражения. Но лучше уж так, чем вовсе лишиться жизни.       — Надо отступать!       Отражать удары было тяжело — дикарей не было видно, а стрелы летели со всех сторон, испытывая мужчин на прочность. Кроме того, проморгавшись и выругавшись от боли, Хосок с ужасом отметил, что они в плачевном положении — отряды сильно разделились. Были раненые — если не убитые. Не помогала ни хваленая бойцовская выдержка, ни профессиональные навыки, ни оружие. Они — на чужой территории.       Сельва не на их стороне.       Пора не просто отступать. Съебывать к чертовой матери. Только нужно было найти Чимина — лишь ему Хосок мог доверить свою жизнь. Без него отсюда сам точно не уйдет.       У них надежда одна на двоих.       — Ух, блять, была не была, — со стоном сквозь зубы.       Кинжалом впился в корневища соседнего дерева, чтобы, подтянувшись, проползти вдоль папоротников — подниматься было опасно, тем более без пуль за пазухой. Ему бы для уверенности пистолет, но в экстренной ситуации не выбирают.       Нужный силуэт нашелся сразу же — конечно, в самом эпицентре. Капитана и еще несколько парней из его команды выстрелами пытались с концами «выкурить» из хлипкого укрытия — плотной изгороди папоротниковых кустов, что спереди подпирала иссохшая коряга. Хосоку эгоистично было плевать на других, но вот за Чимина он искренне переживал. Черт, походу, альфа не справлялся: с виска того стекала тонкая струя крови, экипировка на плече изорвалась и больше не прикрывала бледную кожу, а в ход уже шел не автомат, а припасенный на тяжелый случай пистолет.       Точно накликал себе чужое спасение.       То, что он собирался сделать — истинно помешательство. Гребаное сумасшествие. Однако пришлось соображать быстро, безрассудно. У него не было автомата, зато были ловкость и превосходная маскировка — дикари просто не обращали внимания на беззащитную единицу.       Хосок решил взять их же оружием.       План был прост в технике, но полностью зависел от удачи. Требовалось всего лишь не попасть под стрелы, стащить брошенное впопыхах оружие и привлечь к себе внимание — военным нужна была передышка.       Ему же, видимо, нужен был повод умереть.       Его появление в центре — точно слишком неожиданный маневр. Руки действовали на автомате, голова была пустой. Пальцы испачкались в земле и оружейном воске — не помнил, как добрался до противоположного края, как схватился спасительно за тяжелый ствол.       Зато помнил, как стрелял.       Вообще-то Хосок еще никогда и ни разу. За единственную смерть себя винил, но и та — без оружия. Поэтому холод металла отдавал в ладони колючей, но неожиданно приятной болью. Кожа под ним гудела, немного чесалась. Действовал он по наитию, целился почти наугад — расположение врагов предположил довольно точно, да вот стрелял слишком наобум и косо.       — Эй, суки в юбках, я здесь! — он кричал, как ненормальный.       Впрочем, им сейчас и был.       Звук натянутой тетивы — причем не одной, отразился в голове пугающим эхом. Элемент неожиданности сыграл, прячущиеся в зарослях аборигены слишком быстро переключились на более явную цель. Краем глаза Хосок уловил поспешные движения — военные смазанными пятнами перемещались за спину. Отступали по приказу. А он продолжал в бреду адреналиновой нирваны палить, до последней пули, до собственного последнего вздоха. Казалось, все опять замедлилось до невозможности.       На деле все происходило быстро.       Стальная хватка вырвала из транса. Его дернули назад, буквально забирая из ловкой хватки Смерти. Мимо пролетела череда из стрел десяти и с характерным хлопком врезалась в рядом стоящее дерево, разрывая на щепки сухую кору. За это же дерево его и спрятали, больно впечатав спиной в жесткую неровную поверхность.       — Чем ты, черт тебя дери, думал? — перед ним красной злостью исходилось лицо Чимина.       Ну и пусть отчитывает, главное, живой.       — А вы? — не мог не шипеть в ответ. — Нашли время для разборок. И где мы сейчас?       Определенно, в заднице, и вслух произносить не надо.       Снова все стихло. Тревожная закономерность — передышка перед штормом. Сельва так и осталась жестокой — играла на нервах и, конечно, по собственным правилам.       И безмолвно каждый понимал, к чему катится их положение: поэтому, не теряя ценного ресурса — времени, они стали аккуратно отступать назад, молясь о прекращении любых атак.       Как жаль, что местные боги к молитвам чужаков глухи.       Треск веток — в этот раз не их. Сквозь прорези плотных жестких листьев промелькнул грузный силуэт. Сначала один, затем второй, после третий.       И пятый, шестой, седьмой.       Десятый.       Топот не одной пары сильных ног четко отбивал ритм по травяному ковру. Издали мерцали головные уборы из ярких красных и синих перьев. С холодными тенями сливалась изрисованная серой краской кожа — та хамелеоном подстраивалась под окружающую среду. Однако при беге все же выделялась, позволяя увидеть пугающе отвратительный облик.       Звук отрывающейся коры и вовсе заставил содрогнуться. С высоты стали соскальзывать еще люди. И вот уже дикарей не десять, а двадцать.       Само безумие пришло на кровавый пир.       А пули, как назло, закончились совсем.

      Чужаки не ожидали, что природа даст отпор их современной технике, а враг окажется в стократ умнее и проворнее.

      — План «Цитадель»! — послышалось громогласное от Логана.       Полное ужаса и почти отчаяния.       Рука Чимина сразу нашла его: схватила крепко, пальцами сплетаясь. Хосок рванул с альфой в одну ногу — без оглядки, куда-то наобум и вглубь. Главное, подальше от преследующего ужаса. Рычание не людей — зверей, эхом разбивалось о спины, аборигены возбужденно гудели, улюлюкали и истошно вопили. Точно неразумные.       Не хотелось верить, что его команда попала в логово настолько дикарей.       О судьбе раненых военных думать тоже не хотелось. Их с капитаном Паком почти что нагоняли, будь у них травмы посерьезнее — уже бы красовались трупами на копьях. Ветки хлестко били по лицу, шипы царапали лоб и щеки, а пот так и манил кровожадную мошкару, что лезла надоедливо на кожу. Сбоку доносились возгласы своих: голоса поочередно удалялись, уходя остатками вибраций по разные стороны.       В видимой зоне помимо них с Чимином неслись еще несколько человек — судя по цвету формы, из отряда цитринов. Но и те спустя несколько метров потерялись в пестром пейзаже, уводя за собой часть преследовавших дикарей.       Легкие не просто горели — пылали. Свежие раны ныли, взмокшие волосы мешали обзору, ступни истерлись мозолями, а мышцы ног гудели от натяжения.       У них кончались силы.       — Направо, — на выдохе просипел Чимин и потянул в сторону.       Погоня все еще длилась. Сзади слышался неразборчивый топот нескольких пар ног и угрожающие выкрики. Они же, не прекращая, сквозь изнеможение с усталостью, бежали. Их переплетенные ладони сжимались до хруста и жгучего давления. Взаимно дарили тепло и поддержку. Альфы работали слаженным механизмом: одинаковый темп, даже дыхание в унисон. Свободная рука одного защищала от ударов веток и цепкой паутины, другого — отмахивалась от насекомых и помогала балансу тел.       Так хотели выжить и спасти друг друга.       Животноподобные крики перебил неожиданно громкий звук журчания воды. Их спасение или их погибель. Спустя минуту они вывалились на расчищенную площадь, тормозя у оборванных границ.       Обрыв.       Не такой уж и большой. Однако с ожидающей внизу шумной бурлящей рекой. Такая даже опытным пловцам может быть не по зубам: потоки силой перебивали друг друга, гудели громко, предупреждающе, волнами кусая каменистый берег. Опасно.       Но еще опаснее остаться здесь, на возвышении.       Из леса выбежали и аборигены. Остановились на расстоянии с вытянутыми копьями, широко раздули ноздри и зарычали, выставив остроконечные жала вперед. Но не приближались. С опаской косились в сторону неуправляемой реки, корчили лица в гримасе отвращения. Видимо, боялись стихию.       Тех теперь детально можно было разглядеть: на бедрах лишь необработанные шкуры; полуголые, но скрывающие истинный цвет кожи за плотным слоем серой краски, что тянулась небрежным узором толстых переплетенных полос; жесткие черные волосы скручены в дреды, со лба убраны уборами наподобие индейских роучей — только эти были гораздо меньше и не такие вычурные. Мощные шеи спрятались под ожерельями с вырванными клыками животных. И человеческими зубами. Лица были изрисованы белыми пятнами, что сливались в изображение черепа, а носы оказались проколоты в разных местах. Увиденное ужасало. Однако самым пугающим завершением образов стали разрезанные на уровне человеческих клыков губы — выглядело воистину уродливо. Кожа отсутствовала сверху и снизу, являя сквозь треугольную зияющую форму чуть пожелтевшую эмаль.       Хосока затошнило.       Рычание привело немного в чувства. К ним стали приближаться. Чимин крепче сжал его ладонь, а он — в ответ. Сзади — шанса почти нет, а спереди — и вовсе.       — Надо прыгать, — Хосок заполошно прошептал.       Контакт глаза в глаза. С обещанием и той самой надеждой.       — Не отпускай мою руку, — Чимин еле шевелил губами, но он услышал.       И не отпустил.       Ни когда они делали широкие шаги назад, ни когда они отправлялись в бурлящую бездну. Спиной было падать очень страшно. Но вместе этот страх ощущался лишь легкими уколами в загривок. Полет длился несколько секунд — после в спину ударился первый болезненный столп. Брызги взмыли вверх и пеной осели на поверхности, надежно скрывая два тела под толщей воды — река оказалась глубокой.       И чертовски холодной.       Легкие после длительного бега не выдерживали давления воды — болели просто адски. Заживо горели. Вода затекала в нос и уши, старалась перевернуть и разорвать плотное сплетение ладоней. Толкала на скорости дальше, пыталась вдребезги разбить тела об острые большие валуны.       Они пробовали вынырнуть, пробовали влиться в бешеное течение — вода их испытывала, не давала простых путей.       Подчинялась воле разъяренной сельвы.       Глаза невозможно было раскрыть. Душу в его теле держала лишь крепкая стальная хватка, что в холоде служила единственным источником тепла.       Хлопок, стук и удар.       Затылок все-таки приложился обо что-то очень твердое. От темечка к шее поползли мурашки, бегущая строка мыслей спуталась и замедлилась. Он чувствовал, как в мышцах разливается тепло и те слабеют. Он чувствовал, как он отключается, отдаваясь на растерзание стихии воды.       Но даже теряя сознание, Хосок руку не отпустил.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 12:25

Земли племени народа Onças Sagradas

      Солнечные лучи ползли щекоткой по щекам, побуждая жмуриться и тихо фыркать. Мягкий ворс плетеного ковра приятно обволакивал снизу голые загорелые ноги. Простая светло-бежевая рубашка с коротким рукавом небрежно спадала с плеча — настолько была большой, а короткие, в такой же тон шорты собирались складками в зоне паха из-за скрюченной позы. Тэхен проснулся всего лишь полчаса назад, но уже успел заскучать — место, где ему позволили переночевать, было слишком однообразным да еще и маленьким по площади.       Не чета дикарскому убежищу.       Ночью, к его большому удивлению, его не повели в личную тюрьму-пещеру. Вместо этого омегу под руку увела Марла в сторону тех же скал, правда, теперь на уровень поменьше. На все вопросы женщина отмахивалась, поэтому он, посчитав дальнейшие расспросы лишней тратой времени и энергии, просто молча смирился — вдруг это очередные странные традиции, кто это племя разберет?       Тем более с таким загадочным вождем.       Тот и вовсе скрылся в джунглях, даже не взглянув на него напоследок. Не наградил хищным блеском золотых янтарей. Вновь доверил своим людям, сам же растворился мрачной тенью в сельве. Оставил будто вынужденно, но в покое — ни разу за ночь и не появился. Омега во временном пристанище всю душу извел, почти до рассвета за сердце хватался — неспокойно ему было.       Свобода душила.       Он не был человеком гнусным, совсем нет — оттого сотворенная с вождем уловка отзывалась резью за худыми ребрами. Тем более когда теперь в его руках сосредоточилась чужая уязвимость.       Имя, что было похоронено для всех за древними печатями.       Гукк. Сколько же раз за ночь в голове Тэхен его прокручивал? Бесчисленно, аж до стыда перед собой. Но отчего-то остановиться все никак не мог — там, глубоко и в секрете от самого себя, было одуряюще приятно знать ключ к чужой душе.       Такую силу ведь здесь вкладывают в имя?       Правда, за плотной и тяжелой вуалью эйфории проглядывалась эгоистичная и довольно злая мысль: в какой ситуации он сможет применить его?       Когда подвернется шанс укротить зверя?       Тот, как назло, все не появлялся. Тэхена аж тошнило от подвернувшегося мгновения одиночества — еще и место, где теперь красовалась аккуратная татуировка, жутко ныло и чесалось.       Без оков впервые он бесился.       Неужели укрощая покорился сам?       Бред, бред, бред. Очередной бессвязный комок мыслей. Изводить себя еще и этим не хотелось. Но и придумать достойное занятие Тэхен не мог: из пещеры выходить было не дозволено, да и путь на улицу был нов — в ночи тот казался легким и недалеким, на деле же, стоило его носу показаться палящему солнцу, омега первым делом запутался в многочисленных разветвлениях, что открывались взору с небольшого возвышения.       Необдуманный побег сейчас бы все усугубил.       А его самовольство могло показаться именно таким. Благо, ум и внутреннее чутье все же пересилили импульсивные желания: Тэхен понимал, что действовать нужно очень осторожно.       Пусть вчерашним днем он выиграл бой, сегодня он снова может проиграть.       — Тц, ну сколько можно? — омега запустил изящные пальцы в нерасчесанные кудри.       От скуки готов был лезть на стену — и откуда в нем такая неусидчивость? Никогда таким не был, сколько себя помнит.       Или был, просто нынешние обстоятельства раскрывают неожиданное?       Громко, мученически выдохнув, Тэхен резко встал и принялся расхаживать по пещере из стороны в сторону. Как хищная кошка, запертая в клетке. Светлые стены давили, мягкий ковер под ногами уже не успокаивал, а раздражал, пространство будто наполнялось спертым горячим воздухом, хотя пещера имела широкий неприкрытый проход сразу же с улицы. Мышцы гудели, ему было до чертиков важно вытрясти всю энергию: ощутить голыми ступнями теплую землю, улыбнуться легкой щекотке от высокой травы, подставить потемневшую от постоянного загара кожу под золотистые лучи. А как же хотелось пробежаться, хотя бы немного — вдоль сточенных жилищами скал, чтобы после по извилистым тропам с прохладными лужами и прямо в дикую бесстрашную сельву.       Он стал таким чувствительным к природе.       Более, чем был.       — Скучаешь?       — Схожу с ума, — Тэхен нервно обернулся и быстрым шагом пересек каменный порог.       Только и ждал дозволения выйти.       Марла стояла в нескольких шагах от входа и слегка нервно перебирала складки легкой зеленой юбки, гремя деревянными бусами, что были пришиты к подолу. Приближаясь, он замедлил шаг, чтобы дать себе несколько секунд на изучение — внутри него что-то встрепенулось, будто уловив заранее неладное. Омега нахмурился: женщина внешне оставалась вполне спокойной и собранной, однако он уже достаточно провел с той времени, чтобы удачно подмечать детали. Особенно непривычные, до сих пор непроявленные.       — Что-то случилось? — его голос стал серьезным, а взгляд проникновенным.       — Нет, — ложь, но такая твердая и уверенная, что невозможно прямо усомниться. Марла тут же выпустила из рук измученную ткань и выпрямилась: — Спала плохо, не обращай внимания.       — Сделаю вид, что я поверил, — Тэхен все еще щурил глаза, изучая напряженный силуэт. — Но если что-то касается меня, то…       — Ничего, что бы тебя затрагивало, — сталью, продолжая гнуть линию.       — … я хочу знать, — все же закончил Тэхен.       Властно, решительно, непоколебимо.       Он теперь в племени мог подать голос.       — Идем, у нас сегодня много дел, — Марла отступила назад, а затем, развернувшись, взяла быстрый темп, видимо, желая побыстрее увести его подальше от ночлега.       Омега в молчании двинулся следом. Настроение с умеренного перекочевало в паршивое: подавленное раздражение осело желчным вкусом на стенках гортани. Тэхен поморщился и передернул плечами, пытаясь расслабиться.       Стоило мягкой траве коснуться голых икр, стало в разы легче. Лес влиял на него лучшим образом — дарил покой, приводил мысли в порядок. Кто бы мог предположить, что он будет так тяготеть к природе: раньше омега не видел ничего дальше стен сначала школы, потом университета, а затем и научного центра.       Какое упущение.       Думалось об этом все чаще и чаще.       — Как татуировка? — женщина ненавязчиво завела диалог.       Трава под ногами шуршала, все еще влажная после дождя земля немного холодила стопы. Вобрав в легкие побольше воздуха, он выпрямил локоть и быстро прошелся пальцами по больше не скрытой повязками коже, отмечая ровность линий — удивительно, но раны визуально совсем стянулись и больше не кровили, хоть вдоль рисунка и тянулись до сих пор неприятные ощущения.       — Колет и зудит, — Тэхен сморщился, но после сразу улыбнулся. — Но почему-то от этого осознания приятно.       — О победе всегда приятно помнить, — не без теплоты, но с легкой дрожью в голосе. — Как тебе, кстати, наши традиции? — женщина сразу сменила тему, видимо, чтобы к ней снова не лезли в душу.       — Вы умеете развлекаться, — он хмыкнул, не став таить истинные мысли.       Кровь и жестокость никуда и не делись из памяти, однако теперь те стояли явно не на первом месте. Нельзя не восхититься такой живой и необычной стороной племени — только истинный дурак под гнетом гнева не пожелал бы увидеть полную картину. А омега дураком себя явно не считал.       Да и к ужасу, действительно проникся местным колоритом.       — Что уж, сельва умеет быть не только жестокой, — Марла кивнула сама себе, — но и поистине красивой, — и речь явно не о видах, хоть те и были действительно прекрасны.       — Сложно поспорить.       Минув лесную часть территории, они вышли не там, где Тэхен ожидал. Он сначала даже не осознал открывшихся масштабов, только глубоко вдохнул запах сладости, что тонко отдавал пряным шоколадом. Тот аж появился на языке — сразу захотелось облизнуться и причмокнуть, чтобы распробовать наверняка.       Небольшое промедление, всего секундная заминка, и вот его глаза широко распахнулись: впереди зеленой скатертью тянулись ряды несильно высоких деревьев с большими коричнево-золотистыми плодами, что в свете солнечных лучей казались ярче и соблазнительнее.       — Это…       — Наши плантации, — с гордостью представила Марла. — На самом деле, мы выращиваем не только плоды какао, далее вон там, — женщина, звякнув браслетами, вытянула руку вперед и указала на протоптанную дорогу, что сворачивала за деревья недалеко от них: — еще бобовые и фруктовая долина. Здесь даже ягоды смогли развести, хоть они и были самыми дикими и прихотливыми культурами. Но боги любят эти земли, а здешние люди — не меньше их в ответ. Вот и вышло райское место, — в интонации сплошная теплота. — Кстати, из ягод здесь делают первоклассное вино, надо будет дать тебе попробовать.       — Черт побери… — Тэхен все никак не мог прийти в себя, только восхищенно оглядывал землю и работающих на ней людей.       — Что? Все еще считаешь нас дикарями? — Марла по-доброму рассмеялась. — Я тоже в первый раз удивилась, по секрету, почти до обморока, — заговорщически прошептала. — Ладно, идем, покажу тебе все-таки то, ради чего мы сюда пришли.       Он шагнул в сторону, но взгляда от открытого пейзажа так и не оторвал: до последнего впитывал краски усмиренной природы. Не думал, что способен еще поразиться, но делал это вновь и вновь, когда знакомство с племенем затягивало глубже.       Интересно, для чего же жизнь его так тянет к истокам дикарей?       Запах шоколадной сладости все еще тянулся шлейфом, щекоткой отзываясь по носовым пазухам. В животе отозвалось голодное урчание — аж органы свело. Давненько Тэхен не ощущал подобного голода — да и голода вообще. Странно, непонимание так и отразилось на лице: а правда, как давно омега ощущал обыденные потребности?       Опять пробел в собственных воспоминаниях.       Чувствительный слух уловил звонкие посвистывания. Такие зазывающие, знакомые. Следом раздался писк почти на ультразвуке и нетерпеливые, будто радостные хрипы. Шея громко хрустнула от резкого поворота, а глаза во второй раз за день широко распахнулись. На губы полезла глупая, совсем несдержанная улыбка, когда он увидел источник тех самых необычных звуков.       Малыш тапир, что явно стал чуть выше в холке, крайне забавно крутился вокруг своей оси и перетаптывал передними ногами землю аж до пыли. Тот весь искрился счастьем: хрюкал, как заведенный свин, оглушающе свистел и то подбегал к решетчатому ограждению из перевязанных стеблей бамбука, то пятился назад, вытягивая вьющийся хоботок вперед.       Рвался к своему спасителю.       — Проклятые боги, как же ты вырос! — омега ахнул и в прыжке пересек бамбуковый забор, сразу же налетая с объятиями на прелестного детеныша, который на детеныша-то уже и не походил.       Маленький тапир совсем разошелся в криках, весь вился, как юла, лез к лицу, хоботком целуя щеки — Тэхен даже не обращал внимания на все появляющиеся и появляющиеся от таких бурных приветствий пятна грязи, которые неаккуратно оставляли маленькие копытца. Он просто искренне радовался в ответ — в событиях совсем забыл про обретенного друга.       А в эту самую минуту понял, как скучал по безусловному теплу.       — Ох и помотала нам нервы твоя находка, — Марла, не переставая наблюдать за трогательным воссоединением, подошла тихо и облокотилась руками на изгородь, чуть переваливаясь вперед. — Хромой, а такой бойкий. Два раза чуть не отцапал пальцы нашим альфам, что приходили воду менять.       — Весь в меня, — омега гордо вздернул подбородок, приподнимая откормленное тельце и прижимаясь к нему носом.       — Это уж точно, — хмыкнула. — Какой хозяин, такой и питомец.       — Я не его хозяин, — Тэхен слегка нахмурился и мотнул головой. — Я его друг.       — Да будет так, — женщина одобрительно кивнула. — Однако в таком случае ему обязательно нужно дать имя.       — Хм, — омега задумчиво промычал и, вытянув зверька вперед, пристально посмотрел в блестящие глаза-бусинки. На ум шло все и одновременно ничего — хотелось для найденыша что-нибудь особенное, под стать его характеру и месту жительства. — А как будет на вашем языке «упрямый»?       — Teimoso, — ответила без запинки. — Ему пойдет, — кивнула и хмыкнула.       — Tei-mo-so, — растянул. — Tei-mo. Teimo, — более уверенно. — Теймо, — перенес на свой язык. — Нравится имя, малыш?       Тапир отозвался очередным посвистыванием, нарастающим и громким, а затем закружил в воздухе хоботком, прямо точно понял, что у него спросили. Тэхен не переставал с него умиляться, едва шевеля губами, повторял придуманное имя, с искренней радостью наблюдая за чужим счастьем.       В имени, выходит, действительно есть сила, даже если то — для братьев меньших.       Малыш Теймо устал крутиться и лег, выставив беленькое пузико, на спину, подставляясь под нежные осторожные касания. Омега животных любил каждой клеточкой, оттого обращался из раза в раз предельно аккуратно: пальцы мягко легли на вздымающееся от дыхания брюшко и в легкости стали выводить прямые линии. Параллельно Тэхен осматривал поврежденную ногу, что внешне выглядела почти здоровой — но он знал, что та неправильно сгибалась в крошечных суставах и была уже не такой крепкой и выносливой. Печального выдоха сдержать не получилось — грустно было видеть, к чему снова привели людская алчность и жестокость.       — Кстати, а почему он здесь, за изгородью? — не переставая гладить и почесывать под шерсткой, поинтересовался. — Я имею в виду, что вы же вроде как за дикую природу и животных не держите в загонах. Или держите? — после увиденных плантаций сомнения в прежних убеждениях не могли не проскочить.       — Это ты уже сам додумал, — Марла коротко усмехнулась. — Мы тоже зависим от низменного и тоже хотим есть. Мы не трясемся над каждым живым организмом, мы чтим природу и ее порядки — это не про фанатизм, а про баланс, — женщина говорила своим поучительным тоном, как всегда вкрадчиво и спокойно. — Могли бы держать, но специально животных здесь никто не выращивает, слишком затратно и невыгодно. Охота гораздо проще и честнее. На ней мы следуем порядкам богов, а не сами пытаемся тот перестроить. Однако это не значит, что кто-нибудь не захочет полакомиться этим дружочком, — та указала пальцем на тапира, — слишком беззащитный.       — Пожалуйста, не говори о нем, как о еде, меня сейчас стошнит.       — Да и свободному народу не по нраву клетки — ни для себя, ни для других, — перестала говорить так прямо, однако мысль продолжила, не обращая внимания на сморщенное лицо Тэхена. — Загон пришлось специально возводить, чтобы маленький негодник, — Марла наклонилась и дотянулась рукой до зверька, похлопав того между ушей, — не удрал туда, откуда потом не вернется.       — Сначала говоришь, живете по циклу природы, охота честнее, чем разведение, однако полакомиться беззащитным все-таки не грех? — Тэхен негодовал, но искренне пытался понять. Зачем-то вновь и вновь давал шанс жестоким дикарям. — И в это же время печетесь о нем — своей добыче? Не складывается у меня.       — Во-первых, ты мыслишь крайностями. Не пытайся приравнять нас к хорошим или плохим. Мы просто есть. Ты видел, что племя живет иерархией, и это вовсе неспроста. Один только вождь способен укротить все добро и зло, что здесь обитает. Но даже он не может предвидеть абсолютно все. Поведение низших особенно, — на этих словах Марла вздрогнула. Чуть переведя дух, смочив слюной губы, продолжила более тихо и собранно. — Во-вторых, в племени еще никто достаточно рассудка не лишился, чтобы пойти против вождя. Он приказы не повторяет никогда — сказано было следить во все глаза за зверенышем, значит, все племя дела бросит, но проследит.       Не повторяет. Следить. За детенышем.       На кой главному дикарю лишняя искалеченная душа?       Неужто это все устроено по его прихоти?       — Но я пошел, — омега отозвался чуть охрипше, потерянно, намеренно проигнорировав информацию о приказе.       Та чересчур приятно отозвалась в груди.       Вокруг сердца теплело слишком поспешно — льды вот-вот и в лужу превратятся.       — Потому что ты еще до встречи с сельвой рассудок потерял. Ее истинно потерянное дитя.       Тэхен хотел возмутиться, однако так и не выпустил ни единого звука, растерявшись. Разумной части совершенно не нравились эти участившиеся намеки на связь с сельвой и дикарями. А вот сердцу было отчего-то так спокойно — словно оно отзывалось на нечто привычное, обыденное.       Словно оно наконец-то оказалось дома.       — Coração, — донеслось со стороны напряженно, но с явными нотками тепла в голосе.       Татуировку на руке обожгло, а родимое пятно на плече защипало — омега прошипел подобно кошке и сморщил лоб. Сразу вскинул взгляд и споткнулся о блекло-фиолетовые радужки, что источали колючий холод — такой внушительный и древний.       В этих глазах Тэхен не находил безопасности.       Но и опасности — тоже.       — Algum resultado? — Марла едва склонила голову в приветствии и тут же сделала шаг навстречу.       Атмосфера поменялась — казалось, воздух наполнился едкими парами. Стало тяжело дышать: в грудной клетке словно выросла решетка, что сковывала движения и не позволяла с жадностью глотать свежий кислород. Тэхен переложил притихшего тапира на землю, а сам поднялся и подошел к изгороди, уставившись на неожиданного гостя — шамана.       Тот был весь сосредоточенный, по виду осунувшийся и очень-очень бледный — словно сама Смерть из него все силы вытянула. Облик заметно отличался: мужчина больше не выглядел уверенно и спокойно. Белоснежно-седые волосы вылезли колтунами из косы, головной убор из черно-белых перьев завалился набок, а чернильные пестрые узоры на коже смазались и превратились в небрежные пятна, что теперь уродовали нарисованный орнамент в районе сгибов.       — Sem Vida, ele não sobreviverá, — ответил шаман.       И вперился взглядом прямиком в его душу.       Омегу аж пробрало: он сухо сглотнул и застыл, вцепившись гибкими пальцами в бамбуковые прутья. Глаза напротив не несли хорошее и теплое. Они несли дурное. Такое, от чего Тэхену непременно станет совестно и больно.       Даже если он не виноват, а чувств для боли и в помине нет.       Шаман более не произносил ни звука — и без того нутро выворачивал. Омеге не нравилось подобное влияние: он без видимой причины ощущал себя виновным и ответственным — перед чем, неизвестно. Но чувства так затягивали, что невольно становилось страшно.       Что-то нехорошее заготовила дикая сельва.       Ему казалось, что они стояли так вечность — в реальности же не больше тридцати секунд. Шаман только моргнул, разорвав невидимую связь, после на пятках развернулся и побрел назад, ступая мягко и бесшумно. Никаких зазывающих жестов за собой, никакой пустой болтовни, однако и так было понятно, что тот призывал последовать за ним.       — Идем, — обратилась к нему Марла. — Это срочно.       Тэхен не усомнился. Напоследок нагнулся и быстро чмокнул в макушку Теймо, прежде чем перелезть через забор и поравняться с Марлой. Чутье омеге подсказывало, что они сейчас направлялись в сторону вины общих ненастий — подсознанию было очевидно, что недавнее, а впрочем, и нынешнее настроение Марлы перекликалось с причиной изменений в шамане.       Возможно, то объясняло и его очередную нестабильность настроений.       Как назло, в голову полезли болезненные образы вождя. Как с его виска стекала струя пота, как тот сжимал ручки трона — до побеления костяшек и взбухших вен. Картина всплывала четкая, в самом лучшем качестве: чтобы Тэхен точно мог вспомнить каждую странность и связать тревогой все события.       Какое же гадство.       Они шли обходными тропами — то терялись в густоте природы, то выходили на окраину жилых территорий, распинывая гальку и пугая прячущихся в деревьях птиц. Те еще так кричали — пронзительно, обреченно. На фоне затихшего племени это звучало жутко.       Дурное предчувствие все жалило и жалило ядовитыми иглами.       Наконец впереди показалась невысокая скала — такая вся одинокая, покрытая уродливыми трещинами к вершине. В ней Тэхен приметил узкое отверстие с рост человека — и гадать не нужно, очередной природный вход в укрытие.       — A Vida vai primeiro, — шаман подошел к входу и встал от него сбоку, складывая руки перед собой.       На Тэхена взгляда не поднимал, что-то высматривал в тенях зелени. Омега же недоумевал, что от него требуется: прежде незнакомый язык он улавливал благодаря эмоциям и жестам, а в этой ситуации не знал, как поступить — шаман был холоден и непроницаем.       — Он просит тебя войти первым, — тут же пояснила Марла. — Давай, не бойся, мы войдем следом, — и ласково подтолкнула в спину рукой.       Омега закусил щеки изнутри и еще раз оглянулся по сторонам: Марла ему улыбалась слабой, но поддерживающей улыбкой, а шаман непоколебимо стоял и смотрел перед собой, поджав губы — видно было, сдерживался в нетерпеливом раздражении. Тем не менее Тэхен все равно медлил и не сразу сделал шаг вперед — только после того как понял, что путей отхода не было.       Глубокий вдох, медленный выдох и неторопливая поступь.       Стены пещеры будто разошлись, пропуская внутрь: проход с каждым робким шагом расширялся и словно удлинялся. Внутри было очень тепло, даже почти душно — кожа сразу нагрелась и покрылась капельками пота. Но он не отступал назад, даже несмотря на то, что не слышал обещанных шагов за спиной.       Весь был приворожен таинственным туннелем.       Архитектура дикарей не переставала удивлять: сам факт одомашнивания скал вызывал трепет, что уж было говорить о внутреннем устройстве и особенных значениях. Эта пещера тоже казалась особенной, не такой, как многие другие: вдоль каменных стен тянулись узоры рисунков, но совершенно самобытные — оранжево-белые буквы стекались в целый резной ковер, что в тусклом свечении внутристенных факелов мерцал огненными искрами. Визуально мерещилось, что туннель прямо горел, при этом не перегружая глаза.       Каменный пол сменился мягкой шкурой. От соприкосновения босых стоп с гладким покровом Тэхен непроизвольно издал мычащий звук — ощущения оказались чрезмерно приятными и знакомыми. Кончики пальцев ног и рук загудели — внутренне что-то начало толкать вперед, почти что пробивая грудную клетку. Он ускорился, перейдя практически на бег: помогал себе руками, ладонями отталкиваясь от разрисованных стен.       Гул в ушах, стук сердца эхом об камень и удар с разбега о край.       Споткнулся о подол маячившей Смерти.       Тэхен не мог воспринять то, что перед ним предстало. Глаза бегали из стороны в сторону, но он словно видел сквозь мутное стекло, рот распахнулся, чтобы отчаянно хватать спертый воздух и еле уловимую сладость карамельной дыни, а пульс участился.       Недоумение, отрицание, страх.       На него обрушилась целая палитра чувств.       Перед омегой лежало нагое тело. Всегда массивное и сильное, сейчас оно казалось таким хрупким, уязвимым.       От этого неожиданно растеклась по сердцу боль.       Гукк. Имя снова вызывало чувства — только теперь липкие, душу дробящие. Хотелось воззвать к этому местному богу и спросить — какого черта тот предстал таким уязвимым? Бледный, с трудом дышащий — издали даже не сразу узнать.       Но Тэхен уже каждую деталь наизусть запомнил — тут же мучителя своего признал.       — Vida…       Так тихо и хрипло, будто и не голосом вовсе — ветром по безликой местности. Он вздрогнул и оступился назад: непривычно слышать столько боли и слабости из этих уст. Даже удивительно, как еще вчера непоколебимый дикарь уже сегодня практически не двигался, но при этом был способен что-либо произносить — хотя, сделав противоречиво несколько шагов вперед, ближе, Тэхен теперь не был уверен, что чужой голос — не слуховая галлюцинация.       Вождь был неподвижен, как мертвец.       Альфа лежал на правом боку, в неудобной скрюченной позе: под шею была подложена жесткая на вид прямоугольная подушка, руки согнуты в локтях и зачем-то связаны. Было видно, не по своей воле: точно шаман постарался унять чужое упрямство — наверняка вождь и в болезни оставался чересчур упертым и максимально непреклонным. Правда, недугу плевать, насколько сильна его жертва.       Тэхен сделал еще один шаг.       Пальцы ног почти касались чужой раскаленной кожи — она так пылала, что омеге самому стало жарко до дурноты. Он присел на корточки и подался вперед: беспокойный взгляд забегал по телу быстрее, впитывая мельчайшие детали болезни.       Дикаря лихорадило — тело хоть и лежало неподвижно, но мурашки на липкой от пота коже все равно выдавали истинное состояние. Еще эта смертельная бледнота: альфа даже в золотистом отражении огней казался неестественно снежным, замерзшим. Внезапная зима среди вечного лета. Но и не это пугало Тэхена больше всего. Самое ужасное, что бросилось в глаза — белый пенистообразный налет на губах.       Похожий на ядовитый укус бешенства.       — Quem diria que a Vida com a Morte seria tão cruel? — шаман возник будто из ниоткуда, незаметно и тихо.       Но отчего-то так громко и ярко для самого Тэхена. Он не понял слов, которые, возможно, даже и не к нему были обращены, однако все равно вздрогнул и зажмурил глаза — сам не знал, почему, но стало еще неприятнее, совестнее.       — Что с ним? — вопросом обратился уже к стоявшей у порога комнаты Марле. Забавно, ему было бы уместнее спросить, зачем его сюда привели, однако охватившее волнение и скрываемая от других доброта не могли позволить вести себя бездушно.       Даже перед лицом врага, что будто сердцу вовсе и не враг.       — Отравление ядом, — громогласным приговором. — Я не знаю всех подробностей, но Grande Líder не приходит в себя уже свыше четырех часов.       Тук-тук, тук-тук. Сердце ухнуло в желудок, сбилось с ритма: у Тэхена аж перед глазами все поплыло. В диком страхе вернулся взглядом к альфе и потянулся рукой к смазанному из-за подступивших скупых слез бледному лицу, но так и не коснувшись. Вдруг едва держащаяся среди живых душа рассыпется. Омега так надеялся избавиться от гнусного дикаря, однако, когда в действительности смог свои руки запятнать чужой слабостью — сам увяз. В таком тягучем, слишком густом болоте сожаления. Ему было не то что не по себе, ему было больно — как бы голод ненависти внутри не клокотал, а истинным убийцей он никогда не желал быть.       Свет вчерашней победы окончательно угас.       Стойкость Тэхена — вместе с ним.       И глазные яблоки под закрытыми веками не двигались. Гукк походил на холодный, неживой каменный идол, что так любили возводить своим богам местные. Можно было подумать, что вождь уже испустил дух, если бы не слабо вздымающаяся грудная клетка.       Стоила ли победа подобной жертвы?

      А был ли другой выход?

      Смерть словно шла за ним по следам. Куда бы Тэхен не ступил, какое бы решение не принял, а люди вокруг все равно умирали. Омега ощущал себя главным корнем проблем — не дикаря теперь винил. Тот вон, в нескольких сантиметрах от него лежал и еле держал душу на земле.       Тэхен оказался настоящим дураком, что считал себя мудрецом.       Теперь он понимал, как было опрометчиво считать, что все у него под контролем. Думал, каждое событие предугадал. Да вот вышла все-таки осечка: в своих же чувствах просчитался. Наивно полагал, что сможет запросто примерить роль убийцы и, в случае чего, не побрезговать душой вождя. Тот ведь не побрезговал душами невинных: убил голыми руками часть их команды, почти убил его друзей из-за глупого стечения паршивых обстоятельств. А сколько жертв на его разрисованных грубых ладонях — местным богам только известно. Но число наверняка неприличное, грешное даже для Ада.       И все же, за проведенное в племени время, рядом с ним, что-то внутри Тэхена надорвалось. Нет, желание убраться с проклятого острова никуда не пропало, но теперь не хотелось ради этого жертвовать.       Не им.       Желудок скрутило и его натурально затошнило. Ненавязчивый, увядающий запах полюбившейся дыни не сглаживал углы, а садистски давил на открывшиеся раны.       Видеть последствия своих поступков оказалось разрушительно.       — Это… Я?       Закапывал себя дальше, увиденного было словно недостаточно, чтобы прочувствовать заслуженную вину.       — Это Судьба, — Марла поджала губы. — Только ей одной известно, к чему приведут людские поступки.       Тэхен был не согласен. Высшие силы, может, и заправляли чередой событий, но эту череду люди выбирали себе сами. Когда омега приманивал змею, он знал, чем это может обернуться.       Не знал только, как это повлияет на него самого.       — Diz-lhe que a Vida deve encontrar a serpente, — шаман вдруг подал голос. Тот звучал властно, строго, неоспоримо. — Não posso manter a Morte por muito tempo. Sem veneno, não há antídoto. É uma prova — dos Deuses para a Vida, — омега вздрогнул, когда с ним сели рядом и, взяв в руки влажную тряпку, принялись мягко обтирать пылающую кожу вождя.       — Vida, ты… — обратилась к нему Марла. — Должен найти эту змею. Без ее яда он, — женщина указала подбородком на шамана, — не сможет приготовить лекарство, а он, — теперь качнула в сторону вождя, — не сможет выжить.       — Нет другого способа? — омега с надеждой уставился на женщину. — Я не знаю площадь острова, ареал обитания, характеристику вида и…       — Увы, нет, — хмуро, перебив. — Судьба племени будет зависеть от тебя.       Еще вернее — от удачи.       — Так, ладно, — Тэхен растер ладонями лицо и с тяжелым вздохом встал. — Я попробую. Только мне кое-что потребуется.       — Все, что угодно для спасения вождя. Проси.       — Мне… — начал омега, но застопорился, отвлекшись на громкий лязг металлических чашек — шаман подскочил и начал по-новой что-то интенсивно замешивать на столике, что стоял недалеко от лежбища. Видимо, дикарю становилось хуже — это тут же подтолкнуло соображать быстрее. — Мне нужны старые вещи, там в карманах есть нужные записи и приборы… И Брикс, без нее никак. Она гораздо лучше меня разбирается в ареалах обитания и видовых отличиях. Плюс, так явно будет быстрее.       — Хорошо, мы все подготовим, — женщина кивнула. — Но с вами в обязательном порядке пойдет сопровождение. Я пойти не смогу, не положено, поэтому перепроверьте перед вылазкой сразу все — в джунглях не у кого будет помощи просить, Guardiões e Caçadores вас не поймут… И, Тэхен, — это уже произнесла в тоннеле наедине, с мольбой. — Пожалуйста, я надеюсь на твое благоразумие и искренность. Сельва и онкасы вам будут по гроб благодарны за доброту, когда поможете.       Не если, а когда — какая же уверенность в его успехе.       Тэхен вот совсем ни в чем не был уверен.       — Свобода — лучшая благодарность для нас.       — Ты знаешь…       — Да-да, — он горько хмыкнул. — Мне в качестве спасибо хватит вашего здорового вождя. А Брикс наверняка что-нибудь себе придумает, она уж точно оторвется на такой возможности.       — Только здоровье вождя… — Марла задумчиво промычала. — Ты все-таки оттаял.       — Нисколько, — вот теперь они любезно обменялись ложью — женщина при встрече, а Тэхен вот только что. — Да и мое личное отношение тут ни при чем, — застопорился, сглотнув колючий ком в горле. — Я просто не хочу брать на себя бремя убийцы, — говорил грубо и при этом тяжело. — Никто не вправе отбирать чужие жизни, я уж и подавно.       — Não admira que a selva te tenha escolhido. Tentas parecer impenetrável e duro, mas na verdade és tão suave e gentil. Coração perfeito para o Chefe, — женщина внезапно перешла на их язык.       — Это ты только что меня прокляла? — омега аж выпучил глаза и на долю секунды забыл о навалившейся беде, настолько его обескуражила чужая речь — Марла крайне редко говорила с ним на местном языке, разве что в присутствии аборигенов, оттого было странно и удивительно слышать от той такие длинные фразы.       — Я не шаманка, чтобы слать проклятья, — мягкая улыбка расцвела на загорелом, как и у всех в племени, лице. — Заговорила на удачу, — подмигнула.       — Не верю, — задиристо оповестил. — но все равно не узнаю правду.       — Узнаешь, когда выучишь язык. А пока — учись доверию.       И будто во фразе — двойное заковыристое дно.       Впрочем, он быстро сменил тему: чтобы не чувствовать гадкой кислоты от самобичевания на языке, омега пытался шутить, по-напускному храбрился. Не вынес бы давящей тишины по пути на выход. Каменные коридоры не завораживали, они теперь гнали быстро прочь — и ровно так же звали поскорее возвратиться назад. Марла явно видела и знала побольше Тэхена: для той его переживания стелились на ладони открыто и чересчур очевидно, оттого женщина активно поддерживала их бессмысленную перебранку — обоим от этого было легче.       Каждый из них по-своему переживал удар по главной душе племени.       Хруст сухой ветки под ногами, слепящие лучи солнца в лицо и свежий воздух — без нужного запаха фруктового мускуса. Тэхен аж повел носом в сторону, пытаясь уловить остатки сладкого аромата — сейчас единственное напоминание о ненавистном дикаре.       Правда до сих пор ненавистном?       Да, да, да — внутри себя убеждать не перестанет. Сам себе кивнул — ничего не изменилось. Да, он чувствовал сожаление и вину, однако то были всего лишь человеческие качества — омега не был монстром и не собирался им становиться. Желание помочь тоже в эту топку: Тэхен просто осознал ошибки, которые последовали прямиком за хитростью. Определенно, все, что у него к дикарю — банальная человечность. А жар под сердцем и к низу живота — последствия стрессовых недель. Неимоверно долгих, непривычных. Да, это точно все оно.       Не оттаял он, не потеплел.

      И к дикарю не прикипел.

      Мысли, мысли, мысли — снова сводили с ума, пытались запутать. И как всегда — появились те не к месту и не ко времени. Тэхен на это только стиснул посильнее, до скрипа эмали, зубы и по-острому четким взглядом устремился вперед, запоминая маршрут, по которому его вела Марла — бессмысленно, конечно, но хоть так забить гудящую голову. Настолько отчаянно не хотел признавать в себе никаких метаморфоз и погружаться во все это.       Погружаться в дикаря и его чертово племя.       Но те его сами затягивали, нагло и без спроса — иначе невозможно было объяснить, какого он так несся в очередные испытания. Истинно проклятье диких земель. Будило в нем что-то страшное, непростительное. Дикие чувства, что зубчатыми бутонами прорезались сквозь корку льда на сердце, отравляя каждую клетку в организме. Настоящий яд, повинный в хвори несгибаемого организма.

И если для дикаря лекарство он найдет, то для себя — получится ли?

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 13:25

Просторы сельвы

      Солнце, пробиваясь сквозь густые кроны деревьев, оставляло на земле только размытые пятна света. Но и этих крупиц хватало, чтобы обжигать неприкрытые участки кожи. Жара разыгралась просто нестерпимая: распаляла влажный, насыщенный запахом гнилой листвы воздух, от которого кололо в носу, лучами кусала руки, что не прятались под плотными слоями одежды.       От градусов тепла хотелось натурально сдохнуть.       Да, ученые определенно отвыкли от носки привычной одежды — онкасы все-таки знали толк в соответствующих одеяниях. Аборигены как раз шли рядом, ненапряжно и почти беспечно: их легкие ткани укрывали приятно, безопасно. Тэхен же с Брикс мучались во всей экипировке — та оказалась тяжелой, грубой для изнеженной под солнцем кожи. Они наверняка бы открыто возмущались и бранились по этому поводу, если бы обстоятельства их совместной «прогулки» были иными.       Не такими удручающими и напряженными.       На этой почве Брикс даже вопросов не задавала: увидев хмурого Тэхена и слишком собранную Марлу в окружении дикарей, та сразу поняла, что дело пахло серьезно. Молча последовала за другом, так же молча приняла свою одежду, которая, к удивлению, была в идеально чистом и нетронутом состоянии. Безмолвие за все время Тэхен нарушил лишь дважды: когда объяснял, для чего их ведут в джунгли и что требуется от подруги.       Не сговариваясь, они одновременно отправились к площади, где проходил еще вчера бой — именно с той стороны лесов приползла змея, было логично начать искать ее там. В это же время онкасы, которые встречались им на пути, с неприкрытым интересом разглядывали их «процессию», особенно зачем-то вернувшиеся «наряды» ученых. Кто-то даже шипел на них, не страшась никого — в тяжелых плотных брюках, грубых берцах, облегающих футболках и с повязанными на головах банданами, что нашлись до этого в карманах, Тэхен и Брикс слишком выделялись.       Напоминали, что они — все еще чужаки.       Благо, их «охрана» косо не смотрела. Терпеливо выполняла приказ, сопровождая по сельве незримой осторожной тенью. Ученые перестали ту замечать, стоило шумному поселению остаться за спинами — хотя присутствие опоры позади все равно ощущалось. Они же, лишь немного углубляясь в густоту тропического леса, сразу принялись за дело, скрупулезно и внимательно изучая местность.       — Ты помнишь, как она выглядела? — Брикс прервала затянувшуюся тишину.       Ученые уже двадцать минут бродили вдоль мокрых разросшихся кустов, проверяя на наличие каких-либо следов.       — Смазанно, — неутешающе. — Было темно и не до разглядываний. Из примечательного — у нее были зелено-синие ромбовидные чешуйки, длина где-то не больше двадцати сантиметров и… Яркие изумрудные глаза — пожалуй, это самый отличительный признак, который бы я выделил.       — Хреново, учитывая, что мы в ебаных джунглях, — девушка вздохнула и заправила отросшие волнистые пряди волос за уши. — Впрочем, с этим все еще можно работать.       — Мгм, — Тэхен коротко кивнул и, остановившись, присел, чтобы лопаткой поддеть бросившийся глазу круглый камень. — Начался сезон дождей. Змеи должны быть более активными.       — Но не в такую жару точно, — Брикс присела рядом и маленьким тонким ножиком начала срезать с дерева кору, проверяя на наличие дыр и там. — Пф, и не мог что ли этот дикарь раньше попросить о помощи? Яд ведь точно начал действовать не пару часов назад. Если бы мы отправились на поиски ночью, шансы бы точно повысились.       — Этот дикарь скорее в муках умрет, чем попросит о помощи. Не у чужаков уж точно, — Тэхен разочарованно фыркнул и на корточках пополз к следующему дереву, что также было окружено большими камнями. — Так что тут постарался шаман.       — Красивый мужик, — раздался мечтательный вздох, а затем скрипы подошв — Брикс тоже пошла гуськом к следующему дереву.       — И пугающий, — омега впервые за день легко и радостно улыбнулся. С Брикс все время было комфортно, особенно за работой — уходили все тревоги и невзгоды. — У тебя всегда был отвратительный вкус на парней.       — Эй, я сейчас как обижусь, и будешь свою змею искать сам. Поговори мне тут еще за вкусы, ты-то ведь… — игриво протянула, но так и не закончила мысль. — И вообще, ты не можешь снова врубить режим диснеевской принцессы и просто, ну, не знаю, пропеть там, чтобы змея к нам приползла?       — Мы не в сказке, так не работает. Удивительно, что ты вообще про это вспомнила, зная твой скептицизм, — что правда, то правда, девушка частенько на работе подтрунивала над ним, а его «дар» считала не более чем совокупностью из фокусов, эмпатии к животным и яркой фантазии людей.       — Ну, я и в умных папуасов не верила, а мы вон где оказались, — Брикс обвела в воздухе руками круг, а затем вновь повернулась к очередному дереву, не думая при этом замолкать. — Ты все же попробуй, вдруг реально откликнется?       — Ага, еще скажи, прямо в руки заползет. Если честно, — Тэхен помедлил, — я просто не совсем понимаю, как это работает. Не то чтобы я мог это полностью контролировать.       — А на что это похоже? Ну, твоя типа способность?       — Что-то вроде транса или гипноза, не знаю. Но это всегда обоюдно. Я будто чувствую все то же самое, что и живое существо напротив.       — И на расстоянии ты не можешь почувствовать?       — Я, честно, не проверял. Оно как-то на автомате все выходит, непринужденно. Но каждый раз я находился в близком контакте с животными.       — А ну-ка! — Брикс резко и неожиданно поднялась да так еще громко выкрикнула, что позади сразу же послышался шелест — из папоротниковых зарослей показались черноволосые макушки дикарей, но увидев, что ничего критичного и опасного не успело произойти, они вновь скрылись. — Бр, вот кто здесь жуткий, — девушка на миг отвлеклась, проводив взглядом дрожь листьев. — Ладно, короче, — та подошла к Тэхену вплотную и уперла руки в бока. — Поднимайся, сейчас будем экспериментировать.       — Это глупо, — омега покачал головой, сразу смекнув, что задумала подруга. — Мы и километра не прошли, а ты уже сдаешься и надеешься на «магию».       — А выбора у нас и нет. Давай смотреть правде в глаза, — Брикс выставила ладони вперед и начала загибать пальцы. — Во-первых, мы все еще в лесу и не в просто невинном сосновом бору, а в дремучей сельве, которая и по сей день даже на половину процента не изучена. Тут гигантская площадь, безумно огромное количество мест, куда пресмыкающимся можно ныкаться, и такое разнообразие тварей, что ученому сообществу и во снах не снилось. Во-вторых, ты сам сказал мне перед вылазкой, что подобного вида змей еще не видел. Не зная никаких классификаций и фактов, невозможно вычислить точный ареал обитания, только прикинуть. Ты только представь, вдруг это вообще речная особь? Хрен с ним, вчера просто чудом сюда как-то доползла. И ты лучше меня знаешь, что такие поиски не выполняются за пару часов — даже за пару недель, что уж там. Так что мы не просто за сегодня не управимся, мы до конца своих дней можем не найти эту змею.       — Ладно, да, — Тэхен наконец-то встал и, вытерев со лба пот, посмотрел девушке в глаза — точно между строк пытался сыскать надежду. — Но у нас также не останется выбора, если сейчас ничего не получится, — указательным пальцем прокрутил перед лицом, — мы все равно должны будем продолжить поиски по старинке. В любом случае, она не должна была далеко уползти — видел я ее примерно за полночь, а уже к трем часам утра змеи этого региона становятся неактивными.       — Выкрутимся, — махнула рукой. — Да и дикарь твой, по слухам, тот еще живчик, подождет, если что, пару часов.       — Он не мой, — буркнул недовольно и отвернулся.       А на щеках высыпала пунцовая крошка.       — Ну, он уж так точно не считает, — Брикс хмыкнула. — Иди сюда, здесь почище, — и ловко переключилась с темы.       — Его право. Кто я такой, чтобы запрещать великому вождю, — специально передразнивал, — жить фантазиями, — омега направился следом за подругой, выходя на совсем крошечный расчищенный участок площади: походило на то, будто раньше тут жгли костры, причем неоднократно, однако в один день забросили и с тех пор ни разу не приходили — все поросло травой, но по кругу так и зияла пустота: ни цветов, ни кустов.       — Да уж, ну ты и вляпался, — девушка со знанием дела усадила его по центру, надавив на плечи. — Зато будет что написать в своих хрониках.       — До них бы еще дожить, — уголок губ криво натянулся. — Иначе вся моя биография закончится на этом треклятом острове.       — Не бойся, я уж точно не дам этой истории затеряться среди других, — уверенно, прямо с гордостью почти пропела — и откуда понабралась столько энтузиазма и веры? — Начну писать рассказ прямо в лодке.       — Планируешь слинять с острова без меня? — он обернулся на подругу с красноречиво выгнутой бровью и прищурился, шуточно осуждая.       — С тобой, — без колебаний, — но кто тебя знает, вдруг неожиданно свадебку с вождем сыграешь?       — Иди ты! — замахнулся для удара, но так ладонь и не донес — Брикс прытко отскочила в сторону, заливисто смеясь.       Тэхен настрой подхватил. Но про себя задумался — по ним так и не скажешь, что в их руках была ответственность за чужие жизни. Впрочем, веселье все же было напускным, обоюдно это понимали: у каждого из них на душе были собственные каменные грузы проблем и сожалений. Омега привык скрываться за толстыми слоями масок ровно так же, как и его подруга, но никто из них насильно в душу никогда не лез. Так было уже по-родному, удобно — за громким смехом, порой слишком грязными и черными шуточками и несерьезными перебранками.       — Расслабься, — на его плечи снова легли тонкие изящные пальцы, принимаясь неспеша разминать преющую кожу под футболкой. — Думаю, если ты попробуешь войти в похожее на медитативное состояние, что-то да получится.       Он набрал в грудь побольше воздуха и закрыл глаза. Органы чувств тут же пришли в движение, обострились до зашкаливающих единиц: в нос забилось многообразие свежих и не очень запахов, по слуху ударили птичьи пересуды, далекие крики обезьян и нарастающий топот маленьких лапок грызунов, а вдоль локтей, по межгрудной впадине, лопаткам и загривку пробежались табуны искрящихся мурашек, призывая даже тело обратиться к ощущениям.       Время растворилось где-то между упавшей каплей росы и взмахом крыла притаившегося в высоких гевеях тукана. Тэхен будто рассыпался невесомой оболочкой, сливаясь с единым зовом природы: он так много и подробно чувствовал. Каждым миллиметром кожи, каждым вставшим волоском. Фауна словно распалась на множество нитей, что тянулись сплетением ровно к нему. Напоминало гитарные струны — вот бы потянуться и дернуть за нужную.       Не видя, он видел все. Восседая в одной позе, бороздил весь остров. Сельва сразу приняла в свои объятия, будто ждала, жила ради этого — так гостеприимно, так тепло. Омегу накрыла эйфория — через него столько энергии проходило, сколько не проходит через атомные станции. Ощущения истинно пьянящие и абсолютно ни с чем не сравнимые.       Кажется, Тэхен был ближе к джунглям, чем думал сам.       Он не знал, что делать, как действовать наверняка. Пытался сквозь дымку блаженства воссоздать отпечатавшийся образ: глубоко-синие, следом темно-зеленые переливы чешуи, грацию изгибов тела и яркие изумрудные глаза с острым натянутым зрачком. Впился подушечками пальцев во влажную землю, выгнулся в пояснице и натурально зашипел, чуть высунув кончик языка — будто сам змеей становился в призыве.       В ушах набатом бился ритм пульса — свой и неугомонных джунглей. Выжидал терпеливо, одновременно быстро и долго — и вот результат, в голове отразилось сладкое шипение. Тихое, таинственное, с интервалами в несколько секунд: Тэхен точно знал, что нашел, попал стопроцентно.       Только вот никто к нему не приполз в руки. Пальмы, гевеи и сейбы не расступались по сторонам, а папоротники не стелились ковром. Все осталось на своих местах — только омега пришел в себя и с блеском в глазах уставился на Брикс.       — Я знаю, куда нам идти.       И не дожидаясь ответа, сорвался вперед. Бежал быстро, с поистине хищной скоростью. Его сзади окликали, но все бесполезно — по лесу только рассеивалась перебранка на чужеродном языке да голоса неспящих животных. Тэхен не вслушивался, у него счет шел на минуты, если не на секунды: о грудную клетку загнанно билось сердце, кровь в венах лавой бурлила. Не обращая внимания на колючие ветки и занозы от них, на мокроту ботинок и походных штанов, омега гнался за образом, что показало чутье.       Что дозволила увидеть сельва.       Брызги глубокой лужи до живота, жалобно скрипнувшее бревно, хлесткие удары лиан по щекам — и вот он здесь, наедине с смертельно ядовитой находкой.       Изумрудные глаза глядели в самую душу — лукаво, с неким ехидством. Но неизменно с вечера — с уважением. Вопреки ожиданиям, змея не спала: только лежала неподвижно на покрытом мхом валуне да высовывала бледный язык. Она будто ждала его все это время — ровно как преданный пес ждет своего хозяина.       Занятная картина получалась.       Тэхен без страха потянул руку вперед — знал, был уверен, что ему уж точно вреда не причинят. И, конечно же, был прав: напарница по бою снова зашипела и плавно подняла голову, приближаясь к слегка дрожащим пальцам. Сухой и нежный язык ласково коснулся медового бархата, изучая, пробуя — знакомясь ближе.       Омега же в это время не дышал. С затаенным восхищением впитывал происходящее, не в силах оторваться: не мог поверить, что он действительно смог.       Позади нарастал топот не одной пары ног. Он уже ощущал сбитое дыхание и брань, но не думал дергаться, змеи — создания смертельно хрупкие, с ними нужно было обращаться осторожно, не спеша и не отвлекаясь.       Раз Тэхену довелось стать частью чуда, нельзя было разбрасываться шансами.

      Из сказок ведь понятно — и магия не может быть всесильной.

      Треск опавших веток, лязг луж и частое пыхтение. Он аж нутром почувствовал, как гневно на него смотрели — кажется, даже много пар глаз. Но обладатель самых важных приближался быстрее всего, настырно и вопреки.       — Ты, — сквозь свистящие выдохи, — пр-росто сума… — и снова одышка, — сумасшедший. Кто же так резко убегает? — Брикс, что на удивление добежала до него первой, уже потянулась его ударить, как вдруг замерла. — Твою мать, это…?       — Да, — вышло хрипло. — Это она.       Змея залезла на ладонь и мягко обвила хвостом его запястье — иронично, что чешуйчатая выбрала именно ту руку, где в честь нее же и было выбито воспоминание.       — Пиздец, — содержательно и лаконично. — Я такими темпами и в пасхального кролика поверю. Честно говоря, я вообще не думала, что это сработает.       — Я тоже, — усмехнулся. — И мой мозг, по правде, все еще отказывается принимать, что это реально.       — Уверена, время на рефлексию у тебя еще будет. Ты понесешь ее так?       — М, думаю, да, — омега еще раз посмотрел на змею, прежде чем перекинул взор на Брикс. — Только местность все равно надо осмотреть, мало ли, — пожал плечами. — Вдруг окажется, что у нее выпадающие клыки, и ее яд валяется где-то в кустах.       — Я бы хотела сказать, что ты несешь научную ахинею, мой друг, но не буду, потому что нас только что привел к змее твой магический внутренний телескоп.       — Может, компас? — очередной смешок все-таки сорвался с губ — Тэхена забавляла привычка подруги путаться в простой бытовой терминологии, при этом разбираясь в нереально сложных вещах. Проявлялась та редко, но всегда эффектно.       — И он тоже, — никого не смущаясь, Брикс уселась прямо в грязь и достала из кармана брюк-карго маленький фонарик и лупу. — Слушай, а ты у нее спросить не можешь, есть ли тут еще что? — поднеся лупу к глазу, та наклонилась к змее, что уже мирно дремала прямо в ладони.       — Я тебе не звериный переводчик, — он толкнул язык за щеку и обернулся, чтобы проверить их сопровождение.       Увы, то стояло тут как тут, все еще среди кустарников и трав. Только теперь аборигены не скрывались: возмущений также не высказывали, видимо, был подобный приказ, но на их лицах четко отражались недоверие и зарождающаяся злость. Поэтому смотрели те теперь дотошно, пугающе внимательно и пристально. Тэхен на это только дерзко им подмигнул и отвернулся обратно.       Подчиняться было невмоготу.       Сельва в нем пробуждала самую дикую сторону собственной души: дарованная свобода пьянила с каждым разом все сильнее. Оттого росло и противоречие: среди джунглей хотелось раствориться навсегда, но и в оковы племени снова возвращаться терпения не было.

Желания сбежать и познать жизнь, полную чистой воли, топили друг друга, и Тэхен захлебывался в двух полярных океанах.

      — А похож, — задорно протянула. — Приедем домой, я тебя обязательно пущу на опыты.       — Смотрю, ты все распланировала, — он решил тоже не терять времени, поэтому свободной рукой достал также из кармана черный, местами затертый блокнот с карандашом. Перелистывая исписанные за время нахождения еще в лагере страницы, он остановился на пустом листе и загнул уголок, чтобы начертить первые пометки — возможно, первичное описание поможет и в приготовлении противоядия, кто знает: — Меня, конечно же, ты спросить не хочешь?       — Да нужен ты мне, — Брикс ответила с напускной важностью и полезла под камень, направляя в глубину лунки яркий искусственный свет. — И без тебя все организую, кто мне помешает.       — Твоя напористость радует.       В джунгли снова пришла тишина: только на фоне мелькали редкие звуки природы. Омега не прислушивался, был сосредоточен на работе. Графит небрежным почерком вбивал в плотный лист информацию, четко следуя за мыслью своего обладателя:

Новый вид: название неизвестно

Описание:

Обнаруженный в глубине лесного массива, точное место обитания —. Особь отличается небольшими размерами, с телом цилиндричиеской формы, с гладкой чешуей. Цвет варьируется от темно-зеленого до глубокого синего, тянется по телу переливами, в районе глаз появляются более темные пятна, расположенные по бокам. Брюхо —. Голова небольшая, с относительно большими глазами, окрашенными в ярко-изумрудный цвет. Зрачок вертикальный, характерный для ночных хищникавов. Челюсти небольшие, с мелкими, но острыми зубами. Модель поведения еще не характеризована, предположительно, спокойная и…

      От напора карандаш выпал из рук и закатился куда-то вперед. Тэхен спешил, допуская ошибки и помарки — хотелось изучить чешуйчатую поподробнее, но время сегодня играло не на их стороне. Сдув челку вбок, он, вытянув правую руку, чтобы не задеть змею, с хрустом в коленях поднялся и сделал несколько шагов прямо — карандаш укатился куда-то в заросли. Можно было бы и плюнуть — не слишком уж ценная вещь, однако что-то не давало Тэхену свернуть назад.       Лоб уже в который раз за день покрылся сосредоточенными морщинами: омега сканировал местность придирчиво, со всем своим вниманием. Но на глаза ничего не попадалось, только…       Яркий серебристый блеск.       Неестественный для джунглей.       Расстояние сократилось как-то само по себе. Опомниться не успел, как уже разглядывал маленькую, почти не примечательную пулю. Такую он уже видел, причем неоднократно — капитан Пак как-то вычищал свое оружие, а рядом лежал чемодан с несущим смерть серебром. Тэхен тогда наблюдал исподтишка, недовольно и презрительно — очень категорично он был настроен на оружие.       Но такую деталь почему-то запомнил.       И сейчас она валялась здесь, прямо перед его ногами.       Бред. Пуля, безусловно, могла быть несвежей да и вообще чужой — Тэхен не разбирался в эксклюзивности оружия. А помня встречу с браконьерами, наивно было утверждать, кому же все-таки принадлежал снаряд. Но внутренний голос, что уже полноценно правил над его решениями, громко и настойчиво кричал — это оно.       Свое и такое далекое.       Неужто сегодня стрела удачи попала в цель дважды?       Главное, чтобы после столько же не промахнулась.       — Despacha-te! — блажь закончилась, у дикарей лопнуло терпение.       Пришлось соображать быстро и абсурдно. Мельком оглянувшись, Тэхен присел, словно собирался подвязать шнурки, но меж тем незаметно стянул с волос бандану и привязал ту под толстый корень. Заметно? Нет? Или… Черт, слишком мизерная подсказка.       Шаги приближались, счет шел на секунды — пульс опять разогнался. Адреналин подгонял: трясущейся рукой омега полез в карманы, отчаянно выискивая хоть какую-либо бумажку — дневник ведь оставил позади. На счастье, смятый клочок, на котором были начерчены какие-то цифры, вовремя царапнул между пальцев — Тэхен торопливо вынул и развернул сразу обратной, чистой стороной.       — Ei, o que estás a fazer? — уже ближе и более рассерженно.       Он дернулся и оглянулся через плечо, встретившись глазами с Брикс — та застыла и смотрела на него. Со страхом и надеждой. Оба понимали, что это шанс: безмолвного секундного диалога между ними хватило, девушка быстро сообразила, что Тэхен собирался сделать, поэтому громко чихнув, подскочила и обернулась к дикарям, закрыв его спиной.       — Вы посмотрите, тут под камнем… — Брикс начала нарочито громко, жестикулируя руками и размахивая исследовательскими приборами.       Тэхен же судорожно стал шарить по земле в поисках карандаша — быстро подобрав тот, поспешно начал выводить краткие, понятные только их базе подсказки:

      Колорадо здесь неподалеку.

      — Forasteiro, afasta-te, deixa-me ver, — голос, очевидно, главного заходился недовольством.       Смазав последний символ, омега, откинув бумажку к бандане и забросав грязью, подорвался вверх и обернулся ровно в тот момент, как к нему приблизился мужчина — альфа средних лет, с наибольшим количеством рисунков на теле, что и выдавало в нем руководящего.       — Змея, — Тэхен поднял руку вверх, где все еще покоилось животное, а другой похлопал по своим губам, призывая к тишине. — Я ей занимался.       Альфа сканировал его пристально, с нескрываемым подозрением. Заглянул даже за спину, придирчиво просматривая местность и там. Омега же в этот момент молился про себя, только бы опытный взор не наткнулся на его небольшой прикоп.       Возможно, с ними ничего и не сделают в случае провала, но последний шанс на потенциальный побег они потеряют.       — Passar, — ничего не найдя, альфа холодно бросил и перевел взгляд на Тэхена, кивая себе за спину — мол, пусть он идет первым.       Как можно мягче и незаметнее сглотнув натурально вставший в горле ком, омега сделал шаг, глядя ровно перед собой. Изобразить уверенность оказалось тяжело, но вроде как получилось, раз за ним сразу же двинулись следом.       Шаг за шагом, дыхание выровнялось, а беда вроде минула. С Брикс омега не решил заговорить, да и та не рвалась втянуть его в диалог — тут бы пронесло. Секунды сливались в минуты, они уже отошли где-то на метров пять-шесть, как предводитель группы аборигенов резко крутанулся вокруг своей оси и произнес:       — Vou ver de novo.       Опрометчиво было рассчитывать на чужую невнимательность — они имели дело с охотниками, конечно, те заподозрили что-то неладное.       Вот и первый промах удачливой стрелы.       В груди закололо, словно некто воткнул туда острие ножа. Вдоль лопаток наперегонки побежали капли пота. Тэхен сжал одну ладонь в кулак, впиваясь отросшими ногтями в мягкую кожу, и стиснул челюсти. Тело трещало от напряжения.       Катастрофа близилась.       Глазные яблоки забегали из стороны в сторону, стук сердца отбивал удары в висках — нужно было что-то предпринять, переключить внимание.       Секунда, две, три.       — Grande Líder! — слетело импульсом с губ.       На Тэхена, как по команде, обернулись все — но главное, внимание альфы тоже вернулось к нему. Онкасы явно не ожидали от чужака хоть каких-либо фраз на их языке — не то что целых речей. А тут еще словно важное, неоспоримое ни для кого — Великий Вождь.       — Falar, — обратились к нему.       Омега внезапно стал настоящей диковинкой, что забрала полностью весь интерес.       — Grande Líder, — повторил, облизнув губы. — Serpente, — судорожно стал вспоминать фразы, что говорил ему шаман, параллельно жестикулируя, чтобы объяснить — ведь в точности значений уверен не был. — Rápido.       В ответ давящее молчание. Его рассматривали, как под увеличительным стеклом, словно уличали в поистине греховной лжи — проверяли, намеренно изводили. Прищуры чередовались с широко распахнутыми веками — такая смена походила на крутую карусель. Одни подкидывали на кочках вверх, нагоняя страх на тело, вторые опускали в глубину широких ям, затапливая желанием удрать как можно дальше.       Какой вождь, такой и народ.       Тэхен был крепким орешком: отражал взгляды острой прямотой и гордостью. Показывал превосходство, которым не обладал — будто в его власти сейчас было даже местных богов свергнуть.       Или одного конкретного.       — Muito bem, vamos, — отдал отмашку мужчина и устремился вперед, проходя мимо ученых.       Нити напряжения треснули: плечи сразу ссутулились, а весь воздух вышел через приоткрытый рот. Он аж мурашками покрылся от налетевшего холода: давление после экстремальных скачков упало, одарив тело слабостью. Сразу как-то конечности отяжелели, задрожали. Ему бы сейчас прилечь, хотя бы немного дух перевести. Но омега так же внушительно продолжил шагать в обратную сторону, снова к поселению — пока что только у одного человека была привилегия видеть его слабость.       Никому не позволит видеть свою уязвимость — лишь своему равному врагу.       А враг ли тот до сих пор?       Скосив взгляд вправо, в последний раз переглянулся с Брикс — та ясными глазами блистала в долгожданном облегчении. Еще никто не знал, к чему приведет их почти общий поступок, но их команда наконец-то обрела возможность быть свободными. Естественно, что в глубине души плескалось счастье.       Правда, Тэхена эта участь почему-то не постигла.       В его душе захлебывалась грусть.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 15:00

Просторы сельвы

      Каждое движение отзывалось острой свинцовой болью. Мышцы тянуло, еще сильно жгло. Ощущалось все так, словно его погребли заживо в сырой земле и вдобавок сверху придавили грудой камней, чтобы наверняка. Дышать особенно было невыносимо: в легких отчетливо слышались свисты и хрипы, в носоглотке чесалось отвратительное чувство сухости, а по стенкам горла стекала вязкая соленая слизь. Хотелось отчаянно либо с концами отпрянуть в мир иной, содрав с души свое тело, либо наконец-то открыть неимоверно тяжелые веки и очнуться от адского марева, сбросив всю боль и тяжесть.       И все же Хосок выбрал второе.       В темноту врывались картинки одна за другой: лагерь, вылазка, аборигены, погоня, река. И опять темнота. Затылок как по щелчку закололо, и неприятные ощущения распространились вдоль всей головы. Тело пришло в движение, со скрипом и неравномерно — словно кто-то решил внезапно завести ржавый пикап на автосвалке и у него это получилось. Органы чувств по очереди тоже проснулись: в ушах все еще шумел речной прибой, но он сквозь толщу улавливал другие звуки, видел под веками свет, чувствовал тепло песка. И это рывок перед стартом — его веки задрожали и приоткрылись, пересохшие губы распахнулись, а пальцы сжали грубую ткань, похожую по ощущениям на куртку. Подавить стон альфа не смог — буквально каждая кость изнутри ныла, вибрировала, и эта же боль окончательно вырвала его из забвения.       — Без резких движений, — голос осипший и такой знакомый.       Проморгавшись, Хосок открыл глаза и тут же обратно прищурился — под веками словно перекатывались мелкие кристаллики, оказалось тяжело так сходу встретить мир. Но и такого маленького обзора было достаточно, чтобы разглядеть сосредоточенное лицо Чимина — бледное, с уже стянувшимися красными царапинами на щеках и лбу.       Он приготовился уже расспрашивать о происходящем, потому что ни черта еще не соображал, но стоило только напрячь голосовые связки, как вместо звуков из горла вырвался хрип, затем громкий болезненный кашель. Рефлекторно подался вперед и тут же был остановлен.       — Стой, — горячая ладонь мягко опустилась на его грудь. — Вот, пей, только маленькими глотками, иначе будет больно.       Хосок препираться не стал. Послушно принял помощь и, прикоснувшись губами к металлическому горлышку фляжки, начал постепенно, совсем крошечными глотками поглощать пресную воду — хоть и хотелось впиться жадно и оголтело.       — Что случилось? — сипло-сипло, практически неразличимо, но уже без явной дикой боли в глотке. — В голове так смазанно…       — Мы прыгнули в реку, — начал спокойно объяснять Чимин. — Но поток был слишком сильный, ты вовремя не увернулся от препятствий и ударился головой. После сразу отключился. Я пытался тебя перехватить ближе, но сам почти отключился от холода, — капитан отвел взгляд и поджал губы. — Нам повезло, что река перетекала в невысокий водопад. Мы свалились вон в то озеро, — махнул рукой в сторону — Хосок тут же проследил за коротким движением, действительно натыкаясь на украшенную бликами лазурную гладь. — Я нас вытащил, и вот мы здесь. Извини, королевских условий не будет.       — Да пофигу, — альфа с кряхтением принял положение сидя, опираясь спиной о стену пещеры — именно она стала временным укрытием. — Сколько я был в отключке?       — Где-то несколько часов. Ты сильно ударился. Как, кстати, рана, сильно болит?       — Сойдет, бывало и хуже, — расплылся в ухмылке. — Если я все это время отсыпался, а ты бодрствовал, ты наверняка уже придумал план?       — Я его придумал еще до того, как мы попали в западню, — вот и лицо Чимина озарила сдержанная, но улыбка. — Сначала нам надо подкрепиться. Пока ты был в отключке, я побродил поблизости и нашел пару бананов, — тот потянулся назад и выложил перед ним две штуки, один был слегка переспелый, второй подбитый. Впрочем, альфы явно не в том положении, чтобы воротить нос и выбирать: — Давай, ешь. Нам уже пора выдвигаться.       — Сколько у нас часов в запасе? — Хосок схватил банан, что был почернее, и торопливо начал сдирать мягкую шкурку.       — Бери меньше, минут, — Чимин тоже принялся поедать фрукт, параллельно объясняя. — Выдвинуться мы должны через полчаса край. До захода солнца совсем ничего, а нам еще добираться до базы. Ну, вероятнее, конечно, до разбитой передержки, если от нее еще что-то осталось.       — Думаешь, дикари могли добраться и туда? — он аж вздрогнул, невольно обращаясь к еще свежим воспоминаниям.       Было действительно страшно, чего уж храбриться.       — Думаю, наши могли отступить, сворачиваясь, — задумчиво, с нотами сомнения в голосе. — Все-таки тот привал слишком близко к диким джунглям, теперь там ночевать просто опасно. Мы были явно не готовы к такому повороту, — теперь в интонацию добавилось и разочарование. — Неизвестно, сколько потерь, сколько раненых. Приказ был дан отступать, — Чимин перевел взгляд на Хосока. — Да и тебе бы, по-хорошему, вернуться именно на базу. Рана требует обработки.       — Да я нормально, — он отмахнулся от капитана, как от назойливой мухи, и продолжил дожевывать перезрелую мякоть. Быстро расправившись с лакомством и довольно похлопав себя по животу, продолжил мысль: — Если мне суждено помереть на этом гребаном острове, то это явно будет не от царапины на затылке.       — Я останавливал кровь час, не думаю, что это просто царапина, — мрачный тон пробирал до костей похлеще любого сквозняка. — Ты слишком беспечный и безрассудный.       — Вот если бы я таким не был, то точно бы помер еще лет в двадцать, — не удержавшись, съязвил, а после, опираясь руками о каменную стену пещеры, поднялся. — Не умаляю твоих страданий, Пак, но и я пережеванным через очко выбирался, — забывшись, начал грубить. — Ты мне товарищ, но я уже говорил, не тебе меня уму-разуму учить. Я слишком многое для этого потерял.       Ну вот, не прошло и десяти минут, а между ними снова перепалка.       Не оборачиваясь, Хосок вышел из укрытия, неслабо прихрамывая — видимо, умудрился повредить и лодыжку. Но в нем снова взыграла гордость, чтобы попросить о помощи — вцепившись пальцами в мокрые штаны и напрягши мышцы живота, альфа направился в сторону спадающего небольшого водопада, чтобы освежиться. Параллельно стянул футболку и бросил куда-то на камни: все равно в конечном итоге придется снова ту напялить и ощутить мерзкую холодную влагу, однако смыть грязь и толстый слой липкого пота все же безумно хотелось.       Прохлада резвого потока была спасительным лекарством. Не задумываясь, альфа наклонил не только голову, но еще и половину туловища вперед, счастливо и облегченно принимая ласку водной стихии. Осевшая пыль, мелкие сучки и листья, запекшаяся кровь — все стерлось и унеслось бурлящим течением. С чистотой пришло и умиротворение — как-то враз стало лучше.       Слегка вязкие шаги по горячему песку, перекаты гальки и недовольные всплески воды.       На голое плечо легла ладонь.       По-прежнему горячая и с ним осторожная.       — Если ты думаешь, что мне нравится извиняться, то нет, — подал голос Чимин. Вопреки словам, звучал мягко, даже как-то обходительно.       — Если ты думаешь, что мне нравится огрызаться, то нет, — вторил похоже Хосок. В его ответе сквозило отчаяние и явная просьба, на грани мольбы.       Оба наступали друг другу на горла, а следом — сами на себя.       — Тогда давай поговорим, — спокойно, без всяких волнений. Такому тону хотелось довериться.       Чимину хотелось довериться.       — Давай, — развернулся прямо под потоками, лишь немного отступая назад, чтобы брызги не летели в нос и рот. — В чем твой грех? — без лишней воды.       Их ругань предельно очевидно отражала боль собственных душ. Догадки так и лезли, но копаться без спроса в прошлом никто не рисковал. Они хорошо усвоили жизненный урок — каждый свой, однако по-одинаковому болезненный. Хосок в глазах напротив постоянно видел тягость пережитых мук, что тянулись кровавыми следами много лет.       У него за спиной были такие же полосы.       — Я не спас дорогого мне человека, — глаза Чимина блестели.       Это душа сквозила нараспашку.       — Я тоже, — впервые за долгие годы делился.       Оба сейчас стояли нагие не телом — нутром.       Уродливым и болезненным.       — Не такие уж мы разные, да? — капитан шагнул ближе, встав почти вплотную. Вода тут же намочила только недавно высушенные волосы и опрометчиво не снятую футболку.       — Похоже на то, — слабо ухмыльнулся Хосок. — Придется мириться с опекой друг друга?       — Похоже на то.       На первый взгляд, откровение совсем мизерное. Но для каждого из них это уже огромный шаг.       И сигнальный знак.

      К чему-то запретному, более интимному и близкому.

      Рука Хосока скользнула на чужую упругую грудь. Захотелось быть еще ближе, еще сокровеннее. После признания что-то перемкнуло: будто запертая в клетке из вины душа потянулась за сладким ароматом принятия и понимания. Оказалось, этого так не хватало. Он так долго после потери полагался в переживаниях только на себя. С того дня больше никогда не разжимал тиски контроля. Над обстоятельствами и над собой. Задыхался в этом, жил иллюзиями о том, что ему так хорошо, что он действительно в порядке. Травил живучую тревогу никотином, желая задыхаться не метафорически — физически. Чтобы больше не страдать, не чувствовать уродливую щель в груди.       Хосок ощущал себя самым одиноким человеком на планете.       Пока не встретил этого собранного и холодного капитана. Со стороны они казались очень разными, ни одного общего звена: первый чрезмерно шумный, как бурлящая река, грубый и с огненно взрывным характером, пока второй спокойный, как штиль морской, рассудительный и терпеливый.       Оказалось, все это являлось только отработанным притворством.       Настоящие они являлись отражением друг друга.       И к этому отражению Хосока потянуло. Не так, как это бывает с приятелями. И даже не так, как с друзьями. Это нечто особенное, для него — совсем новое, неизведанное. Видимо, почти увядшее под грубостью сердце с концами отчаялось, раз так загнанно в данным момент билось.       Тук-тук, тук-тук.       Между лицами — жалкие миллиметры. И те бы стереть. Еще Чимин смотрел гипнотически, неотрывно. Он просто не мог не поддаться в желанные сети. Носом прикоснулся к чужому, губами собрал горячее дыхание. Ощущать подобную близость так… необычно. И одуряюще. Под ладонью сердце напротив отбивало ритм точь-в-точь, струи воды огибали пальцы, но нисколько не отрезвляли.       На еще один грех тянуло до зуда.

      Так может, сдаться на милость того, раз уж за спинами их все равно грехи пострашнее?

      В ноздри забился резкий, неожиданный запах. Такой еще терпкий, выбивающий почву из-под ног. Так и не дотянувшись до губ напротив, Хосок отстранился, но ладонь с груди не убрал. Просто смотрел на расслабленное лицо Чимина и жадно вдыхал странную помеху. Усилившийся аромат чего-то вязко-горького, свежего окончательно развеял дымку влечения. Напоминало бодрящий фруктовый коктейль: горчинка мешалась с кисло-сладким послевкусием.       Грейпфрут.       Только вот откуда тому взяться посреди бескрайних джунглей конкретно рядом с ними?       Да еще так будоражаще и внезапно.       Как бы то ни было, момент они упустили.       — Пора выдвигаться.       Капитан Пак вновь взвалил на себя ответственность за положение. Пресек растущую неловкость, заземляя одновременно двоих — и себя, и Хосока. Сам отстранился и, развернувшись на носках, устремился к пещере, видимо, намереваясь что-то оттуда забрать. Его пятки ботинок только так и сверкали, уносясь стремительно прочь.       Вместе с горечью свежего фрукта.       Хосоку же хотелось верить, что на самом деле Чимину тоже требовалась передышка.

      Потому что сам он только что почти сошел с ума от свалившихся на голову чувств.

***

      Лиана, натянутая между ними, звенела, как струна, каждый шаг вызывал ее вибрацию. Она тянулась через плечи, уходила далеко назад, указывая ориентир пути. Альфы договорились проверять конец той попеременно, примерно на каждые десять минут: сначала оборачивался Хосок, следом впереди идущий Чимин. Если лиана натягивалась и цеплялась за стволы деревьев, то они меняли курс, чтобы не заплутать кругами. А если шла ровно, не заплетаясь, они прибавляли шагу, чтобы как можно быстрее выйти к лагерю.       До захода солнца оставалось всего ничего.       Прошло только около часа. Но путь ощущался растянутым, трудным, несмотря на то, что двигались они ровно — без компаса было тяжело. И тем не менее с переменным успехом справлялись: бурлящий водопад остался далеко за плечами, на смену пришли уже привычные заросли джунглей.       Сельва в этот раз была дружелюбнее — словно раньше ее чрезмерно драконили массивные автоматы и толпы нежданных гостей. Чертовка была избирательной: только достойным открывала двери с радушием.       Хосок на собственные мысли усмехнулся. Убеждение, что джунгли — самостоятельный живой организм, только укреплялось. Благосклонность тропического леса влияла на каждый уголок острова — даже погода и та подчинялась.       Сейчас их окружали смирение и тишь. Но не простые — с шлейфом грусти и скорых известий. И чем дальше они продвигались, тем сильнее отдавала местность своей сыростью и мраком. Листва над ними нависала непроглядным пологом, сквозь который еле-еле пробивались лучи солнца, превращаясь в холодные, бледно-зеленые пятна.       В тишине раздавались звуки — шуршание насекомых, шелест листьев под подошвами, сбивчивый шепот птиц. Пока Хосока это успокаивало, позволяя уйти в разбор собственных мыслей, Чимина напрягало — оно и логично, военный не мог пойти против собственной боевой огранки. Так думалось альфе — со стороны капитан Пак выглядел крайне напряженно и собранно.       Караулил коварные замыслы опасности.       Теперь Хосок заново приглядывался к Чимину. Капитан оказался личностью глубокой: за непреклонностью скрывалось столько неизведанного. Так и не скажешь, что его что-то гложет — лишь пронзительные глаза выдавали тайны, и то не все. Вот даже сейчас: альфа шел ровно и четко, ни разу не сбившись с темпа. Сама непоколебимость. Мышцы под мокрой футболкой перекатывались, красиво натягивались, тонкая талия заманчиво просвечивалась. В каждом движении читались сила и уверенность.       Которые щитом скрывали хрупкость и надломленность.       Хосок раньше не обращал внимания, даже не думал в эту сторону, однако теперь так четко видел — альфа был красивым. Статным, мужественным, несмотря на невысокий рост и среднюю комплекцию. То, что нужно. А эта вязь татуировок на руках и шее: обычно Чимин скрывал те одеждой, практически не красуясь чернильными узорами. Теперь же была возможность разглядеть более подробно — ему нравилось. Очень притягательный.       Из мыслей выбили посторонний глухой стук и внезапная остановка.       — Хосок, — раздалось леденяще, даже со страхом. Он аж дернулся от контраста — зная, что Чимин всегда сохранял стойкость, слышать от него подобный тон было тревожно. — Ты должен это увидеть.       За размышлениями Хосок и не заметил, что они находились на склоне: поэтому через тяжесть сократил расстояние медленнее, чем хотелось. И так силы приложил, забив на припухшую больную лодыжку: ноги путались, коленные суставы ныли, икры жгло.       После увиденного зажгло и сердце.       Он не знал, что сказать. То, что открылось глазам, было…       Страшно. Пугающе.       Мертво.       Прямо в самом сердце джунглей, где влажный воздух гудел от жужжания насекомых, а лианы свисали с деревьев хищными змеями, простиралась долина. Пустая, укрытая угольным снегом, заросшая смертью. Она была отравой, злым сорняком пышущей сельвы — в этой местности не было ничего общего с джунглями.       Скорее, здесь открывались врата в Ад.       И с высоты почти птичьего полета было видно, насколько там все погнило — вот это истинно проклятый остров. Некстати вспомнились слова того старика, что бросил их на полпути к этим землям: если раньше тот казался обычным глупцом, что верил от незнаний в суеверия, то теперь его слова облачались правдой.       Жуткой, вовсе нежеланной.       Тяжело было поверить, что здесь раньше кто-то жил. Что здесь раньше был хоть намек на жизнь. Однако, очевидный дух трагедии, страшной и мучительной, бродил неупокоенным туманом по разрушенным домам, опустевшим фонтанам и храмам. Тут цвела цивилизация. Прежде, когда-то далеко в прошлом: по виду плотной паутины зарослей прошло не меньше сотни лет.       И до сих пор стоял запах гнили и смерти.       Галлюцинациями чудились былые танцы, яркие костры, заливистый смех детей. Почему-то Хосок мог четко представить картину беззаботного племени. Перед глазами будто правда фантомы плясали, побуждая двух путников сойти с ума.       Сойти прямиком с обрыва, четко в лапы Смерти.       Чтобы им, страдающим душам, было не так одиноко и больно.       — Что, черт возьми, еще скрывает этот треклятый остров? — он произнес с надрывом, едва сдерживая соленые слезы.       Так сильно тронул мертвенный вид.       — Видимо, еще больше смертей, чем мы думали.       Порыв ветра рассеял последние слоги. И незаметно смахнул жалостливую влагу. Везде подстерегали одни неожиданности. Вот и погода резко испортилась: солнце скрылось в досаде, небо затянуло хмурыми тучами.       Сельва снова готовилась горько оплакивать своих убитых детей.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 17:45

Земли племени народа Onças Sagradas

      Пещера была окутана приглушенным светом ароматических свечей, что танцевали призрачными тенями на шерстяных шкурах, которыми был устлан весь пол. Воздух стоял по-прежнему затхлый, пусть Тэхен и пытался разгонять его хотя бы веером, оставленным Марлой специально для него. Омега старался дышать через раз, потому что его уже откровенно тошнило от стойкого запаха дыма и целебных трав, которые еще недавно толок в ступке шаман вместе с ядом.       Зрелище было жуткое: что само приготовление, что вливание противоядия в дикаря. Тэхен не знал, под воздействием какой силы пожелал остаться на время процесса — даже несмотря на отговорки шамана, пусть и хилые, не ушел.       Однако испытание то оказалось похлеще спуска с вершины скалы.       Сначала шаман мучал змею: омега старался облегчить ее дискомфорт и сгладить последствия «пыток», однако и сам то и дело морщился и скрипел зубами, когда мужчина особенно жестко надавливал пальцами на десны чешуйчатой, стимулируя выработку яда. Тот еще оказался таким пахучим и едким — особенно при реагировании с размоченными травами. Тэхена почти вырвало — обострившееся обоняние стало в этот момент настоящим проклятием.       Но если еще это он перенес довольно стойко, разве что потом расчувствовался извинениями, когда отпускал змею на волю, то на излечении дикаря его всего изломало.       Сам не ожидал от себя такой эмоциональной реакции.       Тэхен пролил много слез, наблюдая за тем, как под лихорадкой выгибалось измученное тело вождя, как судороги причиняли боль, не давая лежать спокойно. Отложил в памяти каждую вспухшую напряженную вену, каждый сиплый вскрик сквозь забвение, каждый вышедший со слюной белый сгусток пены. Впервые омега видел страдания так близко. Впервые пропустил те через себя, сполна упиваясь виной. Но несмотря на все мерзости и отвратительное зрелище, он от дикаря не отходил.       Ни тогда, когда шаман с силой давил на чужие щеки, против воли открывая рот. Ни тогда, когда тот вливал точно горький противный напиток в глотку, зажимая руками рот и ноздри, чтобы сопротивляющийся альфа вынужденно проглотил. Ни тогда, когда Гукка вывернуло наизнанку вместе с лекарством и едким желудочным соком, который сразу же въелся в подложенную марлю.       И ни тогда, когда круг повторился по-новой.       Это были жуткие часы. Тэхен тогда только успевал менять мокрые тряпки, торопливо обтирая тело — его даже нагота не смущала, он весь горел в желании помочь. Замолить грех, что под действием гордыни совершил.       Зарекся больше не играть в творца, которому под силу чье-либо убийство.       Так себя изъел за это время. Губы искусал, от чего шаман его даже мягко шлепнул по руке и вручил баночку с каким-то маслом для заживления трещин. Но он так ни разу и не притронулся: мысли его были не о себе.       О своем дикаре.       Тот успокоился только минут двадцать назад — тогда шаман их и оставил, ни слова не сказав. Но омега понял и так, что буря миновала.       Смерть не пересекла заговоренный от духов порог.       Теперь Гукк лежал мирно: лицо больше не хмурилось, отчего черты лица альфы заметно смягчились — даже походили на детские, невинные, особенно в золотистом освещении; мышцы расслабились, забавно расплываясь под собственным весом, а испарина вовсе иссохла, прогоняя вместе с собой и коварные кошмары. Хотя Тэхен не переставал протирать тело — то все еще было горячим, не в состоянии лихорадки, но и не здоровое.       Вот опять повторял круг: окунул тонкую марлю в чашку с прохладной водой, отжал все излишки и принялся проходиться вдоль выбитых татуировок — нежно, очень осторожно, со всей своей внимательностью. Начал с ног, скользя влажной тканью по мощным икрам, обтер под коленками и по, перешел к крепким накачанным бедрам — те даже в расслабленном состоянии оставались каменными, титанически твердыми, у омеги от удивления аж брови вздымались. Стоило признать, дикарь не был дурен внешностью — разве что характером.       Ладонь повела ткань дальше. Огибала упругие мышцы, поднимаясь выше и выше — прямо к запретному, интимному. Тут он глаза зажмурил — на пах было смотреть очень стыдно.       От этих видов у самого температура повышалась.       Прощупав косые мышцы живота, открыл глаза. Дальше виды были тоже завораживающие, однако Тэхен стойко их игнорировал, просто выполняя свое обязательство. Правда, когда уход за вождем стал его обязательством — загадка.       На которую он уже знал ответ.       Омега устал. От обстоятельств, от дикого давления, от себя. Все это время он старательно пытался не упасть в пропасть, балансируя на тонком натянутом канате из своих же убеждений и принципов. Так долго держал баланс — чтобы в итоге рухнуть от малейшего дуновения ветра.       В Гукка было падать страшно. До чертовых коликов в животе. В паническом забвении старался участи избежать, хватался зубами за любую возможность. Так рьяно цеплялся за ненависть. Все ведь шло гладко, он стойко держался.       Однако это все равно произошло.       С какой бы скоростью не бежал, как бы отчаянно не уворачивался.       У него возникли чувства.       Из-за них он ощущал себя таким жалким, потерянным. Омега совсем не понимал, что же ему делать — выбраться из пропасти или смиренно в ней сгинуть. Пока что он боролся.       Но хватит ли его борьбы?       — Что же ты со мной делаешь? — получилось вымученно, измотанно.       Разом навалилась непосильная усталость. Тэхен отложил тряпку в сторону и на автомате лег рядом — гладкость шкур так и манила прикоснуться к ним. Лицо дикаря оказалось в жалких миллиметрах — тот так и продолжал тихо сопеть, что омеге сейчас играло на руку. В противном случае, он бы не посмел задержаться с альфой даже в одной комнате.       Скрываться было все труднее.       Вблизи рассматривать свой главный страх оказалось не так тяжело — янтарные глаза не испытывали, не сканировали душу на ложь.       Можно было наконец-то побыть собой.        — Почему же ты такой жестокий, — пользуясь возможностью, омега начал изливать душу. — Почему…       Какой же он жалкий. Кичился своей храбростью, а на деле оказался трусливее слона подле серой мышки. Мог задать вопросы только так, в абсолютной тишине, зная, что на клик его не отзовутся.       Почему же он такой жестокий…       — Знал бы ты, упрямый дикарь, как ты меня душишь, — начал свою исповедь, разглядывая едва зажившие шрамы под веками и круглую аккуратную родинку под губой. — Как меня разрывает от противоречий. У тебя руки по локоть в крови, ты грубый и слишком упрямый, готовый разорвать за малейшую ошибку. Но, представляешь, меня к тебе все равно потянуло, — первая соленая дорожка окропила покрасневшую щеку. — Вопреки всему потянуло, — несдержанный всхлип. — Я с этим всем не справляюсь, — затем еще и еще, пока град из слез не понесся по собственному лицу, разбиваясь о шкуры. — Почему ты так жесток со мной…       Вот и рухнула плотина отчуждения. Все накопленные эмоции решили выйти разом: омега плакал так надрывно и громко, так отчаянно, как не плакал никогда в своей жизни. Со слезами выходила вся боль, все страхи и переживания — с каждым сбитым всхлипом становилось легче. Он знал, что больше себе не позволит быть хрупким и уязвимым, знал, что завтра снова наденет маску героя и начнет борьбу. Поэтому позволял себе отпустить все тяжелое, рассыпаться в непозволительной для себя нежности.       И сильные бывают уязвимы.       Слабость уже потянула свои руки, желая уберечь его в долине сновидений. Он перешел на шепот, что-то несвязно бубня и постепенно закрывая тяжелые веки.       — Почему я? — последнее, что слетело с губ, прежде чем Тэхен насильно слег в объятия сна.       А ответ уже готов был сорваться с противоположного края.       — Porque a Vida e a Morte andam sempre de mãos dadas. Nunca haverá ninguém além de você, — до сознания уже не долетело.       Как и осознанный бодрый взгляд двух ярких янтарей.

***

Просторы сельвы

      — Эй, Пак, смотри, там что-то лежит, — глаза зацепились за бежевый кусок ткани, что жалобно торчал из земли. Ту уже знатно размыло, она неприятно хлюпала под ногами — им бы поскорее укрытие найти, а Хосок, вот, внезапно зацепился за пятно вдалеке, разглядел даже сквозь прищур из-за начавшегося ливня.       Сама Судьба выбрала перекресток столкновения.       — Дай-ка, — Чимин, давно уже наплевав на сохранность одежды, трусцой сократил расстояние, разбрызгивая лужи. На пару с Хосоком присел на корточки и осторожно потянул за уголок.       Никто из них в этом жалком испачканном куске ткани не признал хоть что-то вразумительное: только подставив под струи ливня, дожидаясь, пока чернь смоет хоть немного грязи, они опознали бандану.       А Хосок ее и вовсе узнал.       — Блять, это же… — не мог связать слова.        — Смотри, вон там еще, — передав бандану в его руки, Чимин потянулся за еле заметным клочком оборванной бумаги, что успел заметить прежде, чем тот с концами бы скрылся в земле.       Хосок удачно успел подставить козырек из ладоней, хоть немного укрывая бумажку от дождя. Записка точно предназначалась именно им. Капитан дрожащими пальцами ту развернул, зачитывая вслух долгожданное для них:       Колорадо здесь неподалеку.