Осколки юности

Школьный двор выглядел заброшенным. Когда-то здесь было полно ребят, гул голосов разносился под ветвями деревьев, баскетбольное кольцо служило центром притяжения для тех, кто хотел доказать своё превосходство. Теперь же здесь остались только ржавчина, потрескавшийся асфальт и ощущение, что время остановилось. Донхёк сидел на старых бетонных ступеньках, устало наблюдая за тем, как Марк вновь и вновь бросает мяч в кольцо. Его движения были резкими, почти агрессивными, как будто он хотел уничтожить невидимого противника, но вместо этого просто бился с пустотой. — Сколько ты уже накидал? — лениво протянул Донхёк, прикрывая глаза рукой. Солнце било прямо в лицо, добавляя этому дню какой-то раздражающей обыденности. — Пятьдесят четыре, — коротко ответил Марк, подхватывая мяч, который отскочил от кольца. — И что это изменит? — фыркнул Донхёк. Его голос звучал так, будто он говорил сам с собой, но он знал, что Марк услышит. Марк замер. На секунду он просто стоял, держа мяч в руках, словно взвешивал его в ладонях вместе со всем, что творилось у него внутри. — Ничего, — наконец ответил он, бросив мяч. На этот раз он промахнулся. Мяч ударился о край кольца и с глухим звуком покатился по асфальту. — Но это заставляет меня чувствовать, что я живу. Донхёк молча посмотрел на него. Эти слова звучали так просто, но он понимал, сколько в них скрыто. Это было как привычка — делать что-то, даже если не знаешь зачем. Потому что иначе ты утонешь в тишине. — Ты реально веришь, что это поможет тебе сбежать? — спросил он спустя пару минут, его голос был тихим, почти шёпотом. Марк посмотрел на него, его взгляд был пронзительным, будто он видел Донхёка насквозь. — А что ещё остаётся? Ответ повис в воздухе, и Донхёк не стал спорить. Вместо этого он опустил взгляд на старую кожаную тетрадь, которую держал в руках. Её потрёпанные страницы были исписаны каракулями и пометками, оставленными кем-то до него. Позже, когда солнце скрылось за горизонтом, а небо приобрело густой фиолетовый оттенок, они сидели на крыше старого гаража. Внизу, на улице, воцарилась привычная тишина, нарушаемая лишь редкими звуками проходящих машин. Донхёк открыл тетрадь, проводя пальцами по её страницам. — Ты когда-нибудь думал, что мы просто тратим своё время? — вдруг спросил он. Марк нахмурился, не понимая, к чему тот ведёт. — Что за странный вопрос? — Просто ответь. Марк пожал плечами. — Иногда. Но разве это важно? — Наверное, нет, — пробормотал Донхёк. Он взял ручку, которая валялась рядом, и начал писать. — Что ты там нацарапал? — заинтересовался Марк, заглядывая через его плечо. — Список. — Чего? — Всего, что мы должны сделать, пока не стало слишком поздно. Марк усмехнулся. — Поздно для чего? — Для того, чтобы почувствовать себя живыми, — коротко ответил Донхёк, продолжая писать. Когда он закончил, на странице появились три пункта: 1. Устроить концерт, даже если нас никто не услышит. 2. Добежать до самого конца поля и закричать что есть силы. 3. Расписать стену, чтобы она стала нашей. Марк нахмурился, прочитав написанное. — Концерт? — он поднял взгляд на друга. — Ты это серьёзно? — Абсолютно, — спокойно ответил Донхёк. — Где? — На заброшенной сцене в парке. У меня есть старая гитара моего брата, а ты напишешь песню. — Звучит как полный бред, — засмеялся Марк, но в его глазах появился какой-то огонёк. — Тогда бред — это то, что нам нужно, — пробормотал Донхёк, закрывая тетрадь. --- Первое, что они сделали, это отправились на окраину города, где стояла старая стена. Она была огромной, покрытой слоями пыли и мха, с облупившейся краской. — И что мы здесь будем делать? — спросил Марк, держа в руках баллончик с краской. — Рисовать. Оставим что-то от себя. — Нас точно за это не посадят? — Может, и посадят. Но это будет весело, — усмехнулся Донхёк, снимая крышку с баллончика. Первым делом он оставил на стене отпечаток своей ладони, обведя его красной краской. За ним последовал Марк. Потом они начали рисовать всё, что только приходило им в голову. Большие яркие буквы, линии, которые не складывались в образы, но всё равно были важны. В углу стены Марк нарисовал маленький ключ. — Что это значит? — спросил Донхёк, разглядывая рисунок. — Может, это дверь, которую мы найдём позже, — небрежно ответил Марк, словно сам не до конца понимал. Следующим пунктом был концерт. Концерт, о котором знали только звёзды Ночь обнимала заброшенный парк густой темнотой, но они нашли заброшенную сцену — ту самую, которую Марк видел раньше, проходя мимо с друзьями. Сцена была покрыта пылью и облупившейся краской, с разбитыми деревянными досками. Однако в свете луны она выглядела как нечто волшебное. Донхёк сидел на одном из ящиков, бережно держа в руках старую акустическую гитару. Её струны давно утратили блеск, но звук оставался звонким и тёплым. Марк нервно потирал руки, прислонившись к потрёпанной колонке, которую они притащили сюда за несколько часов до этого. — Готов? — спросил Донхёк, проводя пальцами по струнам и настраивая инструмент. — Не знаю, — честно ответил Марк. Его голос звучал напряжённо, почти дрожал. — А ты? Донхёк усмехнулся. — Никогда не бываю готов. Они не знали, что получится из их идеи, но для них это было не важно. Они пришли сюда не для того, чтобы стать звёздами, а чтобы почувствовать себя свободными. Марк встал в центре сцены, схватив микрофон, который едва работал. Вокруг них было тихо, так тихо, что можно было услышать, как шелестят листья где-то вдали. — Ладно, начнём, — пробормотал он себе под нос, глядя в пустоту. Донхёк ударил по струнам, начав проигрыш. Мелодия была простой, но в ней звучало что-то живое, что-то, что отзывалось в сердцах. — Это песня, — сказал Марк, его голос эхом разнёсся по пустому парку. — Для нас. Для всех, кто когда-либо чувствовал, что мир слишком тесен для их мечт. Он сделал глубокий вдох и начал петь. Слова, которые он написал за несколько дней до этого, рождались в его голове из ночных разговоров с Донхёком, из их прогулок по пустым улицам, из тех моментов, когда они думали, что никому не нужны. Его голос звучал чисто, но слегка дрожал. Это было не от страха — скорее от того, что он пел честно, от всего сердца. "В этом мире, полном шума, Где нас не слышат, Мы найдем свою песню. Мы будем кричать, Пока не станем тишиной." Донхёк аккомпанировал ему, его пальцы быстро бегали по струнам. Он никогда не думал, что сможет сыграть что-то подобное, но его рукам казалось, будто они знают, что делать. Музыка лилась легко, как река, которую никто не мог остановить. К концу первой песни Донхёк начал петь вместе с Марком. Их голоса сливались в унисон, и хотя это было не идеально, это было живо. — Знаешь, — сказал Марк между песнями, слегка задохнувшись. Он улыбнулся, глядя на Донхёка. — Это лучшее, что я делал за всю свою жизнь. — Тогда сделай это ещё раз, — отозвался Донхёк, кивая на микрофон. Они продолжили. Вторая песня была громче. Марк почти кричал в микрофон, а Донхёк так увлёкся, что начал отбивать ритм ногой. Где-то на последних аккордах он сорвался на смех, и Марк тоже не удержался. В их смехе было что-то искреннее, почти детское. Когда последняя песня закончилась, они сидели на краю сцены, тяжело дыша. Донхёк опирался на гитару, а Марк вытирал пот со лба. — Думаешь, кто-то нас услышал? — спросил Марк, глядя в темноту. — Возможно, — ответил Донхёк, пожимая плечами. — Но это не важно. Главное, что мы это сделали. — Да, — кивнул Марк, его голос был едва слышен. — Мы это сделали. Они остались там до самого рассвета, разговаривая, смеясь и просто молча смотря, как небо постепенно светлеет. Для них это было больше, чем просто концерт. Это было обещание себе, что они не позволят жизни пройти мимо. Этот момент стал их маленькой победой над миром, который казался таким равнодушным. Каждый пункт их списка был как глоток свободы. Концерт на заброшенной сцене стал кульминацией: под звёздным небом, с ветром, который уносил их голоса, они пели так, словно вокруг была огромная толпа, хотя на самом деле не было никого. Но это ощущение длилось недолго. Однажды вечером Марк пришёл к Донхёку с билетом в руках. — Ты уезжаешь? — спросил Донхёк, даже не оборачиваясь. — Да. У меня есть шанс... — И ты собираешься его использовать. Это не было вопросом. Марк промолчал. — Когда? — Через три дня Марк смотрел на него, пытаясь найти в глазах друга хоть что-то, что удержало бы его здесь. Но Донхёк уже отвёл взгляд, словно поставил точку. Расставание, которое не было концом Прощание было неизбежным, но от этого не менее тяжёлым. Это не было бурным, с громкими словами и слезами — нет, это было тихое, молчаливое признание того, что время пришло. Марк сидел на ступеньках перед домом, сжимая в руках чемодан. Он не знал, как начать. Казалось, что каждое слово будет разрывом, каждое «прощай» — концом их всего. Он долго молчал, смотря на горизонт, где закат рассыпал последние огненные искры. Донхёк стоял у двери, его руки были в карманах, а глаза потуплены в землю. Он ничего не говорил. Они стояли так, как стояли бы люди, которые не знают, как уйти друг от друга, не разрушив всё. — Ты всё-таки уезжаешь, — сказал Донхёк первым, его голос был тихим, почти не слышным. Марк не ответил сразу. Он чувствовал, как всё внутри него сжалось, как если бы не было воздуха. Это был тот момент, когда ты знаешь, что каждый вздох — это последняя попытка дышать в этом мире, в этом месте, с этим человеком. — Да, — наконец ответил он, его голос казался слабым и лишённым уверенности. — У меня есть шанс. Я... я не могу его упустить. Донхёк кивнул, но его лицо не изменилось. Он просто стоял, как будто в его сердце было место для того, чтобы пустить Марка и одновременно удержать его. Но он знал, что если бы они не отпускали друг друга сейчас, то потом было бы только хуже. Марк поднялся, бросив последний взгляд на свою сумку. Он сделал шаг в сторону Донхёка, и это был его последний шаг. Это был момент, когда вся их дружба, вся их юность, все их моменты — сцены, граффити, концерты — рухнули в пустоту, от которой не было возвращения. — Ты же знаешь, — начал Марк, его голос зацепился на словах, не мог найти тех, что хотелось бы сказать. — Я не хочу уезжать. Донхёк посмотрел на него, и его глаза были такими же пустыми, как и у него самого. Он видел эту боль, эту невыразимую боль, и не знал, как её развеять. Он знал, что Марк не был готов. Но и он сам тоже не был готов. Для них обоих это было слишком много, чтобы понять, что это действительно конец. — Ты думаешь, что уезжаешь навсегда? — спросил Донхёк, как если бы хотел услышать ответ, который успокоит его душу. Марк молчал. Он не знал. Возможно, это было прощание навсегда, а может, нет. Но как бы там ни было, что-то внутри него ощущало, что это было необходимо. Возможно, это было нужным шагом для того, чтобы он сам стал тем человеком, которым мечтал быть. Но внутри его бушевала буря, и каждое слово, которое он мог бы сказать, казалось пустым и неважным. Он шагнул к нему. Донхёк не отступил. И тогда, как будто по инерции, он положил руку на плечо Донхёка, чувствуя его тепло, его живость. Он ощущал этот момент, как финальный аккорд в песне, которую они так и не допели. — Тебя мне будет не хватать, — тихо сказал Марк, и его голос дрогнул. Донхёк не ответил сразу. Он знал, что они оба сейчас не могут найти слова, которые всё объяснят. Он просто шагнул вперёд и обнял Марка. Это было молчаливое прощание, без лишних слов. Всё было сказано в этом простом жесте, который был одновременно концом и началом чего-то нового, чего-то, что они оба должны были пройти по отдельности. Марк стоял с закрытыми глазами, чувствуя, как боль внутри него растекается, и с каждым вдохом становится всё сильнее. Это было не просто расставание. Это было прощание с тем, что они строили вместе, с тем, что было для них обоих важным и настоящим. Когда они отстранились, Марк шагнул назад, в сторону своего чемодана. Он по-прежнему не знал, как сказать «прощай», но понял, что они оба не могли остановить время. — Я буду скучать, — наконец выдохнул он, его голос едва слышен в пустоте. — Я тоже, — ответил Донхёк, и его глаза блеснули на мгновение, но он ничего не сказал больше. Марк повернулся и пошёл. Каждый шаг отдавался эхом в его душе, как будто он уходил навсегда. И когда он повернул за угол, Донхёк остался стоять, смотря в пустую дорогу. Это было не "прощай". Это было "до свидания". И хотя никто не знал, когда они встретятся снова, в этот момент они оба почувствовали, что конец — это не конец, а просто точка, перед тем как они начнут новые главы своей жизни. А в их памяти останутся воспоминания, которые никогда не исчезнут. Спустя неделю, Донхёк пришёл к их стене. Долгое время он просто стоял, разглядывая отпечатки, слова и рисунки, оставленные ими вместе. Потом достал баллончик с краской и написал большими буквами: "Иногда, чтобы жить, нужно отпустить всё." Тогда он не знал, что эта надпись станет для него началом чего-то нового.