"Яркая Звезда"

      - Ксюха, несносная ты девчонка, а ну слезай оттуда, живо! Хватило ума залезть! Наказанье, а не девчонка!       Вышеназванная Ксения лишь помотала головой, плотнее прижимаясь к сучковатой ветке дерева. И ничего она не наказанье, просто котёнок, загнанный на старую соседскую яблоню местными хулиганами очень жалобно мяукал, а она решила помочь. И чего так ругаться? Прижав к себе плотнее напуганную зверушку, девочка посмотрела вниз и судорожно ахнула. Мамочки! Земля перед глазами плыла, грозя смениться мутной белой пеленой, какая обычно отключает сознание, подобно кнопке экстренного действия. Жутко…       Вообще-то, звали её Роксана. Роксана Москалёва, потешнее сочетание выдумать крайне трудно. Разве какая-нибудь Изабель Уткина, мадмуазель деревни Кривоплюево. В 90-е редко кто задумывался о звучании, полагаясь на вкус и фантазию сценаристов зарубежных сериалов, коими кишело телевиденье уже не один десяток лет. Вот и появлялись на свет бесчисленные Марианны, Сары и Аннет. Мать семейства Москалёвых же пошла ещё дальше, назвав младшую дочь в честь главной героини малоизвестной американской мелодрамы, которую с регулярностью раз в 2-3 месяца крутили по одному из немногих каналов. Сама же, будучи названной в честь бабки по отцу, Людмилой, имя своё она очень не любила, прося домашних и соседей называть её просто Милкой, отмахиваясь от сравнения с коровой. Когда же родилась первая дочь, право отстоять выбор имени перед мужем не удалось. Сергей, склонившись над деревянной потрескавшейся кроваткой с кряхтящим пупсом внутри, вгляделся в сморщенное красное личико и заявил:       - Пущай Викуля будет, но следующего чтоб пацана мне родила! С девчонкой я чё делать-то буду? А тут и на рыбалку сходить и пивца мне купит.       И захохотал, смеясь над собственной же шуткой. Люда же обречённо вздохнула, вытирая руки об засаленный халат. Вика, так Вика.       Но и на второй раз порадовать мужа не удалось. Уж что только не делала Милка, чтобы достичь желаемого результата: клала топор под подушку, спала исключительно на левом боку, налегала на мясо и солёные огурцы, но всё тщетно – живот округлялся, лицо покрывала щедрая россыпь прыщей, а рука неосознанно тянулась к заветной шоколадке «Театральный» на весь период беременности прочно поселившейся на дверце старого ржавеющего холодильника.       Наконец, настал день X. В ночь с 29 на 30 мая согнутую в приступе резкой тошноты Людмилу забрала Скорая помощь. Пожилая соседка, заглянувшая помочь молодой мамочке со старшей дочкой, вмиг побледнела и схватилась за трубку домашнего телефона. «Никак траванулась, окаянная», - в страхе подумала она.       - Дочка у Вас, - торжественно превозгласила акушерка, вручая измотанной женщине крохотный пищащий комочек.       - Опять, - разочаровано выдохнула измученная Милка, прижимая к груди несостоявшегося сына.       Сергей, вернувшийся с ночной шабашки, - друг попросил переварить внезапно прорвавшийся водопровод, - не сразу понял, где находится его жена. Не найдя ни супруги, ни свежесваренного борща – после кропотливой работы и пары стопариков «беленькой» есть хотелось неимоверно, он постучался в окно ближайших к дому соседей.       - Эй, есть кто дома? Любка, выходи, не спишь поди уже!       На порог вышла Люба, дочка той самой сердобольной старушки, бравшая под своё крыло малолетнюю Вику, когда её мать по горло была занята домашними обязанностями. Для своих тридцати «с хвостиком» Любка выглядела свежо и цепляла кавалеров пачками. Красные губы, густо подведённые чёрным глаза, пышная юбка, подчёркивающая полноту крепких бёдер – ну как было устоять перед такой красавицей? Сергей и сам нередко поглядывал меж пышных грудей кокетливой соседушки, любящей понаклоняться как раз перед взорами истинных ценителей её прелестей. Вот и сейчас она вышла на порог, цокая увесистыми каблуками по пыльному деревянному настилу. Цветастая цыганская юбка развевалась под лёгким напором внезапно налетевшего ветерка и грозила обнажить стройные женские ножки, а белая батистовая блуза, мокрая от выступившего пота, плотно облегала роскошное декольте зрелой соблазнительницы. Придерживая дымящуюся сигарету большим и указательным пальцем, она лениво покуривала и томно смотрела на мир сквозь пышный веер ресниц. Выпустив очередное кольцо дыма и стряхнув пепел на раскалённую землю, она, наконец, спросила:       - Ну, чего тебе?       - Людка моя не у вас случайно?       - Ну не у нас, - обуглившийся окурок, описав кривую дугу, приземлился на заросли паслёна, кустисто растущего под окнами дома.       - Слушай, ну может знаешь, куда уйти могла? Странно как-то, дома тихо, не её, не Викули. И в холодильнике шаром покати.       - Так ты голоден, - ласково промурлыкала Люба, шагнув в сторону распахнутой входной двери и, обернувшись через плечо, бросила,       - В больнице твоя благоверная.       В комнате было темно и тихо, пахло свежей сдобой и импортной жвачкой «БомБимБом», распространявшей пьянящие нотки молочного шоколада. Люба, тряхнув длинными волосами, подошла к сушилке и сняла белую фаянсовую тарелку с полустёршимися цветами и плеснула туда рассольника. Поставив дымящуюся посудину перед соседом и отломив краюшку свежеиспечённого хлеба, уселась напротив, склонив кудрявую голову набок.       Сергей зачерпнул ложкой ароматный бульон и вдохнул его пары. Пахло изумительно! Суп отдавал лёгкими нотками перца и тмина, что придавало ему пряности и лёгкой остроты. Такую вкуснятину жена никогда не готовит! У той супы обычно выходили пресными, водянистыми, денег на мясо часто не было, а куры из-за недостатка питания вырастали худыми и жилистыми, что вкуса им не добавляло…       - Ну, как тебе?, - не вытерпевшая Люба, нервно крутящая в руке локон, хитровато поглядывала соседа, явно ожидая от него похвалы.       - Необычно, - пробубнил Сергей, за обе щеки уплетая предложенное угощение. Хозяйка, довольная реакцией гостя, кивнула каким-то своим внутренним мыслям и поднялась из-за стола.       - Чайник поставлю.       Сергей оторвал голову от тарелки и невольно залюбовался фигурой соседушки. Грациозной кошачьей походкой двигалась она между кухонным гарнитуром и плитой, ловко манипулируя чайничками и заваркой. Когда женщина наклонилась к шкафчику, чтобы достать оттуда пёструю баночку, Сергей тихо подошёл к соседке и положил ладонь на её покатую спину. Женщина дёрнулась, не ожидая подобного жеста, но, быстро успокоившись, прерывисто вздохнула и медленно выпрямилась. В глазах женщины бушевал дикий огонь. Поддавшись витающим в воздухе флюидам, она походкой тигрицы, вставшей на охотничью тропу, подошла к мужчине и ласковым небрежным движением обвила стройными пальцами с бордовыми ногтями его затылок. Их взгляды скрестились, порождая искру. Взяв женщину за талию – как же хрупка её фигура по сравнению с его огромными ручищами!, - он притянул её к себе и впился в её губы жадным горячим поцелуем. Любка запрокинула голову назад, обнажая толстую белоснежную шею. Кудрявые тёмные волосы каскадом спустились по спине, щекотя кончиками налитые ягодицы женщины. Её руки не без труда нашли позади себя опору – шаткий деревянный стол с остатками еды и пустыми эмалированными чашками, хранящими в себе остатки утреннего кофе, присохшего ко дну и стенкам чашки.       И мир застыл в мгновении. Замолкли птицы за окном, остановились на небосводе пушистые овечки-облака, даже вода из вечно капающего крана перестала бренчать о ржавую жестяную раковину.       Любка, пошло прикусывая ярко накрашенные губы, извивалась под напором страстей. Длинные острые ногти, напоминающие когти хищной птицы, впились в чувствительную спину соседа. Тот, стараясь заглушить подступающий к горлу стон, лишь промычал в ответ на томительную ласку.       Момент кульминации был желанен для них обоих. Горячие тела, постигающие нехитрую науку любовного танца, сотрясались в такт скрипу ветхой мебели, грозящей вот-вот обломиться под ношей тайных влюблённых.       Вытерев пот со лба и отдышавшись, Сергей спросил:       - Слушай, а ты не знаешь, чё там случилось?       Любка, ещё не отошедшая от экстаза, сонно потянулась и пробурчала:       - Понятия не имею, езжай вон в больницу и сам узнавай. Делать мне больше нечего, как в чью-то там жизнь лезть.       - Ну ты это, - неловко подмигнул Сергей, - если починить там чё-то надо, ты это…ну, в общем, обращайся. Я щас домой за великом да в больничку.       В будний весенний день больничный двор был пуст. Не гудели малочисленные машины, не прогуливались пациенты в серых больничных одеждах, не спешили в лабораторию практиканты, уже в который раз напортачившие с очередным анализом. Лишь только старая дворовая собака Пальма, оправдывающая свою кличку палево-золотистым окрасом, лениво валялась в дорожной пыли, шугая зевак-голубей, желающих напиться из мелкой грязной лужицы.       В этом 1990 году май был особенно жарок. Природа, совсем недавно освободившаяся от потоков талой воды радовала горожан ярким солнцем и засушливым ветром, будто желая в один миг превратить грязные унылые дороги в праздничные изумрудно-зелёные тропинки.       Дверь в отделение открыла круглолицая пожилая женщина в белой косынке поверх седых волос и стандартной больничной униформе. Строго глянув исподлобья тёмными, почти чёрными, глазами, она грубо спросила:       - Ну, чего Вам?       От такой словесной атаки Сергей опешил. Стараясь не смотреть в зоркие прозорливые глаза фельдшера он сбивчиво пробормотал:       - Муж я…пациентки то есть муж вашей…Люды Москалёвой. Соседка сказала, к вам её определили. Понимаете, я сварщик, работы много, завод… Вот ночью на подмогу вызвался, прихожу-гляжу, а её нету…       Взгляд строгой фельдшерицы прояснился, на лице мелькнула добрая улыбка. Всплеснув морщинистыми руками она благоговейно затараторила:       - Ой, батюшки, счастье ж это какое! Вы муж Людочки? Радуйтесь, папаша! Дочка у Вас, 3500.       - Как дочка? В смысле, она родила что ли? Ей же месяц ещё ходить…А чё так дорого-то?, - бубнил новоиспечённый отец, шаря в кармане потёртых домашних брюк в поисках кошелька.       Женщина добродушно засмеялась, запрыгали тонкие лучики морщин вокруг её необыкновенных кофейных глаз.       - Что вы, что вы, ну какие могут быть деньги? У нас всё-таки бесплатная медицина!, - важно подбоченившись, превозгласила фельдшерица.       - Ну а увидеть я её могу?, - в голосе Сергея затеплилась надежда в сочетании с неподдельным интересом. Собеседница лишь только устало махнула рукой.       Под окнами палаты бурно росла сирень. На фоне тусклых кирпичных стен нежно-лиловые вкрапления маленьких соцветий смотрелись как яркие вспышки фейерверков разрывающие серую поверхность преддождевого неба.       - Людка, покажи!       Сквозь мутную поверхность заплёванного больничного стекла показалось крошечная младенческая фигурка со сморщенной розовой кожицей, которая усердно показывала кулачок.       В честь рождения Москалёвой-младшей на улице Сорокина устроили настоящий пир горой. В крошечную летнюю кухню гурьбой ломились поддатые соседи, для которых появился вполне официальный повод покутить – как-никак, мастер явил миру наследника.       Любка тоже была тут. Скрестив толстые варикозные ноги под шаткой деревянной табуреткой, она активно поедала дефицитный крабовый салат, запивая «коктейлем» - креплёным дешёвым винцом, разбодяженным с мутным самогоном. Милка улавливала откровенные взгляды соперницы в сторону порядком захмелевшего Сергея и всё яростнее терзала масляно-шоколадный бисквит.       Вике стало скучно. Стребовав кремовые розочки с тарелок гостей и заляпав новый жёлто-фиолетовый «рыбный» сарафанчик, она, уставшая тянуть замученную маму в сторону наваленных в кучу игрушек, теперь одолевала детскую кроватку. Завидев, что сестра не хочет с ней играть, Вика плюхнулась на ковёр, едва не прищемив хвост кошке и истошно завопила. Испугавшись за дочь, в комнату вбежала встрёпанная Милка.       - Что? Что такое?       - Она не хочет со мной играть!, - обиженно ткнула в сторону люльки Вика.       - Милая, твоя сестрёнка ещё совсем маленькая, она не может с тобой поиграть, - пыталась вразумить дочь Милка.       - Я не хочу сестру! Верните её обратно! Не хочу!       Людмила лишь только устало покачала головой. Привыкнет как-нибудь. Она сама, будучи средним ребёнком в многодетной семье, никогда не жаловалась, хотя и порядком подустала присматривать за младшими, успевая корову на пастбище отгнать, да гусей на выпас вывести.       - Где же наша молодая мамочка?, - донеслись с соседней комнаты голоса подвыпивших гостей.       Войдя в комнату, Людмила обомлела. За тот короткий промежуток времени, что она успокаивала старшую дочку, кухонька превратилось в нечто среднее между захудалым кабаком и свалкой. Собрав всю волю в кулак и распихав гостей по углам – пусть мол высыпаются, она принялась наводить порядок в доме. Заодно и мысли в порядок придут.       На следующий день перед парой встал важный вопрос: как же назвать ребёнка? Совсем скоро надо будет идти в ЗАГС регистрировать, а то, чего доброго соседи участкового вызовут и ребёнка отберут, сочтя их за семейку маргиналов. Тот-то будет удар по репутации…       - Пущай Наташка будет, - бросил Сергей, попивая маленькими глоточками холодный огуречный рассол. Зубы мелко дрожали о край облезшей аллюминиевой кружки и сказать что-либо было довольно трудно.       - Как твою последнюю бывшую? Ещё не хватало! – тут же встала в позу Людмила, угрюмо строгавшая яйца на пирожки, - и так старшую дочь ты называл, моя очередь теперь.       - Надо называть по святцам, - подняла палец вверх до этого молчавшая Галина Ивановна, - она у вас когда рождена, тридцатого?, - старушка на миг замолчала, листая страницы пожелтевшей книги имён, - выходит, либо Евдокия, либо Ефросинья. А вообще Люда права, она мать, ей и называть. Уж ты прости, Серёженька, хоть ты и глава семьи, а в эти дела лезть тебе не стоит. Рожал не ты, воспитывать не тебе, а мать, она и в Африке мать.       - Как по мне, Бронислава ей подойдёт идеально, - включилась в спор Любка, методично размешивающая сахар в гранёном стакане, - вот посмотрите, девка будет боевая.       - А толку-то, - обречённо махнул рукой Сергей, - баба она и есть баба, пусть и маленькая. Вырастет и фьють, - сымитировал свист отец семейства, - замуж бы вышла удачно, хоть на один рот в семье меньше.       - И то дело, - захлопнула книжицу пожилая соседка, - так что, Людка, как назовёшь-то?       - Может, Роксана?, - несмело подала голос женщина, - как героиню в моём любимом фильме. Ты просто не представляешь, как там всё было романтично, и…       - Хватит!, - чашка на столе подскочила и, звонко звякнув, опустилась на стол. На скатерти осталось тёмное чайное пятно, будто грязная лужа посреди прекрасного цветочного луга, - никакой американщины в своём доме я не потерплю! Ещё чего не хватало! Они нам, значит, ядерную бомбу грозят кинуть, получите мол, распишитесь «подарочек» вам «посылторгом», а мы в их честь детей называть будем?! Как покрестим, так и назовём!       - Я думала, мы не будем крестить…       - Крестить ребёнка нужно обязательно, это будет его защитой от тёмных сил. Испокон веков…       - Всё-всё, я поняла, - всплеснула рукой Милка, - милый, послушай…Давай назовём её Роксаной. Ну сам посуди, что хорошего она увидит в жизни? Садик, школа, технарь, замуж выскочит, как все. А имя – это то, что отличит её, выделит из толпы. Ну сколько Насть и Кать сейчас в садиковых группах? А в школах? Штуки три наберётся точно. А покрестим, как положено, Ксенией. Пожалуйста, ну давай хоть один разочек сделаем, как я хочу, милый…Я же не много прошу.       Сергей раздражённо закатил глаза. Бабы, что с них взять. Да пусть уж называет, как хочет, бракованная. Сына родить не может, выпендривается, тьфу! А Людмила торжествующе улыбалась.       Так и появилась на свет Роксана Сергеевна Москалёва – дочь сварщика и медсестры, несостоявшийся наследник фамилии и старых Жигулей.       Годы тянулись длинной мутной рекой. Людмила разрывалась между кастрюлями, вечно сопливящейся Викой, малюткой- Роксаной, пищащей в люльке…Сергей целыми днями пропадал на заводе, изредка выбираясь в гараж с мужиками или к безотказной Любке. Скука…       Детский сад тоже не изобиловал разнообразием приключений. Старые стены, поблекшую жёлтую краску которых рабочие безуспешно пытались спрятать за растительной росписью и детскими рисунками. Пыльный коричневый ковёр, пёстрым узором косящий под персидский. Маленькие яркие пуфики-грибочки. Простенькая дешёвая обстановка воспитывала в своих стенах точно таких же детей – незамороченных, простоватых, ловко прячущих под показушной наивностью чёрствость и безразличие будущих взрослых.       С Викой хотели дружить все. Весёлая подвижная девочка с пышными красными бантами и в нарядном сиреневом сарафанчике с кудрявой куклой наперевес она создавала впечатление милой хохотушки, совершенно не способной на причинение обиды кому-либо. С её бледнолицей угрюмой сестрёнкой водиться же не желал никто, обзывая за глаза «белой вороной».       Роксана сидела на жёстком ворсе, расставив ножки в колючих полосатых колготках по обе стороны от башенки из кубиков – колготки были старые, ужасно неудобные и быстро рвались в районе ступней, - и увлечённо катала машинку по половице. К ней подошёл мальчонка в клетчатой рубашке. Его маленькое смуглое личико было красным от слёз, а тёмно-русая прядка волнистых волос выпачкана в противном насыщенно-зелёном пластилине. Утирая курносый нос кулачком он сбивчиво спросил, давясь слезами:       - Можно поиграть с тобой?       Тепло улыбнувшись, девочка кивнула. Именно этот вопрос и положил начало их многолетней дружбе, прошедшей испытания временем, обстоятельствами, людьми. Весь детский сад они ходили за ручку, вместе играли в песочнице, спали в соседних кроватках на тихом часу, даже танцевали на выпускном. Их крепкая детская дружба преодолела и насмешки остальных детсадовцев и ворчание родителей и даже творожную запеканку, за которую дрались все ребята.       Розовая цветущая младость детского сада быстро сменилась огненным листопадом школы – настоящего испытания для замкнутого несоциализированного ребёнка.       Акулина Поликарповна – первая учительница, оказалась не второй мамой, а злой мачехой, взыскивающей с детей за любые их проступки. Она входила в класс, громко топая ботинками на толстенных каблуках и стуча деревянной линейкой по рассохшейся парте. Весь класс её жутко ненавидел и боялся, придумывая за глаза разные оскорбительные клички.       Была у этой учительницы удивительная странность. Будучи глубоко воцерковлённым человеком, она предпочитала называть детей, как читались их имена на старославянский манер. Так Артём становился Артемием, Данила – Даниилом, а Роксана – Ксенией. Так и прикрепилось это имя к девочке, не желая отлипать ни на секунду.       - Я не могу слезть…- тихо сказала Роксана, лишь сильнее прижимаясь спиной к твёрдому древесному стволу. Под боком звонко мурлыкал котёнок, напуганный не меньше малолетней спасительницы.       - Не бойся, прыгай, - баюкающий голос участкового Константина Семёновича отрезвлял и успокаивал и девочка абсолютно спокойно доверилась ему, отпустив тонкую веточку.       Следом последовала очередь котёнка. Убедившись, что пушистому малышу больше ничего не угрожает, девочка удалилась под аккомпанемент ругани престарелой соседки.