To Die Today

Сильное воображение порождает событие.

М. Монтень

»» -————-　☠　-————- ««

Это был не сон, а вязкий, удушающий кошмар, в котором сама реальность была искажена. Тишина здесь не утешала — она давила, как груз, и шептала мертвые звуки, которые нельзя было разобрать. Воздух был густым, как дым, наполняя легкие тяжестью, а окружающий мир будто жил своей чуждой, враждебной жизнью. Каждый шаг казался бесконечно долгим, как если бы время растягивалось, чтобы удержать внутри этого жуткого мира подольше. Сон снова накрыл Джисона, как туманная завеса, густая и удушающая. В этом сне все было окрашено в дымовистый серый цвет, словно само пространство утратило краски и жизнь. Он стоял перед воротами, ведущими в сад, и были они были одновременно близки и бесконечно далеки, вызывая у него странное ощущение замкнутости и бесконечности одновременно, словно пространство играло с его восприятием. Шаги отдалялись, но звук их будто приближался, заполняя уши глухим эхом. Впереди казался эбинитовый дом, как бы высеченный из сплошного куска угля. Ворота рассеялись он одного прикосновения к ним, и сад предстал в той мгле, какая ложилась гнетущим маревом. Хан медленно прошел вдоль него по заросшей пепельной травой тропинке. Смутные воспоминания начали прорастать, как сорняки в заброшенном саду, захватывая каждую свободную мысль, путая их между собой и оставляя чувство запустения, будто разум превратился в поле хаоса. С лепестков серых бархатцев стекали капли багровой крови. Стекая, каждая окаменела, становясь поглощающим зрачком черного цвета. От тяжести цветок виновно склонялся, теряя лепестки кроме тех на которых была хрустальная кровь. И вся дорога к дому была в серых высохших лепестках, и каждый шаг взымал их к верху, растворяя в воздухе. Джисон предстал на сухом деревянном пороге дома, пред такой же иссохшей деревянной дверью, отворившейся с дрожащим скрипом. Войдя внутрь, ощущение чего-то родного вспорхнуло тощими пыльными крыльями. В коридоре, справа, стояло зеркало, в которое по старой, еще незабытой, привычке невольно взглянул Джисон. Он узнал десятилетнего себя: ростом до полутораметрового шкафа для вещей, в старых, затасканных ботинках, с развязанными шнурками и в сером вязанном свитере, точно ожившая потерянная детская фотография. Дальше, в гостиную, он шел смотря под ноги, и высчитывал шаги. Ровно через 7 шагов, Хан дошел до столика, на котором стоял маленький календарь. Это было пасмурное шестнадцатое августа уходящего лета. Рядом с ним стояла ваза с высохшими цветами. "Было бы неплохо их полить, я думаю мама обрадуется", — подумал Джисон. Снова отсчитывая шаги, но уже до кухни, понесся он с вазою в руках, а в ней сухие цветы, на них же покрыта пыль и временем тоска. 11 шагов и он уже у двери в кухню. "Почему же ты остановился? Ну же! Скоро придут мама с папой, нужно поспешить, Джисон. Почему ты стоишь? Уже расхотелось радовать родную мать? Неблагодарный ублюдок. Ты животное, скотина Джи. Всем ссорам обязан в доме именно ты, не так ли? " — с каждым словом все громче кричали стены подле. Не кричите на него, и он все сделает, просто дайте ему немного времени. Эхом бились чванливые голоса тех детей, какими Хан считал, глубоко в сердце, близкими, глумились потесанные стены. Забыв о вазе, он прикрыл уши руками, и все же она упала. Разбилась. С нею громко ударилась о пол грубая тишина. Хлыстнули слезы, и те что падали на цветы, прожигали их, как самая сильная кислота. Дверь пред ним распахнулась в сторону кухни, и показалась она ему незнакомой, холодной и неуютной. Он медленно прошелся вперед, ища глазами веник, чтобы собрать осколки. Вспомнил он, как однажды разбил папину кружку, и как долго на него бранилась мать, и как с ослепшими глазами он собирал те осколки, а они все глубже и глубже впивались в нежную кожу. Но после поисков, он так и нашел его. Тогда Хан решил зайти в буфетную, где хранилась посуда, столовые приборы, ящики с овощами, и наверняка тот самый несчастный веник с совком. Однако вход в маленькую комнатку туда стоял строго под запретом для него. И снова, стоя у сухой деревянной двери, не решаясь потянуть за ручку, холод подходил до его боязно вздымающейся груди. Будто сжалившись над ним, она неторопливо отворилась, как если бы ее отворила тонкая и слабая рука. Джисону было интересно как выглядит буфетная изнутри, но чего-то остерегаясь, он быстро опускал голову и взгляд на пол. Первый шаг был осторожным и тяжелым, второй намного легче, на третьем его нога оказалась в луже. Поглощающей как бездна луже темной крови. Ему захотелось крикнуть, но он лишь задохнулся. От чего же? Да вот же, его ноги сами несут в эту проклятую лужу, остановившись лишь тогда, когда лицо предстало под ботинком. Черные вывалившееся глаза, с потухшим блеском, язык вырван, и лежал запутавшись в таких же черных волосах. В общем даже так, ее лицо все еще было злым и, будто неостывшим от своей же злости. Дальше Хан не хотел смотреть однако и моргнуть у него не получалось. Глаза сами неслись по ключицам, груди, животу, коленям, рукам и ногам. И все, вплоть до пальцев, было изуродовано, сломано и окровавлено. Грудная клетка была раскрыта, кровь текла струйкой, с нею по струе несся и жир подкожный, и лимфа, и всё куда-то спешило заполнить собой все пространство. Мясо было тщательно раздроблено, и ничто не контрастировало на его фоне как все еще бьющееся сердце. Джисону же показалось что оно сейчас выпрыгнет на него, и от страха он пошатнулся, поскользнувшись в этом месиве. Перед ним смутно возникал образ Минхо. Его лицо было едва различимым, но оно пульсировало отвращением и угрозой. "Подчинись мне.." звучал шепот, неясно исходящий из самого Ли или из глубин сознания Хана. В руках того был кухонный нож, пол показался разделочной доской. Страх переплетался с осознанием неизвестности. Он ощущал, что это не просто сон — это предостережение, знак. Проснулся Джисон в убийственном ознобе, с влажным от холодного пота лбом. Дрожащими пальцами он прикрывал рот, точно не веря в его существование. С изнеможденными что есть силами, словно привинченным к постели, тяжелыми шагами он дошел до ванной комнаты. От ужаса и отвращения Хан почувствовал, как его тело предает его: ноги стали ватными, руки дрожали неконтролируемо, а сердце бешено колотилось, будто пытаясь вырваться наружу. Тошнота подступила к горлу, и, когда он не выдержал, ему показалось, что вместе с рвотой из него выходит что-то большее — его собственная душа. Он упал на колени, ощущая абсолютную потерю себя. Его тело стало пустым, безжизненным сосудом, а сознание плавало где-то вне вселенной.

»» -————-　☠　-————- ««

03:29. Ночь была тихая, почти звенящая. Тело, измученное бессонницей, ворочалось в постели, но мысли словно сорвавшиеся с цепи, звучали громче слов. Феликс встал, ощущая тяжесть и туман в голове. Он не помнил с которого времени его начала мучить бессонница, когда он начал забывать многие вещи и стал невнимательным. В какой момент жизнь начала давать трещины и сломается совсем. Прошлое которое не существовало, преследует как паук, и мысли вплетались в одну сплошную паутину. Ноги сами понесли его к балкону, словно это был единственный способ хоть как-то справиться с внутренним напряжением. На улице царила тишина, лишь изредка нарушаемая далеким гулом машин. Он открыл дверь, и прохладный ночной воздух обнял его, заставив вздрогнуть. Достав пачку сигарет, он замер на мгновение, глядя на городское скудное небо, без звезд, укрытое одеялом грязного разврата. Зажигалка щелкнула, и яркая вспышка огня осветила его лицо, подчеркнув усталость в глазах. Первая затяжка принесла горьковатый вкус, но вместе с ним и странное успокоение. Дым медленно растворялся в ночи, а он стоял и смотрел в пустоту, пытаясь заглушить мысли, которые, как назойливые мухи, кружили в голове. Оперившись на балкон, Ли жадно пускал густые капли теплого воздуха, будто это его последняя сигарета в жизни. По крайней мере, это намного лучше, чем мучаться в своей же кровати, от слишком плотной темноты и от ее же пустоты, как и впрочем пустоты кровати. Тлеет сигарета на тяжелом ноябрьском ветру, сгорая вместе с мыслями, временем и вздохами. Назад его возвращает внезапный звук уведомлений на телефон приглушенный одеялом. Дожженную до фильтра сигарету он оставляет в пепельнице в форме статую свободы, что принес ему на днях Джисон, и возвращается в спальню холоднее самого балкона, дышать в ней невозможно как и во всем доме, так что порой Феликсу кажется что живет он в космосе. В момент приходит еще одно сообщение, отнимая половину, без того пустых, легких Феликса: "Ликс, мне страшно, давай встретимся?". А снизу: "Приедешь, если не боишься? Заброшенная больница "Оджима". Он стискивает зубы, глядя на сообщения, потому что знает, что любой выбор — неправильный. В пепельнице пепел с сигареты падает вниз, как секундная стрелка, пока он решает. Ли уже почти нажимает на одно имя, но экран гаснет, как будто сам дает ему ещё секунду подумать. "Я еду." Проговаривая вслух свои слова отправленные с ураганом эмоций, Феликс накинул на себя ветровку и помчался к своей машине. На безоблачном небе ярко сияет луна, огромная и полная, отливает серебром и заливает трассу мягким светом. Ее свет отражается от идеально гладкого кузова гиперкара, словно беглые росчерки света на черном зеркале. Мир вокруг словно растворяется в темноте — лишь луна, дорога и скорость кажутся настоящими. Феликс чувствует свободу — неуловимую, полную, почти опьяняющую. Ветер проникает в салон сквозь едва приоткрытое окно, обжигая щеки холодом. В это мгновение кажется, что весь мир принадлежит только ему: этот гиперкар, эта ночь, эта трасса, простирающаяся бесконечным полотном вперёд. Совсем тихо играет "Silent cry" не переставая, прекрасно сочетаясь с разбитыми мыслями. Она словно пустилась по венам, и, если ее остановить, можно будет умереть.

»» -————-　☠　-————- ««

С широким размахом отворяется дверь от двух глухих постукиваний по ней. — Ты быстро.. — А ты ждал кого-то еще? — Минхо улыбается не широко, а тонко, словно змея перед укусом. Не спеша, закрывая за собой дверь, он прокручивает ключ в замке, полностью блокируя выход как и для себя, так и для Джисона. Еще блуждающий в голове кошмар подступил предательской рвотой к горлу. Минхо четко держит зрительный контакт с Ханом, пока тот судорожно опирается на стену, выхватывая глоток воздуха. Его волосы взъерошены, ночная льняная рубашка расстегнута на первую пуговицу, лицо бледное и испуганное. Прерывает его уже Джисон, несясь в ванную комнату, все еще надеясь на бесконечный сон. Ведь Минхо — жуткий кошмар Хана наяву. Он буквально физически реагирует на его присутствие, а тот вместо того чтобы отстать, идет за ним, наблюдая, изучая, как хищник, которого заинтриговала своя добыча. — Такой реакции на меня я вижу впервые.. — Что ты, блять, здесь делаешь?! — По крайней мере, не мочу людям брюки. — Заслужил. Феликс ведет машину через пустые улицы, видит в зеркале, как сигаретный дым растворяется в салоне, и не догадывается, что с каждой секундой он опаздывает. Сердце бешено бьется, он второпях паркуется на первом свободном месте, как вдруг неподалеку замечает знакомый черный гиперкар. В голову полезли самые страшные обороты события, и, не проверив на наличие водителя в нем, Ли поспешил к Хану. Спустя томные минуты в тесном лифте, он, найдя номер Джисона, со всей силы бил в дверь, беспокоя рядом соседей. Ему было все равно на их покой и сон, перед глазами была только разделяющая их с Ханом дверь, которую никто и не собирался отворять. Феликс перестал стучаться, не из за понимания что ему не откроют, не впустят в долгожданные объятия, он бы стучался до рассвета, а потом и до заката. Он уже не думает, он действует на чистом инстинкте, потому что что-то не так. Удар за ударом по двери, и вот он уже почти готов вынести ее — но его прервал вызов от второго отправителя. Выстрел в воздух. Его палец уже тянется за кнопкой сброса, но все таки решает спросить Минхо вообще забыл у Хана? — Вы сговорились? — А вы нет? — Что эта змея у нас делает? — Так вы вместе живете? — Заканчивай задавать вопросы, пока все живы. Что-то твой дружок забыл дорогу к своему дому, могу проводить до кладбища, — ногти Феликса впиваются в ладонь до белых лунок. — Он то смелее оказался, в отличии от некоторых. Слыша смешок по ту сторону вызова, Ли отвечает: — Я уже понял, что тебе не терпится со мной поговорить. Убрав телефон обратно в карман, он ищет местоположение заброшенной больницы "Оджима", и со скорбным взглядом покидает Хана, так и не дойдя до него. Феликс едет к Хенджину, и каждую секунду думает, что Минхо все еще внутри с Ханом. Бросает взгляд в зеркало, пальцы сжимают руль. Он выбрал уехать, но почему не чувствует облегчения? Минхо остается с Джисоном — и теперь вопрос, что именно он хочет. Разобраться в своей странной заинтересованности? Поиграть? Показать, кто в этой игре на самом деле ведет? — Я так рад, что ты сам вышел ко мне. Гораздо удобнее, чем вытаскивать. Хан старается отдалиться, но некуда. Минхо не блокирует выход, но его присутствие давит. — Тебе мало? – Джисон пытается поставить границы, но голос выдает его: слишком надломленный. — Разве я что-то сделал? – отвечает тот спокойно, будто невинно, но уголки губ дрожат в намеке на усмешку. — Что ты вообще от меня хочешь? — Сначала ты обливал меня лужей, теперь – желудочным соком. Думаю, у нас уже что-то особенное, – Минхо скользит взглядом по нему, как будто изучает не ответ, а реакцию. Хан отводит взгляд первым. Чувствует, что злость не работает. Минхо говорит загадками. Что-то между явной угрозой и чем-то, что чуть не похоже на интерес. — Ты такой... несчастный. Даже сейчас трясёшься. Не люблю, когда кто-то ломается так быстро. — Тебя это вообще касается? – Хан скрещивает руки, словно защищаясь. — Конечно. Мне нравится смотреть на тебя, — взгляд Минхо полон яда и надменности. — Ты даже не пытаешься драться. Интересно, почему? Хан сжимает кулаки, но не бьет. — Вот видишь? Уже принял, – Минхо наклоняется чуть ближе, на лице чистое любопытство, словно он тестирует гипотезу. Джисон рванул к выходу, но тот не удерживает его — и от этого еще хуже. — Если уйдешь, я просто снова найду тебя. Так что? — Ты прав... — голос ровный, но в глазах гаснет что-то живое. — Так-то лучше, — Минхо наклоняется, чтобы прочитать реакцию, но вместо страха он видит пустоту. — Ну? — Тебе нравится ломать людей, да?

»» -————-　☠　-————- ««

Ночь давно вступила в права, поглотив свои улицы густым, холодным мраком, но в неживой больнице царил какой-то странный, густой сумрак. Огромные окна, забиты решетками и обклеены слоем пыли и грязи, едва пропускали свет луны. Вдоль коридоров тянулись тусклые, неоново-желтые огни, которые, казалось, не вспыхивали, а лишь выхватывали из темноты части темных стен и ржавых труб, контрастируя с гулом воды в них. Стены обрушивались, трещины проходили в нижний этаж, как пустые глаза, в которых давно не было жизни. Повсюду царил запах затхлой плесени и сырости. Даже воздух был легким, как будто какой-то невидимый груз висел в нем, не позволяя полностью выдохнуть. Все здание как бы замерло в ожидании чего-то, и это что-то не могло прийти, но ощущение присутствия чего-то неуловимого, неуловимого, было повсюду. В коридорах было так тихо, что было лишь легкое поскрипывание старого дерева, если бы кто-то вдруг наступил на пол. Холод, который начинал заполнять каждый угол, внезапно ощущался как нечто более зловещее, странное напряжение начало нарастать. Словно в темных, забытых помещениях скопились тени, которые когда-то были людьми, но давно утратили свой облик, становясь частью этого мертвого здания. Феликс идет по коридору, и вдруг слышит, как что-то мягко шуршит за углом. Возможно, это просто кошка, выбравшаяся сюда через заброшенное окно, а может быть, это кто-то другой — тот невидимый, что существует только в ночах и ощущениях. Холод сковывает, но он не может оторваться от этого места. Чем глубже он идет, тем больше разрастается это чувство — что-то старое, не забытое, что давно ушло, но осталось. Оно не может покинуть больницу, как и само место не может уйти из твоего сознания. Осколки разрушенного, закопченные теневые стены — все в этом месте навевает ощущение, что здесь можно найти что-то большее, чем просто разрушенные предметы. Начинают казаться разные звуки, странный шорох, как если бы кто-то ступил на стопку бумаг. А может, это не шорох, может, это просто звуки шагов в другом конце коридора. Те самые шаги, которые когда-то прошлись кем-то на этом месте, но так давно замерли, что теперь они стали частью нового безмолвия. Иногда темные окна не просто отражают лунный свет, но и что-то скрывают, что-то немое и зловещее, что не может быть преследованием. А где-то внутри начинает казаться, что он неединственный, кто здесь. Чувство неопределенности постепенно захватывает все тело. Ли чувствует, как сердце вновь ускоряет ритм, и непонятный страх растворяется в темноте. Хотя он здесь не был, но все равно кажется, что это место помнит его, и он, возможно, тоже когда-то был частью этой ночной тени. Феликс стоит в полуразрушенном здании, сигарета чуть тлеет в его пальцах. Хван наблюдает за ним из тени. «Слишком легко ты ведешься на мои игры.» — разносятся громкие мысли в его голове. Ли находит его повороте, тот в полумраке, как змея, которая уже сжала кольца, но не спешит сдавливать. — Ты выглядишь напряженным. — Ты сам знаешь, почему. Хенджин ему слегка улыбается: — Тогда зачем пришёл? Пыль висит в воздухе. От сырости пробирает до костей. Тишина гробовая, только шаги Феликса по осколкам. Битое стекло хрустит под ногами. Хенджин сидит на краю стола, крутя в пальцах сигарету Феликса, и лишь пристально глядя, на него и на его фарфоровую шею. — Молчишь? Тогда спрошу по-другому. Ты когда-нибудь думал, сколько стоит человеческая жизнь? — Тебе виднее. Хван ухмыляется, подходит совсем близко, нагибаясь к самому уху проговаривает: — Твоя — дешевеет. Грубо взяв Феликса за руку, Хенджин тушит сигарету о его запястье. Ли чувствует себя пойманным, но понимает: это был не просто акт агрессии, а знак. — Ты когда-нибудь слышал, как ломаются кости? — Ты когда-нибудь видел, как на тебя летит кирпич? Хенджин ухмыляется. Он не злится — он играет. Но вдруг резкое движение — и Феликс оказывается спиной к стене. Хван бьет Ли плечом в грудь, прижимая его к холодному бетону. — Ты правда думал, что можешь убежать? — тихий голос в ухо. Он бьет его в живот, коротко и резко — воздух выбит, грудь сжалась, мир поплыл. Третий удар — в лицо и до мгновенного вкуса крови во рту. — Блять... Ты всегда так встречаешь гостей? — Ли держится за щеку, ударяя куда-то в бок в ответ, но Хенджин, рывком разворачивает его и только сильнее вжимает его в стену. — Ты не гость. Ты труп, который еще ходит, — безэмоционально проговаривает Хван, уклоняясь от удара. Феликс кашляет кровью, но ухмыляется. Хенджин хватает его за волосы, преподнося красивое раненное лицо к своему: — Говори, когда к тебе обращаются. Ли плюет в того кровью, подмигивая левым заплывшим глазом. — Вот же сученыш, — Хван с улыбкой облизывает губы, куда попал своей кровью Феликс. Сам смотрит на свой труд, и ему кажется, что видит самое красивое явление в своей жизни — то как стекает красная капля с губ на шею ангела. Он невольно перемещает руку ниже с его волос, и сжимает его кожу еще крепче. — Ты в первый раз? — В первый раз что? — В первый раз хочешь попробовать себя в роли трупа? — Феликс бросает слова вместе с четким ударом в челюсть. Однако, не успевает он сделать еще что-либо, как Хенджин вытаскивает пистолет из-под кармана пальто, направляя на него. Выстрел. Феликс закрывает глаза. Перед ним стоит мама, у нее в руках любимая белая машинка ее сына. Она протягивает ее ему с нежной улыбкой на лице. Гладит его по волосам, прижимая к себе, и Ли чувствует обжигающие ее слезы. Они попадают в глубины ран заживших и открытых. Феликс хочет обнять ее в ответ, прижаться и никогда не отходить, но его руки будто свинцом налились, тела и вовсе будто нет. Только душа, наполняемая проговариваемыми словами матери — "ангелочек мой". Он открывает глаза, и перед ним все тот же мрак больницы, осколки, шприцы и прочий гнилой мусор. Поднимая их выше, видя уже уходящего Хенджина, слышит слова разрядом в тысячу ампер. — В следующий раз я не оставлю тебя дышать. Стук сердца в ушах. Он смотрит на пыльный пол, где еще секунду назад стоял Хван, и только сейчас понимает, что дышит слишком быстро. Ли закуривает. Руки еле заметно дрожат, но он убеждает себя, что это от холода. Феликс смотрит на горизонт, где уже сереет небо, и пытается сложить в голове картину: почему Хенджин не убил его? Что он задумал? И почему этот разговор засел внутри глубже, чем пуля? Он не двигается, только глухо смеется. — Ты еще пожалеешь, что не добил.

»» -————-　☠　-————- ««