Звёзды над Парижем

Ты раненое сердце вряд ли замотаешь тряпкой

И раненого сердца вряд ли соберёшь осколки,

И впечатление такое, словно всё в порядке,

Но только на душе скребут коты и воют волки.

И если замотаешь скотчем, то плесни в стаканчик-

Он обожжет всё изнутри огнем будто на рану…

И время лечит, я давно уже не мальчик —

Я стал мужчиной, что не чистит карму…

(StaFFорд63)

Чтобы хоть как-то выровнять своё состояние, Эго пришлось почти вдвое превысить дозу успокоительных, создавая рискованную нагрузку на и так барахлящее сердце. Но по-другому было нельзя — он уже чувствовал, что готов… сдаться, и надолго погрузиться в кажущуюся спасительным островком депрессию, — весь его мир, который он только начал восстанавливать, опять трещал по швам. Антуан понимал, что попросту не пригоден ни для каких откровений. Сейчас он сильно жалел, что согласился на интервью. Тем более, что оно требовало огромных душевных сил. Но Эдж заявила, что никто его за язык не тянул, и раз он пообещал эксклюзивное интервью, то она не будет подбирать «легких» вопросов. — …а ваше начальство знает, что вы затеяли, мадмуазель Эдж? — спросил он, когда журналистка подписывала свою часть соглашения о «не искажении фактов и неразглашении материалов в личных целях». — …мда, частично, — ответила та, — и не волнуйтесь, мсье Эго, я помню о том, о чем нужно молчать. — …но я делаю это не ради гонорара. — Антуан увидел в бумагах внушительные суммы, которые получит редакция «Le Parisien» за публикацию. Этой газете он доверял чуть больше прочих. Эдж смогла убедить их, что статья будет самой продаваемой. — …а ради чего? — Эдж удивленно вскинула брови. — …ну, отчасти… ради самого себя… — сказал Антуан, одними глазами спросив разрешения курить во время интервью. — Отчасти потому, что дал вам обещание… Он всё же смог убедить себя в том, что ему необходимо выговориться. Полностью. Отпустить всё то, что он не желал никому рассказывать, и каждый раз бесился, если кто-то из журналистов пытался лезть в его жизнь. Антуан понимал, что сейчас он либо закроет в прошлое двери, и пойдёт в будущее другим человеком, либо… навсегда останется заложником рассыпающегося в пепел того, что «было». — …знаете, мсье Эго, я много думала, как нам с вами работать… — Эдж, настроив диктофон, посмотрела на него изучающим взглядом, — и не нашла конкретного способа. Увы. Задавать вопросы по мере их важности лично для меня… в смысле — для читателей газеты… или — для вас… либо же — вообще, резко перескакивать с одной темы на другую, чтобы вы не анализировали и отвечали максимально честно… но и не чувствовали себя… как-то скованно… — …ну, я так и так буду чувствовать себя по-разному во время интервью… — грустно улыбнулся Антуан, увидев в списке её вопросов несколько тех, отвечать на которые будет для него настоящим испытанием. — Хотя, признаюсь, что… не ожидал того, что вы будете думать о моём комфорте. Обычно журналисты этого не делают, стараясь как можно скорее выжать из «жертвы» всё и уйти, считая себя победителями… — …нет-нет, я не из тех, — Эдж смущенно уставилась на свои колени, — думаю, вы это уже поняли… — …да, понял… — кивнул Эго. — Поэтому предлагаю вам… не нервничать, а задать мне стартовый вопрос, чтобы дальше — просто слушать…? — …мда, но это же… односторонняя связь… — проронила Эдж, поняв, чего он хочет. — Только я бы предпочла чуть больше управлять вашими… — …прошу прощения! — сразу сказал Эго, мотнув головой. — Управлять моими ответами я вам не позволю. Нет. — …хорошо, ваша воля. — Эдж надела на него петличный микрофон. — Вы желаете, чтобы это интервью стало… исповедью — пусть так. Приступим? Антуану понадобилось немало силы, чтобы не испугаться и начать рассказывать всё, — включая его детские, ещё тогда даже не осознанные, травмы, — сделав при этом вид, что он просто беседует со старым другом. На понимание со стороны которого он и рассчитывал, и нет — отлично осознавая, что это лишь защитная реакция его психики на столь резкое, болезненное вторжение. Лицо Эдж сильно менялось по ходу того, о чем он начинал говорить. И если сперва на нём горело любопытство, то теперь — когда он заговорил о том периоде своей жизни, когда стал кулинарным критиком, — она смотрела на него особенно внимательно, явно собираясь подловить или — увидеть лукавство. Но он не собирался сворачивать с выбранного пути — говорил так, как было на самом деле. И журналистка довольно быстро поняла, что всё, что о нем говорили тогда — лишь малая доля истины. Конечно, не обошлось и без вопроса про Сореля. Антуан очень надеялся, что уж эту тему они будут трогать по-минимуму. Но ошибся — Эдж прекрасно знала, кто именно подарил ему «шанс» стать тем, кем он всё же стал. Да, она, как и многие, считала, что дело было в банальной страсти, которая вспыхнула, но быстро угасла — во всяком случае, с его стороны. Тогда Антуану пришлось рассказать, что Жан Сорель был именно тем, кем и был для него все те долгие десять лет их взаимоотношений — его первым и на тот момент, — да-да, крайне наивно, но — кто из нас не наивен там, в глубине души? — единственным любимым человеком, который, однако, ещё умудрился научить его тому, чему, как он думал, что уже не научится — плевать на мнение окружающих, принимать и любить себя. Да, возможно, что он первым перешел грань в определённое время — и начал любить себя куда больше, чем Сореля… — …простите, мсье Эго… я помню — не стоило перебивать… — заговорила тут Эдж, опять виновато потупившись, — но всё-таки… я хочу уточнить: вы сейчас говорите о том, что… возможно, только вы виноваты в… разладе со своим… любовником? И Вы признаете вину… за то, что совершил он? Изменил вам с девушкой, которая залетала от него и родила ребёнка, который… всё равно не спас их союза, насколько я знаю? Так? — …да, всё так… — вздохнул Антуан, едва-едва не ударившись в панику — он же не собирался выворачивать это грязное белье на весь Париж, но куда теперь деваться. Раз решил — нужно идти до конца. — В нашем с ним разладе… виноватым я считаю, прежде всего, себя. И, наверное, если бы не это интервью, я бы никогда не решился… попросить у него прощения… — …вы действительно изменились… — сказала тут Эдж, с уважением посмотрев на него. — …ну, надеюсь, что… в лучшую сторону… — хохотнул он, пытаясь унять разошедшееся сердце, — а вообще — я виноват не только в этом… — …вы хотите сейчас перейти к истории про… Гюсто? — сразу поняла его Эдж. Антуан кивнул, доставая очередную сигарету. Ещё один рывок — кажется, труднее предыдущих. Но он справится. — …сейчас я, возможно, шокирую вас, мадмуазель Эдж… но скажу, что с Гюсто я встретился, увы, слишком поздно. Поздно для того, чтобы успеть действительно оценить то, каким человеком… и поваром он был. И главное — трезво видеть, каким был я… Почему-то тут Антуану в голову пришло одно сравнение, от которого он не мог отделаться почти на всем протяжении их долгой беседы. Вспомнился фильм с Бредом Питтом под названием «Интервью с вампиром». Где охотящийся за сенсациями журналист просто пригласил к себе молодого человека, утверждающего, что у него есть «особенная» тайна. И к которой журналист, конечно, не относился серьёзно практически до самого финала. — …думаю, вы знаете, что я всегда был довольно жестким критиком после случая с отравлением в юношестве… так вот — я видел свой путь в том, чтобы раз за разом находить косяки, утыкать поваров мордой… — Антуан не стал приукрашивать, и называл вещи своими именами, — в сделанные ими кучи. Любой ценой. Если их еда была отвратительной, или — не соответствовала моим, да, опять же — лишь моим ожиданиям, — то никакие уговоры или деньги не могли купить меня. Да, я очень любил устраивать скандалы. Не скрою — была у меня такая черта… не самая приятная. Но всё же. — …да, и к моменту вашей первой встречи с Гюсто, вы… — замялась Эдж, посмотрев на него с опаской — захочет ли он и это вспомнить, — закрыли довольно популярный ресторан «Прокопий», где сперва отзывом сняли одну Звезду, а затем — произошло то, что… — …да-да, не связывать эти случаи тяжело… — вздохнул Эго, прикрыв рукой глаза, — хоть у них и нет какого-то определенного цикла… но действительно… закрытие «Прокопия» — это как репетиция… И оно принесло мне тогда неслабое удовлетворение… если можно это так называть. Я скажу прямо, что находился тогда на закате своей карьеры. И, естественно, боялся конкуренции. К тому же, в то время я переживал сильнейший личный кризис… Да, ресторан «Гюсто» был последним… на моем пути… И я искренне считал, что… разрушив и эту стену… мне станет легче. Я буду снова чувствовать себя как прежде. Нужным… Ну, знаете, как бывает… когда ты собой становишься крайне недоволен, пытаешься хоть как-то выбраться, а не получается… и тут — появляется очень легкая мишень? Эдж, сама взявшись за сигарету, внимательно следила за каждым его движением. За каждым словом. И кивнула, натужно сглатывая, очевидно, ком в горле. Кажется, она не ожидала, что он пойдет настолько радикально — и будет в буквальном смысле выворачивать душу. — …мда, это, скорее, было делом принципа. — Антуан едва снова нашел в себе силы посмотреть на мигающую синюю точку на панели диктофона, возвещающую о том, что идет запись. Та вдруг начала расплываться. — А я был… хищником. Впрочем, тогда, когда я пришел в «Гюсто» после смерти шефа, я скорее, был даже не хищником, а падальщиком… — …кхм, если нужно, можем прерваться, мсье Эго…? Всё в порядке? Точно? — …всё в порядке! — он постарался дышать глубже и собраться. — Я хочу закончить с этим. — …хорошо, давайте продолжим… я знаю, что… Гюсто не раз хотел с вами встретиться, а вы не захотели с ним поговорить… даже когда узнали, что… вы — родственники…? — …нет, я тогда не хотел ничего подобного даже слышать… да и Огюст Гюсто просто не был «моим» поваром… и должен сказать, что… то, как он пытался угодить мне… тогда вызывало у меня лишь большую волну раздражения, не более. И тогда я совершенно не думал над тем, что… критикуя его еду, я… будто критикую его самого… во всяком случае, я знаю, что… он очень лично всё воспринимал… И, возможно, если бы я вообще не пришел… — …да, но… трагические совпадения иногда — необходимость. Без которой не будет возможной ни одна ошибка. — Эдж, вопреки опасениям, не смотрела на него осуждающе. — У Вселенной ведь всегда свои замыслы, верно? — …да, вы правы… — согласился Антуан, чувствуя, как дышать становится легче. — Первая отрезвляющая «пощечина» прилетела мне, когда я совсем не был к ней готов — в разгар ужина, от которого я, признаться, не ждал вообще ничего путного… — …ну, тогда для всех жителей Парижа и не только… — сказала Эдж, улыбаясь, — пощечиной, я думаю, стала ваша статья, мсье Эго. — …угу, я догадываюсь, что… те, кому нравились мои резкие высказывания, были неслабо в нокауте после такого… — …конечно, создатели же часто очень боятся увидеть свои… творения с какой-то другой стороны, вы замечали, мсье Эго? — …тут вынужден стопроцентно согласиться, — он сделал последнюю затяжку и, медленно выпустив кольца дыма, потушил очередной окурок, — иначе бы я всё ещё был популярным кулинарным критиком… — …но вы… не жалеете о своём выборе, о своём решении… я правильно понимаю? — …нет, не жалею, — Антуан качнул головой, потерев переносицу, — но не все мои решения оказались… верными, опять же. — …можете привести пример? — навострилась Эдж. — …о-о-о, могу — их весьма много… — разочарованно сказал Антуан. — например, моё решение оставить Реми в «Рататуй» шефом… и вообще — не дать ему права выбора. Я всё ещё оставался эгоистом, мадмуазель Эдж, даже после того, как понял — надо что-то менять… но с иллюзией того, что ты — самая важная часть мира, расставаться очень сложно… почти невыносимо, и ещё — это поэтапный процесс… а я хотел всего и сразу. Думаю, не надо говорить, чем всё закончилось? — …и вы, стало быть, так старательно держитесь за прошлое, потому что… — она помолчала, подбирая слова, — боитесь, что вам… другому человеку, которым вы сейчас стараетесь стать… не будет места в будущем? Антуан долго смотрел на журналистку. И едва ли не в первые ощущал себя — как блюдо, поданное в ресторане… кулинарному критику. Критику, который настроен не просто растоптать, а… стереть тебя из жизни. Парой слов. Всё же — напрасно он подумал, что Эдж пощадит его и не скажет этого вслух. Однако, всегда знал, что профессия журналиста — одна из самых жестоких в мире. Не считая дрессировщиков, политиков, врачей и… критиков. — …я потому и становлюсь другим человеком… — нарушив тишину, Эго заставил журналистку вздрогнуть, — что учусь жить настоящим, наслаждаться моментом «здесь и сейчас», отодвинув прошлое и не слишком зацикливаясь на будущем. Надеюсь, я исчерпывающе ответил? — …да, конечно, более чем! — она ощутимо расслабилась, поняв, что он не собирается вступать с ней в перепалку или — винить за такой провокационный вопрос. — И всё-таки… я спрошу: кем вы видите себя в будущем? — …ох, не люблю загадывать! — чуть было не сморщился Антуан. — Но если вам сильно хочется знать, то… отвечу, так и быть, пафосной цитатой: «Счастлив не тот, у кого всё есть. Счастлив тот, кто знает, как этого всего добиться!». В общей сложности, они просидели с Эдж в его кабинете больше трёх часов. Она успела позадавать ему и простые, — отвечать на которые было можно просто пару секунд подумав, — вопросы, например, о том, какой у него любимый цвет, фрукт, фильм и так далее. Но Антуан начал ощущать себя по-другому, когда всё-таки высказался. Практически ничего не утаивая. О своём не слишком счастливом, из-за болезней, детстве, о матери, — говорить о которой ему было крайне, просто — невыносимо тяжело, — о непростой юности и первых, неуверенных шагах в карьере. Сейчас, когда всё закончилось, он старался не думать о том, что эти слова попадут в чужие уши, ведь, чтобы сделать из его иногда сбивчивого и чересчур эмоционального рассказа цельное, удобоваримое, читаемое интервью, Эдж и коллегам из газеты ещё только предстоит обработать и отобрать материал. — …с вами всё в порядке, мадмуазель Эдж? — Антуан заметил её оцепенение. — …когда мы с вами только встретились, там в «Ледойен», — после паузы выговорила она, всё ещё смотря в одну точку, — я была уверена, что… вы просто… играете на публику… Антуан виновато усмехнулся, но не показал ей этого. — …да, тем более, что говорят… люди редко меняются так кардинально… — …ну, я… вовсе не хотел показаться вам лучше, чем есть на самом деле. — Эго опустил глаза в пол. — И мои внутренние изменения… всё же — вынужденные, да… в какой-то степени они были продиктованы свалившимися на меня… людьми и обстоятельствами… поэтому… — …не прибедняйтесь, мсье Эго! — Эдж заулыбалась, разглядывая его. — Я уже говорила вам и скажу снова: я крайне рада, что вы… всё же согласились на это интервью! Я уверена, что оно… пойдет на пользу не только вам! — …но вы же пришлете мне текст на согласование, я надеюсь? — …да, конечно! — закивала Эдж. — Вы не против, если я… останусь и подожду, пока вы… отработаете фотосессию? Сразу и фото отберу! Антуан, помявшись, согласился. Лишних глаз не хотелось вообще. На него снова нападали сомнения — правильно ли он поступил, решив пойти ва-банк? Он ещё должен был каким-то образом сообщить Колетт о том, кто именно будет их фотографировать. И надеяться, что она не откажется. — …как я выгляжу? — Эго, переодевшись, плеснул на руку геля и провёл по волосам, зализывая их в максимально стойкое положение. — …тебе честно? — Колетт, что тоже недавно укладывала волосы феном, качнула головой. — Паршиво. Ты очень устал, я вижу. Почему так долго? Эдж там у тебя просила прочитать первый том «Войны и мира» вместо интервью? — …нет, просто я решил, что… надо рассказывать всё… — Антуан посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся — да, он и правда выглядел неважно. — Вообще всё. Снять с себя эти оковы. Понимаешь? — …ты серьезно? — нахмурилась Колетт. — Антуан, ты… не боишься пускаться в откровения? С Эдж? Ты же её не знаешь! — …нет, но она не сольет это ближайшему спекулянту, если ты об этом. — …ха-ха! — передразнила Тату. — Ты… рассказал ей про себя… что-то, чего даже я не знаю? — …э-э-э… ну, возможно, есть какие-то моменты… — и он сразу увидел, как вспыхнули в радужках глаз Колетт не поддающиеся описаниям чувства. — Нет, не волнуйся, Зефирка! Ты обо всём узнаёшь — выйдет газета, сможешь прочитать. — …ты же понял, о чем я! — …да, я понял. — Эго поспешил её успокоить. — Я обязательно позволю тебе… послушать полную запись. Как-нибудь. Ладно? — …а ты уверен, что… Тут у него зазвонил мобильный. Едва глянув на дисплей, Антуан врос в пол. Только этого сейчас и не хватало — номер с тремя последними шестерками выбил его из колеи похлеще, чем интервью. Колетт тут же посмотрела на него, не моргая и не двигаясь. — …ты что-то говорила…? — …почему ты сбросил? — Эго, вдавливая подушечку пальца в кнопку блокировки экрана, отчаянно понимал, что вопросов сейчас будет больше, чем у него может найтись ответов, но по-другому уже нельзя. — Кто это? Антуан? — …да так… ерунда… — зря он это ляпнул. — Перезвоню позже. Эго сглотнул, почувствовав, как пустилось в бешеный скач сердце, будто у него с минуты на минуту начнется паника, — но что было делать, когда звонок повторился, — ему снова пришлось сбросить. На этот раз не глядя. — …но кто-то явно очень хочет с тобой поговорить. — Колетт подошла ближе. — И только не вздумай сейчас изворачиваться! Кто это? Идальго? Антуан заулыбался максимально беззаботно — мол, какие глупости. Но от того, что она вот так с первого раза попала в цель, на самом деле у него уже похолодели руки и ноги. — …нет, что ты — никакая не Идальго… — сумел сказать он. — Успокойся. — …да я, в общем-то, спокойна. — Колетт прищурилась, пытаясь поймать его взгляд, который пришлось прятать. — А вот ты… побледнел… с чего бы? Раз это «ерунда»? — …ну, ты же сама сказала — выгляжу уставшим, — он отошел и принялся разглаживать пальцами несуществующие вмятины на облегающей темно-фиолетовой рубашке, — и я тоже хочу кое-что сказать… можно? — …это снова Фрай? — Колетт явно было не увести в сторону от этого разговора. — Что у вас там опять за тайны?! — Колетт, давай я… расскажу тебе попозже об этом, если ты не против? — …а если я хочу, чтобы ты рассказал сейчас? — …сейчас — нет, у нас фотосессия, ты помнишь? Тут в комнату постучал Розенкранц. — Мадмуазель Тату, мсье Эго… фотограф… приехал… я могу проводить его…? — …да-да, в мой кабинет! — крикнул Антуан, обрадовавшись, что на время Колетт оставит его в покое с этим злосчастным звонком. — Спасибо! — …слушай, я надеюсь, ты в качестве фотографа не своего Сореля любимого притащил? — усмехнулась Тату, опять попадая в цель. — …жду тебя. — Эго чуть наклонился, чмокнул её в лоб и решил, что говорить уже нет смысла — она сама увидит. Спускаясь по лестнице, он матерился на чем свет стоит. Правда, про себя. Мобильный опять начал завывать. Антуан поразился тому, насколько наглыми могут быть люди, а особенно — женщины, видимо, считающие себя единственным занятием в жизни человека, который хоть как-то имел неосторожность быть им должным. Чертова Идальго. Чертова идиотка. Ни раньше, ни позже. Он снова сбросил, чертыхаясь сквозь зубы и вваливаясь в кабинет. — Тоша! Как я соскучился! — Жан бросился к нему с обнимашками, но ситуацию спасла кашлянувшая из уголка Эдж. — Ох, мадмуазель… не заметил… добрый вечер! Простите, как… вас? — …просто Эдж! — она заулыбалась, и Сорелю пришлось оставить его, галантно поцеловав ей тыльную сторону ладони. — …нас будет… трое? — …мадмуазель Эдж… поприсутствует. — отрезал Антуан, гневно зыркая на бывшего. — Колетт сейчас подойдет. — …погоди-погоди, а как же новости? — поиграл бровями Сорель. — …все новости потом, сначала фотосессия… — тяжко вздохнул Антуан, опять ощущая, как мобильный завибрировал, и снова вызов пришлось скинуть, — а затем скинуть ещё и трубку с рычага на стационарном телефоне, — ну, должна же быть граница. — И я тебя умоляю — без глупостей! Сорель, что-то пробурчав, принялся распаковывать свои тюки. Пока он подключал компьютер, устанавливал дополнительный свет, вымерял расстояния, прикидывал, как и где им лучше встать, Антуан увидел, что пришло сообщение от Идальго: «Здравствуй, Антуан. Почему ты скидываешь мои звонки? Занят? Чем-то, кроме мыслей обо мне? Мне это не слишком нравится! Перезвони!» Он долго думал, стоит ли вообще отвечать. Потом всё же, поняв, что нервировать мэршу — так себе забава, написал одно слово — «Позже». И отключил мобильный. Фотосессия давалась с натяжкой. Антуан чувствовал себя странно: с одной стороны, рядом была Колетт, ради которой он всё это и затеял, но с другой — он понимал, что Сорелю как никогда тяжело его видеть с ней. Между Тату и Сорелем, к тому же, пробегало напряжение, и искры сыпались буквально из-за каждой мелочи. Антуан очень надеялся, что пламя не разгорится. Однако, его надежды не оправдались. — …так, стоп! — Сорель, с лицом, на котором читались все ругательства мира, опустил фотоаппарат. — Это хрень какая-то! — …давайте просто закончим побыстрее, а? — Колетт, тоже тщательнейше сдерживавшаяся, отошла в другой угол и встала в максимально закрытую позу. — …нет уж, детка, мы не закончим, пока вы мне дадите настоящих фотографий! — …не смей называть меня деткой! — прошипела Тату, яростно смотря на Сореля. — …да и что ты… — вмешался Антуан, — имеешь в виду, говоря… — …а вот что, бля! — Сорель показал ему снимки и он, прикусив губу, всё понял. — Вы как неживые, вашу мать! Как манекены на подиуме! Тебе нравится?! Мне — нет! — …значит, я ещё и манекен теперь?! — Колетт подскочила к ним, будто разъяренная кошка. — Может, просто не стоило экономить на фотографе, м? Антуан попытался выровнять положение, но Сорель жестом велел ему молчать. — …знаешь, дорогушечка моя, — процедил он, наступая на Колетт и заставляя её отступить и упереться в стол, — может, я и не снимал Английскую Королеву, или — мировых звезд в Лос-Анджелесе на Красной дорожке… но я из любой простушки могу сделать эту Королеву! В пару кадров! При условии, что она этого захочет! И мне ты можешь говорить что угодно, но вот этот объектив не обманешь! Слышишь? Не понимаешь, о чем я? Хорошо, давай я тебе покажу! Колетт лишь передернула плечами. Тогда Жан, посмотрев на неё снизу-вверх, коварно усмехнулся. Затем сделал большой шаг назад, и, резко вскидывая фотоаппарат, щелкнул. Она, ожидаемо, вообще не была готова. Ничего не поняв, заморгала от вспышки. Но Эго уже понял — Сорель не собирается отступать. — Антуан, если он не прекратит… — Тату умоляюще посмотрела на него, — я отказываюсь от этой затеи, ясно? — Колетт, послушай… — …на, изучи… — Сорель, будто Антуана тут и вовсе не было, решил видимо взяться за неё основательно. — Как оно? Колетт нахмурилась ещё больше, увидев последние фотографии. — …всё, я ухожу! — …нет, Колетт, стой! — Антуан, сжав губы, глянул на Сореля. — Не руби горячку… — …может, пусть он тебя пофотографирует? Раз такой молодец?! — …ну, если бы я хотел этой фотосессии для себя, то… — …угу-угу, а для кого ты её… — …для нас. — Антуан мягко коснулся её пряди, выехавшей на лицо. — Для нас с тобой. Дай ему шанс… тебе же очень нравятся его фотографии, помнишь? — …я знаю только, что мне нравишься ты на его фотографиях… — …вот видишь! Колетт фыркнула, всё ещё сомневаясь. — …ладно, попробуем ещё? — тут Сорель сумел изменить интонацию и выражение лица. — Я дам кое-какие советы, ты послушаешь? Сделаю пару снимков — если и они не понравятся, уйдешь. Угу? Колетт, ещё раз посмотрев на него, кивнула. Антуан решил не мешать и отошел к дверям. Так, чтобы быть напротив, и она могла его видеть. И он её. Стоит отметить, сейчас он смотрел на неё не так как обычно: наконец понимая, что же имел в виду Жан. Да, пока он стоял рядом, она была слишком скованной. Может, боялась отпустить себя, может, стеснялась присутствия Эдж (которую, по-хорошему, нужно было все-таки выставить), или — не хотела перекрыть его. А может, банально просто никогда прежде не фотографировалась профессионально. И Сорель сейчас убеждал её просто расслабиться. И довериться. Усадив на самый краешек стола, и велев чуть опереться носком одной ноги на пол, вторую попросил красиво держать на ней сверху. Затем расстегнул пару верхних пуговиц идеально сидящей кремовой блузки. — …эй, мы что — восемнадцать плюс снимаем? — поинтересовалась тут Колетт. — …нет-нет, ты просто не видишь разницы между сексуальностью и развратом. — Сорель, аккуратно взяв её за подбородок, слегка повернул её голову к мягкому свету, что падал на стол от переносной лампы. — Это бывает. Сейчас я покажу, если нужно… И тут Антуан пожалел, что он не умеет так обращаться с фотоаппаратом — ему было крайне ревностно от того, что именно Сорель будет снимать Колетт. Такой. Такой, какой он едва ли не впервые её видел — нет, конечно, она была очень красивой, обаятельной и… настоящей. Иначе бы он не влюбился в неё. Но сейчас он увидел её так, будто она — бриллиант, самый-самый редкий и дорогой в мире бриллиант, находящийся на его столе — в зоне досягаемости, — но подойти и дотронуться до которого нельзя. Потому что этот вид открывается лишь тому, кто смотрит в объектив, а позже — тому, кто будет смотреть на фото. — …нет, расслабь тело…! Но держи позу! — Сорель, найдя нужный ракурс, щелкнул по кнопке спуска. — Колетт, не зажимайся! Смотри в камеру! Смотри и будь в себе уверенной! Когда их глаза встретились, щеки Колетт чуть залились краской. Антуан широко улыбнулся, стараясь её приободрить. И, кажется, это подействовало. Правда, ненадолго. — …а вот теперь — садись на стол… Колетт! Да, полностью! Задницей! И откинься назад… — сказал Сорель, опять что-то настраивая на фотоаппарате. — Да-да, ещё — давай-ка расстегни ещё пару пуговиц! — …чего?! — …расстегивай, говорю! Откинься назад! Чуть приподними пятую точку! Женщина ты, или — батог? Давай! Подбородок опусти к груди, супер! Глаза чуть прикрой… а теперь чуть приоткрой рот… Да, вот так! Замри! А теперь — ноги разведи… — …так, хватит! Ты спятил?! Зачем это…? — …а затем — ты четко увидишь, когда — женственно и красиво, а когда — восемнадцать плюс, как ты сказала! — ответил Сорель. — Вперед! — …ужас, это уже… разврат… — пробормотала Колетт, всё же подчиняясь. — …о, детка, ты разврата не видала! Вновь раздались несколько щелчков. Антуан увидел эту разницу моментально. Поза кардинально изменилась. Посыл фото — тоже. И хорошо, что Колетт была в узких брюках, иначе бы… Это действительно было стопроцентной обложкой какому-нибудь порно журналу. Стило ей откинуться, выгнуться и… — …кхм, думаю, эти фотографии пойдут в мой личный архив… под замок из самого сложного пароля! — кашлянул тут он. — Боже, Антуан! — Колетт тут же спрыгнула со стола, спешно застегиваясь и пряча лицо в ладонях. — Что это… было?! — …реакция нормального мужика на провокацию! — Сорель, заулыбавшись, продемонстрировал сделанные снимки. — …ну, за нормального — отдельное спасибо! — буркнул Антуан, косясь на почти слившуюся со стеной Эдж. — …а вы, мадмуазель Тату, не планировали… пойти в модельный бизнес? — подала голос журналистка. — …вот уж нет! — Колетт помотала головой. — Спасибо! Антуан внутренне согласился с обеими. Колетт действительно бы могла быть моделью. Не той идеальной, тощей и с накачанными губами, а другой — такой, которая бы украшала своими фотографиями страницы журналов, в принципе, любой сферы за пределами высокой моды и откровенного секса. Однако, будь всё так, они бы, скорее всего, не встретились и не смогли бы быть вместе. — …ты очень красивая, Зефирка! — шепнул Эго на ухо Колетт, заставляя её покраснеть и вздрогнуть. На первых фотографиях она и правда выглядела очень ничего. По-деловому строго, но безумно обаятельно и вполне себе сексуально. А уж на следующих — он ограничился лишь парой скользящих взглядов, чтобы не начать возбуждаться. — …ну и? — Сорель выжидающе уставился на Колетт. — Надо было дорогого фотографа позвать? — …не надо было… — сказала она, улыбнувшись своей фотографии. Со второй попытки дело пошло куда легче. Антуан отметил, что они вдруг негласно сошлись на мнении, что нужно довериться Сорелю полностью. — …так-с, поиграемся со светом, ок? И Сорель выключил одну из ярких прожекторных ламп, а вторую направил на Антуана. Он был на свету — она почти в тени. Колетт стояла рядом — он вальяжно сидел в своём кресле. Классическое постановочное фото, оказывается, тоже можно было разнообразить. — …так-так, Колетт… — Сорель полностью вошел в работу, начал обращаться к ней по имени, и она начала воспринимать его менее враждебно — Антуана это не могло не порадовать. — Положи-ка ему руку на плечо. Да, именно. Рукав чуть закатай только… У тебя… браслет там? О, вижу! Не прячь! Вторую руку — в карман своих брюк! Расслабленно! Да! А на плече четко обозначь хватку! Отлично! Замерли! Щелчок. — Антуан, поверни голову к ней. — Сорель с удивительной точностью видел картинку в целом, ещё до сделанного кадра. — Да, вот так. Не опуская сильно! Потянись к ней чуть-чуть! Плечи расправь! Губы не напрягай! Замерли! Щелчок. — …угу, теперь… Колетт — обними его сзади, за плечи, да, умница, наклонись… Замерли! Супер! — он показал им большой палец. — А теперь — положи подбородок на его макушку! Угу, классный кадр будет! Да! Не шевелись, Антуан! И улыбаться никто не запрещал! Ага? Послышалось сразу несколько щелчков. В полутемном пространстве кабинета яркие белые вспышки доканывали куда больше этих звуков. — Колетт, садись к нему на колени. Эстетично! Тоже мне! Обрадовалась, я вижу! Держи позу! Помни про лицо! Антуан, ты тоже не шевелись во время щелчка! Смажется же! Слышишь? — …да слышу я всё… — буркнул Эго, ощущая, как Тату провокационно ёрзает на нем. Впрочем, он и сам уже перестал отгонять от себя чувство, что безумно хочет её зажать между столом и креслом. — Сам бы попробовал на фотосессии побыть по другую сторону баррикад! Но держать эту позу было довольно просто, потому что он сидел. А вот когда Сорель сказал, что теперь хочет сфотографировать их стоя, Антуан хмыкнул. Разница в росте у них была весьма существенной. Хоть на Колетт и были каблуки, но не слишком высокие. — …а мы не будем выглядеть как… бледный фонарный столб и… растрёпанный… гном? — выгнул бровь Антуан, сразу получив тычок. — …ха, ниче так сравнение! — хохотнул Сорель, а следом за ним — и Эдж. — Бледный фонарный столб! Антуан, конечно, знал, что изъяны на лице можно отфотошопить, но ещё он знал, что вот Жан не особенно любит это делать. Считая натуральность главным украшением. — …чего? Я растрепанная?! — тут же забеспокоилась Колетт. — …нет-нет-нет, так лучше смотрится! — Сорель, сам же недавно велевший ей чуть приподнять волосы у корней, мотнул головой. — Объема больше! И мне виднее, не забыла? Встаньте сюда! Они встали к окну, занавешенному плотной красной шторой. Сорель снова направил на них прожектор. Образовал круглое сечение — теперь это было похоже на театральную сцену. — …спиной к спине! — велел Сорель, по-свойски сделав пробный кадр. — Живо! Антуан стоял прямо, а вот Колетт нужно было наклониться на него — образовав угол и удерживая почти весь свой вес на напряженных ногах. Вот такую позу удержать удалось не сразу. — …так, я не очень люблю фотографироваться в профиль! — пожаловалась Колетт. — …цыц! — Сорель принялся выбирать ракурс. — Хорошее фото требует жертв и рисков! Так ведь, Тош? Антуан кисло улыбнулся, совсем не желая, чтобы Сорель сейчас перешел на это обращение. — …ну-ка, надень! — Жан бросил ему пиджак со спинки кресла. — Побрутальнее сразу будешь! У Антуана случайно выпал из кармана мобильный. И он снова вспомнил об Идальго. Захотелось зашвырнуть этот чертов телефон куда подальше. — …а теперь медленно повернулись друг к другу… пристрелили друг друга взглядом и замерли! — Сорель не позволил концентрироваться на этих мыслях. Но Антуан тут же подумал, что… знай Колетт на самом деле о настойчивости мэрши, уже не взглядом бы его «пристрелила». — …слушайте, а на вас можно неплохо зарабатывать! — Эдж, видимо, решив размяться, встала и начала наблюдать из-за спины Сореля. — Хорошо входите в роль! — …так, Мистер и Миссис Смит! — обратился тут к ним Жан, прощёлкав сколько-то кадров. — Мне нужен перекур! Вернее — перекус! Я голодный как зверюга! После — продолжим! — …ох, это ещё не всё? — удивилась Колетт, которая явно устала с непривычки. — …остались завершающие штришки! — Сорель, поколебавшись, всё же отдал навороченную фотокамеру в руки Эдж, которая клятвенно пообещала ничего лишнего не «натыкать». — Я хоть и не свадебный фотограф, но… отпустить вас без вопля «Горько!» будет кощунством, верно? Так что — готовьтесь! — …да-да, и мне нужно сделать пару сольных фото мсье Эго для заголовка… — принялась вещать Эдж, увязываясь следом за Сорелем, решившим организовать «перекур» где-то в районе кухни — Антуан знал, что Жан обожал стряпню Розенкранца, хоть и сам готовил на уровне. — …целоваться при них будем? — выгнула бровь Колетт, когда они остались наедине. — …а ты боишься? — Антуан улыбнулся, встав позади. — Или — не хочешь? — …ну не знаю — может, это ты не хочешь…? Сорель же рядом… — буркнула она, дёрнув плечом, по которому уже поползли его губы. — …поревнуй-поревнуй — я разрешаю! — …я тебе сейчас тресну! — Колетт, чуть нахмурившись, сжала губы. — Хочешь? — …ещё как хочу… — Антуан притянул её к себе, зарываясь пальцами в волосы и оттягивая её голову назад. — Мы же собирались поэкспериментировать, помнишь? — …угу, зря я вчера не купила наручников… Во время чувственного, неторопливого поцелуя Колетт вдруг зажмурилась и замычала ему в губы. Едва устояв на ногах. — …с-с-с-удорога, черт…! Антуан вовремя её подхватил и отнес на стол. — …ох, уж эти ваши каблуки! — он снял туфлю и принялся массировать ступню — он понимал, что Колетт, довольно редко носившая такую обувь, после напряженного вечера, не могла не поймать судорогу. — …слушай, позаботься, пожалуйста, чтобы мои снимки с этого стола… не просочились в прессу или Интернет! — тихо сказала она, вздрогнув, когда он, кажется, слишком сильно сжал её пальцы. — …да-да, точно… — и Антуан вспомнил, что последней в руках фотоаппарат держала Эдж. — Вот же… пройдоха эта…! — …а я тебя предупреждала! — …ну, тогда я пойду и устрою ей взбучку! — …нет, не сейчас… — Колетт не позволила ему рвануть из кабинета, — надо выяснить, для кого она это делает. Чей она шпион! — …погоди, ты считаешь, что… — нахмурился Эго, принявшись соображать. — …да, считаю… — кивнула Колетт, — но надо действовать осторожно, чтобы… не спугнуть её раньше времени!