Звёзды над Парижем

После того, что сказал ему Сорель, Антуан сидел словно на иголках. В голове крутились разные мысли. Про Адсорбт. Про её дрянной характер. Про Колетт. Которая, в данной ситуации, вряд ли сможет за себя постоять. Антуан весь издергался. Каждый шорох вызывал нервный спазм, от которого хотелось вскочить и слинять отсюда. Куда угодно. А учитывая, что таких «шорохов» было очень много, — фоновый шум, голос ведущего, какие-то шепотки среди официантов, — ему даже показалось, что это сон. Просто нелепый сон, и вот — он совсем скоро проснется, — и на самом деле всё нормально. Эго попробовал успокоиться, сосчитать до десяти. Выдохнуть. Усесться поудобнее и просто наблюдать за зрелищем, которое вполне привычно его взору: жалкие попытки разных поваров, — не всегда, увы, соображающих, кому и что подают, — убедить асов кухни в том, что не только они знают, как именно нужно готовить. И если бы прежний Эго наблюдал с почти-безразличием, то нынешний почему-то вдруг заметил в себе некоторое сочувствие. И даже… уважение. Уважение к каждому участнику и к каждому блюду. И кто знает, если бы не то знакомство с Лингвини, с Микро-шефом, и не вся та история, то стал бы он пытаться видеть не только оболочку, но и внутренний мир? Стал бы пристальнее вглядываться в лица тех, кого недавно считал недостойными этого? И главное — хватило бы у него мужества признаться, прежде всего, в том, что что и он не безгрешен, и также может быть неправ? Антуан вдруг вспомнил, как он себя чувствовал пять лет назад. Сидя на месте судей. Рядом с теми, кто сейчас решает судьбу участников. Тогда он четко знал, что именно ему нужно — прорыв. Открытие. Перспектива. Та треклятая перспектива, которой он не мог получить, хоть и страстно желал, будто от этого зависела его жизнь. В какой-то мере так и было: его профессиональная «жизнь» на самом деле зависела от перспективных персон, которые могли выдать что-то, что привело бы его в восторг. Не в тот натужный и пафосный, что некоторые критики демонстрировали за определенную плату в конвертах, а в настоящий. И хоть его репутация, да и созданный журналистами образ говорили о том, что он больше любит идеальную, глянцевую, что называется, показуху, Антуан же всегда стремился к чему-то большему. Да, многие считали его слишком поверхностным, ведь Эго никогда специально не выпячивал свои истинные мотивы. Он просто на всю жизнь запомнил слова одного старого сноба-критика, с которым когда-то довелось ему пообщаться: «Любая, даже самая гадкая, низкая и безвкусная критика должна стремиться к наивысшей своей цели, которую и закладывали в неё много лет назад, — сделать критикуемое лучше. Неважно — предмет ли это, или же — человеческая душа. Ведь именно наличие каких-либо критических замечаний и означает процесс, в дальнейшем просто обязанный превратиться в некий положительный результат. Профессиональная критика — как раз тот рычаг, который, единственный, сможет взять на себя «миссию» по воспитанию хорошего вкуса…» Да, своими бесконечными придирками и порой — непрофессиональной грубостью, Антуан мало кого и кому сделал лучше. Он и сам это знал. Но в глубине души каждый раз, разнося то или иное блюдо, надеялся на это самое «лучшее». Хотя бы — на осознание со стороны того, на кого была направлена критика. Это случалось редко. Зато куда чаще его не воспринимали должным образом. Создание блюд — это та же наука. Вполне себе точная наука, которая включает в себя несколько уровней, вроде математики: со своими формулами, уравнениями и так далее. Если ты не знаешь базовых элементов, не понимаешь, что и с чем нужно складывать — вряд ли добьешься успеха на данном поприще. И критикам в этой сфере сложнее других: ведь им нужно всегда быть на несколько десятков шагов впереди. Всегда. Просчитывать все возможные ходы оппонента и безошибочно выносить вердикты. И оттого, может, Антуан всегда гордился тем, что стал именно кулинарным критиком. Но Эго также не отрицал и того, что попадаются такие индивидуумы, которые не нуждаются в критике — они сами способны контролировать этот хрупкий баланс между «хорошим» и «плохим» вкусом. Пожалуй, из таких гениев, пока на ум приходил только Микро-шеф. А вообще, Антуан решил делить поваров на две категории: некие «теоретики» и «практики». Первая категория — те, кто обладает достаточными знаниями, умениями, навыками для того, чтобы просто начать готовить. Вкусно готовить. Но почему-то, чаще всего, не делает этого, или же — застопоривается на одном уровне развития, считая, что совершенства не достичь. Вторая — те, кто без особых заумных рассуждений берет в руки нож и начинает строгать. Смешивать и взбалтывать. Пробовать. Искать. И при этом, такие повара могут и вовсе не знать теории, даже не догадываться о том, что предрасположенность в них есть, если не начнут. Но Эго давно знает, что общество, да и критики отдают предпочтение, конечно, первой категории, то есть — «теоретикам», которые «редко ошибаются и падают». Однако они и не догадываются, как высоко могут взлететь «практики», если, всего-навсего, подарить тем «крылья» в виде надежды на будущее. Если в первой категории властвовала Адсорбт, и не было ей равных, то во второй, пожалуй, это место занимал Гюсто, однако, после того, как Антуан узнал о Микро-шефе, Огюсту пришлось двигаться. А сейчас главным вопросом внезапно стала Колетт, а точнее — в какую категорию отнести её? Антуан вдруг крепко задумался: теорией она, естественно, владела, и весьма неплохо, а с другой стороны… первой профессиональной категории у неё нет, но то, что она состряпала свой десерт, вдохновившись лишь его образом в голове… давало повод отнести её к «практикам». Пусть и с натяжкой. Эго схватился за скатерть, когда с ужасом осознал, что его отточенная методика дала сбой. Впервые. Он вдруг ясно представил себе, что произойдет, когда Адсорбт, убежденная «теоретичка-истеричка» столкнется с Колетт «недопрактиком-недотеоретиком». К чему может привести столкновение разных взглядов на один и тот же предмет? К взрыву. Не иначе. Антуан не сомневался, что у Адсорбт не хватит мозгов понять одну простую вещь: границы у этой «дележки» поваров на категории очень условны. Это ведь то же самое, что и в определении «хороший-плохой». Единственное, чему можно и нужно верить — своим глазам. Своим ощущениям. Не чужим, а именно своим. Обстановка в зале накалилась до предела по мере того, как первые участники-финалисты представляли свои блюда. Адсорбт, очевидно, после встречи с Люси, была в ударе, бракуя буквально каждого второго. Другие члены жюри не понимали, что они вообще тут забыли: Жанна, нагло пользуясь своим положением председателя судейской комиссии, снимала драгоценные баллы направо и налево. Многие участники, ясное дело, не выдерживали такого натиска. Особенно доставалось девушкам. Антуан отметил, что в каждой группе участников действительно в финал вышли три вида блюд: первое, второе, десерт. Все «закусочники» сразу слетели, ибо разнообразия там было маловато, а креативность и свежий взгляд сейчас ценились куда больше. Наконец сообщили, что из тридцати полуфиналистов в финал пустят только двенадцать. Будут сформированы четыре тройки. А затем останется лишь одна — участник с первым блюдом, второй — с основным, и наконец — с десертом. Надеяться на чудо было глупо. Надеяться на более-менее удобоваримую организацию и справедливое распределение мест в финале — ещё глупее. Антуан понял это, когда сформировались уже три тройки. Последнюю же решили набирать по принципу каких-то личных, одним судьям ведомых, симпатий. Впрочем, кое-какая логика появилась: шансы честно дали всем оставшимся. Другое дело, что у одних их чуть было больше — они просто удачно подмигнули Адсорбт. Во всяком случае, несколько мужчин строили глазки куда лучше, чем демонстрировали блюда. После череды откровенно-неудачных десертов, судьи сделались куда как ворчливыми и даже агрессивными. Колетт оказалась предпоследней. И хоть Эго знал, что сейчас обязательно найдется сто и одна причина, по которой её не пустят в тройку, всё же слабый свет надежды снова забрезжил в конце тоннеля. — Я вас, мадмуазель, что-то не припомню в предыдущих конкурсных этапах… Как только прозвучала эта фраза, Колетт побледнела, а Адсорбт кивнула десертную тарелку, что опустилась на стол не перед ней, а перед опешившей Ле-Клер. — А вот теперь позвольте мне… Другие судьи запереглядывались. Адсорбт, будучи предельно занятой писаниной и прочими бумажками, которые всё равно есть везде, не пробовала ни одного блюда, но ставила баллы за внешний вид. А если случай выбивался из рамок, или были спорные моменты, то она, естественно, оставляла последнее слово за собой. Антуан стиснул зубы до боли в скулах. Не дав никому снять пробу с блюда Колетт, Адсорбт крутила тарелку перед собой, придирчиво разглядывая десерт. — Итак, — сказала наконец Жанна, сложив десертную ложку. Колетт стояла перед судейским столом всё это время навытяжку, не моргая и боясь даже дышать. — У меня есть только один вопрос… Эго тоже не сводил глаз с Адсорбт. И хоть она сидела к нему спиной, Антуану казалось, что это он стоит там. Перед ней. Вместо Колетт. Он никогда не чувствовал себя так — как кролик перед удавом. И забыл уже это чувство. А теперь оно вдруг навалились на него всей своей массой — стало невыносимо жарко. Пришлось тянуться и ослабить хватку душащей его сейчас «бабочки». — … это не было бы принципиально важным для меня, если бы я не знала, что вы, мадмуазель Тату, — она специально заглянула в список с именами-фамилиями участников, — являетесь протеже и спутницей нашего многоуважаемого мсье Эго… Антуан лишь сильнее стиснул кулаки под столом. Верхом идиотизма было надеяться, что Адсорбт промолчит. — Прошу прощения, но… Антуан — и не он один, судя по оживлению в зале, — никак не ожидал, что вмешается Ле-Клер. — … выяснять сейчас, кто здесь чей брат и сват — у нас не столько времени, мадам Адсорбт. И при всем уважении к вам, я настаиваю, чтобы вы говорили, по существу. Адсорбт картинно вздохнула. — Вы единственная попробовали десерт, — продолжала Ле-Клер с завидной твердостью. — Лишив нас такой возможности. Так что — будьте добры, вынесите вердикт. Теперь всё зависит только от вас.  — А когда было по-другому? — грубо ответила Жанна. И одной этой фразой она дала понять, что ещё не закончила допрос. А Эго хотелось просто заорать матом. Или запустить в неё стоящей на столе вазой. — По существу, значит… хорошо. ради вас — всё, что угодно. Будем по существу. В принципе, десерт съедобен. Да. Но… есть и косяки. Например, сок манго — лишний. Абсолютно. Спешу сообщить, что мало кто любит такие приторно-сладкие вкусы, тем более здесь есть полусладкое вино… Колетт слушала замечания не менее внимательно чем Антуан, теряющий терпение. Чертова «пара слов» отделяла его и Тату сейчас от финала. И что-то ему уже подсказывало, что эти слова окажутся не теми, которых она так ждет. Увы. Эго в воображении давно расчленил Адсорбт на мелкие кусочки. И наслаждался её агонией. К великому сожалению, возможной только в его голове. — И ещё этот сыр… он теряется. И почему он будто в кашу превращен? — Адсорбт, скривившись, разобрала на составные части оставшееся лакомство. — Почему? Колетт молчала, но по её лицу пробежала болезненная гримаса. — При такой организации десерта на тарелке… сыр бы лучше смотрелся, будь нашинкован крупной соломкой. Это бы выглядело креативнее. Колетт удрученно кивнула. А Эго не мог поверить в то, что она всё же сделала по-своему, а не так как они недавно решили. Не без помощи, к тому же, Микро-шефа. Он-то точно бы не ошибся. Антуан опустил голову и потер переносицу. Его настроение на полном ходу скатилось в кювет. Он просто негодовал — уж таких-то идиотских сучков можно было бы избежать. Женщины. Когда и кого они слушают?! Оставшиеся мгновения перед вынесением окончательного вердикта — самые противные. Любой, кто хоть раз бывал в подобном положении, скажет, что нет ничего хуже, чем неизвестность. И гребанная неопределенность. Когда тебе не сказали ни «да», ни «нет». — Что ж. Уровень выше среднего. Да. — Адсорбт не оправдала негативных ожиданий Эго, и даже пошла другим путем — признала, что у блюда есть будущее. Как и у повара. — Особенно, если учесть, что у вас нет… первой профессиональной категории, верно? И снова по залу прокатились недоверчивые и чуть возмущенные шепотки. В том числе и среди судей. — Да, верно, — не стала отпираться Колетт. — Где и с кем работали? — обратилась к ней Ле-Клер. — В «Гюсто». — Увы, это не показатель. — Адсорбт развела руками. — Думаю, понятно, почему. — Да, — снова кивнула Колетт, опуская глаза. — Да, — издеваясь, повторила Адсорбт. — Работа с крысами — это тот ещё экстрим. И всё же… Антуану хотелось бы знать, сколько ещё эта экзекуция будет продолжаться. Неужели так трудно просто дать зеленый свет, и уже потом выяснять все возникающие вопросы? — И всё же, мне кое-что не дает покоя, — Адсорбт задумчиво смотрела на десерт. — Я должна задать этот вопрос. Антуан в раздражении закатил глаза — она действовала на него как красное полотно на быка. Было очень трудно сдерживаться. — Давайте так — я не против уступить вам место в финале… ради бога — задатки есть. Посмотрим, что будет дальше… но… — Адсорбт снова сделала глубокую паузу. — Скажите, будьте так любезны, чей это рецепт? — Мой, — сразу ответила Колетт. И тут стало ясно — иногда полезно солгать. Крайне рекомендовано даже. Стало ясно, чего добивалась Адсорбт. И когда ругала, и когда хвалила. Антуан напряженно выпустил воздух, и откинулся на спинку стула в совершенном опустошении. Будто он пробежал кросс, и каждый новый вдох теперь отдавался болью в груди. — Жаль, — выдала Адсорбт, поджимая губы. — Мне казалось, что вы найдете в себе силы сказать правду… Колетт подавилась воздухом. — …тем более, что на кону стоял такой шанс… — Но это действительно мой рецепт. Теперь никакие слова не помогли бы. Антуан качнул головой, стараясь не смотреть на Колетт. И не думать о том, что что она сейчас чувствует. Иначе он бы точно сорвался. — Ваш? — кисло улыбнулась Адсорбт. — Сомневаюсь… — И что же дало вам повод для сомнений? — …что вы бы допустили такие промашки, будь это ваш рецепт. Выношенный и рожденный в творческих муках. — Адсорбт явно не понравилось, что Колетт перебила её. Тон стал категоричным и грубым. — Взять хоть название… это тонкий намек?  — Намёк? Антуан вдруг осознал, что они второпях забыли о самом главном — о названии. Конечно, любое блюдо, особенно, если оно подается впервые, должно иметь название. Именно броские названия порой вытягивали даже абсолютно бредовые идеи. И в процессе доработки становились визитными карточками многих блюд. — Называть блюдо в честь псевдонима кавалера — это надо обладать явно незаурядной фантазией. Антуан подумал, что ослышался — Колетт действительно назвала свой десерт… — Эго, — произнесла тем временем Адсорбт, перекатывая слово на языке и едва не давясь им. — Надо же. Антуан кожей почувствовал, что на него сразу переключили внимание. И впервые он не знал — радоваться или огорчаться. С одной стороны — внимание никогда не бывает лишним. Нагнать ажиотажа и сплетен у Адсорбт сейчас вышло лучше, чем у пиарщиков. По щелчку практически. С другой стороны — отдуваться за всё это придётся ещё и Колетт. — Очевидно, что это — его рецепт? Колетт побагровела, и Антуан даже испугался, что она сейчас пошлет Адсорбт далеко и надолго. Вслух. — Этакая скрытая самореклама. Нет? Адсорбт обернулась, посылая воздушный поцелуй Антуану. — Вы ошибаетесь, — процедила Колетт, подошла к столу и решила забрать блюдо. — И ещё пожалеете об этом. — Да неужели? — глухо рассмеялась Адсорбт. — Иди обратно, откуда пришла, деточка. И в другой раз думай, что стряпаешь и кому приносишь! Следующий! — Можно? — тарелку вдруг на себя потянула Ле-Клер. Колетт растерялась, а Адсорбт презрительно фыркнула. — Здесь нет ничего, что могло бы вас удивить. Поверьте. — И всё же, — процитировала недавние слова Адсорбт почти с той же интонацией Ле-Клер. — Кое-что не даёт мне покоя… Антуан быстрыми шагами покинул зал, и растолкав официантов, ворвался в кабинет, который сейчас занимал Борден. Эго решил, что надо всё же сообщить мужику, который выделяет немаленькие деньги на существование этого заведения и конкурса, в частности, какой херней занимается Адсорбт. — Антуан… что… ты… здесь… — А ты не догадываешься?! — Нет… — Оно и видно! — бросил Эго. — Слушай… — Нет, ты слушай. Если ещё в состоянии, то, сходи-ка, объясни этой старой идиотке, для чего она посажена в судейское кресло. — Антуан оперся руками о стол, за которым пьянствовал Борден. — Не скажешь ты — скажу я, но это будет крайне неприятно. Тебе нужен скандал? — Пф! — Мне уже терять, знаешь ли, нечего… а вот тебе… — Что такого… Жанка натворила? — Борден с трудом выговаривал слова. — Ты мог бы догадаться. Она устроила настоящее представление. И решила сделать меня главным клоуном, — Антуан зло сверкнул глазами. — Сходи, посмотри! Некоторые ей стоя аплодировать планируют! — Антуан… — И, кстати, твоё безоговорочное доверие и благосклонность к ней, я полагаю, держится на её же честном слове, что она не выдаст тебя, жрущего в три горла, здесь, да? Не дождавшись внятного ответа, Эго вернулся на своё место. Однако, вскоре к Адсорбт, что уже вовсю обсуждала блюдо другого участника, подскочила секретарша Бордена, что-то шепча той на ухо. И вот Адсорбт, резко откидывая бумаги, встала и проследовала за девушкой. Надо сказать, что её уход всех только обрадовал. И дело пошло лучше. Только Антуану было, в принципе, по-барабану. Следить за происходящим теперь не было никакого смысла. Он уже переключился с минералки на шампанское, едва сохраняя самообладание. Он злился на себя за то, что не сумел вовремя остановиться и холодной головой подумать: «А стоит ли всё это затевать?», но больше обидно было за Колетт — она пострадала сейчас куда сильнее его. По сути, это он подставил её по удар. И прав был Сорель — не смог ничем помочь. Адсорбт проехалась по ней всеми колесами. И пусть все кругом видели, что она была откровенно-неправа — никто же не решится сказать этого. Несколько бокалов, выпитых подряд, — и вот появляется легкое головокружение. Перед глазами появляется характерная хмельная пелена, и лицо горит. И эмоции, что разрывали изнутри, отступают. Но это ненадолго — они очень скоро станут, как волны во время шторма, — неуправляемыми. И тогда — держись, кто может. Антуан почувствовал, что его мобильный в кармане завибрировал. Он прочел сообщение. И снова пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не выдернуть чеку из гранаты, которая зрела в его груди с самого начала всего этого дебильного шоу. — И куда ты собралась? — Эго вышел в вестибюль, окликая одевшуюся уже Тату. — Всё только начинается. — Для меня всё закончилось. И я уезжаю. — Колетт застегнулась и вопросительно глянула не него. — Ты идешь? — Никуда я не иду… Антуан старался говорить спокойно. Колетт лишь сухо кивнула, словно другого и не ожидала. — …и ты тоже, — добавил он после паузы, — никуда не едешь. Мы остаемся. Эго посмотрел ей в глаза. Он не видел в них истерики. Которой ожидал. И даже в её жестах, словах — нет. Она была спокойна. Внешне. Как и он. — Остаешься ты, — крылья носа у Колетт слегка подрагивали, выдавая её истинные эмоции. — Удачи. — Остаемся вместе. Раздевайся, — Эго потянулся было к ней. — Антуан, ты плохо слышишь? — Колетт отрицательно качнула головой. — Я еду домой. — Мадмуазель, ваше такси… Высунулся метрдотель, галантно распахивая двери. Перед рестораном действительно притормозила машина с шашечками. Колетт молча покинула помещение. Антуан какое-то время стоял, будто в недоумении, но потом всё же очнулся и выскочил за ней. — Чего ты добиваешься, скажи мне?! — крикнул в спину Тату Антуан. — Чтобы я признал, что это была идиотская затея?! Так я признаю! — Отлично, — Колетт развернулась на мгновение, прежде чем сесть в машину. — Я рада, что ты всё понял… — Зато ты далеко не всё понимаешь! Антуан каким-то неведомым образом, будто вампир, оказался рядом. Колетт даже вздрогнула от страха — или она просто слишком медленно садилась и закрывала дверцу? — Это мой шанс вернуть авторитет! Я не могу сейчас просто взять и отступить! Просто уйти, только потому что Адсорбт — сука! Водитель подозрительно покосился на них, но промолчал. — Ты поднимаешь себе авторитет в то время, как меня втаптывают в грязь?! — теперь Колетт тоже перешла на крик. — Я в такой же грязи! Последние полгода точно! Не забыла? — Ага! Сравнил! — Теперь на жалость будем друг другу давить? — Может, для тебя это и просто пиар-акция, а мне что теперь делать?! Эго выдохнул. И продолжил спокойно. — Научиться держаться. Быть сильной. С гордо поднятой головой. Тем более — ты же знаешь, что права. — Антуан… — Ты сама сказала, что Адсорбт ещё пожалеет. И поверь мне — это случится. Рано или поздно — случится. — Антуан, прошу… хватит. Не хочу больше ничего слушать. — Колетт пристегнулась. — Ты напрасно так надеялся на меня. Я, увы, не смогу поднять тебя со дна. Попроси кого посолиднее — Сореля, например. — А ты на меня, значит, не надеялась? — с горечью спросил Эго. — Совсем? — Антуан… ты пьян… — Ещё нет. — Эго усмехнулся. — Но планирую нажраться. — Тебе нельзя. — Кого это сейчас волнует? — Только меня, по-видимому, и это же такие мелочи для тебя, так? Выйди, пожалуйста, если не собираешься ехать. — Колетт устало прикрыла глаза. — И предупреди там Розенкранца, что я не прибуду ночевать. Эго аж застыл от таких слов и медленно повернулся к ней. — И где же ты собираешься ночевать, позволь узнать? — У себя. — В разгромленной халупе, куда может забраться любой? — Давай я сама разберусь, — сказала Колетт. — Я же не возражаю, когда ты целыми ночами просиживаешь как сыч в кабинете. Или бегаешь к Сорелю? Да? — Забудь ты уже о нём! Он в прошлом! — Ты это себе скажи. — Колетт кивнула на выход и назвала водителю адрес. — Извини, но я вынужден напомнить тебе одну прописную истину: кто платит, тот и музыку заказывает! Пока Колетт собиралась возразить, Эго сунул водителю деньги, извинился за повышенный тон и выдал, что «вызов завершен, и мадмуазель никуда не едет». — Я Франсу позвоню. Он меня заберет, — Колетт вылезла из такси с другой стороны. — Ах, вот о чем вы с ним утром договаривались, да? — Эго не отставал от неё. Колетт никогда бы не подумала, что он может быть таким настырным. — То-то я видел, как у тебя глазки бегали, пока он тебя что-то в уши лил! — Какой же ты… — Дай-ка я угадаю! — …невыносимый!!! — Старо, как мир! Мне сотни раз говорили, что я — невыносим! И опять вынужден напоминать: ты знала, на что идешь! — Мне иногда кажется, что ты не знал, на что идешь, Антуан, — тихо произнесла Колетт. — Или — не хотел узнать. Возвращайся… — Возвращаться? — Эго остановился за её спиной. — Куда? — Туда, где ты — это ты. — Колетт зажмурилась. Это было очень непросто озвучить. Голос задрожал. — В смысле — в ресторан. В высшее общество. Тебя примут обратно в критики — вот увидишь. Это у них юмор такой. Помнишь? Ты сам говорил, что у вас он специфический… Про Микро-шефа уже все забыли. А если и помнят, то ты просто скажи, что больше такой ерундой не занимаешься. И всё… — Я не понимаю. — Эго обошел Колетт и попытался посмотреть ей в лицо. — Если ты таким образом пытаешься сообщить мне, что… я свободен… то… — Я себя переоценила, Антуан. — Тату истерически усмехнулась, распахивая глаза, которые защипало от ветра и слез. — Мне не справиться. Ни с тобой, ни с собой. — Колетт… — Ты старательно избегаешь этой темы, но я не слепая, Антуан! Стоит Сорелю поманить тебя пальчиком, и ты убежишь. А стоит тебе вернуться в стан критиков, заработать авторитет, снова окунуться в безбедную и беззаботную жизнь — ты забудешь, как меня зовут.  — Да уж, а многие говорят, что с нами происходит всё то, чего мы больше всего боимся и о чем чаще всего думаем… и если ты постоянно отправляешь меня к Сорелю, то… кто знает — как и когда это может случиться… — Дело не в этом, Антуан, а в том, что ты не определился — нужна ли тебя я, или же — Сорель. И считаешь себя способным усидеть на двух стульях сразу. Но так не бывает. — Колетт смотрела на него так, что становилось больно где-то в животе, затем эта боль поднималась выше, добиралась до горла и скручивала уже его спазмом. — С тех пор, как приехал Сорель, с тех пор, как ты его увидел — между нами почти пропасть. Ты сам не замечаешь? — Ты многого не знаешь, — выдавил Эго, вспоминая, что последний раз ему было также трудно говорить именно с Сорелем, когда тот оправдывался за измену, случившуюся, якобы, не по его вине. А от безразличия со стороны его, Антуана. — И рассказать я пока не могу. — Мы всё же поторопились, решив сойтись… — Ты так считаешь? — Я уже убедилась. — Колетт смахнула слезы. — И да: я не говорила, что нашла подходящую вакансию? В Марселе. Два через два. Полный соцпакет. И комнату дадут. Через неделю еду. — Это что, предприятие какое-то? — Да, столовая на заводе… — Ты издеваешься?! — Эго снова повысил голос. — Колетт! — Нет. — Что «нет»?! — завелся Эго. — Мозгов у тебя нет! В этом я тоже имел счастье убедиться! Колетт нахмурилась. — Для чего я тебя сюда притащил?! — Для того, чтобы потешить своё самолюбие, я думаю. — Для того, чтобы тебя заметили и предложили работу в хорошем ресторане!!! А не на каком-то вшивом заводе, где работают необъятные тумбы даже без образования! — Не место красит человека, а человек… — Так! Всё! Не надо мне тут заумных речей! — Эго всплеснул руками. — Я помню, как увидел тебя в той сраной забегаловке! Настоящему повару работать там — это тоже самое, что здоровому и умному человеку специально долбануться башкой об стену и стать слабоумным ради повышенного пособия! — Ты драматизируешь, Антуан… Эго не мог подобрать слов, чтобы выразить свое негодование. Женщины. Как же с ними трудно. А с Колетт, пожалуй, труднее, чем со всеми вместе взятыми женщинами в его жизни до неё. И ведь нашла время огорошить ещё и этим. — И кстати, если ты забыл, то… моя категория как раз позволяет работать лишь в столовых и ресторанах, не имеющих пяти звезд. То есть — по сути, — в забегаловках, как ты метко выразился. И если бы не Гюсто — я бы работала в обычном кафе. Ты знаешь, откуда он меня достал? — Даже знать не хочу, — фыркнул Эго, ёжась от холода. — Ты больше туда не вернешься! И точка! — Антуан… — Считай, что ты не говорила, а я не слышал! Завод! В Марселе! У черта на куличиках! Ага! Сейчас! — Всего-то три часа на поезде. — Закрыли тему! — Да-да. — Колетт кивнула, понимая, что сейчас спорить бессмысленно. — Будто, если я решу, что так будет лучше, ты сможешь меня переубедить… — Готов начать прямо сейчас, — Эго говорил абсолютно серьёзно. — Времени у нас вагон! Хоть до утра можем тут стоять и препираться! — Антуан… — А хочешь, Адсорбт подкараулим и тёмную устроим за всё хорошее? — Антуан, бога ради, иди обратно, Бэтмен, тоже мне! — простонала Колетт. — Простудишься. — Пойдем вместе, — обрадовался было Эго. — Нет. — Тогда мне и здесь неплохо… — Простудишься, — повторила Колетт. — Слышишь? — Простужусь — лечить будешь. — Это шантаж? — Называй, как хочешь. — А если без шуток, то… объясни мне, пожалуйста, Антуан, почему эти люди для тебя так важны? Почему ты хочешь остаться, если тебе намекнули, что… не очень-то рады твоему возвращению? — Думаешь, что у меня нет гордости? — Именно это я и хочу понять. — Я хочу вернуться к прежней карьере, — ответил Антуан, помолчав. — И быть может, не так важно, какой ценой, но зато важен сам факт попытки. Понимаешь? — Я знала, что ты это скажешь, — грустно улыбнулась Колетт. — Да, я тоже должен был сказать всё намного раньше. — Эго развел руками. — Если не лицемерить, то… я действительно пытался за твой счет выплыть. И ведь всё бы получилось, если бы не… — Но не получилось, Антуан. И я думаю, что Адсорбт всё поняла. Сразу. Да и вообще… у нас с ней давно ещё не заладилось. Я ж рассказывала. — Да, я знаю-знаю, — закивал Эго, морщась как от лимона. — Адсорбт решила, что ты можешь перейти ей дорогу в отношениях с Байо… да уж — чего только не бывает на свете. Только теперь-то они вроде порвали, нет? И ей были обещаны неплохие деньги… — Деньги? — Я тут просил Бордена… чтобы всё гладко прошло, в общем, видимо, этой суке показалось мало, и она единолично вынесла решение по твоему десерту… — Что? — Колетт не могла поверить своим ушам. — Да, всё так. — Да как ты… — Как я мог? Мог! А ты тоже хороша — какого чёрта, Колет?! — Антуана прорвало. — Мы что, не договаривались и не репетировали! Что ты творишь?! Почему у тебя и сыр не так порезан и сок манго опять с печки-лавочки упал!!! А?! — Можно подумать, что всё было бы по-другому, если б я сыр крупной соломкой нашинковала! Да?! — Да! — Эго теперь нарезал вокруг неё круги. — Представь себе — да! — Ты меня или себя в этом убеждаешь? Да Адсорбт бы всё равно меня запорола! — С такой лажей и я бы тебя запорол, — Антуан решил отстаивать свою позицию до победного. — Мне едва стыдно не стало! И зачем ты… назвала десерт… «Эго»? — Хотела твоей славы отщипнуть! Доволен?! — Отщипнула? — усмехнулся Эго. — Я скоро голым останусь! Поотщипывают тут всякие, бывало! — Назвала по первому слову, что в голову пришло! — Неужели? — нагнулся к ней Эго. — Между прочим, когда я создавала этот десерт, Антуан, думала о тебе. — Колетт вздохнула. — Только хорошее. Ага. А теперь ты подумай над всем, что произошло. И да: я всё равно поеду домой. А ты иди, отдыхай. Если и напьёшься, то Сорель рядом — не бросит. — Ты хочешь, чтоб наша размолвка появилась завтра в прессе с кучей нелестных отзывов? — Я не рвусь на первую полосу, в отличие от тебя. — Колетт достала мобильный. — И почему-то из-за статьи про вас Люси, мол вы снова сошлись, ты не переживал. — Не переживал, ибо она мне безразлична. — Удивительно, как много людей на свете, к которым ты относишься безразлично. Но ещё больше тех, кому ты небезразличен… — Ты сейчас про что? — Так — мысли вслух, — ответила Колетт, чертыхаясь — пальцы никак не слушались. И нужный номер всё время ускользал. — Антуан, я очень устала. Правда. — От чего ты устала? — От всего этого. От постоянного напряжения. От склок между нами. От изводящих мыслей о том, что ты… неважно. Всё. Неважно. Считай меня кем угодно, но… я умываю руки. — Проще говоря — ты сливаешься и бросаешь меня? Колетт оторвала взгляд от экрана телефона. — А ты только этого и ждешь? Чтоб потом беспалевно к Сорелю плакаться в жилетку слинять? — Конечно! — прогнусавил Антуан. — Ты ещё не поняла, зачем я всё это затеял — конечно ради этого! Чтоб сбежать при первой возможности! И вообще — чего это ты меня только долбанным Сорелем ограничиваешь — может, я ещё кого подцеплю сейчас на вечеринке! — Ты серьезно? — спросила Колетт, забывая даже нажать на кнопку вызова. — А ты? — Эго вмиг перестал кривляться. — Черт возьми. — Колетт попыталась свести все в хохму, но не получилось. Было совершенно не смешно. — Ведем себя как идиоты. Которым по пятнадцать. И которые срутся по поводу и без. Просто потому, что больше делать нечего. Кошмар, Антуан — кто увидит, точно дурку вызовут. И в газетах такая статья будет… — С ума поодиночке сходят. Если что. — И, ты знаешь, я близка к этому. — Нет уж — я сойду с ума первым. От твоих выкрутасов и ревности — запросто, — улыбнулся Эго. — К гадалке не ходи. — Мы ведь сможем уйти, когда захотим? — Колетт обреченно глянула на двери ресторана. — Уйти — нет. Сбежать — да, — Эго всё ещё выжидающе смотрел на неё, будто не веря, что она согласилась пойти. — Главное — не напиться до свинского состояния, после которого ноги в узелок завяжутся… — Очень смешно, — буркнула Тату. — И учти, я делаю это только потому, что не хочу тебя… лечить. — Хорошо, что ты добавила последнее слово, а то я уж испугался, что ты меня больше не хочешь, — шепотом добавил порядком замерзший Эго, распахивая перед ней двери. — Не подлизывайся, — закатила глаза Колетт. — Если сейчас увидим, что нас никто не терял — уходим. — С таким аргументом сложно не согласиться.