The chaos is you. Paradise

Can this savior be for real

Неужели ты моя спасительница

Or are you just my seventh seal?

Или ты и есть моя седьмая печать?

Placebo — Special K

— Ты слишком задумчива, Мина. Что-то случилось? Мина обратила своё внимание на отзвук мужского голоса справа от себя. Её отторжение от реального мира в мир задумчивости было прервано частым посетителем её дома. Для которого уже стоит оформлять разрешение на вход. Киришима обеспокоенно глядел на неё, одновременно играя с Сецуной в развивающую игрушку. Точнее, обучающая игра была для них прикрытием — рядом с дядей Эйджиро Сецуна могла проявлять своеволие, кое с матерью было затруднительно. Хихикая, они строили теории заговора, придумывали новые миры и управляли временем во всём доме. Киришима был бы прекрасной нянькой для своих детей, и слава богу, что он использует свои превосходные навыки для воспитания дочери Мины. Со вчерашнего дня Мина ни с кем не обмолвилась о том, что произошло в университете. Ни о Мирио, ни о подслушанном разговоре Киришимы с Денки. Отчасти из-за того, что для личной беседы не нужны лишние уши, отчасти из-за неловкости быть единственным свидетелем. Приход парня в её дом был спонтанным — утреннее приветствие было несколько напряженным. Мина встретила его одна, хотя в обыденной практике красноволосый приходил в компании с Каминари. Она догадывалась о причине его странного настроения, но молчаливое согласие посидеть с дочерью было гораздо лучше откровенного разговора, который был не нужен обеим сторонам в тот момент. А задумчива была Мина лишь потому, что крутила в голове неприятные слова Мирио, прозвучавшие в её сторону. О том, что он не понимает сути её слов по поводу избиения и высказанных угроз — Ашидо уверена, что он нагло лжет. Заядлая практика газлайтинга: заставить жертву поверить, что её правда является вымыслом. Но она помнит силу, с которой набрасывались на неё в том баре, и горящие глаза, налитые неприкрытой ненавистью. Разве может она придумать такое? В голове метались мысли, а душа холодела. При одном упоминании о Мирио её тело словно отрицало все воспоминания, которые помнит с трудом. Тот день… Тот день она совсем не помнит. Но, находясь рядом с Мирио, чувствует то воспоминание всем своим чутким нутром. Он словно повторяется, как больная царапина или мозоль, которая окутывает болью при нажатии на неё. Сколько бы ни пыталась она вспомнить злополучную ночь, её мозг отказывался проявлять картинку и воздвигал стены для её же, Мины, психологической и моральной безопасности. А она, как последняя дура, хочет эти стены разрушить. Но для чего? Она снова впала в задумчивость, и тогда её потревожили уже не словами, а рукой. Крепкая мужская рука дотронулась до её плеча, немного тормоша. Обрывки воспоминаний резко вторгаются в оболочку глаза, проявляя то, то давно уже должно быть забыто. Стена трескается. Мина машинально скинула с себя мужскую ладонь и прижалась к изголовью дивана. Картинка вновь проявилась в реальности: Киришима смотрел на неё теперь с ещё более густой обеспокоенностью, которую посылал ранее. Увидел страх в её глазах? Мина надеялась, что ей показалось. — С тобой точно всё в порядке? — грустно-заботливо и удрученно спросил человек, который был для неё когда-то объектом ненависти. Она его ненавидела из-за того же Мирио? Или её эмоции были ошибкой? Ашидо мечтала меньше думать и быть той, кем её считают — глупой взбалмошной девчонкой. Так даже легче. — Да, всё нормально, — пришлось ответить ему, чтобы его интерес вновь был направлен на Сецуну, только на неё. — У тебя… руки мокрые. Киришима с удивлением и появившейся серьезностью рассматривал свою ладонь на признак потливости. У Мины это вырвалось случайно, само по себе, лишь по причине отвлечения парня от себя. Эйджиро был слишком заботливым на эмоции в сегодняшнее утро, возможно, по этой причине Мина и отталкивала его от себя. Киришима был задумчив и погружен в себя не менее. — А ты как сам? — Ашидо решила переменить внимание на себя. Настал черед Киришимы задумываться и хмурить брови. — Обычно ты не врываешься ко мне домой под предлогом посидеть с Сецуной, пока я занимаюсь йогой. — Просто… — медленно начал Киришима, переваривая входящие мысли. Или обдумывая отмазку. Мина не стала говорить о Каминари, поскольку знала, что её спалят. Отвлеченные беседы были одной из частой практик их разговоров — недо-знакомых и недо-друзей. — Скучал по Сецуне. Вот и пришел. Наиглупейшая отмазка, — засмеялась про себя Мина. Слишком образная и неоткровенная. В печальных и отстраненных красных глазах можно было прочитать практически всё, все эмоции и затаенные слова в горле. Ашидо боялась, что выглядела так же. Благо, что её эмоции с трудом распознавали близкие. Монома и подавно — он даже не пытался. — Врешь. Может, это из-за личной слабости. Может, из-за вины соучастника личной перепалки парней. Мина в момент хотела вывести Киришиму на чистую воду, чтобы в итоге козлом отпущения выглядела не она. Глаза Киришимы блеснули. Голова начала генерировать оправдания, но Мина отмахнула его дальнейшие реплики легким движением руки. — Будешь кофе? — Что? — поначалу не расслышал Эйджиро и, подумав с секунду, утвердительно кивнул. — А, да, спасибо. По комнате витало напряжение, от него Мина прошла в пустующую кухню. Ее предложение сделать свежесваренный кофе было актом натянутой приятельской доброжелательности, которую она не часто открывала людям. Киришима вообще был последним, для кого она делала попытки в дружбе — всё-таки прошлые горы неприязни не прошли стороной. Она могла догадаться, что чувствует тяжесть в груди из-за своего нежелания говорить. Не то чтобы нежелания, скорее, из-за неловкости. Она столько ему наговорила и натворила за прошлые месяцы, что ощущала… вину? Мина включила кофеварку, и звонкое пищание дробящихся зерен выгнало неуютные мысли. Прислонившись бедром к обеденному столу, она взглянула на полку слева от себя. Когда-то здесь стояла рамка с их с Сецуной общей фотографией — теперь место заполонили фотографии дочери. Вспомнив, каким образом была потеряна та реликвия, соединяющая подруг воедино, Мина продрогла от пробежавшего холодка. Она не любила ничего вспоминать — очень неприятно смотреть на себя со стороны, а потом стыдливо признавать свой идиотизм. Она не могла признаться себе, что изменилась — это было неправдой. Скорее, её истеричная вспыльчивая натура притупилась усталостью от всего происходящего. Нужно меньше переживать, а то морщин больше появится. Перед глазами снова всплыл образ Мирио. Ашидо обхватила себя руками и зажмурила глаза, как в детстве, прячась под одеялом от ночных монстров, которые хотели укусить за ногу и утащить под кровать. Но ни ночных кошмаров, ни страшилок от отца и причитания мачехи не было. Мирио был как никогда реален. — Сецуна у себя в комнате, играет с… — Киришима имел достаточно громкий голос, но очень тихие шаги. Мина переполошилась и охнула, уставившись на замершего парня на кухне. Он встал как вкопанный, с удивлением и с непониманием смотря на девушку. — Мина, ты в порядке? Второй раз за день задают этот вопрос — разве можно отвечать всегда одинаково? Мина поняла, почему красноволосый так на неё глазеет. Она по ошибке пропустила одну слезу, остановившуюся у уголка губ. Было до жути неловко, опять. Стоять рядом с Киришимой, друг перед другом, и глупо плакать не входило в её планы. Ей стало стыдно. — Всё окей, — убрав влажную дорожку с лица, Мина подошла к кофеварке, взяла попавшийся под руку стакан и собиралась налить кофе. Лишь бы Киришима не заметил выражение потерянности на её лице — Ашидо сможет найти в себе силы и выгнать наглого парня, который посмел вторгнуться в её личное пространство. Пространство, в которое она подпускала не каждого. Поэтому отвлекала от себя пустыми разговорами. — Тебе с молоком или без? Её тянущуюся ладонь ко второму стакану перехватили большой, мужской и жесткой рукой. Мина воззрилась на приблизившегося Киришиму и нахмурила брови. Она не понимала, почему Эйджиро смотрит на неё так обеспокоенно. — Мина, к тебе подходил Мирио? — твердый голос парня выбил воздух из легких. Приоткрытый рот выдал её эмоцию с головой. — Он ничего не сделал? Это было последней каплей. Мина уже не могла сдерживать себя, от нахлынувших эмоций она ощутила себя как никогда слабой, нуждающейся в поддержке. Ашидо прижалась к большой груди парня и обхватила кажущимися маленькими, на фоне мужского тела, руками его торс, дрожа плечами от беззвучных слез. Киришима совершенно не ожидал такого поворота событий и, как самый последний идиот, стоял статуей, пока хрупкие женские руки сминали его футболку, болезненно впиваясь ногтями в лопатки. Киришима в ответ обхватил её спину и поглаживал по розовым волосам, чувствуя, как эмоции девушки разошлись с новой силой. Ей нужно было вылить накопившиеся эмоции хоть кому-нибудь, Эйджиро согласен на время стать жилеткой для слез. Такая сильная девушка, как Мина, не могла плакать без причины. А при одном упоминании Мирио она вышла из себя в мгновение — Киришима начал ненавидеть себя. Значит, он подходил к ней, говорил, а может ещё хуже. Он поклялся себе защищать её от Тогаты, и неприязнь воспылала с новой силой. Пообещав себе, что при встрече с Мирио он разобьет ему лицо, на душе немного полегчало. Но не совсем. — Прости меня. Киришима вскинул брови и посмотрел на Мину, которая сказала эти слова непонятно по какой причине. — За что? — Эйджиро хотел посмотреть на нее, но Ашидо уткнулась в грудь парня сильнее. Киришима почувствовал, как краснеет. — За всё, — всхлипнув, глухо произнесла девушка. Понимая, что продолжал гладить её по волосам, Киришима поднял руки в обезоруживающем жесте. Но Мина, похоже, отходить не собиралась. — Много плохого я сделала. Вот и извиняюсь. По непонятной причине Киришима улыбнулся. Забавно слышать от Ашидо Мины извинения, от девушки-бунтарки, которая облила его бутафорской кровью на празднике Хеллоуина, обвиняла в чужой смерти и пыталась увести друга. — Принять извинения от тебя большая честь, — оживленно сказал Эйджиро, пытаясь хоть на секунду вывести девушку из апатии. Получилось отчасти: Мина, сжав губы, недоверчиво посмотрела на него. — Я не держал на тебя зла и не держу. Мы же друзья. Мина, ощутив нахлынувшее смущение, отпустила Киришиму и отошла на шаг. Казалось, она не до конца поняла произнесенные слова. — Друзья? — Ну конечно, — без сомнения ответил ей парень. По привычке взлохмачивая себе волосы, он чувствовал себя придурком. — А друзей я поклялся защищать. Прикусив губу, Мина отвела взгляд. Нечто подозрительное промелькнуло в её черных больших глазах — Киришима сжал кулаки и стал донельзя серьезным. — Больше Мирио к тебе не приблизится, — твердо произнес он. Заставив Мину снова взглянуть на него, уже по-другому. — Если он попытается что-то сделать, или дотронуться до тебя… я лично выбью всё его желание подходить даже на дюйм. Обещаю. От грозных и одновременно уверенных слов Мина поежилась, грустно улыбнувшись. — Я думала, вы с Мирио друзья. Вот оно что, вдруг осознал парень. Мина до последнего думала, что Мирио значился для него другом. Вот откуда вся эта холодность, закрытость и презрение к нему. Ашидо всерьез думает, что, узнав об ужасном случае с ней и Мирио, он продолжит общаться с ним, как ни в чем ни бывало? Киришиме на миг стало неприятно. — Нет. И всё это время не были. Всё, что делал Мирио… ужасно. Я знаю об этом не понаслышке… — Киришима замолчал, боясь произнести возникшую мысль. Но губы предательски продолжили: — Думаешь, я такая мразь, что дружит с таким человеком после всего этого? Теперь черед Мины нервно переводить глаза. — Да уж, Мирио знатно нас потрепал, — минуту помолчав, подытожила она, грустно хмыкнув. Киришима не мог не согласиться. Хоть в чем-то они стали ближе. — И кстати… спасибо. Эйджиро кивнул в ответ. Наблюдая, как Мина заканчивала готовить кофе, в его голове всплыла мысль, что волосы у нее очень мягкие и гладкие. На поверхность пришла прежняя растерянность — потупив взгляд на увлекательную точку на полу, он и не заметил, как девушка протянула ему стакан с напитком. Он с благодарностью принял кофе. — Только попробуй кому-то сказать, что ты был моей жилеткой, — Мина наконец-то стала собой. Ущипнув его за руку, Ашидо угрожающе выставила указательный палец. — Иначе нянек Сецуны станет на одну меньше. — Так точно, мисс, — засмеялся Киришима, глотнув вкусный горячий кофе. — Буду нем как рыба. — Умничка, — кивнула Мина, приглашая парня идти за собой. — После таких истерик я люблю включать телик и смотреть камеди. Конечно, бокал вина был бы кстати, но кофе тоже пойдет. Плохо, что Мина не смотрела под ноги. А Киришима забыл сказать, что не успел убрать за Сецуной игрушки. Всё произошло за секунду: падая, Мина почувствовала, как её тянут обратно. Взвизгнув от неожиданности, из её рук выскользнула кружка кофе. У Киришимы всё было бы под контролем, если бы не горячий напиток, предательски выплеснувшийся на его шею и плечи. Траектория падения устремилась в другую сторону, теперь Эйджиро тащил Мину за собой. Упав на пол всем своим весом, Киришима больно ударился головой, перед глазами замаячили искры. Мине повезло больше. Её падение пришлось на грудь парня. Кружка из её рук давно улетела в сторону, одиноко устроившись между диваном и креслами. Услышав утробное оханье, Ашидо перевернулась, обеспокоенно рассматривая сморщенное от боли лицо красноволосого. — Черт возьми, — выругалась Мина, дотрагиваясь до красной макушки в поисках раны. — Кири, больно? — Ух-х, нормально, — пропыхтел он сквозь зубы. — Какие у тебя жесткие полы, Мина. Так и убить легко. — Ну уж нет, трупа у меня дома ещё не хватало, — прыснула со смеху Ашидо, закрывая свет для Киришимы своими волосами. — Принести льда? Видимо, будет огромная шишка. — Не стоит, — протянул Киришима, открывая глаза. Розовое лицо Мины находилось слишком близко в его поле зрения. Их неловкую ситуацию прервала входная дверь. Точнее, звук открывающегося замка на входной двери. Монома, держа в руках пакеты с продуктами, напевал под нос очередную мелодию с радио, поначалу не заметив карикатурной сцены посреди гостиной. Хлопнув дверью, Нейто увидел сидящую на Киришиме Мину и замер в недоумении. Тупое выражение лица Мономы подразумевало не самые благородные мысли. Мина, продолжая сидеть на парне, смотрела на Моному, а на лице Киришимы всплыл румянец. Разглядывая открывшееся зрелище, Монома изогнул бровь. — Вы мне поможете с пакетами или как? ***

No hesitation, no delay

Без колебания, без промедления

You come on just like special K

Ты воздействуешь на меня прямо как кетамин

Путь от длинной и широкой магистрали Сан-Диего, которая разрезала Лос-Анджелес на две перипетии, до Пэнтстон-стрит занял у Шинсо порядка получаса. Всю его прогулку он удивлялся от района Лэйквуд — больше всего от тишины. Этот район жил круглосуточно, от утренней зари до глубокой ночи раздавались оглушительные ревы машин, глухие выстрелы в подворотнях вечерней местности и шныряли по улицам бродяги и бандиты с украшенными тошнотворными штанами клеш оверсайз и золотыми цепями. Стоило сказать, что Шинсо проводил свои вечера в Лейквуде в сопровождении Даби и остального сброда слишком много времени, чтобы досконально изучить знакомые тропы и здания. Эти знания не пригодятся ему в будущей, осознанной взрослой жизни — но будут напоминать незажитыми ранами на груди. Если окна выбиты, то воры уже стащили всё самое ценное. Если стены облиты краской, значит в этом месте встречаться запрещено. Если висят кроссовки на линиях электропередачи — барыгу уже словили, в этом месте толкать наркотики нельзя. Если становится слишком тихо — прятаться. Шинсо не стал придерживаться последнего совета, даже когда заметил одиноко играющего на детской площадке темнокожего подростка, провожающего его фигуру долгим высматривающим взглядом. Не такие уроки он хотел выудить из своей жизни — Шинсо был самым младшим из всей компании. Понимая, что ему придется отучиваться несколько лет после того, как его друзья выпустятся, он чувствовал грусть. Пусть высшие силы дадут надежду окончить этот год целыми и в полном составе. Прохладный утренний воздух от прошедшего дождя всколыхнул набежавшее воспоминание. Шинсо углубился в себя, не замечая идущего за ним прежнего пацана с площадки. Середина января. Он увидел первый снег на улице, а не внутри идиотского снежного шара, который ему принесла Ашидо. Он увидел всё своими глазами — прежде падающие кристаллизованные частицы воды не вводили его в такое чарующее молчание, как сейчас. Уморительно смотрелся падающий снег с зелеными кустами и пальмами — до чего дошла скорбь природы.        Он проснулся две недели назад. Врачи называли это чудом, а он в это не верил. Чудо появляется тогда, когда его совсем не ожидаешь. А друзья ждали его пробуждения с тяжелым душевным настроем — может, он и проснулся ради того, чтобы не чувствовать напряженного предвкушения встречи. Он почему-то чувствовал, что его разбудили. Не прихожане его палаты, заботливо приносящие цветы и безделушки из барахолок, не прикосновение теплых рук. Было совсем по-другому. Его разбудил некто не отсюда. Он боялся этой мысли, хотя сон, в который он окунулся в период комы, практически не помнил. Отрывками всплывал перед глазами тонкий силуэт в шелковой цветочной блузке. Он смотрел вперед, на свет, завороженный и притянутый неумолимой силой открывшемуся ему виду, который он не видел. Темные короткие волосы развивались от несуществующего ветра. На миг он подумал, что тот сон не должен был его отпускать. Проснулся он с многотонной тяжестью в груди и слезами в глазах. Очнувшись в больничной палате, он не до конца осознавал, что жив. Голос шептал ему в уши, но это был писк приборов. До его руки мягко прикасались, но эта была хлопковая белоснежная простынь. Улыбка заставляла прищуривать глаза, но это был яркий свет ламп на потолке. Лишь сейчас, спустя две недели непрерывной терапии и приемов стимулирующих и антибиотиков, глядя на падающий снег, понял, что должен был остаться на той стороне. Его судьбой и предназначением являлось то место, но он почему-то проснулся. Скорее всего, его не отпустили с собой — было слишком рано. Вспомнился фильм Привидение — щепетильный и душераздирающий для всех возрастов и полов. Патрик Суэйзи в период конца прошлого века был эталоном женской печали и безграничной любви. Сецуна любила этот фильм и постоянно плакала при последнем, прощальном поцелуе умершего героя с Деми Мур. Фильм был глупый до ужаса, но сейчас он понимал, что глупым был только он сам. Глупый, глупый, глупый! Осознание пришло только на грани жизни и смерти — он верил, что такое только в книжках пишут. Сколько времени потребовалось, чтобы признать очевидное. Печально, что правда возникла тогда, когда поздно что-либо предпринимать. Вся злость, хладнокровие, грубость и равнодушие вылились в болезненный итог. Снег падал намного реже, теплый воздух понемногу отталкивал новое создание природы и приводил в обратный вид заплесневелого и захолустного городка Калифорнии, где маняще-теплые розовые закаты и скачки землетрясений вперемешку с торнадо несли с собой завораживающую причастность к месту. Практически сразу после пробуждения его ввели в суть действительности. И расспрашивать не пришлось — в этом помог Тсукаучи, который однажды навестил его для дачи показаний. Он вылил ему всё, что требовалось и чего он не ожидал — про его живучесть и невообразимую удачу. Про Тсую, которую упекли за решетку из-за убийства Сецуны и покушения на убийство. И в особенности про Мидорию и Бакуго, избегая тяжелых подробностей. Так вот почему… он ещё удивился, почему в числе его посетителей не было Мидории. Этот парнишка с его врожденной заботой о других пришел бы к нему в числе первых. Даже Тодороки посетил его единожды, хотя не такими уж и друзьями они считались. В голове загудел колокол — если бы он смог тогда предупредить Мидорию, хотя бы намекнуть о приближавшейся опасности, тогда их бы не поймали, не заточили в подвале и не изводили до смерти. Если бы он смог ударить Тсую и взять управление машины на себя, показал бы толику храбрости, Мидория бы не лежал в больнице в состоянии комы. В его душе поселилось непреодолимое чувство вины, он вновь вспомнил ту злополучную ночь июня, когда позволил Сецуне самостоятельно искать Изуку по округе. Если бы тогда он предпринял хоть что-то… В один из дней он не мог усидеть без дела. Ему не давали подниматься с кровати, раны были слишком глубокими, ежедневная перевязка всегда сопровождалась небольшим количеством крови. Затяжная анемия обелила цвет лица, вены стали виднеться ярче, но эмоции внутри были намного болезненней. Он с трудом поднялся с койки, удерживая рукой слабое тело за больничную тумбу. Костылей, коляски или чего-либо, позволявшего перемещаться без труда, в его палате не оказалось, но это даже к лучшему. Прислоняясь к стене, он медленно полз к выходу из палаты, даже не зная, в какой лежит Мидория. Глубокой ночью в коридоре не было никого, слабый свет мерцал в конце коридора, в приемной медсестры, где его одинокую фигуру точно не смогли бы заметить. Двигаясь в таком же медленном темпе, он обводил глазами таблички палат, разыскивая нужного пациента. Спустя семь однотипных дверей и надписей он нашел нужную. Написанные черной ручкой буквы воззвали к себе, как молитва к страждущему. Он тихо открыл дверь, входя из темноты коридорной в темноту комнатную. Палата была идентична его. Та же койка, те же стулья и окно напротив. Только пиликанье приборов отличало его временное местоположение с Мидорией. Чертов аппарат жизнеобеспечения отзывался в подкорках мозга, звучащий громче гудка поезда. Навестить больного пришел не он один — рядом с койкой сидел Бакуго, прислонившись головой к стене и, кажется, находился в полудреме. Но при входе в палату он увидел, как в темноте блестят алые глаза, смотрящие на него. — Ты живой. — Послышалось хриплое утверждение. Он окинул свое тело быстрым взглядом и не смог сдержать смешок, хотя из уст вышел глухой хрип. — Можно и так сказать. «Ты живой» — такое можно сказать и в сторону Бакуго. Такой же бледный, забинтованный, с гипсом на ноге и в тонкой больничной одежде — два ходящих трупа, но не в морге. Держась за стену, он виновато опустил глаза, нахлынувшие эмоции практически выбили его из равновесия. — Простите меня, — дрогнувший голос вылил его скорбь наружу. Он смотрел в пол, чувствуя, что Бакуго продолжал пялиться на него. — Я такой конченый еблан. Из-за меня вы попали в такую передрягу… Он хотел сделать шаг, но равновесие покинуло его. Дрожащие ноги не смогли удерживать тело долго и, падая, он думал, что останется лежать здесь оставшееся время. Но насладиться уходом ему не дали — Бакуго подхватил его вовремя, хотя сам дрожал от резкой потуги, не вылечившись до конца. В молчании он посадил его на своё место, а сам присел на край койки, хмуро взирая на ночного гостя. — Извиняться нужно на могиле, а не перед живыми, — скрестив руки на груди, оповестил он о его нелепости слов. Но не сказать их он не мог. — Если бы не тот звонок, вы бы не поехали за мной, — слова лились из него потоком, как никогда прежде. В голове блуждал зачарованный сон. На него продолжали глазеть, уже с опаской. — Я повел себя как трус, не думал о последствиях. Меня заставили это сделать как обмудка, и лучше бы я помер тогда… — Ну всё, заткнись. — Резко оборвали его тянущийся монолог самообвинения. Голос Бакуго не искрил раздражением, скорее, усталостью. — Постоянно просите прощения за всё. Надоело, ведете себя прямо как… Он не договорил, замолчав. Впился в фигуру лежащего Мидории долгим взглядом, и писк приборов отвечал им, что парень всё ещё жив. Может, даже слышит их. — Долго он не приходит в себя? — он тоже чувствовал себя хуево, и тоже наблюдал за сном Изуку поникшими глазами. Алый цвет глаз напротив заметно потух. — Уже полмесяца, — спустя долгое молчание тихо ответили ему. Он сжал пальцами ткань ночных хлопковых брюк. — Долго ты тут сидишь? — он никогда не болтал с Бакуго так долго. В последний раз, когда они разговаривали друг с другом лично было тогда, в уборной универа. Тогда он в действительности хотел его убить. Он сильно прикусил язык, но боли не почувствовал. Ощутил лишь вкус железа во рту. — Слишком долго. — Ты спишь хоть немного? — Как тут уснуть? — тихий смешок поднял его в реальность из клубящего тумана. — Хватит обо мне кичиться. Хожу, и слава богу. — Если я буду извиняться за тот случай на Хеллоуине, я не покажусь идиотом? — он не мог держать это в себе. Казалось, грань, в которую он упал, между жизнью и смертью, позволила ему вторгнуться в свои чувства и стать на толику больше человеком. Настоящим человеком. Бакуго молчал слишком долго. Тяжелое напряжение повисло в палате, и он сто раз успел проклясть себя за слова, что посмел высказать. Появилось желание уйти отсюда, но упорное нежелание оставлять Мидорию не сдвинуло его с места. Он уйдет, если Бакуго ему об этом скажет напрямую. Но он продолжал молчать. Вместо ответа Бакуго оттянул край халата, показав татуировку. — У тебя такая же? — спросил он. Мимолетно взглянув на тянущуюся змею, он кивнул, открывая вид на свою, идентичную. Бакуго кивнул, утверждая у себя в голове неозвученную мысль. — Ты совершаешь мои же ошибки, фиолетоголовый, — упрек со стороны Бакуго был оправдан. Он приготовился к обвинениям и нравоучениям, но со слов Бакуго ничего из перечисленного не последовало. — Хорошо, что ты не пошел по нему дальше. — Я знаю, — его голос звучал хрипло, он прокашлялся слишком громко для стоячей тишины в палате. — Знаю, что Даби выжил в той заварухе. Мне Тсукаучи рассказал. Бакуго кивнул без особого энтузиазма. — Когда я был вместе с Даби и проводил рейды, думал, что сойду с ума, — откровения лились из его уст рекой. Казалось, больше нигде он бы не смог поговорить с Бакуго вот так, слишком откровенно. Нет, он бы не говорил с ним вовсе, но эта палата, умиротворенно лежащий Мидория и общие воспоминания с Даби в некотором смысле их сблизили. Он был благодарен Бакуго, что тот продолжал его слушать. — Это было настолько ужасно, что хотелось на стены лезть. Все эти убийства, грязь, глаза горящие… как долго ты знал Даби? Он всегда был таким? — Нет, — с тяжестью в голосе ответил Бакуго, отведя глаза в сторону. Он тоже не хотел вспоминать. — Я знал его больше пяти лет. Тогда он был обычным парнем… этого уебка я вспоминать не хочу. Не сейчас. — Прости. — Что я говорил про извинения? Бесите. Оба рассмеялись, грустно. Шинсо резко повернулся, встретив перед собой прежнего пацана, держащего перед ним дуло пистолета. Заманив подальше от громких улиц, хотел грохнуть и навариться на нем. Слишком молодой, совсем ребенок — всплыло в голове Хитоши. Его жизнь была бы такой же, продолжи он незаконную деятельность? Он опустил майку, показывая пацану проклятую татуировку. Страх в его глазах появился моментально, и через несколько секунд его преследователь скрылся из виду. Шинсо заметил знакомые лица, стоящие на обочине улицы. Прислонившись к машине, Тодороки курил одноразку, а Мидория осматривал местность, фотографируя то, что показалось ему интересным. Помахав ему рукой, ребята оторвались от своих занятий. — Как прогулка? — спросил у него Тодороки, скептически наблюдая за редкими прохожими. — Если не принимать во внимание тот факт, что меня хотел угандошить один малец, то всё прошло хорошо, — хмыкнул он, и произошло ожидаемое. Мидория мгновенно возник около него, внимательно осматривая друга с ног до головы. — С тобой точно всё в порядке? Ты не ранен? — Со мной точно всё в порядке, я не ранен, — повторил за зеленоволосым Шинсо, удивляясь, как тот находит в себе силы заботиться о других, не смотря на свое плачевное состояние. — Ну хорошо, — натянуто согласился Мидория, поворачиваясь к молчавшему Тодороки. — С чего начнем? Шото оглянулся по сторонам, задумываясь. — Думаю, нам вначале стоит осмотреть церковь, если её ещё не стали реконструировать, — произнес Тодороки, открывая водительскую дверь форда. — Нужно доехать до нужной улицы и расспросить жителей. Жаль, что у нас нет фотки, с ней Хакамату можно было найти быстрее. — Нужно расспрашивать аккуратно, — сказал Шинсо, согласившись с планом Тодороки. — Есть высокая вероятность, что копы уже пошли по нашему пути. Кивнув, Тодороки завел машину. Мидория и Шинсо расположились на своих местах, и форд не торопясь сошел с места. Мидория вертел в руках фотоаппарат, подаренный ему когда-то Сецуной. — Что ты фоткал? — поинтересовался Шинсо. Изуку, вздрогнув от резкого вопроса, протянул ему фотоаппарат. В галерее из свежих фотографий были только пейзажи утренней трассы до Лос-Анджелеса и несколько домов с улицы, по которой они проезжали. — Да так, просто хотел запечатлеть сегодняшний день, — неопределенно подняв плечи, ответил Мидория. Возвращая себе фотоаппарат, он задумчиво посмотрел на предмет в своих руках. — Может, он понадобится нам позже. — У тебя есть с собой фото Бакуго? — пришла неожиданная мысль в голову Шинсо. Изуку настороженно взглянул на друга. — Может, местные жители в курсе насчет него, или видели хотя бы. Если Бакуго и Хакамата были знакомы, они могли пересекаться в этих местах. — Ты прав. У меня есть одна… — Мидория вытащил из кармана полароидную фотку, с которой виднелся Бакуго собственной персоной. Мидория грустно посмотрел на фотографию и продолжил: — может, это поможет. — Мы почти рядом, — оповестил их Тодороки, сворачивая направо. По улице тянулись многоквартирные дома, близко прилегающие друг к другу. Пыльная дорога и тротуары были пустыми, свежескошенный газон оповещал ребят, что кто-то всё же жил в этих местах. И тогда они заприметили то, ради чего попали на Пэнтстон-стрит: посередине улицы, окруженная полицейской желтой лентой, стояла церковь. Точнее, руины, которые остались от неё. Стоящий рядом знак «ОПАСНО» оповещал всех зевак и жителей, что посещать обрушенное здание строго запрещено. От вида разрушенной церкви воздух застыл в легких. По прошлым фотографиям католическая церковь была красивым, из белого камня, зданием с мощеной дорожкой и пластиковыми окнами. Сейчас только белые камни показывали, что это было некогда красивым зданием. Выйдя из машины, ребята осторожно подошли к ограждению, оглядывая руины. Мидория сделал несколько фото и, подняв желтую ленту, шагнул дальше. — Эй, куда ты? — вырвалось из губ Шинсо. Мидория не услышал его слов, или не хотел слышать. Он осторожно переступал через кирпичи и железные прутья. Хитоши хотел последовать за ним, но его схватил за руку Тодороки. — Ты чего? — недоуменно воззрился на него Шинсо. — Хочешь, чтобы он там шею свернул? — Пусть идет, — спокойно сказал Тодороки, наблюдая, как фигура Мидории отдаляется всё дальше от них. — Ты… — не договорил Шинсо, заметив периферийным зрением, что к ним идет незнакомая фигура. Повернувшись, он и Тодороки увидели пожилого мужчину, который направлялся в их сторону. Переглянувшись друг с другом, они решили поговорить с местным жителем и расспросить его о случившемся. Мидория шел дальше, вглубь обвалившихся стен, которые держались на месте по божественной воле. Нечто странное поманило его вперед, как мимолетный облик белого зайца заставил Алису шагнуть в чащу леса. Ещё при повороте на эту улицу Изуку почувствовал что-то странное — такое бывает, когда тело взывает к мышечной памяти. Отрывки воспоминаний криво лезли в голову, тонкие нитки прошлого переплетались между собой, но когда парень увидел это место, дорожный знак с названием улицы, что-то перевернулось внутри. Словно он находился здесь раньше. Наступая на обугленные доски, переступая через торчащие гвозди, Изуку пытался найти в середине здания что-то связывающее его с Пэнтстон-стрит. Голова от натуг разболелась — идти было всё труднее. Наготове держа в руке фотоаппарат, он готовился сделать фото, но ничего подозрительного не смог высмотреть. Накрененные стены впускали внутрь слабые лучи утреннего света. На полу лежали сломанные лампады, лавки и подставки для свечей. Депрессивная обстановка не дала нужных ответов, и кроме разбросанных страниц библии Изуку не смог разыскать важных улик, которые могли бы указать на Хакамату или Бакуго. Тяжело вздохнув, Изуку пошел обратно к выходу, сделав несколько фотографий. Даже если они не понадобятся, он сохранит их у себя, как все фото с Катсуки, которые хранил в особом, укромном от чужих глаз, месте. Он не мог не обойтись без приключений — не смотря от задумчивости вниз, Мидория подвернул ногу и упал на колени. Острые части кирпичей и досок оставили ссадины на его коленях и ладонях и, с оханьем поднимаясь, Изуку дохромал до выхода из руин, потирая ушибленные места. Тодороки и Шинсо разговаривали с каким-то стариком. Видимо, расспрашивали его о церкви и Хакамате. Повернув голову, сердце Мидории ушло в пятки. В мозгу возникла забытая картина — знакомый перекресток, вывеска колы на углу дома из белой фанеры, колючие кусты кустарников на краю тротуара… его словно ударили по голове чем-то тяжелым и острым. Как умалишенный, Мидория, не взирая на глубокие ссадины, ломанулся с места, не замечая удивленные взгляды друзей, брошенные в его сторону. Он бежал так быстро и даже не знал конечной цели. Тяжело дыша, Мидория остановился напротив двери, ведущей в многоквартирные дома. По широкой улице ездили редкие машины, но даже они казались медленными по сравнению с мечущимися в страхе глазами зеленоволосого. Это здание, тротуар, дорога… Это то самое место из видео. Как Изуку не смог его вспомнить тогда, в полицейском участке? Он будто потерял память, и эта улица отдавалась в мозгу воспоминаниями прошлой жизни. Ужасной жизни… Он дрожащими ногами поднялся по лестнице и дотронулся до ручки двери. Сглотнув ком в горле, повернул её — дверь поддалась его движению и открылась. Он словно был во сне, как это обычно бывает — ноги становятся ватными, пространство мутнеет, а сознание тянет вперед. Память выстреливала моменты из его жизни, и они казались такими незнакомыми, но одновременно страшно узнаваемыми. Лестница, ведущая наверх, железная дверь, крыша здания… Голова разразилась резкой болью. Прижавшись спиной к стене, Изуку схватился за волосы, сгибаясь. Сердечный ритм участился, а перед глазами поплыло. Нет, только не сейчас. Сжимая голову двумя руками, он хотел размозжить себе череп, но не мог. Вслед за телом задрожали руки. Перед ним замаячили быстрые тени, что-то потянуло его вперед, удерживая. Дрожь не прекращалась. Щеки сильно закололо — то его били по лицу, пытаясь привести в чувства. — Изуку, ну, давай же! — в его руки пытались положить что-то мелкое. Но они не поддавались, из ладони все падало на пол. Тогда ему приоткрыли рот и положили препарат, горький и противный. Сквозь бессознательное он слышал знакомые голоса. — Что с ним? Он как будто в ломке. — Так и есть. Нужно его в чувства привести. У тебя есть с собой бутылка воды? — Только содовая, но… — Дай её мне! Его лицо резко облили чем-то холодным и липким. Мидория потихоньку начал приходить в себя, но тело ослабело так сильно, что ноги не могли удержать равновесие. Его подхватили крепкие руки, прижимая к себе. — Ты как, в порядке? — послышался около уха обеспокоенный голос. Изуку смог слабо кивнуть, продолжая тяжело дышать. — Это место… я его помню, — его голос ему не принадлежал. Он понимал, что возникшие мысли заставили его тело так остро и болезненно реагировать. — Я был здесь… — Тот старик подсказал нам, куда идти, — ответил откуда-то сзади Хитоши. — В этом доме жил Хакамата, но мы не успели тебе сказать — ты убежал так быстро, мы подумали, ты преследуешь кого-то. Говоришь, ты был здесь? Когда? — Я не знаю, — дрожащим голосом ответил Изуку, медленно освобождаясь из рук Тодороки. — На том видео я не смог узнать его, но знакомое место всплыло перед глазами. Возможно, я был здесь… не в самой лучшей своей версии. — Когда ты был наркоманом? — прямолинейность Шинсо была неприятной, но правдивой. Возможно, поэтому Мидория не смог узнать этот дом на Пэнтстон-стрит, поскольку был здесь не в здравом уме. — Что ты тут делал? — Не помню, — сказал правду Изуку, осматривая треснувшие стены и серую штукатурку на стенах. Одинаковые двери тянулись от одного коридора до другого, определенных признаков отличия он не смог заметить. Однако, всё же одна дверь отличалась от остальных: она была обклеена желтой лентой. — Это та самая квартира Хакаматы? — проследив за взглядом Изуку, сказал Тодороки. Шинсо подтвердил его догадку, приблизившись ко входу в чужую квартиру. — Что ещё ты помнишь? — обеспокоенно шепнул ему Шото. Посмотрев на него, Изуку помотал головой, показывая, что сейчас не время и не место вспоминать о таком. Тодороки не настаивал. Подойдя с помощью Шото к Шинсо, который изучал входную дверь, парень заметил в первую очередь выбитый замок. — Черт, эта лента так сильно приклеена, трудно будет сдирать, — задумчиво говорил Хитоши, ковыряя ногтем уголок ленты. — Если копы узнают, что здесь кто-то был, то… — Не плевать ли? — взорвался Шинсо, резко оттягивая край ленты. Послышался скрипучий звук отлепившегося скотча от деревянной поверхности. Казалось, этот звук слышали все жители дома. — Всё равно уже дел наворотили. Когда Шинсо резко открыл дверь, Мидория осознал, что пути назад уже не могло быть.