the rain in his eyes

Однажды Лу Гуан говорит ему странную фразу. Это один из их уютных вечеров, когда заказов нет, а все дела уже сделаны; в доме еще чисто; они поужинали курицей и рисом, который приготовил Чен Сяоши. Чай медленно остывает в их кружках. Снаружи доносятся звуки редко падающих капель – только-только закончился теплый летний дождь, и острые ребра крыш провожают его остатки. Чен Сяоши растягивается на диване, почти собственнически закидывая ноги на Лу Гуана: сегодня тот выспался и позволит ему полежать так немного. От этой мысли в груди становится тепло, будто о ноги трутся пушистые мурчащие кошки, и Чен Сяоши рассеянно улыбается, глядя в экран. В общем, солнце только начало садиться, а птицы – завершать трели и спешить на ночь в свои гнезда, когда Лу Гуан перелистнул страницу и сказал: – Чен Сяоши. Ты можешь мне кое-что пообещать? Чен Сяоши поднимает голову. Лу Гуан не смотрит на него, только в книгу, но его глаза не скользят влево-вправо по строчкам. Чен Сяоши оставляет внутри себя маленькую, крохотную улыбку игривости и умиления. – Что пообещать? – слегка недоуменно спрашивает он. Лу Гуан продолжает избегать его взгляда. – В общем, – он потирает двумя пальцами лоб, сдается; откладывает книгу. Чен Сяоши встречает взгляд темных, почти антрацитовых глаз. – если вдруг во мне что-то внезапно изменится, в какой-нибудь напряженный момент… не пугайся слишком, ладно? Чен Сяоши даже примерно не понимает, о чем может идти речь. В плане, ну, Лу Гуан испугается, как ребенок? Или войдет в состояние берсерка? Если быть совсем честным, ему не хочется продолжать этот разговор: слова будут тянуться жеваной жвачкой, совершенно пустые, потому что он знает – от Лу Гуана нельзя добиться больше, чем хочет он сам. А этот странный момент он, очевидно, объяснять не хочет. – Ладно, – непринужденно пожимает плечами Чен Сяоши и возвращается к игре. Лу Гуан молча кивает и утыкается в книгу. Может, он когда-нибудь расскажет ему больше.

________ ✶ ________

Чен Сяоши понимает, что он имеет в виду, только спустя почти два года, и это просто какой-то ебаный пиздец. Судьба вот вообще не готовила его к такому повороту событий. Ну, не то что бы она готовила его к тому, что его лучший друг едва не умрет от ножевого, или то, что они трое, обычные студенты, едва окончившие вуз, будут самолично ловить серийного убийцу. Или что им придется сотрудничать с полицией, пытаясь поймать целую шайку. Или что в какой-то момент они втроем окажутся в центре смертельной – ни на секунду не преувеличение, – опасности. Ну, или к тому, что на Цяо Лин направят пистолет. В общем-то, ничего необычного по сравнению с последними днями не происходит, правда ведь? Он просто бросается под пулю, расплывается в улыбке от облегчения, когда чувствует адскую, пронизывающую его насквозь вспышку боли. По крайней мере Цяо Лин жива, думает он, падая. Еще секунда нужна ему на то, чтобы понять, нужно ли уже умирать или он еще поживет, и он даже почти что-то решает, когда слышит это. Крик. Нечеловеческий, полный такой злобы и боли, что хочется упасть и рыдать навзрыд, крик. Такой, что барабанные перепонки готовы вот-вот лопнуть, а падающего его чуть ли не сметает звуковой волной, такой, что раскаты грома во время грозы прямо над тобой кажутся не больше, чем детским лепетом, такой, что рычание и рев пробиваются и разносятся по туннелям метро до самых окраин города. Чен Сяоши падает на землю, и почти тут же рядом что-то взрывается. Вспышка-волна ослепительного белого, кажется, должна снести все на своем пути, но Чен Сяоши – как и остальные – остаются на месте, только сыпется откуда-то сверху каменная крошка. Он зажмуривается, ощущая кожей, как неподалеку высвобождается какая-то сила, нечеловеческая мощь, что-то чужое и незнакомое и очень-очень опасное. А еще злое. Очень злое. Чен Сяоши стискивает зубы, когда чувствует, как кровь толчками вытекает из раны. Кажется, все-таки не смертельно. Но у них только что появляется какая-то новая проблема, не имеющая никакого отношения ко всему остальному, и ее – к сожалению, – тоже нужно будет как-то решить. Потому что сейчас рядом с ними наверняка находится что-то, в очередной раз попирающее реальность. Потому что он очень-очень сильно не хочет с этим сталкиваться. А затем он слышит женский крик и усилием заставляет себя распахнуть глаза, чтобы наяву встретиться с этим кошмаром. И все равно оказывается не готов. Потому что прямо посреди холла, раскинув усы и белоснежные лапы, яростно махая туда-сюда хвостом и выпуская из ноздрей едва заметные струйки пара, стоит огромный ебаный дракон. Чен Сяоши не знает, как ему лучше реагировать на это, – истерически засмеяться или драматично упасть в обморок, – поэтому он на несколько секунд забывает обо всем на свете, вообще о человечестве, о друзьях и о пули в боку и просто молча хлопает глазами и ртом, пытаясь понять, что здесь происходит. Огромный. Ебаный. Дракон. Под землей в метро. Посреди перестрелки. А какого, собственно, хуя, – вертится у него на языке единственный вопрос. Гигантский белый дракон со змеевидным телом высится над всеми ними. Величественные рога, блистающая чешуя. Кажется, он даже на пару мгновений забывает, как нужно дышать – не очень понятно, от красоты или от страха. За эти пару мгновений дракон хлестким и точным ударом хвоста сносит Цянь Цзиня. Чен Сяоши может только смотреть на это, разинув рот: как человек, только что стрелявший в него, пролетает мимо со второй космической и наотмашь впечатывается в стену. Он – будто в замедленной съемке, – падает на пол, и больше не подает признаков жизни. С бетонной стены стекает кровавое алое пятно. Человек теперь кажется совсем крошечным, вообще не представляющим даже капельку опасности. А вот ебаный дракон, еще сильнее приходящий в ярость, теперь еще какую опасность представляет. Чен Сяоши решает отложить на время все бытовые мелочные вопросы типа существования драконов в целом или этого конкретного дракона в этом конкретном туннеле, потому что вроде как надо уже что-то с этим делать – а кому еще, кроме него? Он осторожно садится, игнорируя вспышку боли, прикусывает нижнюю губу. Дракон начинает метаться по всему туннелю, – он для него тесен, и длинное змеиное тело не может полностью в нем развернуться, – и из его пасти вырывается клокочущий гортанный вопль. Пока Чен Сяоши поднимается на ноги, дракон откидывает в сторону не успевшего убежать розоволосого близнеца. Он слышит, как к ним по туннелям бежит еще кто-то, – наверное, полицейские. Чен Сяоши ищет глазами Цяо Лин, и чуть выдыхает, найдя ее в стороне. Но Лу Гуана – Лу Гуана не видно нигде. Он силой заставляет себя подавить волну накатывающей паники и растущего подозрения. Потому что ему очень-очень сильно не нравится, что дракон белый. Он пригибается, потому что свирепеющий дракон чуть не сносит его хвостом, и отбегает немного назад. И тут же обреченно стонет, держась за свою рану. Потому что до него доходит, что имел в виду Лу Гуан еще тогда. Потому что он не то что бы не начал догадываться об этом, а потому что продолжал надеяться на… не знаю, какое-то вразумительное объяснение? Что-то типа Цянь Цзинь пришел и распустил наркотический газ, и у нас у всех массовые галлюцинации? «Не слишком пугаться, да?» – почти апатично хмыкает он, отступая еще на шаг назад. Потому что у дракона в клочья разодран левый бок. Потому что что-то подсказывает Чен Сяоши, что глаза у него окажутся голубыми. Ну, знаете. С вертикальным змеиным зрачком. Он рывком выныривает из мыслей, слыша испуганные крики – видит, как дракон со злости налетает на стену, издает жалобный горестный рев; сдает назад и гигантской лапой чуть не давит неосторожного полицейского. У Чен Сяоши сердце застревает где-то в глотке, когда он осознает: он же вообще не понимает, что происходит! Ему просто – больно, может быть? – и он уже не хочет нанести вред, он просто в панике? И он кого-то ищет? И ему просто мало места? И он зол? Краем глаза он видит, как капитан Сяо дрожащими руками наставляет на дракона пистолет, и на раздумья попросту не остается времени. Он срывается с места, забывая про боль. В голове бьется только одна мысль: защитить, защитить, защитить. – Не стреляйте! – кричит он, но выходит слишком тихо и хрипло, и он кричит еще раз, набрав больше воздуха в легкие: – Не стреляйте в него! Это отдает отчаянием; Чен Сяоши загораживает обзор капитану Сяо, широко расставив руки и заслоняя собой дракона. Он видит в его глазах лишь непонимание, но у него так мало времени, и он лишь кричит ему «я все объясню» и поворачивается спиной, подбегая ближе к дракону. Вблизи он оказывается еще невероятнее: Чен Сяоши может посчитать каждую блестящую, глянцевую чешуйку, отливающую в сумраке перламутром и каплями дождя, провожает взглядом гигантские острые когти, врезающиеся в бетон. Его усы разлетаются, парят сами по себе, сотканные из тумана и облаков, белые рога ветвятся и раскидываются стволами речных ив. Чен Сяоши хочется заплакать – от совершенства, от величественности, от невыносимой гармонии этого существа, потому что оно прекрасно настолько, насколько может быть прекрасна природа. Он как будто осознает, что бесподобнее в этом мире уже ничего и никогда не увидит, и от этого в груди поселяется совершенно неуместная тоска. – Лу Гуан! – изо всех сил кричит он, но дракон не слышит, издавая свой протяжный рев. – Лу Гуан! Лу Гуан, я здесь! Он буквально ощущает кожей взгляды всех присутствующих, разом направляющиеся к нему; он может представить себе темные глаза Цяо Лин, которые сначала распахнутся в удивлении, а потом в них зажжется искра осознания; может представить себе уставшие глаза капитана Сяо, щурящиеся в недоумении еще сильнее, когда он слышит его голос; может представить себе взгляды всех остальных, выражающие полнейшее замешательство; но ему сейчас нужен только один-единственный взгляд. И дракон наконец поворачивает к нему голову – и замирает. Чен Сяоши, не отрываясь, смотрит в яркие-яркие небесно-голубые глаза – ультрамарин, синева, едва-едва занявшийся рассвет, речная лазурь, сапфировый блеск, пересвисты синиц, – и тяжело дышит. Кажется, будто время застывает только для них. Чен Сяоши в каком-то оцепенении протягивает ему руку, делает шаг – бок внезапно обжигает болью, разрезает, будто молнией, – он спотыкается на полудвижении и хватается за рану, пытаясь устоять. Он слышит зарождающийся в огромном горле рык – так в лоне бури звучит предзнаменование грома. Поднимает голову. И видит, как глаза дракона, направленные прямо на него, на его рану, медленно наливаются кровью. – Нет! – кричит он до того, как успевает сообразить, что происходит; когда дракон издает очередной громовой рев и снова начинает метаться по холлу, не узнавая ни своих, ни чужих. Чен Сяоши зажимает рану пальцами, пытаясь дышать по счетам. Он едва уворачивается от приземляющейся прямо рядом с ним драконьей лапы и отбегает чуть в сторону, пытаясь сообразить, где же находится голова. Ну Лу Гуан, ну еб твою мать! Он снова зовет его, но дракон не слышит. Отшвыривает когтями бездыханное тело Цянь Цзиня. Чен Сяоши наконец находит голову среди белоснежных змеиных колец и изо всех сил бежит к ней, сжав пальцами рану, игнорируя разряды боли, расходящиеся по телу при каждом его движении, смаргивая выступающие слезы. – Гуан, – выдыхает он рвано и рывком хватается за низ шеи, не давая себе ни секунды на раздумья. Пальцы скользят по посеребренным жестким чешуйкам, оставляя алые разводы; Чен Сяоши чуть подтягивается и впивается ногтями в длинный белый мех, гривой расходящийся по задней стороне шеи. Дракон все еще не замечает его, он движется и изворачивается, вьется в туннеле. Чен Сяоши зажмуривается, чувствуя, как все вокруг него крутится и вертится с ужасающей скоростью. Еще немного, и он соскользнет – и он в слепом отчаянии пробует еще раз. – Лу Гуан, я здесь! Кажется, этот крик наконец достигает его ушей – потому что движение замедляется. Он чувствует, как все еще бугрятся и перекатываются мышцы, а потом его ноги касаются пола. Макушку обдает горячим дыханием, и Чен Сяоши наконец решается открыть глаза. Огромная драконья морда нависает прямо над ним, сверля его аквамариновым взглядом из-под инеевых ресниц. Чен Сяоши медленно, аккуратными жестами выпутывает пальцы из шерсти, слипшиеся пряди скользят между его фаланг; медленно, очень медленно тянет слегка дрожащие ладони вверх. Дракон мерно, словно перебарывая самого себя, наклоняет голову, и Чен Сяоши обхватывает его за обе стороны морды, за драконьи щеки? скулы? и тянет ближе, еще ближе, пока его собственная вихрастая голова не оказывается ровно напротив больших драконьих глаз. Он успокаивающе проводит пальцами по чешуйкам, осторожными и нежными движениями оглаживает выпирающие кости, пока не чувствует, как зверь расслабляется в его руках. Пока не слышит шумный выдох, не ощущает, как напряжение по каплям покидает чужое змеиное тело, пока от паники не остается и следа. Пока дракон не прикрывает глаза в какой-то непомерной, огромной усталости, и его дыхание не утихает, возвращаясь к чему-то нормальному. Чен Сяоши прижимается лбом к драконьей переносице и потихонечку успокаивается сам. Он подумает обо всем этом позже – и о ране, и о том, что он едва держится на ногах, еще немного, и потеряет сознание, но сейчас ему нельзя, потому что иначе дракон разорвет всех в клочья; и о том, что стало с остальными, и о том, что кто-то все-таки погиб, и о Лу Гуане он тоже подумает позже. Вот ведь… гад. В буквальном смысле слова. – А ты красавец и в зверином виде, да? – полушутливо фыркает он, открывая глаза; он ожидает столкнуться со все тем же вымотанным взглядом – но встречается с прямой и полной боли туманной синевой радужки, с каплями росы, начинающим скатываться по щекам, когда Чен Сяоши поднимает голову. Он замирает – на секунду, потому что вид плачущего дракона – определенно не то, с чем он ожидал столкнуться, просыпаясь сегодня утром, – а затем выдыхает, тянется вперед; ласковыми и плавными движениями стирает слезы из уголков глаз. Кажется, это не помогает, потому что слезы начинают катиться по чужим щекам только сильнее. Чен Сяоши прижимается к нему всем телом, давая ему почувствовать свое сердцебиение; давая ему время на так нужную Лу Гуану небольшую истерику. – Все хорошо, окей? – шепчет он, когда поток слез начинает утихать; смотрит ему прямо в глаза и стирает ладонями остатки слез. – Никто не умер, правда ведь? Мы втроем живы, сейчас нас долечат, и все будет как прежде. Все преступники получили свое. Мы вернемся в студию, и все будет как раньше, ты, я и Цяо Лин. Все будет хорошо. Все уже хорошо. Ты веришь мне? – он дожидается чуть неуверенного слабого кивка, и смеется ему в чешую. – Ну, вот видишь. Все в порядке. Он не может отказать себе в небольшой вольности, рождающейся из умиротворения и клубящегося тепла внутри него. Поэтому он подтягивает драконью морду чуть ближе, обхватывает его за щеки и медленно прижимается губами к чешуе, оставляя небольшой поцелуй на лбу. – Превращайся обратно, – просит он, снова встречаясь с ним взглядом. – А то я не уверен, что еще долго смогу выдержать. Если быть совсем честным – он вообще почти нисколько не может выдержать. Поэтому он отступает на шаг назад, теряя последний удерживающий его в сознании якорь, дожидается белой вспышки, следующей спустя несколько секунд, – кажется, превращение дается Лу Гуану очень и очень непросто, – и с облегчением принимает в объятия долгожданную и спасительную темноту. Последнее, что он успевает захватить крохами забывающегося разума – чьи-то подхватывающие его у самой земли руки и голос, выдыхающий его имя.

________ ✶ ________

Он просыпается под писк медицинских приборов в комнате, залитой мраком. Хрипит, потому что его горло дерут самые злые и свирепые кошки, и нашаривает рукой на тумбочке стакан воды. Пьет мелкими глотками, пытаясь ощутить собственное тело: несильная боль в боку тупая и ноющая, но спасибо и на этом; ноги затекли, а глаза чешутся, будто засыпанные сухим песком. Он немного вертит головой и хрустит позвонками. – Проснулся? – раздается тихий голос откуда-то справа; Чен Сяоши вздрагивает от неожиданности, но тут же расслабляется. – Только тихо, не разбуди Цяо Лин. Он пару раз моргает, привыкая к темноте. У закрытой двери стоит большое зеленое кресло; на нем клубочком, поджав ноги к груди, свернулась Цяо Лин. Кто-то заботливо накрыл ее покрывалом. У Чен Сяоши что-то щекочет в груди от умиления, и он не может сдержать растроганной улыбки. – Она очень устала. Я не стал ее будить. Чен Сяоши кивает и перевод взгляд на Лу Гуана. Тот тоже в больничной постели – сидит, опираясь на подушки, держит книгу. Чен Сяоши машинально приподнимает брови – как он вообще что-то видит в такой темноте? – и незаметно для самого себя качает головой. Вид у него привычный, только сонный и слегка помятый: растрепанные волосы, полоса от подушки на щеке. Интересно, это Цяо Лин настояла, чтобы их поместили в одну палату? – Как она? – Держится. Уже несколько раз общалась с капитаном, да и остальные дергают ее по разным вопросам. К нам тоже зайдут утром, будь готов. – Что с остальными? – Ли Тяньси умерла на месте, – Лу Гуан немного молчит, прикрывая глаза. Чен Сяоши проглатывает тугой ком в горле: он знал, что так и будет, но легче от этого не становится. Сожаление и горечь ледяными ручьями стекают по ребрам. – Ли Тяньченю удалось сбежать, никто не знает, где он. Цянь Цзинь… – он выдыхает, отводя взгляд в сторону. – …мертв. Чен Сяоши вздыхает, сминая пальцами одеяло. Устраивается на правом боку полулежа, так, чтобы видеть Лу Гуана. – Лу Гуан, – зовет он тихо. Никому из них не нужно говорить и слова, чтобы понять, о чем сейчас пойдет речь. – посмотри на меня. – Ты правда хочешь поговорить об этом сейчас? Лу Гуан все-таки смотрит него – в обычно острых и внимательных серых глазах старательно прячутся тени отчаяния. Чен Сяоши выхватывает крупицы страха, легкой паники, старательно скрываемой в голосе, нотки обреченности, мелодии обрекаемости. – Ты – дракон, – просто говорит он ему вместо ответа. Его голос ровный и спокойный, отражающий факт, истину, на которой держится мир. Лу Гуан вздыхает еще раз и откладывает куда-то в сторону книгу. – Я – дракон, – соглашается он, глядя ему прямо в глаза. Чен Сяоши хмыкает и трет двумя ладонями сухие и раздраженные глаза. – Мой лучший друг умеет превращаться в гигантского белого дракона. Кто вообще мог подумать. – Не совсем умею, – чуть морщится Лу Гуан. Чен Сяоши переводит на него вопросительный взгляд. – Я плохо это контролирую, если честно. Не могу превратиться просто так, только в приступе сильных эмоций. – Это потому что… – Чен Сяоши воскрешает в памяти события до всего этого; получается тяжело восстановить точную последовательность, но он наконец вспоминает. – …потому что в меня выстрелили? – Да, – фыркает он. Его голос кажется безмятежным и безразличным, но Чен Сяоши знает его достаточно давно, чтобы суметь отыскать волнение и беспокойство под толстой корочкой льда. – Я, знаешь ли… – он обрывает себя и лишь пространно, слегка разочарованно махает рукой. Чен Сяоши не нужно долго думать, чтобы понять. От осознания иррационально становится медово-тепло в груди, и он топит внутри себя крохотную умиленную улыбку. Испугался. Не то, что бы Лу Гуан хоть когда-то умел выражать свои эмоции словами. Не то, что бы Чен Сяоши хоть когда-то это требовалось. – Мог бы и раньше сказать, – лишь качает головой в ответ Чен Сяоши. – Ну, то есть, понимаешь, ни слова за столько лет! А мы с Цяо Лин всегда гадали, почему у тебя такие зрачки… – А как ты себе это представляешь? – насмешливо приподнимает бровь Лу Гуан. – Привет, пойдем играть в баскетбол, и, кстати, я дракон? Но я вам не покажу, потому что не могу? Чен Сяоши задыхается – от возмущения и смеха. – Ну, я пытался намекнуть, как мог, – слегка от этого смущается Лу Гуан, зарываясь рукой в волосы. Чен Сяоши легко может представить, как он подолгу придумывал варианты разговоров и откидывал их все за неимением идеального. – «Не пугайся, если со мной что-то случится», – это, по-твоему, намек? – смеется Чен Сяоши; Лу Гуан шипит на него, кидая взгляд на Цяо Лин, и Чен Сяоши делает голос на пару тонов тише. – Ладно тебе. Я понимаю. Они недолго молчат, прислушиваясь к тихому дыханию Цяо Лин у двери и еле слышному тиканью часов в коридоре. Чен Сяоши думает, что все вышло даже как-то слишком хорошо: они все живы, почти все преступники пойманы или мертвы. Опасность им больше не угрожает, – по крайней мере, пока. Невероятно. Он слышит легкий шорох со стороны кровати Лу Гуана как раз чтобы успеть вынырнуть из мыслей и услышать его слова. – Спасибо, – говорит он тихо, смотря куда-то в потолок. Что-то в груди екает – немного умилительно, немного тревожно. – что успокоил меня тогда. Если бы не это, думаю, одним Цянь Цзинем бы не обошлось. Он замирает так – встревоженный произошедшим, потерей контроля, осознанием близости непоправимого, – и кажется бесконечно маленькой фигуркой, теряющейся в темноте. Уязвленный собственной искренностью, разрывающийся между неумением и необходимостью, желанием открыться. Чен Сяоши на секунду теряется, думает – какой же он все-таки крохотный. Почти котенок. Затем он рывком откидывает одеяло и поднимается на ноги. Бок прошивает притупленной болью, а стоять на ногах оказывается чуть сложнее, чем он предполагал. – Даже не начинай, – прерывает возмущения Чен Сяоши, притягивая его к себе. Он всем телом прижимается к нему, зарываясь носом в изгиб шеи, и слушает, как отдается в ребрах звук чужого бьющегося сердца. Он держит его в точности как тогда его драконью форму – пока Лу Гуан не выдохнет, пока Чен Сяоши не ощутит как бережно, слегка неуверенно обхватят его спину чужие руки, пока Лу Гуан не устроит свою голову вот так, немного по-детски, положив подбородок ему на плечо. – У тебя рана откроется, – слабо бурчит Лу Гуан где-то возле его уха. Чен Сяоши не сдерживает глупую улыбку. – Да вот кто бы говорил, – усмехается он, сжимая его в объятиях еще сильнее. Лу Гуан только вздыхает – так по-домашнему, очень тепло. – Двигайся. – Что? – Двигайся, я не пойду обратно, – фыркает Чен Сяоши, пихая его в бок и расцепляя руки. Лу Гуан смотрит на него нечитаемым взглядом. – Что ты смотришь! Я ранен, у меня кишки вывалятся! Лу Гуан шипит на него, потому что Цяо Лин спит, и закрывает ему ладонью рот. Чен Сяоши кусает его за палец. Лу Гуан отдергивает руку, и у него в глазах отражается такое искреннее изумление, что Чен Сяоши не может сдержать себя и хихикает в подушку, согнувшись. Он почти может видеть, как Лу Гуан возводит глаза к небу, и смеется еще сильнее. – Ты идиот, – слышит он его слегка восхищенный голос, пропитанный безнадежностью бытия, пока где-то в груди пляшут шипящие искорки счастья; чувствует, как Лу Гуан чуть сдвигается, освобождая ему место. Он не заставляет себя ждать, подбирая ноги и натягивая одеяло по самые плечи. Они засыпают так, под тихое тиканье часов и фоновый писк медицинских приборов, повернувшись друг к другу лицом. Чен Сяоши знает, что утром их отругают медсестры, и боль будет ощущаться куда более реальной; знает, что Цяо Лин скосит глаза и посмотрит на него, ухмыляясь, а он не отведет взгляд и впервые в ответ подумает «а что, если да», знает, что капитан Сяо будет спрашивать у них что-то по делу целый день, и они заснут, уставшие, очень поздно и уже в разных кроватях. Но сейчас он может наслаждаться этим мигом близости, отголоском чужого дыхания на щеках, мирным теплом рядом, медленным обоюдным растворением во сне. Где-то на грани сна и реальности он снова ощущает какую-то мягкость, толкающую его вперед, острую нежность при взгляде на снежное спокойствие ресниц. Он тянется вперед и оставляет короткий, незаметный поцелуй на лбу. – Спокойной ночи, Лу Гуан, – шепчет он, проваливаясь в сон. И всю ночь напролет ему снятся белые танцующие драконы.