Воспитание протагониста

«10.10.983.

Колышет сухой ветер опалённого дерева сломленные ветви.

Доносится до уха хруст стекла под ногой.

Спокойная, тихая, мирная теперь ночь.

Уже нет Лиса-Демона, нет Жёлтой Молнии, нет моей матери, нет и слёз.

Щиплет лишь едкий дым глаза.»

«Книга ежедневных записей»,

Банко Чиба.

* * *

Хирузен Сарутоби стоял у окна резиденции Хокаге, сложив руки за спиной. Взгляд бывалого шиноби был пронзителен и мрачен. В глубине тёмных глаз таилась тоска. Челюсть его была сжата, спина напряжена, а мысли отягощены. За один день он потерял жену, преемника и ещё Ками знает сколько людей, получив взамен нескончаемый список проблем да осточертевшую должность главы деревни. Ему предстоял колоссальный объём работы. Надо в кратчайшие сроки отстроить деревню, отобрать из молодняка мало-мальски перспективные кадры на замену погибшим, избежать нападения почуявших слабину вражеских селений… — Хокаге-сама, в ходе выполнения поручений осложнений не возникло. — прервал тяжкие думы Сарутоби чуть сиплый голос возникшего подчинённого. — Дети зарегистрированы и доставлены в место назначения. Третий кивнул и взял в руки принесённые документы. Быстро поклонившись, молодой шиноби исчез, а Хирузен позволил себе тихо вздохнуть, уперев наполненный проступившей скорбью взгляд в копию свидетельства о рождении. В бланке отца стоял прочерк, а матерью была указана несуществующая женщина с наспех придуманной биографией. Третий сел за захламлённый бумагами стол и закурил трубку. Табачный дым, перемешиваясь с утренним туманом, вытек из щёлки приоткрытого окна на слабо освещённую улицу. Занимался робкий октябрьский рассвет.

* * *

Ставни маленьких оконцев относительно просторного помещения были распахнуты настежь с визгливым скрипом. На безлюдную улицу из них вылился слабый желтоватый свет нескольких электрических лампочек. Комната персонала в последний раз принимала гостей ещё во время раннего, как всегда, обеда, а сейчас дело уже шло к вечеру. Сотрудницы ясельного отделения Детского дома Конохи в кои-то веки поймали за хвост краткие минуты перерыва, и теперь старались потратить их с максимально возможной пользой. Уставшие женщины отработали одну из своих самых нервных смен. Новопоступивших подопечных было много, слишком много для деревни, не находящейся в состоянии войны. Оформление документов, медосмотр, купание, размещение, кормёжка, смена подгузника. И снова, и снова повторялся этот однообразный цикл. Коллеги сбивались с ног, зевали, шаркали сбитыми носками стандартной обуви, но были обязаны продолжать работу. Однако день кончился, на горизонте забрезжили алые лучи заката и дамы наконец смогли выдохнуть. Постепенно атмосфера в помещении сменилась с апатично-утомлённой на спокойно-расслабленную. Надоевшие тугие пучки волос распустились, влажные от пота туфли сменились удобными тапочками, форменные фартуки безвольно повисли на крючках, а в казённом чайнике забурлила кипятком вода. Негромкие разговоры заставили прохладный воздух в успевшей остыть с последнего перерыва комнате окончательно оттаять. - А ту помните, с красными волосами? - молоденькая медсестра-практикантка ненадолго прервалась, прихлёбывая недозаварившийся крабовый рамен. - Никогда таких тут не видела! - Немудрено, это Узумаки, их сейчас редко встретишь. - авторитетно заявила сухонькая старушонка-консьерж, работавшая здесь дольше всех присутствующих. - Помню, последнего такого ещё до войны видела... Правда вот, до какой именно...? Третьей или второй...? Старушка задумчиво пожевала губами, припоминая, но, махнув рукой, застонала что-то про больную поясницу. Практикантка громко и нетерпеливо перебила: - Узумаки?! Пожилая дама воззрилась на неё укоряюще. Опомнившись, девушка перешла на заговорщицкий шёпот: - Что, настоящая, клановая? Послышался подчёркнуто усталый вздох, в котором слышалось неразборчивое "Ками-сама-за-что-мне-всё-это...", и к звучавшим голосам добавился ещё один, чёткий и скептичный: - Успокойся, Цубаки. Клан Узумаки уничтожен. Если судить по документам, мать этого ребёнка и ещё одного, мальчика вроде, одна из выживших, а отец... на месте отца вообще прочерк. Не думаю, что за ними придут. Некому. Сонная женщина средних лет, не нашедшая в себе сил снять накрахмаленный медицинский халат и улёгшаяся на единственную в комнате кушетку прямо в нём, снова пробормотала "Ками-сама-как-же-я-устала-от-этих-пустых-разговоров..." и замолкла, погрузившись в полудрёму. Впрочем, никто не собирался мешать доктору отдыхать - врачебное дело было одной из самых уважаемых профессий в деревне, и посему все его представители пользовались недюжинным авторитетом среди простых трудяг. - Ну вот и хорошо! А то мало ли кто б ими заинтересовался! Ещё научили бы чему, чудить бы начали, не дай Ками! - неловко залопотала практикантка Цубаки, с наслаждением вдыхая запах размякшей лапши. Разговор об Узумаки быстро сошёл на нет. Тема кланов шиноби была своего рода табу для обычных жителей военизированной деревни. Даже свои наёмничьи группировки были слишком опасной темой для свободного обсуждения, не говоря уже о вражеских, которым зачастую было абсолютно плевать на жизни чужого мирняка, посмевшего открыть рот. Поэтому беззащитная часть населения предпочитала с детства соблюдать правило трёх мудрых обезьян - Мидзару, Кикадзару и Ивадзару - и не совать свой нос в кровавые дела ниндзя. Несмотря на то, что время от времени няньки по одной покидали общество себе подобных для обхода спящих детей, задушевные разговоры обо всём и ни о чём доносились из комнаты персонала до тех пор, пока из-за окна не послышался стрекот цикад, разбуженных лунным светом. Кому-то хотелось поговорить. Поговорить о чём-то неважном, уютно-бытовом. Кому-то хотелось тихо посидеть на уютном скрипучем диванчике. Посидеть, не двигаясь и не думая ни о чём. Всем без исключения хотелось поверить в сладкую иллюзию того, что вчерашний кошмар не был реальностью. Никому не хотелось выходить на изломанную, искорёженную улицу родной деревни. Хотя бы до конца рабочего дня, ещё одну минутку, одну секундочку. Но смена кончилась, и сотрудницы всё же засобирались домой. - Чиба-чан, твоя очередь. Давай-давай, в обход и на выход. - пожилая консьержка встала, держась за обмотанную шарфом поясницу, и зашаркала в сторону выхода. Молчаливая девушка-нянька с редкими пятнышками неярких веснушек на хмуром лице поднялась с нагретого места, перекинула через плечо лямку сумки и направилась к выходу вслед за старушкой. Вскоре пожилая женщина свернула в сторону регистратуры, и девушка зашагала по коридорам в одиночестве. Гулкий звук шагов отражался от белых стен. Перед глазами няньки плыли кадры сегодняшнего утра. Пробуждение от часового сна, чай на завтрак, скрип двери общажной комнаты, обгоревший пень у обочины, странно потерянный отец, мелкие пылинки на крышке гроба. Чиба зевнула, прикрыв рот ладонью, и потрясла головой. - Дедушка говорил хорошо высыпаться... - невнятно пробормотала она, потирая глаза кончиками пальцев. - Надо домой... До широкой палаты, наполненной сплошными рядами одинаковых колыбелей, нянька, ускорив шаг, добралась в полминуты. Здесь было тихо, и потому мерное тиканье небольших настенных часов было ясно различимо. Дети мирно спали. Девушка проходила между кроваток, останавливаясь перед каждой на несколько секунд только для проверки крепости сна, здравости температуры и сухости подгузника. Этот обход был чисто номинальным, потому что прошлый обход был совсем недавно, а ночная смена с особой тщательностью проверяла всё сразу после ухода дневной. Этим, самым лёгким из всех, обходом уже год занималась только Чиба. Сначала её оставляли напоследок то ли из жалости, то ли из недоверия коллег - она была самой младшей как среди нянек, так и среди всех остальных сотрудников ясельного отделения. А сейчас это стало чем-то вроде традиции. Начиная проверку финального, четвёртого ряда, нянька уже слышала смутные голоса сменщиц где-то в глубине здания. Этот сухой, этот тоже, этого немного покачать, этому подоткнуть одеялко. Наконец осталось только три непроверенных ребёнка, один из которых тихонько, так, что если не подойдёшь - не заметишь, пыхтел. Чиба привычно скользнула взглядом по хнычущему подопечному. В глаза бросились взмокшие ярко-алые волосы, обрамлявшие сонное личико. Нянька нахмурилась и приложила ладонь к липкому от пота лобику, тут же вздрагивая всем телом - девочка пылала от жара. Отдёрнув руку, нянька в секунду проверила двоих оставшихся крепко спящих младенцев и, схватив кроватку больной за прорезиненные ручки сзади, стремительным шагом понеслась в сторону медпункта. На протяжении всего пути ребёнок не плакал, только чуть похныкивал, тяжело дышал и жмурился. Вкупе с жаром и ставшим заметным в освещённых коридорах болезненным видом такое нетипичное поведение казалось жутким. Будто девушка опоздала. Будто новорождённая уже умирает, и её не спасти. Медпункт был пуст. Медсёстры, по-видимому, ещё прихорашивались в гардеробной. У Чибы не осталось выбора, впрочем, как и времени. Когда нянька ворвалась в кабинет заместителя главврача, на неё посмотрели крайне удивлённо. - Что произо... - начал было тщедушный старичок-врач в мятом халате, но воспитанная девушка, может быть, впервые в жизни, перебила: - Простите, это срочно, - извинительный поклон получился дерганным, нервным, - Новорождённый, высокая температура. Врач сразу собрался, провёл осмотр, измерил температуру и, охнув от цифр, дал жаропонижающее. - Ребёнок сильно простужен. Молодец, что заметила. Жар почти дошёл до критической отметки. Ещё чуть-чуть, и мы бы не успели. Организм в таком возрасте крайне хрупок. - старый доктор, чуть улыбнувшись, одарил Чибу одобрительным взглядом. Девушка пробормотала какую-то вежливость, неслышно настукивая подушечками пальцев неровный ритм на набедренном подсумке. Она работала здесь уже год, но ей ещё не приходилось встречаться лицом к лицу с детскими смертями. Старичок ещё что-то говорил, но, заметив перенервничавшую, уставшую, клюющую носом Чибу, отправил её домой - они тут и без неё разберутся. Знакомые улицы расплывались перед глазами дремлющей на ходу девушки. Незнамо как она оказалась на пороге родного общежития, с какой-то там попытки вставила ключ в замочную скважину, толкнула дверь, и, неуклюже раздевшись, завалилась спать. В блаженном плену сна все волнения сегодняшнего дня отступили, растворяясь в нескором, несбыточном завтра. Рваное облако медленно наплывало на урезанный тенью диск неполной луны. Ночь вступила в свои права окончательно. А цикады всё сверчали эхом в пустых дворах.