anywhere else.

      Иногда ей чудится запах. Врач списывал это на посттравматическое расстройство, убеждал, что спустя время причудливая особенность уйдет, но то ли времени прошло недостаточно, то ли лицензия у него паленая, но запах никуда не делся. Он возникал в редкие моменты, как ей казалось, между собой никак не связанные: когда застегиваешь ремешок на жилете перед вылетом, когда прыгаешь из вертолета на чужую землю, когда впервые за все задание целишься в чью-то грудь. У запаха нет ярко выраженного оттенка, он просто есть, тревожит, как назойливое уведомление в углу дисплея. Нельзя отмахнуться или начать дышать ртом — нет, можно, конечно, но легче от того не станет.       Благодаря особенностям кистей, Кассини могла карабкаться по стенам и даже висеть на них какое-то время, находить трещины или наиболее удобные пространства между кирпичиков. Встроенный ИИ помогал производить вычисления на немыслимой скорости. Даже не нужно напрягаться — за тебя уже все посчитали. Девушка держалась за оконную раму, расположенную почти над самым потолком, единственную не заколоченную, и мониторила улицу. Обзор до смешного крохотный, и чего-то информативного узнать не удалось, может, помимо расположения остальных технических объектов сооружений. Улицы тесные, людей почти нет, в основном рассекают эти улицы грузовые машины, еще реже люди с тяжелыми тележками. Она так бы и сидела там, на высоте, если бы не услышала снизу шаги, а потом, как кто-то нарочно прочищает горло кашлем. Настроения на разговоры не было, но возможность была слишком хорошей, чтобы так и проторчать там. Кассини завошкалась, сорвала со стены шмат шпаклевки подошвой ботинка и спрыгнула вниз.       Почему-то она не была удивлена, что именно Призрак подошел к ней, хотя еще двое солдат сидели в другом конце склада. Мужчина в маске с черепом оценил расстояние, с которого спрыгнула его новая знакомая, и перевел на нее взгляд.       – Думал, расшибешься. Я бы колени сломал с такой высоты. – сказал он.       – Новая фишка. Улучшенная амортизация. – та в ответ пожала плечами, а затем скрестила руки на груди. – Ты, э… хотел что-то?       – Ты там ничего не высмотришь. Лучше присядь и дождись указаний. – в его совете был намек на какую-то недосказанность. Скорее всего, Призраку было до глубины души безразлично, что она там делает, он хотел о чем-то с ней поговорить. – И не делай ничего глупого. Нам проблем хватает.       Посчитав, что совет прозвучал как-то напористо или грубо, он достал руку из кармана. На пыльной перчатке из плотной синтетики лежала сигарета. Тонкая гильза из бумаги с фильтром наполнена табаком под самую завязку, но была явно самокрутной.       – Где ты ее взял? – удивилась Кассини.       – Попросил наших. Ты говорила, что хочешь закурить. Вот. – он протянул ладонь к девушке, и та, без колебаний, приняла подарок. Да, черт, она так хотела закурить! До противного жжения в легких, до дрожи в руках! Но странное предчувствие заставило недоверчиво сощурить глаза и замереть. Призрак будто прочитал ее мысли и поспешил добавить. – Это тебя ни к чему не обязывает. Я лишь хотел принести тебе сигарету, вот и все. Но если ты со мной поговоришь, я буду только рад.       – Вот как. – она мельком обернулась на двух солдат. Те расположились в дальнем углу склада и раскладывали пасьянс на одном из ящиков, попутно переговаривались о чем-то отвлеченном.       – Ну… тогда, думаю, можно попробовать. Ты же понимаешь, что многого я тебе не расскажу?       – Мне не интересны ваши корпоративные тайны. Мне интересна ты. – мужчина оперся плечом о стену и тоже скрестил руки. – Расскажи о третьем, кого забрали. Не о его наворочках, а о том, какой он человек.       – Квейк? Умный. – девушка пожала плечами, а сигарету спрятала в нагрудный карман с жестким каркасом. Раньше там лежал модуль для антенн, но сейчас они больше не нужны. – С нами он не проводит время, я вижу его лишь перед отбоем. Он в основном общается с учеными, с научными сотрудниками. Ему лет… двадцать? Или меньше. Хотя по нему не скажешь.       – То есть он не военный человек?       – Вряд ли. Слишком молодой. Он не тренируется с нами, не проходит осмотры. У него частые головные боли, он пьет какие-то блокаторы. Чем больше в тебе элементов, требующих сопряжения с нейроинтерфейсом, тем быстрее изнашивается нервная система, тем быстрее ты… ну, короче, с ума сходишь. – Кассини позволила пальцам руки сжаться в крепкий кулак. Натяжение металлических нитей отдало едва слышным скрипом. – Плутон так сказал. Видимо, тем, кто был до меня, еще что-то рассказывали, поясняли, мне вот вообще ничего не объяснили. Выпустили в тренировочное поле, дали пистолет и сказали пройти полосу препятствий.       – Но ты же прошла? – уточнил Призрак.       – Едва ли. Забилась в угол и сидела минут десять. Первая тренировка у всех такая сложная, потому что ты, считай, только вчера научился держать ложку и ходить. А результат нужен уже сейчас. – Кассини отмахнулась от навязчивых воспоминаний и переключила внимание на собеседника. – А ты как сюда попал? Не конкретно сюда, но… ты понял.       – Я понял. – он кивнул. – Я из Великобритании. У меня тоже был брат. Так что я понимаю тебя. Когда ты беспокоишься о ком-то. – Саймон решил быть честным, внезапно даже для самого себя. – Всю жизнь провел на операциях и заданиях. Мне это дело по душе. Вряд ли я когда-либо буду заниматься чем-то еще.       Кассини слушала его молча, не перебивая. Она хорошо видела, как тяжело ему дается решение рассказывать о себе, но если он хочет откровенный разговор, придется чем-то пожертвовать. Любые отношения – это обмен.       – Зато повидал мир с его несовершенствами и с самых разных сторон. Видел его красивым, с высоты вертолетов, видел уродливым, в картелях и преступных базах. Сказал бы, что есть о чем поговорить, но не стану. Там лишь кровь и убийства. Девушка позволила недолгому молчанию заполнить паузу.       – Но ты делаешь это для безопасности своей страны. Так ведь? Призрак обернулся на Кассини и смотрел на нее несколько секунд, не моргая.       – Я уже не знаю, зачем я это делаю. Просто ничего другого не умею.       – Твои командиры дают приказ в зависимости от ситуации, но цель у них — защитить. По-своему.       – Ты также думаешь про себя?       – Я это делаю, потому что у меня нет выбора.       Спустя час, когда молчание в эфире стало давящим, Кассини осмелилась ненадолго открыть дверь, в которую они вошли. Пыльный воздух столкнулся с гладкой маской осел в складках одежды. Путь был чист. Ни звуков, ни движения. Ослепительный диск солнца постепенно скрывался за высокими деревьями, окрашивая все вокруг в нежно-лиловый и персиковый. Персиковый. Какое странное слово для описания заката. Эта мысль заставила девушку задумчиво постучать металлическими зубами о керамические, ей нравился этот звонкий перестук. В ее теле вообще много забавных источников шума — взять те же пальцы. Ими нельзя щелкать, как обычными руками. Как-то раз она увидела этот причудливый жест от инструктора, но когда попыталась повторить, звук вышел совсем другой, не такой звонкий, более сухой. Как если бы один кусок металла столкнулся с другим. Металл открывает нечеловеческие возможности, но уничтожает всякую магию и веру в чудо.       – Вернись в укрытие. – голос Призрака приобрел приказные нотки жесткости. Кассини слышала, как он подошел, так что не удивилась ничуть, даже не обернулась.       – Снаружи чисто. Я не слышу и не вижу посторонних. Доверься моим датчикам.       – Я доверяю только опыту и приказам. Он у нас был. Так что вернись и закрой дверь, пока нас не раскрыли. Кассини раздраженно повела плечами и послушно выполнила просьбу. Теперь она смотрела на лейтенанта в упор, будто собиралась прожечь в нем дыру.       – Нам тоже нужно выдвинуться. Вместе у нас больше шансов…       – Ты знаешь, зачем Прайс оставил часть группы здесь? – поинтересовался мужчина, но ответа ждать не стал. – За тем, чтобы мы могли прийти им на помощь в случай необходимости. Если он отдаст такой приказ, он будет знать, где мы находимся и сколько примерно времени у нас займет добраться до них. Если мы будем далеко, то мы не придем вовремя, и подведем их. – он старался звучать как можно спокойнее, пояснять так терпеливо, как только мог. Нет, он не будет нянькой для суперсолдат. Да даже для обычных! Нет.       – Но…       – Никаких «но». Сядь на ящик и не двигайся, пока не будет другой команды. Тебе Плутон отдал приказ, ты будешь ставить его слова под сомнение?       – Призрак сощурил карие глаза и почти ощутил, как этот разговор его утомлял. Вроде взрослая, и опытная, а побуждения как у новобранца.       – Плутон ранен, и его компетенция вызывает у меня вопросы.       – Кто ты такая, чтобы ставить под вопрос его компетенцию? Сядь и сиди. – вот теперь он звучал с нажимом, настойчиво, требовательно. Он не хотел слушать, что она будет говорить в оправдание, лишь знал, что играть в это не собирался. – То что вы «другие», не наделяет вас уникальными правами.       Кассини хотела найти в себе силы обидеться или даже возразить, но не преуспела. Слишком весомые аргументы прозвучали от постороннего человека. С базой связываться не хотелось — ставить под удар напарника было непозволительно. Плутон мог ошибаться во всем на свете, но в одном был беспрекословно прав: они должны держаться вместе и быть за одно.       – Ты не понимаешь, насколько важно это расследование. Мы должны попытаться что-то сделать сами. – она все же осмелилась подать голос. Вопреки ее опасениям, Призрак заметно смягчился. Выдохнул, опустил плечи и помотал головой.       – Придержи коней, Пинкертон. С ним Прайс и Соуп. С тобой они, конечно, не сравнятся, но все еще что-то могут. А теперь, если ты закончила, давай вернемся на ящики.       Пинкертон. Слово настолько инородное, что резануло слух почти болезненно. Но отчего-то Кассини хмыкнула, опустила руки, задумалась. И поймала себя на мысли, что такая компания ей по душе.       Стемнело. Несколько одиноких уличных фонарей освещали узкие проезды и углы складских помещений. Вечерняя прохлада залила все улицы, легкая влажность утяжелила пыль, и та осела на грунтовой дороге. Вдали лаяли собаки, а в эфире по-прежнему господствовала тишина. Двое солдат, имен которых Кассини так и не удосужилась узнать, задремали, а Призрак сидел рядом с ней. Они молчали почти все это время, не находя слов для беседы, но молчание это не было неловким или неприятным. Тягучая явь угнетала все сильнее, пока мужчина не решился ее разрушить.       – Спишь? – почти шепотом спросил он, и тут же себя отдернул — раз у нее такие датчики, то мог бы и не стараться звучать на грани слышимости.       – Нет. – последовал ответ. Лицо в маске осталось безмятежным. – Я не сплю. Ни сейчас, ни в принципе. Мы поочередно отключаем половины мозга, даем им отдохнуть, но всегда находимся в сознании.       – Как дельфины?       – Да, как дельфины. – Кассини улыбнулась и охотно кивнула. Новый знакомый оказался догадливым. – Нейроинтерфейс требует постоянной активности мозга, но «спать» приходится все свободное время. Я могу это делать даже на ходу.       – Я бы тоже так хотел. – признался Саймон, приглаживая грязные штаны выше колен. – У тебя много преимуществ. Это здорово.       – Ну, временами. Иногда круто, иногда невыносимо. По-разному.       – А когда невыносимо? Кассини задумчиво посмотрела на потолок, пытаясь придумать, как бы ей отшутиться, но передумала.       – Мыться тяжело.       – Мыться? Ради того, чтобы падать с такой высоты и ничего себе не ломать, терпимо. – Саймон с хитрым прищуром разрушил ее попытку отмолчаться. – Что еще?       – Думаю, в самом процессе минусов как таковых нет. Контролируешь каждое движение, тебе подвластен любой процесс организма. Но вот когда это все заживает… – девушка все время сидела ровно, как будто примерный школьник за партой. – Первое время это жутко чесалось. Кожа прела из-за железа. Это никак не почесать. Вечно идет кровь, а ты не в курсе откуда, не контролируешь вообще ничего. Путаешься в ногах, ломаешь вещи, потому что сжал слишком сильно. Привыкать к этому трудно, а умники из научного центра вечно уменьшают адаптационный период. К тебе перестают относиться как к человеку, ты типа… очень дорогой инвестиции. И понимаешь, что если мозг или нервная система внезапно начнут отторгать все, чем их напичкали… ты отправишься на свалку. – Кассини невесело фыркнула, играясь с лентой ремня для утяжки куртки. Во время операций, ее форма должна быть максимально обтекаемой, ничего не должно торчать или выпирать. Когда бежишь на скорости в тридцать километров в час, зацепиться за что-то будет крайне травмоопасно. – Сложно описать, что у тебя болит, потому что, формально, нечему болеть, а боль становится другой. Это не ноющее чувство, это строчка кода, и дешифруй ее как хочешь.       Призрак промолчал. Чем больше он узнавал о ней и о суперсолдатах, тем больше вопросов возникало само собой. В конце концов, он решился задать только самые волнующие, те, без ответов на которые не мог жить.       – И как тебя угораздило туда попасть? Подписала контракт? – он следил за ней внимательно, хотя ничего в ее жестах разглядеть не мог. Она банально не двигалась, казалось, даже не дышала, будто перед ним сидел манекен.       – Не знаю. Я такой уже проснулась. На операционном столе. Вот мое первое воспоминание: я привязана к холодному куску железа, меня просят моргнуть раз, если «да», и два, если «нет». – и это правда. У кого-то первое воспоминание это Рождество. Подарки, семейная идиллия, запах самых разных блюд. У кого-то — поездка на море, жар песка под босой стопой и крик чаек. Кто-то помнит свое выступление в детском саду. Кому-то приходят на ум ссоры и драки родителей. Сказки на ночь. Поездка на машине. Кадры из фильма. У Кассини это боль и непонимание. А еще — непреодолимое чувство несправедливости.       – Но хотя бы имя ты свое помнишь? – Сказали: Кассини. Значит Кассини.       – И больше ничего? Никаких мыслей про то, что было до? – мужчина сочувственно склонил голову набок. Ему казалась страшной одна только мысль лишиться воспоминаний. Потерять свое прошлое — значит забыть кто ты вообще. Человека всегда определяло его прошлое. Кассини была уверена, что человека определяют его намерения.       – Иногда что-то всплывает. Вот смотрю я на ложку, и мышечная память помогает мне… типа достраивать с ней взаимодействие. Я знаю, как ее держать и что делать. Смотрю на лестницу — и знаю, как по ней подняться. Остальное очень фрагментарное, будто это мозговая память, но я не знаю, откуда оно. Блин, как же объяснить… вот… у твоего поступка есть последствия. Представь, что я знаю только последствие, но не знаю поступка. Я знаю, что если я подставлю руку под огонь, то обожгусь, но не знаю, откуда я это знаю.       – Звучит сложно. – кивнул Призрак. Он не знал, что сказать, но решил, что это не нужно. Слова сами шли из Кассини. Видимо, ей было совсем не с кем обсудить столь странное и базовое положение. – А ты бы хотела вспомнить себя? Узнать, кем ты была и как оказалась тут?       – Ты, видимо, не до конца понимаешь наше… положение. – девушка опустила плечи, ссутулилась, посмотрела на собеседника исподлобья. Из-за маски нельзя было сказать, что конкретно она чувствовала, но то, что она сейчас скажет, было важным. Призрак обратился в слух, будто боялся пропустить хотя бы одно ее слово. – Мы — собственность корпорации. Продукт многократной переработки. Очень большие инвестиции. У нас нет… прав. По всем документам мы мертвы, давно, очень. В нас нет крови, чтобы нельзя было провести генетический тест, мы не оставляем следов или отпечатков. Нас здесь не было, и ты никак не докажешь обратного. Поверь, это далеко не первая вылазка нашего отряда, и не последняя. – она сделала паузу, откинувшись назад, чтобы упереться спиной в стенку. – Война уже не будет такой, какой ты ее помнишь. Радуйся, что наши цели совпадают.       Склад погрузился в молчание. Призрак думал. Что-то инстинктивное требовало отмести эту глупую мысль, отмахнуться от нее, как от назойливого насекомого, защитить и без того шаткую психику от такого потрясения. Вспомнились слова Джонни — его переживания не были беспочвенными. Неужели судьба всех солдат стать обслуживающим персоналом для машин? Кассини не знала, что ощущает сейчас. То ли удовлетворение, то ли стыд. Ей не за что стыдиться. Не за что! Она не выбирала эту жизнь. Или выбирала? Может ли? Способна на проявление воли?       – Извини. Давай сменим тему? – предложила она. Нет, видеть эти грустные глазки было тяжело. Почти невыносимо. Что-то человеческое в ней стремилось загладить вину за внушенное ею беспокойство.       – Чем вы… занимаетесь в свободное время? Тренируетесь? – Призраку показалось интересной тема повседневного досуга. Хотелось узнать, насколько его новые знакомые человечны.       – Не всегда. У нас в общем корпусе стоит игровая приставка, есть тренажер для отработки меткости. В основа там сижу только я. Мне иногда добавляют разные облики для мишеней.       – А фильмы, книги? Что-нибудь такое есть? – Призрак сам прекрасно понимал это стремление оставаться в состоянии готовности как можно дольше. Не позволял мышцам расслабиться, намеренно отказывался от удобств и излишеств. Может он повернутый на теме войны. Внезапно он ощутил какое-то родство с Кассини. Такой же повернутой и несгибаемой.       – Нет, что ты. Я даже не знаю который сейчас день. – удивленно ответила она.       – Серьезно? У вас нет сети?       – Мы живем изолированно. Мир от нас скрыт. А мы скрыты от мира. Меня это устраивает. – и правда. Чем меньше ты погружен в новости света, тем безразличнее его судьба. Это помогает исполнять приказы с нездоровой остервенелостью. Ты влияешь на мир, но даже понятия не имеешь, как именно.       – Жаль. Я думал, что смогу с тобой… не знаю. Поддерживать связь. В итоге даже не сумею.       – Зачем? Мы встретились случайно. – Я не верю в случайности, Пинкертон. – мужчина уперся локтями в колени и подался ближе. – Не люблю думать, что моя судьба это лишь воля случая.       – Мне нравится, как ты думаешь. – призналась она и почему-то задержала дыхание. Будто боялась спугнуть этот странный момент, что ощущался почти нереально.       – А если я… допустим, отдам тебе свой телефон. Чтобы ты могла мне писать. А я писал тебе.       – Отберут. – отсекла Кассини и мотнула головой.       – Не сумеешь договориться?       – Я не тот, кто ставит условия, Призрак. – она произнесла его позывной, и он ощутил, как по позвоночнику пробежался разряд. – Их обычно ставят мне.       Он помолчал, но все же потянулся к карману. Упрямо полез в карман и достал оттуда прямоугольный девайс с небольшим экраном и кнопками. ИИ тут же вывел подробный отчет об устройстве — мобильный телефон Philips Xenium E185 Bl, диагональ два и восемь десятых дюйма, разъем для зарядки микро usb, разрешение экрана в пикселях триста двадцать на двести сорок. Простая модель, вес сто двадцать грамм. Саймон настойчиво вложил девайс в металлическую пятерню и заставил сжать пальцы.       – Я не расстроюсь, если его отберут. – сказал он. – Умеешь пользоваться?       – Я умею стрелять из любого огнестрельного оружия. В моей картотеке больше двадцати тысяч инструкций по использованию. Думаю, разберусь. – Кассини глупо засмеялась. С ней такое происходит впервые в жизни. Ей что-то дарят? Как странно. Она ощущала, что должна дать что-то взамен, но у нее не был ровно ничего. – Спасибо, наверное… но ты сильно не рассчитывай, нас на входе шмонают, и вообще…       – Кассини… – раздался голос в наушнике. Снайперша вскочила на ноги, выпрямилась, раскрыла плечи и напрягалась. Будто уже готовилась бежать напролом. – Прием…       – Плутон. Я тебя слышу. Прием.       – Я… я облажался. – он шмыгнул носом. Звучал потерянно. Будто не он вовсе. – Я очень сильно облажался. Можешь прийти?..       – Да, я сейчас. Отправь координаты и не уходи никуда. Я сейчас приду. Стой там!       – Призрак, прием. – Голос Прайса донесся из рации. – У нас тут ситуация. Выдвигайтесь. Кассини укажет путь.       Они переглянулись между собой. В груди что-то противно защемило. Отдых окончен.