Поворот, мать его

      

Романс там, где не ждали.

Честно признаться, за эти каникулы Саске от академики так основательно отвык, что слегка охуел, вернувшись обратно к учёбе. Нет, его идеальные отметки не пошатнулись, все тесты перед триместром написаны на высшие баллы, но голова откровенно отвыкла запоминать информацию в том объёме, в котором учителя того требовали. И первые пару дней он не спал совершенно. Кхм, первые пару недель. Альфа подстраивался обратно под ритм, запускал привычные рутины, стрелял меньше, из комнаты выходил реже, но с братом переписывался стабильно. На некоторых времени стало чуть меньше, и они по этому поводу вечно ворчали. – Я твою кислую физиономию вижу даже затылком, – хмыкает, подцепляя металлический поднос. Гранит науки грызть – калорийное дело, альфа голоден, сука, как волк. – Посмотрите-ка, вспомнил о том, что я существую, – фыркает Узумаки, стоя прямо за ним. – Про тебя, типа, можно забыть, – закатывает глаза, стараясь не поощрять эти истерики, чтобы они не множились. – Про меня, действительно, невозможно забыть, если ты, конечно, не бессердечный ублюдок, – цокает, наваливая себе гору риса в тарелку. – Хотя бы день не канючь, – вздыхает, уронив взгляд на одну очень конкретную миску красного мисо, которая парня к себе прям зовёт. Во рту слюна собирается. – Хотя бы на один мой звонок отвечай, – забрасывает камушек, – я поменьше претензий найду. – Я не люблю, когда меня отвлекают во время занятий. Ты знаешь об этом, – напоминает не в первый раз. – Если это не Итачи, конечно. – Я могу быть ему нужен, – аргументирует, успевая вставить работнице кафетерия «спасибо» за выложенную на тарелку порцию гёдза. – Мне ты точно нужен, – парирует, тоже ворча слова благодарности, чем вызывает у женщины смех. – Идите к нам, – машет им Инузука, толком не дав кафетерий оглядеть на наличие свободных мест. Он очень твёрдо решил, что они с Саске друзья, и теперь не игнорировал его присутствие, обращаясь в основном к Наруто, а с обоими пытался болтать в одинаковом примерно количестве. Минус ещё пару нервных клеток, а они тут и так в дефиците. За столом несколько свободных мест, но все они не рядом друг с другом, так что Учиха роняет себя с краю рядышком с Чёджи, который покушать больше всех любит и, как следствие, делает это с душой (читать: молча). Наруто же приземляется между Шикамару и Кибой, при этом не отрывая своего пожирающего взгляда от Саске ни на секунду. – Может, после уроков в футбол погоняем? – вбрасывает неугомонный Инузука. – Клуб сегодня не занимается, сенсей будет не против. – Даже не смотри на меня, – сквозь зевок тянет Нара, – я буду с Темари. – Канкуро, стало быть, тоже отпадает, – цокает мрачно, – останется же на тебя одним глазом поглядывать. – Он остаётся на Темари поглядывать, а не на меня, – усмехается. – И проигрывать мне в покер деньги. – Ли? – Я в игре, – легко соглашается, – тренировку на сегодня отменили. – Правда? – Наруто так невинно удивляется этому, что лицо Рок Ли украшает улыбка. – Сенсей взял группу новичков, пару недель будет их гонять, чтобы они тянули вместе с нами разминаться, – поясняет, неизвестно откуда зная всё это, – расписание будет плавать. В воскресенье точно встречаемся. – Во сколько? – достаёт телефон записать. – Часов в десять утра? – сам не знает ещё. – До полудня. Я напишу, когда узнаю точнее. – Спасибо, – кивает, набивая рот рисом. – Саске? – Мм? – нехотя поднимает на Кибу свой взгляд. – Футбол, мы обсуждаем футбол, – поясняет терпеливо. – Ты в деле? Скажи, пожалуйста, что в деле, Наруто мне нужен в команде. – У меня стрельба, но Наруто можешь забрать, – хмыкает, не желая отвлекаться от еды слишком сильно. – Да ты в край охуел, – Узумаки со звоном откладывает палочки. Кажется, вот-вот поднимется и пару раз всечёт за что-нибудь. – Я, блять, не эстафета передавать меня с рук в руки. – Я не передаю, а благословляю провести время с этим ушлёпком, а не стоять у меня над душой полтора часа, выводя из себя Митараши. – У ушлёпка, вообще-то, есть уши, – напоминает между прочим Киба. – Всегда стоял над душой и всегда буду, – щурится Наруто угрожающе, – поганишь моё настроение – сам его и будешь терпеть, тебе ясно? – Предельно, – вздыхает. Честно говоря, входит во вкус, играя по этим нервишкам. Узумаки вскипает так быстро, даже спичками чиркать не нужно. Такой весь нахохлившийся, ворчливый цыплёнок. Настроение весьма поднимает. Над каждыми серыми буднями посветит своей няшной радугой. – Я не знаю, под какими ты чарами, – комментирует Киба в блондина, – но ты мне таким совершенно не нравишься. А у тебя вообще что слово – то плевок в душу, – в Саске тоже пускает камешек, да тот его с удовольствием ловит. – Значит, ты понимаешь их правильно. Нара открыто смеётся, Ли чуть тактичнее прячет улыбку в тарелке, а Наруто гипнотизирует стену, старательно делая вид, что действительно дуется. В разговоре лишь Чёджи не участвует, и Саске тоже хочет с ним за компанию. – Знаешь, я больше не хочу с тобой разговаривать, – сдувается Киба. – Серьёзно, Наруто, пойдём. Ты же знаешь, мне без тебя хуёво играется. – Рок Ли тебя и без меня погоняет как надо, – хлопает его по плечу Узумаки. – Он, вообще-то, быстрее меня. – Да я пинаю быстрее, Наруто, – поправляет Ли со смешком, – бегаю медленнее Саске, вообще-то. – Да чтобы Саске бежал в полную силу, – качает головой Узумаки, – игра его должна ебать так, будто от этого зависит жизнь его брата. Чего, разумеется, никогда не случится, – адресовал брюнету пресную улыбочку. А Учихе добавить как бы нечего, он подцепляет жареный пельмешек и отправляет его себе в рот, глядя болвану прямо в глаза. Пусть без него разбираются, кто быстрее бегает и у кого больше член. Оставшееся свободное время Инузука уламывает Акимичи присоединиться к его спонтанно нарисовавшемуся матчу. И Чёджи очень упрямо отказывался, но узнать, отделался ли он от Кибы в итоге, им не суждено: как только Наруто доедает последние крошечки своей еды, Учиха показательно поднимается с места. Сели поесть, поели – пора сваливать, пока голова ещё не слишком болит. – Я не знал, что у тебя сегодня кюдо, – признаётся Наруто в приятной тишине коридора. – Анко с утра поменяла расписание, – поясняет, сворачивая к лестнице. Лишь шаг, и он понял, что с ним произойдёт, за секунду до того, как оно, собственно, случилось. Хватка на рубашке, лопатки ударяются о холодную стену. Наруто нетерпелив, целует, будто в последний раз, вжимая брюнета в стену всем своим весом. Саске отвечает, не с равным пылом, но всё-таки очень охотно. Дыхание приятно сбивается, а внутри становится необычайно жарко. Это когда ещё не стояк, но уже к нему подбираемся. Когда грязная мыслишка путешествует от головы вниз, будоража на пути сначала лёгкие с сердцем, потом желудок и другие внутренности, в которых Саске ни черта не понимает, пока, наконец, не достигает своего назначения, направляя кровь, куда надо. Внезапный разговор этажом выше отрывает Узумаки от альфы, вынуждает резко отпрянуть, и Саске с насмешкой наблюдает за тем, как блондинчик старательно делает вид, что ничего особенного не происходит. Взгляда на группу девушек не может поднять, обуздывает своё дыхание, крепко держится за свой запах, чтобы никаких неприличных шлейфов за ним не тащилось. Учиха феромоны тоже контролирует, ему это значительно легче даётся, но мимику свою он вообще не отслеживает. Не ебёт его, как сбито он дышит и сколько поволоки сейчас в его взгляде, как не ебёт и то, устроит ли это всё окружающих. А их устроит – девушки смущённо отводят глаза, хихикают что-то друг другу на ухо, прячут порозовевшие щёки за длинными чёлками и прошмыгивают мимо брюнета, как мышки мимо кота. Очень мило. – Пошли, пока не опоздали, – отталкивается от стены, поправляя рубашку. Узумаки смотрит на него осоловело, с тем самым осадком возмущения, который его не покидает с самого начала триместра. – Давай, Наруто, стадию «дебил» мы уже проходили, – протягивает, начиная шагать по ступеням. – А стадию «ублюдок», по-видимому, ещё нет, – вздыхает тихонько, плетясь позади. Жалко ли его? Как-то нет. На реальную проблему Саске бы среагировал, но не на этот недовольный бубнёж. Привилегия быть обласканным вниманием со всех возможных сторон есть только у прекрасных полов, а к этой здоровой детине как-то сердце вообще не лежит. Подуется – перестанет. Не перестанет – можно по темечку чем-нибудь брякнуть, встряхнуть, так сказать, нейроны, чтобы пара пылинок вылетела из синапсов, и овощная (ну, мозговая) активность восстановилась. Словом, остаток дня Узумаки картинно унывал, и брюнет стабильно это игнорировал, не сомневаясь, что детский сад сам как-нибудь прекратится. На кюдо после всего этого идти, честно говоря, не хотелось. Альфа отвык столько времени проводить в стенах школы, и на первый этаж шёл без должного энтузиазма. Это, видимо, чуйка была, потому что вселенная отнюдь не закончила швырять в этого интроверта людьми. Рьёги вырос в проёме, вынудив альфу внезапно замереть и преградив ему вход в раздевалку. Мелкий и запыхавшийся будто. Где-то явно что-то горит. Лишь бы не зацепило. – Саске, – не громко, но с тоном «разрешите доебаться». – Ты бы так на людей не выскакивал, – советует, располагая руку на дверном проёме. Омега делает полшага назад, смотря огромными глазами вверх на Учиху. Прелесть, блять, даже раздражение не раздражается как надо. Разве же оно может? Бемби выпрыгнул под колёса буквально, может, с жизнью уже попрощался. Не проникнется разве что бессердечный. – Что такое? – Кхм, ты только не злись. Тёмная бровь вопросительно изгибается. Во-первых, когда это он злился вообще? Во-вторых, мелкий, однозначно, попутал, решив, что они приятели. Но это сейчас второстепенное. – Я разговаривал с Изуной, не про тебя совершенно, – поднимает в воздух ладони, оправдываясь крайне убедительно, ребят, – но как-то так получилось... – Просто скажи. – Изуна хочет признаться тебе, – выпаливает шёпотом, воровато оглянувшись на секунду. – Сегодня. Он хотел с того момента, как ты с Дейдарой расстался, но ему было страшно, а я, возможно, немножко, совершенно не специально, сказал ему, что мы с тобой о нём говорили на соревнованиях, и так уж вышло… – гласные начал растягивать, от чего посыл, разумеется, вменяемее не стал. – Во-первых, – обрывает речитатив, решив всё же поправить. Раз некоторым принципиально сплетничать – так пусть хотя бы факты будут верными, – не я расстался с Деем, а он со мной. Во-вторых, я встречаюсь с Узумаки, – указал большим пальцем себе за плечо, где точно имелась одна голубоглазая грозовая тучка. – А? – выдыхает омега, ещё каплю отпрянув. – А-а? – протягивает Наруто, опешив. – Прости, – выпаливает Рьёги совершенно ошарашено, взглядом мечется от одного альфы к другому, – я... это... – совершенно не может собрать себя воедино, – сохраню между нами, конечно, – обещает зачем-то, вновь начиная эти взмахи руками, будто присягу кому-то даёт. – Не сохранишь, – не верит, что это трепло вообще умеет держать язык за зубами, – так-то и не секрет, – хмыкает, надеясь свернуть эту беседу как можно скорее. – Это не секрет? – Узумаки, похоже, охуевает посильнее омеги. – Или… – позволяет себе паузу, оборачиваясь на совершенно обезоруженного Наруто. Тучка рассеялась, будто и не было. Может, Саске действительно чего-то не сечёт? – секрет? – спрашивает. Просто скажите уже, как слиться из этих нелепых гляделок. Молчать, что встречаются? На лбу себе написать? Учиха бы действительно написал, если бы это от лишних вопросов спасло. Но вопросы у всех вовлечённых пока только множились. Подайте белый флаг, здесь примут любой результат, только можно к нему уже как-нибудь побыстрее? – Нет, – выдаёт ошалело, чуть горло прочистив, головой своей пустой мелко качает. – Нет. – У тебя всё нормально? – подозревает микроинсульт или, может быть, начало какого-нибудь припадка. Ну, реально, это даже в рамках Узумаки слишком громкая пауза. – Супер, – выдыхает, теперь уже мелко кивая. Может, и к лучшему, что он на футбол не пошёл. От вегетативного состояния его, похоже, отделяет всего один мяч по голове. – Прости, – лепечет омега, снова цепляя внимание, – я не хотел лезть не в своё дело. – Всё, что ты делаешь, это лезешь не в своё дело, – поправляет его безразлично. Обыкновенный факт, но в огромных глазах плещется натуральный страх. – Это он не ругается, если что, – капает Наруто контекстом, успешно перезагрузившись от синего экрана. – Нейтрализуйтесь как-нибудь друг о друга, окей? – цокает, проходя в раздевалку и вынудив Рьёги так резко отпрянуть, что тот с шумом вписывается в шкафчики. Голова раскалывается. Гудит, пока альфа переодевается в форму, пока выходит на улицу. Но, стоит тетиве натянуться, а взгляду сосредоточиться на мишени, как всё это уходит. И он вновь становится единым с собственным дыханием и со стрелой, что вот-вот выпустит из пальцев. Ветер прохладный, но ещё не холодный. Приятно копошится в волосах. Возмущения Анко уходят на фон – они не ему. Наруто пристально за ним наблюдает – кожа то и дело горит в разных местах. Всё как надо, Саске в своей зоне комфорта.

***

Чёрт.

У Наруто сердце бьётся совершенно не ровно. Хромает, спотыкается, порывается выпрыгнуть из груди Учихе прямо на ладонь, да там так и остаться. Там, собственно говоря, и живёт. Он помнит, что у Саске в голове всё очень просто работает, но такого хода, честно, не ожидал. Чтобы он так прямо кому-то сказал, что они встречаются, даже не запарившись, что отношения эти нетрадиционны на глубочайшем уровне. Но ему плевать. Он с Наруто, он этого не стесняется, и ему не интересно слушать чужие признания, потому что он уже чей-то. Твой, Наруто. Он твой. Когда ты уже привыкнешь? Говорят, к хорошему быстро привыкаешь. Врут. Узумаки до сих пор мучается сомнениями. Один холодный день, один холодный взгляд – и он вновь тот влюблённый неудачник без надежды на взаимность. Но.. Это… Взаимно. В груди щемит по страшному, блондин практически задыхается. Следит неотрывно за своей мечтой воплоти, и ловит себя на смешной мысли о том, что и раньше не скрывал, как пристально наблюдает, но теперь, когда чувства известны и приняты, то же самое действие, будто, становится совершенно иным. Сидеть на бамбуковом полу его другом – не то же самое, что сидеть на нём его парнем. Не тайным, причём, они встречаются теперь в открытую. Это мало чем отличается от того, как они раньше встречались, но, вообще-то, отличается всем абсолютно. Нереально. «Я встречаюсь с Узумаки». Никогда ещё Наруто не слышал таких потрясающих слов. – Кхм, Наруто-кун? – раздаётся робкое сбоку. Альфу немного застали врасплох, застукали за смущающими мыслями, и ему требуется секунда, чтобы собраться, иначе кажется, будто содержание головы бегущей строкой для всех отсвечивает. Перед ним Изуна. Теребящий край жёсткой грудной защиты и неловко прячущий взгляд. Дискомфорт так явно через язык тела сквозит, что феромоны уже второстепенно это подтверждают. Рьёги топчется чуть позади. Он младше, кажется, на год или два, но смелее в разы, и очень хочет помочь, но капельку пизды получил за вмешательство. Изуна робкий до чёртиков, тихий, совершенно кроткий. Очаровательный, вообще-то. Его бы рядом присесть пригласить, чтобы не переминался с пятки на пятку, да он ведь не сядет. Весь на иголках. – Ам, – старается в глаза посмотреть, но ему некомфортно, – я хотел извиниться. Если бы я знал, что... – Не надо, – перебивает, ловя вопросительный, чуть сбитый с толку взгляд, – не извиняйся, – дарит улыбку. Щёки омеги так очевидно краснеют. Боже, каким ненормальным альфой надо быть, чтобы совершенно не втюриться в это? – На то, чтобы признаться кому-то в чувствах, нужно очень много храбрости. Я бы на твоём месте не стыдился этого, а гордился собой, – делится искренне. – Я не стыжусь, – наконец, немного берёт себя в руки, – просто не хотел создавать неловких ситуаций и беспочвенных конфликтов. – Ты и не создал, – обещает. – Я и не признался. – Так чего же ты ждёшь? – кивает на стоящего в нескольких метрах Учиху. – А? – Изуна даже каплю отпрянул. – Это шутка такая? Ты же встречаешься с ним. – Встречаюсь, – согласился, цветя самым чудесным настроением из всех, какие только бывают, – и тебе не отдам, но это не значит, что ты не можешь ему о своих чувствах сказать. Это, вообще-то, очень приятно. Омега ошарашен до кончиков пальцев. По Саске, впрочем, всё же мажет нерешительным взглядом. Не удерживается. Боже, его чувства так очевидны, их разве что валенок не заметит. У Изуны к Учихе то самое щемящее, слабое и восхищённое. Он влюблён до бабочек, до подкосившихся коленей и завязанных в мучительный узел органов. Основательно так, возможно, впервые? И, чёрт возьми, альфе жалко его. Столько чувств и ни шанса на взаимность. Но, возможно, сказав вслух об этом, он сможет это всё скорее отпустить? Твёрдое «нет» не может быть хуже сомнительных «а вдруг» и «что если». – Саске, – зовёт, игнорируя ужас в глазах стоящего подле него паренька. Учиха ловит блондина в поле своего зрения, не выходя из своей идеальной стойки, вопросительно бровями ведёт. Узумаки одним указательным пальцем к себе подзывает. Изуна очень хочет провалиться сквозь землю, от него веет нервами, даже страхом, и лёгкий ветер не успевает уносить феромоны. Блондин надеется, что и его собственные до омеги дотягиваются: мягкие, спокойные, неприлично довольные. Он – верх дружелюбия, и это сейчас не жестокая издёвка, а шанс очистить воздух от невысказанного и разойтись на приятной, дружеской ноте. Саске метко стреляет, придирчиво на мишень смотрит, а потом перехватывает лук поудобнее и медленно подходит к ним ближе. Ни о чём не подозревает, чужое присутствие даже не замечает, пока не останавливается совсем рядом. Лишь, перехватив испуганный взгляд, зависает. Ему бы помочь, но Наруто почему-то уверен, что влезать в этот момент не нужно. Он в нём будет лишним, как и Рьёги, сделавший в их сторону пару шагов, чтобы быть к другу поближе. Это забавно. Саске ведь не сделает больно. Но в этом здесь, похоже, уверен лишь сам Наруто. – Изуна? – предполагает альфа с задержкой. – Да, – смотреть в глаза до сих пор получается плохо, – я тоже стреляю. – Я знаю. Я советовал тебе не закидывать экипировку на шкафчики. – Хах, – окончательно прячет взгляд в пол, но так ярко улыбается, вы бы видели. – Трижды. Феромоны омеги теплеют значительно, цветут душисто и сладко по мере того, как он понимает, что разговаривать с предметом своих обожаний в разы не так страшно, как ему представлялось. Ну, прямо разговаривать, а не отправлять ему в спину «спасибо». – Прости, я не хотел тебе докучать, – переводит дыхание, рискуя всё-таки поднять на альфу глаза. – Ты нравишься мне, – практически шепчет. Скулы алеют, а пальцы стальной хваткой вцепились в жёсткую материю формы. – Я не могу ответить на твои чувства, – прямой и честный ответ. – У меня отвратительный вкус, к сожалению. – Хей, – ругается Наруто сквозь смех. – Заткнись, бога ради, – цокает Учиха. – Если бы у меня была хоть капля здравомыслия, я бы бегал за тобой, а не за этим придурком, – обращается вновь к Изуне, и тот тихонько смеётся, так очаровательно, что Наруто передумывает поправлять, кто тут за кем бегал. Омеге это слышать приятно, даже в контексте отказа. Он, будто, оттаивает от того, как мягко себя с ним повели, и на это удивительно приятно смотреть. Наруто ведь очень ревнив – он об этом прекрасно осведомлён, но как-то к Изуне совсем не ревнует. И не потому, что у Саске нет интереса. Это нечто справедливое из самой души, когда видишь, что человек сокровище, и хочешь, чтобы он почувствовал, насколько это заметно. – Мы вам тут не мешаем своими клубами, мм? – гавкает Анко. – Болтать, что ли, пришли? – Да Наруто настойчиво предлагает встать за место мишени, – щурится Саске, недовольный чем-то опять, – но это же тупая идея, сенсей? – Отличная идея, вообще-то, – хмыкает Митараши, – Изуна, ты у меня тоже слишком метко стреляешь, чтобы до практики снизойти? – Нет, сенсей, – отвечает кротко, мгновенно двигаясь обратно к мишеням. – Вот и славно. Рьёги, мы начали двадцать минут назад, а ты уже два выговора получил. На третий выйдешь за дверь, тебе ясно? – Да, сенсей, – не смеет перечить. Саске решает не дожидаться, когда отчитывать начнут и его. Пятится медленно, не скупясь на пафосный взгляд, потом одним движением разворачивается. А у Наруто, честно, слюни текут на него, он до сих пор пребывает в ахуе от этого альфы. От всего противоречивого, что в нём есть. Это такая вкусная середина между приземлённостью и почти театральной надменностью, между властностью и покорностью. А между штилем и ураганом эмоций, напротив, переключатель, у которого середина отсутствует. И по итогу, вроде бы, преданный фанат рутины, любитель делать одни и те же вещи в одно и то же время, чтобы даже не рассуждать над тем, где ему хочется и не хочется быть, но в то же время это абсолютно непредсказуемый чувак, чьи реакции не отследишь и не поймёшь, даже если он доступно тебе объяснит. Наруто готов до смерти этот ребус разгадывать. Сидеть и просто даже наблюдать – это такой эстетический кайф, что время летит как не родное. Не успеешь как следует мысль обглодать, а Митараши уже командует убирать инвентарь. – Проведёшь ночь у меня? – шепчет брюнету в затылок. Поймать его вдали от людей совершенно не сложно – он специально всех пропустит вперёд, чтобы раздевалка успела частично опустеть к его приходу. – У тебя? – Со мной, – шагает чуть ближе. – Забудь об уроках, об Итачи и о кюдо, – требует уже напрямую. Это необходимо. Ему одиноко. Хочется играть на Учихе, как на музыкальном инструменте, украшать его лицо всеми оттенками смущения, видеть его сладкую покорность, о которой мир даже не смеет подозревать. – Окей, – соглашается сразу. Хн, всего-то. Одна короткая просьба открывает, порой, столько дверей. – Если Кушина дома, мы не будем.. – Она не дома, – обещает. – Мы будем всё. Брюнет кивает медленно, собирается выдохнуть ещё одно негромкое «окей», но у него не выходит. Узумаки наблюдает за этим штилем и поверить не может. Охуенный Саске Учиха, которому до лампочки все проблемы смертного мира, испытывает смятение? Слюной бы не подавиться. – Такой милый, – протягивает, тая. Скулы действительно трогает лёгкий румянец, но взгляда с друга альфа не сводит. Слушает смело, хоть и сыплется от этих слов. А Наруто настолько в кайф произносить комплименты, он их в себе генерирует, как наркоман, жадно впитывая улики чужого смущения. – Иди за мной, – кивает в сторону, следуя одной из своих сладких мыслей. Коли уж столпотворение в раздевалке ему всё равно не по нраву, скоротать пару минут можно и с пользой. Заодно хоть Наруто подуспокоить, а то он уже еле держится. Он пошутил когда-то, что вечно думает о сексе, но, вообще-то, не пошутил. Ему шестнадцать, простите, у него стоит постоянно и просто так. А ещё он безумно влюблён в человека, который даже никаких вопросов не задаёт, сворачивая за ним следом за угол. Высокий забор окольцовывает школьное здание, предоставляя несколько укромных местечек в пространстве между ним и стеной. Здесь ещё всюду прячутся неприметные шкафы с граблями там, швабрами или чем-то ещё, массивные низкие раковины из белого камня, в которых моют инвентарь и всякое такое. Полумрак, в котором немного пахнет сыростью, не самое романтичное место, но, цепляя своего тихого мальчика за ворот его тёмной, плотно запахнутой кэйкоги и прислоняя его к шершавой стене, Узумаки себе признаётся, что в жизни ничего красивее не видел. А Учиха стоит ровно так, как поставили. Зрительный контакт удерживает религиозно, дышит капельку сбито – в вечерней тишине это особенно очевидно. – Боже, ты с ума меня сводишь, – шепчет, шагая вплотную, – такой сладкий, – порхает по приоткрытым губам. Те следуют за ним, будто пытаются поймать, но так ещё, слишком лениво. – Хочу слушать твои стоны под собой до самого утра, – рокочет в ухо, вдыхая то самое вкусное, смущённое, нерешительное и томное, которое с Саске до сих пор совершенно не вяжется, но, чёрт, так подходит ему. – Хочу брать, пока ты не отключишься, – выдыхает сипло, принимаясь развязывать узел на поясе чёрной хакамы, – мой мальчик, – смакует каждую буковку, каждую складочку ткани, которой ему позволяют манипулировать совершенно беспрепятственно. – Хах, – через дрожь. – Я, вообще-то, старше тебя, – ломается в дыхании, когда ему холодными пальцами в бельё пробираются. Держится крепко за плечи блондина, – так что, это ты мой мальчик, – подытоживает низко. Боги, дайте сил не трахнуть его прямо здесь. Наруто крепко держит в руке твёрдый член, отрывается от шеи, чтобы полюбоваться мимикой, тлеет от того, как блаженно приоткрыты чужие губы, как надламываются его брови, пока он справляется с первой волной ощущений от внезапного прикосновения. – Тогда, кончи для меня в этом «по определению не самом чистом» месте, – издевается, и даже не скрывает. Саске мягко смеётся, пробует на вкус свои двойные стандарты, потому что сейчас ему абсолютно насрать, где они. Не успел вовремя брезгливость включить, да теперь и не сможет. – Не знаю, ты как-то не очень стараешься. – Хочешь увидеть меня на коленях? – ответ на этот вопрос от контекста вообще не меняется. – Всегда, – выдыхает, пока Наруто на них опускается. Пальцы ног на секунду немеют от того, с какой скоростью он оказался внизу. Но он, чёрт возьми, не хочет терять ни секунды. Сразу обхватывает член губами, подаётся вперёд, с упоением слушая сбои в дыхании сверху. Саске жёстко светлые волосы в пальцах сжимает, толкается бёдрами вперёд, не стесняясь ритм задавать. Ему очень кайфово, феромоны растворяются в воздухе, на психику совсем не давя. А вот сам Наруто плывёт, дыша доминантностью прямо с горячей кожи. Это редкое явление и такое удивительное. Влияние этого альфы такое выверенное, спокойное. Не пассивное, но и совсем не агрессивное. Аристократичное, если можно так выразиться. Умное в сравнении с тем, что у тебя самого. Темп нарастает, Учиха стремительно подбирается к грани. Хочет уже за эту черту, хочет залпом, а не постепенно. Уже в таком состоянии, когда фон совершенно блёкнет, оставляя в мире лишь наслаждение, пряди волос между пальцами и шелковистый жар чужого рта. Но Наруто хочется, чтобы скулил. Поэтому свободная рука ползёт по внутренней стороне бедра, заставляет горячую кожу покрываться мурашками. Неудобно. Одежда очень мешает, поза совершенно не та, да и смазки нет под рукой, но обратно повернуть сил не хватит. Средний палец скользит меж ягодиц, проталкивается медленно внутрь. Дыхание Учихи ломается. Одна фаланга, вторая. Внутри очень туго, сухо и горячо. Альфа воздерживается от резких движений, чтобы не причинить боль, но давление на стенки оказывать не боится. – Хн, – Саске ладонью тяжело упирается Наруто в плечо, пытаясь устоять на ногах, цепенеет, кончая совсем неожиданно. Узумаки, признаться, опешил. Обычно, приближение оргазма очевидно – дурак не пропустит. А тут… Взгляд наверх, и блондин сам едва не кончает. Учиха внимательно смотрит. Пьяно, совсем завороженно. Доволен минетом, доволен картинкой. Ласково проводит по волосам, пока Наруто медленно сглатывает. Не закончил ещё показывать свои новые грани. Что ни день – открытие. – Будешь сверху сегодня? – выпаливает, засмотревшись. Не потому, что действительно хочет попробовать снизу, а потому что боится пропустить момент, когда Саске сможет выразить такое желание, не находясь уже слишком глубоко под влиянием. Брюнет смотрит сверху, будто в трансе, ведёт мягко пальцем по линии подбородка, затем по нижней губе. Несомненно, он безумно горячо смотрелся бы в роли актива. В нём и так естественный уровень пафоса выше среднего, а если бы он ещё доминировал… Окей, возможно, Наруто очень даже не против попробовать. Сам себя за две мысли уговорил. – Нет, – короткий и безапелляционный ответ. – Нравится? – Узумаки едва не облизывается, проталкивая медленно палец до самого конца, надавливая на стенки примерно там, где должна быть простата. Учиха издаёт глухой стон, вновь стальной хваткой за плечи друга держится, но колени так основательно подгибаются, что равновесие всё-таки машет ручкой. Он тяжело оседает, обнимая пальцами локоть руки, что исчезает меж его ног, и упирается лбом блондину в плечо. – В реальности ты невероятнее, чем во всех моих фантазиях, Саске, – шепчет, целуя в висок. – Наруто, – чуть слышно. – Мм? – Пойдём. Робкая просьба, ноль аргументации – она не нужна. Наруто тоже не хочет быть здесь. Он жаждет раздеть этого сладкого альфу и разглядеть его со всех сторон, вдоволь наслушаться стонов и крепко обнимать, пока спит. В раздевалке уже никого, но феромоны всё равно держат на очень коротком поводке. Учиха переодевается быстро и молча. Ни секунды лишней не тратит. А Наруто откровенно любуется им. В принципе не может иначе. Коридоры тоже по большей части пустуют, но несколько людей по пути всё же кидают то одному, то другому свои усталые прощания. Брюнет их, в основном, игнорирует. Всегда капельку слеп к окружающим людям. А Наруто, напротив, слишком в курсе происходящего – говорил и будет говорить «привет» и «пока» за двоих, потому что его парню на такое поебать совершенно. Изуна с Рьёги топчутся на школьном крыльце в компании ещё трёх омег. Переминаются с ноги на ногу, согреваясь, кажется, кого-то ждут. Все, как один, немного перестают дышать, поймав в периферию Учиху. Рьёги на правах самого смелого прощается в голос, не получая от альфы в ответ ничего. Не то чтобы это специально. Не надменный, просто интроверт. Не поговорит о погоде с малознакомыми личностями, не посчитает себя обязанным обмениваться с ними этикетом. Но мимо никогда не пройдёт, если нужна его помощь. Прохладный, но добрый. Именно поэтому по нему и течёт добрая половина школы. По отстранённости, по уравновешенности, по его таинственной молчаливости и удивительно мягкому нраву. Ни один из этих людей не имел чести лицезреть его душу. А Наруто имел. Целиком. Перед ним не боялись ни гореть, ни тонуть, ни дрожать ни от отчаяния, ни от ярости. Наруто пропускали за кулисы. И от этого на губы просилась улыбка. Он подарил эту улыбку омегам, окутал атмосферу теплом. Пожелал им доброго вечера, смягчив неловкость своей непринуждённостью, и прошёл мимо них. Немного отстал от Учихи на лестнице, но нагнал в пару шагов, пристроившись чуть позади. Тот казался удивительно стройным сейчас. Не маленьким, но, может, хрупким? Те два сантиметра разницы в росте стали будто особо заметными. Они ведь полярно разные, на самом-то деле. Как апатия и эмоциональный ураган. Статичность и динамика. Брюнет всегда был очень тихим, даже незаметным, порой. А Наруто, напротив, был в центре внимания. – Хей, а ты помнишь, на каком основании мы с тобой вообще подружились? – задумывается над этим, вдруг. – Нет, – хмыкает Саске. – В душе до сих пор не ебу, что нашёл в тебе. – Вот и я не ебу, – вбрасывает свои пару йен, – я же бесил тебя. – Ты меня никогда не бесил, – не соглашается, – у меня просто такое лицо. Наруто смеётся, потому что это чистая правда. Саске всегда выглядел хмуро и недовольно, даже будучи в местах, где был по собственному желанию. Со временем хмурость сменилась отстранённостью, и теперь он выглядит так, будто просто не слышит тебя, но раньше реально дарил впечатление, что на дух не переносит. – Пусть так, но, согласись, было бы логичнее, общайся ты с тем же Хьюгой. Они с Неджи действительно были двумя кусочками одного и того же пазла. Схожий эмоциональный спектр, схожее равнодушие к человечеству, минимум потребности в общении и максимум сосредоточения на своём деле, будь то стрельба или айкидо. Тем не менее, за десять лет обучения в одной и той же школе они едва парами фраз перекинулись, и Наруто почему-то верил, что они не фанаты друг друга, хотя абсолютно ничего не намекало на это. – А ты с Инузукой, – дёргает безразлично плечом. – Разница-то, «почему»? – Действительно, – улыбается едва не мечтательно. – Так, мы с тобой, значит, встречаемся. – Господи, – вздыхает задолбанно. Никогда не любил эту тему и не полюбит. – Нет, не закатывай глаза, – цепляет за локоть, вталкивая в узкий проулок меж двумя ресторанами, где можно к стене прислонить и в глаза посмотреть. Чтобы не сбежал и не оставил ничего недосказанным. – Ты понимаешь вообще, что значит быть чьим-то? – Я… Хах, – ему и правда смешно. – Ты десять минут назад называл меня своим мальчиком, не поздновато спотыкаться о тему «кто мы друг другу такие»? – Да нет, в самый раз, – укладывает на стену ладонь. – Дохуя людей спят друг с другом без обязательств и даже без чувств. – И ты думаешь, мы одни из таких? – скептично изгибается бровь. – Нет, – улыбается. – Но я хочу услышать словами. – Я словами хуёво умею, – напоминает, даже не злясь на весь этот цирк. – И они тебя раньше не парили, почему парят сейчас? – Я люблю тебя, – выдохнул, и от этого в груди стало так легко и чудесно, что голова закружилась немного. Самые приятные слова. И самые важные. Всё остальное – просто мишура. – А я – тебя, – ответил Саске совершенно обыденно, а у блондина в груди всё нахуй свело. – Сейчас и год назад, – добавляет, не пощадив, – и с того дня, который не помнит никто, когда мы стали друзьями. Господи, он не подозревал, что слова умели с человеком такое творить. Они, вроде бы, никакой измеряемой силой не обладают, в них нет ни калорий, ни джоулей, это просто звуковые волны – не больше… Но, ребята, он побеждён. Раскрошен до основания, до самых корней. Чудом держится на ногах. Эти простые буквы выбили из него всё подчистую. Оставили ни с чем, даже феромоны на время закоротили, погрузив альфу в звенящую тишину. Лучший день в его жизни. – Или к этому тоже прикопаешься? – продолжает издеваться брюнет. – Мы же не обсуждали словами, что будем дружить, что это значит и… Узумаки с этой шутки срывает. Он подаётся вперёд, смыкает онемевшие пальцы на горячей шее. Ему отвечают крайне охотно, не заметив, похоже, как приложились затылком о грубый кирпич. Его мальчик. Его любимый, невероятный Саске. – Успокоился? – шепчет Учиха в самые губы, когда страсть сменяется плавностью. – Никогда, – опирается обеими руками на стену, потому что голова действительно кружится, – нам нужно домой, пока я ещё держу при себе свои руки. – При себе? – переспрашивает с саркастичной усмешкой. – А, ну... – смеётся, – один палец разве считается? – Одним пальцем можно на колени поставить, – протягивает, по новой снося микросхемы. Посмотрите-ка, кому не стыдно поднимать темы с тройным дном. – Расскажи, почему ты не хочешь быть сверху. – Мне там не место, – отвечает без промедлений и очень легко. – Не место? – переспрашивает, потому что… Боже, о каких местах речь? Между нами такого нет и не будет. – Я не вытяну, – меняет формулировку для особенных дебилов, – да и, – задумывается на секунду, – мне не хочется вытягивать. Эта мысль одновременно проста и блондину совсем не понятна. Но с Саске всегда так, пожалуй. Он уникален в своём мировоззрении. Если у него оно вообще есть. – Окей. Дорога домой длится целую вечность и пролетает в одно мгновение будто. А дома ждёт мама. Кушает перед своей сменой, совершенно не удивляется, лицезрев двух детей вместо одного. За ней заезжает один из врачей, отчего она немного задерживается. Но, стоит двери закрыться, стоит им с Саске остаться одним, к Наруто молниеносно возвращается поставленное на паузу настроение. Поэтому он и не ждёт, когда брюнет мыться закончит. Входит в незапертую дверь. Учиха не удивляется компании и не пугается. Позволяет подойти к себе сзади, выдохнуть томно ему прямо в шею, подставившись под горячие струи воды. Держать его в руках так приятно и правильно. Наруто забирает мочалку, сам хочет пройтись ей по каждой выпуклости, каждой впадинке. Сначала по шее, по рельефной груди, потом мыльной рукой по напряжённому члену. Ещё не сильно сжимая, только дразня. Вскоре добирается и до ягодиц, скользит между ними уверенно, указательный палец проталкивает. Брюнет совершенно расслаблен. Постигает дзен, пока его намывают как следует. А Наруто этот момент по полной смакует, насыщается вседозволенностью, касается всего, что ему взбредёт в голову, строит планы на это чертовски горячее, сильное тело, и повторяет про себя заветное «А я – тебя». Вальяжно откинув голову блондину на плечо, Учиха издаёт расслабленный выдох, и у Наруто, сука, зубы чешутся как хочется вгрызться в открытую шею. Она так близко, ни единым следом ещё не запятнана. Властная вспышка феромонов добирается до чужого носа быстрее, чем регистрируется в сознании того, кто её произвёл. Поломанное дыхание последние кирпичики из выдержки выковыривает. – Ты уже пробовал вставлять в себя пальцы? – сам факт того, что такое можно произнести вслух перед ним, ужасно заводит. Робкое «нет» отражается от стен, немного глушится шумом воды. – Сделай это, – пьянеет от каждой произнесённой им буквы. – Чт… – на слове из трёх букв спотыкается. Хочет, чтобы ему это послышалось. – Вставь в себя пальцы, – блаженно протягивает порочную мысль, – и растяни себя для меня. Учиха задерживает дыхание. Румянец проступает даже на его бледных плечах. Краска на алебастровой коже лучше всех комплиментов. – Поторопись, – просит искренне, перехватывая тёмные волосы, – я безумно хочу тебя взять. Саске медлит секунду, не поддаётся сначала, но потом наклоняется под давлением руки на затылке. Позволяет вжать себя щекой в кафельную стену, дыша очень коротко. Нервничает. Распадается. Это безумно красиво. Смазку Наруто предусмотрительно прихватил, и теперь выдавливал щедро на пальцы, чтобы медленно пройтись ими меж чужих ягодиц. Учиха дёргается от прикосновения, губы облизывает. Не смеет действовать быстро, а Узумаки не смеет его теперь торопить. Ему сверху прекрасно виден этот стыдливый румянец, эти приоткрытые губы и трепет ресниц. Его мальчик показывает ему что-то покруче любого искусства, и это так искренне, на живую, совершенно неприкрыто, ведь у него даже не было времени морально себя подготовить. Брюнет медленно заводит руки назад, сначала лишь запястьями ложится на ягодицы, не решаясь полноценно притронуться. А потом… Наруто как с киноплёнки видит момент, когда один палец робко проскальзывает в анус, а за ним и второй с другой стороны. Он этот момент может замедлять, перематывать и пересматривать, потому что он записался в долгосрочную память. На камне посмертном, кажется, будет выгравирован, потому что Узумаки Наруто кончился как личность только что. Он просто расщепился на частицы и витает в пространстве вселенной. Он, блять, совершенно, беспросветно утонул в своём альфе. Это занавес. Учиха закусывает губу так невинно и так до одурения порочно, что у некоторых тут перед глазами основательно темнеет. Узумаки ладонями по бёдрам ведёт, отвлекает себя этими действиями, чтобы не войти в лучшего друга одним толчком сию же секунду. Думает о всяком школьном, но оно совершенно не думается. Потому что человек перед ним такой невозможно красивый и такой неожиданно застенчивый. Холодный, отстранённый Саске… Плавится от собственных эмоций так неприкрыто. Доверяет другому контроль над собой, пусть это даже идёт против его натуры, против самой природы. Раньше испытываемое к нему желание казалось извращённым, постыдным, неправильным, но теперь, боже, кажется самым адекватным на всём белом свете. Учиху Саске невозможно не хотеть. Им в пору только восхищаться, стоя на коленях. На них, к слову, Наруто и опускается. Не отдаёт себе даже отчёта о том, что он делает. Ведёт пальцами по ногам, подаётся вперёд. Им движет инстинкт ублажить, показать своё благоговение как-нибудь, перевести плоские слова в физическую многогранность. – Нх, боже, – выстанывает брюнет, крупно дёргаясь от неожиданно проскользнувшего внутрь него языка. Руки убирает тут же. – Понравилось? – вопрошает хрипло, отрываясь на сантиметр буквально. – Сделай так ещё раз, – ни секунды не колеблется. А Наруто повторять не надо. Его так жёстко ведёт, он готов целовать каждый миллиметр этого чувствительного тела. Вновь подаётся вперёд, крепко держа чужие бёдра руками, и тает от наполнивших помещение задушенных стонов.

***

– Мх, – зубы больно прокусывают нижнюю губу в тщетной попытке заглушить звуки хоть немного, но Саске давно потерял над ними контроль. Его трясёт, он не чувствует уже вообще ничего, кроме языка Узумаки. Это так круто. Остро, незнакомо, очень нежно. В противовес укатывающим в пол феромонам ощущается так необычно. А феромоны натурально рычат, царапают горло, звенят чем-то предсмертным в ушах, косят к чёрту баланс и давят так чудовищно сильно, что альфа из последних сил держится за сознание, чтобы не рухнуть на кафельный пол. Горячие капли не падают на него прямо, но густым паром наполняют душевую кабинку, градус всё выше и выше. Саске так плохо, но, господи, так хорошо. – Ннх, – язык проникает не так уж и глубоко, но альфа чувствует каждый его микрометр и каждую из покрывших кожу мурашек по отдельности, господи. – На-ах… Наруто, – говорить связно уже не выходит, думать, чёрт возьми, и подавно. Он в раю и аду, и он не знает, о чём попросить: ещё или чтобы сжалились и дали вздохнуть хоть разок. – Слишком, – шепчет, содрогаясь всем телом. Хочет сказать, что феромоны лампочки в голове выключают, а от температуры сознание мерзко плывёт, но не представляет, где взять достаточно сил, чтобы всё это выразить. – Хочешь в комнату? – спрашивает блондин, прекращая свою сладкую пытку. Брюнет стонет. Хочет кивнуть, хочет сказать ему «да», но, кажется, лишь заплачет вот-вот. Кроет так основательно, тело не слушается, но чувствует всё до безумия остро. Будто вот-вот откинешься и возродишься обратно. А феромоны, суки, молчат. Уже не пытаются расчистить воздух вокруг, не противятся чужому влиянию, не помогают выразить невебральные мысли. Циркулируют сугубо внутри, сохраняя альфу в сознании, но не более. Самый эффективный способ коммуникации утерян. Такое, если верить книжкам по биологии, достигается исключительно насильственным способом. Ну, когда тебя убивают, и тело осознаёт, что дальше бороться не может. Покорность от безысходности. Хн, а его-то, оказывается, можно натренировать, чтобы без лишнего шума помнило, кто в комнате альфа. Не ты. – Саске? – до кого-то дошло, что что-то не так. Он выключил воду, скользнул Учихе вверх по груди, поднимая его в вертикаль. Тот безвольно запрокинул голову на плечо лучшего друга, воздух бессильно хватая ртом, но кислород в помещении, похоже, закончился. Блондин ткнулся носом в изгиб плеча и сматерился, не найдя ощутимого запаха. После этого Саске немного поплыл, пропустил несколько кадров из событий, нырнув в ватную темноту. Пришёл в себя совсем неприятно – от обдавшего тело холода. Окно в комнате не закрывалось принципиально, и помещение встретило температурой, схожей с улицей, что по распаренному, разомлевшему телу проехалось болью. Иглами до самых костей. Брюнет содрогнулся, жадно вдыхая свежий воздух и ощущая, как чёткость картинки насильно к нему возвращается. Мир возвращается в фокус. – Охуеть, – выдыхает, ведя затылком по чужому плечу, пока его не очень эффективно пытаются обтереть полотенцем в свободной руке. – Сказать, сука, не мог, что тебе плохо? – рычит, но от этого смешно, почему-то. – Жарко, – поправляет. – Когда стало, я уже не мог говорить. – Где твои феромоны? – продвинулся дальше по списку претензий. – Где-то там есть, – сам уже не уверен, но должны же, да? Или в организме бы всё окончательно по пизде поехало. – Мх, – стонет блаженно, когда его роняют на кровать, а когда накрывают одеялом, так и вообще едва не мурчит. В горизонтали очень хорошо, а в кровати так мягко… – Куда ты? – успевает за руку поймать. – Воды принести? Я не знаю, ты зелёного цвета. Честно говоря, я подумывал позвонить в скорую. – В кровать себя положи, – приказывает. Пауз дохуя уже сделано, он ждать заебался. – У меня стоит ещё с раздевалок, я, блять, растягивал себя у тебя на глазах, тупой альфа, если ты не возьмёшь меня прямо сейчас, я не отвечаю, какой вред тебе нанесу, когда меня немного отпустит. Наруто зависает. С взглядом в бесконечность и приоткрытым ртом – ну, знаете, как у людей бывает, если им временно перегрузить оперативку. Забавно выглядит, должно быть, да у Саске нет ни капли терпения. – Тц, – нехотя откидывает от себя одеяло, – вечно тормозишь в самый отстойный момент, – тянет его на себя так настойчиво, что, даже если бы болван сопротивлялся, всё равно оказался бы у брюнета в руках. Но Узумаки не сопротивляется. Он в настоящем что ни на есть шоке, и поэтому перевернуть его на спину – плёвое дело. Брюнет ощущает в теле сильную слабость и проблемы с балансом, но в мягкой постели упасть никуда не боится, поэтому действует смело. Перекидывает через блондина ногу, сразу же обхватывает пальцами член под собой. Что бы болван там ни говорил, стояк у него всё ещё каменный. – Нх… – Учиха жмурится. – Блять, – Наруто голову запрокидывает. За расставленные по обе стороны от него ноги крепко хватается. Растянул себя Саске хуёво, конечно. Член проталкивается медленно, еле-еле, без смазки бы у них вообще не получилось. Внутри горит тупой болью, сжимается рефлекторно, и Саске дышит короткими вздохами, отвлекается, пытается максимально расслабиться. – Так узко, – выдыхает Узумаки бессильно. Ему от кайфа, похоже, башню конкретно срывает, он держится за подрагивающие ноги, чтобы не схватиться за что-нибудь ещё и не помочь брюнету сесть на себя побыстрее. Учиха жмурится от боли, дышит религиозно и, честно, ловит со всего этого какой-то ненормальный кайф. И отдаёт Наруто должное – к проникновению он всегда готовил качественно. Абсолютный минимум боли всегда причинял. Ну, физически. По психике-то удары не сдерживал. Боль смешивается с ноющим удовольствием и каким-то крайне стыдливым, щекотливым чувством. Хочется большего. В плане… Внутри и так всё до боли натянуто, там как раз можно бы и поменьше, но морально ещё недостаточно. Это такое удивительно сладкое бессилие, когда с удовольствием возводишь в квадрат. Потому что можешь больше отдать, показать ему такую свою сторону, на которую сам посмотреть не решаешься. Внизу всё сводит в практически извращённой, но чистой смеси нескольких противоречивых ощущений. И альфа в этом обретает свободу. Едва опустившись ягодицами на каменные бёдра, делает робкое движение, сорвано теряя дыхание. Так плохо, что, чёрт, хорошо. И так хорошо, что аж невыносимо. Странно. Совершенно охуенно. Узумаки прав оказался, чтобы перевернуть мир Саске, его действительно надо было брать, пока скулить не начнёт. Высокий стон звенит в воздухе, когда Наруто совершает движение бёдрами и толкается резко и глубоко. Звук вибрирует в помещении, эхом будто бы отдаётся, и в память записывается, как нечто отдельное от человека. Будто он существует сам по себе. Между альфами сразу же устанавливается ритм. Он несколько рваный и непостоянный, потому что им словно на двоих не хватает дыхания. Наруто невольно рычит, впиваясь пальцами в талию, а Саске позволяет себе в голос стонать и отъезжать от этого мира. Двигается, поддаваясь задаваемой блондином скорости, опираясь ладонями на его грудь, и живёт исключительно этим моментом. Так страстно, что освобождает от тех оков, что незаметно изо дня в день неумолимо давят, пока ты не замечаешь. Но сейчас Саске делает что-то исключительно для себя, думает лишь о том, как ему хорошо, и у него в сознании настоящая революция. Будто замки с заблокированных по каким-то причинам эмоций с грохотом открываются, выпуская абсолютно всё то яркое, что он в повседневной жизни испытать попросту не способен. – Ёбаный свет, – выдыхает хрипло, не в состоянии больше держать вертикаль. Опускается на локти, подрагивая на каждый резкий толчок под собой, чувствует, как Наруто бродит зубами по груди, с каждым разом кусая немного сильнее. – Я хочу укусить, – сбито протягивает, совершенно не щадя скоростью своих движений. Учиха ему даже помогать уже не успевает, просто позволяет тянуть себя за талию навстречу рывкам. – Окей, – соглашается отнюдь не бездумно. Тоже ловит это кровожадное, собственническое настроение. Мучительно хочет быть вытолкнутым за край и дотянуться до оргазма, наконец-то. Зубы Узумаки сжимаются вокруг соска. Сначала аккуратно, дразняще, потом всё смелее. Саске дрожит, упирается лбом в подушку и почти уверен, что вот-вот отключится от гипервентиляции. Короткая вспышка боли на коже, такая поверхностная, что можно и не заметить, но за ней… Сука, будто поездом на полной скорости. Чужие феромоны проникают в систему, бегут по ней лавой, сжигают словно изнутри. Внутривенно они ещё агрессивнее, чем воздушно-капельным, и брюнет мгновенно ныряет в панику. Сам-то ещё не до конца осознал, но тело уже понимает, что с ним сделали. Бьёт мгновенно тревогу. Собственные феромоны борются с внезапным вторжением, но они ощутимо слабее – Учиха это чувствует болезненно чётко. Мышцы судорожно пытаются слушаться, но ослабевают стремительно, и Наруто в какой-то момент быстро меняется с ним местами. Закидывает ноги брюнета себе на плечо, любовно ладонью ведёт по груди, откровенно пожирая взглядом. Саске смотрит на него вверх неотрывно. Очень близок к оргазму, но безумно боится его. Всего этого альфу боится. – Хн, – слабый стон – это всё, на что дыхания хватает, когда альфа кончает. Без дополнительной стимуляции, сам по себе… Падает в этот омут до самого дна, подозревая, что не выберется из него живым ни за что. Проваливается вновь в темноту, пропускает момент чужого оргазма, в принципе неопределённое количество времени проводит в этом нигде, возвращается в реальность как раз к ответу на вопрос, который не помнит, как задавал. – Оно открыто, – заверяет Узумаки. А что открыто.. Окно? Саске помнит, так-то, об этом. – Хочешь на стол? – Хах, – слабый смех повисает в густом, пропитанном эмоциями воздухе. Истерика. – Да, я хочу. Оно, правда, уже не спасёт. Конечности вообще не слушаются, поэтому Наруто приходится фактически нести брюнета до письменного стола. И только на нём до возбуждённого создания начинают доходить некоторые тонкости сего вечера. – Чёрт, я... – пальцами по ягодице ведёт, будто не верит, что это его сперма на ней. Взгляд вмиг становится встревоженным, Учиха снова смеётся. Да, они забыли презервативы. И подготовку фактически. Точнее, забыл о них только один человек, а второй отпустил тормоза, позволяя событиям развернуться так, как им было угодно. Но, чёрт, разве можно быть таким очаровательно потерянным после того, как выебал человека до потери сознания? – Тебе не больно? – Больно, – вплетает в волосы пальцы, наклоняя его к себе ближе, – сделай ещё. – Ничего, – тянет прямо сквозь целомудренный поцелуй, – что я внутрь… – Ничего, – выдыхает. В этот раз блондин берёт его мягко. Плавно бродит пальцами по телу, любуется видом под собой, особенно любуется меткой. Его кожа покрыта мурашками, изо рта на осеннем ветру вырывается пар. А вот Саске, напротив, совершенно не чувствует холода. Он будто горит изнутри, возможно, у него взаправду поднимается температура, но крадущийся с улицы воздух его больше совсем не кусает. Узумаки безумно красив в своей похоти и совершенно очарователен в своей любви. Учиха обе эти грани в нём наблюдает, отдаётся им с удовольствием. Тело одной, душу другой. Всё без остатка ему. Никакие тренировки на выносливость не могли подготовить к этому. Когда уже ни руку поднять, ни слова сказать не выходит. Только чувства регистрируются, а глаза запоминают картинку. И всё. Наруто после второго раза помогает избавиться от следов спермы, помогает надеть трусы, его же, скорее всего. Футболку со штанами тоже порывается на него нацепить, но Саске отказывается. Ему жарко чертовски, прямо лихорадочно и неприятно. И всё же он позволяет блондину устроиться у себя на плече, когда они ложатся в кровать. Терпит одеяло, терпит жар чужой кожи. Перебирает пальцами светлые волосы, повернув голову к окну, чтобы ловить как можно больше свежего воздуха. Думает много о чём и одновременно совсем ни о чём. Испытывает болезненную ломку и послеоргазменное расслабление. И плохо, и хорошо. Очень жизненно. – Ты в порядке? – спрашивает Наруто, водя пальцем по метке. Так тихонько лежит на груди, будто пошевелиться лишний раз не решается. Чтобы не прогнали. – Нет, – говорит откровенно, – но хочу ещё немного по-идиотски понадеяться, что утром мне не будет хуёво. – Это маловероятно, – замечает со вздохом. – Мне не стоило этого делать. – Мне не стоило разрешать, – дёргает безразлично плечом. Нет смысла искать виноватых, в реальность это никаких изменений не внесёт. – Проколи их мне, может, – ловит идею, чувствуя пальцы на своём соске. Те, впрочем, замирают. Если прислушаться, можно поймать тишину оборвавшихся мыслей в чужой голове. Он так громко выпадает в осадок, что губы на короткий миг трогает усмешка. – Тебе же нравится с ними играть. – Ты серьёзно сейчас говоришь или это такой тонкий троллинг? – приподнимается, чтобы в глаза посмотреть, да в темноте ни черта не видно. – Серьёзно, – подтверждает, разминая покалывающие онемением пальцы, – метки только больше не ставь. – Метки больше не буду и так. Насколько всё было бы проще, будь ты омегой, – вздыхает серо. – Или бетой, – хмыкает. – Мне пророчили бету. – Беты меток совсем не секут, – фыркает именно на это, хотя, вообще-то, беты очень много чего не секут. – Я тоже, – признаётся. – Садизм же, по сути. – Ты никогда никого не кусал? – спрашивает так, будто это ну прям ненормально. – Нет. – И тебе никогда не хотелось? – Это жестоко, – морщится. Перед глазами образ брата сразу же возникает. С десятками, а может и сотнями укусов. Весь поломанный и совершенно блёклый. Ну какому мудаку захочется пускать кровь тому, кого он любит? Да даже тому, кого просто хочет? Омеги они же такие мягкие, один тоньше другого. Зубы сомкнуть на таком? Причинить боль намеренно? Как-то даже противоестественно. – Ну, – усмехается, – простолюдинам этого хочется, причём с обеих сторон. Но хорошо, наверное, что тебе не нравится. Нам всё равно не подходит. – Тебе нравится, – напоминает Учиха вяло. Он так устал, сознание отчаянно пытается ко сну отойти, но из-за дискомфорта не может. И ещё… Ну, ему страшно немного. Проснуться в реанимации. Вообще не проснуться. – Наруто, я, – оборвал комментарий, выкарабкиваясь из-под него, – пойду выпью воды. – Окей, – порывается следом подняться. – Нет, – запрещает твёрдо с чего-то, – спи, я приду, когда отдышусь, – обещает в двери, понимая, что, нет, не вернётся. То тревожное, что так быстро поставило альфу на ноги, тянуло не за водой, а к унитазу.

***

Сухой вздох. Горло саднит. Обнимающие стакан пальцы неумолимо дрожат. Взгляд теряет фокус то и дело, и Саске моргает, будто пытаясь этим сбить настройки обратно в умолчание, но мир всё равно плывёт и пульсирует. Может быть, дело в усталости. Он ведь так и не уснул. Даже лечь, вообще-то, не смог. Простоял на коленях перед унитазом неизвестное количество времени. Тошнило долго и очень сильно, потом он умывался холодной водой, пытаясь успокоить лихорадочное сердце, потом снова тошнило. Всё, что он мог, это сидеть на ледяном полу и ждать, вывернет ли его снова или, может, прильнув к стене головой, он хотя бы полчаса сна сможет урвать. Не урвал. Тошнить когда-то перестало. Да и было уже не то что нечем, а так, сука, больно, что он всё ждал, что вместе с желчью выплюнет кровь. Не выплюнул. На кухню спускался целую вечность с передышками на каждой ступени. Стоило немного подняться, как сердце прыгало в горло, а зрение застилала темнота, расползаясь онемением по скальпу. Альфа сразу же опускался обратно, боясь убиться на этой лестнице. Не убился. Так-то ему пока сравнительно везло. Правда, с одним квестом он справиться так и не мог: налил себе стакан холодной воды, но даже к губам не посмел поднести. Пить хотелось ужасно, но от одной мысли об этом горло сдавливало омерзительным спазмом. Поэтому Учиха просто смотрел. Пялился воде в душу, издеваясь над собой, и врал каждую секунду, что вот в следующую решится на глоток. Не решался. Сколько времени он так просидел, сказать очень сложно, он баловался то и дело подсчётами, но, сколько бы ни анализировал циферблат, не мог расшифровать, что за информацию тот таил. Воспалённое сознание просто циклично бродило по одним и тем же коротким мыслям: плохо, хочется пить, жарко, хочется пить, дышать тяжело, глаза режет от перенапряжения, хочется пить, сердце стучит будто повсюду, хочется пить и безумно хочется спать. С заевшей пластинки соскочить помог один негромкий и совсем безобидный сам по себе звук: щелчок замка. Но таиться за ним мог истинный апокалипсис. Семь утра, должно быть, уже. Кушина вернулась со смены. Каковы шансы, что она пройдёт сразу наверх и ляжет спать? Глупый вопрос. Шум в прихожей сопровождается сонным зевком. Шаги тихонько приближаются, но замирают под включившийся свет. Альфа прикрывает глаза, стараясь не совершать резких движений, и очень остро осознаёт, что он в одних трусах. Ладно хоть не без них. Секунда, вторая. Свет выключается. – Вы тут не пьянки, надеюсь, устраиваете, пока меня дома нет, – тянет с опаской и удивительно тихо. Саске думает, как ответить, но отвлекается на то, чтобы проморгаться, вернув взгляд на стол, ибо из-за прикрытых век опять организовался тошнотворный калейдоскоп. Парень переборол его, но это вызвало такую большую задержку в разговоре, что он успел позабыть, к какой фразе вообще ответ подбирал. Женщина тем временем подошла ближе и оцепенела картинно. Что главное – молча. Это всегда не к добру. – Лучше бы вы пьянки устраивали, – прошептала, приложив пальцы к губам. Ими же вскоре дотронулась до лба альфы. Ледяные. – Блять, – выругалась чуть слышно, принимаясь что-то искать по шкафам, параллельно хлопая дверцей холодильника. – Подзатыльник бы тебе не помешал, да ты же не оклемаешься, – шептала, предусмотрительно не повышая громкость голоса, что для Узумаки, признаем, пытка, должно быть. – Мх, – охлаждающая маска ложится на лоб, и у брюнета дыхание перехватывает. Будто иглами до самого мозга, но до мурашек приятно. – Рот открой. Он открывает послушно, но сразу же отдёргивается от скользнувшего под язык электронного градусника. Нет, этого он не вытерпит. – Окей, – вздыхает. Находит другой, покопавшись в своей гигантской аптечке. Этот ушной, и она его откровенно не любит, потому что он то и дело врёт на несколько градусов. Зато быстрее и во рту ничего не нужно держать. – Тц, – цифра, должно быть, не очень хорошая. Кушина немного отходит. Полминуты тишины. – Хей, ты ещё не слишком далеко? Можешь привезти мне пару капельниц с физраствором? Да, прямо сейчас. Самая близкая аптека рядом с супермаркетом. Спасибо, – улыбка делает голос безумно нежным. – Позвони мне, а не в дверь. М-хм. Женщина появляется опять в поле зрения, откладывает мобильный на стол, выцепляет из кармана своей формы тонкий фонарик. Саске неприятно от мельтешащего света, от приподнимающих каждое веко по очереди пальцев хочется отодвинуться, но он не смеет. Промаргивается потом очень долго, пытаясь вновь ухватиться за картинку развёрнутого перед ним мира, а не разноцветных вспышек, отпечатавшихся на сетчатке. Где-то на фоне шуршат упаковки. – Я задам тебе вопрос, – предупреждает Узумаки осторожно, – ты мне на него красиво соврёшь, чтобы я поверила, понял? – Мы встречаемся, – сипло опережает правдой. Сглатывает. На эти два слова ушёл весь кислород. – С Наруто. – Совсем ебанулись? – шипит, а за ней и Учиха, почувствовав ледяное прикосновение пропитанной спиртом ваты к укусу. Запах резко ударяет в нос, но, куда ни повернись, от него не сбежать. Спирт пронзает кожу куда больнее самого укуса. Режет до рёбер, до позвоночника, блять, и у альфы руки мурашками покрываются, потому что коже, честно говоря, хочется вообще с него слезть. – Где Наруто? – Спит. Он в порядке, – шепчет, как никогда мечтая отключиться. – Ну пусть выспится перед своей смертью, – протягивает недобро. – Ещё где-то метки есть? Учиха качает головой отрицательно, выдыхая, наконец, когда ватный диск сменяется сухой марлей. Женщина её аккуратно, методично и почти невесомо фиксирует медицинским тейпом. – Я привыкну когда-нибудь? – давно хотел именно у неё уточнить, потому что она скажет как есть. – Ты пизды у меня завтра получишь, – огрызается по-прежнему очень тихо, не тревожа чувствительный слух. Учиха бессильно вздыхает, и она тоже следом. – На твой вопрос, – сжалилась почти моментально, – лучше всего ответит эксперт по эндокринной и экзокринной системам. Но и такой специалист вряд ли будет знать точно, они в основном занимаются омегами, и таких исследований точно не проводят, потому что они нарушают медицинскую этику. Хн, ну, хотя бы на этот счёт интернет не соврал. Все результаты можно объединить в один ёмкий «я тоже хз». – Но к меткам, я тебе скажу, не привыкнешь точно. Феромоны других альф не должны попадать в твою систему ни в каком количестве. Это сродни аллергену или неправильной группе крови. В лучшем случае, у тебя будет неприятный отходняк с температурой, в худшем ты скопытишься от шока до того, как скорая успеет подъехать. Ты понимаешь? – парень кивает. Он не только понимает, но и на собственной шкуре чувствует. – Это у омег организм адаптивный, а у вас, наоборот, очень упрямый. Он тебя за такое либо быстро угробит, либо какое-нибудь аутоиммунное расстройство запустит. – Хм-кей, – протянул, не в тему ощущая облегчение от конкретики. – А обычное влияние? – Обычное влияние происходит каждый день и от сотен разных источников, – цокнула, произнося это без особого энтузиазма, – но в переизбытке оно тоже вряд ли полезно. Чем ты думал, Саске? Я могу типа понять, как в моём отпрыске может гипертрофироваться привязанность к тебе, он и по Итачи лет в десять влюблённо вздыхал, но ты-то рациональное создание, у тебя там, – тронула зафиксированную на лбу маску, – всё по-взрослому работает. Каким местом думал ты, скажи мне? – Не над чем думать, Кушина, – находит потрясающе простой и очень точный ответ, и не только для неё, но и для себя. Думать действительно не над чем. Они вместе, по ощущениям, целую вечность. Будто по отдельности и не существовали никогда. И они вместе будут вечность, потому что иначе во вселенной что-то будет неправильно. – И всё? – съязвила практически. – Шестнадцатилетние идиоты поймали искру и там не над чем думать? Поженить ваши родственные души, пока смерть не разлучит вас всем понятным и абсолютно идиотским способом? – взгляд на укус опустила. – Пожени, – выдыхает, с трудом держа фокус на зелёных глазах, – не жени – никакой разницы. Семантика с реальностью, – сухо сглотнул, – взаимодействует очень посредственно. Можешь не понимать или запрещать, но это не поменяет вообще ничего. Истерика тоже. – От истерики мне станет легче, – не согласилась, – но я закачу не тебе, ты не проникнешься. – Ошибаешься. Если бы она могла на секундочку заглянуть ему в голову, то поняла бы, что он проникается абсолютно всем, что она делает. Но заглянуть не получится. Красиво выразить чувство парень не сможет. Остаётся сухо обещать, а ей – верить без доказательств. – Ты переживёшь, – заверяет, будучи в этом уверенным, – Узумаки. – Я знаешь, что? – смешка не может сдержать. – Поставлю тебе капельницу, чтобы головушка прошла, а потом сама тебе по ней настучу. – Хороший план, – кивает, пока женщина отклоняет входящий вызов и спешит в коридор. Кого бы там она ни отправила за капельницами, он оказывается удостоен целых нескольких минут внимания в прихожей. Саске не слышит, о чём они говорят, да и сомневается, что там именно разговор происходит. Вероятно ли, что её на работу забирает и с неё привозит обратно один и тот же человек всё это время? Если так, то это Майто Гай. Травматолог. Так-то кандидат нормальный. Если ты можешь сохранять прохладный рассудок, получая полумёртвые тела от парамедиков, и откачивать их до полуживых, то чисто морально, наверное, можешь тянуть Узумаки Кушину без вреда для здоровья. А ещё он, вроде, не пьёт вообще никогда, а это дисциплина так или иначе. Её Учиха очень уважает. Не то чтобы его мнение было кому-нибудь интересно. – Идём, – зовёт Кушина, вернувшись. – Давай самостоятельно до моей кровати как-нибудь, пока я всё подготовлю. – Окей, – бессильно голову роняет, смиряясь с тем фактом, что подниматься обратно придётся, хочет не хочет, может не может. Надо. На это уходит куча времени, опять передышки на лестнице. Узумаки прошмыгивает мимо несколько раз, разбивая у себя в спальне полевой лагерь, похоже. Альфа с удовольствием проходит в помещение, в котором ни намёком на альфу не пахнет. Занавески задёрнуты, капельница уже закреплена на изголовье кровати, несколько бутылок воды стоит на тумбочке – видимо для момента, когда он будет в состоянии проглотить что-нибудь и не выблевать свой желудок от этого. – Я не могу, – качает головой, присев на кровать, но побаиваясь на неё лечь. – Я сказала лечь, а не ныть, можешь ты или нет, – отрезает, вручая ему в руки пакет на случай эвакуации внутренних органов. Что ж. Горизонтальное положение принимает медленно, затаив дыхание. Выбирает себе точку на стене, чтобы минимизировать вертолёты, методично переносит её на потолок, поворачиваясь на спину. – Давно вы «встречаетесь»? – уточняет Кушина, явно недолюбливая это слово. – Я точно не знаю, – подаёт ей свою руку и лежит, как примерный пациент, пока ему на кисть ставят катетер и бережно фиксируют бинтом. – Недавно, – предполагает, чувствуя, как прохладная жидкость проникает в вену, оказывая небольшое давление поначалу. – Всегда, – дополняет, ибо оба слова кажутся правильными. – Чья идея? – распаковывает небольшой шприц, набирает в него что-то из ампулы. – Его. – Ну понятно, – будто, по одной этой детали увидела все предшествующие этому утру события. – Здесь жаропонижающее и анальгетик, – объясняет, вводя иглу в катетер. – Поможет уснуть. – Спасибо, – шепчет, облизывая сухие губы. – Не «спасибо», а «клянусь, что поумнею и перестану спать с твоим сыном», – поддевает беззлобно. – Спасибо, – дублирует. Ему прописывают щелбан, правда не в лоб, а в плечо. Он усмехается, но затихает, когда красные волосы перекрывают обзор на потолок. Узумаки целует его в висок очень мягко, по-матерински подтыкает тонкое одеяло немного, затем еле слышно говорит «отдыхай» и уходит, прикрыв дверь за собой. Саске не чувствует мгновенных улучшений в своём состоянии, но на одной мысли о том, что лучше ему всё-таки будет, находит, наконец, покой, и засыпает.